Это было очень давно. Мне было лет десять. Я был ребёнком послевоенным. Жил я тогда на окраине Москвы в старом-престаром двухэтажном доме. В нем соседствовали несколько коммунальных квартир. Но это другая история. Когда-нибудь я к ней вернусь.
Так вот, дом был очень старый. Когда был сильный ветер, он скрипел во всех своих сочленениях . Из всех удобств только электрические лампочки. В каждой комнате для обогрева зимой каменные печки. Понятно, что нужны были дрова, которые покупались на дровяном рынке у Даниловского кладбища. Каждая печка – единственный источник тепла во время долгих зимних вечеров.
В том далёком году я часто болел. У меня болели голова и горло. Температура. Я лежал под одеялом на огромном бабушкином сундуке возле печки. Тепло, уютно, беззаботно. И мечты разные и всякие. Увлекательные.
А все мои приятели были в то время в школе, постигая разные науки. Ну а я в полном безмятежном состоянии естественного безделья. Но ведь это ещё и скучно. Жажда растущего сознания требовала, чтобы его чем-то занять. Чем же занять? Первое, что могло прийти на ум, это чтение. Чтение всего, что было под рукой из детской литературы. И у меня к счастью было что почитать. Но постоянное чтение, это тоже утомляет, каким бы интересным и увлекательным оно ни было бы.
Но было и ещё одно занятие и увлечение. Легко догадаться, что это было рисование. Такое естественное занятие для ребёнка. И у меня всё для этого было: альбомы и цветные карандаши. Сначала рисовал всё, что подсказывало воображение. Получалось не очень. Тогда я стал срисовывать то, что находил в журналах и иллюстрации к тем же детским книжкам. И вот однажды мне попались живописные картинки на почтовых карточках.
На одной из карточках я увидел изображение того, что вы видите над текстом. «Синие сливы». Мне оно показалось очень интересным и , главное, простым для срисовывания. Посмотрите сами, чтобы убедиться в этой мысли. Белая скомканная скатерть. Белая тарелочка. А на ней в кружок разложены синие сливы с ярким апельсином в центре. Вокруг тарелочки – персики и яблоки. Ну чего же проще. Более того, мне показалось, что это был тоже детский рисунок, только раскрашенный не карандашами, а красками без всяких переходов.
Высунув язык от усердия, я все срисовал в мой альбом и остался очень доволен. Мне показалось, что мое произведение было ничуть не хуже оригинала. Может даже и лучше. Как же я ошибался в моей невежественной детской самоуверенности. Но об этом я узнал много позже, прочитав серьёзные книги по искусству живописи.
******
Фамилия автора оригинала мне ничего не говорила и сказать тоже ничего не могла. Илья Машков. Фамилия такая, ничего особенного. Даже и слегка смешная. Что-то такое от Машки. У меня соседка по парте была как раз Машка.
Позже я узнал, что он родился очень давно. В 1881 году. Сам о себе он писал так: «Мои родители по отцу и матери пришли на Дон из Пронского уезда , Рязанской губернии. Они были государственными крестьянами и занимались мелочной торговлей». Мальчик Илюша был старшим из девятерых детей в семье.
Учился деревенский мальчик в приходских школах, в станице Михайловской и на хуторе Сычеве. А потом родители мальчика в одиннадцать лет отдали его «в люди». Как некогда и Лешу Пешкова отправили в люди. Пройдя эту суровую школу, он стал впоследствии Максимом Горьким.
Отдали работать Илюшу в бакалейную торговлю, а затем к купцу Юрьеву. А мальчик уже хорошо рисовал. Заметив это, купец поручил ему рисовать вывески. Нормально. Вот Нико Пиросмани прославился именно тем, что тоже рисовал, как умел , вывески.
Позже Илья Машков вспоминал: "Изо дня в день с 7 утра до 9 вечера надо было стоять на ногах. 14 часов! Я все это ненавидел". Единственной радостью было для него копировать иконы, репродукции с картин, лубки и делать "торговые плакаты". По газетному объявлению он выписал себе ящик масляных красок. Но когда учитель рисования Борисоглебской мужской гимназии Н. Евсеев поинтересовался у него, хочет ли учиться рисованию, он в ответ простодушно спросил: "А разве этому учатся?"
Рисовал Илюша , видимо, настолько хорошо, что в 1900 году поступил в Московское училище живописи и, ваяния и зодчества. А это было дело совсем не простое. Училище существует и сегодня в том же здании в конце улицы Мясницкая. Правда сегодня это Российская академия живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова — высшее учебное художественное заведение. Он учился у знаменитых художников. Какие имена. Пастернак, Серов, Коровин, Васнецов, Архипов.
*****
А потом он и сам стал преподавать. И тоже всё известные имена. Фальк, Татлин, Осмёркин, Королёв, Мухина. Прошло не так много времени и художник стал путешествовать по Европе. Франция, Германия, Австрия, Англия, Испания, Италия.
К перемене мест его тянула не просто туристическая увлечённость. Нет, его тянуло желание глубже познакомиться с тем, что творилось там в области живописи. То есть в том, что уже было его осознанным делом жизни. А там в это время было на что посмотреть.
Европа переживала живописный бум. Все началось с открытий, сделанных импрессионистами. Эти художники отошли от привычных канонов искусства живописи. Главным для этих художников стал не сюжет или мысль, которую старались передать все художники до них на своих полотнах. Они старались передать впечатление от увиденного. А impression – это и есть впечатление.
Они писали свои работы на пленэре и наполняли их светом, движением, жизнью. Великое открытие. Разумеется, они сменили и технику письма. Чистые краски, подвижная игра свето-тени, взаимосвязь между цветом и светом и наоборот. И нельзя сказать, чтобы эта техника была понята и принята сразу и всеми. Нет, сначала люди ругались и плевались. Это потом импрессионисты пробились-таки к славе и деньгам.
Импрессионизм стал своего рода триггером. Своего рода спусковым крючком. А потом художники сначала в Европе как с цепи сорвались. Кто кого переплюнет. Главным стало даже и не живопись, как таковая, а ставка на эпатаж, всякого рода извращения. Пока не дошли до полного абсурда. До «Черного квадрата» дошли. И до сих пор некоторые и сегодня им восхищаются.
До нашего времени, эта волна поиска, главным мотивом которого было дать миру новое видение мира, докатилась в полной мере и до нашего времени. И долго ещё будет катится. И сейчас катится. И аргумент будет один непробиваемый. Какую бы херню не намазал, ну значит не понял меня, ну значит и сам дурак. Ещё дорасти до меня, чтобы понимать.
*****
А потом пришёл Сезанн. Это было новое увлечение российских художников. Сам Сезанн сначала примкнул к импрессионистам. Он даже участвовал в их первой скандальной выставке в 1874 году. Но потом он решил, что ему с ними не пути. У него другое видение мира. И другая для этого живописная техника для этого. Ему не нравились мимолётные настроения. Он хотел «превратить импрессионизм в нечто основательное и долговечное, подобное искусству в музеях».
Его интересовали не изменчивость, а устойчивость сочетаний цветов и форм в природе. Он хотел придать цвету вещественность, материальность. Он насмехался над Клодом Моне и называл его «только глазом».
Он не любил и другого постимпрессиониста, Поля Гогена. Он называл его полотна «раскрашенными китайскими картинками» и считал его влияние на живопись других художников пагубным. Для него живопись Гогена «бессмыслица», поскольку «в ней нет формы».
Не любил он и Ван Гога, говоря, что видел в его работах много произвольности и субъективизма. По правде сказать, он иногда не любил и самого себя.
Кстати сказать, наш современник А. Шилов, чей музей находится рядом с Боровицким холмом. так прямо и рубанул. Ван Гог и Гоген вовсе даже и не художники. Бог ему судья.
А как относились к Сезанну некоторые его современники? А вот как:
« Сезанн создатель странных и диких картинок, искажённо передающих окружающую природу… Неполноценный талант, картины которого, вследствие дефекта зрения, оставались незаконченными, как бы в эскизном состоянии; благодаря парадоксам нескольких писателей и махинациям некоторых торговцев он попал в положение великого человека и главы школы… Широкую же публику всегда смущала слабость рисунка этого искреннего, но неполноценного живописца.. Его имя навсегда останется связанным с наиболее памятными причудами в искусстве последних лет».
*****
Живописный бум начался в России еще в самом начале прошлого века. Передвижники были ещё в силе. Но авангард стал набирать силу. В разных видах. Одно из представлений – объединение «Бубновый валет». А это что такое? Какое странное название. Живопись и «Бубновый валет». Есть объяснение, но по-моему тоже странное.
Это было творческое объединение русских художников раннего «авангарда». То есть, как бы идущих впереди. Так они сами считали. Илья Машков был одним из активных участников объединения.
В чем же объяснение такого странного, вызывающего наименования? В то время «бубновыми тузами» называли каторжников. Они носили на спине своей одежды, арестантской робы, изображение этой карточной карты. Было и другое объяснение. На французском жаргоне эта бубновая масть ассоциировалась со словами «мошенник, плут». В любом случае – эпатаж и скандал.
Бубноволетовцы порвали с традициями реалистической живописи и выступали против идейности искусства. Что есть хорошо, как они думали. Они организовали свою первую выставку в Москве. И тоже скандал. Но они и стремились намеренно к нему. Они думали произвести переворот в искусстве. Как совсем недавно сделали тоже самое «фовисты» в Париже и экспрессионисты в Германии. Выставка уже тогда получила название « «пощёчина общественному вкусу», нанесённая живописцами.
Этот вернисаж вызвал возмущение публики и художественной критики, которая отозвалась об увиденном так: «Это какой-то кошмар, сплошной горячечный бред, галлюцинация безумных…Участники выставки все прекрасное, ради чего стоит и нужно жить, решили повергнуть во прах, затоптать и оплевать слюной злобы и отчаяния перед своим бессилием познать истинную красоту. Они пренебрегли всеми законами творчества…яркие краски и уродование лиц, фигур, пейзажей! Убожество и глумление!»
Чтобы понять всю резкость и едва только на матерные выражения критиков и зрителей, посмотрим большое полотно Ильи Машкова . Оно называется "Автопортрет и портрет Петра Кончаловского". Если не знаете, то откройте Интернет и посмотрите. И насладитесь. Найти легко. И что же мы видим. Мы видим двух здоровенных накаченных мужиков. Они музицируют, они исполняют романс. Один держит скрипку, Другой – ноты. Прямо перед нами. Бесстыдно. Есть от чего прийти в ужас. Даже и сегодня при взгляде на это ярморочное, балаганное представление. Зачем, почему? Я не знаю ответа. Вернее знаю. Чтобы дать мне, зрителю, эту пощёчину, как было уже сказано. Шокировать и только этим привлечь мое внимание. И обрести скандальную славу. И действительно, шокировали и привлекли, и даже их оценили, если мы можем видеть эту жуть и сегодня в Третьяковке на Крымском валу. Но ведь мы нормальные люди и не надо призывать нас наслаждаться такой «живописью».
*****
Эти бубновалетовцы не явились, выскочили неизвестно откуда. Нет, они сначала напитались живописными идеями в Европе. По большей части в Париже. Сначала их питали импрессионисты, потом постимпрессионисты и дальше по нарастающей. Например, на Илью Машкова оказал огромное влияние француз Сезанн. «Синие сливы» были написаны явно под влиянием Сезанна. А я об этом даже не знал, когда срисовывал сливы. Да и как я мог бы об знать в мои десять лет. Знать, какие сложнейшие эстетические принципы стоят за тёмно-синими сливами. Да, по-моему и не надо это знать обычному нормальному зрителю. Внутренняя эволюция живописных стилей, доступная только самим художникам, то есть достаточно узкому кругу , занятых сами собою художников, не интересна. Мы воспринимаем живописное изображение таковым, каково мы его видим. И всё. Внутренняя борьба и развитие мне неинтересны. Тем более мне неинтересны невнятные живописные выкрутасы самовлюбленных «живописцев».
Для этих авангардистов-модернистов «исторический стиль» больше не служил образцом . Каждый из них пошёл своим путём. Каждый стал топтать свою колею в искусстве. Как каждый думал, что он повинуется внутренним свойствам своей души. Я творю, а вы дотягивайтесь до меня.
Вот и Илья Машков. Тоже искал свою колею. Искал и нашел, раз уж он остался в истории нашей живописи. И имя его стало известно. Но стиль его живописи, да и отношение к тому , что он творил, не были одними и теми же. И это нормально. Жизнь идет и меняется, а вместе с этим меняется и художник. Возьмём к примеру В. Серова. Сравните его «Девочку с персиками» которую он создал в начале пути, когда он был ещё юным художником, и портрет «Иды Рубенштейн». Последний он создал, когда уже хорошо прошагал по пути своего творчества.
Машков написал «Синие сливы» во время своей увлеченности Сезанном. Отдал, так сказать, дань моде. Простенькая картинка. Намеренно простенькая. Почти детский рисунок. Не даром он мне так понравился в мои детские годы. А оказывается всё не так просто. Рисунок этот отражает этап в развитии мировой живописи. Откуда мне было знать об этом, когда со всем старанием срисовывал его в мой детский альбом.
Рисунок намеренно примитизирован. Композиция – проще некуда. Здесь «торжество плоти» как выразился один искусствовед. В центре ярко-оранжевый без переходов апельсин, вокруг темно – синие сливы. Эту плоть так хочется пощупать и положить на ладонь.
А потом разразилась революция. Подобно многим авангардистам, Илья Машков ликовал, видя революционные преобразования в стране. Его, как и всех, понесло потоком перемен. Старый мир рушится. Новый мир в стадии рождения и развития. Он много пишет и выставляется. Он участвует во всех возможных организациях. Он верит в Революцию и в скорое изменение только ко всему лучшему.
Он много ездит по стране с творческими командировками. На него возлагает большие надежды. Он создаст нам полотна, на которых мы увидим счастливую жизнь «Нам ли стоять на месте. В своих дерзаниях всегда мы правы».
И однажды в своем дерзновенном порыве в одной церкви он вместо икон в иконостасе выставил портреты вождей пролетариата – Ленина и Сталина. А вместо креста он на куполе поставил красное знамя. Нормально для тех времён исторического материализма. На него жаловались. А он называл жалобщиков кулацкими агентами. Герои его картин – простые труженики.
Он живёт в Москве и пишет работы, прославляющие государство и партию. Но вот приходят опаснейшие годы конца тридцатых годов. И он переходит к самым безобидным темам, где и под микросом не найти ничего крамольного. Он вновь пишет натюрморты типа «Синих слив». Но он всё-таки художник И кисть в руке держать умеет. Не в пример Малевичу. В 1939 году он получил Бронзовую медаль «За выдающийся вклад в мировое искусство». Его картины выставляются в Нью-Йорке. Его выставки организуются в Лондоне, Вене, Париже и других столицах.
Началась война. Меняется тематика его картин. Он в госпиталях пишет портреты раненых на фронте героев, а также медиков, спасающих жизни защитников Отечества. И это хорошо.
Художник не дожил до конца войны. Он умер 20 марта 1944 года. Был похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве.