Место на земле - 1

1.

Последнее время я совершенно удовлетворен мужскими компаниями. Более того, наличие женщины – все бы испортило.
Женщина – это система экранов. Для нее это зеркало, для тебя – поиск устроившей бы ее «идентичности».

Риэлтер Алла предложила встретиться и подписать «договор о намерениях», как я его назвал. Я пригласил Лесбию сопутствовать мне. Мама поехала на Мосфильмовскую, я – на Маяковку. Лесбия ждала меня на выходе из метро. Извинилась за вчерашнюю сцену. И мы пошли в агентство. Там Саша, муж Аллы, долго писал четыре договора. Алла – невысокая беременная герла, занялась нами уже в конце. Я подписал договор о готовности продать свою квартиру за 11 миллионов рублей и приобрести две другие, причем кукую из двух большИх я беру – так и не ясно.
Позвонил Рома: он звонил весь день с трассы, но почему-то Лесбии. Теперь был уже на Потаповском. Куда поехала и Лесбия. Я же поехал еще раз посмотреть квартиры. Сперва на Константинова. Засек время, сколько идти от метро ВДНХ: 15 минут. Квартиру нам никто не открыл, и Алла не смогла дозвониться до риэлтера, занимающегося этой квартирой.
На обратном пути в метро ко мне подошел Вася Алексеев из «Человека и птицы». Он тут живет. Вот и я, может быть, буду жить. Или будут жить мои квартиранты. Поговорили о том, о сем под шум вагона. Приятный парень.
Доехал до Кожуховской. Тут та же история: никого нет и не берут трубку. И их риэлтер молчит. Поглядел снаружи и поехал на Потаповский.
Через пять минут после меня сюда приехал Леша. Он ведь тоже едет с нами.
У меня бутылка вина, у Ромы в багажнике две для меня от Сони Синицкой – в качестве благодарности за найденное на Фиоленте жилье. У Ромы с собой еще грамм гаша... Так что мы посидели очень хорошо – и я не поехал в Жаворонки собирать вещи. Отложили на утро.
Зашел Борох с бутылкой водки, которую никто не захотел пить. Он передал Леше бумагу для своего соседа Виктора и рассказал про проблемы в архитектуре. Кризис, никто не платит.
– Это очень удобно, – заметил я. – Какая замечательная появилась отмазка! Раньше надо было выдумывать неизвестно что, чтобы не платить, а теперь – пожалуйста, готовый ответ на все претензии.
Лег на полу в общей комнате. Думал, что сразу засну. Ничего подобного: не заснул вообще. Я всегда плохо сплю перед дорогой. Теперь мучили и мечты оказаться с кем-то в одной постели, и ясность, что этого не надо делать, что уж коли «соскочил» – то надо этого и держаться, а не возвращаться в ситуацию «все сначала».

Едва заснул – разбудил Рома. Только полшестого, хотя мы договорились с Лешей встать в 7. Ну, коли все равно не спится... Выпили кофе и поехали в Жаворонки. Выехали еще в темноте. В Жаворонках нас ждал завтрак из кофе с бутербродами. Я суетился со сбором вещей.
Нашли трассу по бетонке – от Можайки до Симферопольского шоссе. По нему и поехали, километров 30. В начале 10-го были на М2 – и понеслись.
Сперва я был в откровенно плохом состоянии. Не знал, как буду вести, тем более чужую машину с непривычным автоматом. Но пришло время – и повел.
Рома ведет лихо, иногда слишком, даже не на грани, а за гранью фола: на 170 обгоняет по встречке на закрытом повороте колонну грузовиков, между которых невозможно втиснуться, а с другой стороны – отбойник. Так что, если появится машина – деваться нам некуда.
Но зачет лихости нашего вождения мы были на границе в четыре. Отцы решили перекусить в придорожном кафе, заказали суп, второе. Я ел то, что дала мама.
Подъехали к таможне. Нам предложили отъехать в сторону и заполнить декларации. Я стал спорить, что нам с Лешей их заполнять не надо. Но таможенник уперся. Свою мне пришлось заполнять трижды, потому что таможенник прикололся, что первый раз я сделал исправление в совсем не важной графе, потом случайно оторвал уголок. Документ же!
Потом нас начали трясти. Первой была сумка Ромы. Все бы ничего, но у него с собой был гаш. Лишь позже я узнал, что он спрятал его за щеку и ходил с бутылкой воды, чтобы сразу запить, если что. Потом взялись за рюкзак Леши. Даже ушли с ним и Лешей в свою будку. У обоих нашли поповское облачение, которые отцы взяли на всякий случай. Так они были разоблачены.
Пришел новый таможенник и начал задавать мне вопросы: а откуда мы едем, а где я работаю? Я спросил: какая разница?
– Почему это вас заинтересовало?
– Просто, – ответил таможенник.
– Ну, раз просто, то у меня нет желания это вам сообщать.
Они не привыкли к такому обращению. При виде людей в форме у российского человека, бывшего совка, сразу возникает рефлекс вины, и он начинает унижаться и лебезить.
Поэтому мой таможенник потребовал вынуть мой рюкзак, отрыть, предварительно спросив: что там? Я довольно резко ответил:
– Трусы! Удовлетворены?
Он стал цепляться к тону: почему я кричу? А почему бы мне не покричать, как барину на зазнавшегося слугу, забывшего свое место? Был бы я один и не видел бы, как нервничают Рома и Леша, все твердящий, что надо было надеть рясу, – я вел бы себя с ними более дерзко.
Таможенники осмотрели всю машину, едва панели не стали снимать. Ух, как им хотелось чего-нибудь найти или хотя бы помучить нас (что им вполне удалось). Наконец нас отпустили, хотя главный таможенник успел поинтересоваться: кто это курит в машине, не грех ли это священнику – курить?
– В Библии про это ничего не сказано, – возразил Рома.
Таможенник вдруг стал вещать, что грех осквернять сосуд Божий! На что Рома смиренно спросил: не простит ли он нас за это?
– Я не священник, чтобы прощать! – гордо заявил прилипала. И ушел с сознанием выполненного долга.
Но это было не все. На паспортном контроле в будку пограничника забежал один из таможенников и стал «помогать» коллегам искать криминал. И совместными усилиями они нашли, что у Леши в паспорте размыта какая-то печать.
– А нет у вас другого документа? – спросили его.
И велели подождать, пока явится старший по смене. Пока ждали – поругались с погранцами, въевшимися на Лешу, который сообщил мне, пришедшему его поддержать, что погранец «прицепился» к паспорту.
– Я ни к чему не прицеплялся! Вы оскорбили меня при исполнении!..
– Он не вам говорил, а мне!
– А я услышал!
– Ну, не слушали бы, у нас частный разговор...
Это услышал пронырливый таможенник, что вещал про сосуд, и наехал на Лешу: не стыдно ли им, попам, ехать с таким человеком, как я, у которого даже креста нет?! Как он это разглядел – непонятно. И, главное, какое его дело? Леша ответил, что крест должен быть в душе. Я же поинтересовался, с чего это таможенник выступает здесь моральным судьей надо мной? Что он вообще обо мне знает?
А он знает, что я оскорбил таможенников, веду себя с ними нагло, грублю...
– В чем же заключалась моя грубость?
Смотрю я, оказывается, нагло.
– Ах, вы такой физиономист?
– Да, – подтвердил он гордо.
– Я не собираюсь в угоду вам делать какое-то устраивающее вас выражение лица! Да и с чего бы? Вы продержали нас полтора часа, обыскали всю машину, заставили переписывать декларацию три раза! Какое у меня должно быть к вам отношение? Только колеса не сняли...
– Надо будет, мы и трусы с вас снимем! – заявил он.
– Снимайте! Хотите, прямо сейчас! Что, давайте, я готов!
Он посоветовал мне сесть в машину, причем стал тыкать. Я обратил на это его внимание. Он заявил, что со мной надо еще не так разговаривать, что я сейчас разозлю его окончательно, и тогда мне будет плохо! И ушел.
Погранец, что отобрал лешин паспорт, тоже стал советовать мне сесть в машину, но я ответил, что у меня затекли ноги, и я хочу размяться. Он предложил делать это не рядом с их будкой. Я стал делать это рядом со стоящей машиной. Потом устал и сел в машину.
Наконец, пришел Леша. Старший по смене явился, и уже «приговорил» Лешу к изъятию паспорта и задержанию тут на посту надолго... Спасла ряса и лешины слова о трудной жизни простого попа с четырьмя детьми, один из которых болен. Вот руки и не дошли поменять вовремя паспорт (притом что раньше с паспортом никаких проблем не было)...
Подъехали к украинской границе. Я был за рулем, стал со всеми заполнять эмиграционную карточку – и снял ногу с тормоза у стоявшей, оказывается, на скорости машины. И она поехала, буквально полметра, и уткнулась носом в крючок впереди стоящего «жигуля». Сигнализация заорала «Стоп» слишком поздно. Рома решил, что все, я помял его дорогую Ласточку. Но выяснилось, что просто загнулся наш бампер с номером, и когда «жигуль» отъехал, пластмассовый бампер щелкнул и встал на место.
Рома предложил, что он сядет за руль, а я предложил – не нервировать меня и все. Я действительно был очень возбужден, но считал для себя унизительным признать, что не контролирую ситуацию.
Зато украинскую границу мы прошли очень быстро – вопреки уверениям Леши, что погранцы работают «в связке» и передают друг другу сведения, то есть что сейчас нами займутся с этой стороны. Но нас вообще не обыскивали, в отличие от машин нормальных граждан.
– Потому что я надел свою ряску! – уверят Леша. Мол, у ментов атавистическое чувство страха перед попами. Это не богобоязнь, это попобоязнь...
На украинской земле за руль снова сел Рома. Было уже семь часов. Нас задержали почти на три часа, а впереди было 770 км. При этом сильно стемнело. Я не очень хорошо представлял, как мы доедем, уставшие и нервные. Я не спал всю ночь – и не знал, как буду вести ночью? Но Рома вел очень ловко, 130-150 по ночной трассе. К тому же скоро за Харьковом возник отличный новый автобан («Слава Ющенко!»), по которому Рома шел и вообще 170, вызывая у меня едва не измену. Я сменил его лишь под Мелитополем. Выпил в городском кафе чашку кофе. И помчался. Думал, буду ехать 90, но постепенно втянулся и тоже шел большей частью 130. Поэтому мы очень улучшили наш график, подпорченный в России и на границе. Средняя скорость по России была 89, согласно компьютеру «пыжика», тут – 103.
Попросил Лешу не давать мне спать и болтать: для этого, мол, драйверы и брали на дороге говорливых хипов... И Леша завел теоретический разговор о фашизме. Он совершенно в советской традиции видит в нем порождение крупной буржуазии. Я возразил, что фашизм – стихийное чувство в депрессивных и униженных социумах, его не надо искусственно порождать... И много чего еще наговорил. Это было то, что надо. Рома в это время лежал на заднем сидении и даже заснул. Сменил меня, когда я проехал пост при въезде в Крым... Ох, как долго всегда ждешь этот пост!
Теперь я лежал сзади, и вопреки уверениям, даже чуть-чуть поспал. Но долго это не удавалось: слишком часто и круто Рома тормозил. А один раз даже налетел на лежачий на дороге скат. Хорошо, что  только скат... При въезде в Симферополь мы увидели аварию: микроавтобус сбил велосипедиста. Кажется, насмерть.
В Симферополе я взял на себя функцию штурмана, ибо не каждый пройдет через это лабиринт, по которому тут пускают машины.
Я был абсолютно уверен, что до Фиолента доведу я. Так и получилось: за Симфером ребята вышли в кусты, руль освободился.
Всю дорогу по Украине было довольно холодно. В Крыму было чуть теплее, но тоже всего +13, если судить по градуснику в Ласточке. Леша, разумеется, развел свой пессимизм, мол, на Фиоленте будет так же. Я, вспомнив прошлый год, заявил, что будет теплее. Он спорит, что на моем уличном градуснике будет меньше 15. Я – что больше. Поспорили на бутылку коньяка.
На Фиоленте мы были в четыре ночи, три по-местному. На градуснике было 16,5. Бутылка моя.
Нас ждал пьяный и укуренный Денис. Он вещал про радость видеть нас, поломки в доме, за которым я оставил его следить (и жить в нем), своего племянника Андрея, который этой ночью бил стекла в их времянке. Про жизнь с Фехнером и Андриком, его другом и компаньоном. Денис угостил фехнеровской травой, мы о чем-то говорили, пили анисовую водку из Греции, что привез Рома. Были какие-то телеги, стоявшие того, чтобы быть запомненными, но, увы...
Еще Леша купался в моем бассейне и даже вдохновил и меня сделать то же. Я лишь опустился до головы и выскочил. Пусть он жалуется на свою плохую нервную систему, но моя бунтует против попыток быть моржом. Даже коньяк не помог.
Денис «сдал» Фехнера, который выращивает в шкафу гидропонику.
– Лев, колдунья и платяной шкаф, – стал острить я.
А продукт оказался убойный.

Утро началось поздно. Причем я встал раньше всех. Потом Леша внезапно, не попрощавшись, уехал на бусе Фехнера, изъявившего желание довезти его до «Автобата» (то есть до его дома). Я уже по собственному почину залез в бассейн, а потом загорал на бортике.
Жара +26 – и я хожу в шелковой китайской хламиде на голое тело. В ней и в конопляной бандане попилил с Ромой на пляж. Соседка очень оценила мой облик, а Рома признался, что почувствовал себя моим оруженосцем.
Вода не меньше +22, совсем мало людей. Купались три раза, загорали. Я был в каком-то расслабленном полусне, словно отдыхал за все напряжение последних месяцев. Не хотелось уходить. Между тем были дела, которые я должен был сделать.
Первое – заплатить за интернет. Потом заехать на Пятый и заплатить за мобильный, купить продуктов, потому что Денис не оставил почти ничего.
Рома с Денисом поехали за Лешей, чтобы потом вместе ехать на Пятый, где мы должны были встретиться. Долго накачивал колеса, поэтому в офис Нео-Телекома я опоздал. А на Пятом я узнал, что Леша увез всех в «Муссон»... Это удивительно, как человек умудряется всех прогибать под себя: за ним ездят, его отвозят, привозят, а он направляет всех туда, куда ему хочется! Я даже разозлился.
На въезде в товарищество ко мне бросился молодой волосатый с рюкзаком. Оказался – неуловимый Дан, что дал Лесбии диск с «Oracle». Он занимается созданием игр, готов материально помочь «Райдеру», жил два месяца в Крыму и оценил красоту Фиолента, который я так пропагандировал (якобы) в своем ЖЖ. Теперь едет на Кавказ...
Дома в одиночку стал готовить обед: картошку с луком и салат из купленных овощей. Хотя надеялся, что мы будем делать это вместе. Зашли Фехнер и Андрик, которые не могут попасть в пузанский дом, потому что Денис уехал с ключами. Я предложил им пообедать, они принесли вино. На участке у Бубновых, где живут Денис, Фехнер и «Андрей Матвеевич» (Андрик), завелись котята. Одного они назвали Нил, а другого Иосиф. Я сделал предположение, что один нестяжатель, а другой – все тащит. Но выяснилось, что «нестяжатель» тащит еще как!
Под такие разговоры дождались Лешу с Ромой и Денисом. Как я понял, никто от его затеи с «Муссоном» не был в восторге. Он и сам вел себя с видом провинившегося человека. Зато вручил мне выигранный коньяк.
Переместились в беседку к Денису, где нехило выпили и покурили. Мы с Фехнером словно соревновались, чьи телеги доминируют за столом. Счет, мне кажется, был равным, а это большое достижение! Говорили о машинах, «Пыжиках», то есть «Пежо-308», которое все собравшиеся очень любили, «Фольксвагенах» Фехнера, его желании сделать из одного своего «Фольксвагена» начала 70-х выставочный образец с мозаичным полом... О случаях на дорогах и пр...

Проснувшись утром, почувствовал себя очень скверно: похмелье, сушняк, головная боль, слабость... Для бодрости окунулся в бассейн. В очень слабом виде на плохо работающей машине доехал до вокзала – встречать маму. И даже не опоздал. Опоздал поезд.
Мама спокойна, довольна поездом, довольна погодой – в сравнение с московским холодом... Я предложил ей это путешествие, чтобы она немного пришла в себя и отошла от горя – из-за смерти Виктора Ивановича, своего мужа и моего отчима (об этом в повести «Прощание»). Два летних месяца мы по очереди жили в больнице, где он медленно умирал и умер...
Заехали в «Нео-Телеком», где все же заплатил за интернет, аж до конца октября. Заехал в шиномонтаж – устранить сдувание колес. Заскочили на рынок.
С мамой и Ромой пошли на море. На берегу к нам присоединился Денис с приехавшим семейством. Они тактично встали чуть в стороне, чтобы не мешать нам. Плавал едва не до изнеможения. Лежали на солнце до момента, когда оно перестало греть.
Дома искупался в бассейне: не пропадать же ему. Зашли веселые Фехнер, Андрик и Денис – под предлогом узнать: забил ли Фил Эспозито такого-то числа в 72-ом году гол в ворота «Нью-Йорк Рейнджерс» (Андрик – бывший хоккеист, а теперь играет на басу в «Коррозии металла»)? Денис прогнал телегу про «Севастопольский камень»... Мы уже курнули, и меня понесло тележить: придумал сюжет сериала, где вся судьба Севастополя зависит от того: найдут ли враги «Севастопольский камень» или нет? А он был заложен в свое время в основание Владимирского собора. Существует много подделок, но единственный настоящий хранится у глубоко законсперированного священника... Вокруг всего этого можно развернуть отличную интригу в стиле Умберто Эко...
Потом опять в их беседке, где встретили седого олдового человека Геннадия с его волосатым молодым приятелем. Геннадий и Андрик говорили о венгерском роке, в котором олдовый разбирался. Олдовый оказался бывшим директором местного «Бункера», музыкального клуба на ул. Марата (я там бывал).
Рома и Фехнер рассказывали про Афон, где Фехнер прожил две недели. И удивлялся, в каких красивых местах спасаются монахи. Рому же смущала невозможность помыться, ибо это строго запрещено по монастырскому уставу. Люди мыли себя, словно совершали тайный грех.
Курнули фехнеровской травы – и я быстро отпал...

С утра погода испортилась, и я предложил съездить в Бахчисарай с заходом в Чуфут-Кале и Иософатову долину. Мама никогда здесь не была, да и Рома тоже. Леша как всегда начал предлагать альтернативу, я ее отверг, предложил ему не ехать, но он поехал.
Мальчик-татарин около дворца не дает нам припарковаться: якобы все места вдоль дороги заняты под свадьбу. А нам какое дело? Все же он прогнул Рому, испугавшегося порчи авто.
Зашли во дворец, все, кроме Леши. Обошли все дворы и палаты, включая Соколиную Башню и заинтересовавший Рому гарем. Здесь мне всегда нравится. Поели в татарском кафе, рекламу которого получили у татарского юноши при выходе из дворца. Пока нам несли еду – мы сходили отдегустировать вино в ближайшей винной лавке. Купили два литра разливного. И стали излишне открыто употреблять его на достархане. За что получили замечание татарина-официанта: тут спиртное нельзя. Леша вооружившись найденной на столе брошюрой об исламском халифате в Крыму – грузил нас цитатами, из которых выходило, что халифат – это настоящий фашизм.
Доехали до площади под Успенским монастырем, где нас вписали на стоянку перед кафе, расположившегося на месте бывшего дурдома. Территорию дурдома поделили монастырь и эти кафе с гостиницами. Кстати, выглядит двор кафе очень неплохо: фонтан, павлины, дорожки из дикого камня с цветами, хорошо сделанные беседки с достарханами.
Времени хватило лишь посетить Успенский монастырь. Леша отстоял очередь, чтобы миропомазаться, а мама застыла у подсвечника со свечами «за упокой» – и самозабвенно со слезами молилась. Я не смел ее потревожить.
Поэтому больше никуда не пошли, а вернулись в кафе. К тому же стало ветрено и едва не холодно. Люди снова поели, я же согласился лишь на лепешку. Зато выпили официального чая и неофициального вина – лежа на безмерном достархане. Потребовали хорошей музыки. В дабле тут не только холодная, но даже горячая вода.
Дома ни на что нет сил, кроме как обновить с Ромой купленную мне мамой перед дворцом трубочку.. Решили посмотреть фильм «Полеты во сне и наяву», неизвестный Роме, под который Рома заснул.

Утром Фехнер предложил поехать в Эски-Кермен. Мы, заехав по традиции за Лешей, поехали первыми. Начали с поиска храма Донаторов, который я не смог найти в 2003 году. Долго шли по закрытому ущелью, ветер, солнце, +20, отличные ракурсы и освещение. С помощью подсказки местного отдыхающего вышли на тропу. По ней взобрались на гору, где и нашли «храм»: очень маленькую пещерку с тщательно уничтоженной росписью. Однако все же кое-что видно. На «алтаре» лежат новый молитвенник, Новый Завет, дешевые иконки. Люди оставляют добровольные пожертвования. Оставил и я, задавшись вопросом: кто же их забирает, ангел?
Все местные храмы и монастыри расположены одним образом: алтарь на восток, вход и освещение с южной стороны, чтобы прогревать пещеру в суровые дни зимы. Вернулись к машине и доехали до Эски-Кермена. Фехнеры уже тут, где-то лазят, но связи нет. Мама отказалась ползти на Кермен, осталась в местном кафе у озера. Я повел ребят мимо охранника и кассы дальними тропами наверх. Хотел, чтобы мы взобрались по «осадной лестнице», по которой мы забирались с Котом, Лесбией и Кравченко в 2000 году, но Леша хочет найти храм «Трех всадников». Ориентируясь по путеводителю, веду их к дальнему южному концу Кермена. По дороге Роме поплохело. Выпил таблетку от головы, мы посидели на обочине.
Храм мы все же нашли, но он был закрыт. Но его можно обозревать сквозь железную решетку двери. Странный храм: он выдолблен внутри огромного камня, словно в полом шаре. Тут уже нормальная церковная утварь, а на дальней стене различимы те самые всадники. Полезли к главным старинным воротам и наверху увидели Фехнера и всю его компанию: Андрика, Дениса с Леной и детьми.
Дальнейший путь совершали вместе. С Лешей пошли искать руины базилики, но он не дошел, пошел назад, а я нашел. Тут еще есть то, что я не знаю. Нашел и «осадный колодец», но спуститься со мной решился лишь Андрик. Спуск действительно выглядит слегка жутковато, но я смело лезу вниз, удивляясь нерешительности хоккеиста Андрика. Особенно долго он преодолевал последние метры, где не было ступенек.
А вся компания уже внизу, кормит у кафе многочисленных черных свинок и лошадь. Рома с Лешей ждут еду, я дегустирую и покупаю 2 литра «Черного полковника». Он тоже идет в дело. Тут русское, а не татарское кафе – и сложностей нет. Зато все стебутся над моим вегетарианством, дразня, что сейчас закажут зажарить вот эту милую свинку, которую только что кормили. Такая «услуга» тут правда есть.
Плетеная ограда, цветы, озеро... Тут очень хорошо. И хорошо, что мне не надо переживать ни о чьем настроении и усталости. Поэтому и сам гораздо спокойнее.
Фехнер выехал раньше, но заплутал и оказался позади. Впрочем, он быстро нагнал и обошел нас около Мангупа. Гнать куда-то зачем-то – его вторая натура: он даже занимался на курсах по экстремальному вождению.
Денисовская Лена после дня тусы с детьми по Эски-Кермену – накормила и уложила всех детей, сделала мужчинам ужин-обед, принесла все в беседку и накрыла, в то время, как они (мы) спичили о высоком. Она попыталась как-то поучаствовать, очень недолго, и ушла спать. И все время весела, довольна жизнью (по виду). Вот какие бывают женщины!
Ночью в доме Бубнова вырубился свет, и мы с Денисом проводили его удлинителями от меня. Потом немного выпили, покурили. Посмотрели с Ромой у камина «Экзистенцию» Кроненберга, которую так любит Рома, но не произведшую на меня впечатления.

С утра Рома болен, Фехнер болен (похмельем) – и мы с мамой, захватив Лешу, едем в город. Я сдал машину в сервис на Руднева, мастеру Николаю, которого прозвал Волшебным помощником (за то, что он «спас» меня весной в Артбухте, где я не мог завестись после концерта Умки в Ракушке). И мы пешком дошли до Центрального рынка, где долго искали вегетарианскую столовую, о которой рассказала Раста. Столовая оказалась простой диетической. Поэтому Леша соблазняет есть в пиццерии в Артбухте. Я предлагаю «Челентано», но Леше там не нравится корж (!), поэтому едим в его любимой пиццерии «Тенистый дворик» (кажется, в том, 2009, году он назывался иначе), – через площадь. Мама интересуется Ромой, и я рассказываю маме про его жизнь, основываясь на его же мемуарах.
На вызванном такси (все ради мамы), за рулем которого оказалась дама, поехали в Парк Победы. Ветер и легкий шторм, и не то чтобы тепло. Но Леша все же отважился купаться на пляже между волноломами, где почти нет людей. У меня нет плавок, а андепенсы те самые, в которых я переплывал Ворю на Пустых Холмах, то есть – совсем не держатся. Поэтому я смело снял их и, не взирая на людей, искупался голяком. Вода удивительно теплая – и мама тоже искупалась.
Я полулежал на камнях, пил коньяк и восхищался двумя молодыми парнями, которые исполняли сальто с помощью колеса от грузовика, на которое они прыгали, как на мостике. А потом и без него. У них была отличная подготовка, и я серьезно хотел подойти к ним поучиться. Или начать резко улучшать свою спортивную форму.
Выпил 50 коньяку в ближйшем кафе. Леша предпочел портвейн. Вышли из парка почти к дому Умки и Бори. Все же холодно – с мокрыми волосами, в маечке и жилетке без рукавов. Леша снова вызвал такси – и оно появилось буквально через минуту. Зато и взяли с нас за Фиолент почти полтинник.
По традиции зашли с Ромой к Денису. Тут прибавление: приехала девушка Андрика Юля. Снова говорим о машинах, дорогах, я изложил теорию Волшебного помощника. Появилась Юля, темноволосая нехудая девушка, с внешностью бывшей учительницы. Глубокий уверенный голос.
Она тут же стала пить и курить с остальными.
Фехнер вдруг вспомнил слова Лесбии, что у меня, мол, такой сильный ангел-хранитель, что ей нигде со мной не страшно, он, мол, обязательно меня спасет. Я никогда не слышал от нее ничего подобного. Но предположил, что он и спас, когда мы неслись с Ромой на 170 по втречке на закрытом повороте...
Фехнер поймал тему и не унимается: я тут как какой-то шут или юродивый – раз не ем мяса и веду «приличный» образ жизни. Значит, я тайный или будущий святой. И это несмотря на то, что я не хожу в церковь и не верю в божественность Христа. Фехнер пророчит мне роль столпника, которому он, по своим талантам, создаст раку, Рома утвердит какой-нибудь канон, а Денис будет петь гимны. Переборщил на мой взгляд.
Воспользовавшись темой, Фехнер изложил свой символ веры. Он весьма прост: его умиляет Христос, он реально помогает ему – ему довольно. Он читал гораздо меньше книг, чем я, но не сомневается в своей вере.
Ответил, что верю в то, что выбрал для себя еще в 18 лет, когда читал еще очень мало книг.
...Дома у камина выкурили с Ромой немного гаша. Сравнил Фиолент с Калифорнией по образу жизни. Рома спросил, не достал ли Фехнер меня своими религиозными телегами? Нет, они наивны и естественны. Меня больше раздражают телеги «интеллектуальные», с помощью которых пытаются доказать такую не нуждающуюся в доказательствах вещь, как вера. Ибо по самой своей природе – это единственная вещь, не нуждающаяся в логических или рациональных доказательствах. Ты имеешь право верить во что угодно, но не надо делать из этого обязательный для всех культ...
Рома как-то долго смотрит на меня, много молчит. Он вообще редко оживляется и говорит.

Этот день был лаконичный: съездил на Демидова за последними документами по аренде участка. У кабинета очередь на несколько часов, но на получение вызывают без оной. Потратил 5 минут – и пешком пошел на Руднева, в сервис к Николаю. Он обещал все сделать, но еще не было случая, чтобы мастер уложился в срок. Ждал его час. Сходил в местный супермаркет, по виду – не хуже «Муссона». А Николай все никак. Наконец, поехал на Фиолент. Мама после моря поехала к Тамаре, а мы с Лешей и Ромой – на 35-ю батарею. Спокойное море, около которого нет ветра, вода чуть холоднее, но все равно хороша. Минимум людей. Пили вино под сыр. Даже «больной» Рома купался едва не больше всех.
Дома я наконец пообедал – и мы с Ромой опять пошли к Денису и Фехнеру. Фехнера очень интересует, отчего все же повесился Теря? Мы, мол, с ним, очень похожи, почти одно лицо. Вот гонит!.. Тут я вспомнил свой трип под грибами весной этого года... А потом я застал Юлю во всей красе. Она может говорить без остановки обо всем. Излагает свою концепцию отношений мужчины и женщины. Суть ее: женщина должна быть пустым местом без мужчины, поэтому обязана ценить и терпеть своего мужа... Ее, мол, «так воспитали»... Концепция слишком примитивная, чтобы серьезно с ней спорить. Мне стало дико скучно – и я ушел, не выдержав словесной лавины Юли, совершенно не соответствующей моему умонастроению. Причем, она явно не самая глупая и достаточно тактичная...
Первый вечер почти без вина и совсем без плана.
Хорошо! Лишь поговорил с вернувшимся Ромой о моем здешнем трипе под грибами, где я «стал Терей»...

Когда мы в первый день возвращались с пляжа, я в своей хламиде а-ля Волошин, Рома вдруг спросил: почему мы расстались с Лесбией?
Я избрал самый простой вариант ответа: я не могу в Москве, она не может тут...
Отчасти так и есть: моя любовь к Крыму окончательно доконала наши отношения. Теперь я свободен, как никогда раньше. И меня можно брать голыми руками. Может быть, она этого не учитывает или ей все равно, как она и написала в письме.
Так хочется, чтобы кто-то обнял тебя. Поэтому все смотрю на красивых местных девушек. Хотя все это абсолютно бессмысленно. Я не вижу никаких возможностей изменить свое матримониальное положение. И, глядя на Юлю, убеждаюсь, что и не надо это совсем. Одна единственная женщина может разрушить всю компанию.
...Денисовская Лена, которая после беганья с детьми по Эски-Кермену – накормила и уложила всех детей, сделала мужчинам еду, принесла все в беседку и т.д. – или вот Юля, подруга Андрика, со своей концепцией женщины (см. выше), жена Оленька, некоего Кирилла, о котором полвечера вспоминали Фехнер и Леша, которая снимала обувь с пьяного мужа – и даже с его гостей. (Вот как любила его! – из комментариев присутствующих)... Глядя на таких женщин – задумываюсь: почему? Почему у меня всегда все было наоборот и так сложно? Я никогда не напивался, никогда не считал, что жена должна утром вставать и отправлять ребенка в школу, приготовить завтрак, а вечером ужин, вроде как много что делал – и все было не то моей королеве. Ну, вот она и потеряла, наконец, своего рыцаря. И ни хрена не жалеет.

Утром поехали на двух авто в Киммерию Крымскую. Микроавтобусом рулил Андрик ибо утром Фехнер оперативно выпил вина и заявил: «вести не могу!» Такое у них соревнование.
Первый пункт – село Ворон над Морским, потом Коктебель. В Вороне живет Дима Киселевич, знакомый Леши и Фехнера. Во Коктебле живет Петя Плавинский с женой Леной Фокиной... Леша решил ехать на микроавтобусе Фехнера, мол, места ему сзади мало (а сзади сидела лишь моя мама). Ему просто ближе эта компания. Поэтому у Алушты он стал настойчиво тормозить нас эсемесками: якобы всем надо поесть, подаблиться, покупаться. До кучи он хочет посмотреть архитектурные достопримечательности, о которых сообщил я: башню крепости Алустон.
Естественно, все зависли в ближайшем кафе с разливным вином. Первый выпивон тех, кто не за рулем (мы с Ромой пропускаем). В ход пошли жаренные куриные ножки. И издевки над вегетарианцами, как тут принято. Дошли до городского пляжа, который, во-первых, оказался платным и стоил 10 гр., во-вторых, там был ужас народа, словно в июле и августе, в не в конце сентября. Зато рядом парень проводил бесплатную дегустацию вин компании «Андрей Макаревич». Люди не хило надегустировались – и пошли искать башню.
Удивительно, но никто из тех, кого я спрашивал на улице, ничего знает, а я за десять лет уже забыл, как к ней идти. Наконец, мы нашли направление, но Фехнер, Андрик и моя мама сдались – и пошли назад к набережной. Мы же с Лешей, Ромой и Юлей сперва дошли до башни (и части стены), а потом до раскопок «Южной археологической экспедиции». На ее территории стоят замечательные греческие кувшины огромной величины. И тут из ворот выходит высокий волосатый мэн без зубов – и добровольно начинает читать нам лекцию о древнем византийском Алустоне VI века. Это археолог Саша, оказавшийся сотрудником этой самой экспедиции – и шедший в город, вероятно, за портвейном. Он сообщил нам то и се (например, про деревню в горах, где до последнего времени жили высокие блондинистые голубоглазые «татары», то бишь настоящие древние готы). У нас началась очень неплохая дискуссия, с привлечением знаний Леши и моих. Неожиданно к дискуссии присоединился проходивший мимо местный образованный татарин, который стал возражать на то, что говорил Саша. Он тоже сыпет сведениями и  возмущен сносом какого-то количества древних татарских домов при соввласти – ради проведения археологических раскопок. Последний превозносил утраченные ценности татарской Алушты, законной наследницы прежних культур. От греков в местный татарский язык вошло много гидронимов и благородных слов. Очень интересный и долгий разговор.
Я думал, что мы уже поедем, но не тут-то было: пипл опять пошел в кафе, доедать куриные крылья. Я предложил нашей группе ехать одним.
Теперь вел я.
Таврида и Киммерия, как известно, разные страны. Киммерия, условно говоря, начинается за Алуштой (если смотреть из Тавриды), когда хорошее шоссе выдыхается в серпантин, стремительно ползущий верх и вниз по склонам, как пресловутая змея из песни. А вокруг охристо-серые горы и виноградные долины. Серпантин вдруг опускает тебя к морю, к почти пустому осеннему пляжу, где в воздухе висит явственная грусть последних дней (перед закрытием сезона).
Ездить по Крыму на двух машинах в компании достойных московских людей, любителей вин и дольче вита – не простое дело. Следующая остановка была на пляже поселка Солнечногорский, татарский Куру-Узень, греческий Ксеро Потам, «Сухая река», как немедленно перевел находившийся среди нас переводчик. Соседний поселок, кстати, сохранил свое былое греческое название (в переводе): Малореченское, Микро Потам. Рек тут и правда не нашлось, как и ксероксов. Зато нашлась чебуречная, а, главное, очень приличное море и почти пустой осенний пляж.
Я предложил сделать тут остановку и искупаться. Теперь мы делали это одни, насмехаясь над дурачками, застрявшими в Алуште. Море еще теплое, 21-22, легкие волны и ветер.
Внезапно появились «дурачки» – и полезли в воду. А потом пошли снова есть, на этот раз чебуреки в ближайшем кафе. Мы тоже пошли есть, но в другое, где есть достарханы, на коих возлежали, как белые люди. Все это задержало компанию еще надолго.
...«Фольскваген» унесся в сторону Морского. Теперь рулил Рома, он хотел испытать серпантин. Мы догнали автобус Фехнера уже в Морском. Тут банда Фехнера искала магазин/гостиницу Киселевича и что-нибудь опять поесть-выпить и купить, чтобы не являться с пустыми руками. Ребята купили шампанское, чтобы поздравить Киселевича, который в 60 лет родил ребенка.
В Морском мы с Ромой и Лешей снова искупались, причем мы с Ромой «ню», потому что людей вечером на пляже почти нет. Пустой закатный берег под ветром, длинные тени на мелкой гальке, немного сухого вина: это лучшее время в Крыму. Красиво, тепло и пусто.
Тут уже Фехнер сел за руль и вжал педаль, так что их автобус едва не исчез из вида совсем. С первой попытки он дорогу на Ворон не нашел – слишком быстро ехал по местным горным серпантинам и проскочил указатель.
Ворон мне известен из рассказов Варкана Зайца и текстов Мити Соколова, «сказко-терапевта»...
В Вороне бросается в глаза длинный кирпичный забор, весьма прихотливого вида с арочными калитками. Кажется, Киселевич скупил тут большую часть поселка и земли (наверное, чтобы не видно было соседей). Это невысокий человек с бледным лицом, крючковатым носом и длинной черной косой, одетый в бундесверовский китель. Живет он, прямо скажем, по-барски: пять что ли домов, баня, террассированный участок, с дорожками и стенами, выложенными диким камнем, крытый бассейн на 150 кубов с солнечным подогревом воды хитрой системы, виноградник, цветники, загон для лошадок соток в шесть, занятная самодельная архитектура хорошего качества, весьма тонкий дизайн с применением дерева. Интерьеры сделаны с большой тщательностью и вкусом, что свойственно талантливым дилетантам. Живет он анахоретом, с местными не общается, строит, выращивает виноград, смотрит фильмы Лени Рифеншталь в импровизированном кинотеатре в бассейне. Говорят, что он (как большинство православных, в том числе евреев) антисемит. Ну да, при его внешности – как раз…
Кроме нас в поместье лишь пони, собака, дичащаяся посторонних дочь семи лет и жена Юля. Ей за 40, у нее самой есть взрослые дети – и она буквально на днях, не выходя из дома, родила еще одного ребенка.
Имение поражает не только размерами, но и контрастами. Размах и изощренность тут вступили в конфликт с возможностями и причудами. Поэтому в некоторых санузлах стоят кровати – и они называются спальнями, при этом унитазы лишены сливных устройств, другие аналогичные удобства попросту не работают, так что нужду лучше справлять по античному в зарослях сада. Части мебели уже лет десять назад явно нужно было осчастливить собой помойку, хотя бы одну из тех, что ненавязчиво располагаются в разных местах имения. Столешница во дворе по-хипповому просто поставлена на две бочки. Несколько достает и большое количество мух, происходящих то ли от пони, то ли оттого, что местные держат скот.
Доску для рыбы, купленной в Морском, Дима быстро состругал сам на стационарном рубанке в мастерской, расположенной в большом хоздворе. Для входа в хоздвор он придумал вращающуюся дверь.
Все поздравили его с событием. Наши хозяева – люди, мягко сказать, не молодые, и поступок на редкость смелый во всех отношениях. А просто все началось внезапно, и они не успели в больницу в Симферополе, где Димой была уже забронирована палата. И магнат и латифундист Дима, владелец гостиницы и магазина в Морском, хлопнул стакан водки и принял роды...
Я спросил его про его старшую девочку: не скучно ли ей, с кем общается, что со школой? По его словам, ей не скучно, хотя общается с одной подружкой в селе. Школа – отдельная история: прямо перед родами и 1 сентября жена Юля, российская гражданка, вдруг вспомнила, что надо же дочери куда-то пойти учиться. Она проявила неслыханный напор – и с пузом оббегала всю администрацию Морского – и добилась разрешения устроить в Вороне филиал местной начальной школы. Для школы был пожертвован один из диминых «внешних» домов и выбрана лучшая в Морском учительница начальных классов. Теперь она каждый день ездит в Ворон, где всего восемь учеников: четверо из Ворона, четверо из соседнего села.
Я сказал, что не удивлюсь, если лет через десять-одиннадцать они таким же образом заедут тут филиал какого-нибудь Университета…
Они не парятся из-за будущего детей, и дети (дочь) не жалуются на условия. Я радуюсь и завидую их союзу, столь не напоминающему мой.
Увы, и у богатых есть проблемы: Дима жалуется, что тут не с кем продолжать его грандиозные строительные и коммерческие проекты. От его магазина и гостиницы на берегу – мало толку. Нужны надежные люди, а их нет... Местные, кстати, в основном русские, что не облегчает дела, ибо «за своего» Диму, с его имением, косой, кителем и т.д. – они признать его не могут. Если бы он сумел заинтересовать их работой, но, по его словам, работают они плохо, зато хорошо пьют и норовят все время что-нибудь подрезать из господского инвентаря. Поэтому он и отгородился от них стеной. А рабочих он нанимает из Западной Украины, православных и русскоязычных. Им он платит по полторы штуки баксов в месяц, но и херачат они без устали.
Зимой бывает снега на метр, нельзя выехать. Мобильной связи или нет совсем, или она очень плохая...
Это уже второй его эксперимент обособленной жизни в Крыму. До этого он купил дом в каком-то соседнем селе, но туда понаехала московская «жидовская» богема – и он сбежал. Сюда пока никто не едет – и он старается уговорить Фехнера стать его соседом. Мол, в конце села продается дом...
Жена Юля к нам так и не вышла, но попросила не шуметь – и мы переместились в пустой бассейн, где Дима соорудил импровизированный стол и растопил камин. И теперь у камина начались любимые Александром Сергеечем «олигархические беседы», главными участниками которых были его преосвященство Рома Глюк Нектариус-Олимпиский, отец Анархий и папа-Фехнер.
Фехнер рассказал, как в 89-ом ездил в Мюнхен и жил в монастыре зарубежников у владыки Марка, чистокровного немца, такого замечательного, что Андрюша чувствовал себя там, как в раю. Рома стал ему возражать: он тоже жил в этом монастыре в 94-ом, и владыка Марк показался ему злым человеком: он публично клеймил приехавшего попа за то, что тот заранее не отложил на отдельную тарелку то, что он не мог съесть. И еще там как-то отличился. Хотя настоятель был и правда аскет, почти не ел, не имел своей кельи, помогал на кухне готовить еду...
Начался долгий спор, с участием Леши, тоже что-то добавившего для поругания Марка... Как-то он там «задавил» отца К., с которым Леша знаком...
Люди тут собрались подкованные, мне оставалось лишь подбрасывать дрова в камин.
Все ушли спать в дом, мы с Лешей улеглись все у того же пустого бассейна – на двух диванах, если так можно сказать. Устроившись в воронке своего продавленного ложа, я попытался почитать «Колосса Маруссийского» Генри Миллера, но быстро сломался. А потом несколько раз за ночь у меня возникало желание просто лечь на пол на ковер...

Я чужд тактики, я не стремлюсь к победе любой ценой. Соответственно и к успеху тоже. Кого мне побеждать? Моя гордыня такова, что априорно не допускает равных соперников. С другой стороны, если они есть и правда «равны» – отлично, мы уместимся рядом на этой планете без забивания друг друга палками, напротив, обогащая картину существования. То, что делаю я, для чего была придумана моя роль – могу сделать только я. На этом уникальном поприще не бывает конкурентов. Вся проблема – сделать это дело по-настоящему. И тут я могу пенять лишь на самого себя.
И пенять есть на что...

В девять все уже встали. Дима изготовил кастрюлю гречневой каши. После завтрака честная банда по предложению Леши отправилась гулять вверх в горы – на поиски озера. Всю дорогу нас преследовали прямо-таки сартровские мухи и жгло солнце.
Путь вышел совсем не таким близким, как следовало из слов Леши и Димы: мы ползли в гору минут сорок. Озеро оказалось водохранилищем, искусственным и не шибко красивым сооружением, с крутыми каменистыми берегами, купаться в котором никто не захотел. Я объявил, что купаться надо везде, где есть вода, словно лозунг своей жизни. И смело полез в довольно холодную и мутную воду. Опасался я лишь стекла на дне. Далеко я не уплыл, но все же освежился. За мной полезла моя мама. И мы двинулись назад под диалог Ромы и Фехнера об Афоне, где Фехнеру очень понравилось, а Роме значительно меньше.
Дома был достойный увековечивания виноград с личных плантаций. Наконец, появилась Юля: невысокая, довольно молодая еще женщина. С ней я заговорил про Митю Сказочника. К ним часто стучатся, ища его дом. На вопросы интересующихся, кто это, я сказал, что это самозваный «психотерапевт», который «лечит» своих пациентов психоделическими грибами и оргиями.
Поговорили об исламе. Взгляды Димы, несмотря на внешность, были довольно экстремистского толка. Человек он оказался по-своему идейный и политизированный, поэтому брошюра о будущем Крымском халифате, заимствованная мной в Бахчисарае, в татарском кафе перед ханским дворцом, – заинтересовала его до чрезвычайности. Он даже хотел сделать с нее тот самый ксеропотам. Да первой части опять не нашлось.
Рома в нетерпении торопил всех ехать. Но выехали лишь около часа – поблагодарив людей, приютивших банду, и высказав почтение обретенной ими свободе, освобождающей людей даже от мобильной связи.
Уехала банда, впрочем, недалеко, потому что при въезде в Веселое передовому автобусу попался фирменный магазин массандровских вин, зова которого они (его насельники) не могли преодолеть, как Ринальдо чар Армиды. Мы же, как Готфрид и Танкред, – проскочили и помчались дальше: к великолепному пляжу Солнечной Долины (Коз), который я предложил в качестве промежуточной остановки. 
Солнечная Долина – одно из самых симпатичных для меня мест в Крыму. Если бы я не имел дома там, где я его имею, я бы хотел иметь его здесь.
Остановились у дома Феди Погодина (наследника дома Габричевских в славном Коктебеле) и Кравченко. В нос ударил запах полыни. Запах очень понравился Роме – и я показал ему его источник. Эта травка растет даже у меня в саду, посаженная Лесбией.
Но дверь закрыта, никого нет. Какой-то мужик сообщил, что Таня уехала неделю назад. Дом Ольги Сергеевны сильно разросся, уже возведен второй этаж с огромным окном в толстой деревянной раме, фасад отделан природным камнем. Все выглядит весьма искусно.
Мы подкатили на авто к самому морю. И снова пустой песчаный берег и тихая вода под солнцем. Прямо перед нами правый профиль Карадага и пепельный мыс, за которым длинный голый пляж знаменитой Лисьей бухты, филиал которого я решил устроить прямо тут. Ко мне присоединился Рома.
Появились наши спутники. Леша объявил, что это он уговорил остановиться у винного, потому что данный магазин относится к Массандровскому винзаводу, и тут какие-то удивительные вина, которых нигде больше нет. И что он вчера, якобы, пять раз объявил всем, что надо остановиться. Но, тем не менее, об этом не слышал ни я, ни Рома.
...Несмотря ни на что, в три мы были Коктебеле. Наша теперешняя остановка – дом художницы Лены Фокиной, жены галериста и коллекционера Пети Плавинского (в прошлом один из создателей группы «Вежливый отказ»).
К этому дому я уже подъезжал три года назад, когда ездил в Судак на Рыцарский турнир (ради  детей), с Лесбией, Котом, Пузаном и его сыном Гришей. И Пузан предложил переночевать у Плавинского в Коктебле, но получил отказ. То есть, его вписать были готовы, а нас – нет. И он благородно отказался ночевать тоже, поэтом мы ночевали на берегу моря в Тихой бухте... Знал я и жену Плавинского – Лену Фокину. С ней я познакомился несколько лет назад в Абрамцево, на дне рождения жены Фехнера Лизы, куда меня пригласили как архитектора нового фехнеровского дома. Лена оказалась соседкой Фехнера – подарила Лизе ее портрет, тогда мне не особо понравившийся.
Негостеприимного Пети нет, и Лена пускает к себе всю банду, семь человек.
Дом, едва не под самой Сюрю-Каей, заметен огромным количеством солнечных батарей по черепичной крыше. Внешне сам дом если и поражает, то, скорее, своими размерами.
Глядя на Лену, понимаешь, как обманчива внешность: весьма толстая, не очень красивая, с оплывшим лицом... И она своими стараниями устроила в доме потрясающий интерьер. Вся мебель тут спроектирована самой Леной до малейших деталей, как в прежнее время делал Шехтель. Петя ото всего устранился, по ее словам, и она разошлась по полной программе. Дом уже приезжали снимать крымские телевизионщики.
Мастерской на втором этаже мог бы позавидовать сам Волошин, как объявил я, едва войдя сюда. Во всяком случае, ее размерам, красивому виду с огромного балкона на Сюрю-Каю, «каждый час меняющую цвет», по словам Лены. Под балконом сад, бассейн, по краям участка, обозначенного белой стеной с черепичным верхом, еще какие-то постройки.
Лена пожаловалась, что пока строился дом, а она занималась тут всем, у нее на палитре стали засыхать краски. Всего-то – у меня так было всю жизнь.
По дому развешаны ее картины: последнее время она рисует рыб. Произведения довольно декоративные, слегка отдают карикатурой. Это пошло с Модильяни, Киса Ван Донгена, Шагала, Пикассо… – ничего не изображать реалистично. Действительно: реальность без труда могут изобразить талантливые ученики худвузов или фотоаппарат. Прием нового художника, претендующего на успех, должен заключаться в последовательном искажении всего: пропорций, цвета, перспективы. Важнее идея картины, эффектность и яркость цветового пятна, красиво украшающего стену особняка. И она нашла свой прием, свой стиль и теперь успешно продается на московском рынке. Любая ее картина стоит не меньше 5000 долларов.
Дом – еще не все. Рядом с домом притыркнута здоровая баня-сауна и трехэтажная треугольная «башня», дом для гостей. В предбаннике бани висит смешная картина: «Три коктебельские колдыря и девушка в поисках мечты». На переднем плане за столом – три суровых бородатых мужика, похожих на ее мужа. Я не знал слова «колдыри» – и Лена меня просветила.
Цветовые сочетания лаконичны и классичны: белые отштукатуренные стены, темное дерево, красная черепица. Вымощенные диким камнем дорожки. Виноград, юкка, ленкоранская акация, гранат, цветы, подсветка, вьющийся дикий виноград по стенам. Солнечные батареи отапливают не столько дом, сколько вырытый в саду семиметровый бассейн. Бассейн прикрыт от остывания пенопластом, который Лена предложила снять и искупаться.
Посетить ленин дом, словно посмотреть модный журнал о загородных изысках богатых людей. Новая богема из Москвы мало походит на прежнюю коктебельская богему, что порой жила в полуразвалившихся сараях. Признаться, после посещения этого дома я перестал переживать из-за жлобскости собственного жилья, контрастирующего с жильем настоящего хиппи – палаткой на берегу. По сравнению с домом Лены или Димы мой дом – просто будка. Русская будка, а не украинский будiнок. То, что у москаля зовется будкой, у хохла зовется домом (шутка). (А умкинская хибарка в Голландии – еще жальче моей.)
За трапезой на улице под балконом, за огромным столом (снова по ее проекту) она призналась, что это дом ее мечты. Она никогда не верила, что такое у нее будет. Лишь второй год они живут здесь постоянно. В этом году их тринадцатилетняя дочка Маша, которая присутствует тут же, пошла в местную школу. Для меня эта тема живая (и болезненная).
Я спросил у Маши: как ей школа, есть ли тут друзья, не скучно ли после Москвы? И снова услышал: все хорошо, школа нормальная, русская, друзья есть, в Москву не хочется...
– Тебе не повезло, – сказал мне Леша, поняв по моим расспросам, почему я всем этим интересуюсь.
Лена рассказала, как в детстве ходила с бабушкой через сокольнический парк, где на летней эстраде все время встречала мальчика с его дедушкой, и мальчик играл под руководством дедушки на пианино. А ее стыдили: вот как мальчик занимается! И она возненавидела этого мальчика. Какова же судьба: через много лет этот мальчик стал ее мужем, ибо это был Петя Плавинский. А «дедушкой» оказался его престарелый отец, родивший его в 60 лет.
Спорили об Акунине и детективах, любительницей которых оказалась Фокина.
– Они режут мой настроенный слух своей варварской неумелой игрой, – сказал я. – Это вовсе не снобизм.
Потом говорили о собаках, начав с белой лабрадорши, мамаши фехнеровского Бобика. Тут андрикова Юля проявила большие познания. Я тоже влез со своим Спуки... Рассказал кое-что и про Фиолент, Пушкина и т.д.
Мама активно участвует в разговоре, ее присутствие никого не напрягает. Ей выделили прекрасную комнату. Тут даже шкафы – авторские. И деревянные вазы для сухих растений. Дорогие темные стеклопакеты со сложным переплетом. Дорогие двери. Во всем неимоверный избыток, роскошь богачей. Но и отличный вкус.
...Мама зовет идти к морю. Сперва это вверх по улице в гору. Дальше ровное плато в седых травах и черный вечерний Карадаг справа. Перед морем – крутой спуск вниз. Спускаться никто не хочет. И я иду один, как обычно предпочитая самый экстремальный вариант проведения досуга. И вдруг я оказался у ворот пионерского лагеря, описанного мною в «Человеке на дороге».
Коктебель за последние 22 года невозможно разросся. Вокруг пионерлагеря, где в 87 не было ничего и начиналась граница «заповедника Карадаг», которую тогда же я хладнокровно преодолел и был задержан местными егерями, – целый новый пижонский поселок, кафе, дома отдыха...
На берегу я был почти в темноте. Вспомнил, как купался здесь ночью почти в этом же месте в 2002 году, когда мы ездили сюда с Лесбией и Котом и сняли на одну ночь жилье. И теперь я сделал то же самое: искупался голяком в ночном море под Карадагом, хотя у меня не было даже полотенца. Ничего, вода очень приличная, типа 21 градуса, ветер тоже не обжигает холодом.
Еще в Алуште я сказал Юле, восхитившейся моей способности ориентироваться, что нахожу дорогу, как кричащий журавль знает свой путь в ночи (Ван Вэй). Но теперь в ночи я нашел обратную дорогу не с первого раза.
Дома Рома захотел бани, которую бесконечно гостеприимная Лена предложила испробовать желающим. И он с Андриком стали растапливать ее. Видя, что успеха у них нет, взялся за дело сам. Через час уже за 80-т. Лена была так любезна, что нашла и пиво для запаха. Прямиком из парной мы кидались в подсвеченный огоньками бассейн под тихим ночным небом с большой луной, и трудно было не признать, что что-то в этой роскоши есть.
В бане я научил Рому и Андрика банной «йоге» – пропеванию звуков для прогревания горла и легких. И Рома сжег горло, по его словам... Ближе к концу к затее присоединилась и Юля. Мама и Леша давно ушли спать. Фехнер что-то с жаром вещал Лене перед домом.
Дом столь велик, что почти у каждого на ночь была своя спальня... Это путешествие было познавательным: сперва имение Киселевича, теперь маленький дворец Лены Фокиной. Практика жить хорошо и красиво перестала быть прерогативой лишь «новых русских», все делающих чужими руками.
Впрочем, технологические недостатки бывают везде: ночью я обнаружил, что насос где-то внутри гостевой башни работает почти без перерыва и не дает спать. Сперва я пошел искать источник утечки воды – и не нашел. Снова встал и пошел искать сам насос. Он был в отдельном помещении за отдельной закрытой дверью, от которой, тем не менее, я нашел ключ. Вошел в еще одно помещение, где и был насос – и вырубил его.
После чего быстро вырубился сам – на третьем этаже, недалеко от спящего Леши. Рома лег на втором.

В семь меня разбудил Леша: он хотел в дабл и что-то спрашивал про насос. В семь-тридцать он разбудил меня снова. Теперь это был форменный наезд: ему приспичило. И я подробно объяснил ему, где искать насос. И опять заснул. Оказалось, что насос он так и не нашел, но вставшая Лена обнаружила, что во всем доме нет воды. И включила его.
Я встал в 10, сделал зарядку – и узнал от мамы, которая с утра нежится на лежаке у бассейна, что все, кроме Ромы, уехали в Феодосию. В том числе и Леша – а мы собирались ехать в Севастополь (договоренность с Леной была, что тусовка ночует одну ночь). И опять без всякого совета с нами.
Искупался в бассейне. После завтрака, сделанного мамой (она и посуду помыла за всей компанией), пошли с Ромой на инспекцию Коктебеля. Он утратил свои курортные толпы, но вовсе не обезлюдел. Людей тут гораздо меньше, чем год назад, когда здесь был джазовый фестиваль (см. рассказ «Осенняя ночь в Козах»). Зато вода все еще теплая. Везде видны следы закрытия сезона, назначенного на 3 октября. Но пока еще работают почти все кафе и лавки с сувенирами.
По традиции купались перед домом поэта, которого Рома никогда не видел. Как и Коктебеля. Вода чуть холоднее, чем вчера, к тому же ветер. В небе парят парапланиристы. Не очень загорелые люди проводят тут свой отпуск. Герла смело садится на морской скутер. Мне тоже хочется сделать что-то героическое, например, слетать на параплане. Но я лишь иду к турнику на берегу – подтянутся. Каково же было мое изумление, что я смог подтянутся всего три раза, да и то не до конца! Я был дико разочарован в себе!
Тем временем стал звонить Леша, а потом появился сам. Они вернулись, накупив кучу питья и еды, включая шашлыки. Леша не принимает критики: это была поездка за едой, а не развлечение, он снова платит «за всех», то есть и за нас. Верно, и за шашлык тоже.
– Я тебе компенсирую, – пообещал я.
Напомнил, что мы хотели ехать без всякого шашлыка и обеда, хотя мама всячески уговаривает остаться еще на день в «этом раю»...
Зашли в дом Волошина, где я был несколько раз. Билеты еще вздорожали, 25 гривен. Дом, как я и говорил, сильно уступал ультрамодным домам московской богемы. Какая жалкая мебель, какой аскетичный интерьер! А покраска! Даже балка над ложем не целиковая, а сборная. Не было, видать, длинномерных изделий тогда в Коктебеле… А ведь когда-то казалось, что мастерская Волошина – это зависть на все времена!
Леша пророчит, что завтра ожидается похолодание. Но пока его нет – снова бредем по набережной. Тут я купил подсвечники для Лены, чтобы как-то отблагодарить ее, вопреки уверениям Леши, что у нее все есть, главное, есть идеальный вкус – и подсвечники могут не вписаться в дом.
– Не впишутся – пусть выкинет, – ответил я.
Снова купаемся, недалеко от Юнг, где я ночевал с Котом в 2004-ом. Недалеко от нас борются со своими крыльями гидропланеристы. Позвонила мама и сообщила, что нас ждут на обед.
За обедом все еще не ясно: едем мы сегодня или нет? Лена охотно оставит всех еще на одну ночь.
– Мы специально сделали для этого дом, – уверяет она.
Она, кстати, очень любезно приняла скромный подарок.
После обеда компания отправилась в крафт-лавку «Туркия» кинокритика Андрея Дементьева, где собираются «самые любопытные люди Коктебеля», болтают и пьют. У него тут под домом свой кинозал. Но меня туда не взяли – оставив следить за домом, даже не спросив: согласен ли я на это? Вегетарианцы – они злы (как все время повторяет Леша), их можно использовать для охраны, как собак. К тому же дочка Маша ушла, могла не взять ключи, ее надо будет впустить... Делать нечего: поглядел интернет, искупался в бассейне, стал писать дневник...
Вернулась очень довольная компания, все снова разместились за столом и продолжили пить, вспоминая Дементьева, его жену Наташу и его компанию – и жалея, что меня с ними не было! Крокодиловы слезы!
Снова тихий, безветренный, довольно теплый вечер. Я спросил Лену: всегда ли здесь так? Оказывается, нет:
– Бывают жуткие ветры.
Ну, этим меня не удивишь. 
Ушла спать мама, снова перемывшая посуду (она хочет приносить пользу). Потом Лена, Юля с Андриком. И тут Фехнер вдруг решил совершить прощальный поход по городу. Причем на автобусе. Я знал, что допускать этого нельзя, но остановить компанию не смог, ибо его поддержал Рома, а Леша не возражал. Андрюша знаменит своими пьяными приключениями, широкая его натура требует общения, поэтому из человеколюбия следовало проследить, чтобы это кончилось для него с наименьшим ущербом (а бывало по-разному). И я поехал, как наиболее разумный (решил я)...
У первого ларька я, по просьбе Фехнера, купил коньяка – чтобы выпить после купания в ночном море. В это море я и загнал всю компанию – для протрезвления. Впрочем, для компенсации протрезвления был выпит коньяк.
Недалеко на набережной играла ночная дискотека, куда неудержимо потянуло Фехнера. Я пошел с ним, заплатив за вход. Много молодых людей, мало девиц, все двигаются среди дыма под дебильную музыку, состоящую только из ритма, – в лучах стробоскопов. Я ощущаю необычайную свободу и легкость, словно под кайфом. И неуязвимость.
Зато Фехнер вдруг исчез – среди дыма и танцующих во вспышках стробоскопов девушек. Не видели его и оставшиеся снаружи Рома и о. Анархий. Человек просто пропал.
– Ушел в народ! – резюмировал Леша.
Этого следовало ожидать и следовало бояться, поэтому я и не хотел этого похода.
Следующий час был посвящен прочесыванию ночного Коктебеля – вдоль бесконечной набережной, гремящей, сияющей и веселящейся в последние дни уходящего сезона. У Фехнера не было ни денег, ни мобильного, ни документов, ни ключей от автобуса, на котором мы сюда приехали. Но разве это проблема для него?
Фехнера мы не нашли, зато я нашел на свою голову двух парней в ментовской форме, прицепившихся ко мне, когда я осматривал якобы закрытый для посещения пляж, проверяя, не спрятался ли он здесь? Они потребовали документы и захотели узнать, что у меня в карманах? Я хотел было плюнуть на них и уйти, но один вдруг схватил меня за руку. Они изображали, что дело серьезно: я перелез на охраняемую территорию.
– Где это написано? И, главное, вы видели, как я перелазил? Я просто вошел через калитку...
Они заявили, что я справлял тут нужду. Я сказал, что это ложь – и сослался на свидетелей, ибо теперь ко мне подошел Леша, решивший мне помочь.
Сначала я был достаточно лоялен, потом стал наезжать на них, заявив, что ничуть не боюсь их, и они мне ничего не сделают. Мент ярится, матерится и угрожает, что явно свидетельствует о его слабости. Я же не чувствую никакой слабости, напротив – неуязвимость и силу... Вся их серьезность, понты и дешевые пугалки вызывали лишь смех: я начал общаться с их коллегами еще, полагаю, за несколько лет до их рождения, и ни почтения, ни страха не испытываю.
Мент предложил идти в отделение, составлять протокол – и демонстративно загремел наручниками. Я добровольно подставил руки:
– Надевайте!
Прикольно было первый раз оказаться в наручниках! Мент предложил мне толкнуть его, чтобы у него был повод. Тут Леша, прежде сдерживающий меня, вдруг начал материться тоже:
– Что же вы за суки такие, вы же специально провоцируете, как вам не стыдно!
И теперь мне пришлось сдерживать его.
– Не надо их оскорблять...
Так мы друг друга и сдерживали, и менты, воспользовавшись этим, отпустили нас восвояси без всякой драматической концовки. И я даже вышел на набережную через ту же калитку...
Все это время Рома провел на набережной, в десятке метров от нас, но так и не вмешался.
И поиски Фехнера продолжились. Сходили до автобуса. Но здесь его не было. Мы решили сделать последний обход. И, когда почти отчаялись, – увидели его в компании не первой молодости отдыхающих обоего пола, столь же пьяных, как он сам.
Я кинулся к нему и замахнулся, словно сейчас дам по роже, к изумлению его компании – а он комично испугался и закрылся руками. Оторвать его от компании было не так просто... Он уверяет, что не убегал от нас, но вышел из дискотеки, когда стало скучно, то есть почти сразу, никто его не заметил – и он ушел вперед, свернул на боковую улицу, где нашел бар «Богема» что ли – а в нем веселую компанию из Москвы. Один из компании – без денег, ему надо ехать в Москву – и Фехнер любезно пригласил его ехать с ними, для чего ему надо будет прийти утром в дом Лены. И дал адрес. Это в его стиле.
– Не придет, не волнуйся, – успокоил я.
– Почему?
– Он пьян, ничего не запомнил – и не найдет. (Я знаю, как тяжело найти дом Лены). К тому же с утра с бодуна никуда он не попрется...
Фехнер хочет спорить со мной на бутылку коньяка.
– Не спорь с ним, он всегда выигрывает, – предупредил Фехнера Леша.
Я был суровее ментов – и сопроводил Фехнера под руку до его же автобуса.
Фехнер рулить не может, поэтому повел Рома. Причем первый раз в жизни он вел микроавтобус. И мы как-то нашли дом Фокиной. Рома очень горд собой. Дверь на участок оказалась открытой – это я, уходя, подложил камень (ключей у нас не было, будить Лену не хотелось). Обо всем ведь надо думать.
Надо бы идти спать, но в крови еще куча адреналина, и на веранде под остатки сухого мы стали спорить о 60-х. Фехнер их не любит, даже музыку, считает все это отжившим, как и о. Флибустьер в Дорохово (см. рассказ «Пистолет»). Он любит традиционное общество и традиционные ценности. Но затруднился объяснить, что это такое.  За него это сделал я, нарисовав страшную картину: отсутствие свободы, власть коллектива над личностью и т.д. Фехнер заявил, что готов со мной подраться, я ответил, что готов тоже, я ничего не боюсь, а Леша подтвердил это сценой с ментами.
В конце концов, мы остались с Фехнером одни, произошел какой-то сумбурный разговор, в конце которого Фехнер стал за что-то извиняться, что-то объяснять... Расстались с пьяной теплотой и обниманиями. Я лег последним во всем доме, притащив ковшик сырой воды, употребление которой настрого запретила Лена... А у каждого, оказывается, была бутылка боржоми, выданная всем, кроме зловредного вегетарианца, разумеется... И вырубился, не раздеваясь, на своей башне...

Это напоминает отчаяние, когда человеку нет места на земле, где ему везде одинаково плохо. Или по-разному плохо, где бы он ни был.
Вроде все хорошо: без криков, шума, суеты, колхоза, без находящегося рядом человека, которому почти всегда все не так, или что-то болит, или что-то раздражает. И не надо вскакивать по утрам, и не лает собака, не висит никотиновый чад, все на редкость спокойно...
И, однако, за столько лет я привык к откровенному общению, соприсутствию чужой жизни и души в твоей. Что есть кто-то, кто может удовлетворить твою тоску по нежности. Когда между людьми есть интимные отношения – у них и общение совсем другое.

...Утро было ужасно: сушняк, похмелье, головная боль, ломота в теле... А надо ехать. Для бодрости искупался в бассейне. Помогло мало. Лег отдыхать на шезлонг. Так бы и лежал. Общество что-то ест, смотрит альбом Лены, посвященный ее творчеству. Я тоже посмотрел – и нашел портрет Фули (несмотря на манеру – Фули вполне узнаваем). Оказывается, она давно знает его, он даже жил у них в квартире на Белорусской. Это рассказал мне Фехнер и подтвердила сама Лена. Леша показал ей картинки Моркови из интернета. И Лена, в целом одобрив руку, назвала их излишне девочкиными, что плохо, потому что в искусстве не должно быть полов. Стала советовать то и это, какую-то суровую программу повышения мастерства. Все это показалось мне несправедливым. Живопись Моркови мне нравится больше, чем ее, кажется самобытнее и «загадочнее».
Наконец началось долгое, бесконечное прощание. Прощание было двойное: с Леной и с компанией Фехнера. Рвавшийся вчера в Москву мужик, которого Фехнер был готов отвезти, так и не пришел, как я и предсказал. Так что еще одна потенциальная бутылка коньяка моя. Я пригласил Лену на Фиолент, где она не была.
– Как Петечка скажет, он тут все решает про наши передвижения, – скромно ответила Лена.
Вот они традиционные семьи и традиционные отношения, которые я презираю. И из-за отсутствия которых в моей «семье» – я теперь остался один.
Не то что везти, на даже ехать в машине в таком состоянии не плевое дело. Лишь часто принимаемое море кое-как поддерживало пошатнувшееся здоровье. Нет, право, зачем люди пьют? Не понимаю… Леше тоже нехорошо, его мутит.
Я уговорил сделать первую остановку в Веселом. Купаемся с Ромой снова голяком на полупустом местом пляже. Впрочем, народа больше, чем я думал: суббота. Вода вполне приличная, но ветер, иногда облака закрывают солнце. Обещанное похолодание пока не наблюдается. В бинокль Ромы нашел фундамент крепости, что значится на моей подробной карте: крепость Кутлак у подножия Караул-Обы.
Следующая остановка была в Солнечногорском, приглянувшемся в прошлый раз. Тут Леше стало совсем плохо: лежит как труп на песке, даже до моря не может дойти.
– Морская болезнь, от серпантина, – сказал он.
Надо было ему сесть вперед.
В пустопотамском (солнечногорском) кафе не было ни посетителей, ни прежней еды: кафе закрывалось до следующего года, и провизия больше не закупалась. И это больше природы и погоды напомнило о наступающей осени и прошедшем лете… Впрочем, имелась большая компания татар, друзей хозяина, что болтала и выпивала за двумя сдвинутыми столиками.
Рома вел до Алушты, где его сменил я. Из гуманизма или чувства долга, ибо несмотря на три купания чувствую себя все еще скверно. Доехали до Фиолента почти в темноте, по дороге обсуждая украинскую политическую рекламу, в чем Леша был большой спец. Он знаток местной политики. Поспорили с ним о панковости Патти Смит – это наша старая тема. Довез его до дома.
Поели что-то, что нашли в холодильнике. В три голоса рассказали Денису о наших приключениях. Он все хочет трипануть с нами с помощью средства, что дал ему Никита, «Тусиай», типа – не хуже LSD.
– Шульгинская шняга, – назвал ее я. У меня нет к ней уважения, я уже употреблял ее или что-то похожее. А меня и LSD не впечатляет...
И я валюсь спать...

Это был ленивый день.
Съездили на Пятый. Машина снова глохнет, еле едет. Народа уйма, негде парковаться, словно тут сегодня весь город. Мама и Рома ушли на воскресный секонд-хенд. Я ходил по строительному рынку, покупая «запчасти» для дома. Плюс продукты.
Искупался в бассейне. На море, куда звал Рома, не пошел. И он не пошел тоже. Я писал, читал френд-ленту в ЖЖ, которую не смотрел больше десяти дней. Вывесил текстик. Ночью с Ромой смотрели «Орфея» Кокто. Потом я говорил про сакраментальный, наивный по виду, но очень чуткий и мудрый вопрос Пилата: «Что есть истина?». Это вопрос Западного мира, выражающий конфликт Запада и Востока. Первый – это логика и анализ, рациональное познание. Второй – откровение. И то, что действовало на еврейских фарисеев, не могло подействовать на Пилата: знание Христом Библии, пророков, его ссылки на те или другие их речения – для подтверждения своей «истинности». Пилат этих текстов не знал, и они для него ничего не значили. Он хотел простого и ясного ответа от «Сына Божьего»...
Я помню наши прежние споры с Ромой, год назад или в ЖЖ. Но он изменился: нет прежнего огня, бодрости возражений. Кажется, ему все стало безразлично, в том числе и все догматические вещи. Он хорошо их знает, но словно больше не верит в них. Он, собственно, и сам говорил о недостаточности догматических вещей для его жизни.
Поговорили о Фехнере и его вере в истинное православие, несмотря на кучу примеров из его личной жизни, когда он мог насмерть разочароваться в нем (например, его Тобольский «арест»). Многие, то есть почти все мои хипповые друзья, выбрав однажды православие, перестали мыслить. Они успокоились насчет истины – и стали жить простой жизнью, зарабатывать деньги, пить водку. Все стало просто для них. А «грехи» – извинительными.
...Ночью вдруг стало трясти от холода.

Спал долго и в несколько приемов. Встал поздно, с болящим ухом, полубольной – и бодрости нет и в помине. А мама зовет купаться на 35-ю. Она уверяет, что день – жаркий. Долго собирался, но все же забыл жилетку с документами и деньгами.
Едем втроем с Ромой. На 35-й солнце, но обязательный ветер. Вода все еще градусов 20, так же как и воздух. От ветра, впрочем, зябко. Маме тоже, она вообще весьма мерзлявая. Мне кажется – это нервное. Или привычка жить в постоянно отапливаемом помещении.
Она хочет развлечений, пиццы – и мы поехали в «Челентано» в Артбухте, благо Леша нам не указ (его с нами нет). Он появился уже потом – и мы сделали променад по Севастопольской набережной и Приморскому бульвару – под спор о том, что хуже: коммунизм (Рома) или немецкий фашизм (Леша). Я тоже принял в нем участие – на последнем участке пути.
Фашизм – хуже. Довод Ромы: убивать своих хуже, чем убивать чужих, мол, это самое дно падения. Я же вижу в этом некое благородство и честность. Коммунизм и итальянский фашизм – футуристические проекты, немецкий же фашизм – архаический, пассеистический, он хочет повернуть историю назад, что невозможно даже через насилие.
– А разве ты не хочешь возвращения 68-го года? – спросил Рома.
– Хочу, но считаю это возможным лишь через пролонгацию в личной судьбе.
Доехали до ЦУМа, где оставили Лешу: он хочет купить продуктов для прилетающей завтра Моркови. Мы по его просьбе вызвались встретить ее в аэропорту. Поэтому намеченный на сегодня трип с Денисом под шульгинской шнягой – отменился. Хотя Рома сожалел, так как уже был настроен.
Вечером мама, изготовив обед, попросила включить ей телевизор (это особый геморройный процесс с задействованием спутниковой тарелки). Сидим около него, с коньяком, смотрим старую серию «Ментов». Она говорит:
– Утешь меня.
– Как?
– Не знаю... Хотя я вот прошу утешить, а тебе и самому, наверное, плохо?
– Да нет, ничего, – бодрюсь я.
Спустился Рома, сел с нами. У него и вовсе нет телевизора, это для него непривычно. Он и про «Ментов», питерский сериал, ничего не слышал.
– Не нужно это совсем, – сказал я про телевизор. – Это сплошная реклама, перемежающаяся дурацкими сериалами.
Я ни разу не включил здесь телевизор. Это, наверное, первый раз за полтора года. Новости узнавал из интернета. И ничего, жив...
Вместо денисовского продукта покурили его же бомбея. И он вырубил меня на три часа. После чего я смог закончить этот отчет.

Я думаю о своем д/р. Вероятно, будет первое за 27 лет без Лесбии. Я не фанат д/р, а своего тем более. Но это все же знак. Это то, что не забудется, даже если мы снова будет жить вместе. Я в раздрае: я хочу этого и боюсь. Это снова станет повторением, это ничего не даст. И весь опыт этих месяцев будет напрасен.
Я хотел стать другим человеком, я хотел сделать что-то, что не мог прежде, я хотел изменить свой взгляд на мир, стать более свободным и светлым.
Я ничего не достиг. Иногда я едва не в отчаянии. Впрочем, никогда ничего не показываю. Я не выношу слабости, особенно от себя. Она ничего не дает и все разрушает. Но, однако, я все же слаб, как, наверное, каждый человек. Каждый, кто остается один.
У Ромы есть опыт и привычка, но и он не выглядит счастливым. Гораздо даже менее, чем в прошлом году.
Не знаю, чем это кончится? Вероятно, скоро мы увидимся в Москве. Но я уже не жду от этих встреч ничего особенного.

Утром пришло в голову воспоминание о мыслях буквально двух-трехлетней давности, когда я как бы окончательно решил, что нам не суждено жить порознь, что мы и правда до гробовой доски связаны друг с другом. И это хорошо. И хватит, и надо вырвать из себя все, что способствует ссорам... И вот, так недолго спустя... Все сломалось как-то очень быстро. Будто и должно было сломаться.
И еще подумал, что если нам вдруг суждено все же жить вместе, можно было бы сдать однокомнатную в Текстильщиках, хоть за 20 тысяч – и на это жить, пусть и очень скромно, в з-комнатной квартире на ВДНХ. Что не отменяет прочих заработков.
А на оставшиеся от ремонтов деньги слетать с ней в Южную Америку, к ее индейцам, к которым она так рвется. Это было бы прекрасное завершение года и всех конфликтов. Как в 94-95-ом завершением «конфликта» слали путешествия в Испанию... И рождение Кота...

Этот день был посвящен двум вещам: поездке в Симферопольский аэропорт за Морковью – и трипу под «Тусиай» (2 C-I), шульгинской шнягой.
Первую часть я назвал бы умеренно успешной, ибо я поссорился с Лешей. Он был в своем репертуаре, хотя мы добровольно (по моей инициативе) согласились съездить за Леной, чтобы Леша сэкономил деньги. Несмотря на то, что мы заехали за ним, проведшим все утро на море (в отличие от меня, проведшим все утро в отвозе машины в ремонт, откуда я на городском транспорте вернулся на Фиолент) – он доставал нас весь путь. Я все ждал, что он предложит хотя бы заплатить за бензин – но так и не дождался. Зато он беспрерывно бомбардировал нас требованиями остановиться и купить цветы, ибо он, видите ли, решил встретить Лену с цветами. Мог бы за это время съездить на Пятый и купить эти несчастные цветы, не тратя наше время, но нет, он даже до нас не напрягся доехать. Он все время прогибает людей делать так, как ему удобно... Но тут нашла коса на камень. Где это надо было сделать – неясно, ибо очевидных мест для покупки цветов не было. На Пятом Рома не остановился, а я промолчал. Моя роль была – помочь Роме двигаться через город Симферополь – о чем накануне попросил меня Леша.
В конце в конце я не выдержал:
– Нафиг нужны эти цветы?
– Я же не тебе их покупаю! – грубо ответил Леша сзади.
Я попытался мягко объяснить, что это непонятная традиция, что, может быть, кому-то надо еще спеть или сплясать – как устраивает Виктор при встрече своей сестры?
Цветов мы так и не купили – и в Аэропорту, где, казалось, они должны были быть (а Леша, естественно, хотел сэкономить) их не обнаружилось тоже. Тут Леша стал жаловаться Роме на меня, что, мол, это я все так устроил, хотя не я сидел за рулем. Я ответил, что о цветах вчера не было речи.
– Мог бы купить цветы заранее, если так хотел их вручить, – сказал я.
Но у него не было времени, а выбирать цветы – это дело долгое, не пять минут... И он, мол, не думал, что мы откажем ему купить цветы, если пообещали его отвезти.
– Тогда в следующий раз бери такси – и выбирай цветы сколько хочешь! – заявил я.
– Я так и сделаю! – ответил он.
– Я оказал тебе услугу, что поехал сюда! – напомнил я. – И совершенно не собираюсь терпеть твоих капризов!
Он ушел внутрь терминала, мы поговорили о ситуации с Ромой. И я высказал все, что думаю о Леше и его манере поведения... Сели ждать в уличном кафе. Рома там даже неплохо поел, а я выпил томатного сока. В это время Леша стал звонить уже от припаркованной машины.
На обратном пути я виртуозно провел машину по почти неизвестной трассе от аэропорта через город до Севастопольского шоссе. Чутье не пропьешь.
Предложил Роме заехать на инкерманское озеро у Каламиты. У Леши и Лены даже не спросил. Рома купаться отказался: холодно. Лена сослалась на нездоровье. Леша спросил: буду ли я? Ибо он и хотел бы, но боится. Я ответил, что никак не руковожу его купанием. Разделся и нырнул. Вода была градуса 22, выше, чем в море и теплее воздуха. Наш берег был в тени, зато само озеро и противоположный берег – в заходящем солнце. Туда я и поплыл, посидел на солнце, нырнул и поплыл назад. На берегу мне стало холодно.
Леша пригласил нас к себе: оказывается, он сделал специальную еду к приезду Моркови. Я было отказался, но потом решил, что это некрасиво.
Сели на улице за домом, утеплившись здешними куртками. Я накатил найденной самогонки, чтобы согреться. Красивый закат, ветер улегся. Было овощное рагу – для меня. Суп-солянка для остальных, салат, еще что-то. Леша расстарался. Плюс портвейн массандровского завода, «от контроллерши».
Спорили о современном и древнем сознании. Я возразил на слова Рома о разделении для древних людей всего бытия на священное и профанное.
– Профанного древний человек не знал. Для него все было священным. Все бытие было магично, а, значит, мистично...
Поэтому это нельзя сравнивать с современной ситуацией. Тем более с мировоззрением хиппи.
Леша считает, что хиппи – это форма, а не содержание, и что у хиппи есть догмы, что, мол, вся философия зиждется на догмах. Я возразил, что это религия зиждется на догмах, философия зиждется на логических законах, с помощью которых она ищет ответы на главные вопросы бытия. Она антидогматична. Хотя любое учение может превратиться для его последователей в догматическое...
Только я подумал, что пора ехать – об этом заговорил Рома (он крепко помнит о «шняге» и очень настроен). Поэтому быстро встали и поехали.
Нам повезло, что мама решила заночевать у Тамары. Поэтому весь дом был в нашем распоряжении. Пришел Денис, и мы сразу взяли быка за рога. Я постарался быстро устроить наилучший setting в стиле Сентябрей и последнего трипа: в той же комнате, с музыкой из компа, благовониями, свечами... Даже бросил на пол спальник, зная, что он понадобится. Денис достал «облаточку» с белым порошком, напоминающим мел, растворил его в дистиллированной воде из ампул, дал каждому выпить по три куба.
И ни хрена. Целый час мы с Ромой ждали хоть какого-нибудь эффекта. Тогда мы решили употребить и вторую «облатку», хотя Дениса уже давно перло по полной. Поэтому теперь изготовлением руководил я. И – снова ничего. Во всяком случае, долгое время.
Потом началось то, что является для меня признаком действия вещества: появилась неуемность, стало сводить скулы, по ногам проходят волны судороги, а вокруг свечей образуются характерные лучики. Но никакого, собственно, психоделического эффекта, как, в общем, и под LSD...
У Ромы и этого не было. И он ушел спать. Я предположил, что это ненадолго, и он вернется.
Мы болтали с Денисом, вспоминая разные трипы – и как искажается время. И я в который раз объяснял, в чем для меня суть психоделики. Денис рассказал про своего брата и то, что тут (в моем доме) было летом. Я понял, что творился полный дурдом.
– Странно, если Рома в таком состоянии сможет заснуть – и на него никак не действует. Это какой-то феноменальный организм, или у него такие блоки, что даже вещество их не пробивает...
И тут он вернулся – и признался, что на него стало действовать. Он даже словил какие-то психоделические эффекты. То есть я один остался в пролете.
– Но никакой трансценденции! – жалуется он. – Одна экзистенция. А хотелось бы транценденции...
– У меня под кислотой всегда была одна экзистенция, которую тут некоторые опускают, – сказал я. – Но это бывает опыт совсем новой экзистенции, нового взгляда на него, обновленная и более яркая экзистенция...
Поэтому этот опыт все равно ценен.
Рома ушел курить на улицу – и позвал нас смотреть Луну. Зябкость уже прошла, и я с удовольствием сидел на лавочке, слушал цикаду и Don’a Cherry из комнаты, пил чай. С одной стороны сидел Рома с сигаретой, с другой Денис с сигаретой. Мне мы напоминали трех колдырей с картины Лены Фокиной.
– Психоделические путешественники, – поиронизировал я.
Рома снова ушел наверх, иметь свой индивидуальный трип, мы с Денисом продолжили слушать музыку и болтать о так или иначе философских вещах. Денис очень легко попадает в трип, но все время словно в одну и ту же комнату. Я знаю это «комнату». Но я попадаю в нее крайне редко. Лишь под калипсолом и вот последний раз под грибами Сентября.
Денис с огорчением узнал, что мы 5-го уезжаем,
– Сезон на Фиоленте заканчивается, – сказал он.
– Надо и честь знать! – ответил я. – Сколько можно веселиться и тусоваться?
Он согласился: по его словам, он еле пережил приезд Фехнера. Он спросил меня про планы.
Я ничего не знаю про будущее, и у меня нет никаких планов. Я не знаю, когда вернусь сюда, и не хочу загадывать. И Москва – не мой дом, но и здесь еще не мой дом. Я человек без родины...
Денис ушел спать. Вновь появился Рома и объявил, что с ним случился настоящий психоделический трип – и взялся рассказывать. Звуки превратились в кирпичики, и это была вся воспринимаемая реальность. А потом они стали походить на точки в позвоночнике, как в Кундалини (предположил я). Он ушел, я в полусне стал врубаться в звук, иногда с интересом разглядывая свою кошку в нише. Я уже сказал Денису, что это, возможно, мой автопортрет. Картина жила и мерцала в свете свечи.
Я закрыл глаза, и в голове стали роиться образы. Интересно, что не было ни одного эротического или связанного с женщинами. Зато все так или иначе связанные с морем. Почему-то оно всегда было для меня важным...
Снова явился Рома, с трубочкой и фехнеровской травой. Он предложил покурить для мягкого выхода. Покурили. При этом даже такие простые вещи, как рвать траву и засовывать в трубочку – было непросто, как-то очень внове, как в первый раз. Да и она сама была словно живая, как в фильме «Экзистенция». Роме одной трубки оказалось мало, и он дунул еще. Я же лег на диван и скоро уснул. А Рома снова упилил наверх...

Я проснулся около 10, отнес комп, собрал свечи, навел порядок, принял душ – и ушел спать в свою комнату.
Но теперь не спится. Ощущения очень болезненные и тонкие, все как-то обнажено и чувствительно. В ногах, точнее между ног – какая-то пустота, которую ничто не может заполнить. Все тело было полно, один этот орган был пуст, забыт, холоден, словно отвергнут... Пришлось помочь самому себе. После этого удалось чуть-чуть поспать.

День начался во втором часу. Надо ехать в сервис, потом на рынок. Рома поехал к Леше – есть недоеденную солянку, потом с Лешей ко мне. Он подхватил меня на шоссе у товарищества... В сервисе на Руднева мой карбюратор лежит на верстаке. Николай сперва занялся мной, потом поставил лампочку на роминого «пыжика». Заехали на Льва Толстого за кальяном – подарок мне на д/р. Потом на рынок на Пятом.
День пасмурный, даже упали две капли. Иногда появляется солнце. Но ветер теплый, южный, +20. Отвезли Лешу домой в его «Коммунальник».
Дома нас ждал сделанный мамой обед, водка, портвейн, разговоры, втроем с Денисом, без Дениса, с одним Ромой. Рома прочел лекцию о греческом языке. Приятно, когда у тебя такие образованные друзья. Говорили и о хиппи, о форме и содержании, которого у них, якобы, нет, в интерпретации Леши, который никогда не был хиппи. Я же считаю, что содержание в них и есть самое главное, более того – оно не уникально. Хиппи просто героические идеалисты, которые были во все времена и во все времена пытались осуществить какой-то эксперимент. И на них нападали и называли так или этак: киники, христиане, юродивые, бегуны, альбигойцы, катары, поэты и пр. Как раз форма была случайна, хотя до некоторой степени похожа: длинные волосы, нищенская одежда, несытый вид, отстраненный взгляд.
И наркотская революция готовилась задолго до хиппи, еще в середине XIX века, и сексуальная тогда же – или лишь немного позже. Что такое Париж 30-х – как не апофеоз всяческой сексуальной свободы? Америка со своими пуританами лишь слегка поотстала. Ницше, Фрейд, Маркузе обвиняли цивилизацию и государство в прибавочной сексуальной репрессии, что вся проблема – в неудовлетворенном либидо, в искажении природных инстинктов...
И хиппи просто соединили все вместе, добавив музыку, все, что вызывает экстатические переживания. Потому что они хотели жить экстатически, как воодушевленные служители эзотерического культа. И на них стали показывать пальцем, как на законченное воплощение духа времени. Точнее – как на один из его аспектов. Они пугали своей инаковостью, хотя были плоть от плоти освобождающейся цивилизации.

Раньше я думал, что семья – самая большая преграда работе... Я никогда не читал и не работал меньше, чем теперь. Обстоятельства: слишком много тусовок, бухла, драгов, разговоров. Есть люди, которым такой образ жизни нравится больше всего. А я истощен, как не знаю кто! Даже когда я сидел в больнице с отцом – я писал интересные посты в ЖЖ, редактировал «роман». Теперь я не делаю ничего...
Но очутись я здесь один? Не повешусь ли я вместо взлета творчества? Впрочем, ничего этого и не будет. Не хватает мне пороху жить так отчаянно. А только это и порождает настоящее творчество.

В ночь на мой д/р приснился сон про Лесбию: как мы обнимаемся посреди улицы, по виду московской, что-то вроде той, где ТЮЗ. Я даже глажу попку в джинсах. А она спрашивает меня: был ли у меня кто-нибудь за это время? «Точно – никого не было? Никаких-никаких отношений?»
«А у тебя?» – спросил я. И она вдруг знакомит меня с невесть откуда подошедшим молодым человеком с небольшим хаерком. Это похоже на ответ. Я хочу спросить, какие у нее с ним отношения, но он идет рядом. Мы спускаемся к театру, где у нее сегодня детский спектакль, которым она руководит. Молодой человек уходит вниз по улице, а она спешит начинать спектакль, – и я опять не могу ее спросить. Тут мне понадобилось в дабл – и на этом я проснулся.
Было всего 8 утра. Потом вспомнил о документах на аренду, которые давно надо отдать в Балаклавский совет – и совсем не смог заснуть.

Встал рано и сделал зарядку (удрученный коктебельской слабостью на турнике), стал готовить лобио. Мама наколола орехов с дерева. Потом сделал сырный салат. Рома и мама совместно делают аджапсандал. А я поехал в Балаклаву.
В здании Балаклавского горсовета – огромная очередь, которую я неожиданно быстро прошел. В три я снова был дома – и пошел купаться на море. Пусть это будет традицией: купаться на свой д/р! Так было в прошлом году. Только людей в доме было гораздо больше.
На пляже один голый человек. Я второй. Вода удивительно теплая, теплее воздуха, градусов 21. На солнце жарко, лишь ветер портит кайф. Не хило поплавал в легких волнах. Потом забавлялся фотографированием себя, включая гениталии. Кажется, это единственное, о чем я теперь могу думать. Такая вот «свобода».
Дома был уже в шестом. Но ни Леши с Леной, ни Дениса. И вырубился интернет, так что если кто и поздравил, то мне не узнать. За день позвонил Шуруп и Тамара Ивановна.
Появились Леша с Леной – и застолье началось, в большой комнате, как и в прошлом году. Для шестерых даже слишком много еды – учитывая появившегося Дениса, удрученного ссорой с женой...
Рома снова рассказывал про Грецию, про особенности крещения, традиции, отличающиеся от наших. Курили подаренный кальян, специалистом по которому оказался тот же Рома. Уже в первом ночи втроем с Денисом ушли наверх к камину, который мне не без труда удалось разжечь. Тогда же получил два письма по почте: от Лесбии/Кота и от Пуделя. И интернет вырубился снова.
Бретон, который всегда поздравлял меня с д/р (ибо у нас д/р в один день), не позвонил. Что ж, когда-то традиция должна прерваться.
Денис скоро ушел, мы с Ромой говорили о деревне. Я – про зимы в ней, работы, устройство удобств. Это хорошо мной освоенная тема. Было бы чем заняться – мне теперь было бы проще. В кружок мне что ли какой записаться?
Эту разлуку надо пережить любым способом. Ни о чем великом я уже не мечтаю. Да и прежде не мечтал. Предчувствовал, как будет тяжело. Так и вышло. Я попросту схожу с ума.
Или надо сделать какие-то серьезные выводы о совместной жизни – для совместной жизни? Чтобы она стала какой-то другой. Но какой? Какие выводы? Что мы можем предложить друг другу нового? Я пока его не нашел. А как прежде – это мой полный крах.
Или мой крах – в любом случае?

Благодаря дневнику вспомнил, с чего начался наш разрыв... Последующие события, время, должны были показать: лучше ли нам жить порознь или вместе? Потому что это действительно уже было не понятно. И что? Стало понятно? Ничуть. Мало прошло времени? А сколько надо, год, два? Сколько было этих кончившихся отношений! Если пройдет еще чуть-чуть, мне кажется, мы окончательно отойдем друг от друга. Неужели и после такого опыта, в том числе интимного, и стольких лет вместе? Вроде и тяжело, зато и ран столько друг другу нанесли. Не будь всего этого – не было бы 2004-го. Не будь 2004-го – не было бы того, что теперь...
Лишь обидно: все могло бы быть так хорошо!

Это был день отдыха. Занимался компом, пытался восстановить программы, ибо утрачен весь Adob. Он не поддался – и в три мы с Ромой пошли купаться «на камни» – ибо они с подветренной стороны. А ветер все эти дни весьма сильный. Вода, может быть, похолодала на градус относительно той, что была вчера. Но плавал долго, доплыл до Каравелльского пляжа, где был один голый коренастый мужик. Рома, тоже голый, сплавал в грот Дианы, где от прилива волны образовывали «джакузи», по его словам.
– Все было в пузырьках, как газировка. И проплыть невозможно.
Допивали портвейн, говорили об истории, освобождении Греции, о пророчестве старцев, что Россия освободит грекам Константинополь... И других благородных вещах. Я искупался и третий раз, словно летом. А ведь уже 2 октября. Бывают же такие края. А под Питером в гололеде разбились, говорят, двадцать машин! Там днем +5, в Москве чуть больше.
Вечером за обедом Рома рассказал маме, как работал халдеем в ресторане, как обламывал клиентов, обвешивал, напивался, имел любовницу 27 лет (а самому было 17), ездил только на такси и зарабатывал в день сто рублей. Мама назвала это хорошим жизненным опытом, которого у меня не было. Мол, я обеднил себя. Возможно, но я выработал свои принципы в это же время – и не отступал от них. Моя психика была не зрела, не было опыта. Но я не хотел чужого, отвратительного мне опыта. А мой опыт мог быть лишь таким, какой был. Все же за столько лет у меня скопилось его достаточно...
 Рома спросил: презираю ли я его за все, что он тогда делал? А я лишь пытаюсь понять: зачем люди это делают? Не глупые, не самые подлые люди? Жадность, жажда денег, юношеские амбиции? Но почему таким жалким путем? И вдруг после этого – в хиппи, а потом в монахи. Он словно бросался в крайности. Сперва маятник качнул его в одну сторону, потом в другую. И он теперь находится в крайней точке обратного движения? И что начнется потом? Я вижу, что он в кризисе.
Но мама в восторге от его рассказов. У него действительно это выходит ярко. Но от этого они не становятся мне ближе.
Ночью курили кальян с травой втроем с Денисом у камина – под «Большого Любовского». На них он подействовал, на меня очень слабо.

По предложению Леши поехали к Сюйренской крепости, для чего встали в 9-30. Он хочет устроить там пикник для Моркови, поэтому я взял топор. Купили в Терновке овощей и вина.
Рома вялый, полубольной, поэтому за руль сел я. Жаркий день, 23, просто лето. И куча туристических групп, словно в сезон. Осень совершенно не чувствуется.
Из-за жары тяжело подниматься. Хорошо, что скоро тропа пошла по заросшему, как в Большом каньоне, ущелью. Доползли до верха горы, попили воды – и пошли дальше.
Как я не нашел крепость пять лет назад, загадка. Словно ее тогда разобрали и увезли. А теперь сложили заново. Или я был увлечен чем-то другим? Тогда со мной были ОК с Данилой и Света с Данилой. И был Кот. И дети капризничали, а герлы меня любили. И это было ценнее любой крепости.
Но теперь с нами была одна Лена – и крепость мы без труда нашли. Тогда, летом, тут не было никого, теперь, в октябре, тут куча людей. Хотя до сих пор можно купаться в море. Прошли крепость и вышли на отвесный 100-метровый обрыв – на самом конце плато, превратившегося в мыс. Отсюда великолепный вид на долину, где глубоко внизу лежит Большое Садовое, едут по трассе на Ялту совсем игрушечные машинки: синяя, красная, желтая... Напротив великолепные столовые горы в египетских орнаментах... Долго сидели на краю и любовались, пили вино. Я приметил себе прекрасный хутор между трассой и рекой Бельбек – и горами, где я хотел бы жить, среди фруктовых садов, на большом клочке земли. Даже образовалась очередь: пришли три мужика, один седой с косичкой сказал спутникам, что пришел «поздороваться с Лицом»! Что за лицо? И они ждали, когда мы уйдем.
И мы пошли искать место для пикника. Но место все не находилось. Либо места были рядом с тропой, по которой бесконечно шли люди, либо с наветренной стороны, где сильно дуло. Пошли вглубь плато, где я нашел небольшую полянку с кострищем, тихую и приятную. Но Леше не понравилось, потому что нет вида. И он лег, очевидно демонстрируя неудовольствие. Отказался от вина и еды. И от разведения костра. А потом и вовсе ушел с Леной и с большей частью еды.
Но мы не унывали. Рома и вовсе заснул на траве, на вершине горы, я тоже неплохо полежал, подумал о том, как было бы хорошо пожить в изоляции в таком месте, готовить себе на костре, никого не видеть, читать, бродить... Как когда-то.
Поели, что у нас было, попили вина. Поговорили о гуриях с прозрачных камей, Талмуде, караимах, Каббале... И тут звонит Леша: пригласил на выбранное им место. Уходя – покормили двух маленьких «кабысдохов», как назвал их Рома, кобеля и сучку, что бегали тут все время вместе среди руин и деревьев.
Место, найденное Лешей, вроде и ничего, но не ляжешь: такая скамейка над амфитеатром Бельбекской долины. Еще немного поели в выпили. Леша удивлялся гонениям на ереси. Чего, мол, византийским иерархам монофизиты и несториане! Глядишь – и Византия бы уцелела... Он понимает гонения на манихейцев... Тут я сказал:
– Все ваше христианство – это манихейство и зороастризм! И ненависть с манихейцам – от желания замести следы сходства.
Стали спускаться вниз. Пара кабысдохов спускалась всю дорогу с нами, не отставая ни на шаг, словно решили остаться с нами навсегда. Солнца уже нет, наползли облака, даже упало несколько капель. Желтые опавшие листья дуба. Шел вниз через этот чудный лес – и вдруг подумал, что через три дня буду ходить по Москве и решать проблемы с квартирами... Уйду из этого места, где мне так хорошо, где все еще продолжается лето. Как и положено в раю. Ибо Волошин назвал Крым – мусульманским раем. И татарским он точно был (об этом тоже говорил с Ромой).
У машины мы стали обсуждать дальнейший план приключений. Я предложил поехать через Большой каньон до Ай-Петри и Ялты, искупаться в море, но Леша отказался: мол, он не выдержит серпантин. Вот ведь везет мне на капризных людей! Тогда я предложил поехать в монастырь Челтер-коба под Терновкой, но туда отказался подниматься Рома. Поэтому в дело пошел вариант №3 – ехать купаться в Учкуевку.
Там мы и были меньше чем через час, то есть еще до шести вечера. Пустой песчаный пляж на несколько километров. Леша опять забастовал и отказался идти дальше, хотя мы въехали на самый берег. Он остался с Леной в двадцати метрах от нас, я же хотел отойти от купающихся людей, чтобы купаться голым, как всегда. Что и сделал. Вода все еще прекрасна, не меньше 20, насыщенного зелено-голубого цвета, почти без волн.
Люди гуляют вдоль берега. Девушки с обувью в руках идут в полосе прибоя, как на Тенерифе в 94-ом. Погода очень похожая.
 Въезжая на участок Бубнова, Рома зацепил молдингом за ворота – и очень расстроился. Ночь удивительно теплая, 20 градусов. Денис сказал, что вода на Фиоленте +23, сосед мерял градусником. Тихо, поют цикады. Мама в восхищении. Ей очень понравилось утреннее купание, пустота пляжа, жаркое солнце...

Встал поздно, наконец, поспал.
День начался с починки молдинга, сбитого вчера Ромой. Это так его парит! Он и по телефону всем рассказал о своем горе. Тоже горе!
И почему я под всех прогибаюсь: вместо того, чтобы послать его с его молдингом, я, по его просьбе, стал искать мастера, который работает в воскресенье. Потом поехал с Ромой к этому мастеру и принял живое участие в «ремонте». Хотя у меня куча дел по дому.
Полвторого пошли последний раз на море. Встретили на тропе маму. Она в восторге от воды. День с утра жаркий, 23, хотя солнце светит сквозь дымку. Но народа почти нет, поэтому мы с Ромой купаемся голяком в конце большого пляжа. Вода 20-21, только мечтать можно о такой. Совершенно летняя погода, даже ветра нет. Теплая галька, легкий шум волн.
– Отцы учители, вот это рай и есть! – сказал я, выйдя из моря и откупорив бутылку мускателя.
На пляже мне пришло в голову, что там, где сильная радость – там и границы. Она словно обведена пограничными стенами, полем употребляемой жизни. Если радость – постель с женщиной, значит, для тебя будут закрыты кучи других возможностей, которые тоже составляют для тебя радость, но не разделяются этой женщиной. Кроме постели у вас будет радость общения, но будут и ссоры, что сведут эту радость на нет. И наоборот: не будет фокуса радости – но не будет и границ...
Провели на пляже два часа. Я бы и больше провел, но у меня дом. И скоро стемнеет.
Дома я залил галан в трубы – то, что не сделал Денис за все лето. Одно из десяти соединений, что я сварганил весной, течет. Теперь сливаю галан в канистры и злюсь на Дениса. У него было очень хорошее лето. А у меня очень плохое. И он знал об этом. Но не поднял зад, чтобы сделать то, о чем я его просил. А просил я его всего о трех вещах: поливать сад, приклеить две плитки и залить галан. И он не сделал ни одного! Про сад я могу судить по тому, что роза и виноград, посаженные в прошлом году, затоптаны и сломаны. Туи стоят полузасохшие, как и один кипарис. Виноград совсем желтый. А он обещал, что все будет отлично, не сомневайся, дружище!
Какое лицемерие! Не выношу неблагодарного поведения. Я оставил ему дом из сочувствия к его тяжелому положению, а мог бы с тем же успехом просто закрыть. Я попросил от него самых элементарных вещей. И он не нашел на них время за 2,5 месяца. «Один день – одно дело», как Леша охарактеризовал Дениса. Но тут не было ни одного! Напротив, исчезли дрова, диван сломан его детьми, прыгавшими на нем, как и бетонный бортик песочницы, сделанной в свое время для Кота, где мы теперь устанавливаем мангал (на это раз сломан его братом Димой, который колол на нем дрова, хоть Денис, по его словам, протестовал против такой практики), сломан водопровод в бак. Меня это не устраивает, поэтому я освобождаю Дениса от почетной должности управляющего домом.
Потом я носил доски, закрывал незакрывающиеся жалюзи, одно из которых я в раже сломал, стал сливать бассейн, чтобы не оставлять это никому. Мама не сможет, а с Денисом я общаться не хочу. Подождать до следующего приезда, который я планирую на конец октября? Но мало ли как может сложиться.
Пока очень теплая погода, я хожу в шортах и в летней майке, хоть и вечер, поливаю сад. С помощью Леши закинул лестницу на балкон.
Поели втроем с мамой и Ромой. Дениса я звать не хочу, а Леша и Лена сидят у него. Но нам весело и так. Мама злится на мою непримиримость к денисовским «слабостям».
Он даже зашел сообщить, что насос качает впустую. Морковь до этого сказала, что он трясется от страха, что расстроил меня. Действительно расстроил. Но я решил выразить все в последний день, чтобы не отравлять отдых. Да и не знал, что меня так теперь зацепит.
Мама и Рома говорили про греческую рыбу и вообще их кухню. Мама пошла спать, а я собираться. Тут завалились Леша с Морковью и Денис с Леной. Сели у камина. Пить мы с Ромой отказались. Я предложил покурить кальян. Под него Рома пересказал несколько педерастических картин из своих мемуаров, в лицах изображая наместников церкви, отправлявших его подставлять задницу попам, причем в прямом смысле. Особенно впечатлила история, как он спал с топором, чтобы рубануть ночью попа, если тот попытается к нему пристать. Или зарубить сонного, если ему удастся Рому изнасиловать. Но поп не пришел, и на следующий день на литургии он только щипал его за попку и приговаривал: «Ромчик – мой гомчик!»
Леша делал существенные комментарии, откликнулся и Денис. Удивительно: они все хорошо знают этих попов или владык, часто лично. И в целом получается православный Декамерон, как я это назвал. Лишь Морковь была сильно оскорблена этими ужасными попами!
– Вера твоя, видимо, действительно сильна, если ты выдержал это! – сказал я Роме.
И Рома сам удивляется, как он это выдержал и, главное, зачем? Интересный вопрос для епископа.
На этом и разошлись, пожелав друг другу всего хорошего – и чтобы без гомосексуальных ментов на дороге...
Я продолжил собирать вещи. Хотел вывесить фото крымской осени, да перестала работать сеть. Лишь узнал, что в Москве завтра +9. А у нас даже ночью 20.
Напоследок, на сон грядущий, Рома предложил выкурить по чуть-чуть продукта. Я махнул рукой:
– Но по чуть-чуть!
Так и сделали. И пошли спать.

Встали в шесть. Простились с мамой и Леной. Денис, естественно, не встал. В семь тридцать по местному выехали – под дождем, которого здесь не было все эти дни, что мы тут жили. И под этим дождем денисовская Катя попилила на остановку в школу. Я предложил подвезти ее до Пятого.
...Всю дорогу мы проехали за 19 с половиной часов, включая потерянный час на границе, ментов, которые нас останавливали, кафе под Тулой, где я потребовал черный кофе, чтобы не заснуть за рулем. Наша средняя скорость была 98 км/ч.
В два ночи мы были дома, если так можно сказать. В конце концов, я потерял эту квартиру более года назад и как-то не ощущаю, что вернулся... Сбросил рюкзак и почувствовал, как трясутся все члены. Такая мелкая дрожь, прошедшая только после рюмки коньяку, вина и омлета. Ночной обед/ужин сопровождался нашими рассказами о пути, о приключениях в Коктебеле, капризах Леши, вообще о поездке. Разошлись спать лишь около пяти: Лесбия ушла спать с Котом, Рома лег в «нашей» спальне, я – на полу в «кабинете».

А с утра начали звонить из риэлтеровской фирмы насчет осмотра квартиры на Константинова...

(2009-2023)