Плач по убиенной глава 1

Влад Медоборник
        «Февраль. Достать чернил и плакать!».
        Он не читал стихов, тем паче Пастернака. Он бестолочь! И право же, ну кто влюбляется зимой?!
        Вот в марте иль апреле, мае, - безусловно!..но в феврале!..сезоне мёртвом и пустом! Где даже рыба, - та  бездвижна в омутах и кровь её сосут пиявки...

        Ни долгожданного набухания, ни дерзкого потрескивания тополиных почек с проклюнувшимися листочками-язычками, дразнящими окружающий мир! Ни цветения: черемух, яблонь и сиреней, с сумасводящими аромато-вдохами, останавливающими время и побуждающими тягу к эросу.
        Короче...ни-ка-кой романтики!

        А может всё происходило несколько иначе и он, копаясь в своей голове, доверху набитой латынью, анатомией, гистологией и ещё кучей дисциплин, вдруг случайно обнаружил сей факт гораздо позднее, чем потребовалось бы усреднённому жителю Сибири. Все мы тут подмороженные…с разной степенью тяжести.
        И предыстория этой истории (простите за тавтологию) не отличалась особой оригинальностью и начиналась одновременно с зимой прошлого года...

        В одну из бессонных ночей, одуревшего от общежитского бедлама, Родьку, - парня: роста выше среднего, тощеватого блондина, обладателя: тонкого с горбинкой носа, небольшого упрямого рта и цыганских глаз, посетила на вид вполне здравая мысль: «А что, если навестить девчушек, знакомых по стройотряду? Вспомнить трудовые будни…».

        Не то, чтобы «по бабам» приспичило, но отдохнуть ментально от почти ежесуточного присутствия четырёх (это если картошку не жарить!) волосатых мужиков с древними неукрощёнными инстинктами на пятнадцати квадратных метрах общежитской комнатушки.
        Знаете, иногда хочется вспорхнуть бабочкой над чуть подтаявшими снегами, отыскать приветливую, дышащую теплом и уютом проплешинку, и обрести в ней наконец, или же на время «землю обетованную».

        Приблизительно с такими мыслями он отправился в ближайший магазин,  следуя наитию и какому-никакому опыту, основанному больше на жизненных наблюдениях, предполагая, что стандартный по тем временам набор: вино, торт и цветы, должен явиться пропуском-гарантом в «райские кущи».

        Задумка не гомо «семь пядей во лбу», но скудный ассортимент тогдашних магазинов многих провинциальных городов даже областного статуса  был обусловлен двумя обстоятельствами: дефицитом и блатом. В итоге, иного варианта не нашлось. К трём «вещам» не мешало бы присовокупить и стишок, но приличных Родька не знал, и лишь какие-то их обрывки иногда воскресали в памяти: в основном из тех, что не «вырубить топором» со стен общежитского сортира, типа:
       
            «Знайку» бросила хозяйка
            Без угла остался «знайка».
            Вот такой траги-финал!..
            Интеллектом задолбал».

          Собственно, оставалось одно, - положиться на «мускулы стальные, мышцы гибкие спины», настырную натуру и удачу в поиске слагаемых успеха.

          Покупка торта оказалась наиболее легко решаемой задачей. В ближайшем гастрономе на витрине их стояло целых два - абсолютно одинаковых с виду: высокий бисквитный профиль и квадратный анфас, увитый белыми загогулинами по шоколадному фону  с пятью огромными свекольного цвета розами. Отдавая два рубля с мелочью за покупку этого гастрономического чуда, он ощутил какое-то смутное беспокойство и немного покопавшись в сознании, понял: организм принялся настраиваться на предстоящее голодание. Что, впрочем, пугало его не особенно и было делом, случавшимся в его студенческой жизни неоднократно. День-два сыро-капустной диеты или неделя хлебно-маргариновой довольно ощутимо мобилизовали тягу организма к жизни, что расцвечивало последнюю совсем другими красками.

        Поиски вина успехом увенчались не сразу. Обегав полгорода и простояв пару часов на морозе в очереди к винно-водочному магазину, и наконец добравшись до прилавка он понял: кроме водки из целлюлозы «по три шестьдесят две», именуемой в народе «косорыловкой» и «сухача» под вурдалачьим названием «Медвежья кровь», брать нечего. Лишний раз убедившись в неисчерпаемой мудрости русского народа, создавшего среди прочих и такой шедевр: «Из двух зол выбирай меньшее!»,  Родька предпочёл «кровь».
        И ещё два рубля с мелочью из его уютного кармана были препровождены и подверглись заточению в лязгнувшем железом кассовом аппарате.

        Добравшись до общаги, он поместил коробку с тортом в авоську, водрузив ту на гвоздь с наружной стороны окна, а бутылку сунул под матрас своей кровати. Немного поразмыслив, черканул нервно и размашисто по листу открытой тетради, забытой кем-то на столе,  авторучкой: «Торт и вино не жрать! Не вам!». Заперев дверь и направившись к выходу он пару раз обернулся, словно проверяя не притаились ли где за углом вечно голодные студенты. Полной уверенности в сохранности оставленных продуктов Родька не испытывал.  Так, с «тяжёлым сердцем» он и отправился по очередному  этапу осуществления затеи.

        За недолгое житие-бытие Родьке не доводилось дарить цветы женскому полу, разумеется кроме мамы. А те георгино-гладиолусные букеты, тщательно собираемые ею для подарка классной руководительнице в День знаний, - «проживали яркую, но короткую жизнь», заканчивая её в виде сочных ошмётков на ржавых углах гаража, ютящегося в бурьяне по дороге в школу.

        Госплан СССР, от чего-то, не предусмотрел возможность цветочной  торговли в шахтёрских городках Сибири, полагаясь видимо на  присутствие в каждом населённом пункте своего Степана, призванного ваять каменные цветы из угля и сопутствующей при его добыче породы.
        Может быть, особой необходимости в этом и не имелось, но лишь в недолгую пору сибирского разнотравья: времени благоухания местных старожилов: жарков и кандыков. Девять месяцев в году добыть живой цветок «во глубине сибирских руд», -  всё равно что поймать жар-птицу на берегах Чумыша. И  если это кому-то удавалось, цветочек заслуженно обретал сказочное прозвище: «аленький».

        Впрочем, в столичном граде областного пошиба означенную проблему успешно решали черноглазые братья из «прекрасного далёко». Местом дневного обитания последних, естественно, являлся городской рынок, куда Родька, из-за отсутствия смыслов и лишних денег, никогда прежде не заглядывал.

        Уже минут через тридцать он таращил изумлённые глаза на цветочное шапито, задумчиво просчитывая варианты: "тюльпаны — рупь штука, дороговато!..и невзрачны; розы — трёшник, обалдеть!..хороши, но я ж не свататься… На эти деньги впору месяц харчеваться в институтской тошниловке. ГвоздИки — по два, скромнее роз, зато на треть дешевле!..я их и видел-то лишь на открытках, с...Днём Победы которые".
        Требуемое количество тоже заставило напрячься. Благо: тётка в лисьей шапке-кубанке, потёртом тулупчике и валенках расшитых тесьмой, нежданно вынырнувшая из-за его спины, мастерским движением солидной «кормы», оттёрла Родьку от прилавка:
        — Гвоздик... четыре...
        "Гм, мне так же: девчонок две...по четыре цветка...по два рубля… Ё-моё! Я больше трёх дней на сырой капусте не протяну...заблею! Стипендия через неделю... Хватит по два! И волки...и овцы..." — мысли летали в его голове словно трассеры в ночи.
        Ещё восемь рублей исчезли самым магическим образом в пухлых ладошках джигита, поглядывающего на Родьку ласково-обволакивающим взором, словно сказочная лисица на торопыгу колобка. Странное ощущение вывернутых наизнанку карманов не покидало Родьку ещё долгое время.

        Он бережно уместил гвоздички, обёрнутые газетой «Правда Востока» за пазуху, поднял  стоймя цигейковый ворот пальто и двинулся к выходу, часто перебирая ногами, будто опасаясь расплескать некую драгоценную влагу, что переполняла его естество.

 Продолжение: http://proza.ru/2024/01/25/1045