Последнее лето

Как бы предисловие

Это было последнее лето вместе в Крыму, вообще последнее наше лето вместе, только мы об этом еще не знали. Мы имели совсем другие планы: мы приехали сюда, чтобы прожить здесь зиму, дожить до лета – с надеждой остаться тут навсегда.
Но вышло по-другому. Тем не менее, это был интересный опыт, чему, собственно, и посвящено данное «произведение». Хронологически его предваряет рассказ «Дорога», а продолжает повесть «Колокольчики». 

***

Удивительно, но после всех приключений в Одессе, после ночной гонки и ночной же любви – Лесбия встала даже раньше меня, а я встал без будильника – на «полив» (что бывает в нашем товариществе раз в неделю, когда на сорок минут нам дают воду). Солнце и самый любимый вид из окна. Все знакомо, словно не уезжал. Заполнил бак и бассейн. Пригласили Лешу, Бороха и Дениса на вечер – отметить чудесное прибытие.
На авто подъезжает Вера Грубина, жена Егора, с тремя детьми и драйвером Колей. Она снимает 322, дом на 3-й линии. Она привезла из Москвы наши книжки. Пригласили и ее.
Поехали с Лесбией на рынок. Оттуда к Леше. Встретили их с Борохом на углу улицы: они тоже едут на рынок. Борох тут с четвертого июля, с детьми Филей и Аней. Привез бассейн на двадцать кубов (в два раза больше моего) – и они его только что установили и наполнили. Я обещаю взять всех детей, они уезжают. Пью вино в саду у Бороха и его бассейна, дети колготятся в нем, играют в водный волейбол, отчего приходится все время подавать им мяч. Бассейн – своеобразный, все той же китайской фирмы Intex, огромный чехол на распорках. Со стойками и сеткой для волейбола. К нему есть даже водный пылесос и фильтр.
Отвезли всех детей к нам. Лесбия отвезла маму к Тамаре. Я пошел на море – здороваться. Вода показалась холоднее даже, чем в Одессе. Я, однако, получил огромное удовольствие – и не хотел идти на встречу с людьми.
И тут звонит Леша: они приехали с продуктами, а ключа нет, дети забрали его с собой. И он требует возвращения детей, с которыми нет связи (их «Билайн» здесь не ловит). Он уже не хочет ехать к нам, хотя мама специально уехала на ночь. Хорошо, что Лесбия на обратном пути встретила лешиных детей, отвезла их и уговорила Лешу. И всех привезла.
Вечер начался за домом, продолжился в доме. Спор о государстве, анархии и пр. Но сперва, естественно, рассказы о нашем путешествии (Лесбия уже заявила мне однажды, что не думала, что я такой неженка и так плохо переношу боль, хотя это «всего-навсего колит»). В качестве закусок: сыр, арбуз, дыня, виноград. После всех невзгод... Было много алкоголя, так что Борох заснул сперва в кресле на улице, а потом у камина.
– Государство – мой личный враг! – чеканит Лесбия.
И я взъярился на эту искусственную чушь, все эти фразы, которые легко бросать, на неумение вести спор, что со стороны Лесбии, что со стороны Леши – и мыслить логически. Злюсь, ругаюсь. Я теперь очень сильный. Кажется, что это путешествие сделало меня другим человеком. Мне все нравится, ничего не вызывает привычного раздражения по пустякам. После всех испытаний ощущаю огромную силу. Чувствую мужество радоваться жизни, хотя понимаю, что это состояние тоже пройдет.
Лесбия, однако, обиделась. Я сильно выпил, но мне хватило духу помыться, наконец, в человеческих условиях...

Все остаются спать у нас в доме – и утром уезжают, с условием, что вечером встретимся у Бороха, алаверды. Днем приезжает Раста с девушкой Дашей и Юрой Журишем (кликуху дал Рома Фурман – и велел ему так представляться). Он – местный, высокий, худой, нелепый. По профессии – сварщик. Вчера бедокурил в Голландии, чуть не поджог дом Юры Голландского, откуда его выгнали. Но он потерял мобильник и, пьяный, залез в дом через балкон.
Раста и Даша живут у Юры в Голландии. Сам Юра уехал на Алтай на Радугу. Теперь домом заведует его бывшая жена Аня, которая хочет с нами увидеться.
Придумали план поехать в Голландию через Инкерман, где Раста не была. А в Голландии мы возьмем двух чуваков, которые хотят пожить на участке Расты. Чуваками оказались Варкан Заяц (которого мы сами звали в Крым) и его герла, подобранная им на Шипоте.
Обедали сваренным Лесбией борщом. Я пью водку, Раста чутко контролирует Юру, который комически обижается. Он рассказал про Фурмана: несколько месяцев назад он сломал ногу, работая на какой-то стройке с гипсокартоном. Но к врачу не пошел. Нога раздулась, стала в два раза больше, его герла-ветеринар (очень хороший, по словам Юры) делает ему уколы. Он даже доехал на концерт Маккартни в Киеве. Теперь зато у него полное право никуда не ходить, ни на работу, ни к друзьям, лежит, смотрит фильмы...
Сын Расты отдыхает в Симеизе – у детей Саши Каменского, всеобщего знакомого (но не нашего). Мы видели его сына (пасынка) Никиту в прошлом году, когда Света Борисова привезла его к нам. Через своего сына Раста знает и сына Светы Данилу. Мир тесен. Лесбия со слов Никиты рассказала, почему Саша живет в Крыму: здесь он скрывается от российского «правосудия» за торговлю веществами... Ришелье в аналогичной ситуации убежал во Францию, выдав себя за преследуемого диссидента... Я, цитируя Ливу на Шипоте, рассказал Расте про приключения Перчика в Прибалтике, чему она очень удивилась (имея, как я понял, виды на него).
Позвонила Оля Серая и попросила найти ей дом. Она едет с Варей, Верой и Евой (внучкой). Они совсем разругались с Гришей, мужем Вари, Пудель чуть не подрался с ним.
Я обошел поселок. Есть варианты за 250 гр. в день, словно попал куда-то заграницу. Нашел за 100 комнату на углу Пятой линии.
Компания Расты поехала в Севастополь, а мы – к Бороху. Дети опять в бассейне, Борох режет салат, Леша жарит мясо, Денис играет песни брата Димы. Я предложил Денису сыграть вместе с братом, когда он будет в Крыму, например, перед концертом Умки, я договорюсь. Нужно сделать запись, вообще раскрутить это как проект. А не клепать лыжи (чем занимается брат в Москве).
Соседи Бороха через дорогу, пара довольно молодых чуваков, купили участок за 25 штук долларов, не стали ничего строить, повесили несколько тентов, расставили по участку горящие свечи – и сидят среди всего этого в тишине за ноутбуками. Сюрреалистическое зрелище. Борох скакал, что они – режиссеры из Херсона.
Борох и Леша тоже хотят в Инкерман.
Огромные тучи ходят вокруг, но дождя нет. Я пью с Борохом коньяк – и напиваюсь довольно сильно. Машину в таком состоянии не поведу – из-за ментов, но сумел развернуть ее на узкой улице «Коммунальника» (так изящно зовется с/т Бороха и Леши) – и потом загнать на наш участок.

С утра похмелье – в виде непонятного настроения. В небе тучи. Договариваемся с Растой встретиться в городе у памятника Нахимову. Конечно, опаздываем. Борох с Лешей и детьми индивидуально едут в Инкерман, где мы и встретились. По дороге попали в короткую грозу, но основные тучи нас миновали.
После быстро осмотренных руин – озеро в карьере. Вода теплая, и все мне тут очень нравится. Дети в количестве шести человек (ибо к нам присоединилась и Вера с двумя детьми) бесятся на единственном матрасе. Купаются все, кроме Расты.
Тут подбегают два пацана, лет десяти, и спрашивают: есть ли у нас аптечка? Их приятель прыгал с камней – и отрезал себе пальцы! Лесбия идет к машине за аптечкой, а мы с Лешей к парню. Он не совсем отрезал, но порезался круто: три пальца на правой ноге распороты до кости: нашел на дне осколок бутылки... Лесбия обрабатывает раны перекисью и делает перевязку. Мы с Лешей несем его до машины Бороха. Все повторилось, как в истории с Пятачком на Шипоте. Созвонились с мамой мальчика и взяли одного из ребят как проводника в местную больницу.
Занесли его в кабинет хирурга. Он благодарит за помощь. Мальчик (Вова) ведет себя очень мужественно, но все спрашивает: неужели его положат в больницу, неужели это серьезно? Увы.
На обратном пути Леша заявил, что его трясет, и ему нужна оральная анестезия.
– Ты вспомни мальчика, как он мог бы орать!.. – стыжу я.
– У него просто был шок!
И в ближайшем магазине он покупает крымского вина. Мы вернулись на озеро, откуда скоро поехали в Учкуевку.
По дороге по настоянию Леши заехали в пирожковую в районе пристани и купили пирожков. Вода удивительно теплая, почти как в озере, не меньше 22. Раста опять не купается, сославшись на женские дела (а то я заподозрил, что она просто не умеет плавать): ходит в море по колено с поднятой юбкой. Лесбия тоже не купается и дуется:
– Зачем мы ехали с озера?!
Зато дети колбасятся как только могут. А Ваня еще не хотел ехать!
Подошли три герлы и мэн с грудным ребенком на поясе. Это оказался Вася Без Чайника, который тащил на Холмах комбик вместе с Ваней Жуком. Тогда он был не только без чайника, но и вообще без ничего.
Ваня с Верой и ее двумя детьми отправились на кораблик до Графской пристани, остальные едут к Бороху. А мы с Растой – в Голландию.
В Голландии у Юры мы действительно нашли Зайца с девушкой, студенткой из Сибири, затусовавшейся по просторам бывшего Совка. У них был тяжелый стоп, едва добрались. Студентка даже простыла, теперь лежит на раскладушке у «китайской» бамбуковой беседки. Третью герлу они и вовсе потеряли.
– Как тебя зовут? – спросила Лесбия спаниеля, бегающего во дворе.
– Оля, – ответила лежащая девушка.
Вообще-то она предпочитает, чтобы ее звали Музабелла...
В беседке, где, как я понял, они и живут. Варкан тихим голосом рассказал, как жил в коммуне в Крыму (под Судаком), распавшейся, как всегда, от всеобщего пофигизма. Он дизайнер, но ушел с работы и не хочет возвращаться. На Шипоте сейшенил со «Спелыми листьями клена». Еще он пишет.
Английский спаниель Ани очень похож на Спу, особенно в стремлении бегать за палкой. Ограда выложена диким скальным камнем вдоль рабицы, частично на растворе или совсем без него, но выглядит неплохо. Уличный дабл разрисован иероглифами – с самодельным толчком из мраморных плит. В доме, куда нас пригласила Раста пить чай, нашлись всякие мелкие дизайнерские заморочки в восточном и хипповом стиле, отчего тут очень хорошая обстановка. Мой дом по сравнению с этим – дом жлоба. Обидно, надо что-то делать.
В доме нашлась только вчерашняя Даша, потом пришла Аня и ее новый мэн Андрей, темноволосый, высокий волосатый – программист по профессии. От уважения к архитектору Аня стала говорить со мной на «вы». Они с Андреем купили участок и хотят спроектировать дом. У нее с собой книга про саманные дома. Тема красивая, но долгая и геморройная. Говорили про украинское законодательство, которое они тщательно изучили, так как тоже хочет здесь остаться. Андрей даже заключил фиктивный брак в Киеве. А Аня все грузит и грузит: как все трудно, невозможно...
– Прорвемся, все пустяки! – успокоил я.
Даже Андрей стал ее осаживать. Она из Москвы, но много лет живет здесь, сперва с Юрой, потом с Андреем. У нее здесь недалеко квартира. За свою жизнь она работала одну неделю.
– Зачем такой красивой девушке работать? – иронически спросила Лесбия.
Она действительно довольно симпатична, но слишком заморочена. Хуже всего, что Лесбия, после разговора с ней, погрузилась в сомнения о перспективе поселиться здесь.
Договорились, что они приедут к нам, посмотреть мои проекты. Взяли у них диск «Jesus Christ Superstar». Затолкал рюкзаки Зайца и его герлы в багажник. Уже били сумерки. Дома были через полчаса.
Ночной обед с мамой. Договорились, что завтра поедем на участок Расты, где она с момента своего приезда в Крым ни разу не была.
– Боюсь обломаться, – призналась она.
Это поведение неврастеника, к тому же ничего не понимающего в хозяйстве, саде и всем остальном. Зачем покупала?
Заяц плетет ей расточку – четыре часа! Музабелла читает французскую сказку. Мы пошли спать.

С утра я сажусь за проекты. Все последние дни мне названивали с работы, да и в пути то и дело звонили. Распахнутое окно в сад, черешневый лес, цикады трещат как полоумные. Идеальные условия для работы. Работаю, пока все спят, завтракают, собираются.
Жара 31 градус. Раста даже не помнит, где ее участок, я помню лучше. Ощущение заброшенности. Из всего, посаженного ею в марте, жива одна роза. Никаких фруктов на деревьях, кроме вишни.
Очень оперативно появилась соседка и начала грузить Расту: воду из бака пить нельзя, чтобы была вода – надо поставить счетчик, какие-то цветы она пересадила, что-то из фруктов сама собрала и готова отдать Расте, что-то надо уже Расте пересадить самой... Раста смотрит на все это с унынием.
Сели в тень. Ребят явно не вдохновляет жить здесь, даже один день. Я очередной раз объяснил ей, с чего надо начинать, чтобы жить на участке. Она же верила, что поселит здесь хиппанов – и они сами все сделают!..
– Нет! Ты сама все сделаешь, а потом чуваки, может быть, поселятся на халяву.
Я предложил ей продать один из трех участков (ибо у нее их аж три) – и на эти деньги начать тут обживаться. 12 соток она все равно не освоит. Да, глядя на нее – и одной.
Довез людей до перекрестка, где они пересели на автобус, чтобы ехать к ЦУМу – к Юре Журишу. По наколке Саши Зу из с/т «Муссон», знакомого Расты, позвонил в Neo Telecom. Они обещают за 850 гривен поставить мне интернет.
До позднего вечера я делаю два проекта, чтобы завтра отослать первые листы. Купаюсь в бассейне. Я никуда не спешу.
Вечером пошли гулять с Лесбией и Спу вдоль моря. Несмотря на то, что нежарко, Лесбия отказалась спуститься к морю. Она там еще ни разу не была и не хочет. Все, что ей понравилось на прогулке – кусты артишока с голубыми головками. Ночью Кот уговорил смотреть с ним советский «Остров сокровищ» на DVD. И мне он понравился больше, чем распиаренные «Пираты Карибского моря», где все выдумано, высосано из пальца – сплошной тупой экшн и такой же тупой юмор, лживые сентименты и банальности. И спецэффекты, конечно.

Поехали с Лесбией в город, в интернет-кафе на Меньшикова (рядом с Novus’ом), которым пользовался в прошлом году. Долго жду у закрытых дверей. Лесбия копается в букинистических книжках наверху. «Кафе» так и не открылось – и мы поехали к ЦУМу. Тут я-таки нашел «кафе», занял очередь – и ходил с Лесбией и один по рынку, поменял деньги. Отправил почту на работу, прочел письмо Перчика, как в Латвии по дороге на Гаую он встретился с Мишей Бомбиным и солджеровской Мариной (двумя хипповыми ветеранами). А те познакомили его с Ливой и Линардсом, с которыми стали строить новый лагерь в новом месте. Больше никакой информации.
Заехали в школу в Казачке. После беседы с Аней Лесбия очень обломана. Если еще и школа обломает, то надо менять планы и возвращаться. Этого я хочу меньше всего.
Собеседование 18 августа. И плата выросла, и теперь школа стоит 950 гр. в месяц, пять тысяч рублей, а за сдаваемую однокомнатную на Масловке мы получим в лучшем случае 25.
Это если сдадим. Ибо тут сходу проблема: найденная Данилой девушка, его приятельница, за четыре дня до вселения объявила, что не будет снимать. А как они в два голоса с Галей твердили: это такие надежные люди!!! Мы даже холодильник не стали покупать и шкаф, ибо у них все это было.
Долго искали нотариуса, чтобы сделать на Данилу доверенность, чтобы он без нас мог найти новых жильцов и сдать Масловку. Но с нотариусом оказалось все очень долго и дорого. Для начала надо было за 160 гр. получить где-то «идентификационные номера»!..
В этот момент позвонили студентки Лесбии, Саша и Маша, которых Лесбия щедро пригласила к нам в Крым:
– Мы доехали!
За обедом маленькая, 17-летняя Саша Добрянская хлещет со мной водку. Рот у нее не закрывается. Ей все дают больше двадцати, хвастается она.
– За наглость, верно? – предположил я. – Это не наезд.
– Надеюсь, – ответила она.
Забавная особа.
Они купаются в бассейне – и уходят вместе с Лесбией гулять. И с ними-то она спускается к морю, хотя собираются тучи. Мы сели с мамой на балконе, чтобы пить вино. Тут подъезжает «Хонда» – и из нее появляются Алиса, Володя и их двое детей. Я их совсем не ждал, а они, мол, звонили, но не могли дозвониться. Переместились за дом. Они живут в Балаклаве, до этого десять дней жили в зеленке с семейством Миши Плюса в Новом Свете и Веселом. Было все: дожди, лесники, но они очень довольны. Призывают меня повторить это с ними на Айя... Но я хорошо помню, как три года назад мы устроили на Айя пикник с ними и с семейством Леши DVD, когда Алиса не собрала ни одной ветки для костра и лишь капризничала и жаловалась. С тех пор мое отношение к ней и ее семейству стало весьма настороженным. (Притом что она моя старая хипповая подруга.)
Я рассказал отработанную версию нашего путешествия по Украине. Пьем вино. Их дети кувыркаются в бассейне. И ждут Кота, который рассекает с прочими детьми по городу. Они собирались в кино, но ограничились пиццерией «Челентано».
...И тут начинается дождь: женщины как раз успели вернуться с моря. Перемещаемся к камину, который я хочу затопить. Лесбия против: будет жарко.
– Я открою дверь на балкон.
– Будет сквозняк...
Но я все же развел огонь. Через пять дней Алиса с Володей должны съезжать из балаклавского дома – и они не знают, что делать? Деньги у них почти кончились. Я могу найти им здесь что-нибудь подешевле, но селить их у себя я не хочу. К тому же Леших так боится Спуки!
Едва гости уехали – ливануло по-настоящему. И лило всю ночь.

Наконец, целый день в основном пишу. С Лесбией снова холодная война, перешедшая в худой мир. Надоело, что все наши желания всегда находятся в противофазе.
Девушки уходят купаться в штормящее море. На термометре всего 23. Лесбия делает огромный обед. Вечером отвожу маму к Асеевым. Завтра она уезжает в Москву. Она все не хочет верить, что мы остаемся.
Но мы ехали сюда с такими трудами, преодолев столько препятствий – и уже, коли доехали, должны остаться. Это я внушаю себе и ей. Пытаюсь и Лесбии...
Мама говорит о покупке здесь квартиры, продаже Жаворонок. Гена старается наладить Skype, чтобы мы могли поговорить с отцом. Он нас видел, мы его нет. Но ресурс достаточно интересный.

Отношения с Лесбией все хуже. Если я хочу посадить кипарисы, то она – яблони, если я хочу не закрывать бассейн, то она его закрывает. Если я хочу разжечь камин, как на днях, то она против – и т.д.
А тут вчера неожиданно пожаловали Алиса с Володей, и стали уговаривать их у нас поселить. Вот чего я хочу меньше всего! И Лесбия щедро предложила им ванину комнату, причем Ваня перемещается к нам. Я узнал об этом сегодня и сказал: ни за что! Если они хотят жить у нас, – то вот так, с Ваней в одной комнате. Я их не ждал, не приглашал – и я не хочу больше жить в одной маленькой комнате с ребенком, во всяком случае, без чрезвычайной надобности.
– Это нехорошо – так заботиться о своих удобствах! – язвительно заявила Лесбия. – Не это ли ты мне всегда говорил?
И что нечего Ване жить с чужой семьей в одной комнате, это, мол, всем будет неудобно. Удобно ли будет мне – конечно наплевать. И тут она припомнила, что когда-то я даже спал с Ваней в одной постели – чтобы кое-кому было удобно! Просто так от женской стервозности укусила.
– Мы сможем жить друг с другом, если будем идти на взаимные компромиссы, – сказала она потом, – и думать не о своих желаниях, а о чужих тоже.
На это я ответил, что если бы она была готова к этому, то сегодняшнего разборняка не произошло бы.
Она действительно обламывает мне здесь все, просто из амбиций, чтобы все и я в первую очередь видели, что она здесь хозяйка и всем рулит. Она не может смириться с тем, что в какие-то моменты будет делать по-моему. И что я с этого не сойду! Это наш всегдашний пункт войны: кто, где и насколько может подчиниться другому. На самом деле – никогда и ни насколько.
У нас как раз полив, с 10 утра я бегаю вокруг бассейна. Лесбия недовольна, что я и ее припряг, ибо кто-то должен держать шланг насоса.
А потом посреди разборки приезжают Алиса с Володей и детьми. Я не иду здороваться, я в жутком обломе. Алиса сидит на кухне и делает вид, что не видит меня. Я делаю вид, что не вижу ее. Потом в своей комнате, как в осаде, делаю проект. Лесбия уверяет, что уедет с Котом в начале августа, и что, конечно, оставит мне квартиру... В общем – максимум женских глупостей. Как я ненавижу девочек!

Вчера я клеил плитку на бассейн, до мозолей корчевал сливу, даже чуть-чуть делал проект. И при этом я не имею здесь никаких прав. А только я попытаюсь на чем-нибудь настоять, выясняется, что я вышел за рамки дозволенного. Вечный бред отношений.

Несколько дней без особых отношений, кроме того, что мы примирились, что уехали Алиса и Володя. С ними мы обсуждали старых людей, вроде Миши Плюса. Он женат теперь на сестре его первой жены, погибшей в автокатастрофе. Эта сестра ради него бросила своего цивильного мужа, от которого имела ребенка. И Миша имел ребенка от первой жены, но бросил его, затусовавшись с кем-то. Такое было ангелоподобное существо.
Приехала Серая с семейством. С ней мы тоже обсуждали старых людей, вроде Артура Волошина и Йоко, и ее погибшую Асю, Гну и ее Афелию (тоже погибшую)... В их доме, куда я их привез, и где уже поселил Веру Грубину с детьми – есть краны, но из них не течет вода.
С Гришей ссора была из-за полетевшей на даче Пуделя проводки. Гриша орал на всех, взялся чинить, бросил и уехал. Грозился всех засудить, Варю – побить... Впрочем, отвез на вокзал и махал ручкой. Как и Пудель, которого он довел до того, что тот стал материться. Редкое достижение.

...Были на концерте DDT, куда нас зазвал Леша. Концерт приурочен к Дню крещения Руси. Никогда не был поклонником этой группы, не переношу официальные праздники, тем более не люблю ходить на массовые концерты, но «культурные» события в Севасте – редкая штука. К тому же интересно посмотреть на местную жизнь...
С нами, естественно, и Вера с детьми. Памятник Екатерине завален цветами. Его охраняет «Русский блок», чьи палатки стоят рядышком. Как известно, он стоит тут «незаконно» – и украинские власти давно распорядились его снести.
Концерт был на пл. Нахимова, где со стороны Графской пристани установили огромную сцену. Народу было до хрена, и он все пребывал. Сперва какая-то группа на разогреве, похожая на DDT, даже по манере пения (видимо от неумения петь), на майке певца – пацифик. В конце выступления для большего абсурда он обмотался Андреевским флагом...
Настоящий концерт открыл дьякон Кураев, который что-то долго вещал про православие. На заднике сцены возникло изображение памятника кн. Владимиру в Киеве.   
Шевчук скакал по сцене в лучах стробоскопов, что, конечно, было очень по-православному, кричал «Христос воскрес!» – и приветствовал город герой Севастополь от имени города-героя Питера. Еще он посвятил песню учебному кораблю «Перекоп», на котором служит его сын Петр, и который вошел накануне в здешнюю гавань. «Да здравствует великая дружба моряков Балтики и Севастополя!» –  кричит он. Я считал эту группу более антиофициозной, но этот концерт был на редкость патриотическим, что в «украинском» Севастополе является нормой, хотя это не мой любимый формат. Людей приветствовал даже его сын, как я понял, в морской военной форме: «Слава России!» – крикнул он.
Люди жгут зажигалки и бенгальские огни. Певец с пацификом, Шевчук, еще кто-то и поп в малиновой камилавке обнимаются на сцене. Полный винегрет.
Многие песни мне неизвестны – и малоинтересны. Хотя определенный драйв у концерта все же был. Призыв Шевчука: «Берегите Родину, мать вашу!» – при всей его двусмысленности, в Севасте был втройне двусмыслен. Какую Родину? Какая у севастопольца Родина? То есть севастопольцу это понятно, разумеется...
А в десять с чем-то по Москве, едва кончился концерт, начался салют. Жаль, не совпало с последней пафосной песней «Это все, что останется после меня...»

А еще нам установили интернет – вдруг приехавшие ребята из Neo Telecom. Я сам нашел других, но эти приехали первыми. Торчим на крыше, приспосабливая оборудование. А в бассейне купаются голые студентки. Хорошо, что ребята не упали с крыши. Мне это напоминает фильм Бертолуччи «Ускользающая красота» или Бунюэля «Этот смутный объект желания».
Зато теперь вновь в контакте с миром. Прочел восторженный отзыв Саши Иванова о моем «Доме игуаны». Мол, смело и блестяще написано. Сперва ее приветствовали даже больше, чем «Матильду», а потом замолчали.
...Лесбия раскрасила своих грибных январских животных на двери, а студентки сидели на пороге, курили и внимали чуду. Я сходил на море, первый раз за девять дней. Вода градусов 18. Двое мэнов на голом пляже уговаривают герлу. Солнце садится в море. Здесь почти нет людей, море спокойное, а, главное, я сам спокоен.

Вчера был день рождения Фили, сына Бороха. В его бассейне колбасилось десять детей, три герлы, семь пацанов, играли в волейбол двумя мячами. Вера Грубина рассказала, что это она сделала Егора православным, он даже служил у нас в «Косьме и Дамиане» (где мы крестили Ваню) у о. Федора (которого так не любит Леша).
После салата и торта началось приготовление мяса – и я предложил Лесбии погулять. Мы прошли мимо «трубы крематория» – обелиска в местном парке. Запах сосен, кипарисов и можжевельников вплетался в морской ветер. Это самый мой любимый запах! По только что сделанной блестящей на солнце асфальтовой дороге через понтовое товарищество вышли к морю.
Я хочу искупаться, хоть мы не взяли ничего.
Народу мало, смеркается, солнце уже село, вода спокойная и теплая. Купаюсь голый, Лесбия – в купленном на секонде платке. Я в отличном настроении. Наверху были уже в полной темноте. Денис как всегда пел – и вдруг стал блевать.
– Желудок... – объяснил он.
И тут позвонила Оля: у Евы температура под сорок, она собирается вызвать скорую помощь. Мы поехали вместо скорой – с семейством Веры Грубиной. На выезде из товарищества Леши уткнулись в закрытые ворота: человек с параллельной улицы въехал и на наших глазах закрыл их. Мы с Лесбией в два голоса наорали на него и потребовали, чтобы он открыл. Он стал упираться и грозить, что мы узнаем, кто он такой!
– Да мне насрать, кто ты! – кричит Лесбия.
Но Леша уже достал ключи и открыл ворота. Мчусь как на компьютерных гонках, так восхищающих Кота на экране и пугающих в реале. А у Евы уже 40 и 2, скорой нет, – и теперь уже малопившая Лесбия мчит всех в детскую больницу на Остряках, недалеко от рынка, по наколке Леши и Дениса. Ждем в машине под Заппу до трех ночи. И везем обратно. Температура спала до 38, ребенок совершенно спокоен. Врачи говорят – вирусное заболевание. Настаивают, чтобы ребенка привезли сюда завтра утром.

Я тут в таком цветнике: Лесбия, две студентки, Вера Грубина, Оля, Вера маленькая, Варя с Евой (пока они не попали в местную больницу). Присутствие Леши или приехавшего Пузана – радует.
Пузаны приехали в среду – и сразу зашли на вечерние посиделки. Дети Пузана, Гриша и Ваня, приедут 31-го, каждый со своей герлой.
– Обе Ани, – сказал Пузан. – Это удобно.
В среду Лесбия первый раз искупалась на нашем голом пляже. Вода градусов 20, студентки купаются топлес, мы – ню. Купание Лесбии было самым коротким. На обратном пути зашли к Вере и Оле, но оказалось, что вся тусовка, включая лешиних детей, давно у нас.
В четверг приехал сам Леша, уставший от Дениса, и тоже пошел с нами купаться. Студентки по-прежнему топлес, я ню, Леша и Лесбия (из уважения к нему) – одетые. Вода уже 22, почти идеальная.
Ночью под коньяк (у меня снова болит живот) бурно спорим об анархии и государстве. Леша воспользовался моим новеньким интернетом и долго сидит за компом, общаясь со своими анархическими приятелями двадцати с небольшим лет. Пишут они и правда довольно неплохо.
Заговорили о смерти Егора Летова, и Оля вспомнила, как он был у нее дома – когда собирал картинки для обложки альбома (кто-то его привел). Их сблизило то, что у Оли покончил с собой отец, а у Летова повесилась мать.
В пятницу пошли на спектакль в Херсонеский театр: «Женщины в афинском собрании» Аристофана. Весь день по небу ходили разнообразные облака, парило, дул ветер, и казалось, что будет дождь. Но обошлось.
Перед спектаклем я залез в бурное море, а Кот по своей трусости лишь посидел в прибое. Камни там, впрочем, действительно очень засадные – и волной о них может не хило долбануть. Видел на берегу девушку в удивительном хипповом платье с сумкой-карманом.
Зрителей столько, что задержали начало, ставя дополнительные пляжные стульчики. Это премьера – и актеры играют с энтузиазмом и бодро. Действие напоминает любимую этим театром «меннипею» – с вкраплением дешевых шуток и участием псевдо-испанского уличного ансамбля, комедийно разбивавшего и так очень комедийную структуру пьесы.
Лесбия с невероятным апломбом объявила, что такой комедии («Женщины в народном собрании») у Аристофана нет. А это, мол, вариант «Лесистраты». Я засомневался, ибо не нашел ничего общего с «Лесистратой». Разумеется, мы ни в чем не соглашаемся.
И дома я-таки установил, что Лесбия ошибалась...
На обратном пути остановились у «Челентано» – и привезли с собой несколько пицц.

В субботы захватили Бубнова до Пятого – и поехали в город, смотреть найденную мамой квартиру – в только что построенном рядом с Омегой круглом доме (Античный проспект, 4 – очень пышно для этих почти проселочных улочек). Памятник гетману Сагайдачному и отрытая греческая дорога в сторону Казачьей бухты. Стоящий тут же стенд рассказал про греческие хоры, во многом уничтоженные в 70-80-е во время строительного бума в Севастополе. Еще в 60-е хоры были хорошо видны и из космоса и на аэро-фотосъемке.
Не без проблем нами был найден дядечка из 28 офиса, который, после разных препирательств, все же показал нам квартиру. С пятого этажа хороший вид на море и бухту. В квартире ничего еще нет, даже полов и электричества, но стоит газовая плита и висит газовый котел. Пластиковые окна, три балкона, три комнаты, большая прихожая и кухня. Узкий проход-щель в большую комнату. Планировка, которая связана, вероятно, с формой дома (местные называют его «Колизеем»), довольно неудобная. Мама по телефону уверяет, что уже нашла покупателя на Жаворонки за 600 тыс. евро. А за эту квартиру застройщик просит 200 тыс. долларов, что позволит получить право на постоянное проживание для двух человек. И В.И. здешний климат полезнее, и даже приходящий к ним врач советует ехать...
Но вечером выяснилось, что покупатель отпал: ему мало земли. И идея, видимо, не осуществится. К тому же родители привязали ее к твердости нашего желания поселиться здесь. А это все еще вилами писано, особенно когда дойдет до дела. Может, год мы и продержимся, но навсегда? Кто знает...
Опять болит живот, но вечером, после проекта, заставил себя сходить на голый. Один раз искупался в слегка бурном, но теплом море. Облака и зловещий закат. Ночью несколько часов отовсюду гром и молнии. Я спешно снимаю белье, развешенное вдоль бассейна, подняв себя от полудремы под Джона Майелла. Ничего не пью: вчера после театра и пиццы из «Челентано» было выпито слишком много.
Вообще, каждый день гости и каждый день пьем. Женщины, мое единственное общество, пьют не хуже прочих.

Дождь продолжался и утром, но к 9-40, когда я поднял Кота – чтобы он ехал с Грубиными на День ВМФ России – уже кончился. Серость, ветер, словно осенью. И уже не заснуть.
Потом ветер разогнал тучи, но прежней жары нет.
Весь день делал проект. Солнце сменило дождь, потом опять что-то накрапывало. И мы пошли гулять на «Каравеллу». Я взял с собой ножницы по металлу, помня конфликты с представителями местной охраны. И как в воду глядел: дыра, через которую мы пролазили еще в январе – заварена. Зато прямо рядом с запертой калиткой в рабице проделана прореха. Пролезли и пошли к противоположному забору. Тут из открытой машины закричал какой-то мэн, и с лаем выскочила собака. Мол, что мы делаем на этой территории?
– Гуляем, – с вызовом сказал я.
– Это частная территория!
Я объявил, что всегда здесь ходил – и буду ходить! И мне плевать на их «частную территорию».
– Вы не должны были перелазить забор!
– А мы и не перелазили. Слава Богу, для нас была дыра.
– Я сейчас ее заделаю.
– Тогда я проделаю новую, – пообещал я.
– И получишь по голове! – заявил мэн.
– Что?! – вскричал я. – Еще посмотрим, кто получит!
За обедом я выпил 100 водки и очень агрессивен.
Мы бы сразу ушли, но проход заделан свежим забором с сеткой, и Лесбия уговаривает не резать ее на глазах у «охранника», если это действительно охранник.
Вижу какую-то тропинку вдоль забора. Зову Лесбию. Женщина с той стороны, с участка, примыкающего к забору, начала ругаться, но не на нас, а на администрацию «Каравеллы», которая все загородила заборами и отнимает у них землю, и с ними ничего нельзя поделать.
Мы оказались на чьем-то участке, огражденным колючей проволокой, которую я легко разрезаю своими ножницами. По задворкам выходим на улицу вдоль моря. Сидим над обрывом, Лесбия курит, смотрим на море. Снова появилось солнце. Я полон желания вернуться и срезать вообще всю рабицу. Лесбия просит не делать этого: охранник вызовет ментов. Но мне уже наплевать. Я уговорил ее идти со Спу по другой дороге в обход, к шоссе, а сам иду назад. Обгоняю пару, идущую с моря. Теперь подхожу к сетке с внешней стороны. Срезаю ее сверху донизу в прямой видимости машины, где сидел охранник. Подходит пара:
– Здесь нет прохода? – спросил мэн.
– Уже есть! Путь свободен! – и делаю жест рукой.
– Спасибо!
Я первый, они за мной. В машине никого нет, и мы идем по «Каравелле». Зато та дыра с противоположной стороны, через которую мы влезли, заделана толстой проволокой. Разгибаю ее, отдираю и выкидываю с обрыва. Мстительно проделываю еще большую дыру. Тут снова подходит пара.
– Прошу! – сказал я.
– Они заделывают... – начала девушка.
– А мы разделываем! – заявил я от имени мифического общества борьбы с заборами.
Из соседнего дома вышла женщина.
– Нет больше забора?
– Нет, не было и не будет, и даже не надейтесь!
– Да мне он и не нужен, это не наш забор. Я не знаю, зачем они его поставили, мне самой неудобно, обходить приходится.
Я гордо иду домой.
– Свободен путь под Фермопилами! – объявил я Лесбии, когда она вернулась.
Вера, услышав рассказ, сказала, что Егор тоже так делает. Естественно – так должен делать каждый свободный человек!
Поэтому хочу посетить другую дыру в заборе – из песни Умки «Леха не боись – ломать не строить...» (по дороге к морю в Парке Победы, где яхт-клуб и какие-то военные владения) – знаменитое место, в том числе из-за сопротивления людей, регулярно обновляющих эту дыру.
Ночью зашла Оля Серая. Каждый день она посещает Варю и Еву в больнице, где совершенно сносные условия и полная свобода. Температуру Еве сбили антибиотиками, каждый день делают анализы.
...С ней почти не о чем говорить. Она говорит лишь про Веру, Варю, Еву и ее болезнь, Гришу, который хамит ей по телефону и грозится приехать. Другие предметы волнения – скалярия, черепаха, собака, кошки, оставленные в Москве. А какая была тележница!..
Оля в дурном настроении, ибо хозяйка дома Ира вдруг стала торопить ее с выездом.
– Сплошной облом, – жалуется она.
Оля, видимо, выпимши, потому что от капли портвейна срубается прямо на стуле. Как-то она совсем ослабла.
Пришла ее дочь Вера, гулявшая с пацанами на море (Кот был проводником по короткой тропе).
Студентка Саша хочет быть в центре внимания, говорит нелепости, путает и ошибается, что, конечно, простительно в ее возрасте. Рассказывает несмешные истории и анекдоты, но рот не закрывает. Вера Грубина тоже говорит беспрерывно: про воспитание в заочной школе, где учатся ее дети, а так же дети Леши, музыкальной школе...
Всех барышень традиционно мучают этим, что в нашем, что в нынешнем поколении. Маленькая Саша играет на гобое. И еще плавает. И танцует. И все это про себя без конца рассказывает. Вера тоже танцует латинские танцы.
Вина никто не принес, пьют наше. Я пью купленный сегодня коньяк, потом перехожу на чай. Жду ухода гостей, а они все тормозятся. Конструктивность общения исчерпалась, хотя бы для меня.

С утра работа. То солнце, то облака. Леша зовет вечером к себе (Борох и Бубнов уехали в Коктебель). Днем неожиданно появился Коля Кириллов, старый приятель Данилы, с огромным рюкзаком. Я совершенно забыл, что он должен был приехать.
За обедом возникли новые темы обсуждения: «Политический журнал», где он работает, искусствоведение, обучение в высших учебных заведениях... Я рад хотя бы тому, что не в чисто женском коллективе, как раньше, хотя дамы все равно нейтрализуют наши слабые попытки говорить...
Пришла Вера с детьми: они едут с нами. Оля, вернувшаяся от Вари, тоже хочет ехать, но в машину уже не помещается. Перед отъездом Лесбия нашла у Спу рану на боку, выдранную шерсть – и, конечно, занервничала. Коля стал активно давать советы.
По дороге остановился палатки «Грот», куда мы с Верой Грубиной зашли купить вина. Мэн сзади стал орать на меня и торопить. Дождался от него забытого хамства: «Иди постригись!»
– А у тебя и волосы не растут, потому что в голове пусто, – ответил ему.
Был с ним предельно хладнокровен. За такие вещи вообще надо бить. И я скоро, кажется, начну. Опыта мало.
Были на Автобате на полтора часа позже, чем собирались, поэтому поехали сразу к пляжу. Леша с Тришей идут нам навстречу. Море, говорит Леша, похолодало. И ветер. У него вообще всегда все плохо. Лесбия отказалась купаться и пошла вместе с Лешей. Вода и правда похолодала, градусов 19-20. Что не мешает детям долго в ней колбаситься. Тут позвонила Оля: они доехали до Автобата, и мне надо ехать их встречать.
Леша и Лесбия готовят костер в саду, жарят грибы, потом колбаски. У детей отдельный стол за домом, со свечами. Оля опять про Варю и Еву, у которой обнаружили пиелонефрит. Это на две недели. Она отказалась от второй комнаты, хозяйки не пикнули. Они хотят выгнать Олю с семейством 10-го августа. Лесбия хвалит Веру Грубину.
Говорим, как плохо отсюда уезжать, как ограничение срока отравляет весь отдых – и как я надеюсь, что в этом году все будет по-другому. И о том, что хорошо, что у нас здесь уже своя туса – и было бы еще лучше, если бы все переехали сюда...
Лесбия стала торопить: она, мол, обещала посидеть вечером со студентками, которые завтра уезжают. Леша пригласил их сюда. Лесбия связалась с ними: они с Колей на море. Лесбия отвезла Веру и Олю, и привезла герлов и Колю. Коля уже очень пьян, непонятно, когда успел. И явно кадрится к герлам. Взял тришину гитару и пробует петь, но все время забывает слова, а мы с Лешей мало можем ему помочь. Герлы ушли к детям, Коля хочет вызвать их обратно, общаться, но я против.
– Если бы хотели – сами пришли бы.
Меня студентки, особенно Саша, несколько достали.
Споры были опять про Егора Летова, о том, кто он: постмодернист, панк или поп-арт? Стали давать дефиниции направлениям, подыскивать примеры: Стопард, Уорхол, Саша Соколов... Вспомнили «Весь этот джаз»... Должен ли быть пафос?
По мне постмодерн не отрицает пафос, по-видимости снимая его. Он как бы обновляет его, но в карнавальной, меннипейной форме, через иронию и отрицание старых форм его выражения. Если модерн с новым пафосом отрицает старые формы, то постмодерн отрицает претензию на истину и пафос вообще. Но настоящего произведения не может быть совсем без пафоса. Это его кровь...
Лесбия воспринимает постмодерн исключительно по-курициновски. Поэтому спор не стихает. Параллельно Леша спорит с Колей, который третий раз пытается играть «Колокольчики» Башлачева.
...У Леши в доме не работает слив бачка. Вместо того, чтобы починить – Леша просто его отключил. И так и не сделал нормальный свет на втором этаже. А все про анархизм! Анархизм надо начинать с себя, то есть переходить на полное самообеспечение. А когда все чужими руками – с этого начинается государство...
Это я вещал уже в постели, в пятом часу ночи. Я хорошо набрался. Нет никаких желаний. В этот раз страсти раз в пять дней вполне меня удовлетворяют.

Отвезли барышень-студенток на вокзал. С ними сошел и Коля – поехал к знакомым археологам в Херсонесе. И мы со Спу поехали в ветеренарку на Малашке. Спу побежал к ней, как к родной. Его узнали («такого красивого!»), укололи, выдали еще уколов. Взяли 135 гр.
31-го приехали Гриша и Ваня Бубновы, в большой компании. С ними дочь Шурупа Настя, которая поселилась у нас в палатке.
А у Лесбии страшно заболело горло, поэтому с утра ругается на меня: мол, уговаривала вчера уйти от Бороха, устроившего отходную, а я не шел.
...На отходной был Денис с дочкой Катей, Бубнов, которого мы и привезли. Яна осталась с приехавшими детьми. Общество жарило мясо. Дети тусили в доме, потом ушли в дом Леши.
Ближе к ночи искупался с Бубновым в бороховском бассейне. Было уже довольно прохладно, и ночи совсем не такие теплые, как обычно, 22-23. Денис играет на гитаре любимые вещи. Нормальная буржуазная жизнь, которая получается у меня лучше, чем хипповая, хотя не ем мяса и не пью в таких количествах (выпил лишь сто грамм коньяку, а портвейн вообще не пил!).
...Первого поехал с Лешей DVD и детьми за велосипедами. Лесбия все болеет, поэтому я еще и за лекарствами. Выбор на Пятом невелик, и молодой парень-продавец посоветовал ехать на Меньшикова, то есть в тот же дом, где интернет-кафе и букинист. Там мы купили два велика и «все аксессуары», как выразился Кот, почти за 2000 гр. каждый. У нашего – передние дисковые тормоза и 24 скорости! Отвез велики и людей на Автобат.
Покупка велика словно вызвала появление великого велогонщика Филиппа Кусакина. Он приехал вместе с Лешей Борисовым – на джипе последнего. С ними Данила, сын Леши, и Никита, пасынок Саши Каменского из Симеиза. Фил приехал с вывихнутым при падении с того же велосипеда пальцем. Приезд их был, разумеется, неожиданным, как тут принято.
Вечером втроем пошли купаться на камни, голые и с портвейном. Вода стала теплее, людей почти нет.
По возвращению Филипп захотел поиграть в пинг-понг, фанатом которого оказался. И я повел его и Лешу Борисова к Бубновым. Тут же появилось вино. Леша немного поиграл с Филом – и я встал вместо него. Сперва казалось – совсем разучился, потом что-то вспомнил.
Беседка обросла виноградом как-то очень быстро – и здесь теперь замечательно хорошо. За вином появилась трава. Из колонки играла музыка, с очень странными исполнителями, вроде «Ежи и Петруччио»... Снова разбил бокал, как и у Леши. Такой стих нашел.
У нас дома Леша и Фил продолжили возлияние водкой. Мне и так хорошо, и потом, лежа в своей комнате под Мингуса – получил полную сатисфакцию.

Доделал и отослал проект. В одиночку полил сад, сливая бассейн. Потом наполнил его, Леша Борисов держал пожарный шланг.
Он начал с пива. Съездил к Леше DVD на Автобат, проводил его на вокзал (и DVD умудрился забрать с собой ключи от дома, впрочем, Триша и Вася живут по договоренности у нас). Потом в ход пошел портвейн, от которого Филипп срубился в середине дня на достархане. Потом срубился Леша, но до этого он успел показать фото их со Светой путешествия по Камбодже и Таиланду в феврале – и рассказать про своих таинственных врагов, которые следят за ним, снимают интимные сцены, а потом выкладывают на адрес сайта его фирмы, отслеживают звонки и отвечают с чужих телефонов... Типичная мания преследования, надо меньше кокса жрать!
Втроем с Филом и Шушкой (двоюродной сестрой Лесбии, что только что приехала) и с шуруповым матрасом пошли на море. Не успел я накачать матрас – подскочил какой-то пьяный молодой мэн и попросил помочь переправить вещи на каравелльский пляж. Потом долго заклинал не уплывать далеко, ритуально ругаясь. Вода еще теплее. Проплыли через грот Дианы. На каравелльском пляже несколько палаток, люди с рюкзаками жгут костры. Это напомнило Лиску. Я лежу на матрасе, греюсь на солнце, пью портвейн. Но солнце садится, надо плыть назад. Теперь на матрасе гребет Филипп, очень интенсивно, словно едет на велосипеде. Я замерз, Шушка тоже, зато на берегу все тот же мэн отсыпал Филиппу травы на косяк, который мы раскурили дома.
– Пионерка-красноглазка, – назвал ее Филипп пренебрежительно.
Она правда торкала очень нежно и ненадолго. У Лесбии угар говорения – о данилиной больнице год назад, куда он попал, разбившись на скутере. Спорю с Лешей, бывшим врачом, о гепатите С, который я считаю врачебной фикцией и разводной... Тут он, типа, специалист, кидает термины – и уверяет, что кровь теперь не переливают – и это вызывает сомнение окружающих в его компетенции, ибо некоторые из них подвергались данной процедуре совсем недавно. Он изучал биологию в Третьем Меде, откуда заимствовал и некоторые анекдоты на врачебные темы. А Шушка вообще биолог – и спор крепнет. У меня же настроение – медитативно сидеть и слушать музыку из окна второго этажа.
Дети тусят сами по себе, ходят в 322, на мыс, что-то пьют и употребляют. Пришла Оля с Верой и вином. Она уже выпила – и рассказала, конечно, о Варе, у которой от нервов появилась экзема на руках. Это превратилось в тему о смертях от аллергии и анафилактических шоков... 

Жизнь тут весела, как нельзя! Леша Борисов с Филом и детьми уехали – и забыли ноутбук. А в нем все его адвокатские документы Леши. Через Расту я узнал телефон Никиты, чтобы тот сообщил Леше...
По предложению Лесбии поехали обедать в столовую у Георгиевского монастыря – при российской военной части. Триша ехал на новом ванином велике – и чуть не обогнал нас. Но, увы, любимая столовая закрыта по причине воскресенья. Нашли кафе у садового товарищества «Первомайское». Нерасторопный армянин очень нелюбезно нас обслуживал. Две трети меню отсутствует. Лесбия напряжена, хотя это была ее идея ехать сюда, а не поесть дома.
У въезда в товарищество столкнулись с джипом Леши, из него выезжающим. Они приехали, никого не застали дома – и вытащили портфель с ноутбуком через окно кухни. С ними уже какая-то девушка из Симеиза.
А мы поехали к Расте в Ласпи, на слет «этно-психологов» (куда нас Раста и пригласила), захватив на Пятом продукты для ее подруги. Это всего тридцать километров, база отдыха «Изумруд-2», самая далекая от Айя «налево» (на восток). База состоит из 2-х и трех-этажных корпусов на рельефе и укрыта сосной, можжевельниками и маленькими дубами. Домик Расты мне показался самым лучшим: уже поношенный, но великолепно висящий над морем, с обходными балконами на татарский вкус и солярием на крыше.
Все восемь комнат дома заняты. Вход в них с террас. В комнате Расты три кровати, сплошное окно. На кровати дочка приятельницы Расты Сиры... Слет «этно-психологов» досрочно кончился (разумеется), – поэтому мы просто искупались в море, теплом и чистом. Оно шумим прямо под террасой. Не шумит – ласково синеет и играет. Мало людей: это считается диким пляжем. Дети (Ваня, Триша и Вася) все равно недовольны: нет «шаманов», которые были им обещаны Растой. А в море много медуз. Пока они ныряли со скал – я пошел вдоль моря, изучая, как тут можно бесконтрольно жить? И уткнулся в плакат, что это уже чья-то охраняемая территория. Дорога упирается в базу отдыха «Пальмида» (!). На скале над морем – площадка с балясником. За спиной огромный массив скал, правее – мыс Айя. Очень красиво, и жаль, что не взял фотоаппарат. Думал, я тут все уже снял. Цикады кричат как помешанные и даже не прячутся от человека. Можно реально оглохнуть.
Стою на краю обрыва и любуюсь.
– How do you do? – голос из-за спины.
Это стриженный загорелый человек в плавках.
– Я и по-русски понимаю, – сказал я.
– Я тоже, – ответил он. – Откуда вы?
– Из Москвы, – сказал я, помедлив. Скажешь «из Севастополя» – могут не поверить.
– А я и забыл, откуда я. Так тут удивительно!..
И, обведя взглядом окрестности:
– На самом деле, я из Мукачева.
– Я был там рядом недавно.
– Где?
– На Шипоте.
– Так я тоже там был, шестого и седьмого июля!
– Значит, мы могли видеться.
– А это не ваша машина «Лето любви»?
– Наша.
Спросил, чем я занимаюсь?.. Он тоже отстроил дом – при спонсорской помощи брата-генерала из Киева. Этот брат и пробил право стоять здесь. А то гоняют: уже шесть лет, как некий «регионал» купил эти владения. По природе тут похоже на Инжир, но стоять здесь удобнее. Странно, однако, что генерал предпочитает такой дикий отдых.
– Это я его распропагандировал! – хвастает Анатолий (так его зовут).
Он отдыхает здесь десять лет, и каждый год забирается на скальное плато над нами, 700 м над морем (он имел в виду Деликли-Бурун и Ильс-Кая). Поднимается два с половиной часа с детьми. Есть тропа сбоку... Очень интересно.
Появился его брат-генерал, довольно пожилой полный мэн. Он стал звать Анатолия купаться. Анатолий позвал меня, но я сослался на то, что мне надо к людям. Звал он меня и на вино, но я отказался.
Я искупался один и пошел к Расте, которая звала на чай. На террасе они с Лесбией говорят о Перчике, о романе с которым мечтает Раста. Но боится по моральным соображениям. Она уже задала ему вопрос о рижской Ящерице, но Перчик все отрицал. Раста и Сира пригласили пить чай на веранду на первом этаже, где есть открытая кухня. Есть тут и душ, куда стоит очередь. Хозяин кухни и сторож-садовник, хромой пожилой мэн, предложил мне попробовать вина, которое он хочет мне продать. Это сухая «молдова», правда очень хорошая. Торговался, но он не уступил. Взял два литра за 50 гривен.
Девушки сделали салат с яйцом и макаронами, плюс кабачковая икра. Сира, женщина непонятной национальности, со строгим лицом, парится из-за того, что нельзя уносить посуду – и грузит всех. Тяжелый характер.
Все же едим на веранде, у их комнаты, а за мысом Айя садится солнце. Тут можно поселиться всего за 65 гривен с человека или за 10 – если с палаткой. Молодые мэны здесь все аккуратно и коротко стрижены, но местные герлы их все равно любят. Так и виснут на шее.
С герлами тут (в Крыму) та же проблема, что и в Испании: очень много красивых молоденьких девиц – и совсем нет красивых женщин среднего возраста. Или они так меняются, или все красивые куда-то уезжают.
Я сижу и кайфую. Здесь действительно очень хорошо. Если бы эти садики с можжевельниками принадлежали бы мне. И не было бы людей: Сира вдруг начала меня строить из-за двух пакетиков чая, которые я посмел выпить. Раста считает, что она очень устала после своих психологических треннингов.
Раста зовет познакомиться с хозяевами базы, арендовавшими ее на много лет, врубными чуваками, по ее словам. Пока ждали ее внизу, Тришу на лестнице к морю укусила оса, из тех, что живут в металлических перилах. И Сира стала наезжать:
– А вам говорили: не держитесь за перила и не трясите их!
Во-первых, она не видела, чтобы кто-то их тряс, во-вторых – вообще чего влезла? На слова Тришы, что он не тряс, закричала:
– Рассказывай кому-нибудь другому! Вон, своему терапевту рассказывай!
Кого она имела в виду? Лесбия не выдержала: ты чего, чувиха, лезешь? За своими детьми смотри!
Странные тут люди.
И дверь хозяев пансионата оказалась закрыта. Так и поехали, Лесбия за рулем.
Приехали, сели пить вино с сыром и помидорами за домом, рассказываем обитателям дома про Ласпи. И тут звонит Ира, хозяйка дома, где живет Серая, и сообщает, что Оля упала с лестницы и разбила голову. Они не знают: вызывать скорую помощь или нет?
Пришли едва не бегом. Оля лежит под лестницей в дом на бетонной дорожке, лицом вниз в луже крови. Без признаков жизни. Угрожало что-нибудь ее жизни или нет – судить было трудно. Я предложил поднять, но Ира, хозяйка, и Таня, местная, которая сегодня здесь поселилась, советуют дождаться врачей: мол, хлынет кровь, никто не сможет остановить. Я предположил, что она всего лишь разбила нос (так потом и оказалось). Ждем скорую 40 минут. Муж Иры даже побежал встречать ее у ворот товарищества. За это время Оля поднялась сама, мы посадили ее, я держу, не даю падать. Она лишь стонет и говорит «больно». Потом сказала, что нет зубов. Что-то нашла во рту и бросила в свою сумку. Даже попробовала курить, так как сигарету и зажигалку все еще судорожно сжимала в руках. Вид ее ужасен: лицо и грудь залиты кровью, все платье в крови. Огромная лужа крови на дорожке...
Все последние дни мы говорили, как плохо выглядит Оля, что она ведет себя как законченный алкоголик. И вот финал...
Очень нескорая «скорая помощь», наконец, доехала. Это уазик-буханка из фильмов 60-х. Я и не думал, что такие еще есть. Женщина-врач упрекает, что не положили холодный компресс на лицо. Лучше бы быстрее ехала! Я свечу фонарем, Лесбия обтирает лицо водой, подвязывает волосы. Веду Олю к машине. Врач что-то записывает в бланк. Фельдшер тоже пишет – и все не может найти профессиональную формулировку и спрашивает врача. Врач спрашивает Олю:
– Пьющая?
– Только здесь.
– Ну, да, видно, 36 лет.
– 46, – поправил я.
– Все равно.
Я еду с Олей. Внутри не за что держаться, и я держал за выступы салона себя и Олю, чтобы она не разбилась еще больше на выбоинах высококачественных местных дорог. Нас отвезли в Первую городскую больницу на улице Адмирала Октябрьского, где сразу стали бить на жалость и просить денег. То есть утверждать, что они ничего бесплатно делать не должны (а я напомнил, что у наших правительств есть договор об оказании первой медицинской помощи). Собственно, они ничего и не делали...
Я их понимаю: такого заскорузлого убожества я не ожидал увидеть даже здесь! Остатки давнего трехкопеечного ремонта. Ни одного компьютера и даже хоть чего-нибудь похожего на конец XX века (не говоря про ХХI). Зато много бумаги, которую щедро заполняют по сто раз одними и теми же ублюдками паспортной информации.
Первый вопрос в приемном отделении:
– Избита? – и подозрительно смотрят на меня.
– Упала с лестницы...
Но это же всегда говорят в подобных случаях. Потом вопрос повторялся у каждого нового врача.
Девушка вся в крови, платье в крови, но помочь ей никто не спешит. Пришли двое как бы врачей. Одна (врач-ассистент) несла переноску (лампу такую), которой стала освещать лицо пострадавшей, пока другой врач его изучал. Подозрительно глядя на меня, ассистент спросила:
– Пьющая?
– Нет, время от времени...
– Вот скажите мне: зачем люди пьют? – спросила она, держа переноску. – Когда это кончится?
– Ну, для нее, может быть, теперь, – ответил я.
Потом Олю, не прибегая к осветительным приборам, посмотрел нейрохирург, – и нас отправили на рентген. Причем мотали по всем зданиям, хотя Оля едва могла идти. Под ор рентгенши, с очевидным нежеланием согласившейся приступить к своей работе, нам сделали малюсенький снимок, попросив всего пять гривен.
Велели заглянуть в кабинет стоматолога, где Оле без наркоза зачем-то вырвали два еще державшихся зуба. На этом медпомощь кончилась. На просьбы обработать раны – отвечали отказами по разным причинам, а потом предложили обратиться в травмпункт в соседнее здание.
Тусую Олю, все время боясь потерять две сумки и сумку с ее вещами. В травмпункте, естественно, в такой неурочный час никого из врачей не оказалось (все они, якобы, «на операции»). Зато куча пьяного народа. Один парень со сломанной ногой под охраной милиции (хотел где-то сфотографироваться и упал). Еще один со сломанным носом...
Оля уже пришла в себя, дает разумные ответы.
– Это уже слишком... – признала она.
И правда.
Наконец нам объявили, что ее не кладут в больницу, чего она боялась: перелом носа без смещения, лечение амбулаторное.
Полагаю, наш случай был слишком пустяковым для них. Нам просто не повезло: вот если бы ногу оторвало… Человек живуч, и наши врачи знают об этом с самого начала. И искренне удивляются, что мы прибегаем к их услугам, объясняя это для себя лишь нашей наивностью и малодушием. Что популярно и преподают нам за недолгие минуты (часы) общения.
Понятно, нашим случаем не измеряется вся медицина Севастополя, Винницы или Одессы, с которой мне довелось столкнуться в последнее время, но, господа, не дай никому Бог!
Я их отчасти понимаю: 9/10, кажется, их пациентов – сами кузнецы своего счастья. Это или запущенная болезнь, созданная своими силами, или травмы по причине алкогольной ужратости. Таких случаев, что вот кирпич на голову упал – крайне мало. Ты делал глупости, а им возись с тобой.
Ценность наша для государства никогда не была катастрофически велика. Если уж мы сами не можем ее понять, что требовать от других? Тогда бы это была просто святость и подвижничество за копейки и в таких условиях, в которых, как у Гоголя, все должны излечиваться, как мухи. Хотя, конечно, лежа у них на кушетке в приемном покое – хочется чего-то большего...
Зато теперь хорошо знаю, где находится севастопольский травмпунк и готов рассказать желающим.
...Долго ждали на улице, у того самого травмпункта, пока приедут Лесбия и Шушка, взятая для моральной поддержки. Они ехали час, все время плутая в городе, несмотря на мои подсказки по мобиле. В это время меня грузил пьяный мэн татарской наружности со сломанным носом.
Дома в качестве амбулаторного лечение в ход идет перекись водорода. Лесбия замочила олино платье. Оля долго, три раза, моет себя в душе – и все не может отмыться от крови. Осталась у нас спать. Верой занимаются барышни в ее доме.
Я вспомнил про лужу крови. Оля сказала, что я не видел настоящей крови.
– Да, в Чечне я не был.
Оля:
– Это можно увидеть и без Чечни.
Намекая, видимо, на смерть своего отца.

С утра поехал получать ИНН – и взял Олю с собой до детской больницы, где сегодня надо забрать Варю и Еву. Лесбия была против, она считала, что Оля снова едет пить. И ругается на меня.
Довез Олю до больницы, доехал до Центрального рынка и стал искать Налоговую инспекцию. Оказывается, надо сдать паспорт на перевод. Пошел в соседнее «Бюро добрых услуг», где заплатил 65 гривен за эту бессмысленную операцию. Получу перевод завтра.
Вечером поехали в Херсонеский театр на «Троянская война окончена». Снова купаюсь в бурном, грязном и теплом море. Кот, Вера (дочь Оли) и Лесбия стоят в прибое. Куча удовольствия.
Зато в театре очень странная публика, которая раздражает и с которой даже приходится ругаться. Кажется, что люди ошиблись и пришли в другое место, хотя собирались на рынок. Чей-то сын все время комментирует то, что происходит на сцене (огонь, эорему), толстые мужики без конца куда-то ходят мимо нас.
Не понравился новый Агамемнон: тот же актер, что в «Женщинах» играл Эрота. Там он был хорош, здесь он все время забывал текст. Да и играл плохо. Меньше поразили игры с тканями, может быть, из-за сильного ветра, на котором мерзла Лесбия, отдавшая свою шаль Вере. Я ей – свою новую бандану. Зато платья актеров развивались очень эффектно.
И, однако, пьеса все равно понравилась. И это очень хорошо на фоне всех последних разочарований. Даже хиппизм как-то потускнел. Надо идти своим путем, особенно приближаясь к пятому десятку.
В «Челентано» благодаря настойчивости Шушки (она тоже была с нами) купили аж восемь пицц. Я в соседнем ларьке бутылку вина, «Живчик» и еще что-то Вере. За это время Триша и Вася зачем-то сварили кастрюлю вареников. Зашла Оля – за Верой. Она гораздо лучше выглядит и ничего не пьет. И ее постоянные «на самом деле» слышны много реже. Совсем другой человек. Но разговоров женщин о собаках я снести не смог и ушел в свою комнату, где дремал под музыку. Совсем без сил, слишком много впечатлений.
Вообще с Шушкой интересно говорить. Например, узнал, что плацента формируется из мужских клеток, чтобы защитить плод от отторжения и нейтрализовать материнские антитела. Или об их с Тиуновом походах... Но я всегда чувствую, насколько мы разные.

Очень быстро сдал документы на ИНН, гораздо быстрее, чем это было бы в Москве.
Вечером с Лесбией и Шушкой пошли на камни, взяв с собой матрас. Я накачал и уплыл без него на дальние камни, рядом с «пляжем любви» 06 года. Пляжа уже нет, все смыто морем. Лежал голый на солнце на скале. Лесбия и Шушка плавали на матрасе. Потом плавал и я – и никак не мог согреться. Волны гонят матрас к берегу. Это постоянное движение, смена перспективы – зачем это человеку? А почему-то нравится.
Тем же вечером приехала мама с бутылкой вина. Она снова в Севастополе, чтобы окончательно решить: покупает она здесь квартиру или нет? Она нашла второй вариант квартиры. Она здесь всего на два дня – и хочет, чтобы я завтра поехал с ней смотреть квартиры.
Она вынуждает разжечь костер – под предлогом того, что холодно (24 градуса). Сушняк горит отлично, но быстро, ветви плодовых деревьев не горят совсем. Между тем выпили едва не пять бутылок – и посреди ночи болит голова.

С утра было солнце, но потом все затянули облака, и, казалось, будет дождь.
Ездили смотреть эту новую квартиру, теперь на седьмом этаже. Вид с украшенного балясником балкона неплох: море от горизонта до горизонта. С одной стороны мыс Херсонес с маяком, с другой – маяк парка Победы (там где дыра в заборе). Посмотрели и первую квартиру. Со стороны дом и правда напоминает Колизей, даже размерами. Впрочем, он отнюдь не круглый, а сегментированный.
Купались в Омеге, где теперь стоят тростниковые зонтики. Облака бесследно исчезли. И народу до хрена, несмотря на будний день.

Поехали с Лесбией и Шушкой в Балаклаву, где в местной администрации я получил бумажку с телефонами и адресами организаций, занимающихся оформлением аренды земли. Нашел женщин на набережной, сидящих на лавочке в тени огромных тополей. Отвезли Шушку на вокзал. Зашли в магазин на Ревякина за вином.
Заехал получить ИНН – и не получил, потому что в данных обнаружилась ошибка. На Центральном рынке захватили маму. Купили пицц. Здесь мама несколько раз повторила: «Это рай! Вы понимаете, что живете в раю?»
– Да нет, мы страдать сюда ездим, – ответил я.
Слишком хорошо выпили накануне, поэтому сегодня гораздо умереннее. Лесбия отвезла маму к Тамаре. Поздним вечером пошли навестить Олю. Она выглядит гораздо лучше, сидит у Вари и возится с младенцем. Варя внизу играет в карты с хозяйками. Хозяйка Ира сказала, что на 8 линии живут йоги, уже несколько лет, и их дом называется «Восьмое небо». Они живут здесь почти круглый год, проводят семинары и занятия, а зимой на два месяца «уезжают отдыхать». Странно, что мы про них не знаем...

В пятницу начал делать последний, надеюсь, проект. Ездил на вокзал встречать Лену Морковь с Тихоном.
Пока ждал, читал бесплатную газету «Вечерний город» и на второй странице нашел материал про человека, который в Херсонесе залез на памятник Андрею Первозванному, чтобы сфотографироваться, ухватился за крест, крест сломался, он упал, сломал ногу и еще получил крестом по голове! И я вспомнил, что в Первой Городской больнице, где был с Олей, с нами в очереди был чувак под охраной милиции, страшно материвший ментов, со сломанной ногой, который, как объяснили его друзья, «просто хотел сфотографироваться, что он не хотел причинять ущерба...» и т.д.
Из интернета узнал про войну в Южной Осетии. А несколько дней назад умер Солженицын...
Позвонила Раста: зовет в Ласпи. Хочет вызвать сюда сына из Киева и поселить у нас. У них с Котом, мол, много общего.
После обеда сходил на море. Это один из самых холодных дней, +24, такое же и море. Потом поливали сад, сливая грязную воду из бассейна.
Приехала Морковь с детьми. Она делилась своими взглядами о любви: любовь «на стороне» может научить, как любить свою «законную» половину, которую почему-то любить не удавалось. Не понятно: говорит ли она по собственному опыту или с чужих слов?
Говорила она, собственно, по поводу измен Васи Ф. и про их отношения с Юлей, которая якобы подвергается ухаживаниям соседа по даче Мочальского. (Видел я это все, когда ездил туда проектировать трапезную, смех один!)
Говорили об отношениях Егора и Веры: какая у них была любовь в школе, а теперь шесть лет в состоянии постоянного развода. То есть Егор просто не уходит. Вера много лет содержит семью. Как и ее подруга Оксана, которая помимо нового мужа содержит и бывшего (и четырех детей). Вот они, женщины русских селений! Собственно, и Лена такова.
Заходила Оля за лекарствами для дочерей. Обеих рвет. Хорошо отдыхают!
...К сожалению, в тому моменту, когда записываю, в голове остаются только крохи разговоров. Они гораздо интереснее, и их гораздо больше.

– Вся архитектура – это попытка замаскировать стоечно-балочную конструкцию... – Такие афоризмы я отвешиваю в разговоре с Колей Кирилловым за кружкой вина. – Это просто декорация, навешанная на нее, и это составляет суть всех стилей и форм архитектуры.
Он приехал из-под Евпатории, где рыла его бывшая школа или группа из РГГУ. Приехал не один, а с еврейского вида девушкой Ритой. У меня есть слушатель, и я, наконец, в ударе. А то все женщины и женщины, кому это все неинтересно: архитектура, политика, философия. Говорили и про войну в Осетии...
...Маленькая солнечная Грузия изо всех сил хочет втянуть Россию в войну и почти этого добилась. А потом заявит: нас, маленьких, обижают, спасайте скорее! И США с НАТО ринутся спасать (кажется, уже ринулись). А она под шумок утрамбует Южную Осетию. Саак уже объявил: для Буша эта война – момент истины. Маленькие в который раз стравливают больших – из врожденного садомазохизма. Украина, выясняется, вооружила Грузию. Для нее эта война – шанс побыстрее вступить в НАТО. А то, как же – и нас так же с самолетов!
Я здесь (как бы на Украине) не смотрю ящик, не читаю мнения политологов… Вспоминаю Олимпиаду 80-го и Афган. Саак, явно, грязный, но хитрый чувак, как и положено быть политику. Он играет в свою игру, маленькую и грязную. Он не боится войны с Россией, потому что считает себя под надежной шапкой далеко летящего Шестого флота. Не так ли действовали все Закавказские республики в 18-ом – начале 20-х годов (ХХ века)? Апеллировали к Англии и, пользуясь слабостью России, хотели прихватить немного землицы... Теперь Грузия, которую все всегда били, присоединит пять-шесть сел – и утвердится как великая военная держава.

Вечером ходили на каравелльский пляж. Спуск стал еще экстремальнее. Женщина с дочкой, обе во вьетнамках, стала нас строить, мол, только сумасшедшие могут здесь спускаться!.. 
– Если вы так боитесь, то не надо было сюда идти. Тем более с ребенком, – сказал я ей.
А мы сюда пошли со Спу, и ему тоже тяжело, впрочем, часто не там, где людям.
Пошли на маленький «пляжик любви», мимо трех голых девиц. Вода теплая и спокойная, жаль, что солнце заходит. Даже попробовал заняться с Лесбией любовью, но словно увидел это со стороны – и весь энтузиазм пропал. Все это выглядит довольно дурацки!
Вечером зашли Оля с Верой и Варей (и, естественно, Евой). Они уже отправились от болезни. Оля снова пьет, но очень умеренно. Оля не ходит на море из-за страха высоты. Странно, для человека, проведшего полдетства в горах. У нее это началось, когда она с Пуделем и Васей забрались на колокольню Киево-Печерской лавры (году в 80-ом).

День рождения Гриши Бубнова – новый повод задуматься о разных вещах...
С утра мы поехали на Пятый, где в частности купили угля для бубновского мангала. Жара еще не самая большая (27), но за оградой сада весьма тяжелая. На секонде встретились с Растой. Лесбия уже утомлена и раздражена. Цапаемся из-за моего желания купить ткань не той расцветки (чтобы изолировать бассейн от соседей).
У Бубновых собралась вся детская орда, поэтому принес наш пластиковый стол и стулья. Сидим отдельно, пока Пузан делает мясо. Подошел Гриша и угостил травой из «бонга», такого специального кальяна...
Все хлопцы стриженные:
– Кажется, что присутствую при проводах в армию, – заметил я.
А они решили остричься «по приколу»! И слава Богу: не опозорили волосы (исходя из дальнейших событий)!
Брат Гриши Ваня наезжает на хиппи, превозносит панков – и все с пьяной экспрессией. И получил отпор. Я эту молодежь буду щелкать, как орехи, если они попытаются зазнаться!
Тут, впрочем, есть волосатый чувак, учащийся на философском факультете МГУ, который хочет изучать индийскую философию.
Молодежь, в том числе и девушки, постепенно перетусовывает к нам, общаться, тут им интереснее. Потом уходят гулять – с дерзкой угрозой отомстить дяде-Коле, выгнавшего их из своего дома (знаменитый 322).
Я рассказал про чувака, сломавшего крест Андрея Первозванного, и встречу с ним в травмпункте, еще что-то... все расходятся. Настя (дочь Шурупа) чувствует себя плохо и просит остаться дома (а не в палатке). Я долго говорю с Яной о православии, чудесах, святых, рае и аде...Пузан в это время блюет под грецким орехом. Мы перемещаемся к нам на кухню, где к разговору присоединяется Лесбия. Яна считает, что я хочу быть совершенным, в то время как она вовсе хочет быть святой – и встретиться со мной в будущей жизни. Она «как и все» боится смерти. А я, вроде, и не боюсь. И вижу, что ее догматы – главная для нее проблема.
И тут же она говорит, что мечтает поскорей умереть и попасть в рай. Только рай привлекает ее. Земная жизнь, «дорОга», как она ее назвала, используя слова какого-то священника, ее пугает. А для меня в этом главный интерес. Она боится жизни, вместо того, чтобы попытаться стать сильнее ее.
Легли поздно – и я быстро проснулся от матерных криков. Кричал Гриша – и все ссылался на то, что у него «День рождения!»...

Утром узнал, что его компания и правда как-то «отомстила» дяде-Коле, орала под домом, кидала камни, а потом устроила дебош на 1 линии, у дома председателя товарищества. Председатель вызвал ОМОН, все разбежались, кроме Гриши, которого сопроводили домой, где он стал материть председателя (от этих криков я и проснулся). Бубновым было объявлено, чтобы они убирались отсюда, здесь никогда такого не было!
А ближе к вечеру электрик Борис отключил им свет, да еще с помощью моей лестницы, которую я ему предоставил, чтобы он не резал соседский забор (забираясь на столб в кошках). Знал бы я для чего!..
Новый повод для яниного невроза.
Вместе с Андреем она пошла к председателю, но председатель, как большой вельможа, их не принял: он спал! А мы пошли на море. В конце концов, свет им вернули, потребовал 400 гривен: 300 за вызов ОМОНа, сто – за моральный ущерб. Хорошо ребята отдыхают!
Море теплое, но по мне бы надо еще теплее. Или ходить раньше.
Фотограф снимал двух девиц, купавшихся на камнях, а в гроте Дианы женщина запела оперным голосом, просто как бы проверяя акустику. Весьма впечатлило.
Ночь тихая и теплая, и ее мы провели на достархане. Листва и звездное небо сквозь полог от комаров, сшитый Лесбией и Шушкой в прошлом году.

Утром сделал зарядку у бассейна, выкупался, съел виноградину. Радость жизни!..
К гостям добавился друг Коли – Савва, историк, «ученый», высокий мэн с интересным лицом. В первый же вечер заспорил с ним о Ярославе Мудром, подлинности места в «Повести временных лет» о Борисе и Глебе, кто их убил?.. Он настаивает (это тема его диссертации), что убил сам Ярослав – ссылаясь на какую-то скандинавскую сагу... Потом я проверил по интернету: эта теория известна с XIX века, и Борис, в этой саге упоминающийся, мог быть польским князем, с которым воевал Ярослав. Вообще, как часто бывает у молодых историков, вся его теория, скорее, «сенсационна», основана на косвенных и «психологических» данных – и суть ее: поменять все знаки, сделать белое – черным и наоборот. Поэтому и Нестора не было, и место про Бориса – вставка (ибо, мол, не тот «диалект»). Я напомнил, что место про Христа у Плиния Младшего (и Тацита) весь XIX считалось вставкой, интерполяцией, а потом было признано подлинным. В «Илиаде» тридцать разных диалектов, куча разных нестыковок – это вообще свойство древнего текста. То, что ПВЛ кто-то дописывал, переписывал – вполне возможно, но почему она поэтому менее точна, чем скандинавская сага, которая могла и вовсе все напутать или рассказывать о другом событии? Савва: ее создатели были незаинтересованной стороной. Но мы не знаем их интереса, а, главное, в чем интерес Нестора? ПВЛ создавали в Киево-Печерском монастыре, но через тридцать лет после смерти Ярослава – и никаких оснований выгораживать его у Нестора не было.
Лесбия посреди спора обиделась и ушла: мол, я ее оскорбил, сказав, что она никогда не читает предисловия и комментарии. (А так оно и есть.)

Савва тоже оценил бассейн. У его отчима, американца, дом в Италии, под Пиренеями, но бассейна нет.
Вечером снова купались на камнях. Я плавал на «пляжик любви», где были другие люди, загорал на скале в вечернем солнце.
Дома новый спор с Саввой, теперь о литературе. Он, как рггушник, отрицает объективное понятие «литература». Из всей литературы он ценит «Доктора Живаго». Поэзия для него – самый примитивный вид литературы.

День рождения Кота, 12 лет. Полный цикл.
Отвез компанию Коли на автовокзал. В момент отъезда – подъехала Мочалкина на своем огромном «Фольксвагене», с огромным пацификом на капоте. С ней Нильс, человек из Питера и из сообщества «Dirty Hippy», один из виновников, почему я оттуда ушел.
– Приехал извиниться! – сказал он.
Худой, высокий, изможденный, с остатками волос.
Мочалкинские девочки со вшами, из-за чего Фросю остригли, а Русю тут же посЫпали порошком ДДТ, найденном в доме. С ними собака Буч и морская свинка. Последние ввезены нелегально. Они ехали с Олей Джа, но «забыли» ее в Темрюке, так она всех достала. Сутки провели в Порте Кавказ в ожидании переправы. Сутки жили в Севастополе у Юры Галландского, пока он не вернулся с Алтая и не стал выкидывать вещи из комнаты. Он разогнал всю тусовку, а там были и Яша Севастопольский с герлой Аллой, и Вася Алексеев с Кентис. (Я понял, что это они мне звонили.) С Яшей Вася играл в Севастополе ради денег.
Все это я узнал, вернувшись из города, где был в геодезической конторе. Там я взял подготовленные бумаги, оплатил их услуги (800 гривен) в банке «Таврика». Заехал в «Муссон», где купил мяч, уголь, напитки, пиццы...
У товарищества меня остановили звонком – купить пива. Когда я уже собрался ехать, ко мне подошел сторож и спросил, как я отношусь к растаманам – кивая на «их рисунок» на левой двери моей машины.
– А сам-то куришь?.. Пошли ко мне в вагончик.
Там Юра (так его зовут) вручил мне бумажку «на пятку», на пробу. Хорошая, обещал он. Если понравится, можно зайти вечером...
Дома уже три стола стоят сдвинутыми за домом. Пьем пиво с Мочалкиной и Нильсом. Приехала Морковь с детьми. Носятся блюда, дети едят пиццы. Только сели за стол – приехали Данила с Галей и ее сыном Ильей. Подошли Бубновы, Настя и ее друзья. Лесбия жарит шашлыки. Данила рассказывает об их поездке. Там тоже все было нелегко: ломался свет, ночевали в Курске в найденной с трудом гостинице, и в Запорожье. Он налегает на водку – и выпивает всю бутылку. Компания детей собирается лезть на бочку с водой нашего товарищества – и я сказал, что лично вломлю всякому, кто попытается это сделать. «Ведите себя очень скромно».
Ребята уходят, Яна хвалит меня за волю в их воспитании, за то, что я «стремлюсь к совершенству»... Что ей иногда кажется, что с ней говорит Христос... Это уже перебор!
Она уходит. Оставшийся Бубнов лишь пьет и молчит. После его ухода я забил косяк, который мы раскурили с Нильсом, Данилой, Галей и Лесбией.
Юра не обманул, хотя продукта немного. И цена, им обещанная, самая низкая в Севастополе, пятьдесят гр. за коробок (в Москве коробок стоит минимум 500-600 р.). И в час ночи по местному втроем с Нильсом и Данилой идем к въездным воротам. Юра уже спал у себя в вагончике, но охотно нас принял. Однако выяснилось, что продукта у него нет, надо оставить деньги. К тому же татары, у которых он покупает, меньше четырех коробков не продают. Данила сразу отказывается и уходит. Я переглянулся с Нильсом. Он кивнул, и мы согласились. Оставили 200 гривен – чтобы завтра в четыре он привез сюда – или в два я сам приехал в город...
Лишь на обратном пути, обрабатываемый Данилой, а потом вдруг переметнувшимся на его сторону Нильсом, который, оказывается, четыре раза сидел, дважды за «продукты», я сообразил, в какую авантюру влип. Нильс считает Юру за бухарика-опиушника. Как и Даниле, он вдруг перестал внушать ему доверие.
Но я храню спокойствие.
– Проверим, – говорю я упрямо.
Но ночью не могу заснуть. Это может быть и кидалово, и ментовская подстава... Зачем мне это? В шесть утра я встал и пошел к Юре-сторожу. И он возвратил деньги. На деньги мне плевать, но я почувствовал себя гораздо спокойнее. Не так я завишу от продукта, чтобы ввязываться в авантюры с первым встречным. Хотя по тому, как Юра спокойно ввернул деньги, было видно, что все, скорее всего, кончилось бы нормально.

Мочалкина рассказала, что рассталась с Чайкой, который долго искушал ее, вел себя «запредельно» и в клубе «22» на концерте Умки послал ее на х... И ее терпение лопнуло. Теперь у нее нежные отношения с Нильсом, который возится (как и Чайка) с ее детьми и даже с Ильей, помогая ему купаться в бассейне.
Ночью в доме и на участке ночевало рекордное количество людей – 15. Не считая двух собак и свинки.
С утра Нильс и Мочалкина уехали на весь день в Голландию за забытыми вещами, оставив нам детей и животных, то есть пса Буча и свинку Секитари, которую тут сразу переименовали в Секретаря. А Данила с Галей уехали в город, оставив Илью.
Из Голландии позвонила Мочалкина: она собирается приехать к нам с Яшей Севастопольским и его герлой Аллой (уж не той ли?), спросила разрешения. Что ж, Лена с Тишей и Тришей уехали, место есть.
А я с помощью Лесбии меряю участок и делаю чертежи. А мечтал-то о творчестве!

Когда я лежал прошлой ночью и мучился от головной боли, бессонницы и похмелья, то я ясно видел, что все мое «стремление к совершенству» (по словам Яны) – это комплекс неполноценности. Я все боюсь быть для кого-то неудобным, плохим. У меня нет естественной уверенности в праве на бытие. Я знаю, когда это было вбито в меня – когда треснул нормальный эгоизм жизни, бессознательная радость бытия...

Компания Мочалкиной, включая Яшу с Аллой (действительно, нашей московской) и Васю Алексеева купалась на Учкуевке, а потом приехала к нам. Вечером мы повели всех на камни, кроме Данилы с Галей, которые пошли с лодкой на обычный. Яша шел очень медленно и осторожно, хотя он местный житель. С другой стороны, он тут старше всех и самый массивный. Группы встретились в гроте: Кот, Вася, Лесбия и я долго ныряли со скалы. Когда вернулись на берег – все уже ушли.
Компания разместилась за стол в саду, мы с Лесбией сливаем бассейн. Нильс оказался автослесарем и дает советы по машине. Несколько раз призвал вернуться на «Dirty Hippy», мол, без нас там скучно, нет умных людей. Если бы он извинился бы тогда, а не сейчас... Как и Хоббит, который заявил в споре о христианстве, что я для него больше не существую... А теперь передает привет. (Он тоже ехал с Мочалкиной, но в Крым его не пустила таможня из-за просроченной фотографии в паспорте.)
Весь вечер Нильс был очень услужлив, съездил на велике на перекресток за вином, бегал убирать или добавлять звук в колонках. Заодно завис в интернете.
Яша читал «Забриски» и рассказывал истории из прошлого, как впервые увидел «марш хиппи» по Севастополю в 69-ом, как познакомился с ними в 73-75-ом, как принимал в Севастополе волосатых со всего Совка (город закрыли только в 82-83-ем), как семь лет жил в Вильнюсе, женившись на местной герле, с кем-то играл и даже устроил там панк-концерт (эту историю я уже где-то слышал)...
За это время Мочалкина напилась и балагурит:
– Женщина должна делать всего два дела: лежать и молчать!
Вопреки апофтегме она стала приставать к Нильсу – и утащила его в сад на матрас. Яша с Аллой спят в палатке. Настя, которая все болеет, спит в доме. Теперь людей чуть меньше: 13 человек. Две машины стоят на улице.

Руся разбудила в восемь утра (семь по-местному), дрессируя под окнами двух собак:
– Буч – дай лапу! Спуки – дай лапу!
Я даже крикнул ей в окно, но ситуация сильно не изменилась, потому что скоро к ней присоединилась Фрося и, наконец, Илья. Лишь Кот пытался навести тишину, заботясь о нас. Но это уже не помогло.
Нильс сварил крепчайший кофе, и Лесбия отнесла мне его «в постель». Я в это время закидывал ногу за голову, то есть делал зарядку. Потом наливал бассейн, используя детей. В час позвонила Раста... Она ждет всех на свой день рождения в Ласпи.
Сперва на Пятый уехала компания Мочалкиной, причем им пришлось несколько раз напомнить не забыть Буча. Секретаря и большую часть вещей они все же оставили. Лесбия в гневе.
Скоро, без Кота, мы тоже едем на Пятый, на секонд – и немедленно сталкиваемся там с Бирюковым. Он сказал, что тут на рынке где-то ходит и Лена Морковь. Страшная жара, в половине Севастополя вырубили электричество, весь рынок сидит без света. Купил себе поддержанные босоножки за 100 гр. Встретили Яшу и Аллу, Расту и человека Володю из Киева, с которым она выбирает тряпки. Потом у условленного ларька встретились с Мочалкиной, Нильсом и детьми. Лесбия ушла что-то искать, Раста и Володя пошли на продуктовый рынок, мы ждем у ларька. Я, впрочем, тоже отлучился и купил себе черную феску с меандром.
На выходе с секонда столкнулись с группой молодых хиппей, знакомых Расты, что живут на Фиоленте рядом с индейцами (под Маяком, надо думать).
Если вся компания под руководством Володи на мочалкинской машине поехала в Ласпи (Нильс за рулем), то мы с Растой поехали за парикмахершей Инной в гостиницу «Крым» на пл. Восставших. Ждем у гостиницы прекрасную парикмахершу (как ее назвала Раста), с которой Раста познакомилась в Ласпи. Парикмахерша захотела быть на ее дне рождения и обещала покрасить ей волосы. Лесбия умирает от жары, я лью ей на голову минералку.
Отвезли прекрасную парикмахершу, гламурную девицу с длинными расписанными ногтями, к ее дому около автовокзала, где ее ждет другая машина... Ждем ее «пятнадцать минут», реально почти час – в тени стены. Весь этот час Раста рассказывала про «роман» с Перчиком, который прислал ей письмо по электронной почте, что он с женой Леной переезжает в дом знакомой женщины с четырьмя сыновьями, причем женщина готовится к смене пола.
Мы с Лесбией не могли не постебаться, что просто Перчика пригласили поменять пол в доме, или что мать решила узнать, как это быть отцом... Или что устала рожать. И что Лена и Перчик тоже решили сменить пол, чтобы, наконец, понять друг друга...
А в это время Леша DVD шлет мне панические эсемески, что Украина – враждебное государство, и собираемся ли мы действительно тут оставаться?
Наконец появилась прекрасная парикмахерша с большой сумкой и, естественно, в новой одежде. Наверняка и душ приняла и макияж сделала... Поэтому поехали в Ласпи мы уже в шестом часу. Раста надеется, что кто-нибудь начал готовить...
Она всех хвалит: хозяев базы, что поселили ее бесплатно в лучший номер, парикмахершу, своих друзей из Киева... Она как Лёня: все у нее клевые, всех надо перезнакомить – и пусть они сделают какое-нибудь общее дело... Знаю, что ничего хорошего из этого не бывает, главным образом потому, что все так хороши и полезны друг другу только в воображении знакомящего.
Лесбия доехала едва живая. Суббота, в Ласпи полно машин, но мы все же припарковались рядом с мочалкинским авто. Она нас и встречает – и просит таблетку от головы. Они уже искупались, дунули с киевским Пашей травы – и Нильс просто слег, а Мочалкину стало колбасить.
Мы с Лесбией тоже искупались среди камней, и это спасло ей жизнь, потому что у нее уже пошла носом кровь.
Я осмотрел дом: тут была большая комната с крытой террасой, еще одна большая комната с балконом, удобства... Никакой мебели, матрасы на полу (где и полег Нильс), на стенах – тряпочки Расты. Бесплатно вписали ее, оказывается, не просто так, а потому что она проводит для хозяев какие-то полумистические «расстановки по Хеллингеру»...
Раста призывает всех остаться тут на ночь, будет, мол, весело... И при этом жалуется, что не может вбить в стену гвоздь, чтобы развесить свои «цацки», не понимая, что в каменную стену гвоздь не забивается. Она ужасно несамостоятельная девушка...
Готовкой естественно никто не занимался, смешно было и рассчитывать. Из всех только Володя озаботился, наконец, приготовлением купленной им с Растой рыбы – на импровизированной кухне на террасе.
Вася и Яша играли на площадке с балюстрадой, прямо над морем, Яша делал соло, Вася – ритм. Была тут и Кентис с сыном Никитосом. Юра Голландский был молчалив и постоянно сидел в обнимку с молодой клюшкой, привезенной им, вроде, с Алтая – с Радуги. С ним еще одна клюшка, из Кирова (кажется, тоже привезенная с Алтая)...
Герла из Кирова главным образом и готовила: вместе с Лесбией они нарезали салат. Что-то, вроде, делала герла Паши Лена. Остальные лежали, слушали музыку, фотографировали. Инна три часа обрабатывала волосы Расте. Часть людей ушла на море. Молодой парень из Гурзуфа Леша стал вписывать Кентис, Васю и Яшу в музыкальные проекты в этом славном городке. Ему пришла повестка из военкомата, в которой ему приказывали явиться туда-то. И он ее сжег, потому что это его оскорбило! Он говорил с пафосом и как герой...
– Ну да, военком должен был лично явиться и сказать: умоляю вас, на коленях, – придите и вступите в вооруженные силы Украины, потому что больше дураков нет, – заметил я.
Это вызвало смех. Я становлюсь балагуром.
Появилась Раста с замотанной в пакет головой и стала требовать исчезнувший шампунь. Насчет шампуня стали кричать с балкона плавающей в море Алле (она последняя им пользовалась). Потом у нее же жестами стали спрашивать про иголку, которой зашивали рыбе живот... А она в ответ – что иголка в рыбе!..
Паша несколько раз подбивает пипл пойти искать дрова, чтобы жарить рыбу. Лесбия считает, что это все пустое, и никто тут ничего не пожарит. Мы вдвоем с Пашей все же спустились на склон, я взял топор. Паша рвет что-то сухое на склоне, рядом со своей палаткой, я собираю это в кучу. Все же я принял участие, хотя надеялся остаться лишь водителем для Расты. (Подарили мы и подарок: 100 гривен, сок, воду, бутылку вина... Это оказалась единственное вино на всю компанию. Да и сок. Да и вода (кроме воды из-под крана).)
Зато у Паши была трава, и все ее дунули из странного бульбулятора, сделанного из пластиковой бутылки. Это всех окончательно расслабило. Впрочем, к музыкантам претензий нет: они хотя бы играли.
Наконец, в сумерках пошли к морю и к костру, который еще никто не зажег. Кентис, увидев все, что мы с Пашей нашли, метнулась на гору, ловкая, как индианка, надергать еще дров. Она стала бросать сучья в темноту, где их никто не мог найти. Вася зажег костер, Лесбия следила за ним. Расты долго не было – она сушила волосы, чтобы показаться нам во всей красе. Что было довольно проблематично в такой темноте. Паша постоянно укуривается, отчего по манере речи он стал напоминать Пузана. Я больше не курю. Немного выпил нашего вина.
Раста с огненно-красными волосами недовольна местом, найденным нами с Пашей, маленьким и практически на склоне.
– Ну, какое нашли. Ты могла бы и сама подготовить, – ответил я.
Не хватает ни тарелок, ни ложек, ни чашек. Вообще удивительно: пригласить людей – и ничего не сделать для их тут присутствия. И я понимаю Юру Голландского и его герлов, которые просто свалили.
Вася, который стоит в Ласпи в палатке рядом с Юрой Голландским, рассказал, что Юра без конца проповедует буддизм – и всех этим достал... Расту его уход обидел: она несколько раз повторила, что хотела устроить для себя особый день рождения – и поэтому на все забила, ничего не делала, красила волосы... Жаль, не предупредила заранее.
Она хвалит музыкантов, но не дает их слушать. К тому же говорит одно и то же, много раз пересказанное, например, про свой предыдущий день рождения, когда она попала на съемку фильма Сукачева про хиппи...
Салат закончился очень быстро, каждому по капле. Рыбы тоже мало, Лесбии, которая ее жарила, не досталось ни куска. Был еще сыр с хлебом и печенье, скрасившие картину.
Зато музыканты играли отлично, и это тоже скрасило картину. С соседних стоянок люди кричали и хлопали. В такой момент особенно сожалеешь, что ты не музыкант и не можешь сыграть хотя бы на губной гармошке... Кентис, оказывается, очень неплохо поет, например, спела Mercedes Benz... И ушла встречать людей, забравших необходимое Никитосу эпилептическое лекарство.
По кругу ходил бульбулятор, но мы отказывались. Я уже понял, что оставаться тут на ночь не буду – и надо сохранить трезвость. Алла подносила бульбулятор ко ртам музыкантов, чтобы они не останавливались. Поэтому к концу сейшена Вася едва мог играть. Хотя удивительно, что они вообще играли в такой темноте. Свет был лишь от костра (пока он не потух) и Луны, горевшей над горами, очень романтично и красиво.
Воды нет тоже – и у всех жажда. Раста предложила кому-нибудь сделать чай, но никто не вызывается. Самое странное, не вызывается и она. В конце концов, чаем занялись Леша из Гурзуфа и Володя. Огромная чашка пошла по кругу.
И тут началось лунное затмение, которого никто не ждал. Раста нервничает: почему это – и еще в ее день рождения?! Не значит ли это что-нибудь?
Она очень трепетная девушка...
Мочалкина один раз спустилась от полегшего Нильса – и скоро ушла стращать разлаявшегося Буча, снова пришла – и ушла укладывать Фросю. И больше не вернулась. Руся ушла сама в темноте. Прекрасная парикмахерша тоже собралась уходить, перед прощанием признавшись, что была свидетелем чего-то нового для нее. И Раста снова стала хвалить ее с невероятной силой.
Осветительных приборов тоже ни у кого нет. Взял фонарь у Паши и Лены, чтобы отвести музыкантов. У меня есть выигранный Котом полтора года назад брелок с крохотным фонариком. Им я ищу вещи, а потом освещаю дорогу к морю: очень хочется искупаться под лунное затмение, которое все продолжается. Алла осталась на берегу досматривать его, хотя уже ясно, что оно не будет полным...
Наверху пьем чай с Растой из наших стаканов, потому что ее (хозяйские) остались у костра. Из большой кружки пили татар-чай. Вернулась Кентис с ребенком – и тремя молодыми людьми. Одна из них – девушка Ира с гитарой. Она сразу легла поперек матраса и заснула. Мы попрощались. Полвторого ночи – и наша машина закрыта чьим-то микроавтобусом. Это словно знак, что надо остаться. Но мы упорно стучим в автобус кулаками и ногами – и тем вызываем охранника. Он ругает нас за столь поздний отъезд, но находит и будит водителя автобуса. Мы довезли Кентис и Никитоса до тропы к их стоянке. На шоссе за руль села Лесбия...
Как выяснилось, мы сделали правильно, что не остались...

Утром позвонила Раста и сообщила, что все едут к нам, еще и с Пашей и Леной («Паленом», как назвала их Лесбия) – ибо Раста не нашла лучшего способа избавиться от гостей. Впрочем, едут без Яши и Васи, которые ушли на стоянку к Юре Голландскому.
...Ночью у них случился потоп: лопнул бойлер с горячей водой, все вскочили, даже почти мертвый Нильс, который стал бросаться на бойлер, как на амбразуру, с криком: «Я работал в газовой котельной! Надо перекрыть воду, сейчас рванет!» Кинулись искать сторожа или хоть кого-нибудь, но лишь разбудили Славу, хозяина дома, который и перекрыл воду... Для Расты это было шоком. А потом девушка Ира, проснувшаяся в семь, стала петь, хорошим голосом, но очень не вовремя.
Нильс и Мочалкина залезли в интернет, а Раста все говорит: о хозяевах базы, об общих проектах с ними, в которые хочет втянуть и меня (свят-свят!), об интригующей против нее психологине, которая считает, что утроенная Растой «расстановка» обернулась хозяевам вредом (а Раста считает, что она улучшила состояние их дел). И что у Расты – темная энергетика...
– Какие люди суеверные! – воскликнула Раста.
– При этом ты не удивляешься, что те же хозяева верят в твои шаманские «расстановки», – заметил я.
Говорила она и о Перчике, повторяя снова и снова, что не понимает такого отношения (его к ней), что не хотела бы вредить – и, в общем, какая она хорошая...
Заткнуть ее просто невозможно. Лишь когда она ушла спать – я смог поговорить с другими. Впрочем, их общество тоже не очень мне интересно. Сходил в ларек и купил всем пива. Лишь Паша и Лена что-то делают по хозяйству.
Вечером пошли с Лесбией купаться на камни. Вода почти идеальная для меня, но Лесбия умирает от жары даже в это позднее время.
Приехали Данила, Галя и Илья – и севшая им на хвост Настя, которая уговорила их поехать купаться в Учкуевку.
Ночью Нильс приглашает покурить – из нового бульбулятора Паши, который он тут быстро сварганил из бутылки. Данила рассказал об их странной поездке. Несколько раз они теряли дорогу и сперва попали в Балаклаву, а потом вместо Учкуевки – в Любимовку. Попалась им и какая-то мистическая чебуречная с бильярдом... В Любмовке поперлись на территорию санатория. Их туда пустил тощий высокий охранник, хотевший знать: будет ли и сегодня затмение?
– Вторая попытка, если вчера не удалось! – шучу я.
Паша учит меня киевскому сленгу: «кашмарить», «хоботиться»...
– Киевское отделение заменило «париться» на «хоботиться», – опять шучу я.
Я вообще много шучу последнее время, что удивляет Нильса, который был обо мне другого мнения...
– Ты держишь бульбулятор, словно хочешь произнести тост! – заметил я Паше под общий смех.
Он вообще неплохой чувак, простой, но «честный», работает в Киеве таксистом. Ему 34 года, любит мотогонки. Имеет от первой жены сына 12 лет...
Курим и пьем. Мочалкина и Нильс ушли спать на крышу. Пашина Лена долго ждала, пока он поставит палатку. И, наконец, не выдержала:
– Все, я поеду в Киев!
– Прямо сейчас? – спросил Паша.
И все же пошел помогать ей ставить палатку, причем не в том месте, где я ему указал, а прямо напротив настиной...
От травы у меня совсем особое ощущение мира. В том числе и любви, которую я был готов полностью избежать: мне и так хорошо. Но и любовь воспринималась как что-то совсем новое, в первый раз. Более того, с трех точек зрения: того, кто это делает, того, кто находится в параллельных мирах, и того, кто на весь этот спектакль смотрит со стороны...

Ночью отчего-то проснулся и не мог заснуть. Потом во дворе стало рвать Буча – и Фрося привела его в дом и начала звать маму с крыши. Разбудила маму, а заодно, окончательно, и меня.
Уже светло. В девять история повторилась. Кот снова защищает наш сон, но мне это не помогает. А в десять нам вставать – ехать на собеседование в школу.
Со всеми разговорами, сборами, болезнями собак и людей едва не опоздали. Довезли Расту до Камышовой бухты. У дверей школы нас уже ждет молодая женщина в белом платье, Ирма Зауровна, психолог.
Она довольно долго говорила с нами, пока Кот в соседнем классе заполнял тесты. Нас тоже как бы тестировали: кто мы по профессии, что ждем от школы, какое у него здоровье, были ли конфликты в прежней школе, какие были отношения с учениками и учителями, чем увлекается, где занимался?.. Лесбия отвечала вычурно и словоохотливо. Думаю, Ваню примут ради нее.
В его будущем классе будет, вероятно, всего десять человек и все девочки, потому что двух единственных мальчиков в этом году увезут. Вот это Лесбию беспокоит больше всего... Нас отпустили, и Ирма Зауровна начала общаться с Котом. А мы поехали на ближайший рынок, а рынков в Севастополе великое множество.
Кота взяли, сказав, что у него очень хорошая голова, но у него рассеивается сознание и проблемы с запоминанием. Чтобы запомнить, ему надо нарисовать этот предмет мысленно. Даже не повели на собеседование к учителям математики и русского.
– Как они горько опешутся! – сказал я на обратном пути.
Решили отметить событие вечером в пиццерии, заодно посетить Херсонес.
...Я бы мечтал учиться в детстве в такой южной школе, где за окнами на солнце стоят кипарисы, а в школьном дворе сбрасывают листья огромные платаны (на которые ты можешь опереться). А они уже начали желтеть.
...Когда мы вернулись из школы – фольксвагена с пацификом уже не было. Не был забыт даже Секретарь. Для нас это большое облегчение.
Вечером на двух машинах поехали в пиццерию «Челентано», где Данила, уже выпивший бутылку водки, учинил скандал: его очень устроило, что ему дали бесплатную водку, но страшно возмутило, что пицца «пепперони» была без колбасы. Он пошел ругаться, втянул в конфликт и Лесбию – хотя я предупреждал его, когда он заказывал, а заказывал он через Лесбию (ему было лень встать), которая и оказалась виноватой. А Лесбия всем хочет услужить, словно ее тетка Мура. Я боюсь этих ее подвигов: скоро это кончится срывом.
Сам Данила сходил лишь за бутылкой водки, которую незаметно принес на террасу – чтобы не брать дорогую челентановскую.
Из «Челентано» поехали в Херсонес. Причем Галя не заметила, где я повернул, вероятно, ругалась с Данилой, который все доказывал свою правоту и даже хотел рулить (после бутылки водки!), как он рулил до города. Я поехал их разыскивать и разыскал.
Опять пришлось брать билеты. Солнце садится прямо на колонны знаменитого храма («Базилика 1935 г.»), образуя букву «i», но у меня нет фотоаппарата. Под этими колоннами купались в удивительно теплой и спокойной воде. Причем Галя забыла в машине купальник. (Это их постоянная черта – все забывать: поставить кашу на огонь и уйти смотреть интернет, уехать – и забыть телефоны и т.д.) поэтому она намотала на грудь шарфик. И они уплыли, оставив Илью одного – и им занималась Лесбия. А мы с Котом играли на подводном камне в Царя горы. Он пытается столкнуть меня и, самое странное, иногда ему это удается.
Возвращались уже в темноте. На площади Лесбия стала требовать, что она сядет за руль:
– Когда же ты дашь мне, почему мне надо упрашивать?!
Это так не вязалось с ее поведением по отношению к другим, что я разъярился и выскочил из машины:
– Веди!
Но она поражена моей яростью и сидит.
– Ну, что же?
– Если ты так хлопаешь дверью...
– Ты для всех хочешь быть хорошей, лишь для меня – стервой! – кричу я, сажусь в машину и несусь на безумной скорости домой, обгоняя Галю.
Вообще-то мы договорились с Серой увидеться у Маяка и принести бутылку, но у меня нет настроения.
У дома мы все же миримся, хотя мое настроение все равно паршивое. Съездил на перекресток, где купил бутылку инкерманского вина. И мы едем к Оле.
Они сидят за столиком на площадке за вновь возведенным зданием. Тут есть ларек с пивом и шашлыком, который уже закрывается. Очень влажный теплый ветер, и стол, и скамейки покрылись мелкой росой. Пальцем открыл бутылку, а Оля рассказала про их дом, со всеми удобствами без горячей воды, часто без холодной, и с неотключающимся кондиционером, из-за которого Вера сегодня простудилась (днем температура была около 40, но потом сбили). Теперь сидит, как и все, и спокойно щебечет. Выяснилось, что Оля была на море всего один раз. Варя и то больше. И, как ни странно, она довольна отдыхом.
Лесбия кутается, и говорит, что холодно. Никакой здешний вечер, даже 25 градусов, недостаточно тепл для нее.
Ночью с Пашей и Леной много говорили о Киеве, его работе, Расте. Приятные чуваки.

На утро у Лесбии болит горло.
Отвез Пашу с Леной на вокзал – по дороге в геодезию.
На обратном пути остановился у помойки, слышу крик сзади: «Саша!»
Это Юра Журиш, приятель Расты, сварщик, который уже два часа разыскивает нас. Он с огромным магнитофоном и с сумкой с дыней. И с огромным шрамом на лбу.
Про шрам: полез резать сухое дерево в доме брата с бензопилой, сорвался и рассек лоб. Ждал медпомощи восемь часов! Такая тут медицина...
После обеда пошли втроем на море (Кот чем-то опять болеет). По дороге Юра рассказал, как много лет назад Умка полезла вниз в районе Георгиевского монастыря, несмотря на предупреждения, – и застряла. Спасало ее все общество: Юра, Фурман, Боря...
– Может быть, поэтому она не очень любит Фиолент, – решила Лесбия.
Юра купается в шортах, как тут принято – первый раз в этом году. Вода теплая, но неспокойная. Тут он умудрился разбить себе пальцы. Лесбия считает, что не надо было пить с ним водку за обедом.
Рассказал Юра и про Расту, у которой он жил в Киеве месяц – несколько лет назад, как она его строила, заставляла встречать из школы ребенка, не давала ключа. У нее ничего нельзя, она дрожит за свой интерьер в цацках и сувенирах. В общем, на своей территории показала себя самодуркой.
Созвонились с Умкой и договорились встреться завтра в семь в «Зеленой пирамиде», где будет небольшой фестиваль. Ночью из соседнего дома зашел Денис, отмечавший у Бубновых Яблочный Спас (Преображение). Говорил с ним об утеплении моего дома. Юра вызывался все достать и все сделать сам. Лесбия очень хочет, Юра давит на нее, но это не меньше трех тысяч долларов, которых нет, так что и говорить не о чем.
Юра хотел идти пешком ночью домой, километров двадцать, но мы из гуманизма оставили его ночевать на достархане.

Весь день Лесбия плохо себя чувствует. Несколько раз звонила Умка и, наконец, предложила встретиться позже, и не в Херсонесе, а в Парке Победы, куда они пойдут купаться.
Я один пошел на море, раньше обычного (в пять по Москве). Сплавал до «пляжика любви», где хорошо позагорал. Вода удивительно теплая, но у камней вся в сбаламученных водорослях. Спустилась компания волосатых во главе с полным олдовым чуваком и герлой с черными волосами. Уж не на фестиваль ли они приехали?
...Чувствую, что потерял инерцию, мне опять надо разогнаться, чтобы влезть на эту гору, настроиться на самое бесполезное и странное дело. Снова заинтересоваться жизнью. Теперь мне интересна лишь жизнь ящериц, крабов и камней. У них очень однообразная жизнь, хотя каждый год видишь ползучее изменение местных пляжей. Девушки на берегу интересуют меньше ящериц. Полная атараксия, никогда такого не было.
Никуда не хожу, даже туда, куда ходил всегда, когда приезжал в Крым. Не нужно ничего нового, к тому же передвижение – это не отдых. А передвижений в этом году было уже достаточно. Я словно все еще не могу прийти в себя после Москвы и работы, после всего этого совершенно лишнего бытия. К тому же все время куча народа, разговоров, вина...
...Вокруг выжженные деревья, черная земля и запах копоти. Это и было ориентиром, что мы идем правильно. С помощью телефона встретились на дороге у забора, где та самая «дыра». Ребята уже искупались и идут домой.
С Умкой и Борей – Леша, человек из Питера, их «ученик и последователь», который устраивает им в Питере концерты. Он даже и по выговору, и по фигуре стал походить на Борю: так же сутулится...
Умка очень рада. Она здесь до августа: собирается на Пати Смит в Москве. И будет там до ноября: надо дать группе подзаработать. Лесбия рассказала про наш план поселиться здесь. Умка его приветствовала...
И тут же начала говорить про войну, из-за которой у нее едва не съехала крыша, такой она пацифист! Поругалась со всеми в своем ЖЖ, дав ссылку на репортаж CNN, где Саак грызет свой галстук. Между хиппи произошел разрыв: израильские против России, красноярские, понятно, за. Все жертвы пропаганды.
У них дома слушаю с Борей винил на новой вертушке и рассказываю про Васю Флоренского, такого же фаната винила. На кухне Лесбия уже поделилась частью «сплетен»: и про Лёню, и про Юру Журиша, и про его рассказ, как Умка чуть не разбилась на Фиоленте (что Умка стала отрицать), и про Расту и ее день рождения... И Умка очень удивилась, что мы пошли на это, то есть захотели быть такими любезными. Она давно послала бы всех на х...
Боря, оказывается, терпеть не может Яшу Севастопольского, мол, это подлый человек. Вспомнили про Мочалкину, которая меняет мэнов, как перчатки. Почему она пользуется таким успехом? Почему мэнов устраивает ее совершенно безответственное поведение? И они уходят, когда больше не могут терпеть?..
Мне кажется, что это черта всех торчков, даже переломавшихся, что жизнь легка и не из-за чего париться. Чувство самосохранения притуплено, чужое мнение о себе – не важно. Ибо в жизни торчку приходилось вести себя не всегда приглядно...
Умка рассказала, что встретила в метро Мадонну. Та ужасно выглядит и напомнила ей мужчину. Взяла у Умки телефон.
– Жди теперь, что тебя будут разводить на деньги, – сказал я.
– Меня не разведешь! – уверяет Умка.
Рассказал историю про Олю Серую, «атаку» на Херсонес (про парня, что залез на памятник Андрею Первозванному)... Умка режет салат. Мне даже досталось немного гречки. После чего втроем едем в «Пирамиду».
Застали выступление московской «кельтской» группы, с арфой, флейтой, женским вокалом: арфистка еще и пела. Голосок не очень, но публике нравится. Я купил пива и сел с Лесбией на улице.
Очень много барышень, совсем молоденьких, чирикают стайками, ищут здесь кавалеров.
Концерт окончен, хозяин «Пирамиды» Леонид Юрьевич закрывает одну створку ворот. Какой-то молодой хиппи, не понимая, кто перед ним, спросил с возмущением:
– Что, теперь нельзя уже входить?!
– Знаете устройство полупроводника? – спросил Леонид Юрьевич.
– Да, ток течет в одну сторону, – ответил парень.
– Вот и тут так, внутрь нельзя, а оттуда можно...
И тут же пропустил кого-то внутрь.
– Все, полупроводник перестал полупроводить? – спросил, торжествуя, волосатый.
– Он поломался, – ответил хозяин.
– Так надо починить.
– Он не чинится. Это русский полупроводник...
У Умки концерт 24-го, завтра концерт Сергея Калугина. Подумал, что надо хоть раз увидеть вживую...
С Умкой на борту едем назад. Теперь за рулем Лесбия. Сперва она не может отъехать, потом собралась поворачивать в противоположную сторону, а когда я обратил на это ее внимание, стала поворачивать направо из левого ряда, прямо под микроавтобус. Хорошо, что тот успел остановиться. Еще и заглохла.
– Она отличный шофер! – поддержал я ее перед Умкой, которая немного обалдела.
– Просто ты мало даешь мне водить! – воскликнула Лесбия.
Дома Умка вдруг сказала:
– Все пох...! Давай пить шампанское!
Это к тому, что по дороге настаивала на трезвом образе жизни для Бори, хотя бы тогда, когда нет концертов. Мама Бори, Марина Юрьевна, уже несет хрустальные бокалы. Сама не пьет. Умка рассказала про музыку, что тут гремела вчера во дворе. Мол, классные вещи, но их было всего две, и они чередовались без конца.
Умка с Борей уверяют, что сегодня будет то же самое. Вышли на улицу – слушать. Обошли весь дом, через неподвижную южную ночь: ничего не звучит. Зато нашли странный металлический объект-будку, которая стоит тут закрытая столько, сколько Боря себя помнит.
Боря высказался против интернета: мол, если там порыться, то можно найти кучу всего про Третью Мировую войну.
– А если еще порыться, то и про Четвертую, – добавил Леха.
Потом Боря произнес обвинительное слово водке (сам пьет только коньяк). Это привело к теме обсуждения Юры Журиша, которого Боря считает клоном Фурмана. У Юры есть красавец-брат, а у самого все жизненные соки ушли в рост. Он жил здесь в квартире и пьянствовал с Фурманом, а Марина Юрьевна считала их своими сыновьями... Но приехали Умка и Боря и всю тусовку разогнали...
Дома Лесбия заговорила о ситуации, когда мэн «выращивает» себе герлу-жену. Я вспомнил отца Гоголя. Среди волосатых таким отчасти был Саша Иванов. Но Лесбия протестует: у Нины нет своей личности. Мэны надеются господствовать над молодой клюшкой, чтобы она им в рот смотрела, а о развитии не идет речи, потом что развить никого нельзя, а если у человека есть личность – он разовьет себя сам.
– Но все мы имели влияния и учителей, хотя бы книжные, – возразил я.
– А тебе интересен такой вариант? – спросила она.
Нет, мне он совсем не интересен. И я тоже не очень верю в успех. В лучшем случае «развитАя» герла начнет спорит, бунтовать, указывать на несоответствие слов и дел – и вообще разочаруется в своем «учителе». Вспомнил фразу из своей пьесы: «кто герлу врубает, тот с ней и спит».
– Это рецепт для очень ограниченных безликих клюшек, – считает Лесбия.
Ну, не знаю, многие и не очень ограниченные барышни шли этим путем, вроде Серой. Я, кстати, рад, что она уехала: не могу больше слышать ее «на самом деле».
А ночью Лесбии стало плохо. Дал ей ампиокс (который предусмотрительно купил в Камышовой бухте, несмотря на возражения Лесбии) и анальгин. И ушел спать к Коту.
А утром стало плохо мне...

Все вроде признают право Грузии укатать Южную Осетию по образцу героического бронепоезда Москва–Грозный. На этот раз весь мир на стороне маленького, но гордого народа, восстанавливающего свою территориальную целостность. При этом и данный народ и его союзники забывают, что нынешняя Грузия сама образовалась – отделившись от некогда большого единого государства. То есть: нам можно красть чужих баранов, а наши собственные бараны неприкосновенны. В свое время в это говно ногой попал Ельцин. Не знаю, какой умный советник подсказал ему, что совок легитимно и бескровно развалить можно именно так. А развалить его – это цель святая! Идеалистическое было время. Но идеализм плохой вожатый в такой грязной вещи, как политика: другие тебя просто поимеют. Что, естественно, и произошло.
Отделяться можно от чужих союзников, ослабляя и унижая их, например: Косово от Белграда, – и мы помним, как поистине по голубиному вели себя заокеанские ястребы, когда Сербия попыталась восстановить свою целостность. Но от наших союзников, ясный пень, отпадать нельзя. Не так давно Турция, чтобы «примирить» курдов, вторглась аж в Ирак, контролируемый США, и западное сообщество легко это скушало. Не велик был протест, когда Израиль вперся в Ливан. Не говоря уж про саму Иракскую войну, не вызванную вообще ничем. Протест-то был велик, да толку чуть.
Ясно, почему так истерикует Ющенко: он понимает слабость украинского государства и не полную легитимность владения некоторыми входящими в него территориями. Поэтому здесь в Севастополе постоянный теперь вопрос к москалям: когда, наконец, вы нас завоюете?! Лишь США и НАТО могут спасти это выдуманное государство.
Увы, Запад сам многому научил Россию – этому беспримерному лицемерию и двоедушию. Если Россия согласилась играть в этот футбол, то глупо упрекать ее, что она играет по общим правилам. Я не идеализирую Россию, но не хочу злорадствовать из-за ее беды. Будь ее история чуть счастливее – все мы жили бы в Сочи.

Дети не умеют говорит, они умеют только кричать, не важно – радость это или горе. А слух обострен до чрезвычайности. За этот день я стал преданным последователем философа Горского, который призывал забирать детей от родителей едва не с рождения – и отдавать их в специальные лагеря. Очень верная идея. Все равно это не воспитание и не образование. Дети растут как сорная трава, виснут на родителях и отравляют им жизнь, думая, что могут делать, что хотят. Ни отдыха, ни работы.
Весь день меня тошнило, кидало из жара в холод и метало по кровати, как от галоперидола. Слух обострен, как под травой. Поэтому все бесконечные требования Ильи, его крик: «Галя-ааа!», его невразумительный язык – убивают, как фашистская пытка.
Илья орал беспрерывно, и мне словно забивали гвозди в голову. Орал на заднем дворе, орал в бассейне, орал перед домом и в доме, орал на улице. Я переместился в комнату Кота, чтобы меньше его слышать, но слышал и там. Никто его не останавливал, только уже к вечеру Данила стал применять какие-то меры. В другие дни они куда-нибудь уезжали или сажали Илью перед компом смотреть кино, но теперь он весь день тусил около дома, и никому не было дела, что в доме двое больных.
Самое плохое, что я не поехал в геодезию к Олесе Николаевне, с помощью которой смогу оформить аренду своего участка. Спешу изо всех сил – и такой облом. И на Калугина, конечно, тоже не пошел.
Данила и Галя уехали лишь вечером, взяв и Кота, очень ненадолго, купить мяса для шашлыка. И я, наконец, стал слышать соседей. К этому времени мне стало немного лучше. Я выпил две кружки «Полисорба» – и он сделал свое дело. Откуда мы подцепили эту дрянь? От Кота? А он от Насти, как и два года назад? Лесбия зла на нее, старающуюся всем сесть на шею. Хотела всучить свои вещи нам, а потом Гале, чтобы отвезти в Москву.
Вечером я спустился в бассейн смыть с себя пот. И даже поел сделанный Лесбией омлет под водку. Еле могу сидеть.
Всю ночь не мог уснуть, проваливаясь в короткий полусон-полубред. Мозг работал истерически. И все будит: люди, собаки...
Но утром уже можно жить.

После вчерашнего дня реакция на голос Ильи, как у Большого Билла на Вождя Краснокожих.
...Ночью поставлен тепловой рекорд: +27. Такая же примерно и вода в море. Она вообще повторяет среднюю ночную или чуть выше.
Мы за почти два месяца, что выехали из Вавилона, ни разу не смотрели телевизор, один раз зырили фильм по компу, зато дважды были в херсонеском театре. Это ситуация как бы обратная московской. Хотя с появлением интернета чуть смикшированная: отпала потребность в новостях. Все остальное обеспечивают гости. Иногда они даже приносят хавку и вино.
По этой же причине летний Крым – не место для творчества. Надо быть уж слишком самодовлеющим типом, чтобы работать в таких условиях.
Как там в Риме? Неужели до сих пор еще воюем?

Вчера и сегодня у нас были Раста и Журиш. Они ходили на море, трендели за столом. Совсем ненужное общение и разговоры. Вчера я еще был полуболен и никого не хотел видеть. Сегодня – другое дело, хотя за обедом высказал мысль, что хорошо было бы взрослым обедать без детей, имея в виду Илью, который уже пообедал, но решил повторить обед со всеми. Есть он, впрочем, не ел, а положил ноги на стол и отвлекал на себя внимание всех присутствующих. Галя и Данила утащили его, при этом Данила кричал, что больше не будет со мной есть никогда, а Галя стала плакать. Лесбия выскочила из-за стола за компанию, в гневе на мой деспотизм, хотя я хотел, чтобы всем было нормально обедать. Лишь Раста и Журиш поддержали меня.
Потом я сказал Лесбии, что не вывешивал на доме табличку «детский сад» и не собираюсь в нем жить. Я вообще устал от тотальной благотворительности. У меня тоже одна жизнь, и каждый день, даже каждое настроение – ценно. К тому же после дня болезни у меня лопнуло терпение. Тогда им было насрать, плохо мне или хорошо. А теперь я должен щадить «больную Галю», которая час загорала на матрасе в бассейне, а потом спокойно села обедать. Мне бы так болеть!
Лесбия все же вернула всех за стол, обвинив меня в том, что я хочу всех строить.
– Что ж, я взял на себя эту неблагодарную обязанность, если никто больше не берет, – смиренно ответил я. (Уж в собственном доме у меня есть право хоть что-то устраивать так, как я считаю правильно? – этого не сказал.)
...Поехали на 35-ю батарею на море, доставив Расту и Журиша в Камышовую бухту. Вода очень теплая, просто идеальная. Народу, само собой, полно. Батарею огородили забором, собираются делать огромный ужасный мемориальный комплекс. Денег девать некуда!
Уплыл далеко вдоль берега в сторону Херсонеского маяка, посидел в пустом месте на камнях. Нырнул со скалы, поиграл с Котом в Царя горы. Притащил огромный камень с как бы стихийным барельефом – и добавил его в домашний «алтарь» во дворе.

После полива поехал на вокзал за билетами, не особо рассчитывая на легкий успех. С тем и вернулся, забрав Расту и Юру с Пятого километра.
...Лесбия не похожа на себя – в постоянном услужении у Данилы и Гали, и хочет быть для Ильи лучше родной бабушки. Как же, счастье какое: сынок приехал! Сама не купается, пасет на берегу Илью, пока детишки, уставшие от трудов великих в Москве, оттягиваются в море. У нее вообще очень четкое деление на свой-чужой. Ради своего можно лезть на стену. Чужой если не враг, то где-то рядом. Что никогда не прощается чужому, с легкостью прощается своему. Я, однако, в эту категорию так и не попал, ибо меня все же можно бросить, своих – никогда.
Несмотря на то, что почти не купается, она умудрилась простудиться еще больше: насморк, кашель. А ночью на улице при 28 градусах и полном безветрии для нее еще хуже: нечем дышать.

Вся знаменитая западная демократия и свобода вышли из стремления к наживе и неограниченному накоплению богатства. Протестантизм – такая мозговая зараза, которая сразу делает людей (и социумы) богатыми и «свободными». Ни в одной католической, тем более православной стране такой тяги к «демократии» не было (чуть не написал: «Бога боялись!»). Демократии, конечно, условной: после завершения Английской революции избирательным правом пользовались лишь те, кто имел 200 фунтов стерлингов в недвижимости или земле. Не теперешних, само собой, фунтов. Добавим, что это все были маленькие страны, и в них все было по-домашнему, как у нас в курской губернии. Короли ездили на ослах и велосипедах, и недовольство двухсот жителей какой-нибудь деревни было достаточным поводом для революции.
Причем колониализм входил неотъемлемой частью в эту «демократию», (иначе бабло-то откуда брать для сытой жизни?) – ибо все, кроме протестантов, были дурными людьми и врагами Господа. Протестантов же Господь благословил копить богатство прямо здесь на земле (в отличие от прочих ничтожных христиан). Дал им, так сказать, эксклюзивное право.
Знаменитый немецкий философ и социолог Макс Вебер в работе «Теория ступеней и направлений религиозного неприятия мира» пишет о «профессиональной этике пуритан», отказавшихся от универсализма любви, рационализировав «всякую деятельность в миру как служение положительной воле Бога, в своем последнем смысле непонятной, но единственно в таком аспекте познаваемой» – как подтверждение обладания Божественной милостью! Если ты, конечно, преуспел. Материальный мир для пуритан – угодный Богу материал для выполнения людьми их долга. «Это было по существу отказом от спасения как цели, достижимой людьми вообще и для каждого человека в частности, и заменой ее надеждой на даруемое без основательной причины и всегда только в данном частном случае милосердие Божье».
Протестантизм породил индивидуализм, а индивидуалист сам себе церковь и сам себе мораль. Этика в протестантском варианте свелась к исполнению мирского долга, то есть к благотворительности. Ни о каком братстве во имя любви к людям, как творениям Божьим, на котором настаивают традиционные конфессии – речи нет.
«Демократические революции» избавили человека от всех рамок, препятствующих обогащению, и вообще всего, неудобного для жизни. Таким образом они «расколдовали мир». Более того, протестантский капитализм освободил человека от надмирных ценностей, сделал его абсолютно свободным по отношению к царству идеалов, то есть снял с него все запреты – и ввергнул его в чудовищный космос рационального капиталистического хозяйствования, из которого индивиду нет выхода. Так определена трагедия современного человека.
Русские же всегда были стихийные гоббсисты (последователи философа Гоббса) и считали всякую власть священной и целиком отдавались государству.
В конце концов, эта меркантильная идея «свободы» принесла один здоровый плод, то есть родила представление о гражданских правах отдельного человека, придумала для него маленькую защитную стеночку от давящего его государства. И за это ей, конечно, четь и хвала. Только нельзя забывать, что все войны последних двух веков – это были войны за свободу и благополучие отдельного народа, и что подобная «свобода» легчайшим образом обходится без гуманизма, ибо декларировала, что не существует ценностей, более важных, чем насущные и очевидно (рационально) полезные. А вот с таким взглядом на вещи мы согласиться никак не можем.

Перед концертом Умки в «Зеленой пирамиде» съездили на пляж в Парке Победы, где «дырка в заборе». Она и теперь есть, и все прут через нее, хотя открыты ворота какой-то турбазы, через которые мы и въехали. Наконец ветер и рябь на море, но все равно очень жарко.
Концерт был полной акустикой из-за отсутствия «аппарата», который кто-то не принес или что-то сорвалось, с не лучшим набором песен. Умка посадила нас в первый ряд, совсем рядом со своим гитарным грифом.
Успокоившись насчет своей любви к хиппи и Умке – я гораздо лучше себя чувствую. Никакого низкопоклонства. Острю и чувствую себя совершенно спокойно. После концерта повезли Борю, его маму Марину Юрьевну и Лувера с гитарами к Боре домой. Лувер начал говорить о политике, по поводу влияния произошедшей войны на Незалежную и про новые опасности, но Боря его резко заткнул. Он вообще сильно не в духе. Несколько раз он говорил мне про «левый поворот», которым можно срезать – и он оказался «правым».
Дома у Бори Лесбия, которая после совсем легкого купания потеряла голос, попросила чаю. приехала Умка и куча народу, в том числе бывший местный гаишник Алексей. Я решил выяснить у него, как можно продлить пребывание российской машины в Крыму (не выезжая в Россию)? Он сказал, что не надо париться: у гаишников нет общей базы с таможенниками на границе, поэтому, если меня здесь остановят, гаишники не смогут узнать, когда я сюда въехал. И я успокоился.
После чая Лесбии стало еще хуже, и, отказавшись и от еды и от прогулок, мы уезжаем.
Ночью написал в посте: «Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла, мы совсем не скучаем…» Так и есть.

Любовь, в том числе в своей сексуальной фазе – очень важный трансперсональный опыт, уникальная возможность выйти за границы своей монады, познать другого и, в идеальном случае, познать единство двоицы.
Главное, чтобы этот кто-то – был равен тебе. Объединяться с ничтожным – не получится. Смиряться с посредственным – это деградация. Тогда уж лучше гордое одиночество.
Поэтому, может быть, нет ничего более важного, чем выбрать себе подругу. И тут главное не облажаться. Выходя на трассу – не взять с собой устаревший стопник (даже в очень красивой обложке).

Поехал сюда во многом, чтобы писать книгу о контркультуре… И вдруг нет никакого энтузиазма. Золотой блеск пацифика померк. Я протусил в этой среде (волосатых) снова лет 7-8 (вполсилы и по касательной) – и устал. Все же это общество слишком инфантильно и не способно ни на что – на то, чем меняют мир. И, что для меня хуже всего, – малообразованно. Поэтому здесь в Крыму я вел интересные беседы с кем угодно: студентами, журналистами, биологами, историками, попами – но не с хиппи (или очень редко). Хиппи-интеллектуалов – почти нет, а это основная пища акул моей породы. Раньше, в 70-е, начале 80-х их было, вроде, больше. Теперешние же, столкнувшись в положенном возрасте с кризисом самоопределения, – изучили несколько ключевых понятий, подобрали прикид и феньки – и давай рассекать по всей своей и нескольким сопредельным странам в поисках легкого лайфа. Телеги, музычка (ибо они музыкальны, что как-то скрашивает дело), вписки. «Love, Peace, Freedom, Позитифф!..» «Peace, Love, Позитифф, Freedom!..» (такая структура жизни на основе фиктивных объектов). Все люди должны стать пиплом, тогда все будет ништяк, все будут жить одной большой коммуной, плести венки и играть на гитарах, а булки на деревьях в стихийном восторге будут сами падать в рот, – ибо трудолюбивых хиппи я встречал гораздо реже, чем талантливых. Ну, а как же: труд – это же геморрой, нам этого не нужно! Мы не за тем сюда шли, мы шли за позитиффом! Обеспечьте нам позитифф!
Ничего крутого и реального, кроме рассказов о пережитых тусах, встрече с таким-то достойным фриком, новом обломе, новом приколе. Этого и всегда было много, но как-то было довольно и сурьеза, все же мы жили в тоталитарной стране – и это наводило на философские размышления (чаще всего, конечно, вполне убогие: на Западе – в умат, тут – говно!).
Само собой, замахиваясь на теорию контркультуры, я меньше всего собирался использовать идеи местных хиппи – ибо их (идей) – просто нет. Ничего идейно нового, кроме возврата в родное православие, местные хиппи не породили. Единственной интересной теоретической вещью был гуровский «Канон», теоретической, конечно, очень условно. С песенным творчеством – чуть получше, но я не музкритик.
Но все же и не какой-нибудь очкастый педант, который судит о явлении по чужим книжкам – и строчит свою. Надо изучить материал в полевых условиях, особенно если он сам лезет в руки. Когда он долгое время составлял один из твоих главных интересов и определял в значительной степени форму жизни. Чего уж, вроде, лучше? А вот тут-то я и попал в непонятное. Писать о любви к американским хиппи (которых я лично знал всего несколько) без любви к русским – как-то не тянет. Писать о контркультуре без веры в ее светлую роль для человечества – тоже. А какая-такая светлая роль, если нигде ее не наблюдал? Ну, да, хороший юношеский опыт: хождение с рюкзаком, мастерство установки палатки (вместо туризма), «ступень воспитания личности», вместо армии (шутка). Зарядка идеализмом (в несмертельных дозах). И все – и бежать отсюда! А то останется только бухать, торчать, вспоминать и слушать музон.
А разговоров о буддизме, йоге, Кастанеде, досужей мистике – без серьезных знаний хоть в каких-нибудь областях – я уже не выношу. И спичить, какие мы хорошие, а они (цивилы) – плохие, или на тему чужих подстав, обломов, неадекваток – тоже. Откуда адекватка-то возьмется, если голова полна мусора?
Поэтому и журналов хипповых всего раз-два, и в тех нечего печатать, кроме косноязычных (зачатую) мемуаров. Нет настоящего андеграунда, которым до некоторой степени была Система…
То, что у нас принято за хиппизм – это «клуб любителей хиппи», по образцу клуба любителей серфинга или клуба любителей пить кефир по утрам. То есть подгонка имиджа под известный идеал, спорадические поездки на хипповые слеты для подтверждения права на феньку и посещение рок-концертов. Жизнь теперешних хиппи – сплошная эфемерность. С феста на фест, с тусы на тусу. Она проходит в движении. Это неплохо: в бегущего труднее попасть. Но на бегу трудно думать, трудно драчить талант (если он есть). Да и не стреляет уже никто. Теперь бегут просто, чтобы разнообразить жизнь (поэтому так восприимчивы к соблазну маленькие провинциальные городки, куда даже Nazareth не часто доезжает). Бегут без всякого направления и цели. Это экстенсивный метод жизни, вроде игры на компьютере. И сама жизнь – как игра, несерьезная и с слишком легкими правилами. 
В таких условиях виртуальное хиппование вообще предпочтительно. А потом хоть в офисе работай.
Нигде здесь признаков светлого хиппового будущего я не наблюдаю. Может, надо съездить куда-то еще, посмотреть, как они там – трудятся, феньки плетут, булки на деревьях выращивают?..
...Возможно, эта филиппика тоже войдет в будущую книгу… Но не исключено, что так я увиливаю от серьезной работы, потому что и сам к ней не готов?

Сегодня я попал в сентябрь. Поглядел сверху на море и, найдя в нем очень мало планктона (купающихся), решил, что вода похолодала. Но ничего подобного. Скорее похолодал воздух.
Герлы на берегу полны жизни, задора и сил. И все эти силы будут брошены на беременность, роды и воспитание того, что родится. После чего от этих стройных веселых Гесперид ничего не останется.
Севастополь похож на Испанию. Здесь очень много красивых девушек – и нет красивых женщин среднего возраста, словно их всех отсюда куда-то увозят или они целиком сгорают в хмурых постсоветских буднях. Вот и сегодня на рынке одна безвозрастная тетка знакомой продвщице: «Мой малой сегодня плохо спал…» Другая (параллельная) по мобиле: «Я отвезу им малого и возьму деньги…» Они нарожали малых и нашли смысл жизни.
Сверху на пляж спускаются люди с российским флагом. Это единственное место на свете, где люди добровольно вывешивают российский флаг: над домами, в машинах, на балконах. Иногда трещина проходит через семью: скажем, муж, морской офицер в отставке, в 60-т лет вдруг ощутил себя незалежным патриотом и стал говорить в семье на мове. А жена была и остается русской (патриоткой). Так они и живут и объясняются на двух языках, точнее ругаются, вторя бреду за окном. А за окном теплый ветер и садящееся в море солнце.
В конце концов, остался на пляже один с чайками – как много лет назад.

Подобно тому, как Хрущев в 56-ом году перед XX съездом, на котором хотел преодолеть сталинизм, – подарил Крым Украине (чтобы заручиться поддержкой Украинского ЦК), так Ельцин в 91-ом подарил Севастополь Кравчуку, чтобы заручиться поддержкой все того же ЦК на уничтожение совка (что, как активный участник баррикадных «боев», я, понятно, могу только приветствовать). Он толкал Украину к незалежности – и не знал, чем ее еще соблазнить. А если все сестры-сэсеры признают незалежность – то и совку кранты. Что и произошло.
Впрочем, здесь я слышал мнение, что подарил он его не насовсем, а на время, и это время в этом году истекло…
Помечтаем… Будет такой анклав России, вроде Гибралтара. И что же: чтобы съездить в Ласпи или Ялту, мне придется проходить все пограничные и таможенные кордоны, как в Казачьей Лопании? Ведь у нас нет ничего, напоминающего европейские границы, хотя уж эти страны воевали друг с другом из века в век. Кому-то в охотку продемонстрировать реальность границы и, соответственно, суверенитета. Суверенитет измеряется количеством неудобств для граждан бывшей империи.
Поэтому очень скоро мы тут станем настоящими нелегалами. И уж никогда не вывезем отсюда свою машину («любви», фото, надеюсь, все видели). Да она и не доедет. Зато понт шумит за темной изгородью пиний…

Я съездил в будущую школу и заплатил почти полторы тысячи гривен. На Пятом проблемы с зажиганием вылились в то, что машина просто не завелась, когда я как раз остановился у сервиса, где я всегда ремонтировался, и где мне отказались помогать. Отсюда, уже на автобусе, я поехал в Севгеодезию, где заплатил еще штуку. По возвращению на Пятый, нашел электрика, который дошел от своего сервиса до машины – и просто надел соскочившую со стартера клемму. И взял за этот тяжелый труд 50 гривен. Он просто поймал меня на слове.

...Великая эпоха прошла. Мы, люди к 50-ти или за 50-т, помним ее последние зарницы… И все же участники той эпохи были тоже не в восторге от нее, особенно в ее начале. Всякая эпоха может стать той эпохой – все зависит от необходимости для ее участников, чтобы она стала такой.
Знаем-знаем: производственные силы, производственные отношения, что-то должно созреть, что-то перезреть и отвалиться – это само собой. Качество карнавала зависит от многих обстоятельств и от всех, в нем участвующих. Но главное зависит от твоей к нему готовности, от готовности немногочисленной группы людей, отвечающих за образ эпохи, кто придумает для человечества новую сверхидею, новую форму выражения и успокоения своего невроза существования.

Жил на свете волшебник, который не умел творить чудеса. Может быть, тогда он не был волшебником? Нет, считается, что он был очень сильным волшебником, но чудеса, которые он делал, не поддавались правильной интерпретации.

Сегодня я был один на пляже с чайками, все ушли. А ведь всегда этот пляж переполнен. Так было десять лет назад. И я наслаждался один морем, солнцем и собой. Я качался на волнах, далеко от берега – и хотел получить полное наслаждение. Это гораздо чище, чем с женщиной. Это гораздо более личностно, хотя и нет возможности выйти за границы своей монады и познать другого (как в моем недавнем посте). У каждого кайфа свои границы.
В этом отношении проникновение в вагину информативнее, но и страшнее. Это не только знакомства с жизнью, но и знакомство со смертью. При определенных обстоятельствах механизм запускает программу рождения жизни, а, значит, и смерти. Ты попадаешь под действие уже независящей от тебя судьбы. Если это игра – то лучше играть в нее с самим собой.

Столько людей, в том числе наших друзей, превратилось в прах. А мы живем (пока). Лучше ли мы их? Умнее? Консервативнее? Бездарнее? Трусливее? Мудрее? Тех, которые скоропостижно сторчались или быстро сгорели от внезапных болезней? Жизнь (дар случайный) – зачем ты мне дана?
Может быть, в их программе не была заложена зрелость? Может быть, сама жизнь была для них дорогой, которую надо побыстрее пройти? Они не знали, что с ней делать, они не получали от нее кайфа.
Вообще, научиться получать кайф от жизни – великая вещь. Я учусь уже много лет, и все никак. Не хватает свободы и спокойствия. Не умею «выходить из себя» – и просто наслаждаться «здесь и сейчас», бытием как таковым, небом, шумом листвы, игрой теней.

Единства сознания не бывает. То что-то непонятно почему начинает угнетать его, то радовать. То оно в неописуемом восторге, то в депрессии. А все Каспий дурацкий: что оттуда занесло, то и имеем. А ведь сознание и есть наша личность. Значит, нет и единства личности, а есть постоянные колебания в рамках некоей матрицы.
Вот и вчера меня перло текстами, как не знаю кого. Я казался себе легким и сильным, починившим здесь здоровье. Ноги стали тонкими и выносливыми, спал живот.
Не то сегодня. Ни текстов, ни ощущения особого здоровья. И погода – ветреная и нервная. Ветер теперь всегда.

Поехали в город на Коммунистическую улицу – заказывать школьную форму Коту. Там же рядом купили тетрадки и прочее. Лесбия в соседнем бюро ремонта нашла старую стиральную машину «Вятка» – и готова была ее купить за 500 гривен. Еле увел. И мы поехали на рынок «Чайка», где я хотел починить мобильник (который оказалось невозможно починить). Пока я ходил, Лесбия в павильоне пластиковых окон нашла стиральную машину «Ardo» за 1000 гривен (чего она там делала – непонятно, кто-то из сотрудников продавал свою, что ли). Я съездил за деньгами и Данилой, нужным мне в качестве грузчика. Теперь у нас есть стиралка!
...Пошел, наконец, с Лесбией на море. Пиво, пара водок, немного вина и стопка коньяка у Бубновых – и я в отличном настроении для того, чтобы чувствовать красоту природы. Уплыл бог знает куда, еле берег виден (преувеличение). Не хочу выходить из воды. Солнце село в море.
– Отцы-учители, вот это рай и есть! – сказал я, выйдя на берег.
Продолжение у Бубнова. Это как бы его отходная, плюс день рождения Юрия Григорьевича, отца Пузана. Тут только шашлык и коньяк, никакой закуски нет, потому что Яна и ее мама уже уехали. Принес закуску с собой. И бутылку вина. Гриша и Данила надыбали травы. Лесбия принесла штакеты и еще травы, подарок Данилы, который купил ее в Симеизе. Закрываю глаза – и оказываюсь в совершенно другом месте. Сижу с теми же людьми, но в светлом саду, вроде из «Сказки сказок» или «Алисы». Или просто попадаю в воронку, и меня уносит в космос.
Пока мог говорить, вещал бубновскому отцу про религию, трансценденцию, мистику, еще что-то. Он признал мою эрудицию – и предложил заходить в Москве в гости. Он и курил с нами – и пил в изрядном количестве коньяк. И уверял, что трава никак на него не действует. Пил он вместе с Денисом, который по его просьбе стал играть. Я же играть совсем не могу – и Лесбия увела меня домой. Вырубился, едва лег, так и не выключив компьютер.

Утром сильный сушняк и головная боль, которая не проходила весь день. На два с половиной часа сходил на море. Сегодня мне ехать – и я боюсь, что это последнее такое теплое море. Чувствую полную творческую импотенцию – и не знаю, что делать?
Из-за быстрых сборов забыл справку из новой котовой школы – чтобы забрать документы из старой. Поэтому прощание на платформе суше, чем всегда. Завтра Лесбия и Данила поедут в Керчь, где въедут в Россию и вернуться назад, тем самым продлив на два месяца разрешение кататься тут на нашем авто.


***

Много юных девушек, мальчишески стройных, без всяких признаков живота. Откуда потом все берется? Неужели их толстые некрасивые матери были такими же?
Гришин приятель Квас умудрился подраться с пьяным татарином, достававшим едва не весь вагон. Ко мне он обращался, как к служителю культа, и спрашивал, как я отношусь к мусульманству? Он был явно не лучший его представитель.
Всю дорогу я читал, с Бубновым не общался. И к лучшему: весь день болела голова.
На табло на Курском вокзале +10. Но во мне столько тепла, что ничего не чувствую. Зато облетают листья, и все небо затянуто низкими тучами. Увидел Москву – и ничего не почувствовал.
Зато дома... Я ожидал увидеть что-то особенное, но то, что увидел, превзошло ожидания.
Вся квартира завалена грязным бельем и одеждой, грязная посуда в мойке и по всей квартире. Грязный до серости стол на кухне, невероятно грязные постели, в том числе и в нашей спальне. Рассыпанные по полу деньги из «коллекции», разбросанные игрушки Ильи.
Вода в цветах, как камень – и сами едва живы, да и то, не все.
И, главное, они выбросили наш белый стол, который жил и переезжал с нами с 84-го года. Ну, и, конечно, они выбросили диван. На его место поставили стол-верстак, на котором Галя расписывает створку окна для Масловки (неплохо, кстати). Но все остальное – ужасно. Будто тут жила группа душевнобольных. А фигли – в свинарнике легче жить.
 Я хожу по своей квартире, как по руинам своего города, оставленного противником. Это больше не моя квартира, я не чувствую здесь себя дома.
Мура занесла тетрадки для Кота, подарок от Майи Михайловны, которая лежит в больнице после операции, но уже работает. И подарок мне на день рождения.
Позвонил больной Пудель и рассказал про путешествие Насти в Бельгию, к Марине. Договорились встретиться на Патти.
Позвонил Леша и сказал, что от него ушла Морковь. Она приехала на микроавтобусе кузнеца-Вадима. И они сходу поругались. Утром Леша хотел примириться, но она мириться не стала – и ушла в неизвестном направлении. Он пьет антидепрессанты – и не знает, как ему теперь быть? Едет ли он с нами в Крым?
Смотрел по ящику «Зеркало».

Опять позвонил Леша и сказал, что Морковь прислала смс детям (с ним она разговаривать отказывается), что она в Питере. Если Леша уедет в Крым – она вернется. Но Леша считает, что должен устроить Тишу в другую школу или на какие-то курсы, а она этого не сделает.
И я поехал к отцу – в больницу на Щукинской. На Маросейке растяжка через улицу: «Дом готов». «Готов» я стихийно прочел с ударением на первый слог. И в этом доме предлагают квартиры.
...Он очень рад, видно, как ему тут тоскливо. Объяснил мне принцип действия бензинового генератора. Тоже говорит о Севастополе.
Пока был в больнице – дважды начинался ливень. Он вообще идет каждые полчаса. Потом появляется солнце.
Оно встретило меня в Жаворонках. И мне стало жалко этого дома. И я подумал, что все же не надо его продавать. Если я вернусь, в городе я жить не смогу. А тогда – где?
Об этом я заговорил за обедом с мамой. Но она уже почти договорилась с Соколовым, который хочет купить дом для своей любовницы, которая родила ему сына («взамен» погибшего – и тоже Федора). Ее мысль проста: когда умрет отец – она сразу уедет в Севастополь. Здесь она жить не сможет. Там она хочет начать жить заново. И климат там лучше...
Мама прощаясь:
– Береги себя, ты у меня один... – и слезки на колески.
Ужасно трогательно и бесполезно. Тоже надавала подарков мне на день рождения и Коту...
Возвращаясь назад, заметил, что вдоль путей аккуратная выстриженная трава, красиво покрашенные в салатовый цвет ограды. Везде признаки ремонта, строительства. Не так убого, как раньше. Но настоящая осень, +10, дождь, который идет снова и снова, падают листья. Это самая холодная из великих столиц.
Я почувствовал осень, запах листьев, мокрый асфальт и свет фонарей – и понял, что отличает нас от прочих народов, счастливых и согретых.
У нас нет образования и тонких душевных движений. Да и откуда им взяться? Нет порядка, нет правды, нет радости. Зато есть мудрость, приобретенная веками терпения, ожидания, созерцания и беды. Вот и все, что оправдывает этот кошмар и недоразумение, что есть вся наша история.

...Вот и лето прошло! Еще одно лето. Прошло почти бессмысленно. А дальше лишь подготовка дома к зимовке, мелкий или крупный ремонт. И год нафиг. Ни одной картинки, ни одного произведения.
Хотя, блин, я же закончил «Матильду»!
Смотрел по ящику «Солярис», очень успокаивающее меня кино. Дочитал «Tender is the night». Чем-то это напомнило «Матильду».

О ней в понедельник (1 сентября) я говорил с Ермолиным, а потом с Виноградовым. Они ее не читали, хотя получили. Ермолин считает, что она пойдет, у них как раз нет для последнего номера большой прозы. Виноградов спросил про Лесбию. Он каждый день молится за нее.
Сходил в бывшую школы Кота на Сретенке, чтобы получить его документы. Меня сразу узнали и отдали их без единой бумажки, просто написал заявление. Его даже хвалили, обещали взять обратно... Собираемся ли мы вернуться? На всякий случай сказал «да». А там видно будет.
На почте получил 120 рублей перевода за «Райдер», потом 1000 в ОГИ, отнес новую пачку и три «Промокашки». В «Белых облаках» осталось еще пять штук и новых не надо. Позвонил в «Галантерею ОГИ»... Почти ночью заехала мама и привезла рубашки и штаны для Кота. Это как бы вместо формы. Лесбия таким образов развлекает ее, дает ей задания. А то она только плачет.
Ночью смотрел «Дети райка». Совершенно забыл сюжет, что странно. Очень остался им доволен.

В семь тридцать утра, как и обещал, приехал из Питера Рома. И не один, а с человеком Валентином, ЖЖ-юзером из друзей Ромы (ник Калаказо). Он тоже священник, поэтому очень резко ругает церковь. Но с юмором. Знает центр Москвы. Вообще любит поговорить. Снимает нас с Ромой и наш дабл. Пьем привезенное им «французское» вино из Питера. Питер ведь славится своими виноградниками. Скорее всего – молдавское. Он уехал, мы с Ромой пошли досыпать.
Днем я собирал вещи и попробовал загрузить их в «Пежо» Ромы. Он сидит в сети и переводит с греческого Паламу. Ближе к вечеру подошли Леша и о. Саша, с портвейном. Леша рассказал про Лену, объяснил из-за чего вышла ссора: он попенял ей, что она, в очень важный момент, не была на связи, хотя он ее просил. Ну, слово за слово – и выяснилось, что он испортил ей жизнь.
Рома слушал-слушал и сказал, что рад, что не женился на тех женщинах, с которыми у него были в молодости отношения.
– Может быть, мне, правда, попадались неудачные экземпляры? – спросил он.
– Да они все одинаковые! – воскликнул Леша.
В этом вопросе у них царит полный консенсус. Хотят и меня переманить на свою сторону, но я отвечаю уклончиво.
Поспорили о грузинской войне. Рома как всегда на стороне, противоположной «советской». Рассказал, как хорошо относились к нему в свое время в Грузии, даже менты. У меня немного другой опыт.
Леша сообщил, что через Женю Томского образовался лишний билет на Патти Смит. И Рома вдруг решил идти с нами. Поехали втроем, без о. Саши. У «Б-1» нас ждут Пудель и Настя. Женя вынимает два билета – и Леша свой продает. Подходит Умка и весело спичит с Ромой, с которым виделась недавно в Питере. Оценила, что у нас работает здесь свой человек. Но я все равно иду по платному билету, который купил мне Пудель. Это притом, что у меня было всего пять тысяч – и я напрасно рассчитывал на работу. Мои архитектурные работодатели говорят со мной, обещают перезвонить – и не перезванивают. Не понял, зачем всего несколько дней назад они сами звонили в Крым – и просили позвонить по приезде? Хорошо, что мама дала пять тысяч, за купленный мной плейер для Кота.
Выяснив у Жени, что концерт раньше девяти не начнется, Леша предложил пойти за портвейном. Но купили сухое французское, сперва одну бутылку, потом еще одну. И копченый сыр. Сели на травке в скверике между Садовым и Ермолаевским перелком. Подошли Настя и Варя. Настя рассказала, как ездила к Марине в Бельгию, что видела меньше, чем в прошлый раз, зато много посмотрел Миша. Вручила мне бронзовую пепельницу, подарок Марины, с местной барахолки.
В клубе пришлось проторчать еще довольно долго. Из знакомых видел музыканта Анисима и мрачного Борю Канунникова. Попался Ваня Бубнов со сломанной рукой, который сидел тут в зале за пультом управления (светом?).
– Подрался, – объяснил он.
Вышла Патти, в пиджаке и вязаной шапке. Потом сняла и то и другое.
Патти садилась на сцене, ноги в зал, выходила в зал, сплевывала на сцену, словно она и правда панк, танцевала и дико играла на гитаре. Тут был и ее сын на второй гитаре, стриженный и безликий. И был основной гитарист, высокий красивый седеющий мэн, чьи родители приехали из России, как он сообщил.
Патти потребовала удаления маленького ребенка из зала, который стал голосить – «чтобы не повредить ему слух». «Я сама мать!» – объявила она. Требовала прекращения войн и утверждала, что любит Москву. Она здесь уже третий раз, второй за год.
Людей, кстати, могло бы быть и больше. Видно, не все еще вернулись с югов.
Человек из администрации потребовал, чтобы я перестал снимать, и я его послал. Он привел охранника, который захотел, чтобы я пошел с ними, а потом стер, что я наснимал. Ага, только шнурки завяжу! Я ждал это концерт так долго, что если бы они попытались бы вывести меня – без скандала не обошлось бы. Они это поняли.
Концерт прошел для меня очень быстро, что бывает лишь на очень хороших концертах. И чем дальше, тем больше я попадал под действие ее невероятной энергии...
Писал потом в ЖЖ, что это, конечно, не музыка, это революция. Это проповедь. Литературно-музыкальное представление. Это современные стихи для стадионов. Это пафос. Бабка в шестьдесят лет отплясывала для всего зала, отменив время, что разделяло мои первые записи «Horses», и ее живую на сцене «Б-1». Жаль, что так поздно. А, с другой стороны, очень вовремя – чтобы нас утешить, в нашей седой безнадежной олдовости.
А завтра в этом же зале будут отжигать ребята из King Crimson, но я уже не увижу.
Выходя из зала, опять столкнулся с Борей Канунниковым. Он еще более мрачный. Он не любит музыку Патти, «хотя уважает, как человека». Пошел не по своему желанию, Умка заставила. Я не нашел, что возразить – и тут меня отвлекли журналисты из «Афиши», решившие меня сфотографировать. А потом Рому.
Уже на улице увидел Васю Флоренского – и стал объяснять ему, в чем нахимичили строители трапезной. Поэтому я снимаю с себя ответственность. И все же, по его просьбе, сходу предложил вариант, как можно ее спасти...
Мы с Ромой, Лешей, Женей поехали ко мне. Ели, пили, попы говорили о Павле Адельгейме, о константинопольском патриархе, и как он прогибается под Турцию – и под нас, имеющих на Турцию свое влияние...
Но сил все меньше – и скоро пошли спать: завтра рано вставать. Женя поехал домой (в снимаемую квартиру).

***

...Как я ни устал – заснуть не смог. Это всегда так перед дорогой. Рома постучал в 7 утра. Выехали в 8-30. Солнце, довольно теплый день. Рома водит странно: не глядя кидается наперерез машинам. Я никогда не ездил с ним, он никогда не ездил в Крым – и я решил, что путешествие будет весьма стремным.
При выезде из Москвы уставший Рома попросил меня его сменить. Сперва я по привычке использовал левую ногу и жал тормоз, воображая, что жму отсутствующее сцепление.
– Проверка тормозов! – извиняюсь я.
А Рома печально созерцает, как я порчу его авто.
Но освоился очень быстро.
Да, это совсем другая машина. И 140 и даже 170 совсем не чувствуются. Хотя она с автоматом, но ускоряется очень быстро – и обгонять на ней одно удовольствие. Поэтому едем мы вполне удачно, то есть быстро – и я гораздо меньше устаю.
Впрочем, скорость имеет побочные свойства. Остановившие нас менты стали уверять, что мы превысили скорость в населенном пункте, причем, как обычно, у них не был включен радар. И, главное, никакого населенного пункта, как потом выяснилось, здесь не было. Полная разводка. По моему внушению Рома, сидевший за рулем, ничего им платить не стал и признать себя виноватым в протоколе отказался. Менты сказали, что пока мы не заплатим штраф, нас не пропустят через границу.
– Ерунду-то говорить не надо! – возмутился я.
В 5-ть с копейками мы были на границе. Мы одолели ее за час. Пока ждали – поели сыра с лавашем. Это вся наша еда. И полетели дальше.
Рому еще дважды останавливали менты – за обгон под знаком «обгон запрещен», хотя линия была прерывистая, а знака мы не видели. И оба раза отпустили, узнав, что он священник.
В наступившей ночи появилась звезда, вероятно Юпитер, которая все время висела над трассой, служа ориентиром, точно указывающим на Крым. Так и ехали на нее, словно в Писании...
В час ночи мы были в Крыму. 200 км промчались под музыку Гурджиева. В полчетвертого были на Фиоленте. На перекрестке купили вина и коньяка.
Дом темен, все спят. Спустилась Лесбия, и мы поели макароны под вино. Она удивилась, что мы доехали так быстро. Рассказала, как ездила в Керчь, как заглохла машина, как спустило колесо... Про ванину школу, где ему пока нравится. Он завел одного друга и одного врага, который зовет его «яйцо». Там же учится девочка, у которой одна рука очень короткая...
Меня качает от усталости, словно я хорошо покурил. Пошли спать. В постели я рассказал про бардак в квартире, и что Данила выкинул наш стол.
– А что ты хотел? – начала оправдывать его Лесбия. – Мы выгнали его из его квартиры – и где-то он должен жить? И если он здесь живет – устраивает так, как ему приятно.
Меня это возмутило:
– Во-первых, никто его ниоткуда не выгонял – и все было сделано с общего согласия! Этой (его) квартиры вообще не должно было быть – если бы я не стал уговаривать не отдавать все Кате (бывшей жене), как вы сперва решили... Во-вторых, совершенно не обязательно, поселившись в нашей квартире, захватить ее всю, выкинуть дорогие вещи, даже не спросив согласия!
Но Лесбия, оказывается, разрешила Даниле выкинуть все, что он захочет – и что я это, якобы, слышал. Но я, конечно, не слышал – иначе никогда бы на это не согласился.
– Тогда бы он не стал здесь жить – и мы не могли бы поехать в Крым, – возражает Лесбия.
Вот так он нас шантажирует – или мстит за то, что мы не дали ему жить на Масловке, ремонт в которой я же и делал, при некоторой его помощи.
То, что Лесбия целиком оправдывает его – не видев квартиры и даже не воображая, как она выглядит – очень злит меня. Я вскочил с постели:
– Ты выгоняла людей из дома и рвала отношения за десятую долю того, что они учинили! Но им все можно!
Мы ругаемся так громко, что пришел Кот – мирить нас. Но это не в его власти – и я ушел спать на достархан. Лесбия пришла туда следом и стала уговаривать помириться и вернуться. Она целует и обнимает, типа: видишь, как люблю! Но на самом деле она любит кого угодно, кроме меня, поэтому совсем не считается. В этом вся проблема. А я уже так настроился, что хоть пусть вообще уходит, уезжает и не возвращается! Мне надоело быть пешкой в женской игре, поддаваться на ее подписки, смиряться, оправдываться... От жизни уже почти ничего не осталось!..
Согласился примириться, но спать в дом не пошел. Так и спал на достархане. Если при въезде в Крым температура была +12, то тут +20 – и спать в спальнике очень хорошо даже без пенки, которая куда-то исчезла. И без подушки, которую не охота искать.

Я лег в пять, проснулся – еще не было 12-ти. Данила сидит с Галей на ступеньках крыльца и хочет выяснять отношения.
– Чем раньше, тем лучше, – считает он.
Он ни в чем не считает себя виноватым, повторяя аргументы Лесбии. Я уехал и, следовательно, не могу претендовать на эту квартиру! Это уже просто грубость.
– Во всяком случае, мне так было внушено...
При этом он хочет, чтобы я говорил с ним, а не с Лесбией.
– Зачем ты обсуждаешь это со своей телкой, а не со мной? – заявил он.
– Эта телка – твоя мать! – заорал я. – Как ты смеешь произносить такие слова?!
Лесбия опять бросилась его защищать, мол, он вкладывал другой смысл, что «телка» – это равно «герла», что он выразился неудачно... Но я в ярости – и сказал, что разрываю с ним отношения, и что он больше для меня не существует. И ушел к себе наверх.
Пришла Лесбия и стала пробовать что-то поправить. Ведь если я вычеркиваю Данилу – то и ее, это очевидно.
– Ну, значит, так.
– И все из-за стола!
– Нет, не из-за стола, а из-за отношений одних людей к другим, их нещепетильности, их бесконечной грубости и амбиций!
Но она очень хочет примириться. (Она, кстати, не спала ночь – и отправила Кота в школу.) Я сказал, что пока Данила не извинится, ни о каком примирении не может быть и речи. Пришел Данила и уже в более спокойной манере стал себя оправдывать. Он, мог, не мог находиться в чужом пространстве (в котором он прожил кучу лет), ему надо было что-то изменить. Он даже не догадался разобрать стол и убрать его под кровать – если он так ему мешал. Он обещал, что если мы вернемся, достать нам другой. Ну, это фигня: он и задницу не оторвет ради этого.
И еще из-за стола ему было тесно ходить...
– А теперь не тесно – когда там вообще негде ходить!
Но ему это все нравится, чего я на него давлю? Их с Катей это не беспокоит, а мы там не живем.
– Конечно, в свинарнике жить легче всего! – заметил я.
Он оправдывается, что они, мол, очень быстро уезжали – и не убрали. И не думали, что кто-то приедет раньше них. Но это лишь значит, что такое пространство их не беспокоит, а это уже явное разжижение мозгов! Кстати, он сказал, что когда предложил Лесбии выкинуть кровать, чтобы было больше места – она категорически это запретила. Чем-то она ей дорога. А стол – пожалуйста. С ней он советуется, со мной – нет. Собственно, как и она...
В конце концов, конфликт был замазан, но ничего теплого не вернулось. Да и давно уже не было. Я устал от этой семейки.
Днем «семейка» уехала на индейский пляж, а мы с Ромой пошли купаться на наш. Лесбия с нами не пошла: нет сил. Вода удивительно теплая, +25. Доплыли до того места, откуда виден грот Дианы. И Рома предложил плыть к нему. А он не плавал лет 5-6, хотя очень любит плавать. Доплыли до грота и наискосок обратно. Искупались еще раз. Спу лает, разводит людей на хавку. Но несмотря на его лай – я даже умудрился задремать под садящимся солнцем.
На улице нам показалось холодно, особенно Лесбии, и мы ушли на кухню, где выпили втроем. После чего поднялись к камину, курить гаш епископа. Сперва из трубки, потом из бутылки. Лесбия скоро ушла спать: им завтра ехать. Я присоединился к ней довольно поздно и без ласк: страшно рубило.
Ласк не было давно – и долго не будет.

Утром Лесбия отвезла Кота на Пятый, к школьному автобусу. Сборы, как обычно, только начались. Вся группа уехала в 11-ть, сухо попрощавшись.
Я разобрал и вытер стол на кухне. Почему-то это никому не пришло в голову. Съездил на Пятый за «аксессуарами» для стиралки. Потом в школу за Котом, где побеседовал с его классной, Светланой Ивановной – об уроках украинского, которые ему все же можно будет не посещать, об уроках английского (после его французского). О медицинской справке. Его тут пока хвалят (пятый день в школе). Поехали с ним на примерку «формы» в ателье на Коммунистической.
Познакомились с о. Алексеем, другом Дениса по саратовской семинарии, служащим теперь в храме на Селигере. Денис поселил его в 322. У него жена с ассирийским лицом и четверо мальчиков. Все взяли благословение у Ромы.
– Я не обращаю внимания на эти конфессиональные различия, – пояснил о. Алексей. (Рома принадлежит к греческим старостильникам.)
Рома удивлен: его инкогнито совершенно не работает. А, главное, всюду попы! А он-то считал себя на отдыхе.
...Вода по-прежнему теплая – и мы уплыли далеко от берега. А потом лежали на камнях, все более замерзая.
Ночью пошли в бубновский дом к Денису, с бутылкой вина. Тут о. Алексей и его ассирийская жена. Лена сделала картошку, салат. По случаю пятницы все было постное.
– А я и забыл, что сегодня пятница, – признался Рома, вспомнив, как ел на обед сосиски.
– Не вешаться же из-за этого, – предположил я.
– Да, из-за этого точно не стоит, – согласился Рома.
Скоро женщины ушли – и мы остались в мужской компании, от которой я отвык. Зашла речь о том, от чего люди сходят с ума. Я начал «вещать»: жизнь трагична, непредсказуема. Люди придумывают себе иллюзорное представление о ней, щадя себя и свое представление. Или вообще не думая ни о чем. И, сталкиваясь с серьезной проблемой, – оказаться в пустоте. У них словно выбивают землю из-под ног. Все привычное больше не помогает. И они или ныряют в невроз, в сумасшествие, или ищут иллюзорные подпорки, например храм или иную веру, бегут к гадалкам или экстрасенсам. Они насмерть пугаются жизни – и ищут того, кто бы их утешил...
Не надо бояться жизни. По-своему, в ней все справедливо, хотя, конечно, можно найти кучу примеров, когда кирпич ни почему падает на голову. Но это случается сравнительно редко. В основном, мы сами организуем все несчастья своей жизни.
Боятся жизни – это, так или иначе, программировать ее на несчастье. Это значит – неправильно реагировать, как испуганный водитель на шоссе...
Когда о. Алексей с женой ушли, Денис опять заговорил о траве (первый раз – еще днем). Мы с Ромой переглянулись. И Рома сказал, что у него есть гаш, подарок прихожанина на его д/р.
– Знает, что надо дарить попу! – съязвил я.
Курим опять черед бутылку, я делаю «плюшки». Трех оказалось вполне достаточно. Денис пытался играть на гитаре, даже джазок, молодец. Я тоже чуть-чуть поиграл, пока мог. Потом Денис принес плейер с колонками – и я ушел в анализ звуков, комментируя, как здесь сделана тема, например, у «Yes», и что, как у каждой великой группы, тема не дана прямо... Хоу прядет кружева вокруг главной темы, но не играет ее. Ее задает Андерсон, поддерживает ритм-секция. Люди импровизируют вокруг лейтмотива, но не дают его в лоб и открыто.
Потом слушали каких-то двух негров, тоже удивительно импровизировавших и прикалывавшихся с пением. Один вторил, но, словно, издеваясь над другим. И вдруг стал отклоняться от повтора, донося что-то свое...
Сидели до трех по-местному, когда Денис вспомнил о времени. Завтра суббота, мне не надо отвозить Кота в школу – и я расслабился.

С утра полив. Накануне мне стало лениво сливать бассейн и поливать сад. Я лишь чуть-чуть слил его с утра – а потом выключилось электричество. Налил в него немного свежей воды.
Починил удлинитель, подключил стиральную машину, для чего пришлось вешать новую розетку, с которой я провозился больше часа. Провел пробную стирку. Все прошло прекрасно.
Накормил Кота, который тусил с детьми Дениса и о. Алексея. И поехал с Ромой в город, в котором он никогда не был. Поели в «Челентано» в Артбухте. Пошли вдоль набережной до пл. Нахимова и Графской пристани. Потом по Ленина до памятника Екатерине. Рома удивлен, что улице не вернули ее прежнее название – и Екатерина стоит на Ленина. Действительно, нелепо. Но тут вообще ничего не переименовали назад, кроме Большой Морской, которая была Карла Маркса. Дошли до клуба «Бункер», поднялись на Центральный холм и зашли во Владимирский собор. Роме он напомнил византийские церкви. Показал ему «античный» храм Петра и Павла, откуда уже выжили филармонию.
По одной из лестниц спустились на Большую Морскую, прямо у Покровского собора. И по ней вернулись в Артбухту, купив по дороге вина. Роме город понравился, даже в его сталинском исполнении.
Уже почти ночью поехали в Херсонес. Вход (в этот час) свободен. Искупались в ночном море. Вода слегка светится – все же я увидел это и в этом году. Сидел на берегу, вдыхал воздух и слушал плеск слабых волн. Черные силуэты античных колонн, месяц упирается в капитель. Не хотелось уходить.
Около часа ночи опять пошли к Денису. Смиренно благодарю Лену, которая опять нас кормит картошкой и салатом. Мол, мы живем по-холостяцки, холодильник пустой. О. Алексей предположил, что мы не любим готовить. Рома согласился, что – да, не любит. Ему готовит приходящая послушница, живущая по соседству.
Денис и Алексей вспоминали свою саратовскую семинарию – какая была хорошая, пока оттуда не прогнали всех светских препов. И не наполнили патриархийными. Какие были сердечные отношения! Они помнят препов по фамилиям. Там даже была рок-группа – и давала концерты!..
Я вспомнил Саратов 89 года, нашу выставку, музей Радищева. Денис снова вспоминал Кубу, Рома – Грецию. А Алексей рассказывал про свой приход на Селигере. Я рассказал, как мои родители чуть было не купили там дом – и описал нашу поездку в 88 году.
Люди заговорили о мясе, шашлыках, что лучше: баранина или козлятина? И о том, что гришины друзья распространяют слухи, что я ел курицу. Зачем люди делают такие вещи? Я еле терпел, а потом стал говорить о бойнях. Выяснилось, что никто из них не забивал животное и сомневается, что мог бы то сделать. Им не хочется даже представлять, как это происходит. В этом все проблема. Вот Шуруп увидел – и стал вегетарианцем. Как и Лев Толстой.
Меня, однако, сильно рубит, и скоро мы разошлись.

К достижениям лета: пропал живот. Не то чтобы это был «живот», но торчал больше, чем теперь.
...Днем сделал в кухне новую розетку – теперь для холодильника. Проштробил стену комнаты, пробил дыру из нее в кухню, вырубил отверстие для коробки, засунул и подключил провод – и замазал все алебастром. Получилось вполне прилично. Съездил в магазин на котовом велике, пожарил картошку и сделал салат.
Купались голые на камнях. Рома решил, что пустой пляж может претендовать на имя нудистского. Было приятно грести на спине, глядя на садящееся солнце, и ощущать избыточную силу – и оттого лупить по воде с еще большим остервенением, чувствуя ее сопротивление.
Позвонил Вася Алексеев и спросил: можно ли заехать им с Яшей Севастопольским?.. Если приедет Хорошая с семьей – тут опять будет нехилая туса.
Коту – пока по соседству куча детей – все ништяк. Он то здесь с ними играет в игры на компе, то с ними же купается в бубновском бассейне.
Вечером позанимался с Котом английским. И лишь после этого мы пошли на отходную о. Алексея к Денису.
Православные пили и рассуждали об особенностях облачения тут и у греков, о литургии, которую о. Алексей служил сперва в пустом храме, еще о чем-то таком. Выяснилось, что он знает Германа Стерлигова, к которому зимой ездил Леша DVD, изучая возможность стать попом в его помещичьем хозяйстве.
Когда батюшка с женой и детьми ушли – Денис вспомнил про продукт. И мы дунули из бутылки. Теперь Рома стал вспоминать про траву, которую растят на Афоне. Он лишь видел ее, не пробовал.
Оказалось, что его приятель юности Джон – старший брат Нильса. И что Денис слышал разные истории о Москалеве, хотя не знаком. Слышал их от сестры Васи-Шамана, прекрасной риэлтерши, которая ходила к Москалеву на его суфиские курсы – и одновременно была возлюбленной Алхимика. Не последние люди в Системе.

Мне требуется вызов или чей-то заказ, чтобы начать делать что-то серьезное. Так и контркультура чувствовала заказ времени. Все были гении, потому что их перло от общего сочувствия. От них чего-то ждали – и они это находили.
Должно что-то случиться, что удесятерит мои силы. Я превращусь в берсерка этой темы, я протопчу ее насквозь, как стадо слонов. Но я должен поверить – в себя, в нее, в то, что это надо сделать. Вся проблема – в мотивации.

Встал в семь и отвез Кота на Пятый к красному «икарусу», на котором он поехал в школу. Чувствую себя простуженным, хотя день довольно жаркий, +28. (В семь утра, впрочем, было +21.) Не очень удачно пытался поспать. Потом что-то неотчетливое делал. Рома встал аж в три часа дня.
Я поехал за Котом в школу – по его вызову: он не хочет оставаться на продленку и ждать до шести, когда его заберет «икарус» до Пятого. Делал обед. Вечером пошли с Ромой в Георгиевский монастырь. Видели настоятеля, который решил не обращать внимания на мои шорты. А тетенька даже пустила посмотреть часовню Андрея Первозванного. Новый храм перегораживает самый лучший вид на нее. Часовня Рому впечатлила, зато он устал от спуска на Георгиевский пляж. Солнце уже село. Доплыли до скалы Св. Явления. Путь по острым камням босыми ногами к кресту тяжко дался Роме. И он предложил быстро возвращаться. Действительно, стало почти темно. Но вода и вечер удивительно теплые.
– Тяжек путь к кресту, – сказал я.
– Да, Via Delarosa, – ответил Рома.
На берегу темнеет пятно верного одинокого Спу.
Наверх шли в полной темноте, лишь Луна, когда не скрывалась в облаках, освещала лестницу. Долгий путь до дома. Рома совсем вымотан. А я с каждым днем все крепче и здоровее, несмотря на простуду.
Что ж, если больше нечем похвастаться, то буду считать, что это лето посвящено культуризму и восстановлению здоровья.
Ночью под вино и коньяк по предложению Дениса смотрели «Изображая жертву» – самый гениальный из отечественных фильмов последних десяти лет. Странно, что Денис, живя здесь, в провинции, держит руку на пульсе, все так или иначе знает или слышал. Он иногда переигрывает в смирение, но он совсем не прост.

Во вторник Рома предложил съездить в Балаклаву. На набережной сели на кораблик. Перед отплытием на борт забежала болтливая бабка с кучей стриженных детей – и устроилась рядом.
От Золотого пляжа за полчаса дошли до Инжира. Это мой любимый маршрут. Запах моря, можжевельника и сосны – кажется, это сразу сделает тебя здоровым. Увы, я не могу совершать этот путь с Лесбией.
На Инжире почти нет людей, спокойное, теплое, очень чистое море, в котором мы купались голяком, как и все тут. Камни раскалены от солнца – и я пытаюсь вылечить свое горло, которое дико болело с утра.
Позвонил Кот и потребовал, чтобы я забрал его из школы. Но это никак невозможно.
Это вообще мое любимое место, и каждый раз обратный путь кажется обломом. А тут еще отходит последний кораблик – и мы почти бежим по прибрежным камням, отчего я здорово разбил палец на ноге, а Рома вообще упал. И зря спешили: потом еще десять минут ждем отплытия – в компании группы немцев и пары, вроде, из Польши.
На Серебряном в кораблик загрузилось столько людей, что мы стоим на карме плечо к плечу. А чайки рассекают за кармой, как положено.
В Балаклаве взяли по пиву и кукурузе. Подошел парень и спросил, глядя на тачку: «Из Питера?» Оказывается, он тоже. И тоже купил «пежо» этой модели. И хотел обсудить с нами дорогой предмет.
На Пятом взяли Кота. И он сразу стал хвалить иномарку и ругать нашу машину. Это в его стиле.
Ночью мы с Ромой устроились культурно отдохнуть за домом. Рома курит трубку, пьем вино. Вдруг с гитарой зашел Денис. А следом приехали Вася Алексеев и Яша Севастопольский. Вася с гитарой, Яша с банджо... Вася съездил с Кентис в Москву и вернулся – зарабатывать с Яшей деньги. И они играли в Севасте весь день.
Денис заиграл – и тем спровоцировал музыкантов. Яша поражает виртуозностью. Вася сомнамбулически держит ритм. Денис иногда ведет партию второго соло – у него отличный слух.
– Прямо «Saturday’s Nights in San Francisco»! – сказал я.
Яша все время воспитывает Васю, указывает ему на ошибки, хотя и сам порой ошибается. Это потому, что у них есть вещи, еще не вполне освоенные, объясняет Яша.
Ветрено, хотя и тепло. Мы сидим за столом, время от времени переходя от вина на продукт. Даже попыток не было взять гитару – после таких мастеров. Вот ведь дал Бог людям талант! И при этом всю молодость Яша работал кочегаром.
Яша поставил на компе диск, где он играет с Сучилиным, а тот учился в школе Фриппа – и подарил его жене тряпичных матрешек для чайников. И получил взамен какую-то фрипповскую педаль. Теперь злоупотребляет ею.

Ночью прошел небольшой дождь. Погода явно портится. Я чувствую себя не ахти, видно, все же продуло вчера на улице. Полдня делаем с Ромой еду: он аджап-сандал, я – лобио. Колю мелкие, купленные накануне орехи – и ругаю их на чем свет.
Съездил за Котом в школу, как почти каждый день. На обратном пути купил разливного муската.
Вечером пошли в сторону «Каравеллы». Ножницами по металлу я срезал табличку «Посторонним вход запрещен» и выкинул ее с обрыва. Дыра, сделанная мною летом, все еще цела, и мы смело устремляемся через нее. Зато с другой стороны она уже заделана – и из ближайшего домика выходит сторож и начинает угрожать, что я, мол, могу получить и по мозгам, за то, что режу заборы.
– Резал и буду резать! – огрызнулся я. – Я уже говорил тебе в прошлый раз, что заборов на Фиоленте не будет!
Он ответил, что ему пофигу, что я делаю, но надо потом снова заматывать.
– Вот и не трать силы, – ответил я.
Но резать на его глазах не стал, и мы пошли в обход, через соседний участок, который снова замотан колючкой. И когда я срезал ее – из ближайшего дома выскочил старик и начал материть меня – с угрозой нанизать на вилы. Вместо вил он схватил здоровый камень и замахнулся.
– Очень испугался, – сказал я ему. – Давай, кидай!
Но он лишь ругается в бессильной злобе. Это, мол, его участок, но неосвоенный.
– Но мне надо где-то идти, раз «Каравелла» закрыла путь. Почему не пройти через заброшенный участок?
Старик настаивает, что я должен уважать частную собственность. Но если ему 70 лет, как он сам сказал для моего устыжения, то, значит, должен помнить со школы, что собственность – это зло.
– Чему вас учили?
Я совершенно спокоен и дивлюсь его немотивированной ярости. Так ведь и кандратий хватит. Не сказал ему ни одного грубого слова – но это ничего не изменило. Ну, и хрен с ним.
Спустились на Виноградный мыс, посмотрели Вход в Ад и скалу Олень. Ветер, море бурлит под нами.
Обратно пошли через «Каравеллу». Взрезал проволоку, ожидая появления сторожа и его собаки. И еще Спу лает на мои действия – или оттого, что я медлю и никак не иду дальше (сам-то он уже пролез)... Я напоминаю себе партизана, пробирающегося на вражескую территорию. А Спу выдает меня. Проделал огромную дыру, как в прошлый раз. И мы спокойно прошли. Отодвинули бы они забор от набережной – и проблема была бы решена.
Ночью снова зашел Денис с портвейном. Приехали из города музыканты. Но концерта не было – слушали диски Яши и в меру выпивали. Я чувствую себя все хуже – и скоро ухожу как бы спать, хотя еще некоторое время посидел в интернете.

Ночью и утром совсем плохо. Еще и похолодало. Даже надел штаны. На Пятом, куда отвез Кота, купил ампиокса. Хорошо, что вчера нашлись две таблетки.
За завтраком я сравнил нашу жизнь здесь с Афонским монастырем: у нас даже собака «мужской породы». И ничего – живем и ни в ком не нуждаемся.
...Кто бы мог подумать, что жизнь без женщин может быть так хороша?!
Всей тусовкой поехала в Ялту. (До этого съездили и привезли Кота.) На Пятом нас остановили менты – за движение не в том ряду! (Сперва появился второй ряд, потом он внезапно перешел в ряд на поворот, а потом появились менты.) И тут выяснилось, что Рома забыл все документы. Я отдал гаишнику свой паспорт – и мы слетали на Фиолент. Мент затребовал 400 гривен: их в машине много, надо делить на всех. Я долго вел с Ромой разъяснительную беседу – но он не внял и все же заплатил эти непомерные деньги.
В Ялте парканулись, как всегда, у крематория.
Ялта в вечернем солнце была симпатична. И куча народа, как я и ожидал. Зашли в греко-католический собор. Все же он очень красив. Красивый алтарь-орган. На входе висит предупреждение, что в собор нельзя входить в спортивных трусах. А в простых – можно?
На набережной нас встретил человек Леша из Гурзуфа, с которым мы виделись в Ласпи, и олдовый Сережа, друг Яши. У него жена работает на ВВС. Он начал гнать про неизбежность войны России и Украины. Я такое уже читал на украинских сайтах. Полная дичь! (!!! – комментарий из будущего.)
Яша хотел познакомить и с человеком Хендриксом из Гурзуфа, который рассказывал, как когда-то познакомился с Макаревичем – споткнувшись на пляже об его ноги. «Чего ноги тут свои разложил?!» – заорал он. А Макаревич: «Ой, не бейте меня, я на гитаре умею играть!» – «Ну, сыграй, посмотрим»...
Но Хендрикса пока нет.
Яша и Вася ищут место на набережной, где они будут играть, а мы с Ромой пошли гулять по городу. На городском пляже Рома искупался, а я сидел на камнях... Герла еврейской наружности с ребенком что-то пишет в тетради. У нее есть еще и рисунки. Зато она строит весь пляж, чтобы тут не курили. И ее слушаются. Я бы ее послал. Жаль не курю.
Дошли до конца набережной, прошли по городу. Тут многое изменилось, куча домов снесена, стоят новые. Скоро от Ялты ничего не останется. При этом все еще попадаются курятнички из былых времен – и в них сдается каждый метр. Вход с улицы. Из кафе доносится Джанис. Не смогли не зайти, но цены слишком кусаются.
Позвонил Яша и спросил, когда мы вернемся? Они, мол, уже кончают. Нашли их у гостиницы «Ореанда». Теперь на набережной куча музыкантов, целые струнные квартеты, люди из Латинской Америки, настоящие кубинцы с разнообразными дудками и супер-аппаратурой, трубачи и гармонисты... И куча пипла с довольно тупыми лицами. Леша предложил нам сок. Сам с художником из Питера пьет вино. Рядом – девушка из ларька, что дала нашим музыкантам стулья. Не думаю, что они собрали много. Их тут и слышно было плохо. И конкуренция. Мы постояли, послушали, выпили вина из заранее купленной бутылки.
И в восемь поехали домой.
Дома я занялся готовкой. Параллельно делаю с Котом английский. За обедом говорим о Нибелунгах, греках, Крыме, музыке. Ее же и слушаем.
Позвонила Хорошая из Симеиза. И зачем она мне тут нужна? Да и свободных комнат нет.

У камина Рома рассказал историю про приятеля Ваську из известной мне группы «Спасение» (спасала питерские дома от сноса). Его жена Ира не имела детей – и поехала в Индию, где был некий храм, в котором богиня Кали выполняла желания. И она попросила о ребенке. И, вернувшись, забеременела...
Потом в электричку, в которой она ехала, врезался трактор. Потом Ваську сбил на машине пьяный мент (не насмерть). Потом она сама на девятом месяце свалилась со своей машиной в кювет – и убила своего отца: ветка дерева через открытое стекло пробила ему сонную артерию...
Ребенок, однако, родился нормальным, светловолосая здоровая девочка.
Я предположил, что так местные боги мстили этой Ире за то, что она обратилась к чужим. Или в стиле Эдгара По – когда она вырастет, цвет волос ее вдруг изменится на черный – и скоро она станет напоминать индуску, а потом и саму жестокую богиню...

Весь день дул ветер, с утра пасмурно, вообще холодный день, +16. После обеда сходили с Ромой на мыс. В сумке как обычно ножницы по металлу. Около военной части нас остановила герла с собакой и в военной форме. Начала она грубо, кончила довольно вежливо. И это было то, что заставило меня отступить и пойти в обход части.
Ветер и холод. Первый день хожу в длинных штанах. Не припомню такого холодного сентября.
Вечером Рома предложил «куда-нибудь» поехать – и мы поехали на 35-ую батарею. И были одни на всем пляже. Легкие волны и теплая вода. Рома купался голяком и очень долго. Я сидел на камнях со Спу. Легкие все же живут отдельной от меня жизнью.
– Это мое лучшее купание! – сказал Рома, выйдя из моря.
А кажется, что сезон точно закончен.
Ночью смотрели «Весь этот джаз».

Устроил Роме последнюю большую экскурсию...
С утра у него болел живот, и путешествие было под вопросом. Погода неяркая, но ветер поослаб. Слегка брызнул дождь, потом появилось солнце.
И мы все же поехали, купив на Пятом на рынке продукты, которые опять «дык». Жильцы-музыканты выдали на них 20 гривен. Не густо.
Около Мангупа температура вдруг поднялась до 27-ми.
Я хотел пощадить Рому и повести его наверх от поселка, по пологой тропе, к тому же через лес. Я никогда еще с этой стороны Мангупа не поднимался – а лишь с той, где теперь монастырь.
И я смело увел Рому вверх по неизвестной тропе, а потом решил еще и срезать, прокладывая путь через лес. Красные листья скумпии. Представляю, как тут будет красиво через месяц. А пока тут словно еще весна, тихо и свеже, пахнет сосной.
Наконец, мы дошли до края плато, откуда я увидел свою ошибку.
Как я мог так ошибиться?! Вот же Мангуп – перед нами, четыре огромные пальца в небе! То есть мы попали аж на соседнюю гору...
В довершение – заблудились, потеряв вообще всякую тропинку. Прем сквозь бурелом, Рома отстает. Я порвал рубаху, сучья хватают за волосы, как Авессалома. Наконец нашли старую большую тропу, по которой спустились вниз.
Рома сказал, что не отказался бы поесть, даже готов на труп животного.
– Зачем же так себя мучить? – спросил я.
И предложил сперва искупаться в озере. И первый полез туда ню. Вода холодная и зеленая, озеро глубокое. За мной полез Рома, питая сомнения: не побьют ли нас? Тут на берегу есть одна компания, но ей не до нас: девушки потащили «топить» парня, он толкнул одну из них – и она полетела с невысокого обрыва головой в озеро – и нехило расшиблась.
А мы завалились на достархан в ближайшем татарском кафе. Такой отдых я люблю больше всего. Выпили заслуженного пива. Я заказал себе какие-то янтыки с сыром, Рома – шашлык. После чего восхождение в гору стало для него исключительно мучительным. Ибо – мы все же пошли на Мангуп, по правильной, но все равно крутой тропе. (За которую нам пришлось уплатить 10 гривен с человека.)
Он то и дело тормозит и просит отдохнуть, хотя уже полседьмого, и скоро стемнеет.
– Деньги уплочены, надо идти, – вдохновляю его я.
Дошли до древней, заплетенной плющом стены. Видны руины башен. За стеной началось караимское кладбище. Никогда здесь не был.
В семь мы вышли на плато и оказались на «новом» раскопе, который начинали делать два года назад, когда мы тут ночевали. Я стараюсь запоминать дорогу, чтобы найти ее даже в темноте. (Как выяснилось – напрасно.) Главное – хочу показать Роме цитадель и Дырявый мыс.
Тут растут длинные желтые растения (асфоделина?), трава, которая выросла у нас во дворе. Я понял, как оно туда попало: Лесбия выкапывала здесь всякие мхи и камнеломки – и вместе с ними прихватила зернышко этой травы.
Встречный человек спросил: не на Сосновый ли мы? И приглашает туда на тусовку. Он решил, что мы тут живем. Потом то же самое спросила компания девушек с вещами – удивившихся и тому, как мы быстро поднялись, и тому, что мы собираемся сегодня же спуститься. Полная луна в руинах Цитадели, перечеркнутая облаками. Тишина, трели цикад. На Дырявом мысе Рома увидел огоньки поселка, куда нам надо вернуться.
– Так далеко! – тяжко восклицает Рома.
И вот тогда случилось самое плохое: я потерял дорогу. Какой-то местный парень снова спросил: не на Сосновый ли мыс мы идем? Он уверен, что мы уже прошли нужный поворот. Но сколько я ни искал в темноте дорогу согласно его объяснениям – ничего не нашел.
Но! – направив стопы на голос людей, нашел группу под руководством человека, который гордо сообщил:
– Я выведу, я Леший!
Я сперва заартачился идти с группой, но скоро понял, что сам дорогу вряд ли теперь найду.
Мы подождали кого-то еще, кто захочет спуститься – и проводник повел нас всех вниз. «Женский источник», караимское кладбище, крепостная стена – все в полной тьме. На всю группу один фонарь. Парень светит себе и герле фотоаппаратом. Мы с Ромой светили себе мобильниками. Света еле-еле, но вокруг мечется герла в фонарем и подсказывает, куда идти...
Спуск казался бесконечным. Вроде и не Эльбрус, а похоже. Ноги еле идут.
Внизу я громким криком поблагодарил спутников героического спуска. В татарском кафе мы взяли воды.
– Ты живой? – спросил я.
– Живой, но наполовину, – ответил Рома.
Поэтому назад машину вел я. И за новой развязкой у Севаста меня стопят менты. Якобы 81 км/ч под знаком 50. Но у меня не было и 70-ти.
Я назвал их сказочниками и отказался что-либо платить. Жаль, мы не включили анти-радар. Они попросили эмиграционную карточку. А она в паспорте, а он – дома. Гаишник стал грозить, что отвезет в ближайший райотдел милиции.
– Давайте, – ответил я.
Тогда он предложил, что мы сами привезем карточку, но оставил себе мои права. Пришлось еще раз ехать. На повороте на Пятом стоят и стопят Яша и Вася. Так и знал, что встречу их. Они стоят уже давно, никто не берет. Довезли их до дома – и назад к гаишникам.
Времени уже пол-одиннадцатого по местному, но Кот не спит. Он все как бы болеет и два дня не ходит в школу.
Ночной разговор. Вася и Рома вспоминают некоего Литла из Питера, Рома и Яша – Ришелье. Так и гоним телеги и истории, хоть на всю ночь...

Думаю о Лесбии и наших отношениях. Иногда не могу от этого спать. Жду напрягов после ее возвращения. Все будет не так, и надо будет делать то и это, чтобы ей было более комфортно. Я как-то отвык от нее за три недели. Она от меня, думаю, тоже. А ведь была мечта о полной слитности, едва не полной идентичности, готовности отказаться от эго, пустить в себя другого. Не выходит.

Погода с утра плохая, я попрощался с Ромой.
Днем вышло солнце, потом опять пасмурно.
Отвез Яшу и Васю на их концерт в Учкуевке. Яша договорился с хозяином кафе «Эврика», где-то в интернете разместил рекламу, назвав мероприятие «Блюзовым фестивалем»! Кот, проскучавший вчера весь день, поехал с нами. Заехали в самый зад Гарпищенко, чтобы забрать комбик и гитару у какого-то яшиного знакомого.
В Учкуевке над морем ходят темные тучи. Море слегка бурлит, и народа минимум. Купил себе и Коту по чебуреку. И мы пошли купаться. С нами пошел Вася, который вообще купается в Крыму второй раз. Признался, что уже устал...
Море все еще теплое, не меньше 22. Пока плавал – стало накрапывать. Небо бороздят чьи-то истребители.
Познакомился с хозяином кафе Русланом в белом костюме. Это открытое кафе с минимальной закрытой частью. Надеюсь, что не ливанет – на пипл, который должен прийти.
Но никто не идет, и концерт все откладывается. А ведь это было объявлено, как фестиваль, то есть должны были быть и другие музыканты. Но нет ни их, ни слушателей. Пришла лишь рыжеволосая девушка Тоня, снимающая в Севасте квартиру, и местный молодой человек Кирилл из Голландии (местной же). Это говорливый энергичный меломан. И все! Для них, для нас с Котом и для сотрудников кафе и был устроен концерт.
И почти сразу перегорел адаптер комбика. Но Руслан принес свой от DVD-приставки, который неожиданно подошел. На звук пришли еще несколько гуляющих.
Кот заказал себе картошки и салат – и слупенил все практически один. Хозяин угостил нас зеленым чаем.
Музыканты играли, как часто бывает, чем дальше, тем лучше. Яша и правда мастер, жаль, не играет своего.
Включили свет. Вид «сцены» со сложенными стульями и столами – совсем китчевый. Кот сказал, что устал и снова плохо себя чувствует. Я спросил музыкантов: будут ли они продолжать или поедут? Мне сегодня еще встречать Лесбию. Они решают ехать. Руслан сетует на неудачу, мол, погода...
– Первый блин комом, – сказал я.
Ему все понравилось, и он хочет продолжить подобные концерты следующим летом. Я увожу всех музыкантов и всю публику: Кирилла до Голландии, музыкантов и Тоню до Пятого, ибо они решают ночевать у Тони в центре, хотя я и не гнал их из своего дома. Завтра они собираются в Одессу – если не решат поехать с нами в Коктебель на джазовый фестиваль, где якобы будет выступать сам Арчи Шепп.
Мне кажется, я сделал все, что мог. Полдесятого – и никакого обеда. Сделал еду Спу. Посмотрел что-то в сети – и поехал на вокзал за Лесбией. И тут начался настоящий ливень, хотя все еще +21.
Поезд почти пуст, никто сюда не едет, хотя в Москве было +5, пять дней дождей, рассказала Лесбия. Еще она рассказала про свою маму, состояние которой внушает ей самые мрачные прогнозы. Про своих студентов, пришедших с ней попрощаться, про Пуделя и Лешу DVD, который примирился с Леной, но на довольно странных условиях: пореже видеть друг друга. Хочет приехать сюда в конце месяца.
Из остатков прежней еды я сделал обед. Вино и коньяк, которые я купил заранее. Общаемся спокойно, словно мои опасения были напрасны. Я даже не испугался спросить, как ей показалась квартира? Самом собой – ничего страшного. Ну, и ладно.
...Мне сейчас не так сложно добиться, чтобы кто-то полюбил мой дух. Но вот чтобы кто-то полюбил мое тело... А оно ведь тоже хочет любви. И это может сделать только женщина. И в этом вся проблема.
Поэтому не стал ничего откладывать. Кровать гремела о стену и батарею. Хорошо, что в доме первый день никого нет. Зато до боли подсадил орган. Все же перерыв в месяц имеет значение. Надо более щадяще...

Утром Лесбия не встала, поэтому я отвез Кота на Пятый. Льет то слабее, то сильнее, +18, ветер, но еще не ураганный. Пытался еще поспать.
Днем Лесбия стирает в новой стиралке и вешает белье. Поехали на Пятый, где она осталась на рынке, а я поехал за Котом в школу. Настроение так себе: раздражает и она, и Кот, который без конца болтает. И жалуется Лесбии, что я запретил ему игру «Сталкер», где сплошное насилие. Я цитирую ему настоящего «Сталкера». И еще он не хочет ехать в Коктебель, где нас ждет Кравченко. У Феди завтра день рождения. А еще джазовый фестиваль.
Довольно зло спорим с Лесбией о протестантизме и англиканстве. Она считает, что пуритан заставили уехать из Англии в Америку католики, которые вновь пришли к власти. Она уверена в своих знаниях,  считает, что англиканство и протестантизма – одно и то же. Поэтому – как же англикане могли преследовать пуритан?
– Англикане не считали себя пуританами, загляни в Википедию! – посоветовал я.
Она парировала, что Википедия вечно пишет чушь и ей нельзя верить. Но все же залезла в нее. Ругалась, издевалась, фыркала – и, по сути, как всегда не признала ошибки и не извинилась за нее...
Тут снова начался дождь, да такой, что возникли сомнения в возможности умкинского концерта в «Зеленой пирамиде», на который она вчера пригласила.
За обедом с очень вкусным сырным супом я выпил водки – и в Херсонес повела Лесбия (Кот остался дома – смотреть фильм «Сталкер»). Она все время теряла дорогу, отчасти потому, что льет как из ведра, ничего не видно. Никогда я еще не видел такого в Крыму.
Народ в «Пирамиде», как ни странно, есть. И тут практически нет дождя. Несколько раз начинало что-то моросить. Плюс ветер, но не смертельно. И концерт получился живой и веселый. Пьяный Фурман лез обниматься и даже целоваться. И подпевал Умке. Она пригласила человека Андрея петь песню про «покупая траву» и герлу с ребенком из Москвы – петь блюз. Мы раздали пачку «Райдеров». Умка вписала к нам молодого волосатого Гришу из Москвы, оказавшимся аспирантом Мехмата МГУ.
Он не ест сыр, не пьет, не курит – совершенно любавинский кадр. Впрочем, за обе щеки уплетал сырный суп. Ночью у камина говорили с ним о Фоменко, Кастанеде, Стругацких, которых любят все технари, вообще о вкусах технарей...
А льет без перерыва – и шквальный ветер. Что творится с погодой? Одно утешение: в Москве еще хуже.
И еще: позвонила мама: у отца вчера была температура 40,5, чуть не умер, увезли в реанимацию. Сегодня, вроде, лучше. Она плачет. Да, вот такая жизнь. Точнее постепенное ее угасание.

***

...Пока ждал Кота у школы, обошел ее и осмотрел окрестности. Что видят дети, выходя из нее? Помойку с горящим мусором, вытоптанные газоны, пустырь, поломанные заборы, асфальт. А задумано когда-то было хорошо: огромная территория, спортивные площадки, газончики с цветами…
На Пятом километре искал подарок. Купил «Белый мускат Красного камня», 150 гривен за бутылку, самое дорогое, что у них было. Поэтому мы выехали в Солнечную Долину, к Тане К. и Феде П., у которого сегодня день рождения, ближе к пяти. 205 км, три с половиной часа. Много времени, как обычно, съел Симферополь. Кот предсказуемо ропщет, что его сумасшедшие родители тащат его неизвестно куда, где нет детей и игры «Сталкер»! Несусь как могу быстро, чтобы попасть засветло. В Грушевке я ухожу в сторону гор. А потом с петлявой дороги открывается то, про что Кушнер сказал: «Я рай представляю себе, как подъезд к Судаку». В раю еще было светло, а в Солнечной Долине уже нет. И я плутаю по ней, не находя дом. У Феди выходило как-то все слишком просто. Звоню по мобиле, потом еще раз – и, опаньки, мы на месте!
Одноэтажный белый дом с черепичной крышей на окраине татарского села. Рядом стройка другого дома, фединой мамы, поэтому участок наполовину стройплощадка, с которой не до конца исчезли следы рабочих и работ. Мимо идет дорога к морю. Кирпичный пол, лакированное дерево снаружи и внутри, ниши вместо шкафов. Дизайн, планировка – просты, лаконичны и красивы. Сразу хочется что-то сделать в своем доме.
У Коры, собаки Феди, течка, и это создает проблему со Спуки. После доджей – довольно тепло, все сидят на улице, где между домом и невысокой стеной поставлен стол. У стены скромный цветник типа клумбы. Федя в феске и татарском халате – чистый турок: массивный, круглолицый. Наряд ему очень идет! Я поздравил его с домом и с днем рождения.
– Дом еще не намолен, – отвечает он, имея в виду, что он еще не пропущен через многолетний поток гостей.
Зато он сделан по запросам хозяина и сделан хорошо, это сразу видно. Только участок гол. Лишь несколько саженцев сидят в сухой  каменистой земле усилиями Тани. Она же нейтрализует Кота, поставив ему «Звездные войны» на хозяйском компе.
Федя уже пьян. Из-за этого Таня на взводе. Много месяцев в Крыму она держала его в завязке, зная, что, стоит ему сорваться, и его уже не остановить.
Федя – своеобразная личность: внук известного советского драматурга, наследник дома Габричевских в Коктебеле, в котором бывал Бродский, совладелец роскошной квартиры в Москве, с подлинным – ой, боюсь соврать – на стене. Он закончил классическое отделение филфака МГУ, где и познакомился с Таней. Второй раз они столкнулись относительно недавно в «Политическом журнале». Тогда и начался их роман. Пару лет назад он стал строить свой дом в Крыму, чтобы отделиться от мамы, Ольги Сергеевны, яркой тиранической женщины. Таня оказалась для Ольги Сергеевны чистой находкой, ибо попыталась сделать невозможное: бороться с федиными запоями. Они провели в Крыму зиму, в новом доме, вместе писали сценарии для сериалов. Федя писал и что-то свое, небольшие пьесы, кстати, очень небездарные. Но стоило ей уехать в Москву по делам или поссориться с Федей, а ссорились они часто, – он немедленно запивал. Любил ли он ее? Трудно сказать. Она была сиделкой при нем, помогала найти заработок, помогала достроить и обжить этот дом, была бескорыстна и терпелива… И при этом у нее не было иллюзий насчет его верности: однажды она случайно наткнулась на его электронную переписку с питерской барышней… Казалось, что он специально доводит ее, чтобы она, наконец, ушла, а он нашел кого-то другого. Да и властная старосветская, старобогемная Ольга Сергеевна не жаловала ее, находя в ней серьезный недостаток, состоящий в том, что если Таня и Федя поженятся, то однажды Таня унаследует все (как в свое время сама Ольга Сергеевна)! О чем Таня думала меньше всего. У Феди, кстати, был сын от первого брака, чьи права на наследство Ольга Сергеевна, вероятно, и хотела защитить от коварной Тани.
И, как назло, скоро Таня снова должна ехать в Москву! Что тут будет, когда она уедет, ей не трудно представить! Особенно с тех пор, как в доме поселился старый друг Феди еще по Универу, тоже Федя – «американец» (по месту теперешнего жительства), преданный любитель крымско-алкогольного стиля жизни.
Два года назад благодаря Тане мы побывали в коктебельском доме. Ольга Сергеевна, полная живая женщина в широком красном платье, державшемся на одной груди, которую (не грудь – не только грудь!) писал сам Альтман, провела для нас привычную экскурсию. Она была приветлива, весела, сыпала именами гостей дома: весь цвет культуры, лучше не бывает, – все это среди картин и росписей Натальи Северцовой, ее приемной матери, супруги Габричевского (который дружил с Волошиным, – вообще между двумя домами существовала тесная связь), ругала современный Коктебель – и упомянула о покупке участка в татарской деревне Козы, как она звала Солнечную Долину. На этом участке с уже выстроенным домом мы теперь и находились.
У Тани ужасный кашель, сродни чахоточному – от беспрерывного курения.
Гости: 73-х-летний Василий Львович Бруни, внук Бальмонта из Судака, колоритный старик слегка мужицкого вида, Андрей, 60-летний московский архитектор (полный, седой, бородатый, в тельняшке под моряка), Федя Блюм, тот самый «американец», довольно монументальный моложавый щеголь, гладкий, сытый, легкого и дурашливого нрава. Ненадолго заходят татарские соседи, мать и сын. Федя-американец беспрерывно частит словами и острит. Я хвалю работу архитектора, автора наблюдаемых объектов. Архитектор тоже уже в «крымском» настроении, то есть в расслабленной немногословной медитации. Тем не менее, нам удается завести разговор, который был прерван Федей-американцем, вздумавшим петь. Петь он стал до кучи по-итальянски, «дядя Вася» его поддержал по-русски. На Тереке и казаках я ломаюсь. Федя-американец объясняет, что надо снисходить к тому, что все знают очень мало песен. А если люди хотят петь за столом!..
– Ты не любишь песни за столом? – изумился он.
–  Я предпочитаю магнитофон...
К тому же я не люблю, когда кто-то навязывает стиль застолья. 
Лесбия и Таня исчезают, так весь вечер. Я предлагаю попробовать «Красный камень», одно из любимых вин здравствующей английской королевы. Ничего подобного я не пил: оно плотное, почти как мед, пахучее, тягучее! Увы, гостям и хозяину уже было все равно, что пить, хоть мускат, хоть самогон из свеклы, лишь бы градус, одна малопьющая Лесбия нашла вино замечательным.
Я спросил дядю Васю: как он оказался в Судаке? И в ответ получил красивый рассказ с богатой исторической подоплекой. Он связал в один период и себя, и Судак, и два поколения родни. Судак сразу стал толще на современность, которой мне в нем не хватало. Василий Львович не пошел по стопам всех своих родственников, а стал просто геологом, был там, где никто из нас не был (и не будет), делал то, что хотел, и даже советская власть не могла ему помешать. В Судак привез его отец, еще почти младенцем, до войны, и с тех пор он не расстается с ним. 
Вероятно, из вежливости дядя Вася склонил внимание к моей, столь отличной от его, жизни. И он признал ее, даже, может быть, больше, чем она того заслуживала. Впрочем, он постоянно повторяет, что хочет напиться – и честно старается, но у него не выходит:
– Это у нас порода такая! – смеется он. – Я весь в деда! Тот тоже никогда не пьянел.
Оба Феди пьянеют гораздо быстрее его.
Певшие вместе дядя Вася и Федя-американец вдруг ругаются: Федя-американец заявил, что весь Крым – помойка, и единственное отрадное место – дом Феди. Это было вроде тоста, однако Василий Львович назвал его мудаком.
– Пошел ты со своими брунивскими вые…онами! – взвился Федя-американец, первый раз став серьезным.
Наверное, комментировать тост в подобных выражениях (насколько бы они ни соответствовали делу) было лишнее, зато это стало моментом истины: люди сразу раскрылись. Федя-американец обижено ушел в дом.
Именинник воспользовался агрессией, внезапно вспыхнувшей за столом, и внес свою лепту. Теперь о чем бы ни заходил разговор, он все называл либо говном, либо х…ней – крылатым выражением филолога. Архитектор почувствовал себя не на месте – и от греха ушел. Я бы тоже ушел… Не ушел только из-за дяди Васи – поглядеть, как он пытается спасти безнадежную ситуацию, которой, отчасти, он и был виновник.
Дядя Вася остался невозмутимым. По нему было видно, что он не привык проигрывать. Федя для него знакомый мальчишка, впавший в дурняк. И он хотел понять, что творится с Федей, почему он так отвратительно настроен? Надо, чтобы Федя смотрел на жизнь менее мрачно, ведь все хорошо!.. – убеждает он.
– А что хорошего?!
– Как что хорошего?! Например, как тебе повезло с Таней!..
– Все х…ня, дядя Вася! С Таней у меня нет жизни! – сообщает Федя со всей определенностью разочарованного в жизни человека.
– Нет радости жизни! – поправился он.
– Чего тебе нужно, что ты с ума сходишь? – удивляется рассудительный дядя Вася, дымя новой сигаретой.
– Хочу идеала! – кричит Федя в пьяной экспрессии.
– А заслужил ли ты сам идеала? – спокойно спросил Василий Львович.
– Нет, наверное, не заслужил, – согласился Федя.
Но как можно что-то заслужить при такой маме – примерно такая была следующая мысль Феди, – которая с детства заедала его жизнь? Василий Львович не согласен: он рассказал Феде (и нам) про его маму в молодости, которую знает с семнадцати лет, какая она была красотка! Он уверен, что родственникам можно договориться между собой, он не понимает конфликта детей и родителей, точнее Феди и Ольги, он не верит в него. По его выходит, что дети и родители обречены любить друг друга. Вот и Ольга любит Федю, он знает, хоть и характер у нее! – и заботится о нем, дала деньги на дом (продав подлинного, ой, боюсь соврать, со стены) и очень переживает за его здоровье. Надо любить свой род и семью, это самое близкое и верное, что есть у человека. Нельзя без корней, как-то так. (За точность не ручаюсь.)
Я включился в разговор: мол, не всем так повезло с родственниками, некоторые и вовсе не знали их в полном объеме (в связи с известными историческими событиями). Но даже с наличествующими – все не так просто. И я стал излагать, как я понимаю разницу моего поколения и поколения родителей. А заодно про идеалы контркультуры.
– Ясно лошадь, коль с рогами, – комментирует Василий Львович (его поговорка).
Старик очень разумен, ему нравятся ребята с длинными волосами, он сам выращивал коноплю у себя на участке. У него живая психика, завидное здоровье, он хочет сохранить молодость, и его удручает, что он начинает лениться, не делает то, что делал всегда.
Федю мои слова, сказанные, по сути, в его поддержку, необъяснимо разозлили. Начал он, однако, издалека, с претензии к моей бандане, надетой в пандан к его феске: мол, как я кретински в ней выгляжу. Потом и вовсе заявил, что не любит меня и никогда не любил. Никто не тянул его за язык, крик души.
– Почему? – спросил Василий Львович. Федя промычал что-то невразумительное. Из-за чего Василий Львович, ставший в этот вечер моим адвокатом, заключил, что Федя просто мне завидует, что у меня все хорошо, все получится, а у него – нет. Я вовсе не разделяю этого оптимистического вывода, но молчу, склоняясь перед мудростью старика (было в нем что-то патриархальное).
В течение следующих нескольких минут Василий Львович пробует воспитывать Федю, как старый друг семьи, но это бесполезно. Федя лишь матерится. Меня он избрал целью агрессии. Наконец, выяснилось, что я много выпендриваюсь, пишу бездарно, и хиппи – все наркоманы и кретины – и пр.
– Я терплю только из-за твоего дня рождения! – предупредил я.
– Да пошел ты на х…! – посылает он меня…
– И тебя туда же!
Он производит впечатление совершенно разложившегося человека. В нем нет ничего светлого и не гнилого, от него веет смертью, настолько все в нем отрицает и ненавидит жизнь. Он словно мстит жизни и матери через саморазрушение. А заодно и другим, насколько хватает смелости.
Уже поздно, густая южная ночь на окраине села, темное поле на полгоризонта без единого огонька. Редкие звезды в облачном небе. Таинственные очертания гор. По небольшому дворику, где мы сидим, огражденному невысокими стенами, гуляет дразнящий ветер, в котором запутался запах степной травы и недалекого моря. За столом остается только четверо: я с Лесбией, Василий Львович и невменяемый Федя. Таня зовет его спать, она уже постелила, но он не может встать. В конце концов, он просто срубается за столом, вместо лица с именинного места на нас глядит лысое темя. Это даже лучше. Таня убирает со стола. Василий Львович хочет ехать домой в Судак на своем скутере, на котором приехал. Мы втроем с Лесбией и Таней уговариваем его остаться: нельзя ехать на скутере, еще и ночью, столько выпив! Это кажется безумием! Но старик упрям – и лишь просит Таню сварить ему кофе. За кофе разговор продолжается.
Василий Львович говорит о Феде, Ольге, Тане, которая ему очень нравится, которой Федя не стоит, хотя он любит его. Он прямолинеен и откровенен в оценках, что положительных, что отрицательных, как человек, который может это себе позволить. Он не хочет понравиться, он может признаться, например, что не понимает женщин, хотя любит и всю жизнь хотел понять. Женщин понять нельзя! Непонятно, что они хотят и почему делают то или это? Они находят себе самые неприятные и неудобные варианты, вроде него самого. Мужчина и женщина – два разных существа, как марсиане. Он всю жизнь стремился к свободе, и это было очень трудно: совместить женщину и свободу. Тело хочет женщины, а разум хочет свободы, и как это соединить (передаю примерно)? Странно слышать такие речи от столь немолодого человека, – восхищаюсь я. Но он вовсе не считает себя стариком, и интерес к женщинам это доказывает.
Я тоже часто их не понимаю, говорю я, тем не менее, мне кажется, что понять не трудно, просто мужчина, как правило, не старается понять, глядя на женщину достаточно эгоистически. Лень ему копаться в женской психике и настроениях, не барское это дело! Лесбия: когда человек влюблен, он отлично понимает другого. А вот когда любовь прошла – он начинает лениться и «не понимать». Василий Львович соглашается. Мы узнаем, что мы третья хипповая пара в его жизни. Одна была очень удачная, другая очень неудачная. И он хочет, чтобы у нас было все хорошо, потому что видно, что мы подходим друг другу.
Я сравнил его с отцом, который едва дышит. А этот – пьет, курит, поет, шутит, ездит на скутере – и сохранил полную ясность ума! Никакой пресыщенности жизнью и обид! Федя по сравнению с ним кажется живым мертвецом.
Василий Львович садится на свой скутер и едет нижней трассой мимо Меганома в Судак. Мы едем следом, только с этим условием мы согласились его отпустить. Лесбия, как самая трезвая, за рулем.
– Василий Львович предпочитает английскую систему, – комментирую я, глядя, как он упорно чешет по встречке. Ни одной машины нам, по счастью, не попалось. Уже из дома Василий Львович позвонил мне на мобильник и поблагодарил. «Я сделал открытие!» – сообщил он: «Я меняюсь, когда на меня смотрят». То есть, когда мы ехали и смотрели за ним (в какую сторону было изменение – осталось тайной). Назвал нас золотыми и пригласил к себе. Таня говорит, что не надо отказываться, там есть, что посмотреть.
В этот момент Федя попытался встать из-за стола, сломал стул и упал в цветник. Оттуда мы извлекли его вдвоем с Таней и дотащили до дома. Чтобы поднять его по ступенькам, Таня стала будить Федю-американца, но он лишь брыкается: «Идите все на х..! Оставьте меня в покое!».
– Как пить с ним – он всегда, а как помочь!.. – почти плачет Таня.
А веса в Феде будь здоров! Я беру его под руку, взваливаю на плечо, словно мешок, и волоку до их спальни.
Таня устроила нас в кухне-гостиной на полу, на матрасе Intex: всех троих плюс Спуки. Я предупредил Лесбию, что завтра я собираюсь отсюда сваливать, пусть накроется Арчи Шепп, которого я так хотел послушать!..

Утром оказалось, что уезжаем не только мы, но и Таня. Она уже успела поругаться с Федей-американцем, когда он предложил ее Феде выпить, хотя ясно, что Феде нельзя, он уже на грани запоя. Но всем плевать! Федя Блюм приехал сюда радоваться жизни и отдыхать, а она все портит! Она напомнила, как пыталась его разбудить… «Кто ты такая, чтобы меня воспитывать?!» Он – старый друг, а она никто! Она и сама это почувствовала, когда Федя не встал на ее защиту. Спокойно сидел и слушал, как посторонний человек.
Втроем с Котом мы идем на море, видное между двух холмов. Место вообще красивое: приморская долина, окольцованная горами, придирчивой Лесбии нравится. День довольно теплый, иногда даже появляется солнце. Все пространство до моря – колючая ржавая трава с вкраплениями зеленого. Казавшаяся небольшой – дистанция заняла почти час.
Поселок Прибрежное открывается с холма, на крутом повороте дороги, между морем и виноградниками. На холме двое молодых художников рисуют Карадаг, торчащий отсюда темно-синей зубчатой стеной. На море легкое волнение и ветер. Почти всю береговую линию занимает пустой песчаный пляж, замыкаемый мысом, за которым – Лисья бухта. Но все запущено, лучшие места по-прежнему у военной части и какой-то полумертвой базы отдыха. Тут даже есть завод!
Пляж пуст не совсем, люди все же имеются: художница с мольбертом, рыбаки, компания выпивающих, просто отдыхающие, кто-то купается. Спуки роет песок, лает и бегает за бутылкой (не в ларек – за пластиковой), с лаем бросается за нами с Котом в море. Оно могло бы быть и теплее. Лесбия начинает уже мечтать, как хорошо было бы купить здесь участок – ей интересно, сколько он может стоить? Мол, и ветра здесь меньше, и спускаться к морю не надо. Да, здесь красиво, и дорога назад по шоссе, обсаженном кипарисами, напомнила мне что-то итальянское, тосканское.
Когда мы вернулись, Федя уже был образцово пьян и маловменяем. Сок течет по подбородку, как у ребенка. Его компании (Феде-американцу и Андрею-архитектору) хоть бы хны. Наплевать им и на то, что Таня уезжает. Никто не пробует ее удержать.
Мы невнятно прощаемся и едем в Коктебель. Я хочу хотя бы посмотреть, как выглядит этот фестиваль?
Коктебель полон народа, словно летом. На набережной между сувенирными лотками толчея. С первых метров столкнулись с соседкой Расты по Ласпи. Она задала невыносимо оригинальный вопрос: нет ли у меня травы? Здесь куча волосатых и прочих фриков. Конца сезона тут не наблюдается, да и солнце лупит весьма ощутимо. Я нашел две сцены, около одной толпа: парень играет на гитаре смычком, под электронное сопровождение. Лесбия, Таня, Ваня и Спу уходят в писательский сад:
– Кому еще, как не нам?.. – комментирует Лесбия.
Я слушаю парня и иду дальше. Большая сцена стоит перед самым волошинским домом. Тут же купаются на пляже. Купаюсь и я.
За это время на сцене появилась пара негров. Один с длинным дредастым белым хаером. Есть и белая девушка, не то певица, не то переводчица. Негры дают интервью и начинают настраиваться. А я пошел искать свою компанию.
В фирменном магазине мы купили коктебельского вина. Назад гнал так, что долетели за три часа.
Всю дорогу Таня переживала о Феде. И нам, и ей понятно, что эти отношения надо кончать. Да и не из-за чего стараться: Федя – человек окончательно испорченный, еще в детстве, всей этой компанией золотой молодежи, детей великих. Его не исправить и не воскресить. Она лишь бессмысленно тратит свою жизнь. Хотя все же опыт целого года в Крыму, «своего» дома…
– Совсем не своего!.. Как в «моем доме» могут оскорблять меня и моих гостей?! – восклицает она. – И я ничего не могу сделать! Значит, это не мой дом, и я в нем не останусь!
Несколько раз она возвращалась к дню рождения – и просила прощения: ей стыдно за Федю, он, мол, никогда так себя не вел! Ей невдомек, чего он сорвался на меня? Всегда говорил, что любит. Полагаю, его «любовь» еще как-то распространялась на Лесбию, но уж вряд ли на меня. Если он что-то такое и говорил, то это было лицемерием.
Все же Таня думает вернуться, она так любит Крым!..
– Куплю участок и построю «дом мечты»!» – смеется она. И охотно отвечает на вопросы Лесбии: как тут зимой? Мы же, как известно, остаемся тут на зиму…


2008-2024