В так называемых кругосветках по одной стране сплошные неоспоримые преимущества: фейсконролёры всего лишь дважды будут пристально вглядываться в вашу физиономию, сличая её с паспортной биометрией; платить за визу придётся только раз, как и за доставку на самолёте туда и обратно ваших тела и души; за один присест в автобус можно объехать все достопримечательности оптом и потом полгода сортировать сбившиеся в табун впечатления и фотографии. Но есть одна малюсенькая закавыка: ни одна латвийская турфирма не предоставляет жителям Латвии такой опции по отношению к Беларуси. Три дня – предел мечтаний.
Нет, я не утверждаю, что в краткосрочных поездках нет совсем уж ничего хорошего, очень даже есть. Вот, например: на фейсконтроле уже после второго пересечения границы вас узнают в этот самый фейс как родного. Таможенники, не глядя в вашу сумку разочарованно гундят: «А, это те, что не курят, не употребляют алкоголь и не едят мясо». Не смотря на то, что в автобусе всякий раз новая компания, что уже само по себе приятно, обязательно попадётся кто-то знакомый, кто спросит о здоровье ваших котиков. Кроме того, до следующей поездки вполне успеваешь переварить впечатления и фотографии предыдущей.
Короче говоря, когда «расцветали яблони и груши», мы снова торопились в Беларусь. А утречком, когда «поплыли туманы над рекой» Днепр, мы уже въезжали в дважды легендарный город Орша. И тут вышедшая на берег синеокая, в лёгком льняном платьице Катюша «песню заводила» о том, что это он только по гамбургскому счёту – дважды, а по мелочам, конечно же, больше.
- Вот например, иезуитский коллегиум, – начала она свой рассказ о достопримечательностях. – Учреждение ордена иезуитов, существовавшее здесь с 1612-го по 1820-ый годы. Вроде бы мелочь, но занимает целый квартал и является доминантой и визитной карточкой города. Поначалу коллегиум был деревянным, потом заложили из камня. Кроме школ в нём были бурса и театр, в саду и оранжереях монахи растили лекарственные травы, работала лаборатория и первая в Орше аптека. В 1812-ом в зданиях коллегиума, квартировал Наполеон Бонапарт. Настроение у него тогда было неважнецкое: в сожженной Москве было голодно и холодно, из России пришлось убираться восвояси по сути ни с чем, а тут Орша на пути. Потеснили иезуитов. Военным интендантом города назначили Мари Анри Бейля, проклинавшего в своих дневниках тот день и час, когда он согласился отправиться в Россию. Большая часть его записей пропала при переправе через Березину, но и того, что осталось, вполне достаточно, чтобы понять, что эмоций от участия в этой кампании ему хватило на все романы, которые он опубликовал под псевдонимом Стендаль.
- А что Наполеон? Отдохнул в Орше? – поинтересовался кто-то из экскурсантов.
-А как же! И за гостеприимство расплатился со свойственной ему щедростью: приказал Оршу поджечь, когда за ним ворота закроются. Коллегиум, конечно, тоже сильно пострадал. То, что вы видите сейчас – это результат последней недавней реставрации. Сегодня в коллегиуме нет больше учебных заведений, зато расположена детская библиотека имени уроженца Орши писателя Короткевича, художественная галерея с выставочным залом и отдел культуры горисполкома.
Катюша перевела дух и продолжила.
– Другая, не тянущая на легенду достопримечательность города – памятник букварю. Мы к нему как раз подошли. Посмотрите, что тут написано: «Здесь, в Кутеинской типографии, в 1631 году просветителем Спиридоном Соболем был издан первый белорусский букварь «Букварь сиречь, начало учения детям начинающим чтению извыкати»». Считается, что Спиридон Соболь родился в последней четверти 16-го века в семье бургомистра Могилёва. Он окончил братскую школу и в совершенстве овладел печатным делом в типографии Киево-Печерской лавры. Известно, что с 1624-го года Соболь преподавал в Киевской братской школе и в Киево-Могилянской академии, а в 1628-ом году открыл в Киеве типографию. Через два года православный магнат Стеткевич предоставил ему средства на открытие типографии в Орше при Кутеинском мужском монастыре. Что и было исполнено, и через год Спиридон Соболь напечатал здесь книги литургического содержания и «Букварь», в котором, учитывая психологию детей, решались сразу две задачи: обучение молодого поколения и воспитание его в духе православия. «Букварь» был издан огромным для того времени тиражом – 35 тысяч экземпляров, ведь Соболь мечтал об образовании для всех. Чтобы цена была демократичной, напечатали в одну краску, зато с красивыми гравюрами в традициях белорусского народного искусства. «Букварь» обычно зачитывался до дыр и единственный, чудом уцелевший экземпляр сейчас хранится во Львове, – сказала Катюша и куда-то нас повела.
Мы пошли мимо старой мельницы, кирпичного мостика через глубокий ров; мимо каменной фигуры Адама, больше смахивающего на врубелевского «печального» Демона; мимо одиноко лежащей, закономерно безголовой Евы; мимо обратившей к небу пустой взор театральной маски. Добрались до возвышенности, своими очертаниями похожей на курган. На его плоской поверхности стоят стилизованные каменные ворота города. На них белая цифра – 1067.
– Первое письменное свидетельство о поселении в том месте, где Оршица сливается с Днепром, относится к 1067 году, когда вызванный «на Ршу у Смоленска» Полоцкий князь Всеслав был схвачен и заточён в «поруб», темницу «без окон, без дверей», построенную вокруг заключённого. Вот так, отсидкой в деревянной тюрьме, начинается официальная история Орши – той самой летописной Рши. Активное укрепление городища относится к 12-му веку: вокруг насыпали земляной вал, на него поставили деревянную стену. В том месте, где было сухо, то есть между Оршицей и Днепром прокопали ров, заполнившийся водами двух рек. Все эти мероприятия превратили городище в надёжную крепость. И неспроста, ибо Орша в те поры находилась на границе Полоцкой земли и Смоленского княжества, то есть на пути военных походов, а иногда и масштабных битв. Это подтверждают и археологи. Чего только не накопали они в четырёхметровом культурном слое: наконечники стрел и копий, детали мечей, шпоры, кресала, ядра, части огнестрельного оружия. Вывод таков: никогда на этой земле не было покоя. Вот и с первых часов Великой Отечественной войны Орша оказалась в зоне боевых действий. Промышленное оборудование предприятий необходимо было эвакуировать, но как? Фашисты регулярно бомбили город и железнодорожную станцию. И тут произошло эпохальное для всей войны событие: под Оршей, на «высокий берег на крутой» вышли мои легендарные тёзки и из всех семи орудий шандарахнули по станции, на которой уже стояли эшелоны с техникой и солдатами противника. Это было первым в истории боевым применением ракетной установки БМ-13 известной всем под названием «Катюша». На площади и памятник ей стоит. Пойдём посмотрим? – спросила «девушка простая».
Но об этом можно было и не спрашивать, ибо мой муж-артиллерист уже на всех парах нёсся впереди группы, попутно читая мне лекцию о реактивных снарядах и их зарядах. А когда он, наконец, затормозил возле ЗиС-6 с 16-ю направляющими и подвешенными на них ракетами, я узнала всю подноготную этого грозного оружия, начиная с пелёнок, то есть с 30-х годов прошлого века, когда «Катюшу» только придумали. Потом в головы разработчиков пришла идея не просто ставить пусковые установки на танки, катера и самолёты, а перебрасывать их на автомобилях: грузовик привозил, разгружался и уезжал. Ракетчики ставили на установку ракеты и давали залп. Прорывной же мыслью была следующая: приделать пусковые направляющие к автомобилю намертво, заряжать их подальше от позиций, приезжать, быстренько бабахать из всех орудий по солидному объекту и, пока противник меняет памперсы и соображает, откуда же всё это прилетело, давить на газ в сторону недосягаемости.
После того, как муж убедился, что к пиросвечам, воспламенителям и пороховым газам я прониклась должным уважением, он попросил меня запечатлеть его на фоне ЗиС-6 в фас и профиль, потом ЗиС-6 на его фоне в фас и профиль, потом просто ЗиС-6 с четырёх сторон. И вот, когда муж решил влезть на постамент, чтобы сфотографироваться, оперевшись на переднее колёсо ЗиС-6, я поняла, что это любовь, и почти без потерь отступила. С боями местного значения прорвалась к осаждённой нашими сотоварищами Катюше, чтобы спросить её о своём, о девичьем: где сделали ту тонкую льняную ткать, из которой сшито её платье?
- А мы сейчас туда поедем, – ответила она. – Это и есть вторая, по-настоящему легендарная достопримечательность Орши.
Мы сели в автобус и отправились на самый большой в СНГ, занимающий площадь в 47 гектаров льнокомбинат. И пока мы, учитывая загруженность улиц в обеденное время и надвигающуюся грозу, неспеша двигались из центра города за его пределы, я вспоминала рассказы моей мамы.
Она была поволжской немкой, десятилетней девочкой попавшей осенью 1941-го в Сибирь. В деревне, куда определили семью моей бабушки, был колхоз имени 8-го Марта, в числе прочего выращивающий и лён-долгунец. Председатель, выяснив, что бабушка была не просто грамотной, но и перед депортацией работала на тракторном заводе бухгалтером, тут же поставил её учётчиком и счетоводом в одном лице. Но в авральные моменты, типа посевной, сенокоса и уборочной, бабушка вместе со своими старшими дочерьми работала в поле. Там моя мама и начала постигать науку льна.
Всё делалось вручную. В конце лета, до первых заморозков, но после небольшого дождя, лён теребили, то есть горстями выдёргивали из почвы вместе с корнем и клали рядком в «кресты» – один пучок на другой крестообразно. Обычно так он отлёживался до вечера, когда стебли льна ставили в «шалашики» для просушки. Семенные коробочки должны были быть вверху, а корни внизу. Солнце освещало «шалашики» более-менее одинаково со всех сторон, дождь с них скатывался, лён за две-три недели просыхал, его грузили на телеги и увозили с поля. Большую часть сдавали государству, а оставшуюся складывали в сарае до следующей весны, а то и лета. Зимой стебли сортировали по длине и толщине, пропуская через зубья на торце скамейки, обдирали с них коробочки с семенами. С наступлением устойчивого тепла снопы льна замачивали в отгороженном для этой цели месте реки, чтобы их не унесло течением. Прижимали жердями или бревёшками, сверху камнями,чтобы лён не всплывал. В мочище держали его до тех пор, пока древесные волокна не начнут отделяться от лубяных. Потом лён прополаскивали, отжимали, расстилали на берегу и сушили на солнце. Если погода не позволяла, то досушивали в овине на жердях или в бане и тут же начинали мять в мялках и трепать при помощи валька – палки, формой похожей на очень пологий топор с топорищем. В этом месте своего рассказа мама всегда морщилась, вспоминая, как кололись набившиеся в одежду «костюльки» – твёрдые частички осыпавшейся с волокна древесины.
Потом лён чесали. Этим мама занималась с особым старанием, так как она была одной из немногих деревенских мастериц, которым доверяли прясть лён, и в её интересах было вычесать куделю как можно тщательнее, чтобы во время изготовления нити «костюльки» не портили пальцев. Мама на собственном опыте знала весь процесс работы со льном. Она его только не ткала. Зато вязала спицами льняные чулки: простые, ажурные и с узорами. А из особо тонкой и белой пряжи – кружева тонюсеньким крючком. Льняных чулок мне носить не довелось, в моём детстве в магазинах уже продавались фабричные хлопковые, а вот мамины кружева ещё много лет украшали покрывала и наволочки на наших кроватях.
До комбината добрались вместе с догнавшим нас ливнем. Шофёр услужливо остановил автобус напротив козырька перед входом в заводскую столовую, где нас накормили вкуснейшим обедом и только сытых передали в руки экскурсоводу по комбинату. В тишине и покое столовой она рассказала нам о том, что происходит со льном до того, как он попадёт в цех.
– Сначала далеко в поле комбайны скосят его, обмолотят и расстелют длинными рядами на просушку. В течение трёх недель лён будут ворошить, потом скрутят в рулоны по 200 килограммов и отправят в цех первичной обработки. Там рулоны раскрутят, лён вымочат, высушат, помнут в мяльных машинах и потреплют в трепальных. Освобождённое от костры (вот, оказывается, откуда взялись мамины «костюльки») сырьё привезут в тот цех, в который мы сейчас пойдём. Но поскольку там очень шумно, я вам здесь ещё немного расскажу, а там всё покажу.
В общем, когда мы оказались в невообразимо чистом и в такой же степени грохочущем пространстве, заполненном современным оборудованием, могли с апломбом эксперта взирать на то, как ловко работница сортирует волокна и закладывает их пучками в чесальный механизм, который не только разравнивает эту клочковатую кудель, но и соединяет её в гладкую широкую полукилометровую ленту. Следующая машина при помощи воды в 45 градусов растягивает эту ленту в тонкую ровницу, которую либо сразу сушат, либо отбеливают или красят, а потом сушат. И только после этого, намотанную на бобины, её ставят на прядильные машины. Готовые нити идут на сновальные, а затем и на ткацкие станки.
Мы увидели, как изготавливают гладкую однотонную ткать для постельного белья и одежды, вафельную и махровую для полотенец и банных халатов, полосатую гардинную, жаккардовую и вершину ткацкого мастерства – гобеленовую. Из упомянутых трёх с половиной тысяч работающих на комбинате в огромных цехах мы встретили от силы тридцать. Большинство из них следили за тем, что делают машины с программным управлением. И только сортировать сырьё и молниеносным движением завязывать ткацкий узелок никакому компьютеру пока не под силу.
Когда мы снова оказались в автобусе, Катюша рассказала нам о том, что всех специалистов готовят в техникумах и ВУЗах Беларуси, что у комбината есть и свой жилой фонд, и поликлиники, и санатории, и дома отдыха, а зарплата работников – самая высокая в лёгкой промышленности. О том, что 8% от всего мирового льняного полотна делают в Орше и экспортируют его в более чем 40 стран планеты. А ещё она предложила нам заехать в Дом льна, познакомиться с продукцией предприятия. Это было очень кстати, так как одежда моего мужа как-то странно выросла из него с тех пор, как он занялся спортом. Рубашки ещё ничего, а вот штаны, – ну, прямо хоть перешагивай через них.
Магазин оказался весьма внушительных размеров с отделами постельного белья, банного текстиля, мужской, женской и деткой одежды и отдела тканей. Ассортимент казался превосходным и мы быстро выбрали для мужа тёмные и светлые брюки и рубашку в тон последним. Муж очень старался отыскать обновку и для меня, но ни одно платье не соответствовало моим представлениям об элегантности. Мы перешли к тканям и купили гобеленовую для тяжёлых портьер, о которых уже давно мечтает наша гостиная.
Вечером мы выгуляли по городу светлые мужние брюки и рубашку, а когда отправлялись спать, благоверный пожелал:
– Пусть тебе приснится такое платье, какое тебе хочется иметь, и тогда завтра мы его обязательно найдём в другом магазине.
Но сон всё сделал по-своему. Стоило мне смежить веки, как тысячи веретён, бешено вращаясь, зажужжали мне прямо в ухо: «Завяжи узелок. Завяжи узелок. Вяжи! Вяжи! Быстрее! Ещё быстрее!». Я взглянула на верхнюю часть своей машины: половина бобин не крутилась из-за обрыва нити. Вниз страшно было даже посмотреть. Там десятки лохматых намотов своими хвостами беспощадно и нагло рвали нити соседних веретён. Нужно было срочно останавливать машину. Я ткнула в красную кнопку, но попала во что-то мягкое и, открыв глаза, увидела мужа.
- А ты что тут делаешь? – удивилась я.
- Спал, вообще-то, пока ты не начала кричать и драться. Кошмар приснился? – участливо спросил он. – Успокойся и постарайся заснуть.
Я повернулась на другой бок и ещё добрые полчаса изображала спящую, вспоминая при этом, как ещё до замужества некоторое время работала в прядильном цехе Огрского трикотажного комбината. Как привыкала к ночным сменам, к восьми часам беспрестанной ходьбы вокруг машин на четыреста веретён, к съёмам и заправкам. Но труднее всего давался ткацкий узел. Нужна была скорость, и я часами дома тренировалась, пока не стала вязать его мгновенно. И вдруг мне стало любопытно, а помнят ли ещё мои руки это движение? Я встала, вытащила из мусорной корзины нитки, на которых к штанам и рубашке были привязаны бирки, и, не задумываясь, связала их вместе ткацким узлом. После этого легла и тут же заснула.
На следующий день ностальгические настроения имели продолжение. Нас привезли в Александрию, в школу в которой учился первый и на сегодняшний день единственный президент Беларуси А.Г Лукашенко. В новом здании школы есть музей с историей Александрии: описание древнего городища, старая деревенская утварь, и про президента там стенд есть. Но самое ценное то, что во дворе сохранилась старая школа, и всё в ней оборудовано так, как это было в школах нашего детства. И классы с партами, глобусом, с оцинкованным питьевым бачком и эмалированной кружкой на нём. И пионерская комната с портретом Ленина, горном и барабаном. Причём всё это можно было не только созерцать со стороны, но и потрогать. А точнее, посидеть за партой, решить мелом на доске пример по арифметике, протрубить в горн подъём или отбой, постучать палочками по барабану, полистать «Пионерскую правду» и даже примериться к школьной форме, в которую наряжен манекен без головы. У нас головы тоже снесло, когда окунулись в советское счастливое детство. Видя, что мы попрали все европейские ценности и впали в ересь, экскурсоводы решили окропить нас святой водицей и повезли к Трофимовой кринице.
Родник с кристально чистой и вкусной водой существовал уже тогда, когда ещё не додумались до диалектического материализма, но вот окультурить его – сделать к нему цивильную дорожку и поставить сруб – догадался только деревенский плотник Трофим, чем себя нечаянно увековечил. И не только в названии: деревянная фигура плотника встречает гостей у входа.
Теперь, конечно, нет уже того сруба. Над источником построен просторный дом с раздевалками и купальней. Вокруг разбит красивый парк, в котором даже сибирские кедры растут. В заболоченных местах проложен дощатый настил, через особо мокрые – перекинуты мостики. Обосновавшийся у ручья огромный деревянный бобёр олицетворяет собою всю невидимую невооружённым глазом фауну.
Окропление водой помогло не всем. Приблизительно половина группы прочла на стенке слова «Помыслам Божым i рукамi чалавека створана гэтая жыватворная крынiца, якая дадзена людзям для ўмацавання здароўя i духу», перевела их на родной язык, надела купальные принадлежности и полезла в воду. А там всего 4 градуса Цельсия. Кто-то после предварительного тестирования большим пальцем левой ноги с воплями «мамадорогая» бросился назад к своим штанам и курткам. Остальные по-честному окунулись. И не однократно. Уж не знаю, все ли впавшие в детство выпали из него обратно в реальную действительность, но здоровью это точно не повредило, а настроение стало ещё светлее. С ним мы и отправились домой. Из окна автобуса полюбовались на агрогородок с чистенькими, весело раскрашенными фермами молочно-товарного комплекса, фруктохранилищем, ангарами с новенькой техникой рядом, симпатичными ухоженными жилыми домами на одну-две семьи, детскими и спортивными площадками, школой и детским садом, с фирменными магазинами, где продается то, что здесь производят. Притормозили, зашли: колбасы и копчёности, сыры, масло, сметана разной жирности, молоко, кефир, мороженое, сливки, ряженка, всякие овощи, консервы из них, фрукты и то, что можно из них придумать. А ещё хлебо-булочные изделия в необъятном ассортименте, выпечка, торты, пироги, печенье. А ещё – пиво и горилка, которые сегодня не продавались, потому что сегодня во всех школах Беларуси выпускные вечера.
Потом мы заглянули в Дом ремёсел, где дети и взрослые учатся гончарному и столярному мастерству, плетению соломки и лозы, вышивке и вязанию. И напоследок остановились на минуточку у магазина «Нить». И вот тут «уж свезло так свезло»: муж отыскал-таки для меня льняное платье, которое пусть и не приснилось ночью, зато отвечало моим представлениям об элегантности.