Всё сгорело - и сад, и сено

 
 Дело было в славном городе на юге Одесской области. Точнее сказать – в новом садоводческом кооперативе работников торговли. Принимали в него и посторонних людей. Но им отводили участки по окраинам. Вот поэтому на самую дальнюю аллею, да ещё и в самый её конец, определили профессора местного университета, а неподалеку от него  – редактора районной газеты. Там они и познакомились.

У этих двух начинающих садоводов подходы к освоению участков были совершенно разными. Профессор хотел иметь всё здесь и сейчас. Он начал с того, что приступил к строительству садового домика. Судя по всему, он пользовался своими связями. На фундамент ему завёзли массивные железобетонные балки и стали возводить на них стены из блоков ракушечника. Не сам профессор их укладывал, а нанятые рабочие.  Другая нанятая бригада выкопала колодец. Профессор приезжал на своей «Волге» и тоже что-то делал на участке.

Редактор пришёл на землю совсем с другим настроением. «Самого главного я никому не отдам!» - говорил он.  А на вопрос, что считает главным, отвечал: «Работу! Сам буду всё делать, своими руками. В этом вся радость – в созидании!»  Он сначала посадил саженцы. Потом приступил копать колодец.  Разместил его так, чтобы и соседи могли пользоваться. Потом выкопал траншею и залил фундамент.

Укладывать стены начал из глиносоломенной смеси – из самана. Прибежит вечерком с автобуса, а в выходные дни с утра, замесит ногами в резиновых сапогах глину с соломой и ровненько уложит в стену. К следующему приходу стена уже подсыхает. И растёт потихоньку. 

Профессор уже обживал свой двухэтажный домик, а у журналиста стены ещё только по окна. А тут случилась непогода. Всю неделю саман мок под дождями. Редактор не переживал, поскольку замешивал массу на совесть. А профессор с наступлением вёдра как-то демонстративно пришел на участок. Любопытно ему было, как стены теперь выглядят. Они стояли незыблемо. Так и ушел сосед, ничего не сказав. 
 
К следующему лету первый этаж был готов. На выходные редактор оставался там ночевать.  Рядом сложил печурку, подогревал еду и готовил чай. А  вечерами сидел около неё, любуясь открытым огнём. Опускается южная ночь. По небу рассыпаются яркие звёзды. Иногда удается увидеть пролетающие в космосе спутники.  Вдали, в городе, загораются фонари и окна домов. В огонь подкладывает сырые полешки из веток, найденных в лесополосе. Расколет повдоль и  подбросит в топку. Размеренно, задумчиво. Отдыхает от дневной суеты. 

Как-то на огонёк зашел ученый человек. Уселся на чурбак. Спросил:

- А зачем раскалывать?
-  Целыми гореть не будут.
- Будут, ещё как будут! –  и подбросил кругленькие поленца. Пламя лизнуло их раз-другой и погасло. Обескураженный, он пошевелил их кочергой. Огонь не разгорелся. Мужчины встали и разошлись по домам. 

Рядом с их дачами находилось широкое совхозное поле, которое последние годы не обрабатывалась. Украина приобрела самостоятельность. Землю распаевали. Крестьяне передали свои паи частнику. Это поле было на отшибе, хозяин ещё не нашелся, и оно заросло сорняками. 

Это была уже другая Украина. Появились безработные, которые  просто выживали. В дачном кооперативе они воровали металл. Сначала тот, который «плохо лежит». Потом стали грабить подсобки и домики, забирая в первую очередь цветной металл - лестницы-стремянки и посуду. Не оставили в покое дачи профессора и редактора. Воры хозяйничали там зимой и летом. Профессор, не долго думая,  переселился в другой кооператив, хорошо охраняемый, и там тоже построился. А сюда пустил квартирантов.

Поселение на жительство в дачных домиках – явление в тот период было распространённым. Это - последнее убежище для людей неустроенных. Селились там либо оптимисты, мечтающие  накопить денег и купить квартиру, либо беспечные пьяницы.  В профессорский дом вселился семейный оптимист. 

Дело было весной. В садах зацветали яблони, абрикосы, вишни, персики. Воздух наполнился ароматами. Жужжали пчёлы. По утрам на траве блестела роса. В лесопосадке раздавались трели соловья, гомон грачей, стрекотание сорок. На участках резвились и громко чирикали воробьи. Дышалось легко и приятно. Приезжавшие из города дачники самозабвенно трудились, предаваясь отдыху на природе. Тишину нарушали лишь пение птиц да изредка голоса людей. Это только подчёркивало спокойствие, плотно окутывавшее садовый кооператив.

И вдруг идиллию нарушила громкая музыка. Это квартирант профессора заявил о своем поселении. Гремели оркестры, звучали песни на иностранном языке. Но качество трансляции было плохим. На ближних участках ещё кое-как различалась музыка, а дальше долетало только бухание ударных инструментов. Пришелец врубал трансляцию почти на целый день.  Звуки инструментов и голоса певцов сливались в цветной шум, а удары барабанов воспринимались как что-то серое и мутное. Люди старались не обращать на это внимания. Но постепенно накапливалось раздражение. Надо бы остановить этот поток негатива, да только связываться с пришлым никому не хотелось.

Первым не выдержал пенсионер Пётр Савельевич. Его садовый участок был на той же аллее. Музыка до него доходила искажённой, как общий гул, и в основном только ударные звуки  – Бум! Бум! Бум! Долго он старался не замечать их. Но раздражение накапливалось само по себе, как бы отдельно от него. Но в какой-то момент чаша терпения переполнилась. Пётр Савельевич не выдержал и отправился к наглецу.
На участке он увидел молодых мужчину и женщину, двух подростков. Колонки были выставлены из окна и гремели на всю мощность. Не заходя на участок, Пётр Савельевич крикнул:

- Выключите, пожалуйста, звук, он очень мешает всем, кто сейчас на участках.
- Имею право! – ответил сосед, слегка приглушив музыку. Это был человек среднего роста, как говорится – без особых примет, какой-то серый, невзрачный, да и одет соответственно.
- Внесите колонки в дом, закройте окно и врубайте на любую мощность. А создавать шум на всю округу – это нарушение порядка.
- Хорошо-хорошо! Я сделаю тише. Можете успокоиться.

Он ещё убавил звук. Но до Петра Савельевича, вернувшегося к себе, всё же долетало ухание ударных инструментов. Теперь он только их и слышал, хотя и старался не обращать внимания. И снова отправился к соседу. Но тот, когда увидел, совсем выключил звук.

В следующие дни всё повторялось.  На просьбу выключить звук сосед отвечал речью  с налётом нахальства, с вызовом. А дети явно смеялись над стариком. Но всё же ему удавалось «загнать» громкоговоритель в домик.

И началось негласное соревнование дачного хулигана и пожилого человека. Звук замолкал, когда  обнаглевшие обитатели видели, что Пётр Савельевич направляется в их сторону. Но через какое-то время возобновлялся. Длилось это многие дни.
Но вот на дачах воцарилась тишина. Квартирант устроился работать на ближайшую животноводческую ферму. Её даже было видно через широкое поле, заросшее буйной травой.

Активного садовода, Петра Савельевича, беспокоило это поле. Если траву подожгут, а это рано или поздно случится, то беды не избежать. Первый удар придётся как раз на их крайнюю аллею. Он много раз видел, как травы горят и как ветер разносит искры и пепел по округе. 

 Настали жаркие летние дни. И вот уже, как и ожидалось, заполыхало с другого края поля.  Дым поднялся на сотни метров, а пламя – на высоту двухэтажного дома.
По правилам пожарной безопасности подступы к участку полагалось окопать и землю  содержать без сорняков. Но никто и не собирался этого делать. Петру Савельевичу такая работа была не по силам. И решил подготовиться к худшему. Он приготовил веник из свежих веток, воду в ведрах, грабли и совковую лопату.

Не долго же они лежали без дела. По дороге, что вдоль поля, прошли молодые люди. Ну, прошли и прошли.  Но эти почему-то оглядывались. И  Пётр Савельевич понял,  что их интересовало. Неподалеку от его сада трава задымилась, а потом появилось пламя. «Значит, они бросили в траву спичку или окурок!» - догадался пенсионер. Он открыл калитку, схватил веник и ведро с водой и выбежал в поле.

 Петр Савельевич решил, что так даже лучше: пусть трава вдоль кооператива сгорит под его присмотром. Вот и будет противопожарная зона! И садовод позволил огню двигаться в нужном направлении, орудуя зелёным веником. И это ловко у него получалось! Даже вода не требовалась. Огонь «работал» по его плану, всё дальше и дальше отодвигаясь от садов.  А когда старик посчитал, что выгоревшей поляны вполне достаточно, чтобы послужить противопожарному делу, потушил его.
 
А почему трава загорелась на следующий раз, он так и не понял. Хоть и не рядом уже с межой, но близко. Пётр Савельевич снова схватился за воду и инструменты. Очаг был небольшим, но на этот раз он расширялся с невероятной скоростью. Удары по огню веником, на котором теперь обгорели сухие листья, не помогали.
 
Пётр Савельевич схватился за воду, но она быстро закончилась. Огонь обошел мокрое место, вновь соединился и отправился дальше. Стихия вырвалась из-под контроля!
 Тут уж началась паника. Петр Савельевич позвал соседей. На помощь ему прибежали две женщины и редактор. Приносили ведро за ведром, плескали руками, выливали веером. Борьба шла отчаянная. Но дунул ветерок, и пламя не только ожило, но и быстро побежало по верхушкам травы, захватывая новые пространства, сжигая на пути всё сухое.

И вот уже заполыхали сорняки на неухоженном профессорском участке, а потом и копна сена, уложенная квартирантом на крышу туалета.  Огонь побежал вдоль виноградника и между яблонь.

Дым пожара был виден и с животноводческой фермы. Квартирант прибежал, когда всё уже полыхало. Жарко горел деревянный туалет. И лишь оштукатуренный дом огонь обошел стороной.

 Профессор, когда узнал о случившемся, рассердился. Только теперь он понял, какую допустил ошибку, поселив безответственного человека. Ему лень было бороться с сорняками. Он только и знал, что слушал музыку. Хозяин выгнал квартиранта. А потом и дом разобрал, увёз всё деревянное. А что ему оставалось делать? Наблюдать, как подпорченные огнём виноград да яблони болеют?  Вряд ли они восстановятся.

Квартирант, перебрался в другое место. А Петр Савельевич хоть и переживал,  что не смог потушить огонь, но не казнился.   

- Это ему -  за плохой уход за садом. За громкую музыку! За неуважение к людям, - сказал он, когда зашел к редактору во время перекура.