Тёплый вечер августа завершал участие в череде составляющих алгоритм суток, а ночь готовилась вступить в свои права, застыв в режиме ожидания.
Я припозднилась, гуляя в торговом центре и увлекаясь произведениями современного антуража, но пришла пора возвращаться домой, и я, пройдя короткий путь, не более ста пятидесяти метров, по улице Земляной вал, открыла дверь в метро.
Войдя через холл, выполненный в стиле хай-тек, станции Чкаловская, я спустилась по эскалатору на станцию Курская кольцевая и, дождавшись поезда, следовавшего по часовой стрелке в сторону Октябрьской кольцевой, вошла в вагон.
Людей было довольно не много, и я удобно расположилась у противоположного входа в вагон.
Задумавшись о чём-то своём, я ехала в состоянии покоя и абстрактного отношения к энергиям людей, стоящих рядом.
На следующей остановке вошёл молодой человек и встал поблизости.
Что-то в нем привлекло мое внимание и очень взволновало меня. Я начала рассматривать его. Он был чуть выше среднего роста, строен, даже худощав, тёмные волосы касались воротника куртки красивыми локонами.
Он был сосредоточен на чем- то внутреннем, ощущалось легкое напряжение. Я стала рассматривать его одежду, обувь, все было просто и недорого, в классике и чёрного цвета. Он был красив. Я обожаю красивых людей,- красота внутренняя, духовная, имеет отражение в красоте тела, лица. В руке он держал прозрачный пакет, в котором просматривалась круглая лепешка, возможно, что она называется пита. Сумки у него не было, возможно, все умещалось в кармане куртки, налегке.
Что-то дрогнуло у меня в душе и сорвалось до потрясения чувств. Что со мной происходило, я до сих пор не могу осознать, но тогда, первое, что пришло мне в голову, это то, что я знаю его и этот человек мне не иначе, как родной, или по прошлым жизням или в настоящей, и я его чувствую. У меня сжалось сознание до состояния безысходности, что я не могу подойти к нему и спросить, кто он и как его зовут, и слёзы наполнили мои глаза. Я стояла, совершенно беспомощная. Я чувствовала, что с ним что-то не так, что-то обреченное или волнительное было в нем, и что мне нельзя остаться безучастной, но и подойти к нему было ещё более нелепо, и что я могла сказать ему? Что он похож на моего отца, и даже на уровне чувств я ощущала мощное причастие его души к моему роду!
Поезд остановился на станции Павелецкая и он вышел из вагона.
Я заставила себя стоять и не двигаться. Но что-то толкало меня вон из вагона, и мысли мои были: беги и догони его, спроси, как его зовут. Кто он, этот мальчик, я должна была это знать!
Дверь захлопнулась и поезд двинулся дальше, по часовой стрелке.
Мне казалось, что я совершила непоправимую ошибку, я и сейчас так считаю, а тогда я не могла думать больше ни о чем, когда шла по пути домой, это не выходило у меня из головы и мучило меня. По прошествии десяти лет я вспоминаю эту встречу и смятение чувств во мне так же ясно.
Что это было, я до сих пор не понимаю. Я никогда не испытывала такой реакции на встречу с незнакомыми людьми, тем более в городе, где живут миллионы.
Когда-то давно, в Мурманске, по прошествии трёх дней, проведённых мной в родильном доме, меня вызвали в кабинет выписки и сообщили, что мой сын умер, попросили подписать документы, заплатить деньги за процедуру погребения, но тело показать отказались, а я боялась, что если я буду настаивать на этом, я спровоцирую необратимое событие. Что-то подсказывало мне, что меня обманывают, я не видела и мгновения скорби в лице и чувствах дамы, общающейся со мной в кабинете, напротив, она улыбалась, будто бы у неё удался день и был прекрасный обед. Я оставила все, как мне диктовала матрица.
Но все проживаемые мной годы я не верила в то, что мне сообщили. Я чувствовала, что там что-то не так, тайна, сокрытая от меня была назойливой мыслью в моем сознании, хотя я никогда и ни к чему не испытываю веры до состояния фанатизма, скорее,- наоборот. Но волю интуиции я даю всегда, ибо это голос Души.
Об этом роддоме мне рассказывали подобные истории встреченные далее в жизни люди, не чужие мне. Впрочем, и тогда, я была не одна в подобной ситуации. Вот и сейчас, по прошествии тридцати трёх лет, я не изменила своё мнение, и сокрытая тайна не отпускает меня. Кто знает, может быть, она ещё откроется, я чувствую это.