Дверь открыла Татьяна Георгиевна.
-Наконец, - вздохнула она.
Она темная, как древняя икона, тощая и высокая. При первом знакомстве, в ней нет ничего особенного. Если говорить о внешности, то она неопределенная, обыкновенная. Она такая же, как и Юлия, только старая. Ей пятьдесят восемь. Если у Юлии лицо к сорока годам мало изменилось, разве что появились две глубокие складки у рта и морщины на лбу, то тут (у Татьяны Георгиевны) щеки опустились книзу и висели, как у бульдога, что делало лицо квадратным, это и сама кожа, вялая, желтоватого оттенка, добавляли ей несколько лишних лет. Женщина найдет в ней больше плюсов, чем мужчина. Может, поэтому у нее много подруг, поэтому Алина, постоянная покупательница косметики на Мироносицкой и модных магазинов, просто обожала ее. Еще такая деталь: она, казалось, не понимала, что уже в возрасте - все та же тихоня, которой была и в восемнадцать лет. Такой она нравилась Юрию Николаевичу. Его забрали в армию со второго курса института. Она ждала его. Будь она яркой женщиной, у нее обязательно появилось бы новое увлечение. А так она невзрачная, серая мышка. Эти качества в ней доведены до абсурда, до того, что подруги считали ее убогой. Но, странное дело, и это шло ей. Она старалась придерживаться той линии, что тихая, что не от мира сего. Эта невидимая линия у нее даже в одежде. Сейчас на ней стрейчевые черные брюки клеш и тонкий пуловер. Она могла также надеть серый сарафан, который сидел на ней мешком и ходить в нем целый день по дому. Причем, Юрий Николаевич никогда не видит, не замечает, как она одета. Он, как и раньше, когда они только встречались, видел в ней «чистую душу».
-Куда поставить картошку?
-Туда, - Татьяна Георгиевна махнула рукой в сторону кухни.
-Кто к нам пришел? – из кабинета, который был за углом, вышел Юрий Николаевич.
Его слова были обращены, главным образом, к Маше, так звали дочку Юлии.
Когда он говорит, обращаясь все равно к кому, это мог быть незнакомый человек, его лицо, покрытое сетью морщинок у глаз, вроде, и подвижное, но из-за того, что всегда одинаковое – то ли насмешливое, то ли подбадривающее, и неподвижное, как маска. И все же, несмотря на сомнительное «но», его лицо, он сам оставляли о себе приятное впечатление. Его улыбчивость и смешливость (или насмешливость) объяснялась просто – он зарабатывал деньги психологией, при случае давая ценные советы богатым евреям по части ведения бизнеса, так как, кроме всего прочего, закончил факультет международной торговли и права. Все прочее – это институт дорожного строительства. Известно, что психологи ненормальные, или притворяются ими, чтоб, так сказать, соответствовать, чтоб принимали за своего. У него короткая стрижка, можно было бы сказать, что мелкие черты лица, если б не нос, который к настоящему времени вырос и стал большим, глаза смеются. Он высокий и худой.
-Как вы доехали? Что в городе? - в свою очередь, спросила Юлию Татьяна Георгиевна.
-Город стал, - повторила понравившуюся ей фразу та.
Дмитрий отнес картошку на кухню и сел там на табурет. На плите в кастрюле булькала вода, шипел газ под чайником со свистком, который сначала два раза плюнул: «Тьфу, тьфу», - затем жалобно, как голодная кошка на морозе перед дверью, не совсем «мяу», но похоже, не свистнул, а крикнул, и уже кричал, как ошпаренный, будто бился в истерике, так, как кошка кричит, или все же свистел.
-Ну, что ж, вы проходите в комнату, я сейчас.
Дмитрий выключил конфорку и, отодвинув в сторону тюль, посмотрел через окно во двор.
-Ты что здесь делаешь? Иди, все в комнате.
Можно сказать, Татьяна Георгиевна интеллигентная женщина. Юрий Николаевич – психолог, почти врач. Хотя интеллигенты, интеллигентность – это, когда книжки, книжки, книжки тут, книжки там – везде. У Власовых книжек не было. Разве что одна-две. Одна – тоненький сборник стихов «Я звал весну». Новые интеллигенты держат книжки на флешке. Они тихие, что уже признак воспитанности. Они рта не откроют, прежде чем не обдумают предложение. И когда говорят, то по правилам синтаксиса и лексикологии. Но это уже не та и не народная интеллигенция, и не русская (украинская), потому что их больше занимают финансовые вопросы, чем судьба народа или ход истории, «заре навстречу» - это не про них, светлое будущее им не нужно, на солнце им наплевать (но если они плюют, то в носовой платок).
Собственно, что описывать в комнате, где они собрались: диван, два кресла, на стене напротив плазменный телевизор, под ним у стены деревянный стол и шесть стульев из Шри-Ланки.
Татьяна Георгиевна и Юлия сидели на диване. Юрий Николаевич – на стуле напротив. Маша и Дмитрий – на креслах.
Татьяна Георгиевна хотела спросить, что, мол, теперь делать, понятно, все эти взрывы, танки на дорогах не на один день, и от того, что это есть и будет, лучше не станет, наоборот - хуже, ладно они с Юрием Николаевичем, но Маша, она боится за Машу, хотела, но то ли в силу своей робости, воспитанности, а еще потому, что Юлия могла не согласиться с ней, что надо бежать (!), она не решалась.
-Мы с Димой решили, что для начала оставим Машу у вас, а там будет видно, - сказала Юлия.
-Дядя Миша, - это брат Юрия Николаевича, - сегодня с семьей едет в Черновцы, - как бы оправдываясь, или извиняясь с неизменно усмешливым выражением на лице, бросил Юрий Николаевич.
Люди начали выезжать из города с первыми взрывами. К вечеру колонна машин растянулась на много километров. Здесь были и те, кто успел к часу дня выехать из Сум. Она, истекая кровью габаритов, уходила через Кременчуг сначала на Черкассы, потом – кто куда.