КАПИТАН-ФЕРМЕР
Капитаном на «Илге» числился ещё не очень старый человек по фамилии Беркалнс. Я никак не мог простить ему отказ отпустить меня на берег и решил не редактировать больше тексты капитанских радиограмм. Русский он знал неважно. Примерно также, как я латышский. Пусть на береговой радиостанции разбираются в его белиберде. Среди членов команды наш капитан не вызывал чувства особой симпатии. Это был обрюзгший с большим животом и деревенским укладом человек. Морская форма сидела на нём мешковато. Поэтому одевал её редко, в основном при появлении на мостике лоцмана, чтобы иметь мало-мальски морской вид.
В рейс он всегда брал деревенское сало, ржаной хлеб и солёные огурцы, и уплетал всё это, сидя в каюте. Время было голодное. А пайка на нашем пароходе – скудная, не разъешься. Моряки, между собой, прозвали его Фермером.
Однажды я зашёл к нему в каюту. Во время своих трапез он обычно закрывался на ключ. А здесь – забыл. Увидев меня, он чуть не поперхнулся куском сала и выронил из рук огурец. Я имел надежду, что он как-то поделится со мной продуктами сельского происхождения, и даже сглотнул слюну от их предвкушения. Но Фермер завернул сало в местную газету «Padomju Jaunatne , поднял с палубы огурец, хрустнул им и спросил:
– Ви что-то хотели?
Но я кроме сала с огурцом в тот момент ничего не хотел и смотрел с вожделением на завёрнутый в газету шмат деревенского сала.
– Нет, – ответил я, – ничего особенного, просто я хотел узнать, не будет ли от Вас в течение примерно часа каких-то радиограмм, я хочу профилактировать антенну на предмет высших гармонических паразитов, и связи в этот час у нас не будет.
Чувствовалось, что Беркалнс мало что понял, но всё-таки ответил:
– Вам надо ступать по иструкции. Делайте своё дело…
МИША-ГАЛИФЕ
Мне как раз и нужен был этот час, чтобы приготовить выловленного накануне угря.
На камбузе топилась плита и дежурный по камбузу Миша-пехотинец, за глаза прозванный Миша-Галифе, щедро подкармливал плиту отборным антрацитом.
– Уголь экономь, – посоветовал я, – закончится, на чём кирзовую кашу будешь варить. Раскали-ка мне лучше сковороду, буду угря жарить.
И показал ему здорового жирного угря.
– Змея какая-то, – отреагировал Миша-Галифе, но сковороду на плиту поставил.
Нарезанный на кусочки угорь заскворчал и зарумянился.
– Деликатес, – пояснил я, – это тебе не сало с огурцом.
Миша-Галифе смотрел на всё с удивлением и с опаской. Мало что понимал во флотском быте. Его часто подкалывали, и он старался не давать повода для шуток. Делал он второй рейс в своей жизни. Кадры прислали его к нам после демобилизации из армии, и он совершил роковую ошибку: пришёл на борт «Илги» в солдатской шинели и в галифе защитного цвета, заправленного в новые кирзовые сапоги. Видимо другой одежды у него просто не было. Лучше бы ему было прийти в одних трусах, чем в такой экипировке, которая была полным антиподом морской форме и вызывала у моряков чувство неприятия и отторжения. Ему сразу же дали кличку «Галифе», и стали часто над ним подшучивать и подтрунивать, даже несмотря на то, что после первого рейса он приобрёл на лиепальской толкучке тельняшку и вполне ещё приличные морские суконные брюки без ширинки. Но образ солдата в шинели и галифе никак не стирался из памяти экипажа.
Угорь был разделён на шестнадцать частей – по количеству членов экипажа. Мастер Беркалнс в это число не входил и оставался со своим салом за чертой счастливцев, получивших, пусть и небольшой, кусочек вкуснейшего угря.
Судно готовилось в рейс. А на камбуз, как назло, перестала поступать пресная вода: ни щей тебе не сварить, ни компота, ни посуду помыть. Единственная на судне ручная помпа, стоящая на камбузе, не хотела работать. Миша-Галифе, обливаясь потом, уже час мучал эту помпу, пытаясь выжать из неё хоть каплю воды. Всё было бесполезно.
– Дрянь дело, – заключил я, – надо звать механиков. Пусть разбираются.
Пришли механики во главе с дедом. Вскрыв клапанную коробку, все увидели большую дохлую крысу. Её засосало из питьевого танка, и она застряла в клапанах помпы. Крыса побелела и вздулась, часть шерсти была вымыта водой. Позвали капитана.
– Что будем делать, товарищ капитан? – спросили. Ведь все мы пили эту воду. Как бы того – не заболеть всем.
Капитан почесал в затылке и произнёс гениальную фразу:
– Посмотрим…
– А чего на неё смотреть, – заключил машинист Ванин, – выковыривать надо.
– Вот, ты и выковыривай, – предложил матрос без класса Чижик.
Миша-Галифе с открытым от удивления ртом стоял рядом и решился спросить:
– А чего это она белая?!
– Мы же не спрашиваем – а чего это ты в белой робе сегодня?
– Так я дежурный по камбузу, положено.
– Ну так и она при камбузе.
– Кто она?
– Крыса.
Миша-Галифе долго не мог прийти в себя.
– Это тебе не в окопе сидеть, это – флот, – нравоучительно подняв вверх указательный палец, – пояснял Ванин, выковыривая крысу из помпы.
Пришла радиограмма за подписью зам. начальника пароходства Брашкиса. Судну предлагалось сделать один внеплановый рейс за счёт сэкономленного времени. Мастер принёс ответ:
«Рига ЧЗМ Брашпильсу В помпу залесла судовая крыса тчк вода из помпы не вытекает тчк экипаж в шоке тчк решаем тчк что делать тчк КМ**** Беркалнс
Тут же последовал ответ:
"Причём тут крыса вопр. выходите в рейс".
Капитан распорядился сообщить о комплектности экипажа: все ли на месте? Все были на месте, но в машинной команде не доставало одного человека – кочегара Жени Слюнина.
– Не беспокойтесь, – заверил капитана второй механик Вадим, – через полчаса будет, приведём под белы руки.
И он кинулся, взяв с собою матроса без класса Чижика, в известную всем пивную.
КОЧЕГАР ЖЕНЯ СЛЮНИН
Женя Слюнин по нашим меркам был стариком. Ему было за сорок. Таких на флоте зовут сорокотами. Это был хороший, добродушный, знающий своё дело кочегар. Он был молчалив, никогда не повышал голоса, любил одиночество. Единственной его слабостью была страсть к алкоголю. Вся его жизнь протекала в сплошном ожидании аванса, получки и окончания рейса. Вот тогда Женя отрывался!
Его курс на берегу был выверен точно по меридиану: в любом порту он всегда безошибочно находил ближайшую пивную или закусочную. Но возвращался уже по синусойде. Как говаривал второй механик: шёл противолодочным зигзагом. Поиск Жени не представлял большого труда: его всегда находили в ближайшем шалмане, и всегда благополучно приводили на пароход. Через полчаса Женю под руки провели под полубак в кубрик. Он виновато улыбался.
Во время стоянки в Риге мы получили техснабжение. Среди всяких запчастей, красок, мыла и других вещей, пришло два графина со спиртом. Один полагался в машину для технических нужд, и его принял второй механик, спрятав в свой шкафчик в каюте. Второй предназначался мне для протирки радиоаппаратуры. Нас строго предупредили, что спирт метиловый, древесный, пить нельзя! Я надёжно запрятал свой графин в сейфе. А Вадим, поставил свой графин в каютный шкафчик, прикрыв дверцей. Как Женя узнал про спирт, неизвестно.
Мы вышли в море, взяв курс на Лиепаю. Посвежело, подул норд-вест, началась качка. Приступив к вахте, Женя, закинув в топку угля, сделал приборку в машине и попросил у Вадима разрешения отлучиться на пять минут. Вахту они стояли вместе. Он зашел в каюту Вадима, достал из шкафчика графин, и после глубокого вдоха сделал два больших глотка древесного спирта, затем медленно выдохнул и занюхал рукавом спецовки.
Поднявшись на палубу, накачал из злополучной помпы воды, запил и спустился в машину, принявшись за привычное дело – кидать в топку котла уголёк. Настроение у Жени стало прекрасным, а на душе – радость и ликование. Так за вахту он проделал эту процедуру раза три или четыре. Наутро проснувшись в кубрике под полубаком, в своей койке, Женя попросил ребят зажечь свет. Однако плафон с лампой был в полуметре от его головы и горел. Женя ослеп.
Под вечер у дверей кубрика, где обитал Женя Слюнин, подняв морду кверху, завыл судовой пёс Шпигат. На вой прибежали. В кубрике на своей кровати лежал Женя Слюнин. Немного постонав, он тихо скончался.
Придя в Лиепаю и быстро выгрузившись у причала сахарного завода в Тосмаре , мы тут же приступили к погрузке сахара.
Мастер позвал меня и протянул радиограмму с таким текстом: «Рига ЧМ Мартынцеву: Кочегар Слюнин выпил спирт и умер тчк что делать вопр КМ Беркалнс».
Я предупредил, что прямой связи с Ригой нет, так как работает кран и судовая антенна снята, а на «сопле», как называют короткую запасную антенну, можно передать только через портовую радиостанцию Лиепаи. Она находилась в километрах в 10–15-ти.
– Добро, – ответил наш Фермер.
Отстучав радиограмму, я попросил квитанцию подтверждения. Лиепая передала «АС», что на радиожаргоне означает – ждите. Через пять минут снова «АС». Наконец, ещё через две минуты: «Ваша радиограмма №… аннулирована».
– Товарищ капитан, – огорчил я его, – текст, который вы дали, не подлежит к открытой передаче в эфире. Лиепая радиограмму не берёт.
Насупив брови и сделав серьёзное лицо, мастер написал новую радиограмму, и протянул мне: «Рига ЧМ Мартынцеву тире Кочегар Слюнин выпил и умер тчк что делать вопр КМ Беркалнс».
Вызвав Лиепаю, я передал текст и снова попросил квитанцию. И снова – «АС» (ждите). Через пять минут: «Ваша радиограмма №… аннулирована».
Пришлось опять идти к мастеру.
– Товарищ капитан, опять РДО не берут, мне кажется, что в тексте нельзя указывать такую причину смерти, – объяснил я мастеру. Капитан насупился и стал писать третью:
«Рига ЧМ Мартынцеву тчк кочегар Слюнин умер тчк что делать вопр КМ Беркалнс».
Передав радиограмму, я снова попросил у Лиепаи квитанцию. На что опять получил «АС». Через две минуты, наконец, долгожданное: «Ваша радиограмма №… принята зпт даю квитанцию. Я облегчённо вздохнул и отправился снимать стресс в кубрик, где на поминки собрался весь экипаж.
Ночью пароход перешвартовался в Лиепайский порт, и мы стали у отстойного причала. Рано утром, с первым самолётом из Риги, прилетела комиссия в составе пяти человек для разбора ЧП. Они подошли к судну. Ни вахтенного, и вообще никого на палубе не оказалось. Взойдя на борт и подойдя к открытой двери в надстройке, один из членов комиссии прокричал: «Есть кто там живой?» Через какое-то время внизу раздалось бормотание, и человек с опущенной головой начал ползти по трапу вверх. Это оказался старпом. Наверху старпом поднял голову и помутневшими глазами принялся разглядывать пришедших. Наконец поняв, что перед ним начальство он начал выпрямляться, но, не удержавшись, с грохотом рухнул вниз.
По булыжному покрытию, через открытые ворота на причал вошла лошадь, запряжённая в телегу. Её вёл под уздцы капитан «Илги» Беркалнс. На телеге лежал гроб, обтянутый красным кумачом, приготовленный для нашего кочегара.
Ни дома, ни родных у Жени Слюнина не оказалось. К нашему сожалению, присутствовать при погребении нам не пришлось. Его похоронили на городском кладбище, а судно ушло обратно в Ригу: надо было выполнять план. Простой по случаю расследования ЧП занял много времени. И дополнительный рейс нам отменили.