Ввведение
Книга о пройденном пути, преодолевающим испытание ценной в жизнь, раскрывающая все детали строения мира, спрятанные под призмой бытия.
Эта книга-повествование о происходящих событиях в разных реалиях повседневной жизни, которая превращается из легкого бриза в неистовый хаос. Повествование происходит в кофейне, в которую зайдя, меняется мир посетителя и обычных зевак, люди начинают просыпаться и успокаиваться. Но в какой-то миг всё меняется и завистники стараются уничтожить и закрыть эту кладезь новых знаний.
Оглавление
Предисловие
Глава 1. Добро пожаловать в "Мятный Алгоритм".
Глава 2. Развязка.
Предисловие
Шум ветра с крыш бился каплями дождя о сумеречные окна, в которых сон и тишина, созданные синей гладью. Прибрежные волны рябью покрывали поверхность воды и исчезали, а рядом массивные валуны взгромоздились у края берега, окутанные серой дымкой. Нежно шелестела листва, лаская ветви молодых деревьев. Яркая луна одиноко смотрела в отражение небосвода в водной дорожке света, ясно освещая путь, а звезды, появляясь одна за другой, застилали чистое небо. Всё едино, всецело и ничего не могло потревожить этот природный покой.
Лампочка от ветра колыхалась, мелькая со дна колодца. Скрип вдалеке старых деревьев насыщенно превращался в гул, отклоняясь от курса ропота неясных очертаний, промокших лиц, которые спешили укрыться в свой уютный, беззаботный дом.
В сумеречном окне, наполненным оранжевым светом, стояла мужская фигура с трубкой в руке из морёного дуба, пристально вглядываясь в лунном свете в синюю даль. Задумчивого мужчину совсем не тревожил стук капель, он только потягивал лёгкий аромат табачного дыма, слегка прихлопывал левым указательным пальцем дубовую чашу, заполненную курительной смесью пряных трав, которые пропитывали утончённым цветочным запахом увесистые книги на декоративных полках стеллажа. Мужчина вовсе не любил курить, он был ярым противником табака и с прищурью противился гвоздичному запаху, но воспоминания прошлого об оборванном пути, хоть как-то развеивались в его сознании и растворялись вместе с дымом, уходя в прошлое. Одна из книг в мягком переплёте, с загнутым уголком страницы, лежала в кресле-качалке на вишнёвом тёплом пледе, а рядом потрескивающий камин, жадно съедал, обволакивая жёлтым пламенем, тонкие ветки весенней берёзы. Стрелки часов на стене уже давно перевалили за полночь. В это время мужчина обычно читал, погрузившись в детали, которые спрятаны под призмой бытия.
(Его больше волновало влияние физиологических аспектов на воспроизведение и воссоздание импульса интерпретаций в виде иллюзорных образов на зеркальном экране внешней окружающей среды под воздействием физических, благоприятных, либо негативных факторов.)
За окном все покрылось мглой, серая дымка превращалась в тучи, которые ливнем осели на город надежд и мечтаний. Грозой средь ясного, ночного неба, грянула на покой тишины, преобразив в первозданный, неистовый хаос, распугав местных редких птиц. Волна набирала неимоверную мощь, затягивая за собой валуны, которые с треском раскалывались и распадались на мелкие, грязные камни, обуглившиеся и превратившиеся в пыль ударом о разряд огненного, молниеносного шара. Затем стихия плавно затихала растворившийся бриллиантовой вспышкой в бездонной, небесной синеве, возвращаясь в природный покой.
Камин догорал, оставляя за собой волочащиеся клубки дыма, кресло-качалка уже давно опустела, остывая после обогрева потухшего языка пламени. Мужчина, уткнувшись в одеяло, безмятежно, крепко спал в темной прозрачности ночной синевы, наполнявшей уютом просторную комнату. Впереди его ждали насыщенные, нелёгкие выходные, только чтение перед сном его будоражило, погружая в мир испытаний и алгоритма.
Глава первая
Мятный Алгоритм.
Солнечный день волнами покрывал город в Европе, пронизывая бархатные облака сине-красными лучами солнца, нагревая стеклянные панели балконов и крыш домов. Очерчивая родную территорию, полет сокола с острыми крыльями вдоль застывших стеклянных витрин, с пронзительным криком, наполнял жизнерадостью городских жителей. Узенькая улочка с извилистой дорожкой озарялась ярким светом от блеска отражения деревянных окон, которая вела к центральной угловой кофейне с синей вывеской, с буквами черного цвета «Добро пожаловать в Алгоритм. За безопастность». Она всегда была заполнена красивыми, образованными, непростыми людьми, которые торопились по своим делам, их манил запах утреннего кофе с английским малиновым чаем, со свежими, вкусными, полезными злаковыми выпечками. Зайдя внутрь время не имело значения, атмосфера кофейни насыщала необыкновенной легкостью, пробуждая в состояние чистоты и потока новых идей, для посетителей - это было кладезью новых знаний, вбирающих в себя глубокий опыт, прожитых лет с яркими событиями от легкого бриза до неистового хаоса.
Стук колес никогда не ограничивался хлипким, протяжным звуком ржавой подвесной системы, на этом моменте черный автомобиль с левым рулем, под названием "Тусита G", с антеной в виде ракеты на капоте, вибрируя, всегда глох, источающий из ржавой трубы неприятный, зловонный газ, отравлявший свежий воздух, и из треснувшего окна появлялась жгуче-черная, курчаво-волосатая голова с белым локоном смуглого, красного от лишайных, колбасных прыщей паренека по имени Изя, который любил их маскировать, он был неприятным. В черной футболке, на спине которой красовался тигр, для всех он был Тимуром, его глаза блестели, одурманенные от булок с маком. На его лице сияла улыбка, превращаясь в самодовольную ухмылку с обжигающим выражением лица, образа старого дракона, с распирающим в ширь лицом, зажимавшего губами сигарету с горьким, тяжелым дымом. Он был не один, а со своим отцом Абрамом во всем черном одеянии с золотыми перстнями на толстых пальцах рук, от которого пахло колбасой и увешанного драгоценными украшениями из самоцветных камней цвета радуги, Абрам верил в энергию имен великих предков, выгравированных на каждом самоцвете, а карманы его были забиты медными монетами, весь автомобиль "Тусита G" тоже был забит этими грязными, медными монетами, Абрам был упитан и неуклюж с духом изнуренной клячи, внутри автомобиля всё было пропитано дымом, прожённые сидения, оббитые чёрной кожей, были изодраны клинком Тимура, который подарил его отец на юбилей, на нем тоже красовалась буква "G". Тимур и Абрам были завсегдатаями здесь и совершенно не вписывались в контингент окружения этой кофейни, их фамильярность и наглость превращала все вокруг в безобразный непорядок. Они брали 10 выпечек, прихватив несколько из них бесплатно, жадно глотая, причмокивая и облизывая свои распухшие пальцы, от ночной, слесарной работы в гетто, а оставшееся отдавали старой, толстой вороне с налипшим пометом на распухшем хвосте. Они любили парковаться справа у бревен, ветхих, гнилых деревьев по левую руку от крыльца, на заднем сидении лежал бубен Тимура, он любил часами бить в него возле кофейни, тем самым нарушая тишину, вызывая недовольство у посетителей этого заведения, ворона залетала на ржавую крышу автомобиля Абрама и вальяжно расхаживала своими толстыми лапками, каркая под бубен Тимура, он выглядывал из окошка, поднимал гордо голову вверх, глядя на ворону. Ворона часто занимала чужое место, не давая припарковаться, распухший клюв, как губы после укуса насекомых, так и издавали звуки дребезжащей старой машины, кряхтенье и карканье, ее помет был везде, все что она съедала уготовленное для нее, оказывалось на крыльце заведения, она нервно смотрела на каждый кусок булки, своими раскосыми глазками. Выходя из автомобиля, перевалочным шагом, гуськом друг за другом они поднимались на крыльцо, выдыхая кольца дыма, заходили в молочную, беленую дверь из массива дуба кофейни. Тимур с бубном любил занять, как у себя дома, место возле немецкой белой кофемашины с буквами черного цвета, трясся его в руке, возомнив себя главным героем романтизированной драмы, он поддергивал в разные стороны челюстью, вспоминая тяжелую ночь после слесарни в гетто, поглаживая свой сытый, выпирающий живот.
Белого цвета буквы так и выделялись на желтом фоне помойки слева возле оврага в районе гето -"Свалка 2. Разместить заказ. Опасно для жизни» с драконьей мордой у входа в стиле ретро, так как Изя любил все старое, броское, Абрам говорил: «Белые буквы- это энергия наших предков, а черные буквы- это гои. Всё было в окурках, одежда валялась во всех углах, Изя любил одевать белые носки, в которых расхаживал босиком, налепив всю грязь этого сарая, потирая, задумчиво по-царски свой подбородок в виде перепелиных яиц, хотя он был просто Изей, для друзей Тимуром. В этой слесарне можно было найти множество всего, ртутные лампы, жженные пластинки, а так же много запрещённых вещей, эту сборную солянку он маскировал под видом японской воды с фальшивыми этикетками, в дурацких пластиковых бутылках. Эту солянку он тащил из разных мест, где любил проводить все свое свободное время, наслаждаясь усладой тянущегося времени, как плавленный сахарный леденец. Абрам называл этот сарай, ласковым словом Сарочка, так же они и прозвали толстую старую ворону, цветом с их черно-серый сарай, который внутри был завален рухлядью, пестрящей яркими расцветками, этот склад истощал и затуманивал сознание своей токсичностью, чувством агрессии так и веяло изо всех углов, музыка доносившаяся из сарая с дурманящим посылом, воем подавляла в уныние, блеяние козла «Я на дне Вавилона-а-а» вызывали нестерпимые чувства отвращенной жалости, жалкие потуги искаженной реальности. Символом этой Сарочки был лист конопли. Ворона тоже сюда прилетала, у нее было свое место, возле помойки, в которой она копошилась, доедая остатки колбасы после Абрама, от нее тоже попахивало водорослью и колбасой, поэтому Тимур называл ее ласково Сарди. Матери у него не было, только бабушка, которая была похожа на известную актрису, цитаты которой были известны. Тимур с Абрамом так и приезжали в зеленых, как лягушки, в рабочих костюмах в кофейню, не переодевшись, уставшие после прибивания пластмассовой спинки к деревянной табуретке. Абрам подарил Изе кепку со словами: "Держи, мой мальчик Тима, носи с удовольствием", эта кепка была с логотипом его автомобиля "Тусита G", Тимур замаскировал это название под заграничную марку, они часто любили брать чужие названия, маскируя под свою деятельность, тем самым вводя в заблуждение других людей. От этой помойки шла зловония, всякие мелкие зеваки из этой помойки, пытались проникнуть в кофейню, весь сброд периодически затесывался, где им было не место.
Изя предпочитал аляпистость в одежде в авангардном, женском стиле, этот вкус прививал ему отец с детства, ненавидевший коричневый цвет, красный цвет в нем вызывал агрессивность. Он любил расхаживать в расцветке петуха, расковыряв иголками свои колбасные прыщи, таким образом еще больше их сделав, наводил порядок в своем сарае, после бессонных ночей. Он не любил когда у него воруют авангардный стиль, он считал его индивидуальным, своим. Тимур не любил город, в его глазах, черного цвета смолы, размером с семечки подсолнуха, проскакивали деревенские нотки плотника, так как детство он провел на холмах, в просторном, старом доме, собирая в банки муравьев красных и черных, туда он запускал осу и стравливал, ему нравилось их сражение. Наблюдая как она мучается от битвы с муравьями, полудохлую осу, он брал и деревянными палочками отрывал лапки, раздавливал, распиная ее на разные части, а потом на радужном пикнике, организованным его папой, где любил выражать своё возмущение, издеваясь над собакой хозяйки кофейни, скармливал осу старой вороне. Тимур учил иностранный язык, называя его вражеским, у него была любимая, шариковая, красная ручка, которой он редко писал, считая себя одаренным в писательстве, нес бессвязную ахинею.
Изя был истинным патриотом, хотя не любил этих людей, приговаривая, что их взгляд его испепеляет и ему не нравится с ними соединятся глазами, а так же их музыку терпеть не может, он называл их ничтожными точками.
Со временем внешний вид его менялся в классический, деловой, но немного грубоватый, спортивный, таким образом он пытался соответствовать уровню кофейни, чтобы втереться в доверие этого общества со своими выгодами, одевая все светлое, чистое, он видел там идею перспективного будущего, а перспективу будущего ему внушал образ сына хозяйки этой кофейни, который был искренним, честным парнем и не любил фальшь, его звали Генрих Графф Гершал, с голубыми глазами и светло-русыми волосами, с красивым, утонченным, прямым профилем, светлой, бледной кожей, с белыми зубами, с военной выправкой, стройным, жилистым, он был весь в отца, так же любил природу, солнце и спорт, все время проводил на свежем воздухе, решая задачки по математике, это было его хобби, Генрих был одаренным парнем от рождения, он мог быть перспективным спортсменом, олимпийским чемпионом, либо хорошим аналитиком, но всячески жизнь строила ему препоны, спорт не задался, а в математике путь был заказан- его идеология, которая никак не была левых намерений, не вписывалась в рамки регрессивного общества, так как он всячески стремился в своих устремлениях к прогрессу и саморазвитию, хотя придерживался строго традиционным ценностям. Хоть Генрих и ездил на мотоцикле, но любил покой, он часто приезжал во всем спортивном, классическом в лес с бумагами и карандашами, погружаясь в природную тишину, прислушиваясь к пению птиц, журчанию речки, шелесту листьев, вспоминая тропинки, по которым шел, начинал вырисовывать карту, пройденного пути, отмечая пункты последовательностью чисел, он любил логику, анализируя свое будущее, вместо иллюзий и фантазий. Его постоянно кусали красные муравьи ползая по его картам, из-за этого он их не любил, они липли к нему, как липучки, со всех сторон, он извивался как мог, чтобы избавиться от их общества, эта не любовь к красным муравьям Генриху досталось от отца Алессандро, когда мать делилась воспоминаниями из прошлого. Генрих любил подниматься в гору, где он чувствовал уют и покой, место для него было храмом.
Генрих любил французский язык, который учил с удовольствием.
Была у него большая мечта, жить с матерью в отдельном доме в достатке, так как их дом желал оставлять лучшего, он с матерью вкладывал все силы в общее дело, в месяц доход с кофейни они получали в 2000 марок, что помогало им обустраивать кофейню и дом, это было два их дома. Мать Генриха прививала всем любовь к классической музыке: к Бетховену, Вагнеру и к другим композиторам. У нее была любовь к настоящему искусству, которую она пыталась передать Генриху, всячески просвещая его, Генрих мало в этом разбирался, но не препятствовал матери.
В доме, где он жил с матерью, была всего одна комната, в которой был диван, старый, скрипучий шкаф и деревянный, рубиного цвета, телевизор, который приходилось бить тапком, чтобы заработал, большую часть времени он стоял как декоративная подставка, занимающий только место. Видеомагнитофон, был его отдушиной, который он мог крутить часами, смотря фильмы, он так же любил запечатлеть красивые моменты на магнитную пленку, больше не было у них ничего, ни денег, ни еды, одну куриною ножку в супе они могли есть неделю, соседи часто приворовывали из холодильника, остатки еды, часами занимая общую кухню. От одного окна к другому была протянута веревка, на которой веером сушили свои вещи после стирки, стирали они щеткой, часами, в тазу, пол был обшарпанный и прикрытый зеленым ковром. Дома становилось невыносимо, с болтовней соседей и вонью спирта на всю квартиру, Генрих из-за этого часто находился на улице. Кофейня их выручала, он с матерью стал отъедаться и разживаться. Мать Генриха была матерью-одиночкой, не любила эти годы трудности. Сын мечтал увидеть своего отца, он часами мог разглядывать фото папы, доставшееся от его бабушки, в форме капитана, который плавал на подводной лодке и военных кораблях эсминцах, уходя в долгое плавание, его дед запрещал видеться с отцом, он не признавал Генриха своим внуком, из-за этого Генрих не любил его, что тот отнял у него любимого отца. Дед занимал большой пост, он помогал всем, но только не Генриху, когда тот с матерью так нуждались в помощи, даже после смерти деда веяло его присутствием, которое мешало росту в делах Генриха и его матери. Отец не платил матери алименты, так как дед ему привил такое отношение к этой семье, только бабушка признавала Генриха, приговаривая: "Вылитый Алессандро", Алессандро часто осуждал своего отца, приговаривая, что его пост всю жизнь ему перечеркнул, оборвав путь.
Абрам был их соседом и постоянно возился с клинком, вырезая поделки из дерева, превращая в куклы Вуду для Тимура, чтобы хоть как-то его развлечь дома. Тимур видел мир однобоким, постоянно думая, как ему создать своё дело, например кондитерскую, так как любил очень булки с маком, наслаждаясь сладким вкусом, строя иллюзии. Он испытывал чувство зависти к кофейне матери Генриха, пытаясь воплотить их идеи в свою жизнь. Долго возился в технике, ничего в ней не понимая, позируя как дирижер в оркестре, одев свой любимый черный свитер в дырках, нервно исковыряв его, своими беспокойными, черными пальцами, ими он любил мять всё, что не попадя, вплоть до пластиковых бутылок, таким образом, ему хоть как-то становилось не скучно. Жил он по пособиям, брошюрки для начинающих бездельников.
У Абрама была любимая ваза, которую он выкрал у Генриха, он кидал стружки. Генрих не любил с ним встречаться, он избегал его, так как тот любил часами разговаривать, что-то выпрашивать и давать всем соседям прозвища. Абрам любил подслушивать разговоры Генриха с его матерью, он брал два пластиковых стакана, на дне проделывал дырочки и проводил между ними веревку, прикладывая к стене, а когда была тишина, начинал подглядывать через замочную скважину, тем самым приучив к этому Тимура. У Генриха была сестра Натали, он сокращенно называл ее Ната, однажды, когда она была в гостях у Генриха с матерью, увидела Абрама, который подглядывал через замочную скважину за матерью Генриха, Ната потеряла дар речи, долго не могла оправиться после такого потрясения, Генрих был готов разорвать на части этого Абрама. Натали всячески помогала матери с Генрихом в кофейне, держала заведение в чистоте, она была хорошей хозяйкой и очень порядочной, с большим чувством юмора, хохотушкой одним словом, Генрих ее очень любил, но старался не выражать свои чувства. Ната носила с собой фотоаппарат, на который старалась запечатлеть самые лучшие моменты в жизни, однажды она сфотографировала, как Абрам сыпал соль на порог матери Генриха, приговаривая что-то себе под нос, с тех пор часто стала замечать много странностей от этой семьи.
По узкой улочке вдоль красивых, разноцветных витрин, неподалеку от кофейни, можно было выйти к морю, возле которого была огромная гора, а за ней лес.
Белая, большая, японская машина с правым рулём, за рулем которой сидела девушка Мэри, сияющая молодостью, как весенний свежий листок, такая же нежная и мягкая, пахла вкусом мяты, она не любила косметику, предпочитая все натуральное, традиционное, не любила авангард. Длинные, прямые, русые пряди волос развеивались от теплого ветра, просачивающегося в приоткрытое окно машины, она прищуривалась с улыбкой, от луча солнца, который игриво скользил по ее лицу и светил в изумрудные, красивые глаза, Мэри была очень красивой и солнечно излучала свободу и легкость, крестик на её шее так и переливался от теплых лучей солнца. Рядом...вглядываясь в синее небо, в проскальзывающие мимо окна, деревья, расцветающие благородной зеленью, сидел ее голубоглазый отец Алекс, отец Мэри был балтийской ветви, очень любил бывать в тех местах, свою молодость он провел в Кенигсберге, рядом с Прибалтикой, когда Мэри было семь лет, отец Алекс ей отправлял в Латвию телеграммы: «Люблю, Ваш Атаман», у нее не было фотографий того времени, так как не было у них фотоаппарата из-за затянувшейся бедности, но она сохранила телеграммы на всю жизнь, вспоминая с любовью это душевное время. Со временем Мэри разжилась, вложив все силы, обустроив свой дом из детской мечты, в белые тона, с изящной мебелью, ее увлечением было собирать пазлы с детства, поэтому стены были увешаны красивыми картинами в белом обрамлении, это было ее любимое место, где она была в уединение с собой, в ее любимой стеклянной ванной так и множились вкусные эфирные масла, везде благоухало мятой, она долго любила здесь прихорашиваться. А после свежая, румяная вдавив педаль газа белым кожаным кроссовком, с отцом держала путь в кофейню, перекусить, так как жили неподалеку, за горой, где Мэри и познакомилась с Генрихом, они быстро нашли общий язык, Мэри была старше его на несколько лет, они были как единое целое, дополняя друг друга, несовершеннолетний Генрих-озорным, добрым мальчуганом, но иногда в нем проскакивали нотки скромности, а у Мэри наоборот, она была очень скромной, но с нотками озорства, у Мэри не было братьев, Генрих стал ей младшим братом. иногда в кофейне они баловались, изображая, будто они иностранцы, разговаривая на непонятном всем языке, Мэри иногда брала книги неизвестных писателей, блуждая по лабиринтам их сознания, и начинала читать в слух, интонацией авторов, развлекая и смеша Генриха до слёз.
Генрих с малых лет любил мотоциклы, он ездил до моря с Мэри, выбирая самый длинный путь, Генрих купался, а Мэри отдыхала, после длинной дороги. Мэри жила возле моря с отцом, отцу наскучило море, поэтому любил проводить время дома за чтением книг в кресле качалке возле камина, пока Мэри отдыхает. Она очень много помогала отцу, от этого часто чувствовала себя уставшей и выжатой как лимон, так как ей давался тяжелый, физический труд, только отдых возле моря ее восстанавливал и приводил в свежий вид.
Генрих с Мэри любили часами проводить на берегу, с раннего утра, начиная с пробежки, морским шлейфом Генрих тянулся за Мэри, оставляя следы беспечности и беззаботности. Когда Генрих отдыхал, в Мэри просыпалось озорство, а когда озорство притуплялось, просыпался Генрих и шел купаться, а Мэри отдыхала.
Однажды в кофейню Мэри принесла пышную, зеленую мяту в горшочке, с тех пор мать Генриха сделала символом кофейни это растение, кустики мяты так и множились, ими была заставлена вся кофейня, мяту даже стали использовать в чай, вместо жевательной резинки и ментоловых леденцов, ее на блюдечке приносили посетителям. А кто-то даже брал кустики мяты, принося с собой горшочек. Так и размножалась молодая, вкусная, свежая мята.
Тимур тоже стал кустиками носить мяту с малиновым чаем, наполняя Сарочку, Сара вся была в мяте, так же стала благоухать свежестью и красотой благородной зелени.
У Тимура был друг Стив, с которым он любил проводить время, гулять по подъездам городских домов, залезая на крыши, считать звезды на небе, там они с удовольствием ели плюшки с маком, а потом разъезжали на автомобиле Абрама по улочкам в Гетто, напевали песенки, мечтая уехать из города подальше, у Тимура не было прав, за рулем был его друг Стивчик, толстогубый с выпирающими скулами, с сигаретой в зубах, который постоянно путал левый поворот с правым, они на пару выдыхали в воздух кольца дыма, задымляя весь автомобиль Абрама, у Стива была отметка в виде треугольника на лодыжке, он ей гордился, говорил что это три угла, соединенных линиями, внутри которых пустота, такую же пустоту он чувствует в груди, поэтому еда его делает счастливым, булочки с котлетками и колбаса, так как это вкусно, дома Стив хранил осколок метеорита, хотя на самом деле это был обычный слипшийся, гранит, который рассыпался на части, рядом с камнем на столе стояла мята и клетка с сонным попугаем, попугай терпеть не мог мяту, он постоянно ее ломал, его так и называли соней, настоящее имя его было Карлуша, так как он был маленького размера и любил копировать звуки вороны, очень было похоже на ту толстую старую ворону. Стив был агрессивен, часто он прибегал к нестандартным способам подавления чувства гнева. Стив иногда брал попугая с собой на прогулку, вместе с метеоритом, попугай Карлуша начинал грызть гранит, объевшись слипшейся дряни на заднем сидении "Тусита G", улетал к помойке на беседу с вороной, а Стив его ловил и сажал обратно в клетку, для успокоения он подпаивал его, чтобы тот был сонным и спал. Дома на столе у Стива лежал циркуль, которым он любил рисовать круги, представляя кольца дыма. Тимур со Стивом любили кататься на велосипеде, обливая друг друга водой, Стив как и Тимур был кучеряв, он носил как ободок, наушники с именем «Тимур» белого цвета с длинными проводами, и сердечком. Тимуру не нравилось быть одному, он был одиноким и не знал чувства уединения, ему было скучно находится с самим собой, поэтому он любил прибиваться в разные кучки, мелкие стайки, так и создалась целая свора со Стивчиком, его полулысым, объевшийся кислой дряни, попугаем, который любил со стула на стул перепрыгивать и ломать мяту в кофейне, домашним, жирным, плешивым котом, толстой, старой вороной, во главе изнуренной клячи Абрама, которые захаживали постоянно в кофейню.
Этот кот, которого звали Шурик, частенько ошивался возле кофейни с распухшей лапой, с круглой мордой и здоровым, кривым носом, как космонавт в скафандре, еле передвигаясь, иногда он проскакивал в дверной проем и начинал толстыми лапами уничтожать мяту на подоконниках и столах заведения, Генрих его выгонял на улицу, чтобы тот не портил природный дар, но этого гулену с трудом было выгнать, приходилось звать на помощь хозяйку, она за шкирку его вытаскивала и тащила домой, тот нехотя брыкался, вырывался и бежал в чей-нибудь подъезд, прячась от нее, Тимур стал подкармливать его колбасой возле кофейни, чтоб тот еще больше вредил мяте, таким способом он лапами кота уничтожал мяту, ему не нравилось, что с мятой стало более спокойнее в кофейне, она успокаивала, из-за этого он не мог бить в свой бубен, его бубен здесь был лишним, как и жирный кот, который любил пакостничать на крыльце, оставляя свои следы присутствия.
Кофейня с виду была непримечательной, но внутри вся сияла чистотой и блеском, а на белых стенах красовались художественные холсты с пейзажами и сложными геометрическими фигурами, не связанных с кубизмом, что более оживлённой делало это заведение, кофемашина белого цвета, пропитывала воздух свежемолотыми, итальянскими зернами вкусного кофе, в кофейне было запрещено курить и распивать алкогольные напитки, это и было главным лозунгом кофейни: "Чистота во всем".
Ропот маленьких птичек, за окном Генриха, безмятежно мелодично встречал первые лучи солнца, которые проскальзывали через прозрачные занавески, согревая уютом небольшую светлую комнату, на стенах красивые завитушки сияли и мелькали, как зайчики прыгая вдоль стен, широкая кровать с мягким матрасом из сосны дерева так и оттягивала минуты пробуждения.
Генрих с радостью бежал в кофейню, чтобы увидеть Мэри, он играл в игру по дороге, считая каждый шаг до кофейни, нечетное количество шагов означало, что Мэри будет в кофейни, а четное-нет, он с детства любил счет, считая вагоны поезда, ступеньки, по которым поднимался. Так и выработал для себя системную последовательность. Мэри любила пить из зеленой кружки кофе, но иногда пила из белой малиновый чай, когда она пила из зеленой, для Генриха -это был знак удачи, что можно с ней поехать к морю на мотоцикле и она соглашалась, Генрих поделился с Мэри своими наблюдениями, она ответила: "Ничего в этом магического нет, просто кофе бодрит, а малиновый чай погружает в состояния покоя, успокаивая нервную систему, хотя некоторых людей и от кофе клонит в сон"-"Это два разных ритма, от кофе лучше концентрируешься, а от малинового чая расфокусируешься, все дело в зрительных нервах, ты выбрал для себя четные числа, которые несут положительный смысл, а нечетные-отрицательный, когда концентрация притупляется, а ритм снижается, ты меньше реагируешь на смысл этих цифр, но от перенапряжения зрительных нервов, иногда происходит перегрузка информации-происходит сбой, ум начинает блуждать, для этого малиновый чай, который и успокаивает, без концентрации внимания, находясь в погруженном, расслабленном состоянии, в котором ты будешь видеть мир не в деталях, а единым экраном, находясь в кино, в этом моменте твои математические задачки будут решаться с трудом, а детали не будут улавливаться, это как игра в шахматы, либо ты наслаждаешься игрой мастера, красотой изысканных фигурок и кедровой доской, без обработки информации, без обдумывания ходов, соединения связей, либо сам продумываешь ходы".
После чего Мэри давала ему знаки. Особенно когда в кофейню приезжали Тимур и Абрам, Мэри начинала пить кофе из зеленой кружки, и они уезжали к морю. Мэри стала дальше придумывать их систему общения, когда на блюдечке лежало 2 листка мяты, она показывала тем самым, что чувствует себя не комфортно, если один, то все в порядке. Так же и с швейцарскими столовыми предметами. Мама Генриха привила это ему с детства с часами, когда оставляла одного, говорила: "Когда стрелки часов будут внизу на нечетном числе, я буду дома". С тех пор Генрих любил нечетные числа, а не парные.
Мята с детства знала этот язык, переняв по линии отца, ее дед был со стратегическим складом ума, строгость матери, режим дня и система обучения, развивали в ней различные установки, которые привели ум в состояние соединения в цепочки, магнетизма, она заметила, если к окружающей обстановке относится с доверием, то ум в состоянии соединения цепочек, магнетизма видит все в положительном ключе, цепляясь за положительные детали, если с недоверием, то наоборот, чем больше она напрягала жевательные мышцы, тем более появлялось это состояние соединения в цепочки, либо напрягала зрительные нервы, для этого она выработала для себя методику "размагничивания", переходя на легкую пищу, давала глазам отдохнуть, переводила свое состояние ума в единый экран видения, старалась не фокусироваться на чем-либо, в эти моменты избегала горячей ванны, чтобы не распаривать себя, не навредить своим нейронам, которые были в усиленном режиме переговоров между собой, выбирала сухой отдых в тишине, с приглушенным светом, любила белый свет, но для глаз выбирала оранжевый или желтый, в еде ограничивала острую пищу, черный перец, молоко ее расслабляло. Стараясь не быть размякшей, держала себя в тонусе, занимаясь спортом, она замечала, что нельзя для ее организма быть постоянно в расслабленном состоянии, надо держать себя в тонусе, чтобы не было неожиданного удара со стороны жизненных обстоятельств, а так же не выматывать себя, истощая ресурсы организма, так и придумала для себя систему стабильности, лавируя между тонусом и расслабленностью как в лодке, стараясь прислушиваться к своему организму.
Разные зеваки, мелкие сошки, которые проскальзывали в кофейню, такие как Абрам с черным грязным окурком Тимуром стали узнавать систему знаков, языка жестов, цветов, цифр, зеркал, но они все равно были слепы, им далеко было до этого общества просвещенных людей, как-бы они не пытались перенять и переписать, ничего у них не выходило, это было заложено в ДНК, информацией, переносимой в генах, хоть сколько угодно бы они занимались математикой, бисероплетением, шахматами, не смогли бы развить это глобально до автоматизма, цепляясь умом за мелкие детали и связывая цепочками! Это состояние ума надо уметь прочувствовать, когда оно проявляется не виде фильма, картинок, а в состоянии концентрации внимания, устремляющееся на элементы бытия, сознанием, разрывая связь с единым экраном внешней окружающей среды, все начинает видится в запрограммированных деталях, без пелены на глазах.
Кофейня так и наполнялась новыми лицами, отец Мэри Алекс тоже бывал здесь, часто пересекаясь с Абрамом, они не любили друг друга, не раз Абрам нападал на него, Тимур даже пытался однажды ударить его по лицу. Отец Мэри держался от драконьих лап подальше, он нервно закуривал видя их на крыльце в окно кофейни, Генрих запрещал ему курить. Он ухаживал за матерью Генриха, одевая свою самую нарядную, военную форму, чтобы больше понравится Генриху и его матери, Генрих и отец Мэри быстро нашли общий язык, постоянно неудержимо хохотали, подшучивая друг над другом, Алекс приговаривал: "Ты похож на бабушку Мэри своим чувством юмора, я очень хотел сына, такого как ты".
Генрих любил наблюдать за посетителями, пытаясь определить их настроение по выражению лица и мимике, например в Абраме он отмечал его красноречивость, направленную в сторону посетителей, хотя он разговаривал в этот момент с Тимуром, но Тимуру было неинтересно его слушать, он был отклонен всем телом, заняв все сидение, пристукивая нервно правой ногой о ножку стула, он любил заглядываться на местных молодых людей, ища в них надежду перспективы, так как находился в нестабильном положении, полностью зависев от отца. Бывало Тимур заводил разговор с местными людьми, руки обычно он прятал под столом, глаза его нервно бегали, а челюсти сжимались и проявлялись желваки. Глаза он часто отводил в сторону, а когда что-то начинал придумывать, закатывал их и пышно плескал руками в воздухе, как дирижер в оркестре, а когда с ним начинали разговаривать на глубокие темы, он замыкался и смотрел со страхом вниз не моргая, вдаль с концентрацией глаз, уставившись в какую-нибудь точку, для этого он стал прятать под очками, во время разговоров, свои нервно-бегающие глазки. Он любил с отцом всех обсуждать нелицеприятными словами, так же и в кругу своих друзей обсуждал всех и каждого. Даже по настоянию отца, Тимур пытался прилепиться ко всем, создав иллюзию обмана, что кто-то участвует в его жизни, тем самым пытаясь вытянуть себя со дна. Свои отрезки жизни он связывал с разными людьми, которые никаким образом не имели к нему отношения, тем самым обвиняя их в своих неудачах, а иногда, что-то от них заполучив, либо выкрав, начинал шантажировать, тем самым манипулируя. Так однажды на их удочку попали Генрих и его мать.
Абрам выкрал с фотографиями фотоаппарат у Натали, которыми стал шантажировать мать Генриха, приговаривая, что распространит домашние фотографии в кофейне, и кофейню нужно перекрасить в черный цвет, требовал 20000 марок, Генрих не поддался на их угрозы, а только сказал, что в полицию пойдет, Абрам ответил: "Докажи, смотри, чтобы тебя за сумасшедшего не приняли, я архитектор правительства, мне сам мэр автомобиль подарил". Так под угрозами Абрама и Тимура жили несколько лет Генрих и его мать, ничего не могли с этим поделать. Им звонили в квартиру, Генрих брал трубку и слышал злой голос:
-"Я тебе приеду и прикладом все зубы выбью", "А если повесишь трубку, твой телефон домашний загорится".
Генрих писал письма, никто его не слушал, ему никто не помогал, сестра с сожалением выслушивала, но ничего не могла поделать, мать хваталась за голову, а он срывался и рыдал, ему казалось, что в такие минуты, весь мир против него, он был прогрессивным, за что и пострадал.
Абрам захаживал в кофейню из-за Мэри, она отвечала отказом, он никак не мог принять это в серьез, свои огрызки яблок так и оставлял возле ее белой машины, Мэри недоумевала- ей важен немецкий ребенок, а не грязные огрызки, но все равно продолжали ставили препоны.
Глава вторая.
Развязка.
Тимур с Генрихом стали бегать в горы, однажды Тимур увидел корову и расплакался, вспоминая свое прошлое, как он любил часто доить коров в отцовском дворе старого дома, принимая их дар, Генрих был далек от мира коров, так как жил всегда в городе надежд и мечтаний, но это не мешало ему любить природу и животных, у него был любимый пес Шницель,
Однажды Генриху надоело это стучание бубном, он вышвырнул за шкирку Тимура из заведения, со словами: «Твое место в слесарне, там и стучи, и не пачкай наши окна, своей стекающей, грязной слюной из трясущейся челюсти».
Они как стадо Горьковских овец окружили кофейню, скандировав: "Закрыть, закрыть, закрыть", только возвышали Тимура за его фальшивое разоблачение, он был в фаворе, задрав нос, ухмыляясь, все его хлопали по плечу, приговаривая:
"Все будет хорошо, Тим, мы их закроем", только два старых оболдуя, были на стороне Генриха и его матери, они до конца думали, что смогут себе присвоить это заведение.
Старая, толстая ворона, усевшись рядом, потрясываясь каркала в такт выкриков, машина Абрама подъехала с возгласом:
-"Жрать подано, господа".-
-"На собачку не накопили"?-
-"Пусть себе хлеба купят".-
-"Вот так вон, а они даже и не знали, что за ними велась слежка, ха".-
-"Эй, принцесса, меньше стресса".-
-"Потанцуй, Рапунцель".-
-"Как же вы меня утомили, своей кофейней".-
-"Тима, твоя победа".-
-"Закрыть кофейню-кофейня отрава".-
-"На мясо их".-
-"Вместо мяты пусть пионы выращивают"-
-«Закрыть эту помойку, чтобы не смеялись над нами»-
-"Надо снять эти картины и повесить в авангардном стиле", закурив сигарету, сказал Абрам. Они хотели сделать обмен, забрав всю утварь, спихнув свое старье, что они и сделали. Повесив у выхода маску крылатого дракона в виде головы козла, забрав вывеску с черными буквами на синем фоне себе в сарай. Генрих наблюдал издалека, верхняя тоненькая губа задрожала от обиды, раздуваясь от слез, которые градом покатились по его щекам, он видел эту всю подмену на дегенеративное искусство, видел этих людей как мух жужжащих, скопившихся в навозе, под выкрикивающую музыку бабуина Тимура.
Тимур купался в лаврах этих несносных гадов, его тащили вверх, лепя из навоза конфетку, делая ему лицо, преступника обеляя, вся его фальшивая боль, страдания, завывающий как побитая собака, преподносилось зевакам с той стороны, чтобы затронуть за живое, с минорными нотками фальши, а все это было полная лажа. С какой стороны бы эту опухшую морду не поставили бы, везде его преподносили в ярких красках, в новом времени, так как за его спиной мерзкие покровители стояли и тянули его, все последнее выжимали, всю грязь вынося наружу, его мерзкий настоящий образ со всех сторон обелялся, создавая лицо нового времени, выбрали мерзкого гада, решили выезжать на фальшивой боли, это чувство должно было перехлестнуть настоящее новое время, один фальшивый зевака по имени Гоген предложил свои услуги адвоката, внушив всем победу Тимура, все кричали с карканьем вороны:
-"Тимур, победа за тобой".-
-"Тимур, ты победил".-
Всем собравшимся было все-равно на его бесчестные, подлые приемы и правду Генриха, Генрих был сильнее Тимура и в начале, и в конце, но жалость Тимура взяла вверх над кофейней Генриха и его матери, он их оболгал, но никто этого не знал.
Генрих бежал сломя голову домой, заскочил в ванную, вытирая слезы, включил воду, стал умываться, глядя в зеркало, произнес фразу:
-«Я не этот гад, ему до меня далеко, этому грязному опарышу, когда-нибудь справедливость восторжествует и я его раздавлю, не взяв от него даже нитки».-
Генрих мог ответить ему годовым дневником, мог ответить ему книгой, боевыми единоборствами, но не мог ответить на музыку бабуина музыкой.
Мать Генриха закрыла кофейню.
Мэри приехала к отцу в больницу, отец был слаб, по пути в палату весь этаж был в огрызках яблок, отец ее был избит, говорил, что его выслеживали, только приговаривая про черную машину, камеры на улице молчали, медсёстра тоже, только обвиняли отца, что он был пьян, им дали приказ.
Мэри выхаживала отца как могла, отец замкнулся, классическая музыка навсегда останется в сердце с Мэри, которую когда-нибудь она привьет своему будущему сыну с голубыми глазами деда.
Тимур и Абрам радовались, приговаривая:
-"Как-будто сосед сдох".-
-"Мята всего лишилась, хахаха".-
-"Пьяный папа с дочкой, хахаха".-
Генрих ненавидел их, желал отомстить, Мята себя сдерживала как могла, все оскорбления ее семьи сыпались от этих гадов.
Она лежала дома не выходя из квартиры неделю, свернувшись калачиком, умирая, ей было дико тошно, ни ела, ни пила, только Генрих приносил ей йогурты, хоть как-то выхаживая ее.
Тимур прижал Генриха к машине отца, с бокалом вина, задрав нос, выдохнул в лицо Генриха клубящийся дым, швырнул бокал в сторону, достал бутылку воды и сказал:
-"Почувствуй жизнь без всего, я у тебя всё отберу, займу твоё место донора, сделаю недееспособным!".-
Генрих запаниковал.
Абрам крикнул:
-"Убей это и правда за тобой".-
-"Размажь донорам камнем и утопи в воде".-
Тимур достал клинок, полоснув по коре молодого дерева, как серпом для заготовки корма для скота, блеск лезвия отразился в его глазах безумным, бешеным огоньком. Рванув как собака, сорвавшаяся с цепи в сторону Генриха, приговаривая гнусным языком грязные словечки, пронзая каждым ударом клинка о его тело, вмиг уничтожив любовь Генриха к жизни, его глаза потухли, в тот момент он подумал: "Это конец", сломя голову, ураганным вихрем помчался в сторону леса, как лань от тигра, рычащего и хрюкающего, как жужжащие мухи слова доносились до Генриха:
-"Ты такой же никчемный как твой отец, тебя нужно дезинфицировать отсюда, как моль, хоть мы с тобой немного похожи, ты был мне как брат",-
Генрих только ответил ему:
-"Не брат ты мне и ничего у нас с тобой общего нет».
Тимур продолжал гнать его до самой горы, Генрих спотыкался о корни деревьев, с грязными камнями, поднимаясь все выше и выше, Тимур загнал его к обрыву, только фальшиво ухмыльнулся и попятился на него, сказав:
-"Хочешь быть моего уровня, поднимайся".
Он был в черном балахоне с капюшоном на голове, расстегнув молнию, показалась футболка с торчащими нитками, пропитанная вонью пота дряхлой клячи в перьях, оттуда вылетела старая, толстая ворона, которая обрушилась на Генриха, запутавшись в его волосах, Изя стал в рот вливать воду, Генрих захлебываясь, оттолкнул его, пытаясь вырваться, сорвался вниз, на лобовое стекло автомобиля Абрама, который рванул к месту события, как взорвавшийся адреналиновый реактор, взгромоздившись внизу горы. Автомобиль был разбит вдребезги. Тимур увидев это, погас. Антена смялась как пружина, болтаясь на тонком ржавом пруте. Тимур соскочил как горный козел по катившимся грязным камням вниз к машине отца, они увидели тело Генриха на последнем издыхании, в легких которого была вода, Тимур сказал с величавой амбициозностью: «Люди тоже бывают лишними»-
-"Надо убрать его скорее отсюда".- ответил отец Тимура.
Стащив за руки, понесли в глубь леса, Абрам захватил молоток, тащили его, ломая ветки деревьев, собирая в руку, пока не вышли на поляну и оставили двум жирным стервятникам на съедение, от одного сильно воняло тухлыми яйцами, он испускал эту благовонию вечернего ужина. Тимур взвалил горсть осиновых палок на Генриха. На последок ударив по животу Генриха, по голове, по шее украдкой, добивая бездыханное тело германского ребенка, поджег ветки пламенем дракона. Оболдуй еще долго наблюдал, с трясущимися руками, нервно куря сигарету, приговаривая: "Я никого не убивал, я никого не убивал", в миг превратившись в злое чудовищное отродье, возомнивший себя миссионером. Пошел дождь, превратившийся в ливень, автомобиль, скрипя с треском, покинул это место на восток, но потерпел крах, заглох грязным камнем. Долго не могли найти Генриха, с безразличной нехотью отправили поисковые отряды, только спустя трое суток, наткнулись на поляне на его тело на мху, все его светлые волосы стали вымазанные черной, вязкой глиной, салатовая жилетка была изорвана в налипшем помете вороны, а глаза съедены стервятниками, возле тела лежал его годовой дневник, все его переживания, любовь к отцу, образ ребенка были в этой книге боли и страдания, всего этого страшного года и огрызок грязного яблока, с оторванной буквой от машины G, Генрих был весь в грязи, его белая футболка почернела.
В оранжевом окне стояла фигура девушки по имени Мэри на фоне завитушек на белых стенах возле белой кофемашины, от которой пахло мятой, с кружкой в руке малинового чая, она провожала взглядом вспышку молнии, испарившейся криком сокола в ночном, холодном небе. Через несколько дней сокол принес лоскуток рубашки с бриллиантом в запонке Генриха, запутавшегося в ожерелье из самоцветных камней, оборонив в руку Мяты. В Мэри умерла частица Генриха, когда её путь вверх прервался из-за одной машины, теперь не было в ней того озорства, тех ценностей жизни, которые были в Генрихе, она мечтала стать матерью, назвав своего сына Генрихом, но мечта её была разбита. Остался фундамент, заложенный Генрихом, а Мэри стала основой погружения фундамента. Как страшный сон все закрутилось и исчезло, оставив лишь воспоминание образа маленького эльфа Генриха, на окне ростка мяты в глиняном горшочке по имени Генрих.
На плечо Мэри легла рука Натали, нежно сказав:
-"Все только начинается, сестренка, это начало новой книги".
Мэри медленно сняла белый капюшон, очаровательно улыбнулась своей сестре и растворилась в темноте потухшего камина, а рядом на кресле качалке лежала книга синего цвета с черного цвета надписью «Алгоритм. Чистота во всем. Том 1», на стенах висели картины с пейзажами и сложными геометрическими фигурами, не связанные с кубизмом, а на закрытой двери от лунного света виднелась первая буква «А» и последние четыре буквы слова «РИТМ». Кофейня Мэри была закрыта.
На могиле была надпись белого цвета «Алессандро» и лежало четное количество гвоздик с лоскутком от рубашки клетчатой Генриха.
Люблю я дом, а в доме пиццу,
Покой и свежесть за окном,
Шум ветра в час ночной до боли,
Кольнет усердною стрелой,
Под видом пепла вдаль прозрачно,
Мелькнет искрою синей мрачно,
Мой образ в тишине заядло,
Оставив лишь воспоминание,
Уйдет, обдув лицо прохладой
И скажет мне: "Прости, так надо". (Мэри Райс)
Мораль такова: не готовь помойку для других, завидуя чужим достижениям, потом сам в ней утонешь!