Из часов на стене выскочила кукушка и прокуковала пять раз.
«Время здесь, должно быть, как сырая резина - также тянется и липнет» - мелькнуло в голове. По моим представлениям уже должна быть глухая полночь. А тут только пять вечера.
- А может быть, даже пять утра, - ехидно прошептал голос внутри меня.
– Да пошёл ты, - послал я его, - ты где был, когда я чуть не обделался на кладбище? Нет чтобы поддержать хозяина… ладно некогда мне тут с тобой зубатить. Голос пропал, как всегда внезапно, когда ему было нечего сказать.
Хозяева радостно суетились – ещё бы, не каждый скучный зимний вечер приносит такие сюрпризы. Колян принёс стоявший на печи чайник, Вера накрывала на стол, я стал стягивать валенки. Едва не залпом выпил я большой фарфоровый с оленями бокал горячего чая. Колян с Верой терпеливо ждали, пока я напьюсь.
- Ну, сказывай, как ты в наших местах оказался в эку пору. Поди, машина где-ко в лесу у тебя сломалась, или сгегоход, - строил догадки Колян.
* * *
С Коляном мы друзья с детства, хотя какое-то время жили в разных местах, ежели на нынешнее время считать, так даже в разных странах: я в Казахстане, а он в Молдавии. Пришло время, и мы как рыбы из породы лососёвых, вернулись на свою родину малую. Лет двадцать мы прожили в странах чужедальних и только от общих знакомых знали друг о друге, и через них же приветы передавали, когда приезжали сюда в отпуск. Звала, тянула к себе нас малая родина, и так получилось, что в один год, не сговариваясь, вернулись мы в родные места. Колян ещё до отъезда женился на Вере, жившей в соседнем селе, так что за столом сидели люди, знавшие друг друга почти полвека. Мало-помалу уходили родные и близкие - наши ровесники, и поэтому с годами всё больше дорожили мы друг другом. Новое время, давя безудержным прогрессом, с каждым годом всё больше выжимало нас на обочину жизни, и мы, противясь этому, подсознательно старались сохранить себя, свой мир. Проявлялось это в том, что после пятидесяти, оставив городские квартиры, мы построили себе деревянные дома в сельской местности и переселились в деревню. А ещё, при встрече мы говорим между собой на понятном нам с детства чистом русском языке, на котором говорили наши родители, на том русском, который нынче исчезает, засоряется иностранными словами: тренд, бренд, лайфхак, кэш, маркет, фейк, менеджер, трафик…. Нет, мы не спорим, не стараемся никого убедить в том, что нужно сохранять, беречь и так далее. Мы понимаем, что это невозможно – всё течёт, изменяется, исчезает. У всех нас высшее образование, а у меня даже два, но мы всё равно говорим между собой на том языке, который знали с детства. Нам так теплее, уютнее жить и встречать старость, мы так пытаемся противостоять времени, так жизнь кажется нам длинее; пусть это иллюзия, самообман... а разве не иллюзией была вся наша жизнь?
Я позволил себе это нелирическое отступление, чтобы как-то объяснить, почему я использую простонародную речь, рассказывая о своих приключениях. Мне представляется, что это наиболее точно и органично передаёт чувства и впечатления от того о чём рассказываю.
* * *
- Ну, дак что ты можешь пояснить, друг мой ситный? – Повторил Николай.
– Тут дело такое, Коля, - запихивая в рот большой шаньги, начал я объяснять, - задумала супруга моя законная на Новый год салат оливье сделать по европейскому рецепту - детей удивить.
– А ты здесь при чём? – Удивилась Вера Никитична, - ты что, к нам за рецептом прибежал что ли?
- Ей для этого рябчики нужны, ну вместо колбасы и раковые шейки ещё, вот я пошёл на охоту – рябчиков добыть.
– Это что, она тебя за рябчиками, значит, послала, вроде, как в сказке «Двенадцать месяцев» злая мачеха падчерицу за подснежниками отправила? – Прищурившись и вникая в суть, предположила Никитична, - вот, ведь, говорила я тебе, Саня, чтобы не женился ты на молодухе – выскет она тебя, будешь, как чижик на жёрдочке в клетке у неё прыгать. Мысленное ли дело- старика с больными ногами зимой в лес отправить… рябчики ей понадобились. А за раковыми шейками ты куда отправишься? В омут нырять? Я вот ей выскажу всё при встрече.
– Да это я сам насыкался (вызвался), - отвёл я напраслину от супруги, - она тут не причём.
–Да ладно, знаю я твою Оленьку, - махнула рукой Вера Никитична,- она ведь у меня училась, с пятого по восьмой я у них русский и литературу вела. Тихоня, тихоня, а чего удумает - не своротишь. Это что? Ты, значит, по ночам в лесу рыскаешь, а ей и горя нет - где ты есть, да? Что хоть говорит? Поди, без рябчиков не приходи, да?
– Кто говорит, - не понял я.
– Ну, Ольга твоя.
– Не знаю что она говорит, я ведь с утра ушёл из дома.
– И что, не звонил за день ни разу.
–Дак, у меня аккумулятор на телефоне разрядился, не работает.
- Это что, значит, бедная девочка там, поди, в истерике вся, - округлила глаза Вера, - а ты тут полчаса уже как чаи распиваешь, и телефон не догадался попросить, чтобы сказаться где ты есть. Она там извелась вся, а тебе хоть бы штучки. Говори номер сейчас же, - достала телефон из душегрейки Вера.
- Аллё… Это кто, Колянка ты? Да, Вера Никитична, а что ты у отца делаешь, ты же, вроде, на сессии должен быть. С матерью плохо? Скорую… Да, здесь он, у нас чаи гоняет, сейчас передам трубку.
–Держи, охотничек, - Никитична передала мне телефон, - удавить тебя Саня мало, скотинку такую.
Сын сказал кого и во сколько подняли по тревоге, пока он из областного города летел домой на такси, дочь спросила есть ли у меня лекарства с собой, супруга сказал всё что обо мне думает и раскаялась в своём подстрекательстве меня на охоту, а насчёт моего наказания оставила вопрос открытым – «Дома поговорим!»
Супруги Глуховы – друзья мои стародавние сидели напротив меня, как заседатели в народном суде, и высказывали мне своё отношение к моему поступку. Вера, конечное дело, обличала меня как отпетого эгоиста и безответственного супруга, дожившего до седых волос, но так и не набравшегося ума. Колян осуждающе вздыхал и качал головой.
У Веры зазвонил телефон.
–Аллё …, когда? Через полтора- два часа, хорошо. Приготовим. На, - передала она мне трубку.
- Батя, я тут договорился, мы за тобой с парнями прилетим на снегоходах, часа через полтора. Скажи, как лучше добраться, - голосом сына сказала трубка.
Я стал объяснять: - через реку на Липята, там краем леса до железки, а после неё сразу в лес и пять километров по зимнику строго на север. Адрес? – Лесная восемь.
Подожди, Саня, -встрял в разговор Николай, - ты их на хрена по зимнику направил? там Юрчиха разлилась, лывы большие – вода под снегом. Ты шёл сюда, так не видел что ли?
– Так я не по зимнику шёл, а через лес.
–Да ты что, как это ты ночью насмелился, ты, поди, годов семь пешком там не ходил, как ноги болеть стали. Заросло ведь всё, днём – то не найдёшь дорогу, да и боязно одному.
– Да ну, кого бояться-то? – снисходительно улыбнулся я, - волков нынче нет и ружьё у меня.
– С чего ты взял, что волков нет?
- Парни давеча в бане сказали, что всех волков перебили. Ещё прошлой зимой, один де волк ушёл – под флажки нырнул, - объяснил я свою осведомленность.
– Прошлой зимой, да, перебили, а нонче пришла с пермских лесов стая, пять ли шесть волков. Природа, Александр, не терпит пустоты. На прошлой неделе у Степана Лукиных из будки во дворе кобеля вытащили, только голова одна в ошейнике осталась. Мы Музгарку, вон, в сени на ночь запирать стали.
- Да, Саник, где так ты умный, а тут вовсе, ровно, незнайка после инсульта, - вздохнула осуждающе Вера, - так и ищёшь себе приключений на седалищный нерв.
- Подожди, подожди, Александр, а где ты тогда шёл? Ну, через лес, так всё рано у развилки на Батурино должен был выйти на зимник, - недоверчиво посмотрел на меня Колян.
- Я через Чёрный ельник шёл, решил срезать, напрямки попёр, да прошибся маненько. На Батуринское кладбище вышел.
– А потом?
– Чё потом? Через кладбище потом, дорога там прогребена – идти легко, - придав лицу беспечное выражение, спокойно пояснил я.
– Восподи Батюшка, - перекрестилась двумя перстами бывший секретарь партийной организации поселковской школы.
– Дарью Егоровну третьего дня хоронили, помнишь, завхозом у нас в школе была. До ста лет дожила, - медленно, как бы оценивая мой ответ, сказал Николай.
– Да что вы на меня как на вурдулака смотрите? – Нарочито возмутился я.
–Да, кто тебя знает, - также нарочито серьёзно усомнился Колян. (Это у нас с ним детства: с серьёзным видом обсуждать всякую чушь заведомо небывальную).
–И тебе не страшно было, Саня? – Спросила оторопевшая Вера Никитична.
– Ну, как не страшно, стрёмно конечно, - решил я признаться, чтобы хоть немного смягчить в глазах Веры Никитичны впечатления от моих рассказов. Вот, - с нами крестная сила, - достал я из-за отворота свитера серебряный крест.
- Саня, вы дома пельмени стряпаете? - Перевела вдруг разговор Вера.
– Ну, стряпаем. А при чём здесь пельмени?
- Значит, скалка у Ольги есть, а то я свою хотела ей послать, чтобы она головушку тебе буйную поправила.
Разговор понемногу успокоился; мы пили чай, рассуждали о жизни нынешной, о детях рассказывали, беседовали, словом, по душам. Время снова набрало свой нормальный ход, то есть полетело. Два часа прошли незаметно.
На улице послышался рёв снегоходов, в окнах заметался свет фар.
– Вон, приехали за тобой, друг ты мой бесталанный, - хлопнув себя по коленям, встал из-за стола Николай.
– Чё это бесталанный? – для порядка обиделся я.
– Ну, как, тебя за рябчиками послали, а ты и рябчиков не стрелил и сам потерялся. Ладно, вот у тебя друган верный есть, - выходя в сени, на ходу сказал Колян.
Я уже оделся и стал выходить. В дверях столкнулся с Николаем.
– На вот, - протянул он мне полиэтиленовый пакет, - тут три рябчика, тебе хватит.
– Ну, спасибо Колян, век не забуду. Это ж какое смягчающее обстоятельство мне для разборок будет. Спасибо.
Возле двора Николая стояло три снегохода и человек пять парней в камуфляжах и шлемах.
- Здорово дед, ну ты дал шороху – всех на уши поставил.
- Экстремал, а ещё молодёжь попрекаете за экстрим.
Приветственно галдели прибывшие на снегоходах друзья сына.
–Железный у тебя старикан, Никола! – Восторженно сказал кто-то, обращаясь к сыну.
– Да какой он старикан, - ответил Колянка, - он ещё полтинник на бицепс три раза тягает.
–А сидел бы дома на печи, о тебе никто и не вспомнил бы, - как всегда неожиданно, но к месту,- заметил внутренний голос – мой тайный советник, - а так глядишь и в анналы истории попадёшь.
-Думаешь?
– Стопудово, Санёк, - то ли ухмыльнулся, то ли всерьёз подтвердил голос.
Дома у ворот встречали нас потревоженные родные и любопытные соседи. Всем было интересно - в каком состоянии меня привезут. Ждать подробностей до завтрашнего дня терпения ни у кого не хватало. Вдруг обмороженный или вообще - с ума съехал дед. Шутка в деле – убежал с утра за Каму и ни слуху ни духу, а уж под жопу лет пердуну. Такое любопытство всегда жило в деревне, пробавляясь от случая к случаю выходками да приключениями, которые претерпевали некоторые незадачливые её жители. И награда этим героям всегда была одна – их помнили десятками лет, о них рассказывали на всех мало-мальских сходах и беседах, имена их становились достоянием истории села. Похоже и я в этот вечер удостоился быть внесённым в этот список простых и великих.
– Вона, жив здоров зверобой наш.
- Целёхонек, на своих ногах стоит. – Удивлялись соседи.
- А чё ему сделается - пасечник, – ёрничал кто-то.
– Не дождётесь, земляки! - Задиристо и бодро отвечал я встречающим.
– Живи сто лет дед! – Сказал кто-то согласно этикета. Ну, так для порядка сказано было.
Спасатели-волонтёры жали мне руки, хлопали по плечу, предлагали обращаться ещё, ежели что. Супруга вытирала слёзы кухонным полотенцем от которого пахло корвалолом, им же пару раз для острастки, и чтобы показать соседям, что спуску мне не будет, стеганула меня по спине.
– Вот, на, держи своих рябчиков, - передал я ей мешок, - за раками завтра на пруд поеду.
А оливье с рябчиками и креветками у нас на новогоднем столе всё-таки было. Второго числа Николай с Верой приезжали, так мы и с ними ещё приготовили этот салат европейский.