Каждый человек всегда знает и чувствует, где его корни, и где ему жить, растить детей, а где умереть легче. Родная сторонка и землица всегда даст и корм, и кров, и упокой.
Когда разговариваю со стариками, то всегда потом долго все их рассказы перебираю в памяти. Вспоминаю как говорили, с волнением или со слезой, а может, и со злостью или обидой, иногда с чувством утраты или бесконечной благодарности к тому человеку, с которым прожили свой век. Удивительные люди - эти старики. Хотя и я уже почти их догоняю по возрасту( дети выросли и внуки уже тоже подрастают и взрослеют, а это ведь богатство), в том что удалось продлить род и вырастить себе смену, но как это далось, никто не знает. Сколько душевного тепла, материальных трудностей и слез пришлось пережить, чтобы сказать:
- Да, все слава Богу, жили - были - не тужили... Все пережили, а что теперь? Теперь только и остается, сидя на завалинке вспоминать свое житье - бытье...
Сколько рассказов и воспоминаний я выслушала. Сколько сюжетов к этой повести у меня есть в заначке, что не успеваю вам мои читатели рассказывать. Многие скажут:
- Велика невидаль, старичье делится своими байками. У каждого их целый возок припасен...
- Ан - нет. У каждого свое, и у каждого есть то, что не каждому расскажешь и доверишь... Есть такие душевные и нежные воспоминания, что сердце волнуется и сбоит, и щемит, о том, что уже ничего не вернуть, что остается только память и любовь, порой не высказанная, потаенная, поскольку у русского человека личное не принято предавать огласке, а, наверно, зря, потому, что не к каждому человеку пришло такое большое счастье, как настоящая любовь. Простой человек, уставший от забот, просто вздохнет, обнимет, чмокнет в ушко и скажет:
- Как же мне сейчас хорошо с тобой, спокойно...
И все станет понятно, но только спустя время, когда останется один, будет жалеть, о том, что многое не сказал. Не сказал, как любит, как жалеет, как боится потерять и тд...
Вот и мой герой этого рассказа, не успел все сказать, о чем очень жалеет.
Ну, вот и опять наступила очередная весна, его одинокая весна, весна без нее, его любимой Настеньки.
Вместе с караваном гусей и уток, дед Гриша снимается с зимней квартиры, где он проживает в холодное время года, и отправляется сюда, в его старый дом, расположенный на берегу затона, у кромки плавней, с верандой на затон и на закат. Никто его, конечно не выгоняет, а наоборот, не отпускает, поскольку его преклонный возраст не позволяет ему жить одному, но это его желание, и дети принимают его и отпускаю на теплый период года туда, в его дом на закат.
Когда его любимая жена скоропостижно скончалась, дети его забрали к себе. Детей они с Настенькой нажили троих. Два сына и дочка. А еще семерых внуков. Как же было летом весело в их доме на затоне. Рыбалка, купанье и каждый вечер чаепитие на их большой веранде на закате.
И вот дед Гриша опять приехал сюда, в свой дом на закат. Дом выглядел одиноким, заброшенным. За зиму, в холодные метели и дожди сюда нанесло ветром разного мусора, что очень расстроило деда Гришу. Он быстро привел дом в жилой вид и вышел на веранду, чтобы оглядеться и убрать весь мусор, накопившийся за зиму. На всю эту работу у него ушло почти два дня. Дед Гриша привел в порядок участок, прибрежный пляжик в плавнях, спустил лодку, чтобы, на следующий день, наловить к ужину рыбки. Он несколько раз промел и вымыл веранду и ступеньки ведущие дом. Очень устал. На вольном воздухе на казанке вскипятил чайник. Наскоро поужинал и лег пораньше спать, поскольку на завтра он наметил вечерние посиделки на закате.
В доме еще было не уютно. Пахло сыростью и мышами. Постель была еще влажной, не просохла, поэтому дед Гриша лег не раздеваясь. Он долго ворочался, умащиваясь в кровати. Ему казалась, некогда бывшая супружеская кровать, неудобной, большой, какой - то чужой что ли... Поворочавшись еще немного, он угнездившись, вздохнул:
- Да, вот так - то - то... Как - то так, а что теперь... А раньше, с лету запрыгивал к стеночке. Прижмусь спиной к стене и жду, когда Настюша уложит маленького и прыг ко мне под крылышко... Ой, ейй ... Как же это было хорошо... Обниму, погрею, а она спинкой ко мне прижмется, а я ее за талию обойму... Поцелую в ушко... И все... пропал... Как сладко было, и не было меж нас никакого разлада.... А как все весело и шутейно начиналось... Как мы были молоды, все нам было ни по чем...
И дед Гриша, вздыхая, закрывал глаза и вспоминал... А вспомнить было что.
Григорий после школы пошел служить на флот. Был он высок ростом, статен и силен. Красавец с серыми, как Волга в ненастье глазами, и черным чубом, доставшемуся ему от отца на память, которого он и не помнил. Мать, маленькая, кругленькая сероглазая русоволосая красавица, всю жизнь проработала палубным матросом, на пассажирском теплоходе. Вокруг нее всегда было много мужчин, и хорошие среди них попадались и неженатые, но она всю жизнь любила отца Гришкиного, а за что, так никто и не знал. Просто - любила и все, хотя он наигрался и сбежал, бросив ее с младенцем. Гришка вырос на палубе, потом в специнтернате учился, поскольку мать только могла его брать на каникулы. Учился он средне, а вот хулиган был еще тот. А когда научился играть на гармошке, то от девок отбоя не было, но похоже он тоже, как и его мать, был однолюб и искал свою суженную. Закончив 11 классов, Гриша пошел служить на Северный флот. Отслужив вернулся на затон, и стал ходить на нефтеналивном танкере матросом. Летом ходил по Волге и Каспию, а на зиму ставили судно в затон на зимовку и ремонт. Ему очень нравилась эта работа или служба, как ее не назови. Каждый день что - то новое и красоты реки и моря всегда его увлекали и завораживали. Постепенно Гришка пристрастился к мольберту и краскам. На больших стоянках уходил на отмель или в лес и писал с натуры. Однажды, на зимней стоянке в затоне, когда была его вахта, на танкер прибыла бригада маляров. Девичья бригада, с навыками такелажа, очищать от ржавчины и красить трюмы танкера. В этой бригаде девчат и работала его Настенька. Работа была, скажем прямо, не женская, да и не девичья, но девчонки - комсомолки, всей комсомольской бригадой решили выполнить и перевыполнить план по покраске трюмов танкеров и барж, и тем самым забрать первое место у такой же бригады парней.
Гриша рот открыл. от удивления, он хорошо представлял, что такое в подвешенном на стропах состоянии зачищать от мазута и ржавчины стенки нефтеналивных емкостей танкера, но девчонки быстро установили все необходимое оборудование и начали зачистку. Единственное, что осталось Гришке следить за подачей воздуха в трюмы и наблюдать за работой бригады, а еще тельфером вытаскивать бадью с отработками. Девчонки над ним подтрунивали, мол семь невест и один морячок, а Гришка восхищался их ловкостью, легкостью и умением обращаться с инструментами, а еще он как зачарованный слушал, пение девичей бригады. В нефтеналивной емкости танкера голоса усиливались, множились и получалось очень красиво и слажено. Больше всего ему понравилась одна девчонка. Была она не высокая, какая - то скромненькая, тоненькая, как тростиночка, ему хотелось ее оберегать, и он все время на нее поглядывал, он боялся, что когда она наклоняется над бадьей, сломается пополам, а еще когда она пела, то ее голос вызывал у него бурю в душе и жгучее желание обнять и не отпускать...
- Да, вот так я ее и встретил. Когда она спустилась вниз, то я увидел чумазую, маленькую с черными, как чернослив глазами, совсем молоденькую и застенчивую, мою суженную. Я сразу понял, что - это моя будущая жена, и никуда я ее не отпущу, но она весело засмеялась, застеснявшись моего пристального взгляда и убежала. Я понял, она просто застеснялась того. что все ее лицо и одежда были грязными, в нефтеотходах и ржавчине. Я тогда потерял покой. Я всю ночь не спал, а утром, девчонки снова пришли. И я уже тогда спросил, как ее зовут и где живет, и пообещал зайти в гости, когда кончится моя недельная вахта.
Продолжение следует....