Светлое послезавтра

Мария Виргинская.
СВЕТЛОЕ ПОСЛЕЗАВТРА
(пьеса в двух действиях)
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
КОШКИН.
АЛЯ.
АРКАДИЙ.
МАРИША.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА.
ПАЛ ПАЛЫЧ.
ОБШАРПАННАЯ ЛИЧНОСТЬ, ЭКСКАВАТОРЩИК, РАБОЧИЕ с раскопок.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.
КАРТИНА ПЕРВАЯ,
(Степь над обрывом к морю. Море – высокое, тонет в мареве. Видны очертания розовых и оранжевых скал вдали. На переднем плане – невысокое пыльное деревце и несколько палаток. Появляется Аля, останавливается, оглядывается и направляется к той палатке, из которой торчат наружу босые ноги).
АЛЯ: Привет бездельникам!.. Кошкин, ты спишь? Все ваши трудятся в поте лица.
КОШКИН (из палатки): Аля, когда человек лежит, нельзя стоять над ним в позе древнеегипетского надсмотрщика.
АЛЯ: Лежачего не бьют?
КОШКИН (выбирается из палатки): Ну, здравствуй, Аля! (обнимает ее)
АЛЯ (отстраняется): Ты почему не позвонил?
КОШКИН: Откуда?
АЛЯ: Перед тем, как смыться на раскоп.
КОШКИН: Смыться?!
АЛЯ: Мог бы и отсюда позвонить, из поселка, там должен быть автомат.
КОШКИН: Он не работает.
АЛЯ: Ты тоже! Вот! (вынимает из сумки  папку, протягивает ему, он, не раскрыв, бросает ее в палатку) Даже так? Тебе совсем не интересно, что пишут?
КОШКИН: Уже прочел. По твоему лицу.
АЛЯ: Я жутко на тебя зла! Звоню, звоню… Антресоль мне сделать обещал.
КОШКТИН: Сделаю. (потягивается, разминаясь) Тут все в один день: заявление написал, собрался…
АЛЯ: В пьесе Е.В. Кошкина «Образ победителя» отсутствует широкий охват действительности…Ты слышишь? Пьеса изобилует конфликтными ситуациями, в результате чего позитивные явления жизни не находят своего достойного воплощения. И это в наше время, когда ветер перестройки…
КОШКИН (подхватывает): Поднял в воздух много всяческой дряни. (резко) Хватит
АЛЯ: Чего хватит, дряни?
КОШКИН: Цитировать Наумчук. У меня на ее рецензии аллергия. Я сейчас чесаться начну. Тебе понравится?
АЛЯ: Ероша, Наумчук не права, но…
КОШКИН: На кривой козе ее не объедешь!
АЛЯ: Ерош, ты только не бесись, но твой победитель, он и правда… Не личность!
КОШКИН: А кто? Насекомое?
АЛЯ: Не человек-борец. Вот кто у тебя в пьесе человек-борец?
КОШКИН: Я! Человек-борец! Автор! Мало?!
(Появляются рабочие археологической партии во главе с Любовью Семеновной и Пал Палычем. Среди рабочих – Мариша.)
КОШКИН: Что за термин вообще – человек-борец?! Кто еще бывает борец?! Недогомо недосапиенс?!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА:  Кошкин! Вы, почему не работаете?! Я вам за сегодня часы не ставлю, имейте в виду! Молодой здоровый мужчина…
МАРИША: Любовь Семеновна, он…
СЕМЕНОВНА: Я сама вижу, где он!  Шуры-муры у него!
МАРИША: Нет, он…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА (отмахнувшись от нее): Все, товарищи! Сели! Пал Палыч!.. Сейчас товарищ из Всесоюзного института  этнографии покажет нам и расскажет…
АЛЯ (тихо): Я тебя подставила, Кошкин?
КОШКИН (тоже тихо): Не бери в голову.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Пал Палыч Строгов был так любезен, что согласился выступить перед нами с наглядной демонстрацией того, как наши предки добывали огонь. Сели все. Тихо! Вот эти приспособления Пал Палыч изготовил собственноручно…
КОШКИН (с восторгом, с трудом сдерживая смех): Ух ты!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Он их изготовил по принципу тех, какими пользовались наши первобытные предки. Всем видно?
КОШКИН (Але): Прелесть какая!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Пожалуйста, Пал Палыч. (передает приспособления)
ПАЛ ПАЛЫЧ: Я думаю, вам не надо объяснять, что у меня в руках…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Почему же, Пал Палыч? Здесь не только наши сотрудники, но и те, кого мы привлекаем для работы на раскопках, люди со стороны…
КОШКИН (Але, тихо и весело): Недоумки, вроде Кошкина.( громче) С одним классом образования.
АЛЯ: Тише.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Если кому неинтересно…
КОШКИН: Очень даже интересно!
(Рабочие в разнобой сообщают, что им тоже интересно)
ПАЛ ПАЛЫЧ: Тогда я приступаю? Вот эту палочку я вставляю в отверстие…Всем видно?...Кладу сухую траву и быстрыми вращательными движениями…
КОШКИН (Але): Бедный мужик!
МАРИША: Любовь Семеновна, мне очень нужно с вами поговорить…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Потом.
АЛЯ: Почему он – бедный?
КОШКИН: Ему совершенно нечем заняться в его институте, в жизни нашей непростой.
ПАЛ ПАЛЫЧ: Сейчас, сейчас…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА (перекрывая возникший шум – разговоры и смешки) Товарищи! Процесс добывания огня – это очень сложный процесс! На него уходит порой много часов! В этом вы сами сейчас убеждаетесь!
КОШКИН (Пал Палычу): Вам  помочь?
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Кошкин!
КОШКИН: Я молодой, здоровый, и меня с детства учили помогать старшим…
ПАЛ ПАЛЫЧ: Если очень хотите…
КОШКИН: Нет, но мне жаль  многих часов…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Прекратите!
КОШКИН: …а может, и дней…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Убирайтесь отсюда!
КОШКИН: Послушайте, я вам не мальчик!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Вы – наглец!
КОШКИН: В чем это выражается?
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Во всем! Тихо все! Извините, Пал Палыч!
АЛЯ (тащит Кошкина в сторону): Ерофей, угомонись!  Хочется им добывать огонь – пусть добывают! Ты-то, зачем лезешь?
КОШКИН: Бедный дядька вместо огня сейчас получит инфаркт!
АЛЯ:  Тебе от Люси привет!
КОШКИН: Спасибо. Как она?
АЛЯ: Дедушка и бабушка души в ней не чают, боюсь, избалуют за лето. Я думала, ты мне сделаешь антресоль к ее возвращению.
КОШКИН: Сказал же! (возвращается к сидящим  вокруг Пал Палыча Марише): Долго еще?
МАРИША: Еще даже дымок не пошел, а есть хочется, сил нет!
КОШКИН: Товарищи! ( Але) Пусти! ( проталкивается к Пал Палычу) Товарищи, а что если мы ускорим процесс? (вынимает зажигалку) Потому как принцип все поняли, а люди голодные…
ПАЛ ПАЛЫЧ (истошно): Отойдите!!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Ой, да что же это такое! У меня уже слов нет! Сил! Вы…Ты…
КОШКИН: Ладно, все! (ныряет в палатку)
АЛЯ: Ерофей, ты куда? А я?..
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Я прошу всех ответственно! Серьезно смотреть! Пал Палыч оказал нам честь…
КОШКИН (вылезает из палатки с буханкой хлеба и плавлеными сырками. Але): Хочешь? (она качает головой, и он отдает продукты Марише) Держи! Накорми страждущих! ( Але) Процесс, как нам сказано, может длиться  не день и даже не месяц! Судя по отсутствию дыма…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Вы что себе позволяете?!
КОШКИН: Доброе дело! Которое должны были сделать вы как руководитель! Сперва хлебом людей накормить, а потом уже зрелищем! Шарлатанским!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА (на придыхе): Ты что сказал?
КОШКИН: Что думаю. Вы, кстати, тоже так думаете, только не признаетесь.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: А вот не надо за меня расписываться!
КОШКИН: Да Боже упаси!
АЛЯ: Ерош, ты бы лучше прочитал…
КОШКИН: Не хочу!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Ну, так идите отсюда! Я вас не держу! ( рабочим) А вы… Прекратите жевать! Это, в конце концов, неприлично, такое неуважение…
АЛЯ: А чего ты хочешь, Ерофей?
КОШКИН: Я знаю, чего я не хочу! Огня от Пал Палыча и рецензии Наумчук! Эти два умных человека одним мирром мазаны, а мирр их смердит!
АЛЯ: Не мы этот мир создали…
КОШКИН: Но нам в нем жить?! Какая ты кроткая и покладистая!
АЛЯ: Но ты меня любишь не за это!
КОШКИН:  Кстати, я не о мире говорил, а о мирре! Мир меня вполне устраивает. Мир людей, среди которых мне хорошо!
АЛЯ: И много их?
КОШКИН: Большинство!
АЛЯ: Идеалист!
КОШКИН: Романтик! Но это лучше, чем быть прагматиком, не согласна? Лучше, чем  лизоблюдом! Пятколизом, точнее!
АЛЯ: Это ты о своей начальнице, или…
 КОШКИН: Нет, ну ты видишь, что здесь творится?! Взрослый дядька – с ученой степенью! – дурью мается откровенно, а кандидат наук перед ним скачет и прыгает!
АЛЯ: Разве это не смешно?
КОШКИН: Уже нет. Это как анекдот на два часа!
ПАЛ ПАЛЫЧ (торжествующе): Ну, вот! Видите?! Всем видно?! Вот!
КОШКИН: Свершилось!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Товарищи, поблагодарим Пал Палыча… (Кошкин аплодирует, Л.С. бросает на него свирепый взгляд, Аля толкает в бок локтем, и он перестает аплодировать) У кого-нибудь есть вопросы?
КОШКИН: У меня. Можно?
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Нет!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Пожалуйста!
КОШКИН: Я насчет каменного скребка, палки-копалки, охоты на мамонтов. Вы нам это тоже наглядно продемонстрируете?
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Кошкин!!
КОШКИН: Как давно вы практикуете свой метод профанации?…
АЛЯ: Ерофей!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: С этого дня, Кошкин, вот с этой минуты, вы у нас больше не работаете!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Я не в обиде. Я так понял, человек не историк, не археолог…Других вопросов не будет? В таком случае благодарю за внимание. Приятного аппетита! (идет прочь)
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА (бросается следом): Пал Палыч! Поверьте, всем нам очень, очень понравилось! Мне! А Кошкин… Случайный человек…
КОШКИН: Паршивая овца, которая стадо портила.
АЛЯ: Вот и остался ты без стада, Ерофей.
КОШКИН: Не привыкать!
АЛЯ:  Ведь знал же, чем  закончится!
КОШКИН: Дурак же!
АЛЯ: В конце концов, человек старался, весь взопрел, мне за него даже страшно было, за несчастного человека…
КОШКИН: Это мы – несчастные люди, пока у нас в чести профессоры Панглусы!
АЛЯ: А ты, конечно же, господин де Вольтер!
КОШКИН: Я – дон Никто!
АЛЯ: Вот! Не просто никто, а дон!
КОШКИН: Это из пьесы, не помнишь? «Все кошки серы» Карлоса Фуэнтеса. Отличная, кстати, пьеса! В ней Кортес называл себя…
АЛЯ (перебивает, примирительно): Кортес! Вальтер!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА (возвращается): Кошкин!
КОШКИН (разворачивается к ней,  и учтиво, и с вызовом): Ерофей Валентинович. К вашим услугам.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Немедленно подойдите к Пал Палычу и извинитесь за свое бестактное поведение.
КОШКИН: Зачем? Я уволен.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Затем, что вы опозорили не только себя, не только меня и наш коллектив…
КОШКИН: Но и весь город, все человечество!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Ты что думаешь, я управы на тебя не найду?
КОШКИН: Уже нашли. Что еще?
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Извинись. Иначе…
КОШКИН: Что – иначе? Киллера наймете?
АЛЯ: Ероша…
МАРИША (подходит, просительно) Любовь Семеновна…
КОШКИН: А хватит у вас денег на киллера? А-а, вы  мою зарплату заначите и с нее…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Ты мне поговори еще…
АЛЯ: Извините его…
КОШКИН:  В заступниках не нуждаюсь!
МАРИША: У него был тепловой удар…
КОШКИН: Что?!
АЛЯ:  У него сегодня не самый удачный день…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Да у него все, не как у людей!
КОШКИН: Каких людей?! Сбрендивших?!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Слышите?!
АЛЯ: Тут ему из Министерства культуры…
МАРИША: Он вчера перегрелся…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Марина! Ты еще начни мне сказки рассказывать! (Але) А вы… Я не знаю, кто вы…
АЛЯ: Я завлит театра,  привезла своему автору письмо…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Ваш автор будет письма получать из райотдела милиции.
АЛЯ: Но вы поймите человека…
МАРИША: Что он такого сделал, чтоб вы угрожали ему милицией?
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Это ты спрашиваешь, что он сделал?! Я вообще не понимаю, что он здесь делает!
МАРИША: Копает.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Да?!
МАРИША: Я как раз хотела вам рассказать…
КОШКИН: Нет!!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Так! Что он еще натворил, этот волюнтарист?
МАРИША: Не натворил!
КОШКИН (предостерегающе): Мариша!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Что за тайны Мадридского двора?! Говори!
МАРИША: Я так не могу! Раз вы так!..
АЛЯ: Любовь Семеновна, дорогая…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Я вам не дорогая! Я руководитель экспедиции, и я здесь отвечаю за все! И когда у меня за спиной…
МАРИША: Не за спиной!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: А где?!
КОШКИН: Как мне это надоело!
МАРИША: За дорогой!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Что – за дорогой?! За какой дорогой?!
МАРИША: За той!
КОШКИН: Не искариотствуй, Мариша!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: А тебя… Вас..Тут уже нет!
КОШКИН: А где я?!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Где угодно, только не здесь! Вы, как, намерены, извиниться?
КОШКИН: Меня же нет!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА (Але): Он издевается! Он постоянно надо мной издевается! Он ни в грош не ставит мой авторитет! Я не знаю, чего он автор, какой автор…
АЛЯ: Хороший.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Но он гадкий человек! (убегает, едва не плача)
АЛЯ: Так-то, Ерофей.
КОШКИН: Я злой, язвительный и высокомерный.
АЛЯ: Ты этим гордишься?
КОШКИН: Но я же не такой!
МАРИША: Это у Любани начальственные амбиции…
КОШКИН: Чем начальник мельче, тем огромней его амбиции! Это и Наумчук касается!
АЛЯ: Поэтому ты не будешь перерабатывать пьесу.
КОШКИН: По ее замечаниям? Да пошла она!..
АЛЯ: Это ты пойдешь, Ерофей.
КОШКИН: Пойду, куда я денусь. Жизнь – это путь!
АЛЯ: Не умничай.
МАРИША: Ерош, а давай я поговорю с Любаней. Она отходчивая. Поорет, пошумит, и успокоится…
КОШКИН: Ты еще извинись за меня перед ее Панглусом!
МАРИША: А что? Меня не убудет! Ради дела…
КОШКИН: Не дадут они нам дело делать! Неужели до тебя не доходит?! Они для того и существуют на своих руководящих постах, чтоб не пущать! Никого, никуда! За руки хватать и ставить подножки!
АДЯ: Это вы о чем сейчас и о ком?
МАРИША: Это мы о раскопе. Своем. Мы с Ерошей за дорогой раскопали часть кладки. Случайно!
АЛЯ (насмешливо): Это как?
КОШКИН: Так! Мне показалось, что там что-то есть…Большое, интересное.
МАРИША: А там землю уже отдали под застройку,  и что там было…
КОШКИН: Если мы сейчас этого не узнаем, мы не узнаем этого никогда!
МАРИША: Памятник будет навсегда утрачен!
КОШКИН: Погребут его под дачами буратин, под их «ласточкиными гнездами» в стиле кич!
АЛЯ: А вы, значит, спасаете памятник!
КОШКИН: Стараемся!
МАРИША: Там, возможно, даже не усадьба была, а город! Тот, о котором писал Страбон! А возможно, храм! Возможно, Богини Девы!
АЛЯ: В котором служила жрицей Ифигения! А почему вы копаете тайком?
КОШКИН: А ты не видела, не слышала Любаню?
МАРИША: Отвод земли уже произведен…
КОШКИН: Любаня нам попросту запретит…
МАРИША: А вот если мы отроем что-то такое, что можно показать, предъявить…
АЛЯ:  Вокруг чего можно поднять большой шум? Не успеете! Территорию ту, насколько я в курсе, отдали под застройку руководящему звену.
КОШКИН: Не сошелся на нем свет клином!
МАРИША: Если общественность вмешается, Министерство…
АЛЯ: Ну, так пишите в Министерство!
МАРИША: Пока они раскачаются…
КОШКИН: Надо своих привлечь!  Местных! Пикет выставить!..
АЛЯ: Меня вот что  удивляет больше всего: как такой наивный человек может писать такие серьезные пьесы!
КОШКИН: Вероятно, слишком серьезные.
МАРИША: Там, где мы копаем… Мы потому там копаем, что там должна быть дача Сергея Петровича Донцова.
АЛЯ: Самого Донцова! А он так чтит античную культуру…
КОШКИН: Совсем не чтит!
МАРИША: Зато Аркадий… Аркадий за нас!
КОШКИН: Аркадий – это сын.
АЛЯ: Он имеет влияние на папу?
КОШКИН: Он – парень Мариши.
АЛЯ: И что? Он отвлекает папу от строительства дачи?
МАРИША: Он маму отвлекает, потому что папа дачей не занимается, а мама… Пока Аркаша на каникулах, маме не до строительства.
АЛЯ: И как долго продлится эта лафа?
МАРИША: Мы надеялись успеть…
АЛЯ: И тут Ерофей все испортил! Что ж ты так неосмотрителен, карбонарий?
КОШКИН (мрачно): Темперамент подвел.
АЛЯ: Да, характер не лечится, И что теперь?
КОШКИН: Извиняться не буду!
МАРИША: Я буду. Наплету что-нибудь…
КОШКИН: Про мой тепловой удар?
АЛЯ: Может, займешься все-таки пьесой? Это твой шанс!
КОШКИН: Не верю.
АЛЯ: А ты не верь, ты работай! Главное, ввязаться в драку…
КОШКИН: То в драку! Ты ж-то меня не в драку, а в бордель отправляешь. Проститутом!
АЛЯ: Хитрей надо быть! Перепиши пару реплик, напиши, что проникся, учел, благодаришь…
КОШКИН: Может, ты сама это сделаешь, раз ты такая умная?
АЛЯ: Я умная, но не талантливая, Кошкин, я пьесы не пишу, так что…
(Появляется Обшарпанная Личность)
ЛИЧНОСТЬ ( хватает Кошкина за рукав) Слышь!... (женщинам) Вы меня извините… (Кошкину) Слышь! У тебя трояка не будет? О как надо!
КОШКИН: Нет у меня.
ЛИЧНОСТЬ: Есть! По глазам вижу. Дай! Да я отдам потом.
КОШКИН: Это, с каких  доходов?
ЛИЧНОСТЬ: Найду! А сейчас мне…Трубы горят! Помираю!
КОШКИН: У меня последний.
ЛИЧНОСТЬ: Дай!
КОШКИН: А я что жрать буду черте сколько дней?!
ЛИЧНОСТЬ: Будь человеком! Выручи! Во как надо!
КОШКИН: Да пошел ты!.. На! (сует деньги) Исчезни! Привязался, как зараза!
(Обшарпанная личность отходит, считая мелочь на ладони)
АДЯ: Это еще кто?
КОШКИН: А ты не видишь? Алкаш!
АЛЯ: Ты с ним дружбу водишь, Кошкин?
КОШКИН: Я с ним копал под началом Любовь Семеновны! Бок о бок! И все!
АЛЯ: Но никто другой трояка ему не подаст!
КОШКИН: Никто.
АЛЯ: Все, Кошкин, поехала я в город!
КОШКИН: Аля!..
АЛЯ: Устала я от тебя.
МАРИША: А идемте обедать!
АЛЯ: Кошкину не положено!
МАРИША: Ну, не зверь же Любаня, не прогонит…
АЛЯ: Кошкин гордый, на одну траву с ней не сядет!
КОШКИН: Аля, я тоже сейчас устану…
АЛЯ: Вот и отлично! Разбежимся в разные стороны!
МАРИША: Ребята! А давайте жить мирно!
АЛЯ: С Кошкиным?! Ты его плохо знаешь, наверное.
МАРИША: Он хороший!
АЛЯ: Щедрый и с гонором! Начальству предпочитает алконавтов!
КОШКИН: От них вреда меньше.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА (появляется): Марина! Тебя все ждут! (Кошкину) А ты… Вы… Кто не работает, тот не ест!
КОШКИН (вспылив): Я – купаться! Или – нельзя?! Или вы – владычица морская по совместительству?!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Если вы думаете, что я унижусь до препирательств с вами…
КОШКИН: То я не на ту напал!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Марина, тебе особое приглашение нужно? Идем! За обедом обсудим кое-какие наши планы… (уводит Маришу)
АЛЯ (после паузы): Поехали в город? Я тебя в столовку свожу. К вечеру вернешься, если захочешь, как раз твоя Мариша уболтает твою начальницу взять тебя обратно…
КОШКИН: Она не моя Мариша.
АЛЯ: Докажи! Своди меня в ресторацию! За мой счет.
КОШКИН: Богатенькая ты моя буратина!.. Мне копать надо, Алька.  Пока есть время, и никто  там не клубится.
АЛЯ: Ты же солнцем ударенный!
КОШКИН: Верное замечание.
АЛЯ: На твоем месте я бы этим воспользовалась и извинилась. Перед дамой! Учтивым надо быть, кабальеро!
КОШКИН (с обидой): Знаю. Но она сама: Кошкин! Кошкин! Брысь! (уходит)
(Аля, поколебавшись, вынимает из палатки общую тетрадь, раскрывает. Меняется освещение. Слышны удары барабана и крики: «Люди! Люди! Смотрите! Вождь утаил от нас часть добычи! Спрятал!» на поляне собрались члены родовой общины. Знакомые лица – Пал Палыч, Любовь Семеновна, рабочие с раскопа.)
ВОЖДЬ: Тише, родичи! Я буду говорить! Не шумите!.. Образумь их, Мать  рода!
МАТЬ РОДА: Пусть скажет Вождь!
ВОЖДЬ: Охота была удачной. Мяса мы насушили и навялили столько, что его хватит, чтоб пережить самую суровую зиму. Кто не верит мне, пусть поверит своим глазам!
ГОЛОС: Но зачем ты?..
ВОЖДЬ: То мясо, что вы нашли в моей пещере, послужит всем нам! Мы обменяем его на красную краску, на прозрачные камни для украшений. На соседний род напал мор, у них осталось мало охотников…
ГОЛОС: Так пойдемте и отнимем у них камни и краску!
ГОЛОСА: Да! Нас много, а их мало! Мы побьем их, и все у них отберем! Зачем  меняться, если можно  отнять?!
МАТЬ РОДА: Замолчите! Они нам родичи! Мы отдавали им своих дочерей, и теперь у них растут ваши внуки!
ГОЛОСА: Они нам чужие! Мы их никогда не видели! Не грелись у одного костра! Вождь, мы не верим, что ты спрятал мясо, чтоб обменять на краску! Ты спрятал его от нас! Зачем?!
ВОЖДЬ: Затем, что хорошо знаю вас! Когда вы сыты, вы бросаете наземь недоеденные куски и топчетесь по ним ногами! Когда вы видите, как много у вас еды, вы забываете, какой бывает зима!
ГОЛОС: Ты мог нам  сказать, и мы бы опомнились. А ты – спрятал!
ХРОМОЙ: Если ты нам не веришь, как нам верить тебе?
МАТЬ РОДА: Вы не умеете думать о трудных днях. Вождь – умеет!
ВОЖДЬ: У меня один рот и одна утроба. Я не съем больше вас, даже если захочу. Клянусь духами предков – я думал за вас и о вас! Теперь все вы будете сыты!
ХРОМОЙ: Быть сытым – мало для человека. Ты это понял раньше всех!
ГОЛОС: Почему ты стал жить отдельно от нас?
ВОЖДЬ: Я сильный. Я не боюсь хищных зверей.
МАТЬ РОДА: Можешь и ты жить отдельно. И ты.
ХРОМОЙ: Ты взял себе самые новые, самые теплые и красивые шкуры!
МАТЬ РОДА: Он заслужил! Его копье – самое острое и быстрое! Он – первый среди вас.
ХРОМОЙ: На охоте.
ВОЖДЬ: А у очага – последний?!
ХРОМОЙ: На лучших шкурах должны спать дети – они слабые.
МАТЬ РОДА: Из слабых не вырастут сильные охотники и здоровые матери. Мы должны беречь наших сильных. От них зависит, будем ли мы целы и сыты завтра. Он – самый сильный средь всех.
ХРОМОЙ (становится в стойку): Выйди!
(Вождь смеется, некоторые из родичей – тоже)
МАТЬ РОДА: Вождь не станет  биться с хромым.
ХРОМОЙ: Ты был самым сильным вчера, сегодня – нет. Выйди! Пусть увидят молодые, что ты больше не самый сильный! Меня ты победишь, но они – увидят…
МАТЬ РОДА: Нет! Не дело вождя меряться силой с плохим охотником. Ты был мальчишкой, когда он уже водил мужчин за добычей. Он знает мир на много дней пути от пещеры, а ты не знаешь даже начала нашей реки. Ты хорошо рисуешь  зверей и людей, но ты – плохой охотник!
ВОЖДЬ: Ты их рисуешь краской, которую  приношу я! В обмен на добычу!  Родичи! Помните, как он пропустил стадо антилоп? Он был в засаде и не подал нам знак! И антилопы прошли мимо!
ХРОМОЙ: У нас тогда было много мяса, а они были с детенышами! Они были – красивые!
ВОЖДЬ: Мы кормим его, пока он любуется антилопами! Пока он рисует зверей, мы его кормим их мясом!
ХРОМОЙ: Каждый должен делать то, что умеет!
ВОЖДЬ: Пока мы охотимся, он ощупывает шкуры и примеряет ожерелья!
ХРОМОЙ: Неправда!
ВОЖДЬ: Он – никчемный, поэтому завидует мне! Он хочет, чтобы и вы мне завидовали! Чтоб глядели на меня косо и не шли за мной! Но что станет с родом, если вы за мной не пойдете?! Есть ли среди вас тот, кто может стать вождем, равным мне по силе и хитрости?! Пусть скажет самый старый старейшина – он долго жил! Когда еще у рода был вождь, равный мне?
СТАРЕЙШИНА: Не было. Сколько я живу, не было.
МАТЬ РОДА: Духи предков берегут его тело и направляют его копье.
ВОЖДЬ: Духи предков со мной! С родом!
МАТЬ РОДА: Духи благоволят к нему!
ГОЛОСА: Да, все так. Он – лучший, за него духи…
ХРОМОЙ: Не они его берегут – он сам!  Он ушел жить в отдельную пещеру, потому что боится вас, родичи! Слабые разводят в его пещере огонь, а сильных, молодых он боится!
ВОЖДЬ (со смехом): Пусть выйдет тот, кого я боюсь!
ХРОМОЙ: Он собой дорожит больше, чем вами!
МАТЬ РОДА: Вас много – он один. Без него вы пропадете.
ХРОМОЙ: Род пропадет, если погибнут  женщины. Им должны доставаться лучшие шкуры! Им и детям!
МАТЬ РОДА: Мы пропадем, когда некому станет нас защищать и кормить! Все слышали слова старейшины. Вождя, равного ему, не было!
ХРОМОЙ: Но род – был!
ВОЖДЬ: Хромой хочет стать вождем! Он, худший из охотников! Изгоним его, родичи!
(Общий шум)
МАТЬ РОДА: Нет! Мы его не прогоним! Каков ни есть, он тоже мой сын. К тому же только он умеет рисовать зверей и людей!
ВОЖДЬ: Зачем нам это его умение? В других родах никто не пачкает стены.
РОДИЧИ: Их люди к нам приходят смотреть на его рисунки. Они просят их научить… Без его рисунков не будет удачной охоты! Когда он рисует, мы радуемся!
МАТЬ РОДА: Соседний род его примет, и тогда они будут гордиться своими пещерами!
ВОЖДЬ: Пусть остается. Но пусть молчит! Его язык – ядовитое змеиное жало. Он хочет нас перессорить.
ХРОМОЙ: Я хочу, чтоб все было честно!
РОДИЧИ: Чего? Чего он хочет? Что он сказал?
ХРОМОЙ: Я знаю, почему ты спрятал мясо. И мед. И лучшие наконечники для копий. Ты не хочешь быть похожим на нас!
ВОЖДЬ: Молчи!
ХРОМОЙ: Ты хочешь быть лучше всех нас, поэтому и берешь себе больше, чем положено каждому.
ВОЖДЬ: Я беру долю вождя!
ХРОМОЙ: Ты  самых лучших посылаешь на смерть, чтобы оставаться вождем!
ВОЖДЬ: Берегись!
ХРОМОЙ: Ты метнул копье в спину Отважного Барса!
(Общий шум. Вождь замахивается копьем, но Мать Рода хватает его за руку)
ВОЖДЬ: Родичи! Не верьте Хромому! Он хочет, чтоб мы боялись друг друга! Чтоб каждый день менялись ваши вожди, и все меньше становилось живущих! Он продался соседнему роду за краску, которой рисует! Их мало, и они купили его!
МАТЬ РОДА: Замолчите все! ( Вождю и Хромому) И вы оба! Помиритесь, Вождь и Хромой.
ХРОМОЙ: Нет.
ВОЖДЬ: Нет!!
МАТЬ РОДА: Во имя рода!
ВОЖДЬ: Ты слышала! Он и впредь будет шипеть, нашептывать злые речи! Пусть он уходит!
МАТЬ РОДА: Духи предков не велят его гнать.
ВОЖДЬ: Тогда пусть он замолчит навсегда! (вновь замахивается копьем)
МАТЬ РОДА: Нет! Убив его, ты сам всех поссоришь! (тихо) Ты однажды не выйдешь поутру из пещеры. Тебе отомстят.
ВОЖДЬ: Отважный Барс сорвался с обрыва! Он поскользнулся! Кто видел, что это я метнул копье?!
ХРОМОЙ: Я видел.
РОДИЧИ: И ты молчал?! Почему ты молчал?! Если ты сам видел…
ХРОМОЙ: Вождь убил бы меня, и я бы не нарисовал антилоп. А я очень хотел нарисовать их. И бизона. Теперь, когда мне все равно придется уйти, я расскажу обо всем, что видел.
ВОЖДЬ: Ты уйдешь в мир предков, Хромой, если хоть слово…
ХРОМОЙ: Я уйду в мир предков на глазах родичей, и слова, которые я им не сказал, будут  услышаны.
ВОЖДЬ: Родичи! Хромой лжет! Что видел один, видит и второй, и третий! Все мы живем на глазах друг у друга.
ХРОМОЙ: Кроме тебя.
ВОЖДЬ: Барс погиб на охоте! Не ты ли, Хромой, столкнул его со скалы, чтоб обвинить меня?! Чтоб отнять у меня власть над родом! Ты сидел в засаде один, а мы были – вместе!
ХРОМОЙ: Вы рассыпались по зарослям, Вождь, вы друг друга  не видели. Барс был нетерпелив. Он учуял стадо и бросился за ним. Он хотел быть первым средь лучших. И тогда ты…
МАТЬ РОДА: Хватит! Не смущайте дух Отважного Барса, и он будет всегда вас оберегать. Сами подумайте! Дух Барса не покусился на жизнь вождя! Значит, вождь не виновен!
ХРОМОЙ (под общий шум): Но я видел!
МАТЬ РОДА: Ты наелся ядовитых грибов,  вкушать которые дозволено только жрицам. Захотел проникнуть в мир духов!
ВОЖДЬ: Поэтому и прокараулил стадо!
МАТЬ РОДА: Злые духи овладели тобой!
ВОЖДЬ: Духи врагов!
(Родичи в страхе отшатываются от Хромого. Крики: Убить его! Пусть уходит! Изгнать! Без оружия и припасов!)
МАТЬ РОДА:  Ему не дойти до костров соседей через снега на перевале.
ВОЖДЬ: Злые духи ему помогут, а если нет…
ХРОМОЙ: Прощайте. (уходит)
МАТЬ РОДА (Вождю, тихо и мрачно) Его дух за тобой вернется.
ВОЖДЬ: Я не боюсь ни Хромого, ни его духа, он слаб и жалок! (всем) Все мы рады, что избавились от Хромого!  Теперь нам достанется больше мяса, и меда, и сладких кореньев! У нас много женщин, способных продолжить род, много мужчин, чтобы прокормить женщин! Наши женщины выберут себе лучших, и мы станем еще сильнее! Мы не станем жить хуже оттого, что Хромой нас не нарисует на стенах пещеры! Его рисунки исчезнут под слоем копоти, а костер в пещере будет гореть всегда!
(Шум, крики, танцы. Действие возвращается в современность. Аля откладывает тетрадь. Вбегает Мариша со свертками)
МАРИША: А где Ероша? Я ему поесть принесла. Вы будете?
АЛЯ (встает, призывно машет руками): Ерофей! Кошкин!
МАРИША: Кажется, нас не познакомили. Я – Марина, подруга Ерофея. Не в том смысле подруга, в каком вы подумали…
АЛЯ: Я не успела ничего подумать.
МАРИША: Просто подруга. Товарищ по работе.
АЛЯ: Очень рада за Кошкина. Радченко Аллегра Николаевна, тоже его товарищ по работе.
МАРИША (растерявшись) Аллегра?..
АЛЯ: Родители – музыканты. Но я и впрямь – Аллегра. Веселая. Была. Закончила филологический факультет Свердловского Университета, одно время была замужем за военным, сейчас в разводе, имею дочь семи лет,  работаю в театре заведующнй литературной частью. Все, кажется. Или вас еще что-то интересует?
МАРИША (ошарашено) Меня? Нет…
АЛЯ: Простите, я тоже, кажется, перегрелась.
МАРИША (снимает с себя шляпу): Вот…
АЛЯ: Еще и начиталась притч Кошкина… Спасибо, не надо…
КОШКИН (подходит, надевает на Алю свою шляпу): Лучше – эту! А? Последний солдат Панчо Вильи! Эй! Вы где, мексиканские режиссеры?! Такой типаж!.. (другим тоном)  Не в смысле храбрости – последний… Обиделась?
АЛЯ: Еще как! ( Марише) Я еду черте-куда, в самый зной, все бросаю… Ремонт!.. Чтобы привезти ему отзыв! Чтобы он мог работать! А он…
КОШКИН: Зарывает талант в землю! Аж в доисторический слой! (забирает у нее свою тетрадь, жестко) Злишься на меня, так и кричи на меня. А еще лучше…
АЛЯ: Мне, что ли, больше всех надо?! Раскапывайте свой храм, город, Атлантиду…
КОШКИН: Аля! Не верю, что ты равнодушна ко всему, кроме своей антресоли!
АЛЯ: Представь себе! Я живу сегодня, сейчас, и я хочу жить хотя бы с минимумом удобств! Но раз тебе важней какие-то черепки…значит, тебе все равно, как я живу!
МАРИША (примирительно): Аллегра Николаевна…
АЛЯ: Копайте, углубляйтесь! Вы  как созданы друг для друга, а я…Пал Палыч! Пал Палыч, можно вас на минутку? (убегает)
КОШКИН (вслед): Аля!
МАРИША (огорченно): Это из-за меня.
КОШКИН: Из-за жизни. Все идет не так, как ей хочется. Еще и зарисовку мою прочла…
МАРИША: Ты уверен, что она не ревнует?
КОШКИН:  Она и к зарисовке ревнует, и к черепкам… Вот такая у меня женщина…Ну, что, пошли углубляться?
МАРИША: Может, Аркашу подождем? Он обещал поговорить с отцом.
КОШКИН (скептически): Папа Донцов у нас меценат? Ну, ну!
(Появляется Любовь Семеновна)
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Вы еще тут? Я знала, что Марина вас голодным не бросит… Вот честное слово, Кошкин, я не злая и не жестокая, но всему есть предел! Вы ж как будто нарочно, как будто удовольствие получаете…
КОШКИН: Что я вам сделал?
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА:  Вы меня прилюдно стараетесь оскорбить, осмеять!
МАРИША (просительно): Любовь Семеновна…
КОШКИН (раздумчиво): Иных людей уважать еще трудней, чем любить.
ДЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Вот, слышала?! Я к нему сама пришла, думала, он осознал…
МАРИША: Осознал! Просто у него такой характер…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: А мне плевать на его характер! Я здесь начальник, руковожу, и я не позволю разводить здесь анархию! Вы как стоите?!
КОШКИН (вспылив) А как надо?! Так?! (сгибается в поклоне) Или так?! ( падает ниц)
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Шут гороховый!
МАРИША: Нет, но он взрослый человек, драматург…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: А, так это я с ним веду себя непочтительно?! Не он со мной, а я с ним?! Может, он еще и классик в венце лавровом?!
КОШКИН: Может, и классик! Поэтому без венца! Нам, русским классикам, лаврушка полагается только в супе! В баланде! Сэ лав и у нас такая!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Да что вы такого великого написали?!
КОШКИН: Вы все равно не прочтете! Оно вам не надо! Вам надо, чтоб перед вами  стояли навытяжку и хлопали глазами!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Сию же минуту, сейчас же покиньте раскоп!
КОШКИН: А я здесь не у вас на огороде!
ЛЮБОВЬ: Вы находитесь на территории государственного заповедника…
КОШКИН: Да?!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: И я как официальное лицо…
КОШКИН: Уничтожаете заповедник!
МАРИША: Ой, не надо! Послушайте!..
КОШКИН: Вон всего сколько понастроили на территории заповедника!
МАРИША: Любовь  Семеновна всего лишь начальник партии…
КОШКИН: Поэтому бороться она может только с Кошкиным! С ним – да, а вот с Донцовым, со своим руководством, которое прыгает под Донцовым…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Прекратите!
КОШКИН: Вы – прекратите строить тут из себя подвижницу! Вон – ваш заповедник! Государственный! Вотчина государственных мужей! Огороды, сады, сауны! Гаражи и подъездные дороги! Это вам как?!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Это не в моей компетенции! Я отвечаю только за свой раскоп!
КОШКИН: Который тоже отдадут под  застройку! Вы, правда, успеете описать, нарисовать, сфотографировать…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Вам этого мало?! Так боритесь! В  правительство пишите, в ООН! Это достойней, чем нападать на женщину, которая…
КОШКИН: Добрые отношения с Донцовым ставит выше исторических ценностей!
МАРИША: Донцов не в курсе, что там…
КОШКИН: Мариша!!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Ему и Донцов уже плох! Все, кто занял в обществе достойное положение, для него – враги! Воры! Потому что он – демагог! Критикан! Ему лишь бы – вопреки, назло всем!
КОШКИН (вслед ей): Да я и родился-то назло вам!
МАРИША (после паузы) Зря ты… Я все-таки надеялась поговорить с ней, убедить…
КОШКИН: Ее?!
МАРИША: Она же не дура, просто…
КОШКИН: Трусиха патологическая! Ей, чтоб осмелеть, нужна бумага с печатью!
МАРИША: Может, она бы и составила нам бумагу…
КОШКИН: Держи карман!
АЛЯ (Вбегает. Ей и страшно, и смешно): Послушайте!.. Это ужасно, Кошкин! Пал Палыч…
КОШКИН (язвительно): Изнасиловал тебя?
АЛЯ: Скорей, я его! Он – там! На скале! Застрял, и ни туда, ни сюда!
КОШКИН: Как он там оказался?
МАРИША (смотрит в даль): Господи!..
АЛЯ: Ну, откуда я знала, что у него мужского самолюбия - бездна! Я пошутила, а он…
КОШКИН: Хороши у тебя шутки!
МАРИША: Он сам не слезет.
КОШКИН: Да, под ним – осыпь, а над ним козырек. Ты почто погубила Панглуса, Аллегра?
АЛЯ (кричит): Пал Палыч! Вниз! Возвращайтесь!
КОШКИН: Не ори. Не может он – вниз!
МАРИША: Вверх – тоже.
АЛЯ: И что делать? Спасателей вызывать?
КОШКИН: А он как навернется сейчас…
АЛЯ: Ты нарочно меня пугаешь?!
МАРИША: Он не пугает. Скалы эти, вулканического происхождения, все выветрились, то и дело то обвалы, то осыпи…
АЛЯ: Так что стоим? Бегите в поселок, звоните…
КОШКИН: Могут и не успеть спасатели. Он дернется…
АЛЯ: Пал Палыч! Не дергайтесь!
МАРИША: Он вас не слышит.
АЛЯ: Снизу смотришь – вроде, не очень высоко, не круто…Надо всех звать!
КОШКИН: Свистать всех наверх? Точно не выдержит порода.
АРКАДИЙ (появляется): Привет!
МАРИША: Ой, Аркаша…
АРКАДИЙ: Что там за самоубийца?
КОШКИН: Он жертва обольщения.
АЛЯ (протестующее): Кошкин!
КОШКИН: Молчи, роковая женщина… Сверху до него не добраться, разве только по осыпи…
( уходит)
АЛЯ: Кошкин, не смей! Не лезь! Ерофей, вернись!..
МАРИША: Но ведь надо же что-то делать!
АРКАДИЙ: Не что-то, а  что надо. А тут… Это как на парашютиста смотреть с нераскрывшимся парашютом…
МАРИША: Аркаша!
АРКАДИЙ: Если толстяк прыгнет назад влево на полтора…
АЛЯ: Лучше не надо!
АРКАДИЙ: Есть! Жить захочешь, и не так прыгнешь! Ну, или оба сейчас, или…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА (врывается): Что происходит?! Что еще?! Что там?!
АРКАДИЙ:  Ерофей спасает какого-то старпера.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Опять Кошкин?! Где Кошкин, там всегда…
АЛЯ: Прекратите, наконец, на него бросаться!
МАРИША: Если бы не Ероша…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Это же Пал Палыч!!
АРКАДИЙ: Ерофей спас вам Пал Палыча.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Он его туда заманил…
АРКАДИЙ (со смехом): Чтоб сбросить со скалы?!  Заодно и самому  разбиться? Ой, Любовь Семеновна!
АЛЯ: Как же вы его ненавидите!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Нет, я не переживу этого, просто не переживу! Просто дикий день!
АРКАДИЙ: Успокойтесь, они уже спускаются.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Нет, ну стоит затесаться в коллектив одному подонку…
АЛЯ: Да как вы смеете?! Вы!..
АРКАДИЙ: Если вы Ерофея считаете подонком…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Он – хуже!
АРКАДИЙ: А, по-моему, он классный мужик. Я бы туда за Пал Палычем не полез.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Вы бы его туда не загнали!
МАРИША: Так и Ероша не загонял!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Неужели вы думаете, что пожилой, уважающий себя человек с ученой степенью сам…
АРКАДИЙ: Ученые – народ любознательный. Все им нужно проверить, пощупать…
(Слышится нестройное пение на два голоса:  «Есть только миг между прошлым и будущим…»)
АРКАДИЙ: А вот и они! А вы боялись!
(Появляются в обнимку Пал Палыч и Кошкин в сопровождении рабочих с раскопа. Пал Палыч, повисший на Кошкине, при виде  женщин встряхивается и отстраняется)
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Пал Палыч, дорогой!..
АЛЯ: Голубчик, простите Бога ради!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Да будет вам, будет, переполошились… Ничего страшного. (Кошкину) Да?
КОШКИН: Нормально оттянулись. (Тихо, Пал Палычу) Вы храбрый человек. Кроме шуток.
ПАЛ ПАЛЫЧ: С меня причитается!
(Кошкин исчезает в палатке)
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Дайте человеку воды! Скорее!
МАРИША: У меня тут чай… (протягивает термос)
ПАЛ ПАЛЫЧ: Мне б валидола. Я свой там потерял.
АРКАДИЙ: Если что, я с машиной. Могу домчать до больнички.
ПАЛ ПАЛЫЧ: Нет, нет, не нужно… Руки дрожат немного, а в общем… Все хорошо.
АЛЯ: Я… восхищена вами!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Обопритесь на меня! Ох, как я переживала!..
ПАЛ ПАЛЫЧ: И напрасно! В молодости я ходил в горы, это потом уже стал вести сидячий образ жизни…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: И зачем же вы без тренировки, один?..
ПАЛ ПАЛЫЧ (подмигивает Але): Захотелось вдруг тряхнуть стариной!
(Все уходят. Остаются Мариша, Аркадий, Аля и Кошкин в палатке)
АРКАДИЙ: М-да, забавный тип ваш ученый! Это он перед кем  хвост распускал? Неужели перед Любаней?
АЛЯ (и виновато и кокетливо): Передо мной.
АРКАДИЙ: Вам оно было надо?
АЛЯ: Мне в город надо. Ты слышишь, Кошкин?
АРКАДИЙ: Мы тоже в город, так что можем подвести.
АЛЯ: Кошкин!
КОШКИН (из палатки): Увела Любаня мужчину ее мечты, так что ей теперь надо в город!
МАРИШ: Аркаш, ты поговорил с папой?
АРКАДИЙ: Почему я думал, что мужчина вашей мечты – это Ерофей?
АЛЯ: Ерофей – моя кошмарная повседневность! Ты слышишь, Кошкин?!
КОШКИН (из палатки): А то!
АЛЯ: Не хочешь мне возразить?
КОШКИН: Я не повседневность. В остальном, ты права.
АЛЯ: Все, ребята! Увозите меня отсюда!
МАРИША (утвердительно): Ты не поговорил с папой!
АРКАДИЙ (Але): Мой кабриолет – вон тот, красненький. (После того, как Аля отошла, Марише) Я с детства не могу поговорить с папой! Папе некогда общаться со мной.
МАРИША: А мама?..
АРКАДИЙ: Ей все равно, на чьих руинах  будет стоять ее дача. И она совершенно права по-своему! Древним грекам, скифам и прочим тоже было без разницы, на каких руинах они возводили свои жилища! (в палатку) Ерофей, я не готов с тобой спорить!
КОШКИН: Я тоже.
(Появляется Любовь Семеновна)
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВА: Аркадий Сергеевич! Аркаша! Как хорошо, что я вас застала! Я понимаю, вы торопитесь, но я только хотела спросить…
АРКАДИЙ: Папа говорит, все решится на этих днях. Положительно.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Ой, огромное вам спасибо!
АРКАДИЙ: Не за что.
МАРИША: Любовь Семеновна, выслушайте меня! Пожалуйста! Мы с Ерофеем каждый день копаем там, за дорогой…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: В твои годы, Марина, и на танцы бегать не грех! Хотя лично я очень тобой довольна, твоим отношением… Смотри завтра не опоздай на работу! (уходит)
МАРИША: Про Любаню ты с папой поговорил!
АРКАДИЙ: Всего лишь выслушал информацию. В течение  полуминуты. Поехали?
МАРИША: Не поеду, пока ты не посмотришь, что мы отрыли!
АРКАДИЙ: Нехорошо, дама ждет.
МАРИША: Подождет!
АРКАДИЙ: А руины не подождут?
МАРИША: А вот для них каждый час может оказаться последним! В общем так: я никуда с тобой не поеду, если ты со мной сейчас не пойдешь…
АРКАДИЙ: Убедила!
(Аркадий и Мариша уходят, из палатки выбирается Кошкин, смотрит им вслед. Меняется освещение. Действие переносится на улицу раннесредневекового города. Куртизанка Феодора останавливает Ипполита. По виду Феодора и Ипполит – Мариша и Аркадий)
ФЕОДОРА: Ипполит! По слухам, скоро месяц, как ты вернулся из Иудеи…Ты изменился…О тебе разное говорят. Верно ли, что ты дал свободу своим рабам?
ИППОЛИТ: Да, это так.
ФЕОДОРА: Ты не зашел меня проведать. Тебе обиду нанесли в моем доме?
ИПОЛИТ: Не мне.
ФЕОДОРА: Кому же?
ИППОЛИТ: Господу нашему.
ФЕОДОРА: Кому?!
ИППОЛИТ: Феодора, я не тот, каким был, каким ты меня помнишь. Если ты хочешь жить, как жила до этой минуты, забудь меня. Если же душа твоя способна воспринять истину…Я буду твоим братом.
ФЕОДОРА: Братом?!
ИППОЛИТ: Доверься мне! Отрекись от идолов, вышвырни их мерзкие изображения из своего дома, не ходи в храмы их, ибо это ложные боги!
ФЕОДОРА: Опомнись!
ИППОЛИТ: Побойся гнева Бога истинного, ибо гнев Его страшен! Ибо сказал Он: «И узнаете, что я – Господь, когда пораженные будут лежать между идолами своими вокруг жертвенников их на всяком высоком холме, на всех вершинах гор под всяким зеленым деревом, и под всяким ветвистым дубом, на том месте, где они приносили благовонные курения своим идолам»! Так поступил Он с землей Израилевой за грехи ее, и сказал Он: «И не пощадит тебя око мое и не помилую. По путям твоим воздам тебе, и мерзости твои с тобой будут, и узнаете, что Я – Господь каратель…»
ФЕОДОРА: Каратель… Я боюсь тебя, Ипполит!
ИППОЛИТ: Не меня бойся – грехов своих. Верь мне, и ты будешь спасена. « Ибо я не хочу смерти умирающего, - говорит Господь Бога, - но обратитесь и – живите!»
ФЕОДОРА: Нет, я не верю, что было сказано так!.. Дай мне! Дай! Не бойся! (берет у него свиток, читает ) «…пусть не жалеет око ваше и не щадите…старика, юношу и девицу, и младенцев и жен бейте до смерти, но не троньте ни одного человека, на котором знак…» Но как могут младенцы воздыхать о всех мерзостях, совершающихся средь них?!
ИППОЛИТ: Слово Его – закон, воля Его – закон, ибо Он есть – все!
ФЕОДОРА (с облегчением): Тебя ввели в заблуждение, Ипполит! Обманули! Из века в век мы поклонялись нашим богам и… Ну, конечно же! (читает) «И узнаете, что я Господь, ибо по заповедям моим вы не ходили...»
ИППОЛИТ: Воистину так!
ФЕОДОРА: …и уставов моих не выполняли, и поступали по уставам народов, окружающих вас». Это же не наш бог! Нам он не страшен!
ИППОЛИТ: Он – един, и Он – все.
ФЕОДОРА: Уж не влюбился ли ты в хорошенькую иудейку? Не ее ли стараниями отрекся ты от наших богов во имя их бога, мстительного и злобного?
ИППОЛИТ: Молчи, блудница!.. Прости мне мой гнев, но любовь к Нему сильнее моей любви к тебе, к любой женщине.
ФЕОДОРА: О?..
ИППОЛИТ: Я встретил на Востоке святого старца. Нищий, он раздавал свою милостыню тем, кому не на что было утолить голод. Добросердечный, кроткими мудрыми речами отвечал на брань и побои…
ФЕОДОРА: Он был мудрей великого Сократа?
ИППОЛИТ: Он был одним из праведников, познавших Истину. В сравнении с ним ваш Сократ – глупец, вообразивший себя учителем, невежда…
ФЕОДОРА: Не смей!
ИППОЛИТ (не слыша ее): Святой старец умер у меня на руках, забитый каменьями, но преисполненный любви и сострадания к тем, кто лишил его жизни.
ФЕОДОРА: Он был сумасшедший! И ты…
ИППОЛИТ (не слыша): Этот свиток он передал мне, и свет благодати озарил мою душу. Оглянись, Феодора, прозрей! Разве же люди должны жить так, как они живут?! Вот этот несчастный, доведенный до состояния животного, забыл человеческую речь! А эта девушка? Она рабыня, но ведь она прекрасна, молода, жаждет счастья…
ФЕОДОРА: Какое же счастье, Ипполит, может дать людям Господь-каратель?
ИППОЛИТ: «Я буду пасти овец моих, и я буду поить их – говорит Господь Бог, - Потерявшуюся отыщу, и угнанную возвращу, и пораненную перевяжу, и…»
ФЕОДОРА: «И выведу их из народов, и соберу их из стран, и приведу в землю их, и буду пасти на горах Израилевых…» Он не наш бог! Ему нет дела до нас!
ИППОЛИТ: Мир – един! Ты понимаешь меня, нет?! Мир – един и требует единоначалия! Единоверия! Единообразия!
ФЕОДОРА (в ужасе): Он – автократор!
ИППОЛИТ (радостно): Да! Да! Мир им сотворен, и все идолы  твои сотворены им, дабы испытать твою душу! Эй, мраморные истуканы! Эй! Где твои боги?!  Почему позволяют оскорблять себя?!
ФЕОДОРА: Они снисходительней твоего бога, Ипполит. Твой еврейский бог нас презирает и ненавидит – тут  так  и написано. А наши боги живут средь нас, влюбляются в наших женщин, ревнуют наших мужчин, охотятся, пируют…
ИППОЛИТ: Прелюбодействуют, обжираются и пьянствуют, как патриции! Под стоны распятых говорящих орудий!
ФЕОДОРА: Увы, римляне грубы и жестоки, но римляне –  не одни только италики, хоть сколько-то приобщившиеся к нашей культуре. Послушал бы ты речи варваров из фракийских провинций, легионеров! А германцы! Дикие люди! Еще вчера они знать не знали, что такое термы…
ИППОЛИТ: Не пой при мне хвалу Риму!
ФЕОДОРА: Для меня Рим – наследник моей Эллады! Пусть он грубый неотесанный подросток, солдат, но он – наследник. Единственный! Наша культура, наши боги древнее Рима…
ИППОЛИТ: Мне больно видеть, как ты гибнешь.
ФЕОДОРА: Наши боги жизнелюбивы и жизнерадостны!
ИППОЛИТ: Все вы обречены.
ФЕОДОРА: Все мы смертны.
ИППОЛИТ: Зато бессмертны наши души! Души праведников, Феодора, вознесутся в прекрасный небесный сад для вечного блаженства, но души грешников…
ФЕОДОРА: Ты так боишься смерти?
ИППОЛИТ: Ее нет, ибо есть Он. Задумайся над моими словами. Сегодня я один, но завтра нас будет много, братьев и сестер, и я надеюсь, что ты…
ФЕОДОРА: Я стану жрицей в храме Богини Девы, Ипполит. Я люблю мир, в котором живу, и хочу спасти его.
ИППОЛИТ: От Бога истинного?!
ФЕОДОРА: От вас и вашего злого бога. Я хочу, чтоб у каждого был свой бог.
ИППОЛИТ: Ты не поняла ничего!
ФЕОДОРА: Пусть так, но мне нечего делать в горах Израилевых, в отаре твоего Автократора. Я здесь останусь, с народом своим и его богами.
ИППОЛИТ (и страдальчески, и брезгливо): Язычница!
ФЕОДОРА: У язычников есть право выбора, Ипполит, а ты… Ты своих работ отпустил по велению своего бога? Такова была его воля, но не твое желание?
ИППОЛИТ: Мое единственное желание – следовать Его воле!
ФЕОДОРА: Ты отрекаешься от своей?
ИППОЛИТ: Я – червь! Творенье Его, им одухотворенное, ком грязи в Его деснице!
ФЕОДОР: Я рада, что встретила тебя, Ипполит. Теперь я все сделаю, чтобы продлить дни своего несовершенного мира.
(Действие возвращается в современность. Аля возвращает Кошкину тетрадь.)
КОШКИН: Сейчас ты скажешь, что я пристрастен. Что я – за Феодору.
АЛЯ: А разве нет?
КОШКИН: Да. Но я должен был Ипполита сделать как-то… посимпатичней, поумней, не таким  фанатиком.
АЛЯ: А у тебя не выходит!
КОШКИН: Я, наверное, весь тут пропитался античностью! Через кожу, ноздри, ступни ног…
АЛЯ: Наверное, тебе сильно не по душе христианство.
КОШКИН: А тебе?
АЛЯ: Я не сужу о том, чего не знаю. В отличие от тебя. Ну, просмотрел ты Библию! Ты же ее просматривал с позиций своей Феодоры!
КОШКИН: А вот и неправда! Я понял то, что понял! Может, лет через сорок я пойму что-то другое. И тогда напишу совершенно другую пьесу…
АЛЯ: Кошкин, ты столько не проживешь. Если будешь так жить.
КОШКИН: Спасибо!
АЛЯ: Я поняла, зачем ты полез на скалу.
КОШКИН: Только потому, что ты загнала туда несчастного Панглуса!
АЛЯ: Свою жизнь ты  не ценишь?
КОШКИН: Не дороже, чем чужую! Я что, должен был спокойно смотреть, как толстый старый мужик висит над бездной на трех точках опоры?! А если б у него голова закружилась?.. Не смешно!
АЛЯ: А если б у тебя? После теплового удара?
КОШКИН: Не было у меня удара! Скрутило малость!
АЛЯ: Ну да, а тут – Мариша! Геракл с холециститом – это уже не Геракл! Сколько я тебя знаю, вечно у тебя что-то болит, но стоит появиться какой-нибудь Марише с косичками…
КОШКИН: Аля! У Мариши парень молодой, красивый, перспективный, с машиной! А ты ревнуешь бедного поэта!
АЛЯ: Завидуешь?
КОШКИН: Чему?! Машина, дача, удача – это все лишние хлопоты, а времени и так в обрез! Нет, в принципе, я не прочь стать богатым…
АЛЯ: Да? И что бы ты делал?
КОШКИН: Писал бы с утра до ночи! Ничего же не успеваю! (роется в рюкзаке)
 АЛЯ: Что ты там ищешь?
КОШКИН: Но-шпу.
АЛЯ: А жениться ты не собираешься?
КОШКИН: Вот когда стану богатым-пребогатым…
АЛЯ: И дряхлым.
КОШКИН: Сама сказала, что мне это не грозит. Тем более, что но-шпы у меня нет.
АЛЯ: Денег тоже.
КОШКИН:  Я пятерку утаил от барыги. Аля, ну нельзя быть такой серьезной! Мы пропадем, если будем такими серьезными!
АЛЯ: То есть, у нас – не серьезные отношения?
КОШКИН: (не сразу): Остановись, если можешь, потому что…
(Появляется Обшарпанная Личность)
ЛИЧНОСТЬ: Слышь? Не хватило!
КОШКИН: А я причем?!
ЛИЧНОСТЬ: Добавь! Ну, не жлобись, у тебя же есть. Дай!
КОШКИН: Изыди!!
ЛИЧНОСТЬ: Будь человеком! Дай! Ну, как мне тебя еще просить?! (становится на колени) Дай Христа ради!
(Кошкин с яростью выворачивает карманы, Личность поспешно собирает деньги, скрывается )
АЛЯ (после паузы): Ты нормальный человек?
КОШКИН (резко): Нет.
АЛЯ: Что ты хотел мне сказать?
КОШКИН: Глупость.
АЛЯ: Ты хотел сказать, что за тебя замуж лучше не выходить.
КОШКИН: Да.
АЛЯ: А если очень хочется?
КОШКИН: Тем более. Во избежание горьких сожалений.
АЛЯ: И вдовьих одежд…Хорошо ты устроился! Лежачего не бьют, на дураков не обижаются… Ты редкостный эгоист. (Протягивает деньги) На! Купишь себе но-шпы.
КОШКИН (отводит ее руку) Я эгоист, но не альфонс.
АЛЯ: Совсем забыла, вы же – дон! Пусть и Никто! Вы гордо умрете с голода! Лет через надцать по вам заголосит человечество, и в смерти вашей обвинят нас, ваших тупых, жестоких современников!
КОШКИН: Не дождетесь!
АЛЯ: Вы хоть себе-то не врите, кабальеро! Считай, я даю тебе в долг. Так можно?
КОШКИН: Можно. (Берет деньги)
АЛЯ: Если сейчас снова появится туземец, я лично его угрохаю!
КОШКИН (обнимает ее): Амазонка!
(Появляются Мариша и Аркадий)
МАРИША: Ероша! Ерош, там экскаватор пригнали! На наш раскоп!
КОШКИН: Понял! (убегает)
АЛЯ: Кошкин!!
МАРИША (вслед ему): Упроси их погодить!  Я к Любане! (тоже убегает)
АРКАДИЙ: Сумасшедшие люди! (не получив ответа) Если так трястись над каждой развалиной, современному человеку негде станет селиться.
АЛЯ: Вы это объяснили своей невесте?
АРКАДИЯ: Она  не моя невеста, просто моя девушка… Ей что-либо объяснять так же бесполезно, как вашему мужу.
АЛЯ: Он мне не муж, просто мой мужчина. А если там и впрямь что-нибудь уникальное?
АРКАДИЙ: Что может быть уникальней нас, неповторимых и бренных? В конце концов, смысл имеет только то, что напрямую касается жизни и смерти людей. Вы согласны? А все эти мозаики, майолики… Сейчас вы спросите, как я отношусь к мадонне Рафаэля! С благоговением. Но черепки и мадонна – совсем не одно и то же, при виде черепков мое эстетическое чувство молчит. Мне все равно, что пять тысячелетий назад черепок был кубком, из которого пил кто-то, такой же бренный, как я. Мне безразлично, что еще через пять тысяч лет какие-нибудь Ерофей с Маришей найдут осколок моей любимой кофейной чашки! Они, вероятно, испытают большую радость, но я сегодня от этого счастливей не становлюсь.
АЛЯ:  А по-моему, вы счастливый человек!
АРКАДИЙ: Стараюсь. Оправдываю имя свое. Незачем другим знать, что за кошки скребут у меня на душе.
АЛЯ: Похвально.
АРКАДИЙ: Позвольте. (дает ей прикурить) По-моему, вы такая же.
АЛЯ:  Вы так решили, потому что мы оба увлечены безумцами?
АРКАДИЙ:  Притом, что мы – вполне здравомыслящие люди. Еще никто не доказал мне, что есть смысл копаться во дне минувшем, когда под угрозой настоящее.
АЛЯ: Возможно, это как-то взаимосвязано. Вы у Мариши спросите, она знает.
АРКАДИЙ: Мариша! Комсомолка тридцатых годов! Как и ваш Ерофей!
АЛЯ: Нет, он – из светлого послезавтра!
АРКАДИЙ: Под любой из здешних дач – этот самый день минувший! Уже погребенный заново! Но  они привязались к нашей! Добиваются справедливости по знакомству! Разве нет? Ведь не будь я с Маришей в определенных отношениях, их бы давным-давно погнали с папиной территории!
АЛЯ: А теперь вы  окажетесь виноватым!
АРКАДИЙ: Конечно!
(Слышится крик: «Куда?! Стой, дьявол! Ты!.. У меня бумага!» Вбегает Экскаваторщик)
ЭКСКАВАТОРЩИК: Кто тут начальство?!
АРКАДИЙ: А в чем, собственно…
ЭКСКАВАТОРЩИК:  Да этот ваш! Псих! У меня – документ, наряд, а он… Вон, гляди! Лег, сволочь, под экскаватор!
АЛЯ: Кто  - лег?..
ЭКСКАВАТОРЩИК: Лохматый! Лег и лежит, а у меня – наряд! Что делать будем? Командуйте!
АРКАДИЙ (со смехом): Упаси меня Бог дожить до вашего послезавтра! (Экскаваторщику) Вытащите его, вас же двое.
ЭКСКАВАТОРЩИК: Мое дело – работать, а кулаками махать… Вы – начальство?
АЛЯ: Нет.
ЭКСКАВАТОРЩИК: А кто ж вы?
АРКАДИЙ: Так, сторонние наблюдатели.
ЭКСКАВАТОРЩИК: А где?..
(Появляются Любовь Семеновна, Мариша, Пал Палыч, рабочие с раскопок)
МАРИША: Вы хоть взгляните! Пока не поздно! Пожалуйста!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА (истошно): Кошкин!!
МАРИША: Это невосполнимо…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА:  Дурдом, а не раскоп! Кошкин!!
РАБОЧИЕ: Во дает! Да молодец, с ними только так и надо! Оборзели демократы! Да?! Начальников понаедет, и нас всех отсюда вышвырнут, и раскоп закроют! С чего ты взяла?! А чтоб другим неповадно было!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА (Экскаваторщику) Что вы стоите, на меня смотрите?! Мужчина!
ЭКСКАВАТОРЩИК: Вы начальство, вам и…
ДЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Я, по-вашему, буду его вытаскивать?!
ЭКСКАВАТОРЩИК: Зачем – вы? Вас вон сколько! Скомандуйте…
РАБОЧИЕ: Не, мы под это не подписывались… Сидим, починяем примус… Кошкин  псих, он и в бубен зарядить может…
ЭКСКАВАТОРЩИК: Мне не надо, чтоб  мне кто-то зарядил! Мне простоя во как хватает! Ваш кадр, вы и разбирайтесь!
МАРИША: Любовь Семеновна, если вы пойдете, посмотрите…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА (Экскаваторщику): Милицию вызывайте!
МАРИША: Не надо!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Еще ты меня учить будешь! Сбегайте в поселок, там автомат!
ЭКСКАВАТОРЩИК: Почему я?
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: А кто, я?! Или, может, сам сын первого секретаря?! Вот он, кстати! Он доложит папе, как вы ударно трудитесь! Как вы отказываетесь…
ЭКСКАВАТОРЩИК: Да не отказываюсь я! (уходя) Нашли козла…!
АРКАДИЙ: (с иронией): М-да, весело! Я  – сам сын!
ПАЛ ПАЛЫЧ (понимающе): А раньше вас так не называли?
АРКАДИЙ: С малых лет готов провалиться… Под пол, под землю до самой магмы!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Стыдитесь папы?
АРКАДИЙ: Я собой быть хочу, Аркадием Донцовым, а не…
МАРИША: Он – сам по себе! Не сын! В смысле, сын, но…
ПАЛ ПАЛЫЧ: Я понял, понял…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Господи! Что я такого сделала, что ты  караешь меня Кошкиным?!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Успокойтесь, голубушка. Всю жизнь он под экскаватором не пролежит.
РАБОЧИЕ: Точно! Припечет – встанет! По нужде! Когда это будет?
МАРИША: Пал Палыч, вы же можете спасти памятник! И Ерошу! Позвоните в министерство, в музей!
ПАЛ ПАЛЫЧ: С телефона-автомата  в поселке?
МАРИША: У Аркадия машина…
АРКАДИЙ: Поздно пить боржоми.
АЛЯ: То есть?
АРКАДИЙ: Милиция приедет раньше правительственной комиссии.
АЛЯ: И что?..
(Врывается Обшарпанная личность, настроенная по-боевому)
ЛИЧНОСТЬ: Палундра! Все на борьбу с буржуями! Чего замерли?!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Этого еще не хватало!
ЛИЧНОСТЬ:  За мной! Отстоим нашу землю!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Я тебя уволю к чертовой матери!
ЛИЧНОСТЬ: Валяй! Напугала!
РАБОЧИЕ: А чего, ребята? Подмогнем Ерофею? Всех не перевешают!
ЛИЧНОСТЬ: А то! Фрицев в море скинули, и новых оккупантов сметем! Вперед! За Родину!..
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Стоять! Всех уволю! По статье! С волчьим билетом!
ЛИЧНОСТЬ: Да кто ты такая?! Прошло ваше времечко народ сажать, стрелять!..
АЛЯ: Аркадий, очень вас прошу! Остановите этого типа!
МАРИША: Он пьяный, и если…
ЛИЧНОСТЬ: Братва!!
АЛЯ: Пострадает  Ерофей…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Вот и хорошо!  Правильно! Вы, как вас там! Бегите! Выручайте товарища! (всем) А вы… (показывает кулак рабочим)
АЛЯ: Аркадий!
АРКАДИЙ: Извините, но у меня аллергия на алкашей. Если я до него дотронусь, меня стошнит!
АЛЯ:  Гражданин герой! Стойте! (бросается вдогонку за личностью) Купите мне вина! Для храбрости! Чтоб я – тоже!
ЛИЧНОСТЬ: А успеем?
АЛЯ: Чем скорей вы побежите в поселок, тем скорей вернетесь. Вот! (сует ему деньги)
ЛИЧНОСТЬ: Вам какого брать?
АЛЯ: На ваш вкус!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Час от часу не легче!
ЛИЧНОСТЬ: Так я  ж портянку возьму! Портвейн ординарный.
АЛЯ: Берите. И водку.
ЛИЧНОСТЬ (деловито): Чекушку?
АЛЯ:  Я не знаю, почем водка.
ЛИЧНОСТЬ (считает деньги): И закусь?
АЛЯ: Обязательно! Плавленых сырков, колбасы!
ЛИЧНОСТЬ: Тогда я побег! (исчезает)
АРКАДИЙ: Ну, вы даете, Аллегра Николаевна!
АЛЯ: А что делать? Раз вы такой брезгливый!
МАРИША: Что же делать!..
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Работать! Нашли тут себе театр бесплатный!
РАБОЧИЕ: О! Менты прикатили! Нас что, всех сейчас заметут? Нас-то за что? А так! Вдруг у них план горит по задержаниям… Я пошел, мне оно не надо, чужое горе… Да, от ментов лучше держаться подальше. Был бы человек, а статью подберут… (расходятся )
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Аркаша! Вы же были здесь, сами  видели…
АРКАДИЙ: У отца не будет к вам претензий.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: А вдруг?! Я все же  лично отвечаю…
АЛЯ (сорвавшись): Да перестаньте вы причитать! Ваша хата с краю!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА (Пал Палычу) Я не переживу этого!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Переживете, голубушка. Вы уволили парня раньше, чем он лег под экскаватор.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: А ведь и правда! Ох, Пал Палыч, умеете вы успокоить женщину!
ЛИЧНОСТЬ (вбегает): Слышь?! Там твоего побрали, Ерошку!
АЛЯ: Я в курсе.
ЛИЧНОСТЬ: Отобьем?!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Давай! Хоть так я избавлюсь от всяческого отребья!
АЛЯ (задохнувшись от гнева): Вы…
ЛИЧНОСТЬ: Там мусоров – до фига и больше! Если б эти, молодые, подмогли…
АЛЯ: Его били?..
ЛИЧНОСТЬ: Не. Скрутили и потащили. Паспорт вытянули. Он еще орал чего-то.
ПАЛ ПАЛЫЧ (Але, тихо) Перемелется – мука будет.
АЛЯ (мрачно): Костная.
ЛИЧНОСТЬ: Может, и вмазали в «воронке». Уже без народа. Народу ж сбежалось! И дачники, и наши с поселка!
АРКАДИЙ: Кино и немцы!
МАРИША: И что народ?..
АЛЯ: Безмолвствовал. Как обычно.
ЛИЧНОСТЬ: Да не безмолвствовал. Все там вякали. Кто за, кто против. Народ сам чуть не передрался, когда  мусора уехали. Так  мы будем? Я взял, как ты хотела. И вина, и водки, и закуси. Колбасня, сырки…
АЛЯ: На здоровье.
ЛИЧНОСТЬ: А ты?
АЛЯ: Пролетаю, как фанера над Парижем.
ЛИЧНОСТЬ: Тож верно. Тебе мужика  из мусарни выгребать. Может, выдадут на поруки. А учуют запах – не выдадут!
АЛЯ: Верно, мыслишь. Тебя как зовут?
ЛИЧНОСТЬ: Колосов я, Альберт Ефграфович, старшина второй статьи, в запасе.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: В запое. Беспробудном! Уведите меня отсюда, Пал Палыч!
ЛИЧНОСТЬ: Я здесь пацаном войну пережил! Бутылки собирал для зажигательной  смеси! Во такой! В развалинах! Под огнем! А ты…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Пал Палыч!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Вы идите, Любовь Семеновна…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: А вы?..
ПАЛ ПАЛЫЧ: Долг платежом красен.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Вы что же, решили защищать Кошкина?!
ЛИЧНОСТЬ: Наш человек!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Но ваша репутация…
ПАЛ ПАЛЫЧ: Она не пострадает. Идите.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Ужас! Ужас нечеловеческий!(уходит)
МАРИША (Пал Палычу) Вы нам поможете?..
ПАЛ ПАЛЫЧ: Мне бутылки под бомбами собирать не довелось, я в войну был с мамой в эвакуации, но девиз поколения – «своих не бросают», мне понятен и близок…
ЛИЧНОСТЬ: Так может? За братство детей войны?
ПАЛ ПАЛЫЧ: Запах!
АЛЯ: Вы со мной, Пал Палыч?
МАРИША: С нами!
АРКАДИЙ (Марише) Я пас! У меня другие планы на вечер!
МАРИША: Не поняла…
АРКАДИЙ: От меня больше пользы  будет в кругу семьи.
ПАЛ ПАЛЫЧ: Он прав. В отделение нет смысла ехать  толпой. Могут понять неправильно.
АЛЯ: Ребята! Вас не затруднит собрать вещи Ерофея, палатку…
АРКАДИЙ: Сделаем, не волнуйтесь.
АЛЯ: Ну, и выпейте с товарищем. За свободу!
ЛИЧНОСТЬ (прикладывается к бутылке вина) За тебя, декабристка! Мне бы такую женщину!
ПАЛ ПАЛЫЧ (Але, тихо) Всем бы такую женщину. Едем? (уходит с Алей)
ЛИЧНОСТЬ: Ну, чего, молодые? Свободу Кошкину?!
АРКАДИЙ: Не звучит.
МАРИША: Звучит. Мне плесните, Альберт Ефграфович.
АРКАДИЙ: Во как?
МАРИША: Ну, если ты не хочешь – за свободу!..
АРКАДИЙ: Я, во-первых, за рулем. Во-вторых, я не пью из замызганных стаканов.
МАРИША: Со старшинами запаса!
АРКАДИЙ: С людьми, способными на неадекватные поступки! «Преступление было совершено в состоянии алкогольного опьянения».
ЛИЧНОСТЬ: Это ты про что, молодой?
АРКАДИЙ: Это я как без пяти минут юрист, Марина Михайловна. Мы это проходили. В теории и на практике. Насмотрелся и зарекся!
ЛИЧНОСТЬ: С народом пить?
АРКАДИЙ: Да какой вы – народ!
ЛИЧНОСТЬ: А кто ж я?
АРКАДИЙ (язвительно) Личность в истории! Ты поможешь мне свернуть палатку, Марина?
ЛИЧНОСТЬ: А сам? Даже этого не могешь?
МАРИША: Да, сейчас… (подходит к нему)
АРКАДИЙ: И что я тебе сделал такого плохого? Под экскаватор не лег рядом с твоим другом?
МАРИША: Извини, Аркаш. Меня что-то… понесло. Перегрелась, наверное.
АРКАДИЙ: Тепловой удар – профессиональная болезнь археологов! (привлекает ее к себе) Все тип-топ, малыш. Все будет хорошо. Обещаю.

КАРТИНА ВТОРАЯ.
(Вечер того же дня. Квартира Кошкина – небольшая комната с самодельным стеллажом вдоль стены, стопками книг, журналов и бумаг повсюду – на стеллажах, столе, стульях, постели. Из комнаты одна дверь ведет в кухню, другая в прихожую. Входят Аля и Кошкин. Она сразу же проходит к телефону на столе, набирает номер. Он приваливается к дверному косяку.)
АЛЯ: Здравствуйте, это вас из театра беспокоят, Радченко Аллегра Николаевна. Я в связи с недоразумением…
(Кошкин подходит, нажимает на рычаг)
АЛЯ (с трудом сдерживаясь):  Пойди умой рожу!
КОШКИН: Не звони никому.
АЛЯ: Конечно! Вы же дон! Вы хотите сесть за злостное хулиганство или как это? Нарушение общественного порядка!
КОШКИН: Аля!
АЛЯ: За сопротивление работникам милиции! Чтобы речь толкнуть на суде! Как Фидель Кастро Рус! «История меня оправдает»!
КОШКИН: Плевал я на историю!
АЛЯ: А общественность – на вас! Дело сделано! Рабочий закрыл наряд!
КОШКИН: Еще и деньги получил? За моральный ущерб?
АЛЯ: Не знаю!
КОШКИН: За героически исполненный долг!  От благодарного отца города! Террориста поймали и обезвредили!
АЛЯ: Ты… Идиота кусок! Тупой и неблагодарный! Если бы не Пал Палыч, ты бы сейчас в КПЗ стены подпирал!
КОШКИН: И на меня бы повесили все преступления века!
АЛЯ: Не все, но кое-какие – точно! Иди уже умойся! Душ прими! Сними это! От тебя тюрягой разит!
КОШКИН: Да кто он такой, Пал Палыч? Почему он решает, где мне что подпирать?! Не суд, не дознаватель…
АЛЯ: Нет, ну ты точно идиот!
КОШКИН: Сама выбрала!
АЛЯ: Не знала, что ты…
КОШКИН: Теперь знаешь!
АЛЯ: У меня тоже есть нервы, Кошкин! Мне все тут бить, крушить хочется! Хочется дать тебе по лицу!
КОШКИН (подставляет щеку) Так дай!
АЛЯ: Я не так воспитана, к сожалению… Тем паче, что тебе уже дали. Жаль, мало!
КОШКИН: Ума не прибавилось?
АЛЯ: На нет и суда нет.
КОШКИН: Ты не веришь в наш суд, самый гуманный в мире?
АЛЯ: А ты?
КОШКИН: Мне противно. Это же мерзко, Аля, когда закон карает лишь тех, у кого нет Пал Палыча, Аллегры Николаевны…
АЛЯ: Тебе так хочется стать жертвенным козлом?
КОШКИН: Отойди от телефона, пожалуйста.
АЛЯ: Пойдешь сдаваться? Не забудь там кому-нибудь нахамить! Кого-нибудь стукнуть!
КОШКИН: Кому ты хочешь звонить?
АЛЯ:  Донцову.
КОШКИН: Зачем?
АЛЯ: Объясню ему, что творческие люди непредсказуемы, неуправляемы…
КОШКИН: С заскоками.
АЛЯ: Воистину так! Но Кошкин Ерофей Валентинович очень, очень талантливый автор…
КОШКИН: Гордость нации!
АЛЯ: Возможно.
КОШКИН: Тебе хочется так думать.
АЛЯ: А ты иначе о себе думаешь?
КОШКИН: Я очень долго учился ремеслу, чтобы достичь мастерства. И я достиг! Но жить лучше и сытней я не буду.
АЛЯ: Ты отказываешься переработать «Образ победителя»?
КОШКИН: Нет там уже никакого победителя! Меня – нет! Как автора! Наумчук сплошная! Это уже не пьеса, это  бесплодная смоковница! Я ее уже ненавижу! Сожгу!
АЛЯ:  Жги! Вместе с моими чувствами к тебе.
КОШКИН: Так твои чувства ко мне зависят от цензуры?!
АЛЯ: Ты предать собрался всех! Себя, меня, театр! Ты – дезертир с манией величия!
КОШКИН: Вот как?!
АЛЯ: Мы заявку написали, включили пьесу в репертуарный план…
КОШКИН: Дело за малым! Кастрировать меня!
АЛЯ: Тебе сколько лет, что ты…
КОШКИН: Дезертиром и предателем я буду, если предам себя! Если позволю залить мне глотку свинцом!
АЛЯ: Вот чем я, оказывается, занимаюсь! А я-то думала…
КОШКИН (стихая): Ты хочешь, чтоб я стал богатым и успешным. Нормальное желание женщины.
АЛЯ: Но не мужчины?
КОШКИН: У меня не получится. Я не умею продаваться. Не потому что не хочу – не могу!  Рад бы в рай, грехи не пускают!
АЛЯ: А если я помогу?
КОШКИН: Сама напишешь?
АЛЯ: С каждого – по способностям. Есть такое слово «надо», Ероша. Успокоиться надо, сосредоточиться…
КОШКИН: Бога предать…
(В течение разговора он бродит по комнате, перекладывая бумаги с места на место, она то выходит на кухню, то возвращается, пытаясь навести порядок )
АЛЯ: Кстати, о Боге. О твоей новой пьесе. Чем тебе так насолили христиане?
КОШКИН: Ханжеством, Аля. Они категоричные, жесткие, агрессивные, все, с кем я общался. Все с большой гордыней, припорошенной кротостью.
АЛЯ: Может, ты не с теми общался?
КОШКИН: Я их не выбирал – я смотрел. Нынче все в церковь хлынули – и бандиты, и партработники. Дотронуться до одежд. Я слишком верующий человек, Аля, чтоб находиться с ними в одном пространстве. Истинно верующим религиозность претит.
АЛЯ: Ты – истинно верующий?!
КОШКИН: Как всякий земной творец. Я обретаю Бога в творчестве, а не в здании.
АЛЯ: Судя по твоей пьесе, ты обрел богов, а не Бога. Ты – язычник.
КОШКИН: Бог меня таким сделал, чтоб я одушевлял растения и предметы, разные явления жизни…
АЛЯ: Ты не много на себя берешь?
КОШКИН: Много. Мне так положено. Я верю в троицу человеческого духа – Творчество, Любовь и Свободу.
АЛЯ: С последней у тебя чуть не случился прокол.
КОШКИН: Я о другой свободе, о внутренней.
АЛЯ: Кошкин! Из тебя ее бы вышибли дубинками! В нашем грубом материальном мире! Или ты веришь в торжество демократии?
КОШКИН: Власть большинства – это власть быдла, Аля. По сути! Я верю в торжество разума. Сон, которого порождает чудовищ.
АЛЯ (язвительно): Разум проснулся!
КОШКИН (о своем): Он в дреме. Но кое-какие подвижки уже есть!
АЛЯ: Ну да! Пять лет назад тебя из церкви забрали бы в каталажку! И ты никому бы не доказал, что искал прообраз своего Ипполита! Что у тебя есть к чаю, кроме петрушки?
КОШКИН: Сухари где-то.
АЛЯ: Ероша, я ведь из большинства, из быдла, как ты выразился…
КОШКИН: Я был неправ! Не совсем точно выразился! Толпа – быдло, вот что я хотел сказать! В толпе нет людей! Она их растворяет и перемалывает, превращает в стаю, в свору…
АЛЯ: И в храме?
КОШКИН: Везде! Закон толпы действует в любом пространстве!
АЛЯ: Одинаково?
КОШКИН: В сути – да! В толпе никто не он - сам, не личность!
АЛЯ: Для того, чтоб принадлежать к большинству, не обязательно ходить на митинги или молебны. Достаточно – осознавать.
КОШКИН: Кровную связь?
АЛЯ: Идентичность поступков, мыслей… Нам не до жиру. Ероша, быть бы живу.
КОШКИН: Не стреляют, не вешают – и на том спасибо большое?
АЛЯ: Да. Будь, что будет.  Я конформистка, Ерофей, мне так спокойнее. Конформистка и атеистка.
КОШКИН: Такой тебя воспитали партия и правительство!
АЛЯ: Семья и школа. Я боюсь всяких неожиданных поворотов, событий, не хочу, чтоб они затрагивали меня! Для меня они происходят как бы за сценой. Кто-то где-то лезет на баррикаду, ложится под экскаватор…
КОШКИН (после паузы): Ты нашла сухари?
АЛЯ: Они уже в помойном ведре… Что ты собрался писать?
КОШКИН: Челобитную. Своему правительству. Понимаешь, таких памятников – греческих земельных наделов – в мире только два. Один на юге Италии, древний Метапонт, там он в идеальном состоянии, прибыль приносит. Второй – у нас, и от него скоро ничего не останется! Две усадьбы погибло в этом году. На месте одной – завод, по второй проложили железнодорожную ветку. Я мало верю, что мое правительство отреагирует во время. Вообще как-то отреагирует…
АЛЯ: Но надежда умирает последней. Можно, я все-таки позвоню? Будет обидно, если правительство отреагирует, когда ты будешь отбывать срок.
ЕРОФЕЙ: Это зависит от настроения Донцова?
АЛЯ: В какой-то мере –  от моего личного обаяния. От Пал Палыча…
КОШКИН: И от Аркадия Сергеича!
АЛЯ: Все мы от кого-то зависим. И свободой, и животом…
КОШКИН: Где-то было… В бумагах… Черт! У меня тут черт ногу сломит… А! Вот, нашел!
(Высвечивается интерьер крестьянской избы. За столом – Хозяин, его Сын, Дочь и Казак)
КАЗАК: Благодарствую, православные, за хлеб, соль. Теперь соснуть бы, а поутру поеду, благословясь.
ХОЗЯИН: По государевой надобности едешь аль как?
КАЗАК: Все-то тебе скажи!
ХОЗЯИН: Я ведь к чему? Метель-то – глянь! -  метет и метет! Дороги не видно. Видать, большая у тебя надобность ехать…
КАЗАК: Большая. А уж какая – не твоего ума дело.
ДОЧЬ: А ты государя батюшку видел когда, вот как нас?
КАЗАК: Вот как вас видел.
СЫН: Да ну?!
ДОЧЬ: И каков он собой?
КАЗАК: Что святой с образов. Тих и ликом светел.
ХОЗЯИН: Дай-то ему Боже долгих лет жизни!
КАЗАК (с усмешкой): И боярину вашему?
ХОЗЯИН: Дай-то Бог!
КАЗАК: И управляющему?
ХОЗЯИН: Э, нет, то сущий антихрист! Семь шкур дерет, и все мало! А уж греховодник! Расцвела, вишь, Параша, сиротинка моя, так не стало мне покоя!
КАЗАК: А ты боярину пожалься!
ХОЗЯИН: Не допустят.
КАЗАК: А прорвись! В ноги пади да за полу схвати!
СЫН: Был у нас такой резвый.
ХОЗЯИН: Был да всплыл. Боярин, он конечно, доброй души человек, да уж больно большой – далекий…
СЫН: Ему лишь бы в хозяйстве порядок был.
ХОЗЯИН: А уж по этой части управитель мордой в грязь не ударит. Как липку народишко обдерет, но боярину услужит.
КАЗАК: Ну и дурень он, значит! Когда вы с голоду передохнете, кто  робить будет?!
ХОЗЯИН: С голодухи, слава Богу, не пухнем. Сам видишь, изба у нас крепкая, скотину держим, птицу, муки на зиму хватает,  прочих припасов.
КАЗАК: Да, хозяйство крепкое. Как же управляешься? У тебя, я глажу, домашних – отрок да девица.
ХОЗЯИН: Работников нанимаю. Кто безсыновний да многодетный, тем со свого надела не прокормиться. Вот и ломаются, горемычные. Ну да, ничего, выдюжим!
 Управитель, поди, не вечный. Поди, сменится у нас власть.
КАЗАК: Шило на мыло!
СЫН: Почто так?
КАЗАК: А сам посуди.  Вы чью землю вперед пахать станете,   свою или  боярина?
ХОЗЯИН: Так что ж, понятия у нас нет али совести? Мы закон уважаем!
КАЗАК: А робить станете вперед на себя! Нет, мужик, железная рука вам нужна – чтоб день и ночь пальцы на горле чуяли. Вот тогда и будете на совесть робить!
ХОЗЯИН: Верно, мыслишь, казак, все верно. Параша, постели гостю! Да не на лавке, дуреха, на печи стели!.. Без железной руки нам никак нельзя: обленимся мы, господское добро по ветру пустим.
КАЗАК (зевает): И будет от того всей державе убыток…Конь-то мой – как?
ХОЗЯИН: Не тревожься по-пустому, сыт конь, в тепле. Да я взгляну схожу! (выходит)
СЫН: А ты государя еще увидишь когда?
КАЗАК: Челобитную подать хочешь?
СЫН: Я грамоты не знаю.
КАЗАК: Могу написать… Тяжко жить-то?
СЫН: Живем, как всюду живут… Управитель, вот, только… Невесту я себе присмотрел…
КАЗАК: А управитель что? Глаз на нее положил?
СЫН: Кабы так, все равно б она потом моей стала. Не, он из вредности. Не дам тебе, говорит, с Ксенией обвенчаться, я тебе Наталью сосватаю.
КАЗАК: А что Наталья? Страшна, поди?
СЫН: Мне Ксения люба.
КАЗАК: От нелюбой-то сподручней рабов плодить! Все не так жалко! Тебя как звать-то?
СЫН: Никитка.
КАЗАК: Бери Ксению, Никитка, да  в бега! На Дон подавайся!
СЫН: Споймают. В остроге сгноят.
КАЗАК: А нынче ты не в остроге?
СЫН: Нынче дома.
КАЗАК: Вольному воля, спасенному рай! А без воли и отчий дом, брат, острог!
СЫН: Ты на что меня подбиваешь, дяденька?
ДОЧЬ: Он сбежит, не сдобровать нам с батюшкой!
КАЗАК: Шутки я шучу, парень! Испытать тебя хотел, как ты закону послушен.
СЫН: А может, ты сам из беглых?..
КАЗАК (в ярости): Это ты мне?! Природному казаку?!
ДОЧЬ (торопливо): Постель я вам постелила, дяденька.
КАЗАК: Добро… Прощаю тебя, потому что ты мал и глуп. Ступай. Чего стоишь?
СЫН:  Дяденька, а ежели… царю написать? Про управителя нашего? Он мне на Ксении жениться дозволит?
КАЗАК: Чего болтаешь! Только и дел у царя, что тебя женить!
СЫН: Так ведь больше-то никто не поможет…
КАЗАК: У царя, малец, дела государственные, он один за всю державу радеет, а Никиток таких в державе – что собак…
ХОЗЯИН (зовет из сеней): Никитка! Парашка!.. (заглядывает в горницу) Доброй ночи тебе, казак, доброго сна! (Сыну, тихо) Надевай тулуп и к управителю! Живо!
СЫН: В метель-то да посредь ночи?
ХОЗЯИН: Цыц! Конь-то! Конь! Признал я! Боярина конь!
СЫН: Да ну?!..
ХОЗЯТН: Вот - те и ну! Я ж-то на конюшне служил, всех коней господских, как родных детей знаю!
ДОЧЬ: Матерь Божья!
ХОЗЯИН: Лихой то человек! Тать лесной! Видать, пропал наш боярин, упокой Господи его душу!.. Что стоишь?!
СЫН: Боязно. А ну, как заподозрит, нагонит?..
ХОЗЯИН: А ты тихо! А уж мы тут… Парашка! Иди к нему! Ну, чего рот раззявила? Нам за его голову, могет, деньги дадут большие!
СЫН: Управитель-то? Как же! Скорей этот  нам головы отчекрыжит!
ДОЧЬ: Ой!
СЫН: Иль дружки его из леса нагрянут, как дознаются…
ХОЗЯИН: Вот не сдадим атамана, тогда уж точно плакали наши головы!
ДОЧЬ: Ой, ворочается! Не спит!
ХОЗЯИН: По повадкам видать – атаман! Ну, Парашка! Пошла!
ДОЧЬ: Тятечка, пожалей!
ХОЗЯИН: Ты нас пожалей, доня! Живы будем – не помрем, а Бог даст, разбогатеем, на волю выкупимся!
СЫН (скептически): Угу!
ХОЗЯИН (Дочери): Не убудет тебя, иди! ( Сыну) А ты… Ты не улицей – задами беги, за заборами хоронись!
(Сын исчезает. Дочь неуверенно входит в горницу )
ДОЧЬ (робко): Дяденька казак!.. Дяденька!
КАЗАК: Чего тебе?
ДОЧЬ: Меня тятя прислал.
КАЗАК (не сразу): Иди к себе. Устал я, спать буду.
ДОЧЬ: Позволь, я тут посижу, а то тятенька заругает…
КАЗАК (расхохотавшись): Ну, хозяин! Ну, хлебосол! (другим тоном) Ты-то сама – как?..
ДОЧЬ: Мне – что! Не ты, так управитель. Уж лучше ты. Он противный.
КАЗАК: Вот оно как!.. (подходит к ней, обнимает) Никого досель не любила?.. Чего боишься, дуреха? Больно не будет.
ДОЧЬ: Ты людей убивал?
КАЗАК: Чего?..
ДОЧЬ: Людей…
КАЗАК: В бою, девка. То не убийство.
ДОЧЬ: Православных?
КАЗАК: Не, только бусурман. Турков.
ДОЧЬ: Страшно было?
КАЗАК: В бою-то? В бою страшно не бывает. (услыхав шум в сенях) Чего там?...
ДОЧЬ: Тятя. Коня караулит.
КАЗАК: А чего его караулить--то? Тати, что ль, в окрест рыщут?
ДОЧЬ: А нет их?..
КАЗАК (шутливо): В такую-то зиму? Ежели и были, повымерзли!
ДОЧЬ: Все?
КАЗАК: Мне почем знать?.. А и полезет кто – привечу, не бойся!...Не бойся меня, красавица. Обними… Ну, вот так… Хорошо тебе?
( Хозяин впускает в сени Сына)
ХОЗЯИН: Ну? Чего?!
СЫН: Не отпирают.
ХОЗЯИН: А ты стучал, звал?!.. Брешешь ты, сучий потрох! Не ходил ты никуда, за сараями отсиделся!
СЫН: Обознался ты, тятенька. Спутал коня. Не ищи беды на наши головы. Не пойду.
ХОЗЯИН:  Прекословить?!
СЫН: Уедет он поутру – только мы его и видели! Кто, почто? – ничего не знаем! Казак! По государеву делу ехал!
ХОЗЯИН: Кто тебя, дурня, слушать станет?!
СЫН: А кто его видел? Приехал он затемно, затемно и уедет, следы метель заметет. Что хошь делай со мной – не пойду!
ХОЗЯИН: Ну, Никитка… Никитка… Бог тебя покарает! (выходит)
СЫН (вслед):  Бог - пусть, лишь бы не управитель… Ох, тятенька! (садится в сенях на лавку, комкает шапку)
КАЗАК: Параша… Сладка ягодка… На, вот. На память добрую. (Подает перстенек)
ДОЧЬ (отводит его руку) : У меня по тебе, глядишь, другая память останется.
КАЗАК (не сразу): Я приеду за тобой. Выкуплю. Чего молчишь-то? Не веришь? Во те крест! Не продадут – умыкну.
ДОЧЬ: Не будет нам счастья.
КАЗАК: Это почему?.. ( после паузы) Я и православных убивал, но я чист перед Богом. Невинной крови не проливал. Потому должно выйти нам счастье. Ты только дождись меня.
ДОЧЬ: А уж это, как управитель скажет…
КАЗАК: Взял бы я тебя нынче, да боюсь – заморожу. Несподручно с бабой – в метель.
ДОЧЬ: Куда б ты взял меня, Федя? В черный лес?
КАЗАК: Зачем – в лес?
ДОЧЬ: Федя… Ты только не ярись, Федя… Конь под тобой – бояринов.
КАЗАК: С чего ты взяла?
ДОЧЬ: Тятя сказал, он знает.
КАЗАК: А ну, где этот?!..
ДОЧЬ: Феденька!!
КАЗАК: Паскуда!! (втаскивает в горницу Сына) Где?!..
СЫН: К управителю побег.
КАЗАК (Дочери): Ах, так вот ты зачем ко мне!..
ДОЧЬ: Прости, родненький!!
КАЗАК: Все вы твари! Иуды! (Сыну) Беги коня мне седлать! И смотри мне!..
СЫН: Так ты и впрямь – беглый?..
КАЗАК: Я, верный государев слуга, с вами, смердами, в одной избе задохнусь!
ДОЧЬ: Так ведь коль неповинен ты…
КАЗАК: Накормили, напоили, спать уложили! А на уме – как бы продать, порешить! Шкуры! В поле на смерть заледенею, а средь вас не останусь! Пшел!!
(Сын выбегает)
ДОЧЬ: Так ведь страшно ж нам! Тебе что! Невдомек тебе, как подневольным людям живется!.. Ой, мамочки, пропали мы! Ой, пропали!
КАЗАК: Не, вы племя живучее, тараканье!
ДОЧЬ: Куда ни кинь, все клин! Пропали совсем!
КАЗАК: Да уеду я, чего развылась?! Уеду! (наружу) Эй! Поседлал  коня?!
ГОЛОС СЫНА: Седлаю.
ДОЧЬ: Вразуми Ты нас, Боженька! ( Казаку)
 Коль и впрямь государев ты человек, а мы тебя – на мороз, на погибель…
КАЗАК: За себя боишься – не за меня!
ДОЧЬ: Ты вольный, сам себе голова…
КАЗАК: Кабы так! Надо мной голов – цела лестница! Государь, и тот не токмо под Богом ходит, крутят им бояре да воеводы, вся держава наша – великая круговерть, ни начала, ни конца не сыскать. А ты – воля! Будь моя воля, я б с тобой всю ночь на печи тешился!
ДОЧЬ: Уж, коль установил Господь на земле порядок такой, к чему роптать? Чему быть, того не миновать, Феденька.
КАЗАК (наружу) Поседлал?.. (Дочери) Сторговал я коня. На ярмарке.
ДОЧЬ: Все одно мне теперь, Федя. На мне грех теперь.
КАЗАК: То не твой грех – отца.
ДОЧЬ: И отца ослушаться – грех, и с неокрученным любиться…
КАЗАК: Забудь. Не одна ты такая.
ДОЧБ:  Душа у меня, Федя,  затяжелела. Черно мне.
КАЗАК: Я тебя простил, Парашка, и Бог простит. А то так в монастырь иди, в схиму!.. Беглый я, Парашка, прав был твоя батя. Но  раз беглый, значит вольный! Сам отныне свою жизнь ладить буду! Так что погоди в келью – приеду я за тобой!
СЫН (входит): Поспеши, казак.
ДОЧЬ: Не приедешь ты, Федя, пропадешь ты.
КАЗАК: Это мы еще поглядим!
ДОЧЬ: Неужто невмочь тебе было под господином ходить?!
КАЗАК: Под господином не ходят – ползают, а я большой уродился! Как ни согнусь, а все виден!
СЫН: Слышишь?
( с улицы доносится собачий лай )
ДОЧЬ: Погоди! Авось уладим! С управителем! Он подношения любит!
КАЗАК: Да ты, знаешь ли мою цену?!
ДОЧЬ: Мы приданое мое отдадим, да перстеньки покойницы-матушки…
КАЗАК: Нет, Параша, воеводы за меня во сто крат больше выложат. За красных-то петухов! Не бойся за меня, не загину. Как озябну, у большого костра согреюсь!
СЫН: И не жаль добра?
КАЗАК: Мое оно, что ль?
СЫН: Не боярами сработано.
КАЗАК: Да не наше!
СЫН: Ты б челобитную…
КАЗАК: Видал я таких! На дыбе!
СЫН: Так, а царь…
КАЗАК: Тож в поле не надрывается, белы ручки не марает!
СЫН: Держава на нем…
КАЗАК: Не моя это держава! Не твоя! В ней сам царь – наипервейший ее холоп! Так гори она пламенем!
СЫН: Русь-матушка?!
ДОЧЬ: Сторона родная?!
КАЗАК: Держава! Сторона, она от Бога, а держава – от Дьявола!..Все, Параша, поцелуй на дорожку!
ДОЧЬ (крестит его): Спаси тя и помилуй, Господи!
КАЗАК: А коня я на ярмарке сторговал, вот те крест! Беглый я, да не раб – казак беглый!
СЫН: Неужто и такое бывает?
ДОЧЬ: Да куда ж тебе бежать тогда, Феденька?! Тебе ж некуда!
КАЗАК: Земля, она большая! Бывайте! (выходит)
СЫН (вслед Казаку, задумчиво): Вольному воля, спасенному рай…
ГОЛОС КАЗАКА: Эй, Никитка! Государя увижу, велю, чтоб шел к тебе сватом! А то так сам приеду, окручу с Ксенией! Слышь?! (хохочет, и хохот его теряется в вое ветра )
ДОЧЬ: Боженька милосердный, прими душу мятежную раба Твого Федора… Пожалей его, бедного, впусти в рай!
(Действие возвращается в квартиру Кошкина. Кошкин и Аля )
АЛЯ: Ну, и кому это надо? Богу?
КОШКИН: Мне.
АЛЯ: Я понимаю, Ероша, ты работаешь на перспективу…
КОШКИН: В перспективе у всех одно – смерть. Но перед этим надо  сделать что-то хорошее.
АЛЯ (поправляет): Полезное.
КОШКИН: Антресоль!
АЛЯ: И «Образ победителя»,
КОШКИН: Отвяжись! Ты меня еще заставь крапать однодневки на производственную тему!  Мало вам Гельмана?! Он всю страну покрыл своими поделками! Все подмостки! И все крапает и крапает! Ловит попутный ветер!
АЛЯ: А тебе завидно?
КОШКИН: Мне обидно! За него, за людей! Люди так и говорят: мало нам было на работе профсоюзных собраний, мы и в театре попадаем на то же собрание! Пришли отдохнуть, а получили по мозгам! Банкой краски, станиной, руководящей указкой!
АЛЯ: Гельман – лучший из всех, кто пишет…
КОШКИН: На осточертевшую тему! Еще лет пять, и этой темы не будет! И Гельмана в афишах! Он трудился, старался, а что в итоге?! Кальдерон останется, Вампилов…
АЛЯ ( ехидно): Кошкин!
КОШКИН: Возможно! Я знаю, чего стою. И ты!  Иначе б тебя со мной не было!
АЛЯ (холодно): Я такая расчетливая тварь?
КОШКИН: Ты не тварь!  Не расчетливая! Я – тот еще подарок! Меня терпят  только за мой талант! Его, а не меня! Потому что я, какой есть… (делает широкий обобщающий жест)
АЛЯ: Талантливый человек талантлив во всем.
КОШКИН: Особенно хорошо у меня получается ложиться под экскаваторы. Поперек пути прогресса! Аль, я завтра сделаю антресоль.
АЛЯ: Послезавтра. Если моя соседка увидит твой фейс…
КОШКИН: Ей-то какое дело до моего фейса?
АЛЯ (горько): Ей до всего есть дело… Кстати, об экскаваторах. (набирает номер) Алло, Алексей Викторович? Это вас опять Радченко беспокоит. Я звонила, что-то прервалось… Да, я насчет нашего автора… Уладили? Огромное вам спасибо! Мне ему позвонить? Не надо?...Приходите к нам на премьеру, на открытие сезона, будем ждать…Еще раз большое спасибо! ( кладет трубку) Донцов Сергей Петрович к тебе претензий не имеет, паспорт свой заберешь у дежурного в райотделе… Я знаю, тебе очень хочется разыграть сцену в духе «Ванины Ванини»…
КОШКИН (рассмеявшись): А ведь угадала!
АЛЯ:  Ты драматург не только за рабочим столом. От этого, Ерофей, все твои неудачи.
КОШКИН: Брошу все, уйду в Сибирь, как пристало Ерофеям.
АЛЯ: Там уже все открыто и освоено. Как и тут.
КОШКИН: Заблуждаешься, радость моя веселая! Все освоено, но ничто не открыто! Не познано! И это хорошо, поэтому и живем, творим… Аля! Я сделаю тебе две антресоли! Три!
АЛЯ: На две и три не хватит жизненного пространства. Твои порывы, как всегда, не сообразуются с реальностью, милый.
КОШКИН: Не выношу тесной реальности!
АЛЯ: Я тоже… Твой чай остывает.
КОШКИН: А где твой?
АЛЯ: Свой я выпила, пока ты пребывал в семнадцатом веке. Ты даже и не заметил.
КОШКИН: Да, я был очень далеко. Причем, почти физическим телом.
АЛЯ: Счастливый ты человек!
КОШКИН (согласно): Я – да! ( осторожно) А ты?.. Со мной?
АЛЯ: Я не с тобой, Ерофей, я – рядом. На подхвате.
КОШКИН (не сразу): Прости, что не дарю тебе розы.
АЛЯ: Я предпочла бы их выращивать. В маленьком садике возле маленького белого дома. Вдалеке от моей кошмарной соседки… Представляешь, она мне мышь кинула в борщ!
КОШКИН( не сразу); Давай я с ней разберусь.
АЛЯ: Как?! Сбросишь с балкона? Ничего ты с ней не сделаешь, Кошкин! Только хуже будет! Моя соседка – та еще особь, из числа сталинских сексотов.
КОШКИН: Бдит и стучит?
АЛЯ: Куда только на меня не писала! Такое писала!
КОШКИН: Аля…
АЛЯ: Успокойся, Кошкин, на ее доносы в инстанциях больше не реагируют. Время не то! Участковый, когда в последний раз приходил, потребовал, чтоб она не отвлекала  милицию от борьбы с преступностью. Так что она теперь…
КОШКИН: Гадит тебе в сапог!
АЛЯ: Да, по - тихому. Противно, но не смертельно.
КОШКИН: Я построю тебе дом, Аля.
АЛЯ: А еще ты посадишь дерево и родишь сына.
КОШКИН: Я – дерево, а родишь ты. Мне.
АЛЯ: И когда это будет, Ерофей? Когда я издам собрание твоих сочинений? Посмертно? В  каком-нибудь 2050-м году?!
КОШКИН: Столько мы, конечно, не проживем. Но я буду стараться.
АЛЯ: Как ты будешь стараться? Как Гельман или как Вампилов?
КОШКИН: Как я. Неужели в целой стране, в огромной, не найдется никого, кто оценил бы меня при жизни?!
АЛЯ: Блажен, кто верует.
КОШКИН: А ты – нет?..
АЛЯ: Я не играю в лотерею. Всю жизнь вытаскивала невыигрышный билетик.
КОШКИН: А дочь?..
АЛЯ: Еще бы мне поднять ее на ноги! В моем доме, Кошкин, умерла женщина. Моих лет. Одинокая. Ее по запаху нашли. Жутко, да? Всю неделю свет горел, газ, но никто не хватился…
КОШКИН: Ты не одинокая.
АЛЯ: Я не нужна никому, кроме дочери…
КОШКИН: Аля!
АЛЯ: …а она еще совсем ребенок. А родители уже старые. Мне надо замуж выходить, Кошкин! Пока я еще смотрюсь! За того, кто мне дом построит, с садом!
КОШКИН (не сразу, понуро): Я понял.
АЛЯ: Твои пьесы для тебя – твои дети, но я должна думать о своем ребенке! О Люське! Чтоб ей жить без мышей в борще!
КОШКИН: Аля, я понял!
АЛЯ: Ты меня отпускаешь?
КОШКИН: Нет.
АЛЯ: А что ты будешь делать?
КОШКИН: Пьесу портить. По замечаниям Наумчук. Довольна?
АЛЯ: Ты меня потом возненавидишь…
КОШКИН: Не тебя, а себя. Я уже себя ненавижу.
АЛЯ: Крайних всегда ищут на стороне.
КОШКИН: Крайний – я! Из-за меня у тебя - мышь!..
АЛЯ: И нет антресоли!
КОШКИН: Забудь это слово!  Хотя бы на сегодня! Пожалуйста!
АЛЯ: Ты чего боишься, Ерофей, любви или ответственности?
КОШКИН: Смерти. (Хватает трубку с зазвонившего телефона) Да! Привет!
АЛЯ: Смерти, потому что боишься не успеть?..
КОШКИН: «Мне дожить не успеть, мне хотя бы допеть…» (в трубку) Это я не тебе! На когда это надо?.. Ладно, я подумаю. Я перезвоню… Ладно. (Кладет трубку) Таня Турчина. Ей сценарий нужен. Для ветеранов труда. Мне заплатят.
АЛЯ: Если Тане заплатят. Но ей обычно дарят букет цветов.
КОШКИН: Значит, и мне подарят. А я – тебе.
АЛЯ: Не смешно и совсем не весело. Таня от своих выступлений получает моральное удовлетворение,  она в спектаклях почти не задействована, вот и отрывается на мероприятиях, а тебя туда даже не позовут!
КОШКИН: Таня честный человек!
АЛЯ: Такой же бестолковый, как ты! Подвижница! Это она тебе сказала, что вам заплатят? (хватает трубку)
КОШКИН: Не надо, не звони ей! Я, кстати, еще не подписался под ветеранами! Она сказала, рублей двадцать дадут.
АЛЯ: Рублей двадцать за сценарий, который стоит рублей двести?! Рублей двадцать на двоих?!
КОШКИН: Я так понял, они будут выскребать у сотрудников по карманам…
АЛЯ: Узнаю тебя, Ерофей! Все для людей, ничего для себя! ( идет к двери)
КОШКИН: Подожди!
АЛЯ: Чего? Манны небесной? Вряд ли я дождусь, когда она на тебя повалится! Ты даже гонорар достойный выбить не можешь! Рубль подадут – уже хорошо!
КОШКИН: Хорошо, я позвоню Тане…
АЛЯ: Не трудись! Вернее, трудись! На Таню! На каких-то ветеранов! Зачем выходить из образа?! Вы же у нас – Дон Никто! Кортес недоделанный!
КОШКИН: Я откажусь!
АЛЯ: Да ты давно отказался! От материальных благ, от  нашего завтра!  Ты от меня отказался, Кошкин! Кстати, ты потому отдал алкашу последние деньги, что знал: кто-нибудь тебя выручит!
КОШКИН: На том стоит, и будет стоять русская земля!
АЛЯ: На взаимовыручке?! Как-то ты ее понимаешь своеобразно!
КОШКИН: Извини, Аля. Деньги твои у меня менты отобрали. И не вернули. Но я…
АЛЯ: Не напрягайся, Кошкин! Живи свободным! (уходит)
(Кошкин, потрясенный, бродит по комнате. Берет было папку с пьесой, но тут же отбрасывает и берет гитару)
КОШКИН: Ты так больна, моя любовь,
Что от души устало тело,
В кулисах шевельнулся Бог,
И чья-то свечка догорела.
Всего лишь свечка, не звезда,
И не заметили на сцене…
Любовь моя, ты так тверда
В своих всегдашних заблужденьях,
Что даже самый яркий свет
Не озарит пути скитальца.
На яблоке познанья след –
Кровавый отпечаток пальца… (откладывает гитару) Идиот!.. ( стонет, согнувшись в три погибели) Кретин! Тут помирать скоро, а ты все никак в жизни не пристроишься! Еще и счастья тебе!..
(Звонит телефон. Кошкин овладевает собой. Тянется  к трубке, говорит в нее нарочито бодрым голосом.)
КОШКИН: Да. Все в порядке, Мариша, все хорошо… Не знаешь, я расчет когда получу? Да съездить мне надо в  министерство родное, пообщаться кое с кем… Не в службу, а в дружбу! Поговори с Любаней, может она меня по-быстрому рассчитает? Ей же лучше: не буду ей глаза каждый день мозолить! Ну, очень надо, Мариш!.. Спасибо! (берет папку, вынимает листы) И что нам пишут?.. Ретроспективная мизансцена выпадает из сюжетной канвы, а в идейном отношении… Ну, еще бы!
(Действие переносится в полутемный сарай. Дверь распахиваются. В сарай вталкивают Комиссара, совсем молоденького, почти мальчика, раненого в руку. Дверь захлопывается. К Комиссару подбегает Офицер, находившийся в сарае )
ОФИЦЕР: (отрывает полу рубахи) Потерпите, сейчас…
КОМИССАР: Зачем? Все равно утром…
ОФИЦЕР: До утра многое может случиться.
КОМИССАР: Вы кто?.. А-а-а… (отстраняется)
ОФИЦЕР: Не глупите. Вот это теперь действительно неважно, кем мы с вами были в той жизни.
КОМИССАР: В какой – той?
ОФИЦЕР: Мы с вами уже не живы, еще не мертвы.
КОМИССАР: Ну, нет, я-то жив! Я еще им скажу!..
ОФИЦЕР: Не стоит усилий. Они вдосталь наслушались обещаний вашей власти, а вы не дотянете до утра, если не дадите перевязать себя.
КОМИССАР: Вот уж не ожидал, что погибать придется в таком обществе!
ОФИЦЕР: Да, нелепо.
КОМИССАР: Мне-то хоть есть за что умирать! Я смерти не боюсь! Бандитская пуля, которая пробьет мое сердце, не остановит великий процесс освобождения масс!
ОФИЦЕР: Стишками баловались?.. Кстати, сегодняшние бандиты, это наши мирные хлебопашцы. Вчерашние. Завтрашние, если им повезет больше, чем нам.
КОМИССАР: Вот и спросите себя, почему крестьянин пошел на своего брата рабочего, против своей кровной рабоче-крестьянской власти!
ОФИЦЕР: А вы не догадываетесь?
КОМИССАР: Вы науськали! Вам только на руку темнота и несознательность! Трудность момента!
ОФИЦЕР: Я вижу, вам  лучше. Тогда не будем терять время. (Принимается углублять подкоп)
КОМИССАР: Что вы делаете? Зачем?!
ОФИЦЕР: Ну, если вам желательно погибнуть с пением «Марсельезы»… Или «Варшавянки»…
КОМИССАР: Конечно, вам-то не за что погибать!
ОФИЦЕР: Глупость.
КОМИССАР: Да, глупо…
ОФИЦЕР: А они поют, слышите? Свое, народное… Зады этих хоромин выходят в заросли смородины. Я видел, когда вели… Господи, ну что вы раскисли?!
КОМИССАР: Я?!
ОФИЦЕР: Что нам мешает попробовать?! Двум смертям не бывать! Вот здесь доска у основания подгнила… Нет, вы лучше отгребайте…Вас как звать-величать?
КОМИССАР: Дионискин Николай Иванович, политический комиссар рабочего добровольческого отряда.
ОФИЦЕР: Вадим Петрович Суворин, бывший офицер Добровольческой армии.
КОМИССАР: Бывший?
ОФИЦЕР: Не напрягайтесь так, берегите силы… В прошлом – студент Университета, добровольцем пошел на русско-германскую, совершал чудеса храбрости, был награжден… Это в прошлом, Николай Иванович.
КОМИССАР: А в будущем?..
ОФИЦЕР: Рано загадывать.
КОМИССАР: Вернетесь к своим?! Вы проиграли! Неужели вы этого не понимаете?! Год – самое большее – и мы ликвидируем вас как класс!
ОФИЦЕР: И не только как класс.
КОМИССАР: Неправда! Нам нужны образованные люди, спецы…
ОФИЦЕР (заносит, было, кулак, но тут же опускает) Прекратите!! Не время и не место для обольщений.
КОМИССАР: А вы к нам переходите и убедитесь! Советская власть…
ОФИЦЕР: Уже! Убедился! Обращение свое помните?
 Всем бывшим офицерам, желающим служить трудовому народу…Эсэтэра! Предлагаем явиться! И кто явился?! Самые честные, искренние, безвинные! Те, кто был готов служить вам не на живот, а на смерть!.. Меня случай спас, чудо. Но я видел, как их вели, везли. Потом – пулеметные очереди…
КОМИССАР (потрясенно): Вы врете. Быть этого не может.
ОФИЦЕР: Вы – наивный мальчишка!
КОМИССАР: Значит, эти люди были замараны…
ОФИЦЕР: Вы – замараны! Их кровью! Негодяи!.. «Переходите к нам»! Здесь, теперь! Переходите! Как в истинную веру! Чтобы успеть причаститься декретом Совнаркома!
КЛОМИССАР: Вы это… Не сметь! У народа с вашим классом счеты особые! Но если кто осознал, отрекся… Да, бывают перегибы, ошибки, потому что время наше – сложное, трудно сразу распознать, кто друг, кто враг! Но мы на верном пути! Вся Россия всколыхнулась!
ОФИЦЕР (не сразу) А хорошо поют, от души.
КОМИССАР: Когда мы выберемся отсюда, я дам вам труды Ленина, Маркса…
ОФИЦЕР: Вы меня пустите в распыл – если выберемся.
КОМИССАР: Даю вам честное слово! Если вы не совершали преступлений…
ОФИЦЕР: А если совершал?
КОМИССАР: В этом реввоенсовет разберется, но я вам обещаю: то, что вы помогли спастись мне, политическому комиссару, будет учтено…
ОФИЦЕР: Я не вас – я себя спасаю.
КОМИССАР (растерявшись, совсем по-детски): Но вы же меня не бросите…
ОФИЦЕР: Не брошу, Коля, я христианин.
КОМИССАР: А я атеист.
ОФИЦЕР: Разумеется!
КОМИССАР: Нет, я еще до революции…Я ведь сын дьякона, сущность религии как опиума изнутри, можно сказать, постиг, с детства… Я с детства видел, каково живется народу.
ОФИЦЕР: Передохните… Народу нет дела до того, страдали вы за него или нет: он запоминает только вины перед собой… Отнять землю у крестьянина – это грех, Коля.
КОМИССАР: Так ведь – не отнять!
ОФИЦЕР: Не факто, Коля, - отнять, все прочее – словеса. Подманили калачом, показали кукиш… Хотите знать, в чем наша беда, по моему разумению?
КОМИССАР: Чья беда?
ОФИЦЕР: Ваша. Раз уж будущее принадлежит вам. У нас не было начальной школы демократии, Коля, буржуазной демократии.
КОЛЯ: Демократии для эксплуататоров!
ОФИЦЕР: Вы народ от сохи, от станка в университеты тащите? А он только по слогам читать учится! Он таблицы умножения не знает, а вы ему – таблицу Менделеева!
КОМИССАР: Свободный народ все осилит, и Менделеева… (осекается, застыв в страхе)
ОФИЦЕР: Что с вами, Коля?
КОМИССАР: Петух пропел. Слышали?
ОФИЦЕР: Нет.
КОМИССАР: А я – да… Зря мы – это… Когда нет надежды, все не так тяжело.
ОФИЦЕР: Вам примерещилось, Коля, вы ослабли. Я бы услышал петуха…Нам совсем немного осталось!
КОМИССАР: Они схватят нас в последний момент.
ОФИЦЕР: Я дальше сам, Коля, сам.  (Исчезает в лазе )
КОМИССАР (после паузы) Вадим Петрович!.. У вас семья есть? Жена, дети? Мама?... Я это к тому, что если один из нас все-таки… У меня никого нет близких, кроме товарищей…Родители от тифа умерли. Девушка была, Катя, ее ваши расстреляли в Одессе. Я тогда клятву дал: до полной победы мировой революции буду бить белогвардейскую сволочь!...С офицерами, про которых вы говорили, может и правда поступили несправедливо, но я бы и сам, за Катю…Сейчас – нет, а тогда… Война же! Когда больно, плохо, люди власть над собой теряют! Но я б искупил, искупаю, потому я и политический комиссар…
ОФИЦЕР: Не оправдывайтесь, Коля, не вами придуман принцип око за око, зуб за зуб.
КОМИССАР: Так и дворянство нас как тиранило! Века рабства!.. Катя очень была красивая… Я и не думал перед вами оправдываться, мне – не за что!.. Катю не сразу расстреляли, Вадим Петрович… Вадим Петрович! А вот вы бы…
ОФИЦЕР: Потом, Коля, потом…
КОМИССАР: У нас не будет потом, я чувствую… У меня… И у вас не будет, не осталось уже времени выбирать…
ОФИЦЕР: Не мудрствуйте, землю отгребайте…
КОМИССАР: Пропел петух для нас с вами… Нет, если вы без Родины проживете, тогда копайте, Бог в помощь… Вы глубоко презираете свой народ.
ОФИЦЕР: Хватит уже, Коля: народ! Народ! Мы не с народом имеем дело – с людьми. И должен сказать вам, на свете очень мало достойных людей. Что по ту сторону, что по эту…
КОМИССАР: Знаете… А я даже рад, что вас расстреляют.
ОФИЦЕР: А уж как я рад за вас, Николай Иванович! С воцарением вашей власти начнутся новые века рабства…
КОМИССАР: Вы…
ОФИЦЕР: Но вы этого не увидите. Вы доверчивый чистый мальчик. Дитя Божье на службе у Сатаны.
КОМИССАР: Я бы сам вас убил сейчас.
ОФИЦЕР: А потом бы всю жизнь страдали. Не так это просто – убить человека, который перевязал вам рану.
КОМИССАР: Во имя идеи,  ради счастья всего…
ОФИЦЕР: И ради идеи – трудно. В бою – легко, там не видишь лиц, у всех – оскалы…
КОМИССАР: Да, я сам еще никого, ни разу…
ОФИЦЕР: Бог вас хранит, Николай Иванович, а Ему все равно, верите вы в Него или нет, Он-то вас видит, знает…
КОМИССАР: Вот и молитесь Ему, а я вам не поп! Отвяжитесь от меня с  вашим Богом!
ОФИЦЕР: Да, вы святой Идее помолитесь на дорожку! «Вставай, проклятьем заклейменный…»
КОМИССАР (подхватывает): «…весь мир голодных и рабов…»
ОФИЦЕР: Тише, Коля!
КОМИССАР «кипит…»
ОФИЦЕР (закрывает ему рот ладонью) Не будите спящую собаку!
КОМИССАР: Да, они напились и спят, у вас есть шанс…
ОФИЦЕР: У нас. По эту сторону подкопа… (после паузы) Послушайте, Коля, а может, индусы правы и переселение душ существует? Чем еще объяснить отсутствие нравственного прогресса?
КОМИССАР (слабо): Бытие определяет сознание.
ОФИЦЕР (потрясенный собственной мыслью): А если – наоборот? Из века в век – все те же действующие лица! Все те же души с оскалами вместо лиц! И горстка инсургентов… Отпустите мне грехи, Коля!
КОМИССАР: Вы чего?..
ОФИЦЕР: Как человек человеку. Мой самый тяжкий грех – любовь к Родине. Не к общественному строю, не к монарху – к Родине! Мой грех в том, что я не смог сделать ее такой, какой мечтал видеть. Прошлое ее внушает мне омерзение, будущее – страх, в настоящем же я бессилен. Я осознал, наконец, что всегда делал все вопреки своим помыслам. У меня нет желания примыкать к большинству или к меньшинству – и те и другие так уверены в своей правоте, что в конце концов окажутся виноватыми… У меня вообще нет желаний.
КОМИССАР (принимается копать): Появятся. Если твердо знать, чего хочешь, верить и добиваться…
ОФИЦЕР: Вы правы были – петух пропел. Просто пьяные его не услышали. Вы умрете за идеалы, я – за бесплодные мечты, а жизнь вернется на круги своя.
КОМИССАР: Нет, она – по спирали…
ОФИЦЕР: Бог мне вас послал как последнее утешение.
КОМИССАР (вдруг, радостно): Вадим Петрович!
ОФИЦЕР: Ну, что еще?
КОМИССАР: Звезды! Мы выбрались! Мы спасемся! Доберемся до наших…
ОФИЦЕР: Увольте.
КОМИССАР: Не бойтесь, я за вас заступлюсь! Я…Я скажу, что вы мой брат, что если б не вы…
ОФИЦЕР: И что дальше?
КОМИССАР: Жить будем. Воевать. Вместе. Построим светлое завтра.
ОФИЦЕР: Разгромим этих крестьянских мужиков ( делает  движение в сторону стены сарая), потом еще кого-то, кто тоже мечтает о светлом завтра. А потом кто-то разобьет нас.
КОМИССАР: Нас – нет, нас нипочем не разбить!
ОФИЦЕР: Меня страшит необходимость вставать по утрам.
КОМИССАР (трясет его):Вадим Петрович!
ОФИЦЕР: Мы должны Небо благодарить за нашу бренность.
КОМИССАР: Светает!
ОФИЦЕР: Вы меня тормошите, Коля, потому что не дойдете один. По этой же причине вы не питали ко мне классовой ненависти, пока мы рыли землю. Вы потеряли много крови.
КОМИССАР: Да мне и в голову не приходило!..
ОФИЦЕР: Не все исходит из головы.
КОМИССАР: Да что это вдруг с вами?! Вадим Петрович?! Вставайте!
ОФИЦЕР: Меня заждались. Мои жена и ребенок. Я их вижу, Коля. Они стоят по ту сторону туннеля и вглядываются во мрак. На их телах уже нет следов от штыковых ран, их лица чисты… А Кати вашей там нет. Значит, вам еще не пора. Бегите!
КОЛЯ: Вадим Петрович…
ОФИЦЕР: Я умер полчаса назад, в лазе. Когда понял, что не знаю, зачем жить мне, зачем вообще – Жизнь. Вам это ясно, стало быть, вы дойдете. Не знаю, куда, но дойдете…
(Действие переносится в кабинет Наумчук. Наумчук, ухоженная дама, чем-то внешне похожая на Любовь Семеновну, разговаривает по телефону. Входит Кошкин)
НАУМЧУК: Когда начало? Да, я сейчас заканчиваю, и едем…Минут через десять выхожу. Тут ко мне один местный автор…
КОШКИН: Здравствуйте, Анна Игоревна.
НАУМЧУК: Вы Кошкин?
КОШКИН: Ерофей Валентинович, очень приятно. Я с вами созванивался…
НАУМЧУК: И зачем было приезжать? Я же вам  все сказала, Валентин…
КОШКИН: Ерофеей.
НАУИМЧУК: Вашу пьесу вместе с рецензией я вам выслала на театр. Вы ее что, не получили?
КОШКИН: Получил, и у меня сразу же возникли вопросы.
НАУМЧУК (смотрит на часы): Какие? Я вам все написала вполне понятно.
КОШКИН: У меня возникли возражения.
НАУМЧУК: Вот как?
ЕРОФЕЙ: Но я же автор!
НАУМЧУК: Вот поэтому вы не можете оценивать свое произведение трезво, без предвзятости! Перечтите, что я вам написала…
КОШКИН: Вы хотите, чтоб я выбросил сцену с Комиссаром и Офицером.
НАУМЧУК: Да, она там – пришей хвост кобыле.
КОШКИН: Не согласен!
НАУЧУК: Вас, Валентин…
КОШКИН: Ерофей.
НАУМЧУК: Кошкин! За одну эту сцену пять лет назад посадили бы в сумасшедший дом…
КОШКИН: Пять лет назад я бы ее не написал.
НАУМЧУК: А сейчас все можно? Охаивать нашу историю, Советскую власть?!
КОШКИН: Почему – охаивать?
НАУМЧУК: Если вы это называете критикой… Этот пасквиль на носителя идеи…
КОШКИН: Я пасквили не пишу!
НАУМЧУК: Именно пасквиль вы и написали! У вас кто победитель в пьесе? Белогвардеец, золотопогонник, а ваш комиссар…
КОШКИН: Выжил. А значит идея, которую он воплощает…
НАУМЧУК: Прекратите демагогией заниматься!
КОШКИН: Идея – не пуля, чтоб ей бить зрителя в мозг! Попал, и все сразу стало ясно! Человек должен думать…
НАУМЧУК: Лично я думаю…И товарищи из редколлегии со мной согласны… что задача художника состоит не в том, чтоб иллюстрировать действительность, как это делаете вы в основной части материала, и тем более не в том, чтобы очернять прошлое, а в творческом осмыслении реальности, отборе фактов, образов, противопоставлении позитивного начала имеющимся негативным явлениям..
КОШКИН: То есть, вам нужна пьеса Гельмана!
НАУМУК: Вы себя с Гельманом не сравнивайте, Валентин…
КОШКИН: Куда мне! Если вы даже запомнить не можете, как меня зовут! Называйте уж тогда – местный автор! Коротко и сердито.
НАУМЧУК: Извините, но я вас не ждала! Я очень спешу.
КОШКИН: А я к вам из соседнего подъезда забежал от нечего делать?!
НАУМЧУК: Из ближайшего подвала, наверное! Как вы вообще могли в таком виде явиться в учреждение культуры?!
КОШКИН: Я не о моих штанах приехал поговорить, а о моем творчестве! Я трижды переделывал пьесу…
НАУМЧУК: И ничего  не сделали! Партия  призвала нас, работников культуры, равняться на лучшее, из нас каждый – политический комиссар, а вы…
КОШКИН: Если только равняться – увидишь только правофлангового, а он не всегда и не обязательно – лучший.
НАУМЧУК: Я вам одно скажу со всей определенностью: вашу пьесу в таком виде, в каком вы ее представили, я на сцену не пропущу! Или вы учтете мои замечания, все до единого, или…
КОШКИН: Одну минутку!
НАУМЧУК: Всего доброго, Ерофей Валентинович!
КОШКИН: Я в литчасти читал ваши рецензии времен Леонида Ильича….
НАУМЧУК: И что?
КОШКИН: Вы всегда нос держите по ветру!
НАУМЧЦУК: Вы с кем разговариваете?!
КОШКИН: С человеком,  который умеет выполнять директивы. В ущерб….
НАУМЧУК: Покиньте мой кабинет!
КОШКИН: В застой вы одно писали, когда подул ветер перестройки, вы перестроились…
НАУМЧУК: Вон!!
КОШКИН: А что завтра будет, если ветер переменится?! Мы должны будем строем менять жизненную позицию, равняться на вас?!
НАУМЧУК: Вы сами выйдете, или мне вызвать?..
КОШКИН: Спецназ! Чтоб уж я точно здесь больше не появился!
НАУМЧУК: И не появитесь! Пока я возглавляю репертуарно-редакционную коллегию, ни одна ваша пьеса не увидит сцены! Только через мой труп! Даже если вы будете писать лучше, чем Шекспир!
КОШКИН (с улыбкой):  Спасибо! Полезно было познакомиться лично. (Выходит на просцениум, берет гитару)
На яблоке познанья след –
Случайный отпечаток пальца…
Прости, Аллегра.
Довольно уповать на перемены,
И веру ожиданьем подменять!
Прощайте все, я ухожу со сцены,
Свой фарс играйте дальше без меня!

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ,
КАРТИНА ПЕРВАЯ.
(Квартира Кошкина. В кресле – Мариша, на постели распростерся Аркадий. Кошкин наигрывает на гитаре.)
КОШКИН: Здесь оступился, там страдай,
Рази любовью, как изменой…
Гори-сияй, моя звезда,
Софит над театральной сценой…
(резко ударяет по струнам, откладывает гитару)
АРКАДИЙ: Ты, чем психовать, подумай. Почему народ валом валит на какую-нибудь бесхитростную комедию про графьев, цыганок, маркиз?  Танцы, песенки, флирт…
КОШКИН: Не надо песенок, Аркаша! Имея дело с неким гипотетическим народом, вы реальный народ превратили в толпу! Он стал труслив и злобен! И туп!
АРКАДИЙ: Я превратил?
КОШКИН: А что ты сделал хорошего для людей?
АРКАДИЙ: А ты?
КОШКИН: Я, по крайней мере, стараюсь!
АРКАДИЙ: И сильно ты преуспел?
КОШКИН: Не мне судить.
МАРИША: Ребята!..
КОШКИН:  А вот в чем преуспел ты?! Кроме того, что ты учишься в привилегированном вузе и учишь всех жить?!
МАРИША: Ребята, ну хватит!
АРКАДИЙ: Ему же надо на ком-нибудь оторваться! Ему кислород перекрыли в Киеве, но пани Наумчук далеко, а я – вот он! Самая удачная кандидатура! Я для него не Аркадий, я для него – Донцов, яблоко от яблони! Не в той семье родился, не в тот вуз поступил, мелочь по карманам не собираю – классовый враг! Выжечь меня надо коленным железом!
КОШКИН: Эта идея стала близка нашему народу благодаря вам.
МАРИША: Ерофей, ты не прав!
АРКАДИЙ: Погоди, Мариш. Народу – в лице?
КОШКИН: Не надо, я выродок.
АРКАДИЙ: Так я могу надеяться, что в случае большого эксцесса ты меня прикроешь собой? Упасешь от массы с кипящим разумом?
КОШКИН: Ты меня раньше подставишь. За часок до закипания разумов! И слиняешь вместе с папой в какой-нибудь безопасный уголок.
МАРИША: Знаешь, Ероша, уже даже мне тошно тебя слушать!
КОШКИН: Вы пришли меня утешать, а я сволочь такая…
МАРИША: Мы не утешать!..
АРКАДИЙ: Он у нас герой, Спартак перед казнью!
КОШКИН: Иди ты!
АРКАДИЙ: Героям не сострадают – ими гордятся! Ерофей, мы восхищены тобой! Ты одержал моральную победу над жалкой женщиной, которой ее кресло важней твоей нетленки! Ты дал ей почувствовать всю ее ничтожность перед лицом мировой культуры в твоем лице! Через двести лет, оплеванная потомками, она приползет к твоему памятнику, к которому народ протопчет  тропу…
КОШКИН (в тон ему): Магистраль!
АРКАДИЙ: И будет плакать крокодиловыми слезами, и жалеть, что тупая, слепая, в шорах, не разглядела солнце русской драматургии!
КОШКИН (расхохотавшись): Вот я дурак! Надо было ее Игорем Анновичем назвать – в ответ на Валентин Ерофеича! И все!
АРКАДИЙ: Да, было бы весело.
КОШКИН: Спасибо, Аркадий.
АРКАДИЙ: Не за что, Ерофей, всегда рад помочь!
КОШКИН: Я еще не про все вам рассказал…
АРКАДИЙ: Ты Геракла переплюнул по части подвигов?
КОШКИН: Не успел. Я успел только передать челобитную в секретариат Комитета по науке. По поводу исторических памятников на Гераклее.
МАРИША  (с упреком): Зачем? Ты у нас уже не работаешь, а Любане по голове настучат.
КОШКИН: Ей-то за что?
АРКАДИЙ: В каждом деле нужен свой стрелочник.
МАРИША: Если по твоему письму пришлют какую-нибудь комиссию, крайней окажется Любаня.
КОШКИН: Она, что ли, распорядилась?!
МАРИША: Крайним всегда бывает маленький человек.
КОШКИН (в ярости): То есть, я подставил Любаню?! И крыть ей нечем?! У нее ни документов, ни открытого листа, ничего?! Отчуждение земель – ее личная инициатива! Маленького человека! Маленькие у нас что хотят, то и воротят! А большие узнают об этом последними!
АРКАДИЙ: Именно так оно и бывает.
КОШКИН: Я писал от себя! За одной своей подписью!
МАРИША (очень тихо): Ты донос написал, Ероша.
АРКАДИЙ: Де факто – да. Дачи никто не отберет, а отреагировать на твой сигнал надо. Чисто для проформы.
ЕРОФЕЙ:  Отлично! Я написал, мне и отвечать! Если Донцов с компанией готовы пожертвовать Любаней,  то защищать ее буду я!
МАРИША: Как?
ЕРОФЕЙ: Не знаю, по обстоятельствам!.. Нет, ну дожились?! Свобода, мать вашу! Шаг вправо, шаг влево – обязательно наступишь на мину!
МАРИША: Это раньше люди жалобы писали наверх, а теперь нам внушают, что надо своими силами…
КОШКИН: А сила это что?! Власть! Донцов!
АРКАДИЙ: Что конкретно ты имеешь против моего папы?!
КОШКИН: Твой папа - рядовой армии временщиков! Весьма преуспевающий рядовой!
МАРИША: Ероша!..
АРКАДИЙ: Ты еще не устал меня оскорблять?!
КОШКИН: Это чем же я тебя оскорбляю?!
АРКАДИЙ: Я – сын, между прочим! И как сын не хочу и не могу выслушивать бесконечные нападки на человека, которого ты лично в глаза никогда не видел!
МАРИША: Да, Ероша, если б на твоего отца, каким бы он ни был, кто-то вот так набрасывался…
КОШКИН: Мой отец поводов не давал…
МАРИША: А если б давал?! Тебе было бы приятно…
АРКАДИЙ: Он бы отрекся от отца! Как Павлик Морозов!
КОШКИН: Хватит!.. Хорошо, я неправ! Кругом виноват! И что теперь, пойти утопиться?!
АРКАДИЙ: Красного петуха пусти! На дачу моего папы!
МАРИША: Ты не кругом виноват…
АРКАДИЙ:  Просто жизнь - это не пьеса на революционную тему…
КОШКИН: Убедили! Что мне делать?
АРКАДИЙ: Ничего. Все само собой рассосется.
КОШКИН: Твой папа заступится за Любаню?
АРКАДИЙ: Папа найдет выход, не сомневайся.
КОШКИН:  И кошки будут сыты, и мыши целы?! Черт! Не спас я бедную Аллегру от мыша!
АРКАДИЙ: Это ты о чем?
КОШКИН: О своем, о личном. И ведь не спасу, потому что хронический идиот…
АРКАДИЙ: Ну, это ты зря…
КОШКИН: И без меня найдется, кому размазать меня по стенке?!
АРКАДИЙ: Ты предпочел бы, чтоб тебя сбросили со скалы? Как Эзопа?  Время – не то!
КОШКИН: Оно всегда – то! Вместо луков – автоматы, а люди…
МАРИША: Все разные!
АРКАДИЙ: Он об этом знает, когда творит. А в реальной жизни….
КОШКИН: Да, я максималист! Я не могу не трогать дерьмо, если оно лежит в моей комнате и воняет! Все мне тут просмердело!
АРКАДИЙ: Да, бардак у тебя мичуринский!
КОШКИН: Я не о быте!
МАРИША: А давайте мы  устроим  субботник? Быт это тоже очень важно! Когда вокруг чисто…
КОШКИН: Идет! Начнем с моли!
АРКАДИЙ: Может, с мыши?
КОШКИН: Мышь у Али, у меня – моль!  Показываю! (хватает со стеллажа папку, трясет) Рукописи не горят, их жрет моль!
АРКАДИЙ: Ну, тебя и швыряет!
КОШКИН: С рифов на рифы!
МАРИША: У Ероши творческий кризис.
КОШКИН: Нет у меня кризиса! У меня есть целый сериал неудач! Длиной во всю мою жизнь!
АРКАДИЙ: Давай заплачем!
КОШКИН: Давай не надо!
АРКАДИЙ: Слез не хватит?
КОШКИН: Надоест очень быстро! Мне уже все осточертело! Все это! ( делает широкий всеохватывающий жест) Надрываюсь на стройке разнорабочим и ничего не пишу! И рад!
МАРИША: Это ненадолго.
КОШКИН: Ты - знаешь! Я всегда мечтал быть нормальным человеком, без заморочек! Радоваться новым штанам, бутылке бормотухи, сверчку…
АРКАДИЙ: Моли.
КОШКИН: От моли мы избавимся! (сбрасывает папки со стеллажа) Вы обещали помочь!
МАРИША: Прибраться, а не наоборот! Ты нашвырял, а я потом складывай?!
КОШКИН: Мы с Аркашей это вынесем сейчас к бакам…
АРКАДИЙ: У  меня радикулит.
КОШКИН: Значит, я сам. За пять ходок!
МАРИША: Может, хватит издеваться?!
КОШКИН: А что я еще умею?! Я, как выяснилось, другого ничего и не умею! На строителя я только учусь!
АРКАДИЙ: Правда, Ерофей, ты переутомил! Мы – не публика, мы не хотим смотреть твою маленькую трагедию. В исполнении автора. Уйдем – делай, что хочешь, а нас напрягать не надо!
МАРИША: Позвони лучше Але.
КОШКИН: Она тоже – не публика.  (Запевает надсадно: «Соленый пот не для господ, моя галерка в ладоши бьет!». Берет трубку с зазвонившего телефона) Аля!.. Извини, Таня… Нет, я завязал, кроме шуток! Ничего я объяснять не буду!...Перезвони, если хочешь, но я отвечу то же самое. (Кладет трубку) Никаких сценариев! Баста! Вы себе даже не представляете, какое это счастье – быть строителем! Во-первых, строишь! С двумя выходными! Книжку почитать, погулять, в гости…
АРКАДИЙ: Напиться с товарищами…
КОШКИН: Это святое! Только не напиться, а выпить! В кайф! Во-вторых, так укатываешься за день, что никаких лишних мыслей! Вредных! Нормальная человеческая жизнь!
МАРИША: И Аллегра Николаевна так считает?
КОШКИН: Аллегру Николаеву я в последний раз видел перед тем, как укатил в Киев. И  все! Финита, ми аморе!
МАРИША: Она знает, что финита?
КОШКИН: Аллегра – чуткая. Умная. Догадалась.
МАРИША: А может…
КОШКИН:  Ни слова больше о театре, пьесах, Аллегре!
АРКАДИЙ: Тебя можно на два слова? Не о театре, пьесах… Извини, Мариша, нам пошептаться надо. (Отводит Кошкина в сторону) У меня к тебе просьба. Большая человеческая, не откажи.
КОШКИН: Излагай.
АРКАДИЙ: Мне стихи нужны. Всего-то пара четверостиший. Даме ко дню рождения. Выручишь?
КОШКИН (не сразу): На когда тебе?
АРКАДИЙ: На субботу.
КОШКИН: Дама – какая?
АРКАДИЙ: Прекрасная, как все дамы. Блондинка с голубыми глазами.
КОШКИН: Ладно, попробую. Правда, у меня стихи сейчас совсем не идут.
АРКАДИЙ: Ты профи или кто?
КОШКИН: Я строитель. Ладно, сделаю… Слушай, может выпьем? Я сбегаю.
АРКАДИЙ: А я профинансирую. Мариша, мы решили принять на душу. Ты как?
МАРИША: Смотря, что вы собрались принимать. Если водку…
АРКАША: Фи! Какой крымский человек пьет летом водку! Мы винишка возьмем, сухого.
МАРИША: Тогда я буду третьим!
АРКАДИЙ: Вот и прекрасно! (передает Кошкину деньги) Бери сразу две, чтоб потом не бегать.
КОШКИН: Заметано! (выходит )
МАРИША: С винишком ты хорошо придумал. Ему надо расслабиться.
АРКАДИЙ: Лишь бы он не впал в агрессивность!
МАРИША: С сухонького?!
АРКАДИЙ: Оно прольется на почву его социальной несостоятельности! Опять набросится на папу…
МАРИША: Не исключено…
АРКАДИЙ: Я, знаешь, тоже не железный Феликс…
МАРИША: Тогда, может, уйдем потихонечку, по-английски?
АРКАДИЙ: По-свински. Прибежит твой друг…
МАРИША: Почему ты все время называешь его  моим с такой  подозрительной интонацией? Мы с ним просто друзья! У него Аля есть.
АРКАДИЙ: Была.
МАРИША: И будет, я думаю. Такими, как он, не разбрасываются.
АРКАДИЙ: А такими, как я?
МАРИША: Аркаша, ты что, ревнуешь?
АРКАДИЙ: Я устал ощущать себя представителем эксплуататорского сословия! Этаким мальчиком-мажором!
МАРИША: Аркаша…
АРКАДИЙ: Твой Кошкин удовольствие получает, тыча меня носом в мои как бы привилегии!
МАРИША: Не как бы…
АРКАДИЙ: И ты туда же?! Да, у меня есть машина, квартира, дача, тугрики на кармане! Отец оплачивает мое образование, да!  Но мой отец не какой-нибудь монстр! Он очень много работает! Карьеру делает, как сказал бы твой Кошкин, хотя… Зачем я все это тебе говорю?! Как заметил еще Пушкин, «живая власть для черни ненавистна»!
МАРИША (после паузы): А кто чернь, Аркаша?
АРКАДИЙ (тоже не сразу) Те, кто себя ведет соответственно! Пойми, я не отстоял бы ваши руины даже, если б лег под экскаватор рядом с твоим Кошкиным!
МАРИША: Опять – моим!
АРКАДИЙ: Я сын своего отца, но не его начальник, доходит?
МАРИША: То есть, это ты – дон Никто?
АРКАДИЙ:  Избавь меня от  литературных образов, ассоциаций, аллегорий, всего вот этого! Пафосного и сложного!  Хочешь быть с Ерофеем, будь с ним! Свято место при нем освободилось, он тебя когда-нибудь обессмертит!
МАРИША: Аркаша, я даже не знаю, плакать мне или хохотать!
АРКАДИЙ: Да, театр – это заразно!
МАРИША: Аркаш, я хотела тебе сказать… Я хотела потом сказать…
АРКАДИЙ: Что я не достоин такой славной девушки? Умницы, красавицы, комсомолки?
МАРИША: Спортсменки… Аркаша, ты хотел бы ребенка?
АРКАДИЙ (по инерции): От Кошкина?!
МАРИША: Ты чего?..
АРКАДИЙ: Погоди! Ты сейчас что сказала? Про что?!
МАРИША: Про - кого.
АРКАДИЙ: Ты… уверена? Ты точно знаешь? (она кивает) Ошибка исключена?.. Ничего себе, вляпались! И что делать будем?
МАРИША: Что скажешь.
АРКАДИЙ: Ты знаешь, что я скажу… Я очень хорошо к тебе отношусь, и при других обстоятельствах…
МАРИША: А какие у тебя обстоятельства?
АРКАДИЙ: Полная зависимость от родителей. Полнейшая.
МАРИША: Славная девушка из народа им не подходит.
АРКАДИЙ: Перестань! Я для них не просто сын – я их жизненный капитал…
МАРИША: Их собственность?
АРКАДИЙ:  В данных обстоятельствах - да! А мой отец – мой стартовый капитал! Мне еще год учиться, потом – аспирантура, потом… И если я все брошу, откажусь от планов на будущее, я себе все зарублю! Всю жизнь! Так и буду выпрашивать на карманные расходы.
МАРИША: А тебе не дадут.
АРКАДИЙ: Представь себе! Раз детей делать – взрослый, изволь сам себя содержать! Семью! На какие шиши, если я не доучусь?! Ты об этом подумала?!
МАРИША: Ты так говоришь,  будто я нарочно…
АРКАДИЙ: Извини, нервы…Ты же не собираешься рожать?
МАРИША: Все будет хорошо, не волнуйся.
АРКАДИЙ: Куда уж лучше! Завтра весь город будет знать, что растленный отпрыск Донцова… Что прощается разнорабочему, не прощается сыну первого секретаря!
МАРИНА: Я никому не говорила…
АРКАДИЙ: И Кошкину?
МАРИНА: Никому. Но ты… Похоже, я и правда для тебя – чернь!
АРКАДИЙ: Господи! Да будь ты дочкой президента, королевой Великобритании, я бы  сказал то же самое! Я не женюсь, пока не встану на ноги!
МАРИША: Даже если родители потребуют? Подыщут тебе кобылу с родословной?
АРКАДИЙ: Ты  сама  слышала, что ты сейчас  сказала?!
МАРИША: Я простая, как две копейки. Деревенская девка.
АРКАДИЙ: Ты меня можешь в чем-нибудь обвинить?  Я был нечестным? Совратил? Обещал жениться…
МАРИША: Не обещал. Мне и не надо, чтобы ты на мне женился. Скандала в благородном семействе! И не обольщал ты меня, я сама…
АРКАДИЙ: Знаешь… Меня твое благородство даже пугает!
МАРИША: Что-то новенькое, да?!.. Мальчик-мажор не может быть отцом! Ты  сыночек, а не отец!  Я б ребенка не тебе родила, а твоим старикам! Обузу!  Я этого не хочу! Но я просто не могла не сказать, это было бы нечестно.
АРКАДИЙ: Прости, малыш, у меня совсем крыша поехала…Деньги будут.
МАРИША: Это бесплатно.
АРКАДИЙ: Мы заплатим. Чтоб все сделали, как надо, с  хорошим наркозом…
МАРИША (с усмешкой): Чтоб тебя через него рассекретили?
АРКАДИЙ: Я же сам светиться не буду.
МАРИША: А деньги на что попросишь? На бензин?
АРКАДИЙ: Это моя проблема.
(Входит Кошкин с бутылками шампанского в руках)
КОШКИН: Народ! Вы сейчас скажете, что я сильно погорячился… (потрясает бутылками)
МАРИША: Не скажем.
КОШКИН: Надо отметить начало новой жизни! Как Новый год! С выстрелом! (ставит одну бутылку на стол, открывает вторую) Хрусталь тащите! Быстрей! Опаньки!
АРКАДИЙ: Подставляйте бокалы, я насыплю вам счастья…
КОШКИН: Не насыпью, а налью! Пенного!.. А вы чего пригорюнились? «Перестаньте, черти, клясться на крови…» Все верно! Каждый должен заботиться о собственном послезавтра!
МАРИША: О пенсии.
КОШКИН: И о ней! А то стану я дряхлый, немощный, одинокий дедок на хромой ноге…
АРКАДИЙ: Почему –  хромой?
КОШКИН: Потому что такой по жизни! Кто, кроме государства, мне кусок хлеба подаст?!
МАРИША: У тебя совсем никого нет?
КОШКИН: Отец. Совершенно чужой дядька. Мама умерла одиннадцать лет назад, а отец давно в Нальчике, у него там семья, вторая. Бог с ним! Главное – не усложнять жизнь себе!
МАРИША (усмешливо): Как твой отец?
АРКАДИЙ (Марише, тихо и с вызовом): Ты что-то имеешь и против его отца?
КОШКИН: Мой отец не усложнял, и был прав! Как подался на заработки, когда я маленький был, так ни его, ни заработков! Ни алиментов! Но мы это нормально пережили, без истерик и скандалов на весь Союз! Правда,  вырос я шалопаем! Пороть было некому!
МАРИША (тоже тихо и с вызовом): Аркаша, тебя пороли?
АРКАДИЙ (резко): Нет. Меня просто не замечали.
МАРИША (с усмешкой): Совсем-совсем?
АРКАДИЙ:  Как личность. Как физическое тело я ни в чем не нуждался. Мамки-няньки, репетиторы, гувернеры!
КОШКИН: Ребята! Хватит о грустном! Всех нас ждет светлое послезавтра!
МАРИША: Ура! (поднимает бокал)
АРКАДИЙ (тихо): А тебе можно?..
МАРИША: Нужно!
АРКАДИЙ: Я к тому, что вдруг тебя затошнит?..
МАРИША: Меня уже тошнит! От всего! ( ставит  стакан и решительно идет к двери)
КОШКИН: Э!
АРКАДИЙ: Мариш!..
(Мариша молча выходит)
КОШКИН: И что я сделал не так?..
АРКАДИЙ: Это я все сделал не так. Обидел девушку.
КОШКИН (задумчиво): Все мы сильны девушек обижать. Мириться будешь?
АРКАДИЙ: Потом. Пусть остынет.
КОШКИН: Они не остывают, они себя накручивают. Такие генерируют страсти, что и Шекспиру не по перу! Женщины!
АРКАДИЙ: Как думаешь, Марина способна на какой-нибудь совсем уж дикий поступок?
КОШКИН: Под влиянием момента – вполне. Молодая.
АРКАДИЙ: Тогда я пошел. (Вымученно шутит) Перехвачу ее на обрыве!
КОШКИН: Стоп! С кем я буду все это пить?
АРКАДИЙ (в дверях сталкивается с Алей) А вот! С Аллегрой Николаевной, всего доброго. (Выходит)
(Пауза)
АЛЯ: Привет!
КОШКИН: Привет. Какими судьбами?
АЛЯ: Путями  Провидения, Кошкин. Можешь ничего не говорить. Мы уже в курсе твоего диалога с Анной Игоревной.
КОШКИН: Я вас подставил? Театр, тебя лично?
АЛЯ: Ты подставил себя лично.
КОШКИН: Тогда не страшно.
АЛЯ: Наумчук так орала по телефону… Теперь, Кошкин, мы для тебя ничего  сделать не сможем. Ни руководство, ни я. Ты свой поезд взорвал и пустил под откос!
КОШКИН: Как образно!
АЛЯ: Что ты тут празднуешь? Свое поражение, победитель?
КОШКИН: Если ты пришла мне выразить соболезнование…
АЛЯ: Нет.
КОШКИН: Пожалеть или отругать…
АЛЯ: Не угадал.
КОШКИН: У меня все отлично.
АЛЯ: Налей и мне, я разделю твою радость.
КОШКИН: Тогда – за жизнь! Она продолжается!
АЛЯ: Чем темнее ночь, тем ближе утро? Мы в это долго искренне верили!
КОШКИН: Ну, когда-нибудь оно все же настанет, утро!
АЛЯ: Если раньше не настанет вечная полярная ночь!
КОШКИН: А ты верь во все светлое, и воздастся тебе по вере!
АЛЯ: Аминь!.. Я в тебя верила, Кошкин. И что в итоге?
КОШКИН: Итоги, Аля, подводить будем не мы.
АЛЯ: А нам от этого легче?! Мне?!
КОШКИН (не сразу): Я не построю тебе дом, Аллегра. Найди другого. Достойного.
АЛЯ: Что ты сказал?..
КОШКИН: Я не герой твоего романа. Я попытался что-то в себе нарушить, приструнить, а в результате…
АЛЯ: Нахамил женщине!
КОШКИН: Во-первых, я не хамил! Во-вторых, у чиновников нет ни пола, ни возраста, ничего, кроме их начальственных амбиций и трусости! Это меня попытались оплевать в твоем Министерстве…
АЛЯ: Не продолжай, я знаю, что ты скажешь.
КОШКИН: А теперь еще и ты пришла меня обвинять! Не знаю, что Игорь Аннович наболтал вам про меня…
АЛЯ: Теперь-то какая разница!
КОШКИН: Я уже не ваш автор и не твой мужчина. Адьос.
АЛЯ: Как от мужчины я от тебя не отказываюсь, Кошкин.
КОШКИН: Я от тебя отказываюсь, Аллегра.
АЛЯ: Ну да, тебе не на что меня прокормить, а ты такой гордый…
КОШКИН: Дело не в прокормить! Прокормил бы! Аля! Ты – приличная женщина, а я – обормот! Ты встречаешься со всякими Наумчук, улыбаешься, льстишь, а я их на дух не выношу! Тебя уволят, если я буду рядом!
АЛЯ: У меня, Кошкин, и в мыслях нет таскать тебя на какие-нибудь приемы!
КОШКИН: Так я сам могу завалиться! Воображу, что какой-нибудь Пал Палыч тебя лапает в кулуарах…
АЛЯ: Да не лапал меня Пал Палыч! Никогда! Сколько можно поминать его всуе?!
КОШКИН: Я не всуе! Не его! Какой-нибудь мужичок в парфюме, пузатый, в галстуке! Они сластены! Думают, им все можно! И раз ты им улыбаешься…
АЛЯ (расхохотавшись): Ерофей! Ты не дон Никто, ты прямо дон Хосе из «Кармен»!
КОШКИН: Чушь! Я бы свою женщину не убил!  Мужчину – да, но не женщину! А вот скандал на банкете я устроить могу! Вполне! Еще какой! Кто-то на тебя не так посмотрел, не то сказал! Не с той интонацией! Я сам себя иногда пугаюсь! Пожалуйста! Не связывайся со мной! Развяжись! Я тебя освобождаю, Аллегра! Выбери себе серьезного мужичка с обеспеченным будущим…
АЛЯ: Спасибо, Кошкин, что ты так меня любишь… Но есть проблема. Выбирать особо не из кого. Все мужчины моего возраста либо женаты, либо спились и никому стали не нужны. Либо это убежденные старые холостяки вроде нашего Пал Палыча.
КОШКИН: Вот как?..
АЛЯ: Ты бы кого мне присоветовал – старца или юнца желторотого?
КОШКИН: Значит, ты была со мной только потому, что я не женатик и не алкаш?
АЛЯ: А ты со мной – потому что я завлит! Весьма распространенное заблуждение среди вашего писучего брата! Чтоб пробиться на сцену, достаточно роман закрутить с завлитом!
КОШКИН: (не сразу): А говорила, сочинять не умеешь!
АЛЯ: Тогда почему ты меня отпихиваешь, Кошкин?! Когда я сама пришла! После всего, что ты натворил! Я тебя десятой дорогой обходить должна, придурка…
КОШКИН: Вот и обходи!
АЛЯ: А я не хочу!
КОШКИН: Я, что ли, должен искать тебе партнера?!
АЛЯ: Я тебя хочу!
КОШКИН: Что, прямо так и хочешь? Прямо сейчас?
АЛЯ: Сейчас я хочу выпить все шампанское! А когда я напьюсь… я поколочу тебя, Ерофей!
КОШКИН: Не «Кармен-сюита», Аллегра!
АЛЯ: А мне плевать! Я тебя выбрала раз и навсегда! Такого, как есть! Мне плевать на твое светлое послезавтра! Мне нужно мое сегодня! Верни его!
КОШКИН (не сразу): «Все равно ты будешь мой», как пелось в какой-то песенке… Ну, смотри, Аллегра!  Я тебя честно предупредил! (обнимает ее, тянет к дивану)
АЛЯ:  Мы еще не выпили все шампанское!
КОШКИН:  И ты меня еще не побила… Это обязательно?
АЛЯ: Смотря, как ты будешь себя вести… Если опять начнешь меня сватать…
КОШКИН: Не начну. Я тебе предлагаю руку и сердце. Ума не нажил, поэтому не предлагаю.
АЛЯ: Значит, мы отмечаем нашу помолвку, Кошкин? Ты как в воду глядел, когда взял столько шампанского! За нас!
КОШКИН: Почему ты так редко называешь меня по имени?
АЛЯ: Тебе очень подходит твоя фамилия.
КОШКИН: Как отлично, что я не Сучкин! Я тебе свою фамилию  не дам. Это опасно. Мы с тобой тайно обвенчаемся, Радость!
АЛЯ: Мне твоя фамилия не подходит. Тем более, что на моей фамилии – дочь…
КОШКИН: А нам не нужны бюрократические формальности.
АЛЯ: Если ты о государстве, которое мы не хотим вмешивать в свои отношения…
КОШКИН: А мы хотим?
АЛЯ: Без штампа в паспорте я не смогу прикрыть тебе спину, когда ты снова вляпаешься в какую-нибудь историю!
КОШКИН: А со штампом пострадаешь ты! Когда я снова вляпаюсь!
АЛЯ: Ты уже на это настроился?
КОШКИН: Да Боже упаси! Я решил стать простым законопослушным гражданином!  Отработал – пришел! Еда, постель, музыка! Хорошая книга!
АЛЯ: И никаких  пьес?
КОШКИН: Все сожгу!
АЛЯ: Не дам!
КОШКИН: Веришь все еще в мое послезавтра? Так я его выдумал! Свет в конце туннеля! Чтоб не так страшно было блуждать во тьме!
АЛЯ: Вдвоем – не так страшно.
КОШКИН: Страшнее, чем одному, когда только за себя отвечаешь.
АЛЯ: Кошкин! Ерофей Валентинович! Сдается мне, вы благородством помыслов прикрываете банальный страх перед женитьбой. Почему все мужчины так боятся уз Гименея?
КОШКИН: Не все. Многие очень даже…
АЛЯ: Но вы-то боитесь, кабальеро!
КОШКИН: Да. Не люблю делать людям плохо, а чего от меня ждать хорошего, если я сам не знаю, что выкину в следующую минуту?! Попадет шлея под хвост, и прощай семейная лодка! Не о быт разобьется – хуже!
АЛЯ: А я не позволю тебе быть кормчим, Ероша!
КОШКИН: А я буду спрашивать позволения?! Я дикий человек!
АЛЯ: Зато я – цивилизованный. Я так все обустрою, что тебе останется только налегать на весла!
КОШКИН (не сразу): Блестящая перспектива!
АЛЯ: Я ее сделаю блестящей. Одно дело, бороться за любовника, и совсем другое – за мужа!
КОШКИН: «Вы на него не обращайте внимания, он у меня немножко юродивый! Но очень, очень талантливый мерзавец»!
АЛЯ: Боишься мне довериться?
КОШКИН: Не привык.
АЛЯ: Я тебе предлагаю что-то постыдное?
КОШКИН: Ты ничего не предлагаешь, ты мечтаешь, Аллегра. Грезишь!
АЛЯ: Так и не посягай на мои девичьи грезы! Не порть помолвку!
КОШКИН: Хорошо, не буду.
АЛЯ: Сколько горечи в этих простых словах! (смеется) Кошкин! У нас праздник или похороны твоей свободы?!
КОШКИН: Еще не они.
АЛЯ: Тогда – потанцуем? Есть в этом доме музыка?
КОШКИН: Проигрыватель есть. Старенький. Мы с мамой купили на мою первую зарплату.
АЛЯ: Включай!
КОШКИН: Выбирай пластинку. Только учти, у меня  сплошное рэтро.
АЛЯ:  Ты у меня тоже – сплошное рэтро!  Во! Мария Лукач!  Нам подойдет! (делает реверанс, ведет его в танце; лукаво) Ты мне зачем наступил на ногу, Ерофей?
КОШКИН: Затем, что я не танцую. Никогда не умел.
АЛЯ: Уже умеешь. Ты о чем задумался?
КОШКИН: Ни о чем. О платье. А давай мы с моей получки купим тебе платье! На всю получку!
АЛЯ (смеется): И флердоранж? «Купи себе штаны, Чернота»!.. Флердоранж – символ невинности! В белом замуж выходят девушки, а я уже была – в белом. Второй раз – нельзя!
КОШКИН: Купим красное.
АЛЯ: Я сама выберу и цвет и фасон. Позволишь?
КОШКИН: Ну, не я же буду мерить!
АЛЯ: Ты будешь мерить костюм.
КОШКИН: Нет!! Штаны. Мне нужны только штаны! Одни, но такие, чтоб не смотрели, как на бомжа!
АЛЯ: И чтоб износа им не было!
КОШКИН: Точно!
АЛЯ: Чтоб таскать их до гробовой доски и в них же  сойти во гроб!
КОШКИН: Жаль, что таких штанов не бывает!.. А в самом деле, почему штаны у художника должны быть только одни?
АЛЯ: Это, чтобы он их сушил на себе, когда постирает, простудил почки и поскорее сошел во гроб!
КОШКИН: Нас так долго приучали спать на гвоздях, что мы утратили само понятие нормы.
АЛЯ: «Гвозди бы делать из этих людей».
КОШКИН: Бред и гадость! Меня от этих строк с детства трясет с изнанки! Человеку для счастья все нужно не в единственном экземпляре! Кроме любимой женщины, конечно! Красивая посуда, удобная постель, обувь…
АЛЯ: Цветы на окне.
КОШКИН: Если есть, кому поливать.
АЛЯ: Мы должны заботиться о нашем эстетическом чувстве. Когда оно удовлетворено, люди пишут светлые красивые вещи.
КОШКИН: Конфликт – это от общей неустроенности?
АЛЯ: От состояния души.
КОШКИН: Значит, я правильно завязал с драматургией. Буду писать эссе. Если буду. Знаешь, я ведь отказался от ветеранов. От сценария для Тани. Она страшно расстроилась.
АЛЯ: Да, как ты, ей никто не напишет.
КОШКИН: И я не написал. И услышат ветераны какие-то дежурные слова, никакие. Они всю жизнь работали, себя не щадя, и вот в свой праздник… Люди надели ордена…
АЛЯ: Да, нехорошо получилось. Ты же Таню вроде как обнадежил…
КОШКИН: Не обнадеживал я Таню, ты сама слышала. Перезвонить попросил…
АЛЯ: Это и есть – обнадежить.
КОШКИН: И что теперь? (выключает пластинку, после паузы ) «Ни солнца не видать и не луны, лишь окна в ночь мою обращены, а них, из рам, чужое бытие, глядится, как в печаль, в окно мое…»
АЛЯ: Заготовка для Тани?
КОШКИН: Экспромт.
АЛЯ: Так вот о чем ты думал, когда говорил о платье!
КОШКИН: Это – параллельно… Вне вальса. Второе состояние души.
АЛЯ: Привычное, как весь этот бардак!
КОШКИН (думая о своем): Говоришь, я нехорошо поступил? ( набирает номер) Таня? Это Ерофей! Я напишу… Да, да, да, сделаем! Раз для людей! (кладет трубку) Аля, а что нам Люся скажет?
АЛЯ: О чем?
КОШКИН: Ну, не о ветеранах же! Не о Тане!
АЛЯ: За день до того, как я Люсю отослала к родителям, она ко мне подходит, серьезная такая, и говорит: «Мама, позови дядю Ерошу к нам жить!»
КОШКИН (не сразу): Это из-за соседки?..
АЛЯ: Ей отец нужен! Мужчина, который бы ее защищал, оберегал…Она так и сказала:» Я хочу, чтоб дядя Ерофей был моим папой».
КОШКИН (не сразу): Ты это точно не выдумала?
АЛЯ: Сам спросишь.
КОШКИН: Знаешь… А давай ей аквариум заведем. Золотых рыбок. Красиво!
АЛЯ: Она хочет собачку.
КОШКИН (качает головой, берет трубку с зазвонившего телефона): Да!...Да, дома, никуда не ухожу… Добро.(кладет трубку) Таня будет ехать мимо, завезет материалы…А пса – не надо. Это все равно, что ребенка завести, но тогда уж лучше – ребенка…
АЛЯ (тоже не сразу): Двойню. Или тройню.
КОШКИН: Ты же хотела…
АЛЯ: Я и сейчас хочу.  В наборе с домом и деревом!
КОШКИН: Знаешь, я заметил: все, что мы не сделали сейчас, мы можем не сделать никогда.
АЛЯ: Я-то уж точно. Выйду из детородного возраста раньше, чем ты приобретешь саженец!
КОШКИН: Ты это к чему?
АЛЯ: Так! О ветеранах подумала. Они, по крайней мере, верили в светлое послезавтра, когда  народное хозяйство поднимали. Верили, что их это хозяйство, и воздастся им, и зачтется…
КОШКИН (грустно):  Верить-то – хочется!
АЛЯ (язвительно): В коммунизм! Как в детстве!
КОШКИН:  Да уж!  Развалить мы все развалили, а на построить – кишка тонка! Зато как шумим! И в Карабахе будет мир во всем мире, и с жилищной проблемой нема проблем!…Из того, что говорит Горбачев, я ни единой фразы не понимаю! Белый шум! А ты?..
АЛЯ: Даже и не пытаюсь. Мне нужна антресоль, и все.
(Звонок в дверь. Кошкин идет открывать)
АЛЯ (вслед, в сердцах): Если Таня, то ей точно приспичило! Реактивная женщина! (пьет шампанское)
(Из прихожей доносятся голоса Кошкина и Тани: «Слушай внимательно!..», «Да ты войди!», «Я бегу! Здесь списки ветеранов, а это – ударники! Смотри не перепутай!», « Запутаюсь – позвоню!», «Я тебе все отдаю, все списки. Так что сразу разложи по стопочкам! Все, целую!». Кошкин возвращается со стопками листков в руках, совершенно обалдевший)
КОШКИН: Мамма миа! Их сорок семь человек и о каждом надо сказать прочувствованное слово. И уложиться в двадцать пять минут! Это как?!
АЛЯ: Откажись!
КОШКИН: Поздно!
АЛЯ: Ты в своем амплуа!
КОШКИН: А в чьем же? (наливает себе шампанского) Ничего, сейчас вдохновлюсь…
АЛЯ: Расскажи мне твою жизнь до меня.
КОШКИН: Это не интересно. (Включает музыку, крепче к себе прижимает Алю. Музыка становится громче, комнату окутывает темнота. Затем смолкает музыка и слышится голос Али:» Куда ты?..» )
КОШКИН: Спи, спи, я скоро… (Выходит на кухню, лезет в шкаф, откуда с грохотом валится посуда. Полуодетая Аля появляется на пороге, включает свет)
АЛЯ: Болит?..
КОШКИН (шарит на полках): Прохоров Иван Кузьмич… Ветеран, судя по имени-отчеству…
АЛЯ: Какой Кузьмич?!
КОШКИН: Я перепутал бумажки! Уронил, и они рассыпались! Теперь будет мне двойная работа!
АЛЯ: У тебя что болит? Печень, желудок?
КОШКИН: Спи, Аля! Я только списки просмотрю и сочиню стишок для Мариши. У нее день рождения…
АЛЯ: Но-шпу ты не купил.
КОШКИН: Да нормально мне! Работать начну – забудусь!
АЛЯ: Зря мы пили столько шампанского!
КОШКИН:  Удовольствие дорогого стоит!
АЛЯ: А потом за него надо платить!
КОШКИН: Естественно! А значит, не страшно!
АЛЯ: Анальгин тебя устроит? У меня есть в сумочке…
КОШКИН: Меня устроит чувство исполненного долга! Оно меня всегда – возрождает! Утром встанешь – в холодильнике хлеб и яйца.
АЛЯ: А ты?
КОШКИН: Я рано уйду. Разноработать. А ты подольше поспи, ты в отпуске… (смеется, обнимает ее, теснит в комнату) «Много ль нужно, чтобы быть счастливым?»
Дети и любимая жена,
Поцелуй, глоток-другой вина,
Да маис, желтеющий по нивам!»
Мексиканская народная песня! Все в точку?
АЛЯ: Все. (Выходит )
КОШКИН (себе, возвращаясь к бумагам) Ой, мамочки! Это как же теперь с этим разгрестись! Ой же, я дурак!..

КАРТИНА ВТОРАЯ.
(Степь над обрывом. Под деревцем близ палаток девушки с раскопа под руководством Любови Семеновны расставляют закуски на одеяле, расстеленном на земле)
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Селедку на середину… Девочки, картошечку!
ДЕВУШКА: Хлеб весь резать?
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Зачем весь? Засохнет! Надо будет, подрежем… (при виде Пал Палыча) Пал Палыч!
ПАЛ ПАЛЫЧ  (вручает букет): Примите мои поздравления…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Спасибо, спасибо! Ах, какие роскошные гладиолусы! Девочки, поставьте цветочки в воду… Да вы присядьте, Пал Палыч, вот, на стульчик, в тенек…
ПАЛ ПАЛЫЧ: Благодать! Море, воздух, этакий натюрморт! Что еще нужно для счастья?
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: О, для счастья!..(смешавшись) Может, вы попить хотите, Пал Палыч?
(Появляются Кошкин и Аля)
КОШКИН: Здорово, люди добрые! (здоровается с рабочими)
АЛЯ: Пал Палыч!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Аллегра Николаевна! (целует ей руку) Цветущая!
АЛЯ: Я думала, вы уехали.
ПАЛ ПАЛЫЧ: Решил задержаться в благословенных ваших краях. (шепчет ей что-то на ухо, указывая на Любовь Семеновну )
КОШКИН (нарочито грозно): Аллегра! Вы что, целуетесь?
АЛЯ: Нет, только собираемся! (забирает букет у Кошкина) Любовь Семеновна! Счастья вам, здоровья, исполнения желаний! (преподносит букет)
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА (сухо): Спасибо.
КОШКИН ( Але): Ну, Аркаша!.. (всем) Мы на минутку. Шли мимо… (Л. С. ) Можно вас на два слова?
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Я не возьму вас обратно.
КОШКИН: И не надо! Я извиниться хотел. Я был груб и несносен.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Ну, я рада, что вы, наконец, осознали…
ПАЛ ПАЛЫЧ: Все, граждане, мир! Не будем портить этот прекрасный праздник! Аллегра Николаевна, вот сюда…
КОШКИН: Нет, мы поедем…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Тогда я вас еще раз не понимаю!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Не обижай именинницу, Ерофей. Круглая дата!
КОШКИН: Вы на меня не сердитесь? Из-за палки-копалки, мамонтов?..
ПАЛ ПАЛЫЧ: Кто старое помянет… Я ведь тоже молодой был – ого-го! Никаких авторитетов не признавал!
КОШКИН: Как же вы умудрились сделать карьеру?
ПАЛ ПАЛЫЧ (смеется): При помощи огня! (другим тоном) Ерофей, хочу вам сказать, что зря вы… После драки кулаками не машут.
КОШКИН: Вы о чем?
ПАЛ ПАЛЫЧ: О вашем послании министру. Разумеется, министр его не читал,  корреспонденция строго фильтруется в секретариате, но мне оттуда позвонил мой приятель, и я его попросил ответить вам лично, на ваш домашний адрес…
КОШКИН: Отписаться?
ПАЛ ПАЛЫЧ: А вы хотите, чтобы чьи-то головы полетели? Невинные?
КОШКИН:  Полетят - невинные? Только так?
ПАЛ ПАЛЫЧ: Взрослый человек, а рассуждаете, как подросток!
АЛЯ: Да, он такой! Романтик перестройки!
КОШКИН (одергивает ее) Аля! 
ПАЛ ПАЛЫЧ: Плетью обуха не перешибешь, вам знакома эта мудрость народная?
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Пал Палыч, вам удобно, вы не скучаете?
ПАЛ ПАЛЫЧ: Нет, нет, что вы!
КОШКИН: Кто-нибудь - знает? Здесь?
ПАЛ ПАЛЫЧ: Никто.
АЛЯ (Пал Палычу): Вы просто золото! Вы его второй раз спасли!
КОШКИН: Лучше б вы спасли памятник!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Я не беру на себя больше, чем могу…
(Появляется Аркадий)
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Аркаша! Не забыл старушку!
АРКАДИЙ: Какая же вы старушка! ( показывает кулак Кошкину) Вы у нас вечно юная богиня раскопа!
КОШКИН: Опаньки!
АРКАДИЙ: Мама и папа тоже вас поздравляют, и вот…( протягивает конверт)
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Спасибо! Спасибо огромное! ( хочет вскрыть )
АРКАДИЙ (тихо): Не теперь.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Да, конечно…А сам Сергей Петрович, Мари Дмитриевна?...
АРКАДИЙ: К сожалению, не смогли.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Ой, как жалко!
АРКАДИЙ: Прислали меня, как полномочного представителя!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Девочки! Стульчик принесите Аркадию Сергеичу!
АРКАДИЙ: Не надо, я на травке…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: У вас брюки светлые!
КОШКИН: Он снимет!
АРКАДИЙ (пристраивается рядом с Кошкин) Эх, Ерофей!
КОШКИН: Эх, Аркадий!
АРКАДИЙ: Я тебе звонил, как проклятый, чтоб ты переписал…
АЛЯ: Я сломала телефон. Уронила!
ПАЛ ПАЛЫЧ (Але, тихо): Вы прелесть!
КОШКИН: А ты сразу не мог сказать?!
АРКАДИЙ: Не мог! Ты не стал бы писать стих Любови Семеновне!
КОШКИН: Что да, то да!
АРКАДИЙ: И как я буду поздравлять ее – этим?!
КОШКИН: Значит, не поздравляй.
ПАЛ ПАЛЫЧ: Дайте! (берет лист, читает) В чем проблема, молодые люди? Дама счастлива будет получить такой презент!
АРКАДИЙ: Она решит, что я над ней издеваюсь! Это она – стремительно-легка?!
АЛЯ: Ее душа! Вечно юная!
АРКАДИЙ: Да, если смотреть на нее с изнанки…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Все в сборе, всем удобно? Пал Палыч, Аркаша!.. Лимонадом не чокаются, но…
КОШКИН: А Мариша где?
АРКАДИЙ: Понятия не имею!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Я что, сама буду произносить тост?!
ОБШАРПАННАЯ ЛИЧНОСТЬ (опередив Пал Палыча): За именинницу! Чтоб жила долго и не хворала! Чтоб копала в полный рост!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА (подавив обиду): Спасибо… Спасибо, друзья, коллеги..
ПАЛ ПАЛЫЧ (достает из портфеля фляжку) Аллегра Николаевна, позвольте поухаживать…
АЛЯ (кокетливо): Вы не любите лимонад?
ПАЛ ПАЛЫЧ: В детстве, знаете, перепил.
КОШКИН: Тогда – и мне!
АЛЯ: У тебя печень.
КОШКИН: И у тебя – печень! У всех! Аркадий, у тебя печень есть?
АРКАДИЙ: Еще какая!
КОШКИН: Тогда и ему!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА (заметив их манипуляции с флягой): Товарищи! Товарищи подпольщики во главе с Пал Палычем! Я все вижу! У нас на раскопе сухой закон!
ЛИЧНОСТЬ: Это неправильно!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Так мы же не сотрудники, мы – гости!
КОШКИН (себе): Почетные! (громко) Пал Палыч так вообще свадебный генерал!
АЛЯ: Кошкину больше не наливайте!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Я типичный свадебный генерал, Аллегра Николаевна!
АРКАДИЙ: Так может, вы и прочтете?..
ПАЛ ПАЛЫЧ: Не генеральское это дело!
ЛИЧНОСТЬ: Точно! Его дело – наливать!
АРКАДИЙ: На всех не хватит!
ЛИЧНОСТЬ: Им и не надо, у них – закон, а я под ним не подписывался! (тянет стакан)
АЛЯ: А не сгонять ли вас в поселок?
ЛИЧНОСТЬ: Да легко! Если… (показывает пальцами деньги)
ПАЛ ПАЛЫЧ (пресекает жест Али полезть в сумку): Аллегра Николаевна! Обижаете! Я как генерал профинансирую нашего гонца. Вы не против, Любовь Семеновна?
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Ну, если только бутылочку шампанского…
ПАЛ ПАЛЫЧ( Личности): Три.
ЛИЧНОСТЬ: И водочки!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Коньячка!
(Личность исчезает)
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Слава богу, вы  меня от него избавили! Как я устала от этого субъекта! Ну, никакой на него управы!
КОШКИН (себе под нос): Зато бегает быстро!
АРКАДИЙ: Любовь Семеновна, вы позволите? Небольшое приветствие в стихах…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Аркаша! Вы, как всегда!..
АРКАДИЙ: Я уверен, все со мной согласятся, что наша виновница торжества не только отличный руководитель, грамотнейший специалист, но и прекрасная женщина!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Вы меня в краску вгоняете!
КОШКИН (тихо): То ли еще будет!
АРКАДИЙ: Прошу внимания! (читает с листа) В глазах сиянье неба и в кувшине…
Ты вверх идешь, стремительно-легка,
Туда, где тополя и облака –
От родника
По раскаленной глине,
И зданий белизной встают из сини
Тобою воскрешенные века…
Я прошу меня извинить за некоторую фамильярность…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОНА: Аркаша! Вы меня потрясли! Неужели это вы сами?!
АРКАША: Увы, не поэт! Стихи принадлежат перу Кошкина Ерофея Валентиновича.
КОШКИН (тихо): Получай, фашист, гранату?
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА (сникнув и растерявшись): О, да вы, оказывается, талант…
КОШКИН (тоже растерявшись, себе под нос) Еще какой!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА (овладев собой): Спасибо вам, Аркаша… (Кошкину) И вам… Это было так неожиданно!.. Кстати, Кош… Ерофей! Вы нам ко Дню музеев ничего не сочините? Чтоб и смешное, и с мыслью в то же время…
АЛЯ: К сожалению, Ерофей сейчас очень занят…
КОШКИН (одергивает ее): Аля!
МАРИША (появляется): Ко Дню музеев написать надо некролог. По загубленныму национальному достоянию!
АРКАДИЙ (Марише, тихо): Веди себя пристойно.
МАРИША: Вы же ничем не дорожите! Все готовы приспособить под свои нужды!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Марина!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Не культурой единой жив наш цивилизованный мир…
МАРИША: А кто мы без культуры?! Скоты! (убегает)
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Ужас! Не понимаю, что с ней творится! Была девчонка как девчонка, а теперь… Клубок нервов!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Молодость, молодость, все мы через это прошли!
АРКАДИЙ (встает) Извините, я отлучусь ненадолго.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Отлучитесь, Аркаша, может, хоть вы на нее подействуете. Ну, как взбесилась девка!
АЛЯ (Кошкину): И я взбешусь. Если ты и дальше будешь позволять всем и каждому садиться себе на голову! (Пал Палычу) Нет, ну сами посудите! Сначала он под сценарий подписался, бесплатный!
КОШКИН: Не совсем!
АЛЯ:  А теперь писать будет оду Любовь Семеновне, которая его без соли съесть готова!
КОШКИН: Любовь Семеновне, я, оказывается, уже написал…
ПАЛ ПАЛЫЧ: Аллегра Николаевна, позвольте сделать вам комплимент! Вы – чудо!
АЛЯ: Ты слышал, Кошкин?!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Ум, грация, красота!
КОШКИН: Что-то наш алкаш долго бегает! Пойду, поищу! (уходит)
АЛЯ (вслед): Кошкин, ты решил добить печень?!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Я могу ошибаться, но мне кажется, Ерофей не способен оценить вас по достоинству.
АЛЯ: Главное, что я по достоинству оценила его!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Кошкин! Он мне так и не ответил! Марина сбила…
АЛЯ: Полагаю, Кошкин вам не откажет! (Пал Палычу) Кошкин не умеет отказывать!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Именно это вы в нем и цените?
АЛЯ: Именно это меня в нем злит! Но Кошкин… Как бы это сказать попроще… Его Бог поцеловал в темя! Он поэтому такой ненормальный, что его при рождении в чакру чмокнули!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Поэтому вы с ним.
АЛЯ: Без меня он пропадет. Сопьется или погибнет.
ПАЛ ПАЛЫЧ: Вы чудо! (целует ей руку )

КАРТИНА ТРЕТЬЯ.
(Обрыв над морем. Закат. На краю обрыва стоит Мариша. Подходит Кошкин, берет ее за руку, она вздрагивает, он отводит ее от края)
КОШКИН: Тише, тише, тише, свои… Ну, и что ты здесь стоишь, как Сапфо? И волосы развеваются!
МАРИША: Ты все понял, да? Ты все понял?!
КОШКИН: Нет. Я  могу только предполагать…
МАРИША: Уйди, пожалуйста!
КОШКИН: Поверь на слово: жизнь – это лучшее, что  есть на свете. Любая.
МАРИША: Не любая.
КОШКИН: Не спорь с большим дядей! Если дядя говорит…
МАРИША: Ты – счастлив?!
КОШКИН: А то!
МАРИНА: И чем ты счастлив?!
КОШКИН: Да всем!  Уже тем, что дожил до тридцати двух лет! Мог бы и не дожить, а дожил!
МАРИША: И стоило напрягаться?
КОШКИН: Знаешь, мне, наверное, надо было идти в МЧС! Я всю жизнь только и делаю, что разгребаю завалы. Сначала  создаю,  потом – разгребаю. Свои, чужие… Сейчас мы разгребем твой!
МАРИША: Иди к Аллегре Николаевне. К ее завалу.
КОШКИН: У нее все хорошо на данный момент.
МАРИША (нетерпеливо и страдальчески): Ероша!...
КОШКИН: Завтра будет очень хороший день! И послезавтра!
МАРИША: Это ты мне обещаешь?
КОШКИН: Это я себе обещаю, а значит, и всем, кто мне дорог!
МАРИША: А я тебе дорога?!
КОШКИН: Да, сестренка. Без тебя я не представляю себе завтрашний день! Пойдем, что ли?
МАРИША: К ним?! На юбилей Любовь Семеновны?!
КОШКИН: Мы хитрей поступим! Перехватим,  Альберт Ефграфыча, экспроприируем бутылку и вернемся сюда! Смотреть на закат! Тебе, например, известно, что кельты начало дня исчисляли не с утра, а с вечера?
МАРИША: Мы  не кельты.
КОШКИН: Мы у всех народов берем все самое лучшее. Сегодня мы позаимствуем у кельтов  закат как начало нового дня! Он для нас наступит раньше, чем у всех, и мы понесем его людям! Но сначала…
МАРИША: Мы напьемся, как кельты? Ромом?
КОШКИН: Элем! Производства родимого винзавода!
МАРИША: Мне нельзя. Наверное.
КОШКИН: Почему?
МАРИША: Я еще не решила… Страшно! Оно растет, жить хочет, а я собираюсь его убить!
КОШКИН (не сразу): А что Аркадий?..
МАРИША: Пижон! Ничтожество!
КОШКИН: Нельзя так. Этим ты себя унижаешь, свое большое светлое чувство..
МАРИША: Нет уже чувства.  Да и прав он! Какие нам сейчас дети! Ему учиться надо, потом…А у меня так вообще – ни кола, ни двора! Меня с ребенком хозяйка с квартиры выставит! Еще до ребенка! С животом! Как заметит…
КОШКИН (протягивает ключи): Держи!
МАРИША (отступает): Зачем?
КОШКИН: Я же сказал: завтра будет прекрасный день. Сегодня.
МАРИША: Я Аркашу не виню на самом-то деле… Просто  так получилось, что у меня никого нет. Мама и папа умерли, пока я в Универе училась, а пока я училась, родственники  у меня дом отобрали…
КОШКИН: Процесс обратной силы не имеет?
МАРИША: Нет. Там все схвачено. Да и что бы я копала в нашей деревне? Разве что огород!
КОШКИН: Если выбить деньги за дом, за огород…
МАРИША: Поздно. Я была в таком шоке, что бумаги им подписала. Они мне обещали помогать материально…
КОШКИН: Но как только ты подписала…
МАРИША: Ну да.
КОШКИН: Уж такие мы с тобой сироты казанские!  Но мы пробьемся! Мы не будем сигать с обрыва!
МАРИНА: Я и не собиралась.
КОШКИН (подходит к краю, вскидывает руки, становится на цыпочки): Красота!
МАРИША (испуганно): Ероша!
КОШКИН: «Хоть немного еще постою на краю»!.. С Аркашкой я разберусь!
МАРИНА: Только не это! Нет!!..
КОШКИН: Ладно, ладно, как скажешь…
МАРИША: Обещай мне, что ты вообще с ним об этом – ни слова! Потому что если…Тогда я прыгну!
КОШКИН: Обещаю! Ни слова! Пока сама не скажешь:» Ероша, набей морду Аркадию!»! Мамой клянусь!
МАРИША: Тогда – иди. Дай мне побыть одной… Иди, Аллегра Николаевна обидится.
КОШКИН (уходя): Не застревай тут! Мы без ключей!

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
(Степь над обрывом. Сумрак. Расположившись  вокруг одеяла с выпивкой и закуской, рабочие партии поют. Выделяется голос Обшарпанной Личности, орущей не в унисон. Чуть в стороне – Аля и Пал Палыч, Аркадий)
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА (Личности): Да замолчи уже! Тише! Нет, ну ревет и ревет мне в ухо! Ну, как ишак взбесившийся!
(Рабочие смеются.)
ЛИЧНОСТЬ (с обидой):  А если душа просит?!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: У тебя душа одного просит! Тут осталось еще?
РАБОЧИЕ: Да полно!.. Э, куда схватил?! Еще люди подойдут, Маришка и Ерофей! Куда они запропали, кстати? Значит, надо, раз запропали…
(Любовь Семеновна, перекрывая голоса, запевает, рабочие подхватывают)
ПАЛ ПАЛЫЧ: А хорошо поет именинница! Вот уж не ожидал, что в этом теле скрывается такой голос!
АЛЯ: Душа!
ПАЛ ПАЛЫЧ: М-да, что мы знаем о других!
АЛЯ: Кроме того, что ад – это другие!
ПАЛ ПАЛЫЧ (Але): Лично я не был бы так категоричен…
АЛЯ: Это не я – это Сартр!
АРКАДИЙ: Тут бы с собой разобраться! Желательно, без других!
(Общий шум. У Личности, снова примкнувшей к хору, отнимают бутылку, которую Личность попыталась спрятать. Голоса: «Так не пойдет!», «Нечестно!», « Где вы видели честных алкашей!», «Вы нам песню портите!», «А если душа?!.., «Ты прям, как волк из мультика! Эх, заспеваю!». Появляется Ерофей)
АРКАДИЙ (Первым его заметив): Ерофей! Не прошло и полгода.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Явились гости догрызать кости! А Марина-то где?
ЕРОФЕЙ: Ей нездоровится, уехала в город. (Але)  Нам тоже пора.
АЛЯ: Что-то случилось?
ЕРОФЕЙ: Темнеет. Пока доберемся…
АРКАДИЙ: Я сегодня не на машине.
ЕРОФЕЙ: Эт ты – правильно! ДТП не украшают пространство! (Але) Ну, так что?
АЛЯ: Пал Палыч, вы с нами?
ПАЛ ПАЛЫЧ: Я решил заночевать в этом пространстве. Мне Любовь Семеновна любезно предоставила отдельный шатер!
АЛЯ: Тогда – спокойной ночи!
ПАЛ ПАЛЫЧ (тихо, целует ей руку): И вам, цветущая! Надеюсь, мы еще увидимся? Я здесь пробуду до середины сентября.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Стойте, Кош… Ерофей! Так что насчет стихов?
КОШКИН: Я подумаю (отходит с Алей )
АЛЯ (оборачивается): Аркадий?..
АРКАДИЙ:  Я, возможно, останусь! Если Пал Палыч пустит меня в шатер!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Аркаша, да что за глупости! Неужели мы для вас не найдем палатки?!
КОШКИН: Закудахтала, запрыгала! Тьфу!
АЛЯ: И ты бы запрыгал, если б тебе подарили ордер на двухкомнатную квартиру!
КОШКИН: Во как!
АЛЯ: Она много лет стояла на очереди. И еще бы сто лет стояла, если б…
КОШКИН: …не стала кой-кого целовать в зад! Я Марише отдал ключ от своей хаты. Нашей.
АЛЯ: Зачем?
КОШКИН: Ей нездоровится.
АЛЯ: А мы теперь куда?  Нам Любовь Семеновна палатку не предоставит. Ну, меня Пал Палыч, может быть, приютит, а ты…
КОШКИН: К Аркашке набьюсь! Нам есть, за что выпить!
АЛЯ: Ты это – серьезно?..
КОШКИН: Поехали! Не помешает Мариша! У меня, когда я был молодой, люди толпами жили, человек по десять-двенадцать! И ничего!
АЛЯ (язвительно и напряженно): И куда же они все делись? Со скал попадали?
КОШКИН: Разогнал. Мешали сосредоточиться. Я волк-одиночка по натуре.
АЛЯ: Зачем же тогда?..
КОШКА: Ну, нельзя сейчас Марише оставаться одной!
АЛЯ: Я не о Марише вообще-то.
КОШКИН (через силу): Ты – другая пьеса, Аллегра.  У меня  уже и возраст…
АЛЯ: Печень больная!
КОШКИН: Образумиться пора, семью завести…
АЛЯ (резко): Заводят собаку! Кошку! А семью – создают!
КОШКИН: Извини, не так выразился!
АЛЯ (после паузы): А я объявление дать хотела. Чтоб съехаться нам. Продать мою комнату, твою однушку…
(Появляется Обшарпанная Личность)
ЛИЧНОСТЬ: Слышь! Попроси у них! Мне не дадут!
КОШКИН (со злостью): Слышь! Иди! Прямо утром! К наркологу! Отлезь, а то прибью! Не до тебя!
(Личность пятится от него, исчезает)
АЛЯ (не сразу): Успокойся, Кошкин, я не дам объявление.
КОШКИН: Причем здесь это?!
АЛЯ: Ты же из-за меня разбушевался! Ты боишься перемен, Кошкин! И хочется, и колется! Нет?!
КОШКИН: Я в своем доме прожил всю свою жизнь. Я с ним сроднился. Продать его - все равно, что предать память о маме.
АЛЯ: Ты, оказывается, еще и сентиментальный!
КОШКИН: Да, меня много разного.
АЛЯ: Мы не будем ничего продавать. Будем и дальше встречаться на стороне, тайком, пока не станем старые, и нам уже не надо будет встречаться…
КОШКИН: Аля…
АЛЯ: Что – Аля, что?! Тебе дело есть до всех, кроме Али! Я мечтала жить втроем, с тобой и с Люсей! Чтоб у Люси была детская, а у нас – своя комната! Чтоб у меня был мужчина, который бы заботился о нас! Неужели я так много хочу?!
КОШКИН: Я Маришу пустил не навсегда…
АЛЯ: Мой бывший муж от меня ушел к моей самой близкой подруге! Мы с ней вместе работали, она бывала у нас… Вот зачем я все это говорю?! Тебе!
КОШКИН: Мы придумаем что-нибудь. Обещаю.
АЛЯ: Что ты можешь придумать, кроме очередной пьесы, что?!
КОШКИН: Например, построю Марише домик…
АЛЯ: Домик ты обещал другой женщине!
КОШКИН: Тебе нужно – большой. С ним я один до скончания века промудохаюсь, а ей можно – маленький…
АЛЯ: Ты где живешь, Кошкин?! Тебе сколько лет?!
КОШКИН: Сейчас вроде как разрешили строить…
АЛЯ: Донцовым!
КОШКИН:  Не только…
АЛЯ: У тебя денег хватит на  оформление бумаг, взятки должностным лицам, стройматериалы?! Ты пойдешь грабить банк?! Так у меня – знай заранее! – не хватит средств еще и на сухари тебе,  «ватру», мыло! Я помру раньше, чем ты с зоны откинешься!
КОШКИН: Класс! Ты меня уже и в грабители записала, и посадила, и даже  умерла, не дождавшись! А я, еще удивляясь, почему так мало женщин-драматургов! Да вам просто лень записывать за собой!
АЛЯ: Да, мы предпочитаем живую жизнь! Вы благодаря этому и живете!
КОШКИН (заинтересованно): Благодаря женщинам?!
АЛЯ: Вы б давно друг друга перебили! В масштабе Земли! За право лежать под деревом в ожидании, когда банан вам в рот упадет!
КОШКИН: Европейцу – не упадет! Он должен сам…
АЛЯ: Спалить чужой дом, вытоптать поле и срубить дерево! Забрать чужую жену и родить ей ребенка! И помчаться дальше, делать все-то же самое!
КОШКИН (смеется): Да ты мужененавистница!
АЛЯ: Я как раз таки очень люблю мужчин! Когда я вижу на улице красивого мужчину, с широкими плечами и узким задом… (обхватывает его за бедра) Мне так и хочется прижаться к нему!
КОШКИН: И часто ты?..
АЛЯ: Никогда! Я из породы верных, преданных жен! Из всех мужчин я ненавижу только бывшего мужа и тебя, Кошкин! Тебя – сильней, чем его! Он меня предал один раз, а ты предаешь каждый день!
КОШКИН (снимает ее руки): Прижмись к  другому, нас пока еще много ходит по улицам, красивых. Про себя я тебе все честно сказал.
АЛЯ: Сначала – одно,  потом – другое! Ты флюгер, Кошкин!
КОШКИН (не сразу): А что-то в этом есть, в твоих рассуждениях… Мы ходим по улицам в поисках своих женщин. Кто не находит, сбиваются в ватагу – рыцарский орден, легион, шайку разбойников. И тогда мы  идем бить друг друга. Надо же девать куда-то тестостерон!
АЛЯ: А нас вы боитесь. Боитесь, что мы вас покорим.
КОШКИН: А вы именно так и делаете! Даже футбол не даете мужику посмотреть спокойно. Посидеть с товарищем за бутылкой! Вечно вам надо нас гнать куда-то! На завоевания! Большие и малые! Чтоб мы вам бусы приносили, с других женщин содранные! Злато, серебро, яхонты!
АЛЯ: Картошку с базара!
КОШКИН: Ее – первым делом! Не голодных же нас – в поход! Голодный – не добытчик!
АЛЯ: И не строитель. Ты, надеюсь, понимаешь, что никто тебе ничего строить не даст?
КОШКИН: Я и спрашивать не буду!
АЛЯ: Сложишь для Марины лачугу и будешь стоять в дверях с бутылкой коктейля Молотов! Пионер-герой!
КОШКИН: Когда я был пионером, я свято верил в  свое государство, самое прекрасное в мире. Читал Джанни Родари и удивлялся, почему  он до сих пор не  переехал жить  в СССР!  Где так вольно дышит коммунист! Почему они все к нам не перебрались!
АЛЯ: Ты и сейчас веришь в государство. Тайком. Иначе б не строил утопических планов, не писал  министру…
КОШКИН: Я  писал в надежде, что найдется среди чиновничьей братии хотя бы один порядочный человек! Союзник! В государство я не верю, а в людей – да! В страну! Страна – это люди! Каковы они… (садится на землю).
АЛЯ: Кошкин, мы сейчас опоздаем на последний автобус.
КОШКИН: Пешочком прогуляемся, значит, под звездами… Аля, я вчера шел с работы и кота на дороге видел. Полураздавленного. Задняя половина – всмятку, а глаза смотрят. Уши прижимает, когда машины мимо проносятся. Я хотел его взять и не смог…
АЛЯ: Ероша, пожалуйста… (садится рядом )
КОШКИН: Я был его последней надеждой и – предал. От него такое на меня шло…
АЛЯ: Невозможно спасти всех…
КОШКИН: Он этого не знал. Он – смотрел. В меня. Мне до сих пор там больно. Аля, я  украл бутылочку с Любаниного стола… Стакан я не украл.
АЛЯ: Давай! (делает глоток из горлышка, передает бутылку)
КОШКИН: Ты плачешь, Аля?.. Прости! Бедная моя Аля,  хорошая… Я тебе завтра сделаю антресоль!

КАРТИНА ПЯТАЯ.
(Квартира Кошкина. Кошкин, задумчивый, сидит у окна с гитарой. Аля метет пол)
КОШКИН: Оставь, я сам…
АЛЯ: Так уже – все… Помоги мне лучше повесить шторы… Жалюзям твоим сто лет в обед… Хочется ведь, чтоб уютно было…
КОШКИН: Чтоб удовлетворялось эстетическое чувство. Конечно!
АЛЯ: Может, мы полгода здесь проживем,  если не больше…Ты меня слышишь?
КОШКИН: Да.
АЛЯ: Ремонт надо делать… Ерофей, ау! Что ты такой? Мариша твоя пристроена на первое время. Вряд ли она варит себе борщи, а комната у меня хорошая...
КОШКИН: (встает, залезает на подоконник) Когда мы эти жалюзи вешали, был какой-то очень радостный день, мы все смеялись, и отец, и мама… А потом я один остался. С собакой. Потом собаку соседи отравили…
АЛЯ: У тебя же есть родня в Нальчике. Сводные братья или сестры…
КОШКИН (жестко):  Всю жизнь мечтал, чтоб они ко мне на отдых приезжали, на лето!  С отцом во главе! Вот когда я окажусь нужным!
АЛЯ: Давай-ка лучше о светлом послезавтра!
КОШКИН: Не могу. Выдохся.
АЛЯ: Ероша…
КОШКИН: У меня тот кот… Из души не идет! Все на меня смотрит и смотрит!
АЛЯ: Ероша!
КОШКИН: Я дезертир, Аля. Мне того кота Бог послал, чтоб я понял, какой я стал… Полураздавленный!
АЛЯ: Ерофей, ты к чему клонишь? Чтобы я сбегала за бутылкой?
КОШКИН: Не поможет. Не то бы сам давно сбегал.
АЛЯ: Ты не из-за кота в трауре. Из-за того, что я к тебе вселилась. Нарушила привычный уклад!
КОШКИН: Не надо!.. Брать на себя так уж много!
АЛЯ: Я так мало значу в твоей жизни?
КОШКИН: Все значишь. Когда не давишь на психику…Я, пожалуй, сбегаю за бутылкой!
АЛЯ: Но сначала повесишь шторы! И выбьешь коврик!
КОШКИН: И побелю потолок!.. Аля, я же все понимаю. Что один в поле не воин и все такое…Я смириться все никак не могу! Понимаю, почему Люба не стала защищать памятник, даже посмотреть не пошла не то, чтоб описать, зафотографировать… Понимаю Донцовых с их сплошными сегодня! Не они изобрели систему кормлений, они просто к ней присосались…Пал Палыч, тот вообще милейший человек!
АЛЯ: Он мне, кстати, звонил намедни. На свидание приглашал!
КОШКИН: Сходи. Развейся. Я не из породы Отелловых.
АЛЯ: Ты из породы Дон-Кихотов, я в курсе.
КОШКИН: Я уже… Вне породы! От одного берега отбился, к другому не пристал… Никто без приставки дон!.. Может, я стал всех так правильно понимать, чтобы не биться зря лбом о стену? И совесть чиста, и голова на плечах! Сегодня я просто не мешаю Пал Палычу высекать огонь, а завтра провозглашу его Прометеем! Ты говоришь, Мариша пристроена? Ни черта она не пристроена! По правде, я бы должен пойти к Донцовым…
АЛЯ: И потребовать, чтоб Аркадий на Марише женился?! И чтоб Сергей Петрович материально обеспечил Маришу?! В том числе, жильем?! За счет кого-то, кто это жилье ждет лет двадцать!.. Веке в тринадцатом твое поведение было бы и естественным и похвальным, но здесь и сейчас… Сомневаюсь, что Маришу сделало бы счастливой твое вмешательство! Скорее, наоборот! Когда человек лезет буром в чужую жизнь…
КОШКИН: Разберись сперва со своей?
АЛЯ: Почему все считают, что с чужой разобраться проще?! Пришел, увидел, внес необходимые коррективы, а люди потом расхлебывай?! Почему бы не дать событиям развиваться так, как они уже развиваются?! Согласно их логике?! Ты самый умный, Кошкин?! Вождь и учитель?! Да если б даже  на твое письмо отреагировали! Сняли Донцова! Дача уже есть! И займет ее какой-нибудь другой деятель! И разве Донцов не совершал дел полезных?! Пусть и чисто формально, по обязанности и для отчетности! Или ты хочешь, чтоб Любаню отселили обратно в полуподвал?! У нее двое детей, мужа нет, она из последних сил детей тянет! Ты бы чисто из любознательности заглянул в ее жилище! Темнота, сырость, крысы!
КОШКИН: Ты-то когда успела проявить любознательность?
АЛЯ: Мне Пал Палыч рассказал.
КОШКИН: А-а, Пал Палыч!
АЛЯ: Они в одном Универе учились, в Питере. На разных курсах, но…
КОШКИН: Хватит!
АЛЯ:  А ты думаешь, Любаня на свет родилась такой жалкой, закомплексованной, запуганной?!
КОШКИН: Хватит, я сказал!
АЛЯ: А если дать всем строиться, всем очередникам… Не они построятся, а богатые…
КОШКИН: Это я себя поберег… Когда кота не убрал с дороги.
АЛЯ: Это ты меня поберег, Ероша. Если б ты мне принес умирающего кота…Я ведь тоже не все могу пережить!
КОШКИН: Тебе и меня умирающего хватает! Послать меня можно разве что за картошкой, а огонь я добывать не умею!
Аля: У тебя другое предназначение.
КОШКИН: Не обольщайся. Чтобы дать людям живой огонь, надо быть Прометеем, а не Пал Палычем. Каждый день своей печенкой расплачиваться! А у меня уже не только печенка – душа отбита!
АЛЯ: Дался тебе Пал Палыч!
КОШКИН: Я был несправедлив к нему. Обзывал его профессором Панглусом. Я и к профессору Пангусу был несправедлив! Мне было лет пятнадцать, когда я читал Вольтера, а на днях взял и перечитал… Профессор Панглус – самый светлый персонаж повести! Он в плену, на костре, на виселице кричал, что жизнь прекрасно, все хорошо!
АЛЯ: Хорошо все, что плохо, потому что может быть еще хуже!
КОШКИН: Все зависит от восприятия!
АЛЯ: На костре, на виселице?!
КОШКИН: Пока длится миг!.. Всегда любил эту песню! Про миг ослепительный! А не понимал до конца.   Это из-за  светлого послезавтра! Ценность мига понять можно лишь в смирении, в тишине.
АЛЯ: Не смеши меня, Кошкин!
КОШКИН: Может, я лишь на миг смирился, но в этот миг понял больше, чем за всю свою бурную жизнь! Да, завтра я, может быть, опять куда-нибудь устремлюсь! Мы всю жизнь куда-то несемся во весь опор! Безоглядно!  За горизонт! Там – да – мы, наконец, приляжем на травку, полюбуемся  облаками,  цветами… А пока несемся, что нам цветы на обочинах! Их для нас нет!
АЛЯ: У нас цветы будут – на подоконнике.
КОШКИН: Если… Не дай Бог, конечно, я опять сяду писать…Я забуду про цветы.
АЛЯ: Я не забуду. Ты же меня не выгонишь?
КОШКИН: Я почти перестану тебя замечать. Буду смотреть и – не видеть.
АЛЯ: Главное, что я тебя буду видеть, кормить и лечить… Тебе печень, где отбили, на улице?
КОШКИН: В армии. Армяне в сортире с айзерами схватились, а тут я вошел! Как миротворческий корпус! Ну, и оторвались на мне и те, и другие! Я их, можно сказать, сплотил!
АЛЯ: А дальше?..
КОШКИН: Я же Кошкин! Живучий черт! Очень было больно, а сейчас смешно вспоминать!.. Аля! Не хотел говорить…Меня, быть может, снова попрут с работы! Я на общем собрании…
АЛЯ:  Я ничему не удивлюсь!
КОШКИН: Там профорг с парторгом, два демагога со стажем, как пошли парить мозг народу!…» Наша единственная привилегия – первыми идти в бой»!
(Гул собрания. Действие переносится в Красный уголок СУ. За столом президиума Парторг, Женщина-профорг и Стенографистка.) 
КОШКИН: У  меня вопрос! Можно?! Я насчет боя! Вы в него, когда в последний раз шли?!
ПРОФОРГ: Сядьте!!
КОШКИН: Как вы ухитряетесь ходить в бой, не выходя из кабинета?!
ПРОФОРГ: По какому праву…
КОШКИН: Нет, я лично вашу линию одобряю! (под общий смех) Все одобряют! Пока вы в кабинетах, вы не слишком мешаете…
ПРОФОРГ: Выйдите! Покиньте собрание!
ПАРТОРГ: Товарищи, товарищи!
ПРОФОРГ: Тише!
ПАРТОРГ: Я – идеолог…
КОШКИН: Политический комиссар!
ПАРТОРГ: Да! Я не хозяйственник! Я не за доски, не  за цемент отвечаю, я имею дело с кадрами…
КОШКИН: И как ваша работа сказывается на результатах нашей работы?
ПАРТОРГ: Этот вопрос мне вправе задавать коммунисты! Им – отвечу! Перед ними отчитаюсь! На партсобрании! Ну, а если здесь кто-то подвергает сомнению руководящую роль партии в перестройке нашего общества, то это, товарищи, заслуживает особого разговора!
КОШКИН: Где, в ЧК?!
ПРОФОРГ: Вы кого слушаете, товарищи?! Вот этого летуна, штрейкбрехера?!
КОШКИН: Без нападок!
ГОЛОСА: По делу давайте! Почему премию не всем дали?! Только бригадирам, в конвертах?!
КОШКИН: Штрейкбрехерам!
ПРОФОРГ: А вы заработали, заслужили?!
ГОЛОСА: А то нет! А то это вы пахали!
КОШКИН: Да, давайте про вас лично! Про ваш вклад!
ПАРТОРГ: Я тридцать лет на партийной работе…
ГОЛОСА: И что с того?! Вот и ответьте нам, почему очередь заморозили?! Почему в обход очередников…
ПАРТОРГ: Мы обязаны! Часть жилого фонда сдавать! В фонд города! По разнарядке это…
ГОЛОСА: Вы ж два дома сдали! Подчистую! Мы здесь за ради чего уродуемся?!
КОШКИН: За ради почетных грамот!
ПАРТОРГ: Да что вы себе позволяете?! Что вы все время кричите с места?! Вам слова не давали!
КОШКИН: А у нас гласность!
ПАРТОРГ: Если вы так понимаете гласность, демократию…
ГОЛОСА: Вы давайте конкретно! На вопросы трудящихся!
ПАРТОРГ: Согласно распоряжению Горсовета, партийного руководства города…
КОШКИН: У них – права, а у нас – обязанности?!
ПРОФОРГ: Кошкин!  Это же Кошкин! Он же ни в одном коллективе не смог прижиться!
КОШКИН: Да, я ненавижу феодализм!
ПАРТОРГ: Что?!
КОШКИН: А что у нас на дворе?! Он, родимый! Вы в своем партийном ликбезе изучали феодализм как формацию?!
ГОЛОСА: Кошкин! Ты давай без диспутов! По-простому! Мало нам Иваныч пудрит мозги, так теперь и ты… Пусть ответят!
КОШКИН: В духе научной демагогии! Вы поймете?!
ГОЛОСА: Так пусть он по-людски! Чтоб все поняли!
КОШКИН: Так ему нельзя! Не престижно! Руководящие товарищи не поймут!
ПРОФОРГ: Товарищи, уберите этого горлопана! Он мешает!..
ПАРТОРГ: В то время как мы боремся с существующими отдельными недостатками…
КОШКИН: Это как вы боретесь?! Где?! Вы лично?!
ПАРТОРГ: Я лично перед вами отчитываться не обязан и не намерен! Вы…
ПРОФОРГ: А бригадный подряд, товарищи?! А Совет трудового коллектива?! Это разве не приметы нового времени?!
ГОЛОСА: Да кто в него вошел, в ваш Совет?! Списки вывесили готовые…
ПРОФОРГ: А вам кто мешал проявлять активность?! Почему вас на собрание калачом не заманишь?! Уже и премии за неявку лишали…
ПАРТОРГ: К вопросу о премиях!
ПРОФОРГ: И все равно ж не идете! Вы лучше  бутылку раздавите в подсобке, чем на собрание! Бессовестные!
КОШКИН: Предлагаю! Сейчас, когда здесь почти все! Переизбрать Совет и профком! Кто за?!
ПАРТОРГ:
Товарищи, товарищи! Такие вопросы не решаются с кандачка! Это уже анархией попахивает!
КОШКИН:  Свободоизлиянием коллектива! И не попахивает…
ПРОФОРГ: Да кто ты такой, чтоб от имени коллектива?! Ты здесь без году неделя, вот и не лезь…
ПАРТОРГ: Существует дисциплина!..
ПРОФОРГ: Повестка дня! А в не входят вопросы переизбрания…
КОШКИН: Так включите! Есть ручка?! Вон, у девушки…
ПАРТОРГ: Спокойно, товарищи! Уважайте самих себя! Мы не позволим демагогам и отщепенцам наживать себе дешевый авторитет, спекулируя на наболевших проблемах…
КОШКИН: Это мы – не позволим! Баста!
ПАРТОРГ (стучит по столу): Поведение товарища Кошкина свидетельствует о его политической близорукости, левацких замашках…
ПРОФОРГ (в зал): Ничего смешного! Крылов! Моисеенко! Мне что, милицию вызвать?!
ПАРТОРГ (под усилившийся шум): Надежда Владимировна, Надежда…
ПРОФОРГ: Но это же хулиганство!
ПАРТОРГ: Мы будем выше провокаций со стороны несознательных элементов…
ПРОФОРГ: Товарищи, все свободны!
КОШКИН: Не расходимся, товарищи! Кто за то, чтоб внести в повестку дня дополнительные пункты?!
ПРОФОРГ (Кошкину, с ожесточением): Сталина на тебя нет!
(Действие возвращается в квартиру Кошкина)
АЛЯ: И что теперь?..
КОШКИН: Назвался груздем…
АЛЯ: Тебя избрали в профком?
КОШКИН: Два раза! «Утра цыгане не дождались, все разошлись, все разбрелись». Оказалось утро темным и пасмурным.
АЛЯ: Отвели душу, пошумели, и все?
КОШКИН: От души пошумели!.. Людей так долго отучали проявлять инициативу, отвечать за что-то самим, рулить… Партия, наш рулевой, отпустила погулять на коротком поводке, так хоть шумим! На большее не способны! Страшно! Вдруг да вернется товарищ Сталин!
АЛЯ: Некоторые об этом мечтают.
КОШКИН: Ну, так! Лежачих не бьют! А если всю жизнь – плашмя…
АЛЯ: Это только в детских драках, раньше, лежачих не били.
КОШКИН: Твоя правда, Аллегра… И все-таки хорошо, что мы хоть шумим! Хоть вразнобой! Не скандируем! Стосковались люди по живой жизни. Об участии, действии! Жизнь, Аля, не заначишь, не сэкономишь, что ни миг – выкладывай ее всю, как есть! Это важней, чем писать для моли.
АЛЯ (напоминает): От каждого – по способностям!
КОШКИН: По способностям я уже получил! От Игоря Анныча! Хватит!
(Звонок в дверь)
КОШКИН: Кто ж это так некстати?
АЛЯ: Не открывать?
КОШКИН: А вдруг мне чек принесли? На миллион долларов? За постановку моей пьесы где-нибудь на Бродвее?!
АЛЯ: Ты ее туда посылал?
(В дверь продолжают звонить)
КОШКИН: Я – нет. А ты? (она качает головой) Точно не посылала? Жаль! Миллион долларов нам бы  очень пригодился! Мы бы мне купили штаны!
АЛЯ: А платье?
КОШКТИН: Триста шестьдесят пять самых лучших! Жаль, принести мне могут только повестку в суд!
АЛЯ: Тогда нас – нет!
КОШКИН: От сумы и от тюрьмы в щель не спрячешься! Открывай уже, после доприбираемся.
(Аля идет к двери. Меняется освещение. Появляются олимпийские боги – Зевс, Гера, некоторые прочие небожители в образах рабочих с раскопа, Любовь Семеновны, Пал Палыча, Экскаваторщика, Обшарпанной Личности, Аркадия, Мариши, Али )
ЭКСКАВАТОРЩИК (бросается к Кошкину) Ага, попался!!
АРКАДИЙ: Оставь его! Он мелкий дебошир!
ЭКСКАВАТОРЩИК: У меня приказ Самого!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Мелкие дебоширы опасней крупных, их трудней во время распознать!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Он виновен в том, что провозглашал одно, а делал другое!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Женщину! Профорга! Довел до истерики! Парторг всю ночь глотал сердечные препараты! А ему хоть бы хны!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Он и меня пытался осмеять, но я оказался выше…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Вы, конечно, выше всяких похвал, но не все способны правильно реагировать! Люди, они ведь так ранимы!
АЛЯ: Пусть высокий суд учтет благие намерения подсудимого! Да, он срывался, но такова уж его природа!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: А кому от этого легче?!
АЛЯ: Он боролся с собой…
ЭКСКАВАТОРЩИК: Плохо, значит, боролся!
ЛИЧНОСТЬ: Горбатого могила исправит!
АРКАДИЙ: Он же бессмертен!
ЛИЧНОСТЬ: Почему – он?!
ЭКСКАВАТОРЩИК: Это с какой радости?!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Ну, потому что все мы, в известном смысле, в меру своих Я…
ЛИЧНОСТЬ: Покарать его, на фиг, и вся недолга!
ЭКСКАВАТОРЩИК: Тогда и посмотрим, бессмертный он или как!
КОШКИН: Отставить! Вы взяли неверный тон!
ЛИЧНОСТЬ: Сам ты…
ПАЛ ПАЛЫЧ: Он прав. Начнем сначала… Гефест! Кто здесь Гефест? Он что, в запое?!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Где Гефест?!
ЭКСКАВАТОРЩИК: Я, что ль, Гефест?!
АРКАДИЙ: Ты – орел! Если позволите… (отводит Кошкина в сторону) Не обессудь, Ерофей…
КОШКИН: Оставь меня, я устал.
ЛИЧНОСТЬ: А кто не устал?!
ЭКСКАВАТОРЩИК: Все устали!
АРКАДИЙ: Твое бунтарство, голуба, сильнее твоей усталости. Сильнее здравого смысла и силы воли. Ты в этом не виноват…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Но ответишь!
АРКАДИЙ: Тебя подвел генотип, но  это не аргумент в защиту…
МАРИША: Почему?
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Потому что никто страдать не обязан!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Боги, боги! Товарищи! Это же трагедия все-таки… Гефест!
АРКАДИЙ: О, громовержец! Человек этот не хочет быть Прометеем! Можем ли мы принять это к сведению…
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Нет!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Кроме него, больше некому! Ну, не его же назначать в Прометеи?
ЛИЧНОСТЬ: Да вы чего?!..
ЭКСАВАТОРЩИК: Меня орлом утвердили!
МАРИША: Может, ты, Аркаша?..
АРКАДИЙ:  Явно не моя роль!
АЛЯ: Он бросил творить!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Не верю!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Да, это еще бабушка надвое сказала, что он бросил, что нет.
ЛИЧНОСТЬ: Струсил он, потому и бросил! Кишка тонка отвечать!
АРКАДИЙ (Кошкину): Добрый совет! Попроси пощады. Они гневливы, но не жестоки. Простят, и сами будут этому рады.
КОШКИН: Тебя назначили моим адвокатом?
АРКАДИЙ: Меня Гефестом назначили. Палачом. Так что я лично заинтересован в том, чтобы тебя пощадили!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Аркадий, мы все слышим! Не выходите из образа! Наша задача, доказать Прометею, что он – полный ноль!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Только себе самому и нужен!
МАРИША И АЛЯ: Нет! Неправда!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Мнение женщин мы учитывать не будем. Кроме вашего мнения, естественно, дорогая Гера! (Але и Марише) Что до вас, то я  вас попросил бы уйти с Олимпа. Процедура покарания будет не слишком…эстетичной!
КОШКИН (себе): Я ничего не значу, пока жив…
АРКАДИЙ: Умрешь – похороним.
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: И забудем!
АРКАДИЙ: У тебя нет зацепок в будущем. Разве что две эти смертные женщины…
МАРИША: Мы не уйдем!
АЛЯ: Мы сохраним твой огонь как память о тебе…
ЛИЧНОСТЬ: Да ладно!
КОШКИН: Да, я не так силен, как хотелось бы, не так целен… И все-таки!
ЭКСКАВАТОРЩИК: Да кончайте уже с ним! У меня обед!
ЛИЧНОСТЬ: Трубы горят!!
КОШКИН: Я готов.
АЛЯ: Ты с ума сошел! У тебя одна жизнь!
АРКАДИЙ: И одна печень. Знаешь, как это больно?
ПАЛ ПАЛЫЧ: Тебя будут рвать живьем. Каждый день. Ты не сможешь этого выдержать.
КОШКИН: Приступайте!!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Как-то в молодости я тоже…почти решился. Но во время одумался.
АРКАДИЙ: Мир как был несовершенен…
КОШКИН: Не все умеют убегать или прятаться.
АРКАДИЙ: За кого ты готов принять муку?! Вот за него? Или за него?!
ЭКСКАВАТОРЩИК: Нам его огонь на фиг не нужен!
МАРИША: Он вам не нужен, потому что он уже есть!
АЛЯ:  Он его добыл для вас!
ГОЛОС: Украл!
ЛИЧНОСТЬ: Мы не просили!
ЭКСКАВАТОРЩИК: От его огня одни беды! Пожаров сколько!
ЛИЧНОСТЬ: Твердишь, твердишь пацану: «Спички детям не игрушка», а толку!»
ГОЛОСА В ТОЛПЕ: Не было бы огня, огнестрельного оружия б не было! Пороха! Динамита! Жили бы спокойно! Нет, с огнем лучше! Теплее! Это уже от климата зависит, где жить! На Колыме и с огнем хреново, а на экваторе… И не он  принес огонь! Огонь всегда был! Его еще наши предки одомашнили!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА (подхватывает): Пал Палыч!
ПАЛ ПАЛЫЧ (тихо): Я сегодня Зевс, дорогая.
ЛЮБОВЬ: Я не про тебя, вседержатель, я об одном ученом муже…
АРКАДИЙ (Кошкину): Слышал?! Тебя все предали! Твоя женщина, и та тебе врет! Ей страсть как хочется любить человека неординарного! Как в романе!
АЛЯ:  Я люблю его за огонь!
МАРИША: Который – в нем! Его он его предаст, если струсит, все здесь снова погрузится во мрак, всем станет холодно!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Ну, все, мои дорогие, хватит! Он исчерпал мое терпение. ( Аркадию) Гефест, приступай.
АРКАДИЙ: Минутку. (Але) Сделай что-нибудь! Если ты его и впрямь любишь!
АЛЯ: Я столько раз пыталась образумить его…
АРКАДИЙ: Попробуй еще раз!
АЛЯ: Прометей, ради меня…
КОШКИН: Гефест! Слышал, что тебе приказала Гера?!
АРКАДИЙ: Позволь мне откланяться. Я не палач – я кузнец. Все, что не касается напрямую моего счастья, мне безразлично!
МАРИША: В чем оно, твое счастье?
АРКАДИЙ: В том, чтобы во время исчезнуть. Как в данном случае.
КОШКИН: Хватит! Играть у меня на нервах! Где ваш орел?!
ЭКСКАВАТОРЩИК: Я, что ли? Не! Я без Гефеста не смогу! Он мне в морду даст! Скинет, на фиг, со скалы! Не!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Прекратили базар!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: Стыд и позор! Мало что зажигалку стырил у Пал Па… У Зевса! Так он еще и трагедию превратил в какой-то дешевый фарс!
АЛЯ: Он?!
КОШКИН: Да это вы все превращаете в фарс! Всегда! Чтоб нам нечем было гордиться, не за что себя уважать!
ПАЛ ПАЛЫЧ: Ату его!
ЛЮБОВЬ СЕМЕНОВНА: На скалу сию же минуту!
(Пал Палыч и Любовь Семеновна толкают толпу к Кошкину, Аркадий пытается скрыться, но Мариша преграждает ему путь )
МАРИША: Ты с нами или ты против нас?
АРКАДИЙ: Максималистка! Пусти меня! Беги к своему герою, пока он цел!
(Крики, вопли, улюлюканье. Темнота. Когда снова вспыхивает свет, действие возвращается в квартиру Кошкина. Кошкин бродит по комнате, говорит вслух)
КОШКИН: Я нарисую вас на стенах пещеры и, как знать, может быть, вы останетесь, когда смоют слой копоти... Когда Казак поймет, что некуда бежать и повернется к загонщикам… Лицом и оружием. Ну, а дальше-то, дальше?.. Когда погибнет последний комиссар Коля, свобода станет осознанной необходимостью… Мы смертны, поэтому так хотим конечного результата, а Жизнь – действие непрерывное…
(Входят Аля и Мариша)
АЛЯ: Смотрите, кто пришел!
КОШКИН (издалека): О, привет!
АЛЯ: Ты уже не здесь, Кошкин? (Марише) Ни на минуту нельзя оставить! И этот человек уверяет, что завязал с творчеством!
МАРИША: Этот человек никогда с собой не покончит!
АЛЯ: Ерофей, представляешь, ей удалось поладить с моей соседкой! Фантастика!
МАРИША: Да, мы с ней пьем чай вечерами, и она мне рассказывает свою жизнь.
АЛЯ: А заодно и мою! Какая я гадость! Ребенка забросила, все с артистами да с артистами…
МАРИША (вынимает пакет вишен из сумки) Угощайтесь!
КОШКИН: Откуда дровишки?
МАРИША:  От Донцовых!
КОШКИН: Ого!
МАРИША: Мари Дмитриевна приезжала. Уж не знаю, от кого она узнала, только она прямо с порога: «Мы от внука не откажемся, будем помогать!»
КОШКИН: Хэппи-энд!
АЛЯ: Если бы! Ты, оказывается, совсем не знаешь Марину! Эта балда тут же заявила, что у нее ни к кому никаких претензий, ей ничего не надо!
МАРИША: Мне не нужен муж по залету!
АЛЯ: А бабушка с дедушкой твоему ребенку нужны?! О нем ты подумала?! А помощь материальная?!..
КОШКИН: Погоди, Аля…Мари Дмитриевна тебе что ответила?
АЛЯ: Я так думаю, обрадовалась! Но номер телефона оставила. « Если что, звоните в любое время дня и ночи»,
КОШКИН: Ну, и чего ты ехидствуешь, Аллегра? Очень по-человечески.
МАРИША: Да, у меня никаких претензий. Тем более, к старикам. Они-то при чем?
АЛЯ: Не обеднеют Донцовы, если…
МАРИША: Да будь они даже не Донцовы! Будь на их месте другие, бедные! Я не хочу своего ребенка вешать на чужих стариков!
АЛЯ: Не чужих!
МАРИША: Они внуков не планировали.
КОШКИН: Это народное хозяйство - планируют!
МАРИША: Семью – тоже!
КОШКИН: Семья сама собой получается. Или не получается.
АЛЯ: Завелся!
КОШКИН: Раз Аркадий им рассказал, значит, он  – мужик!
АЛЯ (Марише): Это называется – мужская солидарность!
КОШКИН: Вишню ешь, Аллегра! Тебе тоже полезно!
АЛЯ: Для нормальной работы мозга? Да подстраховался твой Аркадий! Элементарно! Испугался, что Мариша придет к его  старшим…
МАРИША: Он знает, что нет.
АЛЯ: Ты знаешь, что он знает?!
КОШКИН: Аля! Кто меня недавно учил не лезть со своим уставом в чужой монастырь?!
АЛЯ: Обстоятельства изменились, Кошкин! Я не хочу, чтоб Марина из-за ложно понимаемой гордости на бобах осталась вместе с ребенком!
КОШКИН: У нее есть телефон! Надо будет, позвонит!  А заранее  людей брать за горло…
МАРИША: Можно мне ска…
КОШКИН (не слыша): Это от детей нежеланных, неожиданных люди бегают, а от внуков…
АЛЯ: Какие люди бегают, Кошкин?!
КОШКИН (не слыша): От внуков не бегают!  Мариша, Донцовы в твоем сыне души чаять не будут!
АЛЯ: Почему – в сыне?!
КОШКИН: Ну, в дочке!
МАРИША: Если будет сын, назову Ероша…
АЛЯ: А если дочка, Аллегра?
МАРИША: Если дочка, то в честь мамы, Аглая. А фамилию свою дам.
КОШКИН: Послушайте, женщины! Меня послушайте! Вы нас что, совсем за людей не держите?! Из-за того, что мы сами никого себе не родим, вы нами распоряжаетесь, как хотите! Все за нас решаете!
МАРИША: Нет!
КОШКИН: Ставите перед фактом! А если человек морально не готов, материально…
АЛЯ: Кошкин! Я эти слова должна принять на свой счет?! Окажись я сейчас в Маришином положении…
КОШКИН: Мужчина должен отвечать, да! Не только родить ребенка, но и вырастить успеть! А если завтра я погибну, помру…
АЛЯ: Те, кто на войну уходил, так не думали! Поэтому-то мы есть!
КОШКИН: От тех золотую  рыбку не требовали! На ход ноги!
АЛЯ: Если ты про мою антресоль…
КОШКИН: Про замок с английским парком! Новое корыто – только начало! Дальше – по нарастающей!
АЛЯ: Кошкин!!
КОШКИН: Аллегра!!
МАРИША: Ребята, вы еще подеритесь из-за меня!
АЛЯ: Мы уже не из-за тебя!
КОШКИН: Она передергивает!
АЛЯ: Я все поняла! Вы с Аркашей не готовы становиться отцами! У него карьера, у тебя – нищета, печень, разочарованность! Так что если мы хотим иметь детей, мы должны рожать их себе и только себе!
МАРИША: Я своего ребенка рожу себе, мне не нужен муж, который возненавидит и меня и ребенка из-за того, что у него все не сложилось, как хотелось. А вы…
АЛЯ: У меня уже есть ребенок, совершенно ненужный папочке! Никому не нужный, кроме меня!
КОШКИН: Я сам рос без папочки! Мама бы еще пожила, если б не надорвалась! На трех работах!
МАРИША: Лучше б я к вам не приходила!
АЛЯ: Они ходят по улицам, ищут себе свою женщину, чтобы потом дать ей под зад коленом, изменять…
КОШКИН: Своей – не изменяют! Чужой! Которую приняли за свою!  Ей – да! Но покажите мне человека, который не ошибается!
АЛЯ: Ты опять ошибся, несчастный?
КОШКИН: Надеюсь, что нет!
АЛЯ: Надеешься или знаешь? Или ты ничего не знаешь, последователь Сократа?!
МАРИША: Аллегра Николаевна, перестаньте!
КОШКИН: Да! Не усугубляй!
АЛЯ: А если я хочу правды, определенности?!
КОШКИН: Ты расставляешь точки не над теми «и», Аля! Не над латинскими!
АЛЯ: Сам расставь!
МАРИША: Ребята! Ребята же!
АЛЯ: Довел беременную женщину!
КОШКИН: Я?!
МАРИША: Если честно, я даже не поняла, к чему вы меня склоняете!
АЛЯ: Все просто! Кошкин удочеряет тебя, а Донцовы – твоего ребенка! Увнучивают!
(Звонок в дверь)
АЛЯ: И у вас у всех начнется новая счастливая жизнь!
КОШКИН (на ходу): Вы все мне испортили! Я только-только стал учиться смирению… (выходит)
МАРИША (после паузы): Мне сегодня от вас съехать?..
АЛЯ: Думаешь, Кошкин меня выпнет после того, как я ему врезала правду-матку?
МАРИША (не сразу) Это не правда-матка, это какие-то старые обиды.
АЛЯ (резко): Или новые страхи!
(Входят Кошкин и Аркадий)
КОШКИН: А вот и он! Чье имя так долго поминали не всуе!
АРКАДИЙ: Всем привет!.. Я уезжаю сегодня, через два часа поезд… (не получив ответа) Я хотел бы поговорить с Маришей. Выйдем?
МАРИША: Говори здесь, у меня нет от них тайн.
АРКАДИЙ: Нам надо поговорить тет-а-тет. Ерофей…
КОШКИН: Мы с Аллегрой собирались в магазин. Ты готова?
АЛЯ: Да, только переобуюсь… (перебирается из тапочек в туфли)
КОШКИН: Мы скоро!  Проводим Аркадия, как положено! (уходит с Алей)
МАРИША (себе): Пожелаем доброго пути… Если ты пришел выяснять, откуда все узнали твои родители, то я этого не знаю. Не от меня!
АРКАДИЙ: Мир тесен. Полон добрых людей со злыми длинными языками. А наша семья, как я тебе говорил, на виду.
МАРИША: Почему ты не думал об этом раньше, когда гулял со мной в обнимку по улицам?
АРКАДИЙ: Молодой был и глупый. Теперь мне мозги прочистили.
МАРИША: Папа?
АРКАДИЙ: Мама.
МАРИША:  Папа в неведении?
АРКАДИЙ: Папа был краток. Лаконичен, как спартанец и безупречен, как древний римлянин. Рассказал о семейной чести, добром имени и ответственности.
МАРИША: Нет худа без добра! Наконец-то ты пообщался с папой!
 АРКАДИЙ: Я  выслушал речь. Две речи. Вторая была куда эмоциональней, и я проникся. Давай вот что. Съездим сейчас, подадим заявление. Через месяц я прилечу, распишемся. Как тебе такая идея?
МАРИША: Никак. Я не готова выходить замуж по приказу твоей мамы, Аркаша.
АРКАДИЙ: Послушай! Я к тебе очень хорошо отношусь…
МАРИША: Зато я тебя разлюбила!
АРКАДИЙ: Так быстро? Совсем?! Не верю! Если ты действительно решила оставить ребенка…
МАРИША: Тебя это не касается. Для тебя я была лишь элементом твоего летнего отдыха, вот и успокойся. И успокой маму!
АРКАДИЙ: И всех недругов семьи, которые спят и видят, как бы подсидеть Донцова?!  Я не просто парень с улицы - я сын Первого! Это мне только так казалось, что партия больше не контролирует частную жизнь людей! Контролирует, Мариша! Следит за моральным обликом!
МАРИША: Но если я не хочу…
АРКАДИЙ: А кто хочет?! У меня были планы уехать учиться за границу! И что?! Вместо работы в престижной фирме я буду стирать пеленки!
МАРИША: Аркадий…
АРКАДИЙ: Теряем время!
МАРИША: А дальше? Ты уедешь учиться за границу, а я буду стирать пеленки?! И выслушивать от твоей мамы попреки и оскорбления?! Захомутала ее сына, шалава деревенская!
АРКАДИЙ: Насчет этого можешь не волноваться. Они купят тебе квартиру, на одной кухне вы крутиться не будете.
МАРИША: А злые языки…
АРКАДИЙ: Засунут их себе в одно место!.. Мои родители – люди старой генерации, отец и сам – из села,  в годы его юности к бракам по залету относились иначе. Испортил девку – женись, не то…
МАРИША: У нас есть какой-то другой вариант?
АРКАДИЙ: Чем тебя не устраивает этот? Другая бы  радовалась! Глаза я тебе мозолить не буду, раз уж я стал тебе так противен… Пройдет время, что-то в обществе изменится, и мы разведемся. Может быть, через год-другой, в другой стране, в другом городе. Материально ты только выигрываешь. При  любом раскладе. Ну, что?
МАРИША: У меня документы… У Аллегры Николаевны дома.
АРКАДИЯ: Съездим на такси, заберем. Да! Одно условие! Обязательное! С Ерофеем ты больше дружить не будешь.
МАРИША: Почему?
АРКАДИЙ: И это надо объяснять?! Потому что Ерофей - экстремист! Персона нон грата!
МАРИША: Это кто сказал, мама или папа?
АРКАДИЯ: Ты дура?!  Врагам отца твоя дружба с Ерофеем будет очень и очень на руку! Да они отца с дерьмом смешают!
МАРИША: А с кем еще мне нельзя водиться? Ты мне сразу составь список, чтоб я не облажалась!
АРКАДИЙ: Список тебе мама составит. С кем дружить! Введет в общество! Мне этим уже некогда заниматься!
МАРИША: И на раскоп нельзя?
АРКАДИЙ:  Нужно! Докторскую защитишь даже раньше Любовь Семеновны!
МАРИША: Ну да!  Сама невестка Донцовых…!
АРКАДИЙ: Тебя чем это не устраивает?!
МАРИША: Всем! Я не могу предавать друзей!  Не могу, и все! А Любаня?! Она столько лет пишут свою диссертацию, а тут я…
АРКАДИЙ: Молодая, талантливая, активная! (смотрит на часы) Время!
МАРИША: Прости, Аркаша, но я не выйду за тебя замуж. На ваших условиях.
АРКАДИЙ: Ты идиотка?!
МАРИША: Наверное.
АРКАДИЙ: Тогда так… Есть еще один выход, который бы всех устроил… Только ты не ори! Дослушай! Раз вы такие с Ерофеем друзья, пусть он…
МАРИША: На мне женится?! Ты с ума сошел?! У него Аллегра…
АРКАДИЙ: Я просил не перебивать! Не надо – жениться! Пусть признает себя отцом твоего ребенка…
МАРИША: Что?!
АРКАДИЙ: Генетическую экспертизу никто проводить не будет, с алиментами решим. Откроешь счет, папа будет переводить деньги на книжку…
МАРИША: Ты знал, что я не поеду в загс!
АРКАДИЙ: Это запасной вариант, с Ерофеем. Он в накладе не останется, так ему и скажи.
МАРИША: Вы решили всех нас купить.
АРКАДИЙ: Вас давно всех купили. С потрохами и за бесценок! Все вы – государевы рабы, моя милая, под государством ходите! А что оно вам позволило про демократию погалдеть, свободу личности, совести…
МАРИША: То это – сплошной обман!
АРКАДИЙ: Ты историк или кто?
МАРИША: А вы – не рабы? Ты, папа…
АРКАДИЙ: Мы – слуги! Бояре и воеводы. Чувствуешь разницу?
МАРИША: Ерофей к тебе так хорошо относится…
АРКАДИЯ: Я к нему тоже очень хорошо отношусь! Поэтому повторяю: он в накладе не останется! Если будет держать язык за зубами.
МАРИША: А если нет?
АРКАДИЯ: Тогда плохо будет. Всем. Ерофею – в первую очередь. Найти управу на такого, как он – не проблема для государственного мужа. Только – зачем, если все можно решить полюбовно? Папа позвонит в Киев, там вправят мозги этой вашей  Наумчук! У Кошкина пьесу купят! Может, и не одну!
МАРИША: Так все просто?
АРКАДИЙ: Просто! Если пораскинуть умом и не лезть в бутылку!
МАРИША: Такой сыр-бор из-за одного существа! Еще даже не родившегося!
АРКАДИЙ: Да, смешно… Но такова жизнь. Считай, и существу повезло. Будь я какой-нибудь матрос срочной службы, работяга с завода…
МАРИША: А ты не хочешь…с Ерошей поговорить?  Как мужчина с мужчиной.
АРКАДИЙ: С ним?! Он же – революционер-преобразователь! Красный комиссар на белом коне!
МАРИША: У меня язык не повернется…
АРКАДИЙ:  Так с Аллегрой поговори. Она женщина разумная.
МАРИША: Почему мы должны вам верить?
АРКАДИЙ: Потому что вы нас держите за горло. Ты. Генетической экспертизой! Общественным мнением!
МАРИША: А то вы управу на меня не найдете? Сам сказал…
АРКАДИЙ: На всяк роток не накинешь платок! Не ты опасна, не людишки, способные поднять хай – большие дяди с их видами на папину должность… (замечает в дверях Кошкина и Алю) Все слышали? Тем лучше! Нет нужды повторяться.
КОШКИН: Научить тебя летать с четвертого этажа?
АРКАДИЙ (хватает Маришу, прижимает к себе) Не советую!
КОШКИН: Боевиков насмотрелся?! (бросается к Аркадию)
МАРИША: Ероша!!
АЛЯ: Кошкин, пусти его!
МАРИША: Ероша, не марай руки!
АРКАДИЙ: Как она заговорила! А когда ты со мной была…
КОШКИН:  Заткнись!
АЛЯ: Кошкин, прекрати! Ты же культурный человек!
АРКАДИЙ: Он?! Этот синантроп?! Да по нему психушка плачет!
КОШКИН: А по тебе – кладбище!
АРКАДИЙ: Слышали?!
КОШКИН: Мафиозо сраный!
АЛЯ И МАРИША (бросаются разнимать их): Перестаньте! Кончайте! Пожалуйста! Если вы друг друга поубиваете?!
КОШКИН: Он – меня?!
АРКАДИЙ: Ты сядешь! Под расстрел пойдешь! Как вам такая перспектива?!
АЛЯ: Не надо! Кошкин, так нечестно! Он слабей тебя, Кошкин! Пусти его!!
МАРИША (хватает скалку, замахивается): Разойдись!  Или я за себя не ручаюсь! Поняли?!
(Кошкин, расхохотавшись при виде Мариши со скалкой, отпускает Аркадия)
КОШКИН: Да, это уже не романтическая трагедия! Молодец!
МАРИША: Доброй тебе дороги, Аркаша. Успехов в учебе и личной жизни!
АРКАДИЙ: Аллегра Николаевна, раз уж вы в курсе моих предложений…
АЛЯ: Не совсем, но я уточню.
АРКАДИЙ: Буду очень вам признателен.
АЛЯ: Всего доброго!
(Аркадий выходит)
КОШКИН: Ты у нас еще и светская львица!
АЛЯ: Ну, не самка же синантропа, Кошкин!
КОШКИН: Скажи еще, что его предложение…
АЛЯ: Не лишено привлекательности. Ты даешь жизнь своим детям (указывает на рукописи) в обмен на свою фамилию. Всего-то!
КОШКИН: Аля…
АЛЯ: Надо же кому-то ее продолжить!
КОШКИН: Ты не так меня поняла! Когда я говорил, что мужчину нельзя ставить перед фактом, я имел в виду…
АЛЯ: Не меня.
МАРИША: Ребята, вы опять…
АЛЯ: Зря вы взъелись на Аркадия Сергеича! Он вам дело предложил! Такой шанс!
КОШКИН: Да?!
АЛЯ: Да! Помогать ей ты стал бы и так и так, но детство на твои грошики счастливым не назовешь! А так у них все будет…
КОШКИН: Кроме чести.
АЛЯ: Ее мы оставим на совести Донцовых.
КОШКИН: Я о своих чести и совести.
АЛЯ: А  они пострадают оттого, что ты поможешь хорошему человеку?!
КОШКИН: Сергею Петровичу?!
АЛЯ:  Марине! Я не буду тебя ревновать, клянусь!
МАРИША: Будете, Аллегра Николаевна. Свою дочь к моему ребенку. Если он будет – Кошкин!
АЛЯ: Я рожу ему еще одного Кошкина! Сразу же, как только у тебя купят пьесу!
КОШКИН: Вот оно как…
АЛЯ: Материальные ценности еще никто не отменил, а обходиться без них… Не хочу всю жизнь варить борщи с мышами! Доходит?! И когда появляется возможность изменить жизнь…
КОШКИН: Это развод по фазе, Аля. Игры недоброй воли. Как только мы согласимся на их правила…
МАРИША: Нас раздавят.
КОШКИН: Мы сразу же окажемся вне игры.
АЛЯ: Вас раздавят, если вы упретесь рогом! Аркадий просто пугал, когда говорил, что все осталось по-старому! Потому и пугал, что сам боится! За свою карьеру, за папину…
КОШКИН: Лично я не хочу свалиться с лесов. По неосторожности! Попасть под машину! Не хочу, чтоб она попала под машину!
АЛЯ:  Ты с каких пор стал трусом?!
КОШКИН: Не провоцируй, не поддамся.
АЛЯ: Сколько там у Аркадия до поезда? Я сама сейчас…
МАРИША: Не надо, пожалуйста.
АЛЯ: Надо!
КОШКИН: Стой, Аля! Если я для тебя хоть чего-то стою…
АЛЯ: Кошкин, ты дорогого стоишь! И не только для меня! Поэтому я использую  любую лазейку…
КОШКИН: Аллегра!..
АЛЯ: Я не хочу прозябать вот в этом твоем Городе Солнца, Кампанелла! В этом светлом послезавтра – всегда!
МАРИША: Ребенка – не будет.
АЛЯ: Что?!
МАРИША: Я не хочу носить, рожать, растить ребенка Аркадия!
КОШКИН: Но он – и твой тоже…
МАРИША: А если он в него уродится?! Я уже его ненавижу! Я так его любила, а теперь – ненавижу!
КОШКИН: Послушай! Аркадий – неплохой человек! По сути! Расти он в другой семье…
МАРИША: И семью его – ненавижу! Ни копейкой, ни пеленкой, ничем не хочу быть им обязана!
АЛЯ: У тебя шок! Истерика!
МАРИША: Мой ребенок все это слышал. Как им торгуют. Он потом все это осмыслит…
АЛЯ: Что он слышал, что осмыслит, ты что?! Там еще не ребенок даже – зародыш! Рыбка с хвостиком!
КОШКИН: А душа?
АЛЯ: Какая – душа?!
КОШКИН: Которая внутри рыбки. Взрослая.
АЛЯ: А иди ты со своим буддизмом!
МАРИША: Я не верю в душу.
КОШКИН: Ни в Бога, ни в душу?.. Ладно!  Но ты запомни: человек с фамилией Кошкин не станет подлецом и мерзавцем! Потому что с ним буду я!
МАРИША: Да не будет этого человека! Не будет!!
АЛЯ: Кошкин, уйди! Мы вина купить забыли! Иди за ним! Дай нам поговорить о своем, о девичьем. Кошкин!
КОШКИН: Мы купили вино.
АЛЯ: Так иди, пей его! Не мешай!
КОШКИН: О своем, о девичьем – это о Донцовых?
АЛЯ: О вреде абортов, доволен?! У нее детей может потом не быть! Никогда! ( Марише) Хоть это ты понимаешь?!
МАРИША: Миллионы женщин…
АЛЯ: Не надо! Драма каждой бездетной женщины, пусть всего лишь одной на тысячу, это уже не из области статистики, Марина! Это  драма чьей-то жизни! Всей жизни!
КОШКИН: У тебя есть мы!
АЛЯ: Ты еще здесь?!
КОШКИН: Да живу я здесь, живу!
АЛЯ: Поживи на кухне полчасика!
МАРИША: Выброси вишню!
КОШКИН: Зачем?
МАРИША: Выброси! Их вишню!
КОШКИН: Дерево-то в чем провинилось? Оно старалось, растило свои плоды…
АЛЯ: Ну так, отдай их кому-нибудь! Бабушкам у подъезда! Не напрягай!
КОШКИН: Ладно. (Берет пакет с вишней, выходит )
АЛЯ: Мариша… Ты мне позволишь – действовать?
МАРИША: Вы, по-моему, действовать решили… без нас. На свой страх и риск.
АЛЯ: Я устала от безнадежности. Очень устала.
МАРИША: Это нормально – связывать свои надежды с теми… с такими?…
АЛЯ: Это – реальность.
МАРИША: Не с Ерошей надежды связывать, не с собой…
АЛЯ: Я уже связывала. С собой. Сама знаешь, как я живу. А ты будешь жить еще хуже.
МАРИША: Я пойду на аборт. А потом – в аспирантуру. А потом…
АЛЯ: Прямо сейчас начинай себе присматривать другого Аркадия! Для аспирантуры! Но это в том случае, если аборт пройдет без осложнений, и кто-то на тебя поведется.
МАРИША (с вызовом): А иначе – никак?
АЛЯ: Ты уже не девочка-ромашка, чтоб я тебе что-то разъясняла…
(Из кухни доносится стук пишущей машинки)
АЛЯ (грустно): Что и требовалось доказать!
МАРИША: Что?
АЛЯ: Ерофей ваяет новую пьесу. Для моли. Пардон, для светлого послезавтра!.. Пойду я.
МАРИША: К Аркадию?
АЛЯ: К Пал Палычу. Человек он умный, взрослый, со связями, посоветует, как мне быть.
МАРИША: Вам лично, Аллегра Николаевна?
АЛЯ: Мне лично. Если я и дальше буду сидеть, сложа руки, пропадем все. И вы с Кошкиным, и я с моей Люськой.
МАРИША: Вы решили оставить мне Кошкина? Или – меня ему? Я что-то не поняла!..
АЛЯ: Вы друг другу очень подходите.
МАРИША (кричит): Ероша!
АЛЯ: Он не слышит. (Берет сумку)
МАРИША: Аллегра Николаевна!.. Аля!!
АЛЯ: Я еще вернусь. Если все у меня получится.
МАРИША: Что - все?.. Ерофей, иди сюда! Быстро!
АЛЯ: Говорю же, его нет!  Погостил здесь, сколько смог и – сбежал! Он сейчас где-нибудь в Элладе. Беседует с Сократом или бьется при Фермопилах. В лубом случае, ему хорошо! (уходит )
МАРИША (неуверенно): Ерофей!.. Ероша!...Ну, вот… (побродив по комнате, берет гитару, начинает наигрывать «Все пройдет…»
(Входит Кошкин со стаканами и бутылкой вина )
КОШКИН: А где?.. А, понятно! (наливает вина в два стакана, один протягивает Марише) Дар крымской лозы никому еще не вредил… За нас? Или за Аллегру, чтоб жилось ей просторно и богато? Не подумай, я искренне…
МАРИША: За  него. (Прикладывает руку к животу) Это мальчик. Я чувствую.
КОШКИН (касается ее живота стаканом): Твое здоровье, сынок!
МАРИША: Ты что пишешь?
КОШКИН: Сказку. Для Кошкина-младшего. Он хоть и рыбка с хвостиком, но все  понимает. Знает, чертяка, что мы его отбили у пустоты! 
МАРИША: Донцовым на радость?
КОШКИН:  Донцовы – не из нашей Вселенной. У них там материя определяет сознание, а у нас – наоборот! Ты, главное, не держи зла на Аркадия. Нам есть, за что его благодарить!
МАРИША (с иронией, грустно): И Аллегру Николаевну.
 КОШКИН:  Каждый человек – не враг, не друг, а учитель! Это не я сказал!.. Аля – звезда соседней Галактики. Очень красивая!
МАРИША: Она вернется…
КОШКИН: Нет. Но будет светить. Не грея…  К ней пойдем за твоими шмотками, напомни мне, чтоб взял инструменты. Любовь проходит, но антресоль пригождается!
( забирает у нее гитару, поет )
Звезда моя, свой свет яви,
Ты улыбнись мне издалече
Лучами силы человечьей –
Надежды, Веры и Любви.
Я оживу в твоих лучах,
 Приподнимусь над явью серой,
И вновь к барьеру палача
Я призову рапирой веры.
Меня надежда защитит,
Когда  беда толкнет из строя,
Ее подобный солнцу щит
От черных стрел меня прикроет.
И засмеюсь, и запою,
И заврачую песней раны,
За буераки и туманы
 Я понесу любовь свою.
1985-1986гг. Написано фактически заново в январе-феврале 2013г.