Глава 10. Дуэль танкиста с кавалеристом
Бой идёт святой и правый.
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле.
А. Твардовский
В наше время многие умники и умницы задним числом расписывают во всех красках поражение Красной Армии в сорок первом, возлагая ответственность на те или иные исторические персоналии и поясняя миру, как надо было поступать и действовать в той ситуации. Силён задним умом, как видно, не только мужик. На самом деле выдумывать здесь ничего не надо. Если тебе в тёмной подворотне внезапно врезали кулаком, то для ответного удара потребуется, как минимум, прийти в себя, по-русски говоря – очухаться. Только тогда, собрав силёнки, ты можешь нанести ответный удар, а потом уже, мобилизовав силы, драться до победного.
Подобное и произошло в сорок первом. После нокаутирующего удара Страна Советов все первые месяцы войны прилагала усилия для того, чтобы устоять на ногах и не упасть. Очухалась, когда немцы уже дошли до Москвы. Именно здесь Красная Армия нанесла по захватчику первый увесистый удар и показала всему миру, что страна не повалилась, не встала на колени подобно прочим странам "просвещённой" Европы, а способна драться до полной победы.
В самую кульминацию оборонительного сражения под столицей на станции близ города Новый Оскол Второй кавалерийский корпус погрузили в эшелоны и по железной дороге перебросили под Москву. Сюда собрал свои лучшие силы Гитлер, сюда же собирала резервы и наиболее мобильные части Ставка во главе со Сталиным. Здесь решалась судьба Советского Союза: устоит или не устоит?
Разгружались кавалеристы на станции Михнево под Серпуховом. Сосредоточились в Волоколамске, где поступили в распоряжение Сорок девятой армии Западного фронта. Здесь же разгружалась прибывшая с Дальнего Востока Сто двенадцатая танковая дивизия полковника Гетмана. Корпус с танковой дивизией были объединены в оперативную группу под командованием Белова.
В Волоколамске всех бойцов и командиров корпуса подстригли и повели в баню. Всю одежду и обувь, которая за пять месяцев боёв изрядно поизносилась, сожгли. Выдали новое с иголочки обмундирование по зимней форме одежды. Особенно все радовались новеньким полушубкам и шапкам-ушанкам. Слишком холодным показался московский ноябрь после Украины. Единственное, что казаки не сдали, – кубанки. Припрятали до лучших времён. На отдых и доукомплектование дали три дня.
Простому бойцу, слабо знающему географию, в глаза не видевшему карту и не разбиравшемуся в приказах начальства, непрерывные бои и постоянно совершаемые марши могли показаться сплошным отступлением и даже бегством от западной границы до столицы страны. Однако у Михаила имелась крупномасштабная карта Украины, по которой он отслеживал боевой путь своего полка. Немного разбирался он и в общей обстановке. Понял, что с южного направления их корпус перебросили под Москву не от хорошей жизни. Именно здесь назревало генеральное сражение, и условия, в которых надо было вступать в бой, под Москвой были гораздо хуже. В первый же день при разгрузке эшелона они попали под сильную бомбёжку, после которой работы у медиков хватило на всю ночь.
У командиров всех степеней расслабиться и передохнуть во время, отведённое для отдыха, не получилось совсем. Необходимо было встречать, осматривать и ставить в строй прибывшее пополнение. На пополнение корпуса маршевыми эскадронами из Сибири и с Урала прибыло почти четыре тысячи человек. С лошадьми, но без седельного снаряжения. Некоторые из новобранцев в седле вообще не умели держаться. Азиатские низкорослые кони оптимизма тоже не добавляли. Старые опытные казаки ворчали, но делать было нечего – что есть, то есть. Впервые придётся идти в бой с неподготовленными кавалеристами.
В первый день отдыха с утра пораньше Михаил со своей неизменной медицинской сумкой направился в эскадроны осматривать новобранцев. Прибывшее пополнение было легко отличить от старых вояк. В отличие от получивших полушубки кавалеристов, те были одеты в солдатские шинели. Впрочем, мороз их не шокировал. Ноябрь в Подмосковье казался холодным только европейцам да южанам. Для уральцев и сибиряков это был обычный, вполне себе заурядный морозец. Подходя к расположению первого эскадрона, Михаил услышал, как пожилой усатый сержант распекает молодого парня:
- Ты пошто, паря, седло задом наперёд надевашь? В кавалерию попал, а, поди, и верхом-то ездить не умешь?
Молодой оправдывался:
- Дык я в седле и не ездил никода! Мы в ночное лошадей без сёдел гоняли!
"Да… казачки такому пополнению не сильно обрадуются", – усмехнулся Михаил. Сам же, услышав знакомую уральскую речь, приободрился. Уральское произношение, от которого его пытались отучить в школе и в медицинском училище, заставляя разговаривать на "городском" языке, а точнее, на литературном русском, вызвало в душе бурю чувств. От него повеяло домом. Так разговаривали коренные жители в Красной Слободе и в окружавших её деревнях: Мельниковой, Голяковой, Зуевой, Замотаевой, Ермаковой, Мизинке… Он давно приспособился к сленгу донских и ставропольских казаков, без труда понимал язык украинцев, но, услышав с детства родной говор, обрадовался, как ребёнок: воевать отныне будет с земляками!
- Здорово, земляки! – весело поздоровался он. – Откуда будете?
Сержант изучающе, с лёгким прищуром посмотрел на Михаила: дескать, может ты и хороший человек, но неизвестно, что от тебя ждать – и коротко бросил:
- С Урала мы!
- По говору понял, что с Урала, откуда конкретно?
У сержанта допрос незнакомца вызвал подозрение, он ответил уклончиво и сам задал вопрос:
- Из разных мест. Есть пермяки, свердловчане, с оренбургской области… А ты кто, мил человек, будешь?
Михаил улыбнулся и успокоил бдительного сержанта:
- Да не пугайтесь вы: я из Свердловской области. Сержант медицинской службы Алексеев, фельдшер полка, в котором вы будете служить. Пришёл проводить осмотр. Больные или с жалобами на здоровье есть?
После этих слов сержант заговорил с Михаилом совсем иным тоном, как с вышестоящим командиром:
- Сержант Фролов, – представился он. – Есть больной, товарищ сержант медицинской службы. Фёдор-ватяк, третий день хиридат, замучил своим кашлем! Видно, простыл, пока ехали в теплушке, а к врачу идти не хочет, уросит!
- Да не уросит он, – встрял молодой новобранец, – он врачей как огня боится! Толмит одно и то же: иглами, говорит, колоть будут. Мужики над ним изголяются, а он ни в какую…
- Ну, раз на фронт попал, врачей должен перестать бояться. Здесь без нашего брата много не навоюешь. Где он, этот Фёдор?
- Я покажу, товарищ сержант. Меня Кирюхой кличут, фамилия Ермаков. Я с Елани, а вы с какого района будете?
- Со Слободо-Туринского. Учился в Ирбите, в Елани у вас бывал неоднократно.
- Так это ж совсем рядом! Мы с вами земляки! – обрадовался парень. – Вот хорошо-то, а то моих всех в другой полк отправили, а здесь одни пермяки!
- Ладно, Кирилл, показывай, где ваш больной, по дороге поговорим.
Паренёк повернулся к Фролову:
- Разрешите, товарищ сержант?
Сержант Фролов, слушавший их диалог, махнул рукой и строго, чтобы молодой не забывал, кто для него начальник, предупредил:
- Проводи доктора и назад. Будем учить тебя в седле держаться! Через три дня в бой, а ты седло надевать не умешь!..
…Павел Белов сидел в штабе корпуса, который размещался в уцелевшем здании сельской начальной школы, размышлял и обдумывал, как лучше обратиться к командующему армией. Выдалась та самая минутка отдыха, когда можно было после ожесточённых боёв перевести дух, оценить произошедшее и наметить ближайшие действия. Контрнаступление его группы не удалось, но встречный удар немцев они выдержали и оборону с большим трудом стабилизировали.
Наступление с самого начала пошло не по плану. Четырнадцатого ноября группа Белова должна была нанести контрудар в районе Малеево против ударной группы Четвёртой полевой армии немцев, изготовившейся для нанесения решающего удара на Москву. Наступательную операцию спланировали и другие соединения Сорок девятой армии, которая обороняла этот участок фронта. Но группа войск противника, сосредоточившаяся для наступления на Серпухов, начала наступление чуть раньше. В результате произошло несколько встречных столкновений, и наступление против сильного противника сразу же забуксовало. В течение пяти дней кавалерийский корпус и танковая дивизия, на вооружении которой в основном были танки старого образца, вели встречные бои. Продвинуться вперёд не удалось, но дрались не напрасно: наступление на Москву армии фон Клюге сорвали. Им удалось полностью нейтрализовать малую клешню немцев, нацеленную на Кунцево. Кавалеристы с танкистами выстояли, несмотря на то, что в кавалерии треть личного состава были новобранцы, а танкисты-сибиряки вообще участвовали в боях впервые. Потери были большими, но Белова радовало одно: необстрелянное пополнение держалось в боях на удивление стойко. Уральцы и сибиряки не имели боевого опыта, но оказались азартными и сметливыми, действовали в бою энергично и смело, и это по-настоящему изумило Павла. Нет, не напрасно говорят, что они особой породы. Сибирь и Урал – территории с суровым климатом, а это своеобразная плавильная печь. Переселенцы из России смешивались с местными народами, и с годами там выплавился тип людей, которых и стали называть "сибиряками" и "уральцами". Сплав получился что надо! Воюют без году неделю, а головорезам Клюге изрядно накостыляли!
И всё же общая обстановка складывается неблагоприятно. Южная клешня – танковый кулак Гудериана – очень сильна. Тем, кто держит оборону под Венёвом, приходится нелегко. Этот любимчик Гитлера способен на многое. Достаточно вспомнить его операцию по захвату Киева.
Павел погрузился в более ранние воспоминания. Командующего Второй танковой армией Гудериана он знал лично. Встречались в начале тридцатых годов на полигоне под Казанью. В то время отношение к Германии было другое. Возможно, неудачная революция в Германии этому способствовала, и рабоче-крестьянская власть Страны Советов всё ещё сочувствовала немецким рабочим и крестьянам. А может, у троцкистского руководства во главе с Тухачевским были на счёт Германии какие-то свои планы. Так или иначе, а опытные красные командиры и теоретики взялись обучать будущих генералов фашистского режима. Вместе с другими осваивал на полигоне новые советские танки и ветеран Первой мировой Гейнц Гудериан. Встречались они мимолётно, всего несколько раз, но Белову хватило времени, чтобы составить о Гудериане своё представление. Гейнц показался ему излишне надменным, чопорным и лицемерным, человеком с двойным, а то и с тройным дном.
Зачем понадобилось приглашать немцев, даже теперь, по прошествии времени, Павел понять не мог. Может, думали: посмотрят на мощь Красной Армии и воевать против Страны Советов не захотят? А может, и в самом деле высшие армейские чины работали на немцев? Во всяком случае, немецкие офицеры в Советском Союзе не просто учились. Они выявляли сильные и слабые места наших танков и другого вооружения, чтобы затем немецкие конструкторы создали свои, более совершенные образцы.
Изучали они и нашу тактику и стратегию. Среди прочих уловили главную стратегическую идею советских полководцев: заменить ударные конные армии прорыва стальным кулаком – танковыми армиями. Идея хорошая, но её практическое применение в Красной Армии шло ни шатко ни валко. Этому была масса причин. Сначала открыто вредили троцкисты, потом не меньший урон нанесли армии репрессии. Руководители НКВД получили огромные полномочия, но слабо знали истинное положение дел в армии и "за связи с троцкистами" сгребли как под гребёнку многих военных теоретиков и генералов, в том числе – невиновных. Помешал и опыт использования танков в Испании, где танки успешно применялись лишь в качестве поддержки пехоты. Да что сейчас руками махать, опоздали! Пока воевали с врагами внутри страны, немцы создали танковые армии прорыва и неоднократно опробовали их в Европе.
От воспоминаний и размышлений Павла оторвал связист:
- Товарищ генерал, командарм на проводе!
"Сам позвонил, не надо придумывать повод", – Белов направился к телефону:
- Слушаю, товарищ командующий!
- Как обстановка, Белов?
- Пока всё спокойно, товарищ командующий. Немцы перешли к обороне, подтягивают резервы, – и, не давая командарму времени на раздумья, перешёл к главному. – Самое время сейчас отойти за Нарву, под её прикрытием организовать оборону и привести в порядок части и соединения корпуса и танковой дивизии. Потери у меня большие!..
- Не бери сразу быка за рога, Белов. На южном крыле критическая ситуация. Гудериан охватил с двух сторон Венёвскую группировку и за сутки её разгромил… Путь на Рязань открыт. Немецкие танки прут на Каширу, если сходу захватят существующие мосты через Оку, то им останется до окраины столицы сотня километров! Войск прикрытия там нет! Так что вместо отдыха готовься к маршу. Жди!.. Тебе позвонят из штаба фронта!
Павел Белов никогда не злоупотреблял матом, но сейчас грубо выругался. Свершилось то, чего он подспудно ожидал. Гудериан прорвал оборону. И теперь сильно потрёпанный в боях кавалерийский корпус вместо отдыха должен выступить в роли спасительной соломинки, чтобы "заткнуть дыру" на Каширу. Задача практически невыполнимая, если учесть, что у немцев на этом направлении собрано свыше шестисот танков.
Слова командарма полностью подтвердились. Вечером двадцать четвёртого ноября Белов получил приказ, который отдал ему по телефону лично Жуков. С Жуковым он был знаком давно, знал его крутой нрав и понимал: никаких поблажек от него ожидать не стоит. Так и случилось. Все доводы Белова командующий фронтом оставил без внимания. В ответ на жалобы и просьбы громко кричал в трубку, еле сдерживая раздражение:
- Всё правильно, Паша, да… конечно, понимаю: невыполнимо…, большое расстояние…, лошади не перекованы по-зимнему…, гололедица! Понимаю я всё, пойми и ты, чёрт возьми: танки Второй армии рвутся к дыре на Москву, а закрыть её кроме тебя некому! Пусть твои орлы берут любой транспорт, и все – на Каширу! Нужно обязательно опередить немцев, обязательно! Посылаем в поддержку остатки танковой дивизии Гетмана. Сам двигай в Мордвес к командарму пятидесятой Балдину, уточни обстановку и план взаимодействия. Наделяем тебя особыми правами, бери под себя всех, кого сочтёшь нужным. Ты персонально отвечаешь перед Верховным за удержание Каширы. Понял? Задержи Гудериана на три дня, Павел! Задержи! Сделай! Желаю!.. Давай!.. До связи!
Не выполнить такой приказ означало подписать себе приговор. Белов вызвал начальника штаба, заместителей и начал действовать. Второй кавалерийский корпус совершил марш протяжённостью сто пятьдесят километров на неподкованных лошадях по обледенелой дороге за сутки с небольшим. Двадцать шестого ноября передовые части корпуса частично сосредоточились за Окой, в деревне Суково, и в Кашире. Три полка Девятой кавалерийской дивизии всё ещё были на марше. К этому же времени подошёл и сводный танковый батальон. Это было всё, что смогла наскрести танковая дивизия Гетмана, потерявшая в сражении под Серпуховом большую часть танков.
Кашира была объята огнём: немецкая авиация бомбила её непрерывно. Войска Второй танковой армии немцев перед решающим броском отдыхали вместе со своим хитрым, расчётливым и хладнокровным командующим. Они ждали от противника слабо организованной обороны, намереваясь на следующий день совершить бросок до Оки, с ходу форсировать её, а там уже идти до окраин Москвы, не встречая сопротивления.
Во время совершения марша Белов мучительно размышлял, пытаясь найти оптимальное решение для выполнения задачи: "У меня два противоположных варианта: занять глухую оборону либо контратаковать. На первый взгляд оборона предпочтительней. Корпус понёс большие потери, усиление танками слабое. Но даже в обороне сил для того, чтобы непосредственно биться с ударными танковыми частями немцев, не хватит. К тому же у меня нет под рукой частей для создания второй линии обороны. Так что если противник прорвёт первую и единственную линию, то путь на Москву ему будет открыт. Но задачу выполнить надо! Как? Наступление пунктуальный Гудериан не начнёт, пока утром не прощупает нашу оборону. Этим и надо воспользоваться. Нужно сделать всё, чтобы он это наступление и не начал!".
В результате раздумий Павел склонился к принятию абсолютно парадоксального и нелогичного с точки зрения военного искусства решения: с раннего утра атаковать противника кавалерией и остатками приданных частей и подразделений по всей протяжённости растянувшихся коммуникаций Второй танковой армии Гудериана. Вечером в деревне Суково за Окой Белов провёл судьбоносное совещание с командным составом корпуса. Подчинённые командиры сидели перед ним уставшие, измотанные тяжёлыми боями и внезапным маршем в тяжелейших условиях. Белов верил в них, как в самого себя. Не раз проверенные в боях, они способны выполнить любую задачу. Им бы отдохнуть чуток да покончить с неопределённостью и сомнениями, которые их мучили. Они ждали от своего командира конкретного решения. Павел же хотел, чтобы они поняли, хорошо прочувствовали и полностью приняли его решение, в какой-то степени авантюрное, но в данной обстановке единственно верное...
Перед тем, как озвучить решение, Белов предложил выслушать начальника разведки и начальника штаба корпуса. Те уже подробно доложили ему обстановку, он знал всё, что они скажут, но хотел, чтобы командиры соединений и частей услышали сведения из первых уст.
Начальник разведки корпуса подполковник Нефёдов свою должность занимал не зря. За сутки с небольшим он сумел собрать разведданные, для сбора которых пехотному командиру понадобилась бы неделя:
- Товарищ генерал, высланные в тыл противника группы конной разведки докладывают, что передовые части немцев сильно оторвались от тылов и второго эшелона. Группа Гудериана растянулась от Тулы до Каширы. Многие немецкие части связаны боями с отступающими частями и подразделениями Красной Армии. Сплошной обороны в тылу немцев нет: из-за холода ночью они сидят в населённых пунктах. Думаю, что самое время пройтись по тылам немцев и нарушить снабжение их ударных частей!..
Белов задал Нефёдову только один уточняющий вопрос:
- Оборону передовых частей прощупали?
- Так точно! Ударные части немцев отдыхают в населённых пунктах. Сплошной обороны перед фронтом нет! Она имитируется отдельными подразделениями охранения. Враг уверен, что перед ним никаких наших частей нет. Мы можем застать его врасплох. Момент для того, чтобы контратаковать, очень удобный…
У начальника штаба полковника Ильинского было иное мнение. Он отстаивал жёсткую оборону:
- Три кавалерийских полка Девятой кавалерийской дивизии задержались при передаче участка обороны и всё ещё находятся на марше. В лучшем случае подойдут утром, когда немцы уже начнут атаку. Приданных частей маловато: танковый батальон и три дивизиона "Катюш". Верховный Главнокомандующий лично выделил для корпуса две тысячи автоматов, дивизион пушек ЗИС, которые хорошо бьют немецкие танки. Но для наступления этих сил мало. Считаю, что надо перейти к жёсткой обороне по берегу Оки. Уверен, прикрывшись рекой, мы сможем выполнить задачу и задержать немцев на три дня…
Поддержал начальника штаба и полковник Кручинин, командовавший сводным танковым батальоном:
- Я, товарищ генерал, тоже считаю, что от моих танков больше пользы будет в обороне. В контрнаступлении немцы, имеющие явное превосходство, сожгут мои танки в первом же встречном бою.
Дав высказать подчинённым своё мнение, Белов не стал затягивать совещание и изложил свою задумку:
- Нам поставлена задача задержать войска Гудериана на три дня, пока не прибудут и не развернутся за Окой и перед Рязанью свежие дивизии резерва. Но только обороной мы не сможем остановить немцев. Поэтому мы не будем пассивно обороняться, а нанесём Гудериану контрудар!
Полковой комиссар Щелаковский, в голосе которого слышались явная обеспокоенность и тревога, неуверенно возразил:
- А не погубим ли мы корпус, товарищ генерал? У Гудериана ещё много танков. Может, всё же лучше уцепиться в обороне?
Белов предвидел сомнения, которые сам уже преодолел. Ответил твёрдо:
- В нашем положении гораздо лучше ударить полусонного расслабившегося зверя под дых, чем сидеть и ждать, пока он выспится и сам нанесёт нам смертельный удар. Если пойдём на главные силы в лоб, то, несомненно, понесём большие потери и будем биты. Мы будем действовать иначе. Мы должны воспользоваться сложившейся обстановкой, прорвать линию обороны его подразделений прикрытия и, не ввязываясь в затяжные бои с главными силами, ударить по тылам армии. И пусть они нас по гололёду догоняют! Этим мы дезорганизуем всю группировку немцев, посеем панику, отрежем их ударные части от второго эшелона и тылов, а без снабжения немцы не воюют. Они панически бояться окружения и без горючего, боеприпасов и продовольствия последний бросок на Москву не начнут! Кроме того, установившиеся холода нам тоже на руку. Техника плохо заводится, и, чтобы мороз сыграл в нашу пользу, утром мы должны опередить противника и начать наступление раньше, чем они её заведут и подготовятся к бою. Внезапность и мороз нам помогут! Мороз сегодня воюет не на стороне моторов, а на стороне конницы!
Энергичная речь командира воодушевила офицеров. В их глазах загорелся азартный огонёк. Пройтись по тылам рейдом – это не в обороне в лютый холод сидеть! Согласились с решением командира и начальник штаба с комиссаром. Командир, авторитет которого в корпусе был непререкаем, сумел переубедить их. Ильинский лишь задал уточняющий вопрос:
- Как быть с частями, которые ещё не подошли и находятся на марше?
У Белова готов был ответ и на этот вопрос:
- Их перенацелить. Они прямо с марша должны развернуться на юг и ударить по тылам армии Гудериана. В затяжные бои не ввязываться, главная задача: перерезать и нарушить коммуникации врага, уничтожать горючее и боеприпасы, создать у него иллюзию полного окружения и сеять побольше паники!.. Сейчас уточним детали, после чего штабу подготовить приказы дивизиям и частям, а я пока доложу своё решение командующему фронтом.
Жуков с планом операции согласился, но ещё раз напомнил об особой ответственности Белова перед Ставкой и страной.
Утро двадцать седьмого ноября выдалось морозное. Температура била рекорды, к тому же дул холодный пронизывающий ветер. Ещё затемно кавалеристам был объявлен приказ Верховного Главнокомандующего: "За проявленную отвагу в боях с немецкими захватчиками, за стойкость и героизм личного состава Второй кавалерийский корпус преобразован в Первый гвардейский кавалерийский корпус". В решающий бой конники пошли в звании гвардейцев.
Стальной кулак "быстроногого Гейнца", ударив по Венёву и не встречая серьёзного сопротивления пролетевший почти до Оки, расслабился. Мирно отдыхавших немцев, рассчитывающих следующую ночь уже спать в предместьях Москвы, разбудили залпы артиллерии и трёх дивизионов "Катюш". Артподготовка ещё не стихла, а конные и пешие гвардейцы, поддержанные танками, ринулись в атаку по всему фронту. Внезапный артиллерийский удар, а особенно жуткий гул и вид реактивных снарядов, к которым закалённые в боях гитлеровцы никак не могли привыкнуть, посеял у противника панику. Передовые части побросали не заведённую на морозе технику и начали отступать. Немецкому командованию посыпались донесения, что части атакованы внезапно появившимися сибирскими дивизиями, которые явно просмотрела немецкая разведка и которым нет числа.
Белов, уже хорошо изучивший немцев, передышки противнику и времени на сбор разведывательных данных о "новых сибирских дивизиях" не давал. Кавалерийские полки обходили немецкие гарнизоны по складкам местности и наносили удары по противнику с тыла, этим только усиливая панику и бегство немцев. Особенно удручающе действовал на немцев огонь артиллерийских батарей на конной тяге, который те внезапно открывали с тыла. Это уже походило на прорыв крупной воинской части русских. Попытки контратаковать в условиях мороза и гололедицы у немцев совсем не получались. За кавалерией они попросту не успевали…
В первый же день враг был отброшен на пять – десять километров. Передовые ударные части немцев вынуждены были перейти к обороне, о наступлении на Москву в такой обстановке не могло быть и речи. Успешно развернул Белов и те кавалерийские полки, которые не успели к сроку подойти к Кашире. Прямо с марша они ударили по глубоким тылам Второй танковой армии, (каждый полк по своему направлению) парализуя снабжение и материальное обеспечение боевых частей и ещё больше усиливая у противника панику.
Между тем со стороны Рязани начали подходить свежие части резервной армии, которые с ходу вступали в бой с передовыми частями армии Гудериана. И предположения Белова начали сбываться. Деятельность его конницы в тылу Второй танковой армии привела к тому, что немцы, побросав технику и вооружение, начали в панике отступать. Несмотря на строжайший приказ Гудериана, гитлеровцы бросали танки, оставшиеся без горючего и боеприпасов, технику, артиллерию, снаряжение и имущество. В частях немцев царила растерянность, подразделения выходили из подчинения. Все дороги были усеяны трупами убитых и замёрзших немецких солдат и офицеров.
Полк, в котором воевал Михаил, ещё с вечера был остановлен на марше в небольшом лесу. До утра командир дал бойцам отдохнуть. Кавалеристы, выдержавшие тяжелейшие бои под Серпуховом, надеялись, что их отводят в тыл для отдыха и пополнения сильно поредевших подразделений. Вместо этого утром им зачитали два приказа. Согласно первому их Семьдесят второй кавалерийский полк получил звание гвардейского и был переименован в Четвёртый гвардейский кавалерийский полк Второй гвардейской кавалерийской дивизии. Другой приказ гласил, что полк разворачивается на юг для совершения рейда по тылам Второй танковой армии противника.
"Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!" – невесело вздыхали бойцы. Вместо отдыха и пополнения – снова марш, полная неизвестность, стычки и бои в тылу врага… Но настроение поднял политрук, который вслед за командиром напутствовал кавалеристов:
- Когда-то в этих местах русская конница громила обозы Наполеона! А чем мы хуже наших предков?! У нас есть перед врагом преимущество в манёвре! И русский Морозко сегодня на нашей стороне!
…Михаил ехал в своей повозке, которую нещадно трясло по застывшей земле, лишь слегка припорошённой снегом, и не мог дождаться привала. Левое заднее колесо держалось на честном слове, буквально на волоске от поломки, а Семён всё гнал Звёздочку и Ласточку, чтобы, не дай бог, не отстать от тачанок, в колонне которых они совершали марш. Уже третью деревню проскочил полк без боя, всё глубже вдаваясь в территорию, захваченную немцами. Довольно долго они шли по дороге, петлявшей по лесу, наконец выскочили из лесного массива, и сразу же впереди затрещали выстрелы. Эскадроны завязали бой возле деревни, в которой, по данным разведки, остановились бензовозы с горючим. Михаил хлопнул Семёна по плечу:
- Стой! Давай посмотрим колесо, иначе останемся без повозки!
Свернули в сторону и остановились прямо у опушки леса. Тачанки улетели к деревне. Следом загрохотали тыловые повозки. Возле них остановился сержант Окунев:
- Что у вас случилось?
Михаил кивнул на колесо:
- Помогай! Колесо совсем развалилось. Попробуй остановить тыловиков, у них есть запас, только выпросить непросто!
Окунев моментально понял задачу и побежал к дороге. Немного погодя вернулся с колесом:
- Не хотел старшина отдавать, но я ему пригрозил, что если ранят, прямо в поле его в тылу у немцев оставлю!
- Зачем же такие страсти?
- Да чтоб медиков уважал. Скупой он у них, как Кощей Бессмертный! Снега зимой не выпросишь…
Пока меняли колесо, колонна тыловиков ушла к деревне. Окунев взялся им помогать: втроём справились быстро. Выстрелы со стороны деревни начали стихать. Только собрались ехать, как вдруг Семён, уже забравшийся на облучок, негромко крикнул:
- Немцы!
- Где?! – закрутил головой Окунев.
- Вон через поле бегут к лесу! Прямо на нас выйдут!
- Придётся воевать, – будничным тоном сказал Михаил, достал трофейный пулемёт и скомандовал ездовому, – Сеня, отведи лошадок в лес, чтоб не зацепило, а мы с сержантом "гансиков" встретим!
Семён увёл лошадей, а Михаил с сержантом залегли на опушке. Немцы числом до трёх десятков человек и впрямь бежали на них. Видимо, стремились не просто к лесу, а намеревались выйти к дороге, которая вела через лес. Когда они приблизились, Михаил дал по ним длинную очередь. Рядом бухал из карабина Окунев. Немцы залегли и начали палить в ответ. Над головой засвистели пули. Михаил перестал стрелять и вжался в землю. Завоеватели воспользовались паузой, вскочили и снова побежали к лесу, но уже не на них, а вправо. Несколько тёмных фигур остались неподвижно лежать на снегу. "Попал, значит!" – обрадовался Михаил. Он дал вдогонку по бегущим три короткие очереди и свалил ещё несколько человек. Остальные скрылись в лесу. Только тут заметил, что Окунев не стреляет, сержант был ранен в плечо. Ранение не очень тяжёлое, но требовалась срочная перевязка. Пока раненого перевязывали, со стороны деревни подскочил Григорий Люшня, с ним – несколько человек из его эскадрона:
- Мишка, мы тебя потеряли! Что у вас тут за стрельба была?
Михаил показал на лежащие на снегу фигурки:
- Вон, Гриша, пока мы колесо меняли, завоеватели к нам пожаловали. Так от вас удирали, что прямо на пулемёт попёрли… Эти остались, а десятка два в лес ушли.
Григорий махнул рукой:
- А… преследовать сейчас их нет смысла: стемнеет скоро. Но далеко они по такому морозу не уйдут. Утром найдём.
Немцы дрались в деревне остервенело. В плен сдались только раненые. Когда деревню освободили, стало понятно: "воевать до победного" их заставил страх. В центре деревни стояли три виселицы. Немцы повесили старика и двух пацанов. Надпись на груди старика гласила: "За нарушение германского порядка".
Работы у Михаила в этот вечер было много. Два человека были убиты и одиннадцать ранены. К счастью, ранения были пулевыми и не очень тяжёлыми. В эту ночь бойцы впервые за последние дни спали в тёплых домах. Михаилу под медпункт был выделен отдельный дом.
Утром ребята из четвёртого эскадрона привезли в медпункт двух окоченевших от холода немцев – унтер-офицера и рядового. Старший группы сержант Усольцев пояснил:
- Нашли мы твоих беглецов в лесу, Алексеев! Замёрзли ночью все, кроме двоих. Зрелище жуткое!.. Кто где сел, на том месте и окочурился. Не пощадил их наш Морозко: мундирчики-то на них летние… Командир полка приказал привести фрицев в чувство. Он сейчас подъедет и лично их допросит.
Пришлось Михаилу заниматься завоевателями. Обмороженные, еле живые, с потухшими глазами, доведённые до состояния полной обречённости, когда человек уже примирился с неизбежностью смерти, они представляли не жуткое, а жалкое зрелище. Сердце Михаила было ожесточено к врагам. Он осматривал накануне снятых с виселицы старика и мальчишек. Сам расстрелял из пулемёта около десятка фашистов, но при виде этих обмороженных вояк, его сердце кольнула жалость. В глазах этих солдат не было никакого намёка на людей "высшей расы", только животный страх. Он дал немцам глотнуть спирта, растёр обмороженные участки тела, и "гансики" немного ожили.
Прибыл командир полка, недавно получивший звание полковника, с особистом и политруком. Михаил с новенькой медалью на груди, которую ему вручили ещё во время боёв под Харьковом, принялся было рапортовать, но Баумштейн остановил его:
- Мы, Алексеев, к твоим подопечным. Надо допросить их. Они в состоянии разговаривать?
- Так точно, товарищ полковник, немного отогрелись вояки, губами шевелить могут, а вот насчёт мозгов не уверен…
- Ничего, сейчас мы им и мозги расшевелим!..
Баумштейн, не пользуясь услугами переводчика, начал допрос унтер- офицера. Сам спрашивал и переводил, особист лишь что-то помечал в своём блокноте и изредка тоже подбрасывал вопросы. После того, как было выяснено всё, что касалось принадлежности и задания, которое выполняло подразделение, политрук спросил о том, что в деревне произошло накануне. Баумштейн задал вопрос и перевёл ответ немца:
- Говорит, что их рота подвоза горючего должна была везти топливо для танков, но задержалась и под вечер была атакована русскими сибиряками. Сибиряки перебили всех, и только ему с группой в тридцать человек удалось бежать. Возле леса русские обстреляли их из пулемётов. (Михаил при этих словах усмехнулся). До леса добежали двадцать два человека. Но к своим выйти они не сумели. Ночью заблудились в лесу, и к утру все, кроме них, замёрзли. Их подобрал конный разъезд.
Политрук, внимательно слушавший перевод, недоумённо спросил:
- Почему он считает нас сибиряками?
Баумштейн задал вопрос и, выслушав ответ, улыбаясь пояснил:
- Они всех, кто одет в полушубки, считают сибиряками. Говорит, что они прибыли с Урала и из Сибири, воюют не по правилам и в своих шубах совсем не боятся морозов.
Ответ унтер-офицера и рассмешил, и удивил. Особенно особиста.
- Не по правилам, говорит, воюем? Пусть пояснит, что там за правила такие…
Командир полка вновь поговорил с унтером, и уже без усмешки начал пересказывать его ответ:
- Говорит, что ночью воюют и в мороз, а в это время надо отдыхать. И жестокие сибиряки очень. В нарушении конвенции пленным не оказывают помощь и расстреливают их. У сибиряков основная поговорка: "Смерть за смерть и кровь за кровь!"
Политрук снова не удержался от вопроса:
- Заслужили, значит! Спросите у него, товарищ полковник, за что старика и пацанов повесили?
Ответ немца был стандартным:
- Говорит, что их повесили за военное преступление против армии Германии: старик убил немецкого солдата, а ребятишки прокололи на бензовозах шины…
Ответ пленного на последний вопрос дополнил зашедший в дом старик с роскошной седой бородой, которая не могла скрыть изуродованную ещё в годы Гражданской войны правую половину лица. До прихода немцев он исполнял обязанности председателя сельского совета:
- Иван вилами заколол солдата за то, что тот его дочь изнасиловал, а мальчишки решили отомстить за мать...
Михаил слушал ответы немца и тихо закипал гневом. Столько повидал за последние месяцы зверств со стороны фашистов, а эти душегубы ещё хотят, чтобы с ними воевали "по правилам"! Не сдержался и в нарушение субординации встрял в разговор:
- Товарищ полковник, а вы спросите его, за что они наши машины с красными крестами обстреливают, санчасти и госпитали бомбят? Это ведь тоже конвенцией запрещено!..
Командир полка удивлённо посмотрел на фельдшера. Он знал Алексеева как человека спокойного и уравновешенного, но его просьбу выполнил. Ответ немца озадачил всех:
- Фюрер говорит, что раненый солдат противника опасен вдвойне, поэтому раненых жалеть нельзя!
Политрук, бывший преподаватель истории, прокомментировал ответ "фрица":
- Вот она – логика фашистов! То, что нельзя другим, им можно! Гитлер отпущение грехов дал!.. Уже не первую сотню лет европейцы пользуются этой циничной и лицемерной логикой по отношению к России…
На этом допрос был закончен, прибыла высланная рано утром разведка. Командир полка отдал распоряжение:
- Всё! Времени на "душещипательные" беседы с этими вояками больше нет! Через час выступаем.
В назначенное время полк пошёл дальше. По данным разведки совсем неподалёку в сторону переднего края выдвигалась колонна немецких машин с продовольствием и снарядами. Михаил с Семёном снова тряслись в своей повозке. На окраине деревни, поднимая в морозное небо клубы едкого чёрного дыма, горели те самые немецкие бензовозы, которым накануне героические пацаны прокололи шины…
Ещё до начала общего контрнаступления под Москвой, в период с двадцать седьмого ноября по седьмое декабря, группировка Белова совместно со свежими дивизиями резерва не только задержала наступление Второй танковой армии немцев, но и нанесла ей жестокое поражение. Немцы были отброшены обратно к Венёву, где они совсем недавно за одни сутки прорвали оборону русских.
У Гудериана после этого поражения случился сердечный приступ. Шутка ли, какой-то кавалерист из вчерашнего дня разгромил его прославленную танковую армию, которая в результате вышла из повиновения, побросала танки и позорно бежала. Ему нечего было докладывать Гитлеру, кроме того, что "русские воюют не по правилам". Гитлер пришёл в ярость, снял оставшегося по вине русской кавалерии "без ног" "быстроногого Гейнца" и отправил его в резерв, иначе говоря, в почётную ссылку. Это была вторая и последняя встреча Белова с Гудерианом. Кавалерист выиграл дуэль с танкистом.
Следом за Гудерианом, после того как стало ясно, что план общего наступления на Москву окончательно провалился, Гитлер сместил ещё три десятка генералов. Вне сомнения, не привыкшим к морозам европейцам пришлось в эту осень и зиму изрядно помёрзнуть. Но победа под Москвой была одержана не за счёт этого. Немецкий воин, главным достоинством которого считалась стойкость, встретил превосходящего его в стойкости и силе духа противника. Солдаты и офицеры Красной Армии сумели в этом сражении одолеть немцев, не обладая общим техническим и численным превосходством.
Наступление фашистской армады выдохлось. Под Москвой немцы впервые массово начали осознавать: затеяв войну на уничтожение "неполноценных" народов, они подписали себе смертный приговор. Война к исходу сорок первого года должна была победоносно завершиться. Вместо этого воины фюрера сами из охотников превратились в дичь, которую противник бил без всякой жалости и человеколюбия. Под Москвой фашисты получили только первую раздачу. Вместе с немцами медленно но уверенно начали переосмысливать войну и их европейские вассалы. Как говорится: с этого момента процесс пошёл… Пришедшие на Бородинское поле наёмники французского легиона, спешившие в Россию, чтобы поквитаться за тысяча восемьсот двенадцатый год, добились только того, что их похоронили в ту же самую землю, в которой лежали их легкомысленные предки.
А Четвёртый Краснознамённый гвардейский кавалерийский полк, совершая рейд, продолжал выкуривать немцев из сёл и деревень. Во время одного из боёв фельдшер полка Алексеев вновь отличился, взяв в руки пулемёт. Но на этот раз вместо похвалы получил от начмеда дивизии выволочку:
- То, что ты проявил геройство и участвовал в отражении атаки, похвально. Представим тебя к награде. Но то, что потом увлёкся – это плохо. Пока ты лихо сражался с немцами, раненые истекали кровью… В армии, а на войне особенно, каждый должен заниматься своим делом. Твоя задача: спасать своих бойцов! Вовремя оказанная помощь является решающей для спасения жизни человека!
В общем контрнаступлении и последующем рейде Первого гвардейского кавалерийского корпуса по тылам врага Михаилу участвовать не довелось. Освободив Венёв и разгромив ударную группировку Гудериана, части корпуса наткнулись на организованную оборону. Противник бросил все силы, чтобы остановить кавалеристов. Особенно свирепствовала авиация. Вторая гвардейская кавалерийская дивизия вынужденно перешла к обороне. В этот самый момент и случился авианалёт, показавшийся кавалеристам настоящим адом. На освобождённое село, в котором расположился штаб полка с подразделениями обеспечения, налетело около двух десятков бомбардировщиков. После налёта в селе осталось только три целых дома. Михаил этого ада не видел. Первая же бомба завалила его и двух раненых бойцов в доме, где был оборудован медицинский пункт.
Не слышал он и того, как командир полка всем оставшимся в живых отдавал строжайшее распоряжение:
- Разобрать завалы! Найти всех: и мёртвых, и живых!.. Пропавших без вести быть не должно!..
Михаила и солдата, которого он перевязывал, отшвырнуло в угол деревянного строения, и они чудом не были раздавлены рухнувшим потолком. Боец был без сознания и тихо стонал. Михаил, несмотря на контузию и осколочное ранение в грудь, был в сознании, но выбраться из завала самостоятельно не мог. Ноги были зажаты словно в тисках. Сколько прошло времени, пока товарищи до них добрались, он не помнил. Время, проведённое под завалом, показалось ему вечностью. Помнил только, как в момент, когда до него добрались и стали освобождать ему ноги, он потерял сознание.
Очнувшись, увидел живого и невредимого Семёна. Ездовой тоскливо смотрел на него, по лицу казака текли слёзы:
- Миша, как я рад, что ты живой!.. Я уж думал, что накрыло всех сразу…
Михаил впервые видел, чтобы Семён плакал, будто ребёнок, и слабым голосом попытался ездового успокоить:
- Так чего ж ты ревёшь, будто дитё малое? Жив – значит, повоюем ещё!
В ответ плечи ездового содрогнулись, он громко, по-бабьи, зарыдал и с тоской воскликнул:
- Мы-то повоюем!.. А вот Звёздочку и Ласточку наповал! Прямым попаданием бомбы… Гады фашистские, ненавижу!..
Михаила увезли в корпусной медицинский эскадрон. Там ему удалили осколки из грудной клетки, обработали придавленные ноги и отправили на лечение в московский госпиталь. Вместе с Михаилом был госпитализирован с тяжёлым ранением его земляк из Елани Кирюха Ермаков.