Алтай 71. Походный дневник. День четвертый

Гузэль Ханисламова
10 августа

     День четвертый – это уж мой. Он долго ждал своего часа. И наконец, день настал. Не знаю, как кому, а мне для творчества нужна уединённая башня из слоновой кости. Поскольку до сих пор никто не мог мне ее представить, хотя бы на прокат за умеренную мзду, то я и не творил. В настоящий момент передо мной не стоит ни одной самой завалящей слоновой башни. И уединение тоже весьма относительное. Поэтому прошу не судить строго за то, что, принужденный обстоятельствами, я рискнул покатать шарик по бумаге.
 
     Итак! Пасека в долине Кырсыгала. Полуднёвка. Большая зеленая поляна, поросшая травой и кустарником. Журчит небольшой ручек. Горы амфитеатром окружают нашу стоянку. Как драгоценные камни на бархате футляра, в просвете облаков проглядывает ярко голубое небо.
    
     Наверное, в такой обстановке даже в самой грубой, зачерствевшей, как наши сухари, душе рождаются самые светлые иллюзий и мысли, пускают ростки семена разумного, доброго, вечного, полученные еще с молоком матери. Впрочем, зачем же гадать? Вот же они – романтики, поэты, бродяги, уехавшие за тридевять земель от домашнего очага, от комфорта, и различных благ цивилизации, сидят у костра и о чем-то увлеченно разговаривают.
    
    Сейчас мы послушаем, о чем они беседуют.
- Сахару надо бы по четыре кусочка…
- Никаких поблажек, жесткий режим экономии. Три!
- Сахару лучше по пять!
- Никаких поблажек. Жесточайший режим экономии. Ладно. Четыре.
- Семь кусков!
- А экономия? Пять!
-Тушенки – две на ведро.
- Одна!
- Три!
- Две!
    
     Слышен глухой удар чего-то твердого по чему-то тоже твердому…  Но, ничего страшного.  Просто в избушке что-то упало с нар. М – да…  Пардон!
    
     Раньше я думал, что днёвки прекрасная вещь: никуда не бредешь, спотыкаясь, и нигде ничего не давит на плечи, портя фигуру и пробуждая темные инстинкты, не ест глаза пот. Можно поваляться на травке, подурачиться, поиграть во что-нибудь, наестся до отвала. Правда, дежурные в такой день плохо исполняют свои обязанности, затягивают с обедом, и вообще, безобразно себя ведут. А в остальном дневка – это великолепно!
   
     Святая наивность! Я был молод и беспечен, и не знал, что такое днёвка глазами дежурного. Днёвка – это наказание, кара, ниспосланная человеку за его грехи в учении. Встаёшь раньше всех, когда снятся самые приятные розовые сны, когда готовы осуществиться самые заветные хрустальные мечты, и товарищи по палатке так вызывающе сладко посапывают. Встаёшь, проклиная судьбу за такое испытание, и идешь варить завтрак. Только через час встают все, и то поднимает их только вкусный запах и урчание в животе. Поев, они разбредаются кто куда, развлекаются, веселятся. А ты – моешь посуду. Только собираешься отдохнуть, как они снова требуют насыщения своих грубых желудков. Приходится снова варить.
    
     Они снова валяются на солнце, они смеются идиотски над чем-то, они плоско шутят. Никогда не видел более ленивых и беспечных людей. А мне ещё и день описывать. Но, ничто не вечно (к счастью). У Соломона было кольцо с надписью «всё проходит». Окончилась и полуднёвка. Все сразу стали, почему-то, удивительно милыми людьми. Шутки стали остроумнее, смех веселее, жизнь прекраснее. Мы двинулись дальше. Но зачем много ходить в такой прекрасный день?   
      
     Пройдя около четырех км мы снова остановились на ночевку и поставили памятник этому великолепному дню (авторы – малоизвестные в широких краях скульпторы Гуля и Маркиз).
   
     Вы и сейчас (и пару лет спустя) можете в любой момент его увидеть – поезжайте на Алтай. Посмотрите на симпатичного, бодренького старичка с добрым, мудрым лицом, изборожденным ранними морщинами. Загляните в его глаза – это бездна. Это глаза человека, много повидавшего и много пережившего не своем веку. Он покажет вам свой, повидавший немало дорог, сапог. Опустите взгляд ему на грудь, вы увидите надпись, полную глубокого еще не до конца разгаданного смысла: ЛЕТАЙТЕ САМОЛЕТАМИ!

      Летописец дня – Князь Толик (ваш покорный слуга)

Продолжение следует   http://proza.ru/2024/01/22/1365