Жениться - не воды напиться

       ЖЕНИТЬСЯ - НЕ ВОДЫ НАПИТЬСЯ. А ВЫЙТИ ЗАМУЖ - НЕ ДОЖДИК ПЕРЕЖДАТЬ.
 
                ГЛАВА 1.

          Началась эта история, видимо с того момента, когда Ольга, молоденькая, симпатичная девчушка, вбежав в вагончик, где доярки перед началом дойки переодеваются, и с порога, вместо приветствия, громко запела:

         - Отчего у нас в деревне у девчат переполох? Кто сегодня спозаранку, меня так встревожить мог?

       - Ты, чего, скаженная, ни свет, ни заря, распелась с утра? Знамо дело, коров доить надо спозаранку, вот ты вроде, потому и встревожилась. Хотя по тебе этого и не скажешь.

     - Ах, ничего ты, тётечка Дунечка, не смыслишь в молодой, девчачьей жизни. Потому как старой стала уже. Позабыла поди, уж напрочь совсем, все страдания девичьи. Одни коровы только и остались у тебя на уме.

     - Тьфу, на тебя! Баламошка, ну, веть как пить дать, баламошка. Вот глянешь на тебя со стороны, вроде девка, как девка. Куды с добром. А как заговоришь… И когда только за ум возьмёшься.

    - Скоро, тётя Дуня. Совсем скоро. Вот замуж выйду и успокоюсь. А выйду я непременно за морячка, причем флота Тихоокеанского. Вот так то, бабоньки.

    - Да где ж ты его возьмёшь? Это, ли чо ли, у тебя на примете тот моряк – который с печки бряк.  Наши, то горы алтайские, ох, голубушка, как далеки от морей-океанов. Так что, Оленька, долго ждать тебе придется суженого своего.

    Бойкая девушка, та, что с песней, переделанной на свой лад, влетела в домик на колесах, теперь сидя на лавке, победоносно оглядывала своих подружаек-доярочек.

    - Так и знала, что вы, потёмы деревенские, ничегошеньки еще и не знаете. Ведь завтра к нам в деревню, на своих моряцких машинах, приедут моряки с самого, что ни на есть, Тихого океана. Помогать нашим механизаторам урожай убирать. Зерновые, да вдобавок, еще кукурузу на силос.

     Девушка Оля, по совместительству, являлась еще и дочкой управляющего фермой. Она от отца то и узнала о прибытии моряков. Нет, отец ей лично не докладывал, так, мол, и так, доченька моя разлюбезная, завтра к нам в деревню приедут моряки. И не предупреждал, чтобы имела это в виду и была благоразумной. Он лишь обронил про завтрашний “военно-морской десант” в разговоре со своими бригадирами, а вездесущая дочка просто невзначай рядом оказалась.

      Правда, к известию о моряках, бабоньки-доярки отнеслись, между нами говоря, с прохладцей. Все они были, кроме Ольги, давно замужем. Детей имели, некоторые даже и не по одному. Ну, приедут на помощь моряки – хорошо. Не приедут, сами будем справляться как-нибудь. Справимся. Не впервой.

       - А куды ты, скажи на милость, в таком разе, ухажера своего денешь? Мишку то, Елизарова, скотника нашего, долбанутого на всю голову? Коли за морячка накопытилась замуж выскочить. Этот охломон проходу ведь не дает тебе, вон как глазищами своими зыркает,  тебя увидев. Того и гляди, поймает темной порой, за кормушками коровьими и сначильничает. У него ума на это дело хватит, - не унималась тётя Дуня.

     - Пусть попробует только, - видно, что разговор не по душе девушке стал после последних слов доярки.  - Айда, бабоньки, к Милкам, да Красулям нашим, заждались они нас.

                ГЛАВА 2.

          Лагерь моряков на окраине села вырос, для большинства сельчан, неожиданно и довольно быстро. Обосновались ребята основательно. В ряд были поставлены несколько армейских палаток с кроватями внутри. Напротив палаток, среди стоявших, так же в ряд,  грузовиков, была тройка спецмашин с будками вместо кузовов. Мало ли что случиться может, а тут в них под рукой самое необходимое для ремонта. Даже на одной будке красный крест был нарисован. А на высоком шесту уже гордо развевался флаг Военно-Морского флота СССР.

        Детвора деревенская первой рванула узнать, – что почём и кто такие. До этого спор даже произошел у них на клубном крылечке. Спорили два мальчугана. Окруженные толпой болельщиков, распалились так, что того и гляди кулаки свои в ход пустят.

     - Чего ты, Серый, гонишь, – моряки приехали, моряки! Ты, сам то врубись, чо буровишь! Разве моряки могут ездить на грузовиках? Они пла-ва-ют! На всяких там кораблях и лодках подводных. Понял, дурья твоя башка? А приехали на помощь солдаты. Это солдатские машины, я по номерам, что на бортах нарисованы, влёт их срисовал.

      - А давай-ка, Васька, тогда поспорим на десять, нет, на двадцать щелбанов, что это моряки. Я даже флаг у них видел. Красивый. Белый, с голубой полоской внизу. Со звездой, с серпом и кувалдой маленькой. Я в кино у моряков такие флаги видал.

      - Чо вы спорите, дурни! Айда за речку, к ним поближе. Там всё путём разглядим и разузнаем.

      Сказано – сделано! И вот уже ватага деревенских мальчишек прямиком чешет к лагерю, только пыль дорожная, как говорится, столбом после них, еще долго осесть не может. Вовремя ватага припылила, в лагере командир морской, они сразу это определили, потому, как в фуражке он только один был, учинил построение личного состава. А в строю то все парни стоят, как на подбор, в бескозырках. И на ленточках золотом буквы на солнце отсвечивают.

    - Ну, Васька, что я тебе талдычил! Не хрен было спорить со мной. Подставляй свой шарабан, ума давать буду тебе.

    Когда болезненная экзекуция была проведена, мальчишки, не наглея, соблюдая этикет, вежливо так, просочились в расположение лагеря. О! Деревенские ребятишки мастерски умеют это делать! И вскоре всё, что их интересовало, было осмотрено, потрогано, ощупано и оценено. Не была пропущена ни одна палатка, ни одна будка на колесах, а уж про кабины и говорить нечего. Попутно разобрали меж собой водителей, с кем будут потом кататься после уроков в школе. Негласно.

     А тщательное изучение ими всего, что они увидели в лагере, так это ведь информация не только для них одних. Придя домой, нужно обо всём подробно доложить своим домочадцам, не будут же папка с мамкой сами шариться у гостей по палаткам, а интерес то всё равно у них есть.

     Могут и сами местные жители удивить приезжих моряков, даже их командира, капитан-лейтенанта, Петра Ефимовича Бортникова. Проезжал как-то мимо их стана, еще в самые первые дни, местный житель верхом на лошади. Не молодой, но и не сказать, чтобы старый совсем. Остановил коня.

      - Тпру! Здравствуй, уважаемый товарищ командир! Откуда, с какого города, прибыли к нам, доблестные моряки-тихоокеанцы? – обратился всадник к капитану.
     - Из самого Владивостока, отец. Там формировался наш состав.

     - Из Владивостока, говоришь. А скажи мне тогда, как там сейчас поживает мой остров Скрыплёва? Стоит еще “кочка”, не снесло ее штормами?

     Удивлению капитан-лейтенанта, кажись, не было предела. Как в алтайских горах, за тысячи километров от Владивостока, какой-то мужик интересуется даже ни самим городом, а крохотным островком, что в пяти километрах от него. Который, и в длину то, всего триста метров с небольшим, а в ширину и того меньше. Вдобавок “кочкой” его обозвал, а ведь именно так и зовут его по сию пору в обиходе моряки.

     - Как звать-величать тебя, товарищ, что сильно удивил меня вопросом своим.

    - Имя моё русское. Иваном кличут, а по отцу Яковлевич. А на этом островке мне довелось побывать во время войны с Японией. Маяк, что на нем стоит, охраняли, да и сами входы-выходы из Владивостока стерегли.

      Долго вели разговор мужчины. Один рассказывал, каким был островок во время войны, другой, что представляет он из себя в данное время. Свободные от работы моряки с большим вниманием слушали ветерана. Хоть и служили все в непосредственной близости от этого островка, но даже и не подозревали о его героическом прошлом.         
               
                ГЛАВА  3.

      Серёжка Чехлатов, парнишка лет одиннадцати-двенадцати, что влепил двадцать щелбанов Ваське Мусохранову, выбирал себе водителя для покатушек со знанием дела. Не абы как. Серёжка внимательно присматривался к форме одежды моряков и обратил внимание, что погончики, пришитые к робе, оказывается, у них отличаются друг от друга. У большинства водителей на погончиках буквы ТФ. Но есть и с одной лычкой, а у двух – даже с двумя. И всего лишь у одного – целых три штуки. Три желтых лычки. А это значит:

        - Дяденька, а можно мне с Вами иногда покататься в кабине, когда занятия у нас в школе заканчиваются.

       - Ну, почему же нельзя. Конечно можно. Только не зови меня дяденькой, а просто Виктором. Идёт?

      - Нет, не идёт. У нас так в деревне не принято старших по возрасту называть. Лучше я буду звать тебя дядей Витей.

     - Хмм… Ну, как знаешь. Коли так у вас принято, тогда валяй, зови дядей Витей. А тебя то, как звать, величать, сударь, прикажете?

     - Да меня совсем просто – Серёжка я, Серёга. До Иваныча еще расти да расти мне.

     - А что, мне нравится. Сергей Иваныч. Только давай сразу, Сергей Иваныч, договоримся. В кабине запрещаю тебе сидеть молчком. Будешь рассказывать мне о деревне своей, о людях, о себе. И если пожелаешь, о семье своей. Ну как, идёт?

      - Конечно, идёт, дядя Витя. Это я запросто сумею. Держи пять!

      - А это еще зачем?

      - Чтоб ты, дядя Витя, не отказывался. Это значит, по нашенскому, – договор дороже денег.

      - Ну, ты и молоток, как я погляжу.

      - А то! Я же только что  двадцать щелбанов выспорил у Васьки.

        И Сережка, втихаря, жест не забыл показать своим сотоварищам, что в стороне стояли. Кое-кто, даже “варежку” свою забыл закрыть. Из чего следовало – все усекли, что это мой водитель и не пытайтесь к нему  ластиться. Забивайте себе других. Иначе…

      Сентябрь в том году выдался солнечным и тёплым. Самое время – на улице ребятишкам шлындать. А, вот и не моги. Время пришло загонять племя молодое, беспокойное,  в школу, отвыкшую от “бесенят” за целое лето. Мальчишки, те особенно, привыкли за лето к вольной жизни. Очень трудно на первых порах дисциплину школьную соблюдать. Отвыкли на уроках тихо сидеть, слушать учителей внимательно, да еще умишки свои напрягать, пытаясь в какие-то задачки несуразные вникать. Нет, не по силам вчерашним копновозам и гребельщикам, влёт угадать, где тут амёба с инфузорией нарисована, а где туфелька. Соображалки у них пока не включаются на нужные, учебные волны. Да и учителя прекрасно понимают их состояние. Не напрягают чересчур на первых порах вчерашних работяг маленьких.

    А в головах этих маленьких работничков до сих пор звучат, кроме всего положительного, ругань, упрёки и даже маты взрослых. Конечно, же, в их адрес.  Это, так сказать, вместо благодарности за их нелегкий труд. За их ежедневное шорканье по горам-косогорам, на кобылёнках своих. Да их то, малолеток, за что ругать, спросите вы? А хоть за что. За медленную езду, за потерянную по дороге к зароду, копну. За то, что не с той стороны к сенным кучкам подъехал. Видите ли, одна из двух женщин-накладчиц не может с этой стороны кучки сена на волокушу класть. Не с руки ей, видите ли.

        Вот и накопится за день справедливый гнев у пацана. За крайне, несправедливое к нему, отношение. А на кого, парнишка, позвольте вас спросить, гнев свой справедливый может выплеснуть? Конечно же, только лишь на кобылу свою. Больше мальчишке и не на кого. Значит нужно немедля, со всей крестьянской прямотой, обвинить несчастную свою кобылёнку во всех бедах. Что она, и только она одна, виновата во всех промашках и бедах, о чем он вынужден выслушивать каждый день.
        А как? А очень просто. Нужно отъехать подальше от зарода, где он только что получил звездюлей от своего мётальщика. За то, что далеко от зарода копну увёз. Но чтобы и эти “вражины-накладчицы”, что вверху на косогоре сидят, с нетерпением его дожидаючись, тоже были в некотором удалении. Зачем? А просто так, на всякий случай. С вилами ведь бабоньки сидят, а у вил то этих, вона какие черенки толстые.

       Ну, кобыла, держись! Своим тоненьким мальчишеским голоском, срывающимся подчас на визг, он выдаёт кобыле всё, что о ней думает. Заодно прилично достаётся и групповоду-мётальщику, от которого, он только что отъехал. Не забыл несколько раз помянуть весьма недобрыми словами и женщин-накладчиц своих, к которым еще не успел доехать. За жизнь свою молодую, прям таки, на корню, на лето целое, незаслуженно оскорблённую и загубленную. А прикол то, самый главный! Парнишка разбавлял свою длинную и гневную тираду такими отборными, витиеватыми матами, коих было гораздо больше, чем остальных печатных слов. На что даже групповод-мётальщик, немолодой уже мужик, слушал копновоза своего, почёсывая свой затылок и широко улыбаясь, молвил:

      - Ты глядикося, что парнишка то вытворяет! Ни ху-ху себе! Вот даёт, так даёт! И где только всему этому научился, малец?

     На что женщина, что на стогу стояла, отвечает ему:

     - Так, ты, Михалыч, только что, этими словечками его сам и обложил. С утра до вечера понужаешь его и в хвост и в гриву, а потом еще и удивляешься.

    Крякнул мужик, ничего в ответ не сказал. Промолчал. А женщины то, женщины! Что у верхней кучки сидели, дожидаясь парнишку, уже рты свои пораскрывали, рявкнуть, чтобы он ехал побыстрее. Но как только услыхали его гневную тираду, так и примолкли сразу. Правда, на время, всего на самую малость.

    - Ты чего это, страмец этакий, разорался! Это кто тебя, ( непечатные слова звучат громко), научил так маты загибать? Да ежели боженька тебя бы счас услышал, он бы тебе быстренько язык то твой от….ярил! А ну подъезжай быстрее!

     Вот так и пролетело лето веселое. Нет-нет, да и выскочат в школьном коридоре у ребятишек невзначай непечатные словечки. Но вскоре им на смену придут умные слова, типа инфузории, да еще на пару с туфелькой. А те словечки, что применяли на сенокосе для связки слов в предложении, они приберегут для следующего лета.

                ГЛАВА 4.
       Уже третью неделю ребята-моряки ежедневно колесят по полям и косогорам алтайским. И хотя устают они целыми днями баранки свои крутить, но настаёт вечер и куда только девается усталость у ребят. Умывшись, и поужинав в совхозной столовой, наскоро приведя себя в вид божеский, бегом в клуб. Сначала нужно перед вечерним сеансом сразиться с местными парнями в волейбол. Благо, площадка волейбольная рядышком, тут же, в клубном дворе. Моряки азартно рубятся с местными парнями. Играют на вылет. Проиграли – вон с площадки! Тут же вступает в игру команда, ждущая с нетерпением своей очереди.

        Побеждают поочередно, то удача на стороне местных парней, то моряки в следующей партии берут реванш. А болельщики азартно болеют за обе команды. Свист, крики поддержки и улюлюканье проигравшим, разносятся далеко в вечернем небе. Затем киномеханик приглашает всех на просмотр фильма. Ну, если на этот раз, не “Ленин в Октябре”, то обязательно будет старый, смотренный-пересмотренный не на один раз раз, фильм.

         Затем у молодежи долгожданные танцы под расхристанную, донельзя, клубную радиолу, с несколькими заезженными пластинками. Несколько моряков, после “согласования” с местными парнями, нашли  свободных девушек, которые были не прочь пофлиртовать с морячками. Местные парни не возражали, отнеслись к девчоночьему “предательству” лояльно, разборок и драк не учиняли. А моряков и стар и млад в деревне завсегда уважали.

     А на ферме, как-то перед вечерней дойкой, неугомонная тетя Дуня, допрос учинила девушке Ольге. Той, что недавно чуть ли не всеми своими коровами, поклялась непременно выйти замуж за одного из приезжих моряков-тихоокеанцев.

     - Чегой-то наша Олюшка притихла? И песен боле не поёт про того морячка, что с ума её сведет всенепременно, ежели увидит нашу раскрасавицу. И вроде как замуж собиралась даже, или мне тогда послышалось. Да навроде еще потерей слуха я не страдаю. Бог миловал пока.

     - Ох и язва же ты, тетя Дуня. Да, была я пару раз в клубе за это время. Как на духу говорю вам, бабоньки, не положила я ни на кого из приезжих морячков свой очаровательный глаз. Какие-то они все не в моём вкусе. Но интересно совсем другое. Скажите мне честно, неужели я такая дурнушка, что ни один из них не подвалил ко мне за эти два вечера. Клеиться не начал.

    - Глупенькая ты еще, девонька. Я ж тебе еще в тот раз предупредила насчет этого придурка, Мишки Елизарова. Этот бугай само собой, в первый же вечер предупредил твоих морячков, чтобы не смели даже смотреть в твою сторону, не то, что шашни каки-то еще крутить. Себе дороже выйдет, а имя еще домой возвернуться надобно. Целыми, не поломанными, к родичам своим.

     - Господи! Да за что же мне наказание то такое! Ведь я тысячу раз этому уроду твердила, – не ходи за мной, не приставай! Никогда я не выйду замуж за тебя! А ему мои слова, как об стенку горох, - девушка горько разрыдалась, сидя на лавке.

    - Не убивайся ты так, девонька моя. Бог не выдаст, свинья не съест. Будет и на твоей улице праздник. Вот помяни моё слово.

     А у Сережки, то бишь, у Сергея Иваныча, свои проблемы нарисовались. Стал его дядя Витя в последние дни какой-то совсем неразговорчивый. Молчит, а когда его Сережка о чем-нибудь спросит, крутит свою баранку, как будто и не слышит вопроса. И в клубе его мальчишка среди моряков не видел ни разу. Серёжка, парень смышленый, в пятый класс уже несколько дней ходит, он догадался, откуда неприятности свалились на дяди Витину голову. Это случилось как раз после его телефонного разговора с родителями.

        Еще раньше, в самые первые дни, старшина первой статьи рассказал своему малолетнему пассажиру, что он ведь родом тоже с Алтая. С Кулундинских степей. И чуть было не попал на хлебоуборку в свой степной район. А здесь, при первой возможности попытается обязательно позвонить родителям, узнать, как там дела у них, что новенького произошло. Вот и позвонил на свою голову, огорченно вздыхал про себя Сергей Иваныч, искоса поглядывая на молчаливого Виктора.

      А на днях, когда у комбайна зерном загружались, Виктор, выйдя из кабины, отошел подальше от машины и что-то порвал на мелкие кусочки. Разлетелись они на ветру, кусочки эти. Но Серёга, видевший всё это в зеркало заднего вида, улучив момент, крадучись сбегал посмотреть то место. Да еще чтобы дядя Витя не заметил, куда это он слетал. Ну вот, так и есть. Фотокарточку он, оказывается, порвал. На одном клочке почти целиком лицо женское начинающий следопыт увидел, которое смотрело на него сквозь скошенную стерню. Девушка смотрела и улыбалась Сережке. Вроде красивой она даже  парнишке показалась. Оглянувшись по сторонам, Серёга, не зная, даже, для чего, сунул клочок с улыбчивым лицом в карман штанов своих.

                ГЛАВА 5.

       Старшина первой статьи Виктор Коновалов, узнав, что формируется состав из моряков на хлебоуборку в его родной Алтайский край, упросил своего командира, капитана 1 ранга Кардашевича, чтобы тот отправил и его  с этим составом. Почти три года Виктор возил комбрига на УАЗике, свыклись, привыкли они друг к другу. Бывший фронтовик относился к нему, как к сыну родному, а Виктор, соблюдая субординацию, ловил себя на мысли, что относится к нему, как к отцу. Похожи были очень эти два фронтовика друг на друга. Командир и его отец.

      - Что за причина, Виктор? Почему ты сейчас так рвёшься на Алтай свой? Ведь, максимум, через три месяца у тебя ДМБ и тогда ты насовсем уедешь на малую родину свою.

     - Вот то-то и оно, что еще три месяца впереди. Что-то неспокойно у меня на душе, товарищ командир. Уже два месяца перестали приходить письма мне. Не пишут родители, не отвечает и девушка, что обещала ждать меня. Не знаю, что и подумать. А там я буду почти дома. А если попаду в родную Кулунду, ведь она - хлебная житница края, то вообще будет просто здорово. Смену я подготовил достойную. Краснеть за Вашего водителя я не буду, тем более, он парень наш, алтайский.

    Вошел в его положение капитан первого ранга, Генрих Михайлович Кардышевич. Вот так и оказался на Алтае старшина первой статьи Виктор Коновалов, пересев с командирского УАЗика на бортовой ГАЗон.

      Познакомился в селе Виктор и с конторскими девчонками. Попросил помочь ему дозвониться до родителей, благо телефон отцу-ветерану недавно в дом провели. Да девочек и просить не надо – они готовы и так в лепёшку расшибиться, чтобы угодить симпатичному матросику. Получилось сразу. Трубку взяла мать. Сначала традиционные охи, ахи! Как, откуда, почему там, а не дома? После того, как Виктор матери всё растолмачил, он вопросы стал задавать:

        - Мама, что случилось? Вы почему  перестали на мои письма отвечать? Я уже и не знаю, что думать и гадать.

      На другом конце замешательство образовалось. После некоторой паузы, матушка, видимо с явным облегчением, кричит в трубку:

     - Сынок! Что-то у меня со слухом приключилось. Перестала слышать тебя. Вот как раз отец в избу зашел, с ним, сыночек, поговори. Он всё тебе и расскажет:

      - Батя, привет! Чего это мамка концерты устраивает с потерянным слухом? Я сейчас на Алтае, правда, в другой стороне, к Монголии ближе. На хлебоуборку прислали нас помогать. Мать расскажет. А ты, давай-ка, расскажи мне всё как есть, ничего не утаивая, что там у вас случилось. Мы ведь мужики с тобой, как-никак.

    - Ну, тогда слушай, сынок. Всё было у нас нормально до той поры, пока к нам в село не приехал “армянстрой”. Это так у нас зовут бригаду приезжих строителей. То ли из Армении, то ли из Азербайдажана, черт их разберет. Коровники, да дома в селе, строить начали. Вот тут, твоей Марине и попала шлея под хвост. Засикатила девка, закрутилась возле них. Я попытался совестить её как-то, про тебя напомнил. Куда там! Слаба на передок, девка, то, оказалась. Спуталась с одним молодым азером, стала в наглую жить с ним. А потом оказалось, что у того жена дома осталась, да два ребятёнка вдобавок. Вот не знаю точно, или Маринка туда к нему на родину сполкала, или же оттуда кто приезжал. Короче, прошла любовь, и помидоры завяли. Сейчас они порознь. Вроде, будто и не знают теперича друг дружку. Ко мне удочку закидывала как то на днях, профурсьетка эта. Мол, скажи Виктору, когда он придет со службы, что всё это наговоры на честную девушку. От зависти, мол, люди всякую гадость про меня болтают.

     - Спасибо, батя, за рассказ правдивый. Марине передай при случае, если увидишь её невзначай, что пусть продолжает и дальше свои похождения. Прощать я ее не намерен. Пакостливая, да трусливая. Не хватило даже смелости в письме мне написать обо всём. Так и передай – знать не хочу эту, прости-господи.
   
                ГЛАВА  6.

        Нет, ну, никак не мог оставить Серёжка дядю Витю  одного в своих личных, горьких переживаниях. На уроках ли, даже на переменах, нет-нет, да и вытащит из потайного кармана, обрывок фотографии, что на поле подобрал. Мысленно посылает улыбающейся девушке проклятия, за то, что принесла столько переживаний его старшему товарищу. Кары всевозможные ей придумывает. Парнишка не знал, разумеется, в чем заключается, конкретно, ее вина. Но за красивые глазки, уж точно не будут рвать в клочья её фотографию.

      И так, Сережка, подумает, и этак. Наконец, придумав, решился действовать. Но как истинный дипломат, начал издалека:

     - А помнишь, дядя Витя, какое ты мне условие в первый день поставил? Не помнишь? Ты сказал, что запрещаешь мне молчком сидеть в кабине, когда мы будем с тобой ездить.

     - Ну. И что дальше?

     - А то, что ты за неделю ни единого слова не проронил. Ты на меня из-за чего-то обиделся? Может я тебе надоел, и ты не хочешь меня видеть больше? Так и скажи прямо, чего молчать то?

    Ай, да Серёга! Ай да дипломат! Будущий, конечно. Как он ловко сыграл на струнах души мятущейся моряка нашего. Просто вынудит его на разговор сейчас, что ему и требуется.

     - Да ты что, Иваныч! Как ты мог обо мне такое подумать. Просто думаю, что уже через месяц мы закончим работать у вас. Будем обратно собираться. А там и служба моя закончится. Надо думать, где и какую работу подыскивать.

     - А, еще лучше будет, если ты, перво-наперво, дядя Витя, женишься. Есть у меня на примете одна девушка. Во всяком случае, не хуже той…

     Поняв, что проговорился, Серёжка, судорожно соображал, как-бы ловчее выкрутиться.

    - Это какой, еще, той? – Старшина подозрительно глянул на мальчугана.

    - Да той,… что вчера в фильме показывали. Она еще в Ленина стреляла.

    - Ну, брат, ты и сравнил. Что, совсем страшненькая, девушка то твоя?

      Ага, клюнул дядя Витя. Кажись, не просто клюнул, а заглотил Серегину наживку полностью. Что и требовалось доказать. Оказывается, у какого-то заграничного Пифагора, даже штаны – и те, во все стороны равны! И ведь не поленились же, - взяли и доказали. Правда, эти штаны Серёга еще не проходил, но что они во все стороны равны, то многие пацаны так говорят. Значит, правда.

     - Я тебя, дядя Витя, мог бы познакомить с ней, если захочешь, конечно. Она знаешь какая? Самая знатная доярка на ферме. А может даже и во всем совхозе. Молока надаивает больше всех! Но сначала ты проедь потихоньку мимо Доски Почета, что стоит у конторы. И позырь на портреты внимательно.  Как только увидишь под одной девушкой подпись - Чехлатова Ольга Ивановна, сразу тормозни и можешь спокойно любоваться. Или как это у вас там называется? Влюбляться.

    - Постой, постой. А твоя фамилия какая? Тоже Чехлатов, кажись? Так это выходит твоя сестра родная?

    - Ну, да.

    - Рассмешил, Серега, ты меня сейчас. Даже весело стало. И давно ты сводничеством занимаешься? Ну, предлагаешь сестру свою всем?

    - Ты, чо? Совсем дурак, дядя Витя? Или только наполовину? Я ведь тебе первому, как другу. А ты? Эх, ты… Моряк еще называется.

    - Прости, прости меня, Серёжа! Вот, дурень, не подумавши, ляпнул.

    - Вообще, то, я о тебе в первую голову думал, а она вообще не в курсах. Да и тебя ни разу не видала еще. Может она тебя и на дух не перенесёт, когда увидит, - отыгрался за недавнюю обиду мальчишка.

                ГЛАВА 7.
    Рейсовый оранжевый ПАЗик припылил из райцентра в село вечером без опозданий. Народу на сей раз привез совсем немного, всего одну лишь девушку, что ловко спрыгнула с подножки на землю. В салоне, правда, еще человека три осталось. Но им дальше нужно ехать. В соседнее село, где у автобуса будет конечная остановка. А оттуда, теперь уже  в обратный путь, покатит.

      Девушка, сразу видать, впервые в это село приехала. Оглядывается по сторонам. Бедняжка, не знает совсем, в какую же ей сторону идти надобно. Как назло, ни одного человечка поблизости нет. Хорошо, вон мальчишка на велике своём несётся, видать куда-то сильно торопится. Быстро летит, так, что “пинджак заворачивается”. Вообще то и не заворачивается, это все лишь присказка такая в деревне гуляет. Да и пиджака то совсем нет на нем, одна рубашка, да трико, немножко, совсем чуть-чуть дырявое.   

      - Мальчик, стой! Да остановись ты, чёрт тебя побери! Спросить хочу, чтобы дорогу показал, куда мне идти.

        А для того, чтобы перед девушкой с шиком остановиться, велосипедист тормознул так, что всю пыль жирную, дорожную поднял в воздух. Глянул на незнакомку и такое, видать, на его лице отобразилось, что даже девушка забеспокоилась.

      - Тебе что, плохо стало? Голова закружилась? С лица то, смотри-ка,  переменился как.

      - Да у меня, сам не знаю, почему такое происходит. Как увижу незнакомого человека, так сразу вот таким и делаюсь.   

      Молодец, Сережка! А это был, конечно, он. Нашелся сразу, что соврать незнакомке. Хотя действительно был сильно поражен. Перед ним стояла девушка, обрывок фотографии которой, он частенько в последнее время разглядывал тайком. Так вот значит она какая, змеюка подколодная, которая столь страданий причинила его старшему другу. Хотя, если, по правде сказать, на вид она тоже была гораздо красивее той, что в дедушку Ленина стреляла.

    - Паренёк. Я хочу, чтобы ты показал мне дорогу к лагерю прикомандированных моряков, что работают у вас на машинах.

    - А может быть, вы мне скажете, кто Вас конкретно там интересует. Я всех моряков знаю. Даже их командира, капитан-лейтенанта Петра Ефимыча Бортникова. Наверно Вы к нему спешите?

    - Не угадал, парень. Меня интересует только матрос срочной службы, Виктор Коновалов.

    - О! Не матрос, а старшина первой статьи Виктор Коновалов. Так это же самый, что ни на есть, мой лучший друг. Но огорчу вас. Кстати, как Вас звать то?

     - Марина.

     - Так вот огорчу вас, тётя Марина. Нет сейчас в лагере старшины Коновалова. И скажу вам по большому секрету, не будет его ни сегодня, ни завтра. Короче, на неделю командир его отпустил.

    - И где его сейчас черти носят? - тон девушки стал меняться не в лучшую сторону.

    - Так он, как только расписался с молодой женой, так командир его и отпустил. Типа, в отпуск. Ненадолго. К родственникам.

    -  Расписался! А ты, случаем, не врёшь? Хотя, если он обо всём узнал, то всё возможно.

    - Вы это о чём?

   - Да так, ни о чём. Вернее, о своём, бабьем. Тебе пока не понять этого. Ты мне вот лучше скажи, когда автобус обратно в райцентр пойдет?

   - Так, вон же он, с дальней горочки пылит. Скоро здесь появится.

    Дождался парнишка автобус, убедился, что девушка села в него. Крикнул в приоткрытое окно:

   - А что же дяде Вите передать, когда он приедет?

   - Передай, что не видел меня. Что это приснился тебе лишь сон рябой коровы.

      Автобус скрылся за поворотом, лишь только тогда Сережка продолжил свой путь к лагерю моряков, где его поджидал друг, старшина первой статьи Коновалов. Пришлось Сергею Иванычу всё рассказать старшине. И как он переживал за него, когда тот ходил, как потерянный. Как он хотел его с сестрой своей познакомить. Как он нашел в стерне обрывок фотографии. Как долго вынашивал планы отмщения, глядя на этот клочок фотобумаги. Как неожиданно встретил ее сейчас у автобуса. И наконец, как ловко отправил ее восвояси.

    - Оказывается, опасный и коварный ты человек, Иваныч. Ну, это я, так сказать, для проформы говорю. А вообще, ты у меня самый настоящий друг, хоть и маленький еще. Избавил меня, ты даже не представляешь, от какой неприятности, отправив обратно домой эту нежданную гостью.

     - Дядя Витя, а ты мне можешь сказать по самому большому секрету, что она тебе сделала плохого?

     - Да, в принципе – ничего особенного, Серёжа. Просто она устала ждать меня. А скорей всего, ей это надоело.

      А еще подумал про себя Виктор: - Ну, матушка, ну, родненькая. Сумела всё же Маринка вытянуть из тебя моё местонахождение. В разведку не стоит брать вас. Обеих.

      Нырнув в палатку, Виктор вынес в руках пакет. Протянул его своему другу малому со словами:

     - Хотел я тебе, Иваныч, подарить эту новенькую тельняшку в более торжественном случае. Но уж больно растрогал ты меня своим сегодняшним поступком, так что лучшего момента для вручения подарка и не придумаешь. Держи, будущий моряк, на память от меня.

    - Ой, спасибо тебе, дядя Витя! Это же моя самая заветная мечта, носить тельняшку, как и вы все. Я ее буду беречь. Одевать стану только в торжественных случаях.  И по праздникам.   

                ГЛАВА  8.
      В честь скорого завершения полевых работ, для поднятия боевого духа сельчанам и морякам-тихоокеанцам, в село нежданно-негаданно нагрянул артистический десант. Тогда, в те далекие времена, практиковались такие концерты, где среди участников были артисты самых разнообразных жанров. Сборная “солянка” присутствовала и на этот раз. Артисты были сплошь именитые, даже несколько артистов с московской филармонии. Открывал концерт молодой Кола Бельды песней “Люблю я макароны”. Больше удивил деревенских старушек он не песнями своими, а узенькими щелочками вместо глаз. Тут же обсудили этот момент старушенции.

       - Это ж надо, ну, чисто алтаец и алтаец. А он, глянь-ка, откуда издалека приехал. Из самой Москвы, - изумлялись они. - Глаз совсем не видать, а он, смотри-ка, еще оказывается, чего-то видит.

       Акробатка так изгилялась со своим телом, так завяжет его в узел, что заставляла раз за разом замирать зрительный зал. Сумеет ли развязать его сама или помощь потребуется. Особенно после того, как девушка, сделав "мостик", умудрилась голову засунуть между ног своих, положить ее на руки и безмятежно при этом улыбаться. Улыбается и смотрит на старушку Постничиху, а та, как на грех, сидела на принесенной табуретке из дома, совсем близко к выступавшей.  Бедняжка, давай неистово креститься, будто отгоняла от себя нечистую силу. Не может нормальный человек так изогнуться в обратную сторону. Всю жизнь спины у деревенских женщин сгибались только вперед. Будь то покос или копка картошки в огородах своих.

     Народу в клубе - не протолкнуться. Не только все места заняты были, люди в проходах и вдоль стен сидят, на принесенных из домов, табуретках. Мелюзга, и та, на улице у окон столпились, пытаясь хоть малую капельку разглядеть, что там, на сцене творится. Но всему конец когда-то приходит. Вот и концерт завершился, зрители хором высыпали на улицу. Среди толпы, идут почти все моряки, живущие в лагере палаточном на окраине села.

     - Дядя Витя, ну как, ништяк концерт, или так себе?

     - Сергей Иваныч, а ты чего не дома в такую пору? Скоро ночь наступит, а ты наверняка еще и за уроки не садился. Получишь двойку, забудь тогда про  поездки наши.

     - Да, тут вот какая оказия приключилась, дядя Витя. Девушку нужно до дома проводить. Одной то, сам поди знаешь, ей совсем ведь страшно идти. Забоится. А мне жалко её, всё же сестра моя, родная. Ёшь, твою мить! (это школьный вариант популярного взрослого мата, можно даже чуточку иначе сказать, смысл не изменится – ёшь, твою хать). Совсем забыл! Так вы же еще не знакомы! Ну, вы пока тут знакомьтесь, а я побёг. К Ваське Мусохранову заскочу. Задачку у него надо списать по арифметике. Должок за ним числится.

    Оставшись вдвоём, парень с девушкой расхохотались.

    - Нет, вы только посмотрите на этого шельмеца. Давно он хотел нас познакомить, а тут такой случай подвернулся. Ну, так что же, давайте знакомиться. Меня Виктором звать.

   - А я Ольга. Не знаю, что братец мой про меня говорил, но своего старшего друга-моряка, он просто боготворит. Всеми силами старается походить на тебя. Кажется, даже умнее и рассудительней с каждым днем становится, общаясь с тобой.

    - Преувеличиваешь. Но парнишка, я так полагаю, действительно правильным мужиком вырасти должен.

    Вот таким лёгким и  непринужденным, состоялось первое знакомство Виктора и Ольги. Болтая обо всё на свете, перескакивая с одного на другое, они шли  по ночной деревенской улице, разговаривая, как два старых знакомых, встретившись невзначай после долгой разлуки.

    - Ну, вот и пришли. Это мой дом, где я живу с родителями своими и братцем меньшим.

    - Так в этом же доме живет Иван Иванович, управляющий фермой. Значит ты дочь его?

    - Ну, да. А что, это разве что-то меняет?

    - Конечно, ничего. Просто как-то враз всё свалилось в один вечер. И концерт, и знакомство с тобой. Кстати, а где наш школьник, у которого нелады с арифметикой?

     - А ты и поверил ему! Да этот Васька Мусохранов, только и знает, что к нему каждый день бегает списывать домашние задания по арифметике. Дрыхнет он, скорей всего, без задних ног, в кровати своей.

     Еще немного поболтав у калитки, молодые распрощались. Весело насвистывая, Виктор поспешил в расположение лагеря.

                ГЛАВА  9.
      Тревогу в лагере моряков забили в полночь, когда выяснилось, что старшины первой статьи Коновалова нет в расположении лагеря. Дисциплинированный и исполнительный моряк, старшина, всегда служил примером для остальных ребят. Значит, случилось что-то неординарное. Сыграли большой сбор. Стали выяснять, кто и когда из моряков видел Виктора в последний раз. Оказалось, что почти все видели его на концерте. Но только трое ребят видели, как он пошел в сопровождении какой-то девушки и парнишки, что постоянно вместе с ним в кабине катается. И только один моряк сказал, что точно знает дом, где живут эти мальчишка и девушка.

      Капитан-лейтенант Бортников, в сопровождении двух моряков, немедля выехал к нужному дому. Посигналив несколько раз у калитки, вышедшему хозяину рассказал о пропавшем старшине Коновалове.

      - Иван Иванович, ты, конечно, извиняй нас, за столь поздний час, но мои ребята видели, что из клуба наш моряк вышел, и, по всей видимости, пошел провожать до дома твою дочь. Она дома сейчас, или ее тоже нет? Хотелось бы услышать последнее.

     - Разочарую тебя, Пётр Ефимович. Спит Ольга в своей комнате давно. Но раз такое дело, пойду, разбужу ее. Может она что-нибудь толковое скажет.

      Выскочившая из дома, в наспех накинутом на себя пальтишке, девушка долго не могла понять, что же от нее хотят, стоявшие на дороге моряки. А когда дошло, что исчез ее недавний провожатый, еле слышно промолвила:

     - Это Мишка, сволочь. Мишка Елизаров. Это он, больше некому. Он же видел нас, когда Виктор проводить меня вызвался. Наверняка крался за нами. Он же мне последний год прохода никакого не даёт. Как маньяк, каждый день твердил, чтобы я выходила за него замуж.  Доярки смеяться уже перестали, а всерьёз предупреждают, мол, изнасилует тебя, как пить дать, где-нибудь, этот придурок. Ты посмотри, на его глазищи, точно дикошарый.

     Иван Иванович пояснил морякам слова дочери:

     - Мишка Елизаров, это наш скотник, парень недюжинной силы. Едва ли кто в селе мог бы справиться с ним, если что случись. Но, как говорят у нас старики деревенские, он немного “недоумца”, то есть, недоумок, если уж совсем по-простому сказать. Слышал, в младенческом возрасте, его сильно чем-то испугали, вот он умом и сдвинулся. Вообще-то то он парень безобидный, пока не втемяшится в его башку хрень какая-нибудь… Боюсь, этот товарищ мог сотворить с вашим моряком, всё что угодно.

     - Давайте так поступим,- продолжил Иван Иванович. Я сейчас схожу к дому, где живет этот Мишка с матерью своей. Мне бояться нечего, он меня не тронет, если что. А вам вот фонарь, идите по дороге, по которой  моряк возвращался. Внимательно обочины осматривайте.

     Из дома выскочил заспанный Серёжка. Узнав в чём дело, рванул на поиски своего старшего друга, сразу далеко опередив всех. Подавляя свой громкий плачь, лишь жалобно поскуливая, как тот щенок, что неожиданно потерял мать свою, Серёга, чуть ли не бежал по обочине темной деревенской улицы. Вдруг под ногами мальчишки, в свете дальних уличных фонарей, что-то блеснуло. Якоря блеснули на ленточке бескозырки, что валялась на дороге!

    - Эй! Все сюда идите скорей! Я бескозырку дяди Витину нашел!

      Странно, но самого дяди Вити рядом нигде не обнаружили. Вот бы знать, что произошло на этом месте. Может и искать старшину надо совершенно в другом месте.  Возможно,  преследовал кого-то моряк. А могло быть и наоборот – убегал от неминуемой опасности. Что вообще то, кто знал Виктора, маловероятно. Но никто их искавших и мысли не допускал, что могут обнаружить бездыханное тело моряка.

       - Что-то не нравится мне это место совсем, - это капитан-лейтенант Бортников голос подал. - Видите, здесь как раз лесок к дороге примыкает вплотную. Ну-ка, ребятки с фонарём, проверьте его.

       Не успели матросы и на несколько метров от дороги отойти, как раздался их взволнованный крик:

      - Все сюда идите! Мы нашли его.

                ГЛАВА 10.
        Виктор лежал лицом вверх. Залитое кровью, глаза закрыты. Волоком, видать, за ноги, притащили его сюда. Голландка задрана, тельняшка тоже. Зрелище, конечно, совсем не для слабонервных.

       - Дядю Витю убил, сволочь! А-а-а-а! - истошно закричал мальчишка.

       С трудом разлепив, залитые кровью, глаза, Виктор прошептал:

       - Ты чего это раскричался, Сергей Иванович. Кого убили? А с задачкой по арифметике, ты меня, оказывается, надул.

       И снова потерял сознание.

     В участковой больнице, куда Виктора привезли в ту же ночь, его недолго продержали. Немолодой хирург, зашивая рану на голове моряка, не уставал повторять, что парень в рубашке родился.

    - Такой удар, чем-то очень тяжелым, в затылочную часть головы, должен был размозжить тебе голову, не оставляя никаких шансов на выживание. Но по счастливой случайности он пришелся вскользь, по касательной. Но и этого было достаточно, чтобы вырубить тебя на некоторое время. И скорей, всего, ты сотрясение мозга, совсем незначительное, получил. Езжай сейчас к своим. Говоришь, у вас медбрат свой есть? Вот  и славно. Пусть меняет повязки. А тебе покой на несколько дней нужен. Я уже сказал об этом вашему командиру. Бывай, моряк! Впредь береги корму свою.

      Нового, Виктор, ни капитан-лейтенанту, ни своим товарищам, ничего сказать не мог. Возвращался от Ольги, насвистывал песенки и вдруг удар по головушке своей сзади. Миллион звёздочек в глазах, но и они вмиг потухли.

    А Мишка то, Елизаров исчез. Его и дома в ту ночь не оказалось, когда туда управляющий фермой, Иван Иванович ходил. Не объявился он и на второй и на третий день. Вся деревня гадала, куда же он мог исчезнуть. И долго бы еще деревня гадала, пока плотники не пошли ремонтировать пустующий коровник. Там и обнаружили пропажу. Висел Миша на обрывке веревки под перекладиной. Повесился парень. С какими мыслями в головушке своей он ушел на тот свет – неведомо. Может, испугался, что человека порешил, а может, и от любви неразделенной. Скромно похоронили. Посудачила немного деревня, да и позабыли.

       Ольга с Виктором встречаться стали почти каждый вечер. К огромной радости маленького Сергея Ивановича. У пацана, аж глазёнки горят от радости, неуж скоро свершится, о чем он так мечтал в последнее время.

        А на дворе уже середина октября. Выпал первый снег. Перелетным птицам пора на юг, а морякам нашим на восток, туда, откуда они пару месяцев назад прибыли сюда. Завтра с утра будет свёрнут их палаточный лагерь, снят с флагштока их Военно-Морской флаг. У которого, по словам Сергея Иваныча, не только серп есть, но даже маленькая кувалдочка.

        А сегодня, в помещении столовой, приехавший из Бийска седой мичман, сделал следующее заявление:

    - Если говорить кратко, и не официальным языком, то я уполномочен заявить, что те моряки, что призывались с Алтайского края, не будут возвращаться обратно с эшелоном во Владивосток, а будут демобилизованы прямо отсюда. Среди вас, это старшина первой статьи Виктор Коновалов. Надеюсь, что бушлат и форму три вы привезли с собой, потому как предупреждались о такой возможной демобилизации. Ввиду Вашего, не совсем хорошего самочувствия, Вам в Бийск ехать на своей машине нет необходимости. На ней поедут другие ребята. Необходимые документы и денежное довольствие получите сразу после собрания. А сейчас самое приятное. Позвольте вручить старшине 1 статьи Коновалову почетную грамоту от имени командира военно-морской базы, где он служил, с именными часами, от него же.

      Мичман говорил что-то еще, затем капитан-лейтенант Бортников. Но Виктор уже не слушал. Вот целых три года ждал этого момента, когда наступит день ДМБ. И вот он наступил. Даже неожиданно. А радости то особой он и не ощущает. Грусть, вот, она то, точно присутствует.

     На улице Виктора поджидали Ольга с Сережкой. Они уже обо всём знали. Слёзы текли по лицу сестры, а про братца и говорить нечего. Умывался парень ими. Заливался горючими слезами.

     - А чего ревём то? Как ты, Сергей Иваныч, девушке той тогда сказал, что с автобуса выпала?

     - Что ты, ы-ы-ы-ы, расписался с Ольгой, и вы ы-ы-ы-ы уехали ненадолго. Ы-ы-ы-ы, - ревел Серёжка.

    - Ну, а что нам это мешает сделать на самом деле. Если, конечно, твоя сестра будет не против.

    - Олька, ты чего ты молчишь, то! Соглашайся скорее, - куда-то подевались враз слёзы у парнишки.

    - Да, согласная я! Конечно, согласная! Вот и сбываются слова тёти Дуни. Ведь говорила же она - будет Олечка и на твоей улице праздник!

                ГЛАВА 11.
          В крайнюю ночь, демобилизованный старшина наш первостатейный, остался ночевать в палаточном лагере, вместе с товарищами своими. Хотя с сегодняшнего дня он был уже птицей вольною. С утра он помог разобрать палаточный лагерь, уложить скарб по машинам. В последнюю очередь спускали с флагштока Военно-Морской флаг. При спуске флага был построен весь личный состав моряков. Правофланговым стоял как и прежде, старшина первой статьи Виктор Коновалов. Даже не верится, что теперь надо добавлять к его званию еще и приставку – в запасе. Бережно свернув флаг, капитан-лейтенант, Петр Ефимович Бортников произнес краткую речь:

       - От имени всего личного состава, я хочу подарить этот флаг нашему товарищу уходящему в запас, старшине первой статьи, Виктору Коновалову. Чтобы здесь на Алтае, он напоминал тебе о годах службы на нашем славном  Краснознаменном Тихоокеанском флоте. Ты с честью прослужил три года в его славных рядах и ни разу не  запятнал его неблаговидными поступками. Прими Виктор этот флаг. Береги его и помни нашу совместную службу, здесь на алтайских полях-косогорах.

     На глазах Виктора, принимающего флаг, были слёзы, как и у самого Петра Ефимовича, что незаметно смахнул рукой своей предательскую слезу. У нескольких, хлопавших в ладоши моряков, глазки также заблестели подозрительно. А Виктор был в этот прощальный день очень даже хорош! Впервые он стоял в строю, как говорится, при полном параде. По форме номер четыре в черном бушлате и  “ДМБовской” бескозырке. Нет, не в той, что на работу надевал. А в специально сшитой для ДМБ, и в брюках, конечно же, в меру,  расклешенных. Хорошо смотрелся морячок и сказать тут больше нечего!

     - Спасибо вам всем, мои друзья-сослуживцы. И Вам, Петр Ефимович, отдельное спасибо, за такой дорогой для меня подарок. Обещаю, и впредь, наш орденоносный флот, не опозорить. Где бы я не находился. Еще раз огромное всем спасибо.

    Ну, вот и закончилась  сцена прощания с лагерем, с Виктором Коноваловым. А совхозное начальство еще вчера, в помещении столовой, чествовали и награждали моряков за их добросовестный труд в уборке урожая. Даже премии денежные вручили. Не ахти, уж и какие большие, но всё равно приятно. Как и любое, доброе слово, сказанное от души и от чистого сердца.

     - Ты как, Виктор? Может с нами до райцентра доедешь? А то можем и до самого Бийска бесплатно тебя довести? Сразу какую уйму денег можешь сэкономить. Или всё же на рейсовом автобусе, а казак вольный? – хитро прищурился офицер. Не дурак, Ефимович, видит как в сторонке Виктора девушка с нетерпением ждёт. Та, что недавно, вместе с ним шастала порой ночною по улице, ища этого пропавшего красавца.

       - Ну, давай обнимемся, что ли, на прощание моряк. Не сомневаюсь, что всё у тебя сложится, как нельзя лучше. Не поминай лихом.

       - По машинам!

      Еще долго стоял, на припорошенной снежком, дороге, моряк с чемоданчиком в руке. Махая бескозыркой своей вслед веренице удаляющихся машин. А рядом девушка Оля, которая в этот миг была, наверное, самым счастливым человеком в деревне. Да что там какая-то деревня! В целом мире не найти сейчас человека счастливее ее. Это не мы, это она так считала.

      - Ну что, невеста, моя дорогая, примут ли у нас сегодня заявление в вашем сельском Совете? Надеюсь, ты договорилась с ними вчера?

      - Конечно, Витя. Нина Павловна сказала, что будет ждать нас.

      - Значит пока рабочий день не кончился, идем сразу в Совет, а уж потом в ножки буду кланяться твоим родичам. Руки твоей просить. Кстати как правильно имя, отчество твоей матушки, тёщи моей будущей.

     - Татьяна Сергеевна. Пойдем, лишь бы кошка черная нам дорогу не перебежала, не спутала нам карты. День не омрачила такой хороший.

    К их счастью кошка не встретилась. Зато с сельсоветского крыльца спускалась вниз женщина, вся в чёрном. Черный платок, черная фуфайка с черной юбкой, и даже резиновые сапоги на ногах, и те черные. Увидев подошедших молодых людей, что учтиво дожидались, когда она освободит крыльцо, она со ступеньки нижней, вроде как с трибуны какой, вдруг возьми, да закричи. Громко, с истерикой:

    - Вот они, господи, и сюда уже явились – не запылились. Как же вам своими бесстыжими зенками людям в глаза смотреть не совестно! Как же вас, проклятущих, земля-матушка еще носит!

    - Ты чего мелешь, тётка Настасья? Белены объелась, старая? С какого перепуга нам должно быть стыдно?

    - Это из-за вас, иродов, мой Мишенька руки на себя наложил. Лежит сейчас во сырой землице мой сыночек, а вы, как ни в чем не бывало, под ручку по деревне расхаживаете. Тьфу на вас! Не будет у вас счастливой жизни, даже и не надейтесь! Проклинаю вас.

    - Ты, старая ведьма, говори, да не заговаривайся! Твой, полоумный Мишаня, мне проходу не давал в последнее время, страшно было даже одной по темной улице пройти. А Виктора вообще чуть не убил, лишь чудом парень уцелел. И ты тут нас стыдишь, разоряешься! А ну-ка, пошла с крыльца, пока я не спустила тебя.

      Ольга не на шутку рассердилась. Какое, там, рассердилась – рассвирепела молодая доярка. Это влёт поняла и тётка Настасья. Мигом сдуло её с крыльца, чуть не бегом рванула по улице, бормоча под нос невысказанные проклятия.

    Обескураженные, таким неожиданным поворотом событий, молодые люди уже не спешили заходить в помещение сельского Совета. Настроение у обоих, такое праздничное, было враз испорчено, этой женщиной в черном.

    - Пошли-ка, Оля, лучше к родителям твоим на поклон. А сюда мы можем заглянуть и в другой раз. Только заскочи, предупреди женщину, чтобы не ждала нас сегодня.            
    
                ГЛАВА 12.      
          Просить руки дочери, у ее родителей, да еще кланяться в пояс, этот ритуал в прошлом остался. Да и не знал его, по всей видимости, жених новоиспеченный, потому как никто его не учил этому. Поэтому, придя с Ольгой в их дом, Виктор представился и просто попросил Олиных родителей, Ивана Ивановича и Татьяну Сергеевну, дать  благословение на совместную с  их дочерью, жизнь.

      - Уважаемые, Иван Иванович и Татьяна Сергеевна! Зовут меня Виктором, а фамилия Коновалов. Я, и ваша дочь Ольга, мы полюбили друга и хотели бы пожениться. Со своей стороны обещаю, что буду любить ее и всячески оберегать от всех бед и невзгод. Прошу вашего благословения на наш брак. Больше и не знаю, что еще можно сказать в таких случаях.

      За ужином, да под стопочку-другую, за столом разгорелась нешуточная дискуссия, касаемо первых шагов совместной жизни молодых. Мать Ольги, Татьяна Сергеевна и думать не могла иначе, как оставить будущего зятя в селе. Мол, и ехать никуда ему не надо, и жить на первых порах есть где, в чем ее горячо поддерживал младший сынок, Серёжка, вертевшийся тут же рядом. Сияющий, как новенький рубль, от такого, как он искренне считал, свалившегося на него счастья.

     Отец, Иван Иванович, рассуждал более здраво. Он считал, что Виктору необходимо сначала съездить домой. Повидаться с родителями, стать на военный учет, и тот же паспорт, получить. Не говоря уже, чтобы переодеться в свою гражданскую одежду.

     - А как же я? Я не останусь здесь одна, без Виктора,- заявила Ольга.

     - А тебя здесь никто и не оставляет. Это даже очень правильно будет, ежели, ты поедешь сейчас вместе с ним. Должен же Виктор свою невесту родителям показать. И это даже очень кстати, что Настасья Елизарова своей выходкой, настроение вам подпортила. Заявление написать в сельском Совете, так неожиданно сорвалось у вас. Может, это заявление, правильнее будет подать у тебя на родине, Виктор, в вашем ЗАГСе. Я лично, таким вот макаром, кумекаю.

    - Ну, отец, тебя послушать, так ты прямо рад-радёшенек, дочку свою сбагрить из дома поскорей. Вроде, как она тебе уже в усмерть надоела, девочка наша, - всплакнула Татьяна Сергеевна.

   - Не болтай лишнего, мать. Никто не гонит Ольгу из дома родительского. А ты себя поставь себя вместо матери Виктора, да отца его. Приятно было бы тебе, когда сынок, после трёх лет разлуки, и носа бы в дом родительский не показал. А потом, быть может, только спустя год-два, приехал с женой, да ребятёнком, вдобавок. Здравствуйте, вам! И как вы тут поживаете?

     Замолчала женщина, но загорюнилась, как-то сразу. Серёжка, и тот забился в уголок дивана, ждёт, чем закончится разговор у взрослых. А закончился он тем, что Ольга напишет отцу заявление, как-никак, фермой управлял Иван Иванович, пока лишь об уходе в очередной отпуск, а там, будут посмотреть, как карта ляжет. Шмутки свои, что на первый случай нужны будут, завтра соберет. А с утра сбегает на ферму, в последний раз, коровушек своих подоит, попрощается с ними.

    Самый, что ни есть разнесчастный человек, в этот вечер, был, конечно же, молодой Сергей Иваныч! Вот уж кто-кто, но он никак не ожидал такого поворота событий. Враз лишиться своего старшего друга, да в придачу еще и сестренку свою старшую! Это – ну ни в какие ворота! А какая радость только недавно совсем у пацана была! Прям распирала его, радость то. Дядя Витя, теперича не чужой ему человек. А кстати, кем он ему будет приходиться? Какие-то словечки, кажись, на этот счет, у взрослых имеются.

    - Мам, а мам. Скажи вот мне, а кем мне теперь будет приходиться, дядя Витя, когда они мужем и женой с Ольгой нашей станут? – спросил он у матери, когда только что узнал, что молодые хотят пожениться.

    - Эк, что парня озаботило. Боишься, что родство твоё с ним, может кто-то еще забрать. Не боись, сына. Ты будешь приходиться для твоего дяди Виктора шурином. Понял? Шурин, это слово такое. Вот ты и будешь – шу-рин.

     - Да ну! Стрёмно, как-то. Будто я брат или племянник Шуры какого-то. А он   тогда для меня кем будет?

     - А он для тебя будет зятем.

     - Очень интересно выходит. А для вас с папкой он кем будет приходиться?

    - Так тоже зятем и будет приходиться.

    - А он что, не будет на меня ругаться когда я, к примеру, ему скажу: – Ну, здравствуй, зять мой! Как дела твои?

     -  Ругаться, может и не будет. Но называть его тебе так не стоит. Так же как и мы, будем потом, как и сейчас, по имени называть его.

      Тары-бары, растабары, закончились тем, что завтра Виктор и Ольга вечерним автобусом отчаливают из села на его малую родину в Кулунду. С утра Ольга успеет сбегать на ферму, затем в контору, в бухгалтерию, получит денежки, ей причитающиеся. И, пожалуй, всё. Нет, еще свадьба впереди. Ну, об этом потом договорятся. Где и когда. Время есть еще.

      - Придется тебе, сынок, сегодняшную ночь на раскладушке переночевать, а дяде Вите я постелю на кровати твоей. Зато, рядышком будете спать, как два моряка вроде. Ишь ты, и тельняшку успел напялить свою, моряк – с печки бряк. 
             
       Назавтра, к вечернему автобусу, провожать Ольгу и Виктора собралась чуть ли не треть села. Весть о том, что на Ольге женится моряк, которого Мишка Елизаров, чуть на тот свет не отправил, разлетелась со скоростью… В общем, с большой скоростью. И оказывается, не просто женится, а вдобавок еще и увозит её с собой, в свою степную Кулунду. Ну, это новость, всем новостям новость. Надо прийти, посмотреть. Вдруг чего интересного можно увидеть.

     Все доярочки прибежали, благо, еще до вечерней дойки время позволяло. Окружили Ольгу, слезы рекой, жалко стало девушку, будто невесть куда их подружайка уезжала. Особенно тётя Дуня убивалась:

      - Да миленькая ты моя! Не обижайся на меня, Христа ради, Оленька, если когда-то я и ляпнуть лишнего могла. У меня, веть, сама знаешь, это не заржавеет. Но ты мне всегда, веть, как дочка родная была. И я, веть, помнишь, всегда говорила тебе – будет и на твоей улице праздник, Олюшка.

      - А ты, веть, тогда, как в воду глядела, насчёт жениха своего будущего. Вон себе какого парня отхватила, любо-дорого посмотреть. Дай расцелую тебя на прощаньице, золотая ты моя. Ой, боюсь, коровушки твои испорозуются все теперича, хозяюшку свою потеряв.

        Вот ведь какая эта тётечка Дунечка! Не только Ольгу заставила шмыгать носом, но и всех доярок, плотно обступивших их. Про  Серёжку и говорить нечего, отъезд сестры и Виктора, это страшная трагедия для пацана, поневоле слезьми зальёшься.

        А вот и подошел рейсовый ПАЗик, который враз ускорил  процедуру прощания. И вот Виктор и Ольга уже машут всей провожающей толпе из автобусного окошка. Что же их ждет на новом месте? Поживём – узнаем.


ГЛАВА 13.
             Путь не близкий до Кулундинских степей, родины Виктора Коновалова, порядка шестисот километров, с гаком даже. Три автобуса надо сменить, чтобы добраться до места. Так что времени для разговоров у молодых было предостаточно. Говорил больше Виктор. О себе, о родителях, про Маринку тоже рассказал. Правда, сухо и неохотно. Как ни крути, видимо крепко сидела в парне обида на девушку. О ней он впервые рассказал Ольге еще тогда, когда Серёжка похвастался сестре, как он ловко спровадил из села нежелательную гостью.

        Скоро ноябрь наступит, а снегом за автобусными окнами и не пахнет даже. Может растаять успел, а может и не выпадал еще.

    - Вить, а Вить. А где мы с тобой жить будем? – вдруг тихонько спросила девушка.

    - На первых порах с родителями. У нас дом большой, крестовый. В нём и комната у меня есть своя, отдельная. А там что-нибудь придумаем, невестушка моя, нет повода для печали. У нас вся жизнь впереди. Её нам и  обустраивать надобно.

    - Да как-то тревожно на душе становится. Дома казалось всё проще. А тут, нет-нет, да и приходят на ум тётки Настасьины проклятия в наш с тобой адрес.
 
   - Дурочка, ты, моя! Думай всегда о хорошем, тогда и плохое не придёт по наши головы.

     Уже ночь спустилась, когда автобус въехал в село, где жили родители Виктора.

     - Всё же хоть телеграмму надо было отбить, а то как-то нехорошо получается.

    - Нормально! Пусть у стариков сердчишки неровно забьются. А то привыкли к спокойной жизни своей. Пусть поохают, да поахают.

    Дом Коноваловых стоял недалеко от автостанции, так что нести пару чемоданов, свой небольшой, и более вместительный, Ольгин, не составило старшине никакого труда. Собаки во дворе не было. Входная дверь на веранду, через которую заходили в дом всегда, была закрыта изнутри на крючок. Всё, как всегда. Как год, и два, и три, назад. Виктор кулаком постучал по двери. Подождал. Потом еще пару раз стукнул.

   - Кто там? Кому это в таку пору, не спится?

   - Открывай, батя. Сын твой приехал. Да, вдобавок, не один.

   - Батюшки, свет! Виктор возвернулся!

      Дверь распахнулась. На пороге стоял полусонный отец Виктора, Степан Федосеевич, крепкий еще мужик, лет, этак под шестьдесят. Увидев Ольгу, как даже  стушевался вроде и спросил невпопад:

- А это кого ты привел с собой? Что за попутчица? Ночевать ей негде?

          - Во, даёт! Стране угля. Смотри Оля, как у бати, соображалку, то, заклинило от радости. Это сноха твоя, батя, будущая. Невеста моя, Олей звать. А мы что, так на улице и будем разговаривать? Чего в дом то не приглашаешь?

       - Дак, это самое… конечно, заходите. Только у нас там…

       - Не прибрано, что ли? Ничего страшного.

     Посторонившись, Степан Федосеевич пропустил гостей впереди себя. Хотел что-то шепнуть сыну потихоньку, но не успел, рукой только махнул.

     - Здравствуй, мама! Встречай гостей полуночных! Но, надеюсь, таких дорогих и желанных для вас!

     Мать, Елена Гавриловна, седая, ухоженная женщина, сразу видно, или учительница, или конторский работник, но явно не доярка и не телятница, была на несколько лет младше своего супруга. Она стояла посреди прихожей и всем своим видом показывала, что сына своего она еще как-то стерпит, но вот присутствие этой девушки…

     - Сын! Объясни своей матери, что за особу ты привел в наш дом? Кто эта девушка, и что ей нужно от нас?

     - Да вы что! С ума, оба с отцом, враз посходили, что ли! Это моя невеста, без пяти минут жена. И зовут ее Ольгой. Какие еще могут быть вопросы ко мне?

       И тут голос раздался от двери, что в комнату Виктора ведёт:

     - Тогда, кем же я, позволь спросить, приходилась тебе целых три долгих года, мой дорогой женишок? С кем ты страстно целовался, миловался еще до службы своей. А потом и в отпуске своём, продолжил это дело.

       В дверях комнаты, кстати, не чьей либо, а его комнаты, в которой он  прожил столько лет, стояла, не кто-нибудь, а Марина. Собственной персоной. Причем, из одежды, на ней была только одна коротенькая ночная сорочка. Тонюсенькая и совсем прозрачная. Сквозь которую, если тебе не лень, и возраст со зрением позволяют, то можно смотреть и любоваться всеми, без исключения, её женскими прелестями. Можно даже издалека. А для полного антуража - распущенные волосы и  коронный, бля@cкий взгляд с поволокою.

     Почему-то, сразу, у Виктора в голове щелкнуло, что девушка ведь специально продумала такой свой наряд. Может и репетировала даже не один раз. А что? На голое тело набросить сорочку ночную  – и вот она, я! Налетай – подешевело! Небось, и матушка родненькая, помогала с постановочной частью. Советы ценные давала, работник районного отдела культуры, как-никак.

         
ГЛАВА 14.
        Ошарашенный увиденной картиной, старшина наш, запасной, Виктор Коновалов, в первый миг потерял дар речи, от всего, что он сейчас увидел. В его голове никак не укладывалось, неужели это действительность такая, а может сон дурной снится. Или глюки, после дороги долгой. Уж, слишком несовместимое творилось вокруг него. Полуголая развратница, которую гнать надо поганой метлой, куда подальше. А она, как ни в чём, ни бывало, почему-то живёт в его комнате. Мать явно ей симпатизирует, если большего не сказать. Но, отец. Отец, то каков! Обратали, значит, в свою веру и его, эти две женщины. Вот спроси его сейчас, что он недавно сыну по телефону про эту Маринку говорил? Скажет, что не помнит. На память свою старческую, дырявую, будет пенять.

     - Постараюсь говорить пока без лишних эмоций. Кто мне из присутствующих может объяснить, для чего и кого устроен этот маскарад с полуголой девицей? И та, что удивительно очень, почему-то, живёт в моей комнате, когда ее место в вонючем клоповнике, в обнимку с горячими, южными парнями.

     - Во-первых, сынок, дорогой, это  не твоя комната, потому, как я пока хозяйка в этом доме. Ну, правда, и еще твой отец. Во-вторых, как ты выразился, эта полуголая девица, является твоей законной невестой, в отличие от той, что стоит подле тебя. Да, это я была инициатором ее поездки к тебе. Ты думаешь, она, как и я, поверили словам мальчишки, о твоей женитьбе. Шиш! Мы лишь не хотели спугнуть тебя, чтобы ты не остался в той дыре и обязательно сюда вернулся. Но, ты, упёртый, зачем-то притащил эту девицу за собой. Зачем, спрашивается, когда тебя вон какая красавица, ждёт, не дождётся.

     - Да ты что, маменька, моя родненькая! А, как же, её бурное кувыркание с этим среднеазиатским членом, что село наше, наверняка, до сих пор смакует. Вот незадача, разлучили не вовремя парочку, а как всё прекрасно было! Может приманить сюда другого члена, чтобы девка не пропадала.

     А Маринка, стерва, видя, что всё летит к чертям собачьим, и чтобы напоследок как можно больнее уколоть Виктора, совершила непоправимую ошибку. Ну, не надо было ей произносить последнюю тираду:

     -А насчет твоих слов, будто кувыркалась я с “азером”, так я тебе вот что скажу. Да, кувыркалась я с ним, может месяц, а может и дольше. Кувыркалась бы и дальше, так ведь завистники, сволочи, не дали. И прошу заметить, меня ведь за это время, поверь, нисколечко не убыло. Зато сколько нового познала я с ним. Дура, думала, это всё пригодится для нас с тобой, в будущем. Тебе, Витенька, было бы куда интереснее со мной после этого. Чем эту доярку несмышленую, придется теперь учить уму-разуму в делах постельных. Сколько тебе сил и времени понадобится, пока эта дурёха, хоть чуток, соображать начнёт в этих делах.

     Ольга, как только переступила порог дома, молча стояла, застыв как истукан. Скорей всего, такой дикости, такого отношения матери к сыну, она в жизни своей не видела. А про Маринку и говорить нечего, смотрела на нее, и понять не могла, или Виктор в ней ошибся по молодости, или она такой в последнее время стала. Но услышав последние слова в свой адрес, Ольга не стерпела. Быстрым шагом, через всю прихожую, прошла к двери, где стояла самодовольная Маринка и влепила ей! Нет, не пощечину, а открытой ладонью так врезала той в лоб, тычком, что девушка, вроде, как то уж очень долго, куда-то падала, а может, и летела даже. Вот не успели углядеть  присутствующие, куда именно летела Маринка, и как далеко, тоже не заметили. Потому как, портьеры дверные за ней сразу закрылись, будто сцену  закрыли в театре.

     - Пойдём, Витя, скорее отсюда. Зря только приехали сюда, в этот гадюшник.

    - А я вам скажу, папа и мама, вот что. Спасибо вам за такой “тёплый и радушный” приём. Обещаю вам, что никогда больше моя нога не переступит порог этого дома. А насчёт той девахи, что за портьерами лежит, может ей, и правда, нашли бы какого-нибудь азиата. Чего добру то пропадать.

     Вслед за молодыми и отец вышел на улицу. Пытался что-то сказать в своё оправдание.

     - Да, ладно, отец. Я ведь всё понимаю. Прижучили они крепко тебя, вояку старого. Но, сильно то, не сдавайся. Не забывай, что у тебя на пиджаке, что висит в шифоньере, два ордена Славы, кроме кучи медалей.

      - Да, вот еще, батя. Собери мою одежду, кой какую. Куртку, шапку. Костюм новый с рубашками. Что тебя учить, сам с усам. Мы в гостинице нашей остановимся пока. Надо на учет мне встать, да паспорт получить. Туда и подвезешь, на своём драндулете. Ездит еще? Ну, вот и славно. Пока, батя. Мы не в обиде на тебя, не переживай.

     Местная гостиница, маленькое двухэтажное здание, было в центре села. Несколько номеров. Почти все свободные. Полусонная администратор, провела необычного посетителя с девушкой в один из лучших номеров на втором этаже. Почему же необычного? Так моряк же, да еще в бескозырке с ленточками, да с приличным “золотом” на погонах. Красавец! Потому и необычный, что не в морях он сейчас, а в степях кулундинских.

    - Давай, любовь моя, отложим все планы и обсуждения на завтра. И на дни последующие. Сегодня у нас впечатлений и так выше крыши. Ты ведь, как и я, здорово проголодалась. Давай, доставай наши запасы. Где-то завалялась у нас и маленькая бутылочка коньяка. Предлагаю, вот в такой непринужденной обстановке, устроить маленький праздник. Но с большими последствиями.

    - Это еще с какими? Надеюсь, что не с плохими.

    - С замечательными, Оля. Уверен, что продолжение банкета, должно тебе очень понравиться.

    - Давно уж пора.  Чего улыбаешься? Праздника хочу, а ты что подумал? А то у нас только сплошные будни. 
 

                ГЛАВА 15.            
     Солнце осеннее, алтайское, уже  показывало, что обед давно наступил, а наши путешественники и не думали просыпаться.  Умаялись, за дорогу длинную и нервенную, ребята. А тут, в гостинице вдруг бессонница напала на них, прямо ни с того, ни с сего. Это ж надо, как обоим понравилось продолжение банкета, то. И сон куда-то пропал. Зато сейчас - кайф полный. Спят, как сурки. Да ну, куда там, зверькам-суркам до них. 

     Дверь на ключ Оля догадалась закрыть еще с вечера, чтобы  соседи, просунув голову в дверь, поочередно не надоедали дурацкими вопросами, типа:

     - Вы, я вижу, не спите еще? А у вас открывашки не найдётся, случайно? А сигареткой не богаты будете? Не угостите меня парочкой? Ах, не курите, очень жаль.

     - А у вас что, кому-то совсем плохо? Может, помощь моя нужна, или таблетка какая?  Уж больно громко девушка стонет. Жалко бедняжку, так и до утра может не дожить. А, сами справитесь. Куда пошла? Тогда ладно. Туда и пойду.

     Стучали в дверь не так чтобы сильно громко, но долго и настойчиво.

    - Сынок! Витя! Это я, отец твой пришел. Отворяй дверь то, уже обед прошел, а вы, никак, всё дрыхнете.

    Зайдя в комнату, Степан Федосеевич, поискал глазами место, куда бы мог  присесть. Увидя в углу стул, устало присел на него, шапку снял. Комнату обвёл глазами, на Ольге остановил взгляд, которая всё еще под одеялом лежала, только одна голова торчала из-под одеяла.

    - Баская у тебя, девушка, сынок. Прям, красавица. Вчера то мне не удалось ее толком разглядеть. Не до этого было. Но как она вмазала Маринке этой, заприметил хорошо.

   - Ну, начну по порядку. Перво-наперво, – здравствуйте вам. А разговор, полагаю, долгим и нелегким у нас будет. Начну с того, что с некоторых пор я стал замечать странные вещи за своей женой, Еленой Гавриловной, матерью твоей, Витя. Будто сама не своя вдруг делается, начинает буровить чо попало. Потом вроде опять всё нормально. Я замечал, но молчал, ничего ей не говорил. Да, если честно,  редко эти приступы безумия у ней сотворялись. А дальше – чаще и страшнее. Я как-то заикнулся ей, может, в больницу сходим, пусть врачи проверят, что с тобой творится. Так она как кинется на меня, я опосля тыщу раз пожалел, что предложил ей это. На работе ее закидоны не остались незамеченными, предложили написать заявление об уходе по собственному желанию. Потому, как могла натворить много бед в своём отделе.

   - И с Маринкой это она всё устроила. Та, правда и сама была не прочь поучаствовать в этой профанации. Правильно она вам вчера сказала, что Маринку к тебе отправила, она и денег ей на дорогу дала. И в дом наш, ее на днях пригласила жить, чуяла, знать, что ты скоро вернешься, и тут то, она быстро тебя с ней в постель уторкает. Не могу уразуметь, чем она ей так приглянулась. Болезь, скорей всего. А вчерась, я тебе не сумел сказать, что у ней как раз, вот такой припадок и случился. Я, то, привычный, а вы, незнаючи, конечно в смятении страшенном были от ее поведения.

    - А когда вы ушли ночью, она давай реветь, клясть себя. Наверное, в чувство стала входить. На Маринку напустилась – ты чего здесь, проститутка, в моем доме делаешь? Вон пошла! И ведь выгнала ее из дома – прям в ночь. Не дала ей даже до утра задержаться. Дверь захлопнула и на крючок закрыла. Сейчас ходит как тень, молчит, видать, отходит от вчерашнего безумия. А я потихонечку собрался, и к вам дёру. Даже не стал, никакие, твои шмутки собирать, не до этого было. Давай, сын, и ты Олюшка, думать вместях, как бы ловчее из этой беды выкрутиться нам. Да матери бы твоей помочь. Хотя я сам уже всю надёжу потерял. Хорошо, что вы вовремя приехали.

     - Спросила меня, когда я шапку надевал, не к сыну ли с невесткой пойдёшь? Если к ним, то скажи, чтобы шли домой, что блажь у матери, мол, прошла. Пусть к врачу сводят меня. Устала, мол, я очень. Силов никаких нет у меня боле.

    - Какой же ты молодец, батя, что пришел и рассказал всё. Какие же здоровущие камни снял ты с моей и Ольгиной души и сердца. Мы вчера не знали, что и подумать. Иди домой и скажи маме, чтоб прихорашивалась. Сразу и пойдем к врачу. Надо мне в военкомат и сельсовет, но это позже.

      -  Да, сынок, чуть не забыл. Мы тут на твой пай бычка выращивали с матерью. На днях сдали его на мясо. Вот возьми денежки за него. Бери, бери. Не отнекивайся, не обижай отца и мать своих. Сейчас они очень тебе нужны будут. Ну, я побёг, Елену Гавриловну, свою, успокою и обрадую.

     Когда за отцом дверь закрылась, Виктор посмотрел на Ольгу. Та, уголком одеяла, только и делала, что бегущие из глаз слёзы, то и дело вытирала тайком.

     - Да, уж, Ольга Ивановна, вот она, жизнь то наша! Какие сюрпризы может преподнести! Ведь сроду не ожидаешь, откуда прилетит. А в последние деньки, уж больно часто зачастили, сюрпризы эти, на головушки наши. Я не стал тебе вчера говорить, недосуг было, с банкетом нашим. А я ведь хотел предложить тебе уехать со мной на жительство куда-нибудь подальше. К примеру, на Дальний Восток. Оль, поехала бы?

    - С превеликим удовольствием, мой повелитель!

    - Надо запомнить. Ты здесь останешься, или со мной пойдешь? К матери, а потом в больничку?

    - Странный вопрос. Конечно с тобой. Привыкай ходить на пару. Теперича. Как твой отец говорит.   
         
   
   ГЛАВА 16.
     А ночью, оказывается, снег выпал. Хороший такой. И скорей всего, не растает больше. По центральной улице районного села шла парочка. Это не из тех местных парочка, что шастают по ней с утра до ночи глубокой. Это шла пара, на которую нельзя было не обратить внимание и не посмотреть украдкой во след. Ладно, вот девушка идет. Красивая, одета прилично. Но такими сельчан не удивишь, их полно в селах алтайских. Правда, если незнакомая, тогда еще могут посмотреть повнимательней.

       А вот спутник ее, как сказали бы, продвинутые пацаны – полный отпад! Во-первых – моряк. Второго такого, днём с огнём в селе, сколько не ищи, не сыщешь. Во-вторых – вы посмотрите, как он выглядит в своём одеянии, да еще на фоне, только что, выпавшего снега! Парень, это ж надо, с ног до головы, весь в чёрном! Чёрная бескозырка, чёрный бушлат, брюки и ботинки тоже чёрные. А главная изюминка в чём? Золотом блестят буквы и якоря на ленточке бескозырки, что чудом на затылке держится. Покрасневшие уши от мороза, и нос такой же, не в счет. Золото на трёх лычках, что на каждом плече. Не забывайте, что золотым цветом отливают еще, надраенные пуговицы на бушлате. А их целых двенадцать штук, что в два ряда выстроились. То-то и оно! Это вам не фунт изюму! Это моряк
Тихоокеанского флота в родные края возвратился, с честью долг свой Родине отдав.

      Вроде путь не такой уж длинный до родительского дома, но шли долго. Потому как всяк, встречный-поперечный, должен обязательно поздороваться, а мужики и парни, так еще и крепко обнять моряка. Похлопать по спине, поздравить с возвращением, а потом пытаться словить на лету бескозырку, которая почти каждый раз, норовила после хлопков дружеских, в снег упасть. Знали Виктора здесь почти все жители, уважали и его и его родителей. Особенно отца, фронтовика-ветерана. Когда на какое-нибудь торжество он наденет свой пиджак с наградами. Два ордена Славы на груди! А медалей сколько!

      Отвлеклись, малость, с этой дорогой. Узнав по гостиничному телефону, как сегодня принимает, нужный врач, Виктор и Ольга незамедлительно пришли к матери. Сейчас они увидели совершенно другого человека. Эта была любимая мама, которую Виктор знал и любил всю свою жизнь. Правда, болезнь и на ее красивом лице наложила свой отпечаток. Постарела, морщин добавилось, плечи опустились, глаза потухли.

     - Милые, мои детки! Здравствуйте! Дайте я вас обниму, мои хорошие. Да не бойся ты меня, Олюшка. Вчера здесь была другая женщина в моём обличье. Простите меня, Христа ради, сынок, Оленька. Говорила, сама не ведая, чего.

     - Да ладно тебе, мама, причитать. Спасибо бате, хоть пришел, да рассказал про твою беду. А то бы уехали мы с тяжелыми мыслями. И отец бы маялся тут с тобой. Ну, если собралась, то пошли с нами к доктору. Я позвонил в клинику, он ждёт нас.

     И снова по улице, только уже в обратную сторону, шли, знакомый нам моряк и девушка. Только посреди них теперь шла еще женщина, которую морячок и девушка, бережно поддерживали под руки.

     В кабинет врача сначала зашел Виктор. Он как мог, подробно рассказал доктору, что услышал от отца сегодня. Рассказал и о вчерашней встрече.

       Елена Гавриловна пробыла в кабинете, как показалось молодым, уж очень долго. Наконец, открылась дверь, и женщина без сил, опустилась на скамейку, рядом с ребятами.

     - Иди, сынок. Врач зовёт тебя в кабинет.

     - Могу сказать вам следующее. Болезнь запущена, но вылечить ее возможно. Бывали пациенты и с гораздо более тяжелой формой такого заболевания. Сейчас они, живы, здоровы, даже продолжают работать. Но! Вы, как можно быстрее, должны увезти ее в краевое лечебное заведение, где ее будут лечить стационарно. Не думаю, что продержат Елену Гавриловну там слишком долго. Но всё будет зависеть, с какими темпами будет проходить ее выздоровление. Направление я выписал. И вот рецепт в аптеку. Эти лекарства будут пока купировать приступы. Но эти пилюли принимать нужно только до того времени, пока вы не увезете ее в краевую больницу.

        Поблагодарив доктора, троица пошла домой, попутно забежав в аптеку, купить необходимые пилюли. Сообщили отцу результат похода к “психическому” доктору, чем очень его обрадовали. Поцеловав жену в щечку, он чуть ли не в пляс пустился.

      - Теперь заживём мы с тобой, дорогая Елена, свет Гавриловна, можно бы лучше, да некуда. Спасибо деткам нашим. Да как же вовремя вы приехали, то! А я ведь время тоже даром не терял. Баньку знатную истопил для вас. С дороги, само то будет. Сейчас заведу свой драндулет, сбегаем, сынок, за шмутками вашими в гостиницу, и в баньку опосля.

      Опять баня! Скажет читатель. А что, без бани уж никак нельзя? А вот и нельзя. Тем более на земле алтайской. Вроде бы, ну что тут такого? А вот только не в этот раз. Вот ведь заковыка то в чём. Хоть и взрослые оба ребятки наши, но ни тому, ни, тем паче, другой, ни разу не приходилось мыться в бане с противоположным полом. Ну и что! Ничего страшного, мол. Ну, не скажи, не скажи… Ольга, ни в какую, не хотела снимать с себя трусики, а Виктору категорически запретила снимать трусы. Знатные, такие трусы, настоящие военно-морские. Из синего сатина и чуть ли не до колен.

    - И что это за мытьё? В трусах. А ты знаешь, дорогая, что трусы то у меня ведь совершенно новые. Ни разу не надёванные еще. В первый раз их сегодня, как на грех, надел. А ты знаешь, любовь моя, какая у этих военно-морских трусов особенность? Когда они новые? Конечно, где тебе это знать. Рассказываю, а ты слушай внимательно. От горячей воды эти трусы, когда новые, жуть как линяют. А это значит, что у меня то место, что под трусами, будет синим-синим, как у того покойника. Ты, правда, этого хочешь?

     - Вообще-то, нет. Тогда, ты, может, посидишь в предбаннике, пока я помоюсь.

     - Зашибись! Она у меня, значит, выходит из бани. Вся распаренная и довольная. Смотрит, а в предбаннике мужик сидит. Мертвый. Окочурился от мороза, бедняга. Значит, тебя такое больше устраивает?

     - Да нет, же, нет!

     - А как быть тогда!

     - Не хватает мне еще вдобавок ко всему, что с нами деется в последнее время, на голубого тебя смотреть. Или, того хуже, на мёрзлого. Значит, снимаем быстренько эти тряпочки с себя и в баню. А там посмотрим, вернее, совсем не будем пялиться друг на друга, а…

     -  А будем продолжать банкет.

     - Мыться, дурень, ты мой.

                ГЛАВА 17.
     - Товарищ, подполковник! Старшина первой статьи, Коновалов прибыл для постановки на воинский учет по месту жительства, после прохождения срочной службы на Тихоокеанском флоте.

     - Здравствуй, здравствуй Виктор! Вижу по твоей форме одежды и выправке, что не опозорил наш район на флоте.

     - Никак нет, товарищ подполковник. Даже Почетную грамоту и вот эти именные часы от командира военно-морской базы успел получить в день демобилизации. Ведь наш морской десант совсем недавно закончил помогать в уборке урожая в одном из районов нашего края.

     - Молодец. Достойный сын своего отца. Как там, Степан Федосеевич? Не болеет?

     - Держится молодцом, отец. Вот матушка, та приболела. Водил на днях к врачу, отправляют на лечение в краевой центр.

     - Я слышал от отца твоего, про беду Елены Гавриловны. Дай бог, вылечат ее в центре. Всё же, как-никак, краевая столица. Ну, иди, оформляйся. Большой привет родителям передавай.

      Затем был совершен поход в милицию за паспортом. А затем в районный отдел ЗАГС, вдвоем с Ольгой заскочили, заявление подать на регистрацию брака. А там, оказывается, заболевшую завотделом, замещает бывшая одноклассница Виктора, Лариска.

      Приняв заявление, девушка намекнула прозрачно, что если приспичит молодым зарегистрировать брак раньше месячного испытательного срока, то мы можем организовать или беременность невесты, что она на сносях уже и вот-вот должна родить. Или болезнь тяжелую у жениха найдём, что он может не дождаться, не дай боже, светлого дня бракосочетания. За плату, скромную, символическую. Всего, то лишь, бутылочкой шампанского и коробочкой конфет шоколадных.

       Шутница, эта девчонка, заведующая, она и в школе постоянно подтрунивала над Виктором. Пытаясь всячески привлечь его внимание. Но парень был, как тот кремень, устоял перед её чарами. Вот и шутит она, таким образом, теперь, предлагая ему, парню серьёзному, такие несерьёзные вещи.

     Итак. Что мы имеем? Первостепенные проблемы свои, старшина решил. Документы оформил, паспорт новенький, с пропиской получил. Приоделся, обулся по сезону, теперь можно и в краевой центр ехать, маму свою в больницу везти. Пока не передумала. У ней ведь не заржавеет. Хотя таблетки с пилюлями помогают здорово, больше никаких приступов болезни у матери не было.

    Повезли мать в краевой центр, Виктор с Ольгой на рейсовом, большом, красном автобусе. Всё нормально было в дороге, очень хорошо приняли и в больнице Елену Гавриловну. Но как-то сразу, больно сильно затосковала женщина. И за оставшегося дома мужа, за детей вот своих, таких заботливых. И за себя тоже переживала, что тут скрывать. Как уживётся здесь она, пациенты то все, контингент специфический, в той или иной степени, они все, будут похожи на нее.

    - Сынок, Оленька! Вы ведь не бросите меня, не оставите здесь навсегда? Не хочу я здесь помирать. Я ведь не глупая, знаю, куда попала.

    - Ты о чём, мама, говоришь! Выкинь из головы эти мысли! Да мы с Олей будем часто навещать тебя здесь. Врач сказал, что ты долго здесь не задержишься. Ты еще на свадьбе нашей должна погулять.

    Расставание, конечно, было не из лёгких. Успокаивало только одно, что сделали они всё правильно и своевременно. Теперь можно и о себе, любимых, подумать. Как и где жить, где работать? Но это сущие мелочи, ведь жизнь у Виктора и Ольги только начинается. И  у них еще всё впереди. Будут и радости, будут и разочарования. Ведь это жизнь. А её прожить, как говорится, это вам не поле перейти.


                ГЛАВА 18.               
             Бежит автобус по заснеженному асфальту, удаляясь всё дальше и дальше от больницы, где осталась Елена Гавриловна. Ольга, прислонившись к плечу Виктора, уже давно сладко посапывала. Умаялась с непривычки, да и волнения с переживаниями со счетов не сбросишь. Двигатель поёт песню свою, а у Виктора в голове, будто это оркестр многоголосый играет. Если прислушаться, то даже можно слова песни услыхать в его железной музыке. Но сейчас  Виктору явственно слышится, будто иголка на старой, заезженной пластинке забуксовала и никак не может перескочить с одной дорожки на следующую. Заело, знать, вот и повторяется бесконечно всего лишь одна строчка песни, вдобавок еще и голосом материнским:

        - Я не хочу здесь помирать… я не хочу здесь помирать… я не хочу здесь помирать…

      А стоит двигателю сменить тональность свою, по другому “зафурычить”, как в голове у Виктора тут же другие слова зазвучат. Надоедливо. И сил нет у парня, чтобы “пластинку эту перевернуть”:

       - Вы не бросите меня… вы не бросите меня… вы не бросите меня…

        Детские воспоминания вдруг нахлынули. Вот вся семья, маленький Витя и мать с отцом идут по сельской улице. День летний, солнечный на дворе. Птички на разные голоса поют. Почему-то все празднично одеты. На Вите белая рубашка и короткие штанишки с лямками на груди, застёгнутыми крест накрест. На матери платье яркое, цветастое, и может, не так бы и запомнилось это платье парнишке на долгие годы, если бы не материнские плечи.  Неестественно широкие и квадратные. Разобрался с плечами вскоре маленький Витюша. Нашел два обтянутых тканью полукруга, набитых чем-то мягким, вроде шерсти или ваты. Мода, оказывается, была такая, подшивать с внутренней стороны эти, так называемые, наплечники, а может и подплечники. А на согнутой в локте руке, у ней висит на ремешке блестящая, коричневая сумочка. С таким смешным названием - ридикюль. Еще читать и писать Витя не умел, но мудрёное слово запомнил на всю жизнь – ридикюль, ридикюльчик.

         А у отца кроме белой рубашки и черных широких брюк,  запомнилась блестящая, достаточно толстая цепочка из белого металла, что красовалась с левой стороны брюк. Одним концом она пристёгивалась к петле, в кою ремень брючный всовывали. А другим концом к большим карманным часам, что прятались в маленьком карманчике, называемым пистоном. Можно было и всю цепочку вслед за часами также опустить в карман-пистончик. Ну, это же совсем не то. А вот если на несколько сантиметров дугу ей сделать,  - шик, блеск, красота! Знай наших, – хорошо живём, в достатке! Вон даже часы имеются. Где, где?  В Караганде! А цепь навыпуск для чего спереди болтается. То-то же.

       Шла вторая половина послевоенных пятидесятых годов.

      Отец был старше матери. И служить пошел перед самой войной. А тут и она, проклятая, подгадала. Повезло, несколько раз был ранен, но даже после госпиталей возвращался в строй и победу встретил в Берлине. Но домой сразу не отпустили. Война войной, а срочную службу тебе, брат, никто не отменял. Придется дослуживать, товарищ старший сержант. И только в 1947 году вернулся Степан Федосеевич в родное село.

       И ведь чем-то очаровал молодую учительницу бывалый, усатый вояка. Уж конечно не двумя орденами Славы на груди. Хотя и они сыграли видать тоже роль свою немаловажную. Скромную свадьбу сыграли и стали жить-поживать. Сынок родился, Виктором назвали, победителем значит. А вот больше - никак. Что-то не смогла больше рожать Елена. Что-то случилось в ее организме. Так и получилось, что один ребенок в семье и вырос. А в селе Степан Федосеевич стал непревзойденным мастером по дереву. Дерево с детства тянуло Степана, вот и связал с ним всю жизнь свою. По плотницкому и столярному делу, с ним, пожалуй, никто и по сию пору не сравнится в округе.

       И коли мысли у Виктора на батю переключились, вспомнился разговор с ним, состоявшийся еще задолго до его службы. Рассматривая как-то его награды на груди, сын по-детски посетовал, глядя на ордена Славы, что было бы совсем здорово, если еще один орден здесь был, первой степени. На что отец ему тогда поведал про случай, произошедший с ним в одном из госпиталей, где он лежал на выздоровлении после тяжелого ранения.

      Приносит однорукий сосед по палате фронтовую газету и спрашивает лежащего Степана:

      - Читай, сосед, это не про тебя ли тут пишут?

    - И сам же читает, что за подвиг, при взятии, уже и не помню какого населенного пункта, старшего сержанта Степана Коновалова, представить к ордену Славы первой степени. Тогда я, совсем тяжелый был, и мне, точно, не до орденов было, а как бы из лап той подруги, что с литовкой надо мной склонилась,  выкарабкаться. Долго я вырезку из этой газеты хранил, потом куда-то  потерялась она. И тишина. Никто меня потом не тревожил, никуда не вызывал. Значитца, однофамилец это был мой, а может еще какая оказия случилась. А я никуда и не обращался. И не спрашивал, был ли на самом деле орден и куда мог запропаститься, если и был. А мне, так и этих достаточно. Вот товарищей, что погибли, мне жальчее всего. А ордена, что ордена? Их ведь на всех не напасёшься. Героев то наших, куда как больше.

      А Виктор, прижимая к себе спящую Ольгу, твёрдо решил, что в самые ближайшие дни он сходит в райвоенкомат, к подполковнику Щеглову Борису Евгеньевичу. Расскажет ему о стеснительном отце и о разговоре с ним, что произошел между ними несколько лет назад. И послушает, что скажет в ответ подполковник. Может, предложит принести все документы отцовские, да запрос сделает в центральный архив Министерства обороны СССР. Надо обязательно сделать это. А вдруг! И снова мысли у сына перескочили на мать свою.

     Когда Витя пошел в первый класс, он в полной мере осознал, что такое иметь мать – учительницу, а потом и директора школы. Нет, мальчик не был хулиганом и задирой. Учился хорошо, так что журить его было не за что. И по сию пору у Виктора перед глазами стоит образ матери тех лет. Красивая, элегантная, с модной прической, всегда безукоризненно одета, несмотря, что жили они совсем не богато. Уже позднее Елену Гавриловну назначили на должность заведующей районным отделом культуры.

      И вот как гром среди ясного неба! Его мама, его советчик и ближайший друг, оставлена ими сейчас не где-нибудь, а в краевой психиатрической больнице. Что “дуркой” зовётся у местных острословов. Выходя из коридора, где осталась его любимая мать, Виктор оглянулся в последний раз. Так и запомнилась она ему такой, какой она стояла перед его глазами сейчас в автобусе.   Враз постаревшая женщина, не цветущая, которой и пятидесяти нет еще, коей она был совсем недавно, а самая настоящая старушка. Ее заплаканное лицо и слова, которые до сих пор звучат в его ушах:

           - Сынок, Оленька! Вы ведь не бросите меня, не оставите здесь навсегда? Не хочу я здесь помирать. Я ведь не глупая, знаю, куда попала.

    Ну, не верится, хоть ты тресни! Ведь ещё совсем недавно, Елена Гавриловна, была руководителем целого отдела. Наделена, какой-никакой, властью. Ей подчинялись, прислушивались к советам, выполняли ее приказы и распоряжения. Возможно, даже уважали и любили как руководителя. А кто теперь она в данный момент? Сейчас она все лишь рядовой пациент этой психлечебницы. Досадно, горько и обидно. Но ничего, еще не всё потеряно, дай бог, еще повоюем. 
 

                ГЛАВА 19.               
          Даже в самых своих изощренных сновидениях Елене Гавриловне не могло присниться место, где она очутилась. Скорей всего, она и не подозревала, что такие места есть. А если где-то и существуют, считала она, то это очень далеко и это уж точно не про неё. Ан, нет! Как говорится, от сумы и от тюрьмы не зарекайся. Но если понимаешь, для чего ты здесь оказался, то стоит и потерпеть. А Елене Гавриловне очень хотелось выйти из этих стен полностью здоровой как прежде. Значит нужно терпеть и не хныкать, не клясть почем зря судьбу-судьбинушку свою.

      После обязательного душа, пройдя через всю территорию, женщину завели в здание стоящее несколько обособлено от других. Поднялись на какой-то этаж вверх по лестнице. Вытащив из кармана ключ, сопровождающая, открыв дверь запустила пациентку внутрь. И тут же вновь закрыла ее за собой. Ключом, что был очень похож на тот, коим проводники в вагонах двери в туалет закрывают на стоянках.

      Коридор тянулся во всю длину здания. Проходя по нему Елена Гавриловна обратила внимание, что у доброй половины дверных проёмов отсутствуют двери. А каждое окно, что через эти проёмы видны, были зарешечены.

     - С чем и поздравляю Вас, уважаемая Елена Гавриловна, - горестно подумала женщина. В тюрьму вас заперли. И двери на замок и окна в клеточку.

     Несколько сгладилось это уныние, когда состоялась первая беседа с заведующей отделением и лечащим врачом в кабинете, куда ее, наконец-то,  привели. Заведующая отделением, миловидная женщина, где-то тех же лет, что и Елена, доступным языком рассказала ей, как будет проходить ее лечение, какой настрой у больной должен быть. Предупредила, что контингент больных в отделении очень разнообразен. Государство у нас социальное, поэтому с такими людьми, как Вы, здесь проходят лечение женщины и девушки от алкоголизма и наркомании, есть душевно больные с выраженной агрессивностью. Так что, будьте внимательны. На случайные провокации не поддавайтесь и не отвечайте. Здесь хорошие врачи, медсестры и санитарки, которые всегда придут вам на помощь. Познакомила заведующая, кстати, звали ее Альбина Викторовна, с лечащим врачом, молодым парнем, который представился Николаем Николаевичем Николаевым. Смеётся – короче, Николай в кубе получился.

      После беседы с врачами Елена Гавриловна заметно оживилась. Ко всему человек привыкает, ко всяким условиям, а она, что, совсем, хуже других? Всё перетерпит лишь бы вылечили, и домой, к деткам и мужу отпустили побыстрее. А вот осмотреться получше, не мешало бы, на новом то месте. Чтобы в курсе быть – где, что, почему и зачем. Молодец! Быть всегда в курсе всего, что ее непосредственно касалось, это привычка от прежних мест работы Елены Гавриловны.

      Пройдя по коридору от входной двери до конца его, Елена Гавриловна поняла, что у тех дверных проёмов, где нет дверей, это палаты, с кроватями и с обитательницами, что на них лежат. Есть поменьше комнаты, есть более просторные. Заглянув в самую дальнюю и самую большую, нос женщины сразу почувствовал вонь и смрад, исходящий от обитательниц, там проживающих. Как потом ей пояснили, там были самые, что ни на есть, самые. Скорей всего, неизлечимые, что вынуждены жить здесь долгими месяцами.

     Есть по коридору и помещения с дверями. Это кабинет заведующей, сестринская, столовая, ванная, еще несколько комнат без табличек. Пищу в бачках приносят больные из кухни, что в другом здании. По ночам в палатах горит довольно яркий зеленый свет.

     Палата, в которую поселили Елену Гавриловну, была четырехместная. Находились в ней пока всего две женщины, одна лет двадцати пяти, другая лет на двадцать старше. По внешнему виду и разговорам никак не определишь, что у них в головах непорядок. Вполне нормальные, сплошь и рядом такие живут. Но когда молодая объявила вдруг бойкот и не стала, не только пилюли глотать, но и пищу принимать, когда медперсонал весь на ноги подняла, тогда Елена Гавриловна и узнала в чем причина её голодовки.

     Из села ее привезли, что рядом с городом стояло. Жила с мужем молодым, в мире и согласии. Недавно ребенка родила, девочку. Оба родителя нарадоваться на нее не могли. И вот как-то шла эта молодая мамаша домой, по пути зашла в сарай, соорудила из веревки петлю, встала на чурку и повесилась. Благо муж в окно видел, что в сарай зачем-то зашла жена и долго не выходит. Побежал и из петли её вынуть успел, живую.

     Вот и держат уже второй месяц в больничке, пытаются врачи понять, что сподвигло девушку на такое. А усугубляет она своё положение еще и тем, что сама не может причину назвать, отчего она в петлю полезла. Вот и кормят пилюлями разными недоповешенную, боятся домой отпускать, как бы снова не пыталась в петлю полезть. А та заартачилась – я здорова и домой хочу. К мужу и дочери.

    - Да. Нелегкая работа у врачей. Поди, вот разберись, что у ней в голове, какие тараканы заползли, коли и сама не знает, что творила, - так, лёжа в своей кровати, думала Елена Гавриловна.

      А вторая соседка и того чище! Не женщина – бабища! Кровь с молоком.  С улыбкой всегда на лице, в полный свой рот. Полная жизнерадостность, короче.

      На обходе врач только единственный ей вопрос задаёт:

     - Ну как, Валентина, всё еще душа твоя болит?

     - Ой, доктор, и не говори, еще как болит! Прямо спасу никакого нет.

     - Ладно, продолжаем и дальше принимать лекарства, что тебе назначили.

    И снова вопросы в кровати задает себе Елена Гавриловна:

      - Ну, не знаю, не знаю. По мне, так уж эта то, точно, хлебом не корми, явная симулянтка. Пахать на ней надо, тогда времени не будет, душе её  болеть.

    Со временем разобралась наша Гавриловна, что не просто так, как попало, заселяют пациенток в палаты. Больных врачи делят на несколько категорий, считает она. Спокойных, со скрытыми нарушениями в психике, таких как она сама, и её соседки - в одни палаты. Буйных и явно помешанных, в другую. В ту, куда она невзначай заглянула.  Елена Гавриловна как-то даже раз ночью заметила, что возле двери буйных по ночам дежурит крепкий парень, скорей всего из числа студентов, что подрабатывают здесь таким образом.

    Самые веселые и боевые палаты в отделении, а их тут целых две, это для  представительниц женского пола, кто изъявил желание навсегда завязать с алкоголем. Елена Гавриловна не раз, и не два, за своё пребывание замечала, что приводят их бедненьких сюда, зачастую еще не отошедших до конца от чар Бахуса, молчаливых и сосредоточенных. Но стоит им влить глюкозки, еще чего-нибудь прокапать и через несколько дней не узнать наших бабочек! Взрывы хохота такие, что врачи с медсестрами бегут со всех ног утихомиривать пациенток. Заодно и санитарок своих приструнить, что хохочут вместе с болезными. А хохот всегда случается после очередного сального анекдота, порой с такими ядрёными картинками, что наша бывшая работница культуры, от стыда под одеяло голову прячет в своей кровати, чтоб только не слышать эти скабрезности.

       А способ утихомирить развеселившихся пациенток у врачей очень действенный и безотказный. Стоит им только произнести:

      - Так, так. Веселимся, значит. Ну и кто из вас первой за мной идет за порцией сульфазина?

      - Нет, нет. Только не сульфазин. Замолкаем, и Вы нас не услышите больше.

      Страшное, советское, даже не лекарство. Елена Гавриловна потом видела, как при помощи этого сульфазина успокаивали буйную пациентку. Чтобы утихомирить ее, несколько раз пришлось уколоть.

       А вот палата наркоманок отличается тишиной. Там песен не поют, как у соседей рядом и анекдотов не травят. Здесь обсуждаются более серьёзные дела. Касаемо изготовления зелья, как и из каких материалов проще и круче сварганить, где и почём купить. Явки и пароли. В основном, это молодые девчонки. У их родителей сил никаких не осталось, чтобы отвадить своих чад от наркоты. Сюда их силком притащили. Но судя по их поведению, эти юные особы нисколько не горят желанием вылечиться. Просто ждут, не дождутся, когда их выпустят на волю, чтобы взяться за старое.

     Вот мы и узнали, где и с кем будет находиться мама Виктора. Как говорится, не так страшен черт, как его малютка. Кормят в больнице очень даже неплохо, лекарствами больные обеспечены полностью, персонал квалифицированный. Книги с журналами – на выбор, какие хочешь. Так что, мы, немного задержавшись в лечебном заведении, где Виктор с Ольгой оставили Елену Гавриловну, прониклись большой надеждой, что выйдет оттуда женщина живой и психически здоровой.


                ГЛАВА 20.
      Выйдя из автобуса, Ольга и Виктор, лоб в лоб, столкнулись с Маринкой. Приветствий, с жаркими объятиями и поцелуями, как-то не последовало. Но девушка одарила нашу пару таким взглядом, что и без слов было ясно, что она ничего не забыла. И поквитаться, за нанесенные ей моральные и физические травмы, этот час у ней еще впереди.

    - Ой, Витя! Чует моё сердце, что эта змея подколодная, еще долго не оставит нас с тобой в покое. Сотворит, да не раз, нам какую-нибудь подлянку, помяни моё слово.

    - Пусть попробует только.

      Заслышав топот ног на крыльце, это так налипший снег с обуви молодые стряхивали не найдя в темноте голика, старик поспешил в прихожую. Не успели в дом зайти Ольга с Виктором, как сразу встретились с отцовским вопросительным взглядом. Молчаливым взглядом. Боится, видимо, даже спросить. А еще больше боится услышать ответ. Вдруг самое плохое озвучат. Это ведь кому скажи только, в какую каталажку угодила жена его, Елена Гавриловна. Врагу не пожелаешь.

     Услышав, что у Елены Гавриловны не так уж всё плохо, и он сам вскоре с ней может встретиться, Степан Федосеевич заметно повеселел.

    - Ну, давайте, ребятишки, поближе к столу придвигайтесь. Я тут без вас ужин, мало-мальский, сварганил. Давайте, по стопочке, с дороги, да с устатку пригубим. И чтобы у матери нашей всё хорошо закончилось.

     Назавтра, с раннего утра Виктор приступил к “допросу” Степана Федосеевича. Начал с того, что помнит ли отец их давний разговор насчет его орденов. И про заметку газетную, что ему в госпитале дали прочитать.

    - Эк, ты чего вспомнил, сынок. Это когда было то? Вот в этом году исполнилось уж двадцать пять лет, как мы раздавили тогда эту гадину. Пять лет назад, когда праздновали двадцатилетие нашей Победы, наконец-то в верхах вспомнили о нас, даже медали отштамповали в честь этой даты. Правда, многие фронтовики, еще раньше, обидевшись на Хрущева, что перестал платить за ордена и медали, отдали их детям на игрушки. А ноне, смотри, что вручили нам в честь юбилейной даты. Какой-то дешевый, алюминиевый нагрудный  знак. Говорят, хотели опять медали сделать, а потом хватились, батюшки-свет, это ж сколько металла да средств опять надобно. Накладно получилось, вот и отказались от этой затеи. У них там в верхах нонче заморочки да недопонимания всякие, а мы им с тобой, мол, пошукайте там у себя наш орден, не завалялся ли где случайно. Забудь, сынок, про эту затею.  Ведь целая четверть века минуло с той поры.

    - Ну, уж нет. Если то, что написано в той газете было сущей правдой, то ты у меня, батя, будешь являться полным кавалером орденов Славы всех трёх степеней. А это ведь, что Герой Советского Союза, получается. Мы ведь ничего не теряем с тобой. Собирай все свои документы военной поры. Мысли в голове тоже в кучку собирай, что касаемо того времени и айда в военкомат, к товарищу твоему, к подполковнику Щеглову Борису Евгеньевичу. Объясним, с чем к нему пожаловали, и послушаем, что он нам всё это скажет.

       И как не противился отец, настойчивость сына победила. Дошли до кабинета военкома, усадил их Борис Евгеньевич за длинный стол, приготовился слушать. Сначала эмоциональную речь Виктора выслушал, затем сбивчивую, отца его, Степана Федосеевича. У того так через каждое слово извинения, вот мол приходится отвлекать такого занятого человека от работы, на какие-то никчемные вопросы. Да он, бы, сам ни в жисть с этим вопросом не обратился, это сынок взбаламутил и меня и вот тебя, Борис Евгеньевич. От важных дел отвлекаем сейчас государственного человека.

       - Это ты зря сейчас такое говоришь, старший сержант. Что значит – отвлекаешь от работы. Это и есть моя работа, Степан Федосеевич. Я, ведь, как и ты, прошел ее, проклятую, от начала до конца. Так что, давай однополчанин, будем вместе восстанавливать события. Где воевал, на каком фронте, в какой армии, и так далее, по нисходящей. Давай документы, короче всё, что есть у тебя. Будем составлять грамотный запрос в Центральный архив МО СССР. Скажу откровенно, такого рода запросы на такие высокие награды, мне не приходилось делать. А вот награды из Москвы присылали. Помню, одному сельчанину медаль ЗА ОТВАГУ пришла. Тоже в госпитале лежал и не успел получить. Сразу скажу, не быстрое это дело. Но оно стоит того. Даже мне, вроде как искушенному в этих делах, будет интересно узнать, чем эта история закончится.

     Вот так и жила семья Коноваловых. В трудах и заботах. Молодые пока не думали еще куда-либо на работу устраиваться. Каждый день, какие то новые вводные жизнь преподносит. Вот сегодняшнее утро к примеру.

      - А Вы, мой адмирал не забыли, случаем, что на завтра у нас с Вами назначен день регистрации бракосочетания? Шампанское и конфеты я купила, а вот двух свидетелей придется, Ваша светлость, вам на регистрацию самому подыскать.

     - Да ты что! Как быстро месяц то пролетел. Правда, немного не так получается со свадьбой нашей, как нам хотелось бы. Но ничего, не смертельно. Как и решили, подождём возвращения мамы из больницы, тогда можно приглашать и твоих родителей. Возможно, и брат твой Сережка сможет приехать.

    - А до этого, нам надо, Витя, еще на родину мою малую съездить. Уволиться из совхоза и выписаться.

      Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Не всегда в нашей жизни получается так, как мы хотели бы. Бывает, что такое завернёт, откуда и не ждёшь совсем. Так и в семье Коноваловых. На то она и жизнь. Так, что – поживём, увидим.


                ГЛАВА 21.               
         В череде последующих событий, первым был звонок военкома, подполковника Щеглова, отцу и сыну Коноваловым, с просьбой посетить его  в удобное для них время. Виктор был куда сильнее взволнован звонком, чем его отец. Тот больше волновался за свою супругу, которую обещали на днях выписать из больницы.

      - Ну, батя! Коли так быстро ответила Москва, значит, есть, что существенное сообщить нам. Неужели, и правда, орден нашелся?

     - Ага, прям таки, валялся где-то никому не нужный, целых двадцать пять годочков. А тут и мы с вопросом подкатились. Будьте добры, не наш ли это орденок у вас завалялся?

      Это такой разговор отец с сыном вели, подходя к деревянному зданию районного военного комиссариата.

     - Здравствуйте, Степан Федосеевич и Виктор. Усаживайтесь поудобнее и слушайте внимательно, что я вам говорить буду. Даже я был удивлен, как в Москве быстро и оперативно ответили на наш запрос. Видимо, повлияло всё же, что идет год юбилейный. Как-никак двадцать пять лет нынче стукнуло со дня нашей Великой Победы.

    - И вот что сообщила Москва. Начну с того, что всё верно вам сказал и прочитал газетную статью ваш сосед по госпиталю, в которой было написано, что тебя, Степан Федосеевич, представили к награждению орденом Славы первой степени.

    - Вот, батя! А я что говорил тебе! А ты всё отмахивался!

    - Погоди, Виктор, не спеши. Представить то его к ордену представили, но командиры, что рангом и должностью повыше, решили, что эта награда будет высоковатой для данного подвига, и надо наградить его орденом пониже статутом. Но вот ведь незадача какая.  В то время ордена Славы всех трех степеней замыкали линейку всех военных орденов СССР. После них шли уже медали. И первой стояла в этом ряду медаль - ЗА ОТВАГУ. Вот ей то, судя по документам, тебя, Степан Федосеевич и наградили по возвращению из госпиталя. Так, старший сержант?

     - Так точно, Борис Евгеньевич. Эта уже была моя вторая Отвага, на тот момент. Не сообразил, не скумекал, я тогда, что она мне вручалась заместо ордена того, что в газете писали. Вот и сына взбаламутил я давнишним рассказом своим.

    - А ты, Виктор, не обижайся на тех командиров, что орден на медаль поменяли твоему отцу. Это видимо такая практика была – проси больше, всё равно меньше получишь. Правда, не всегда, но частенько так практиковалась. Сам не знаю, почему.

    - Да я всё понимаю, товарищ подполковник. Ситуация была уж больно заманчивая. До полного комплекта не хватало ордена, да еще бы не та статья в газете… Спасибо вам за Ваши хлопоты и за отношение к нам, и особенно, к моему отцу.

     - Не стоит благодарности. Это работа моя. Как там Елена Гавриловна? Когда домой?

     - Говорят, что на днях выпишут.

     - Ну и славно. Привет ей от меня передавайте.

     А по обратной дороге домой, Виктора было не удержать от красноречия. Прям, прорвало парня:

    - А всё же правильно, что тебя, батя, сейчас орденом не наградили. Представляю, как бы заважничал сейчас Степан Федосеевич Коновалов. Полный кавалер орденов Славы, это тебе не… А когда бы еще твой бюст отлили, да на площади в селе поставили. Да тебя тогда дома, днём с огнём ввек бы не сыскать.

    - Мама! А где у нас батя, что-то найти его никак не могу?

    - А ты сынок, не поленись, возьми, да и сбегай на площадь. Должен там твой отец быть. Каждый день только и знает, что прохаживается взад-вперёд мимо головы своей бронзовой. Туда-сюда, всё никак налюбоваться на себя родного не может. То снежок с головки сдует, если припорошит. А то и платочком пыль украдкой смахнёт, если летом дело происходит.

      - Баламут ты, сын, как я погляжу. И когда только повзрослеешь?

      - Вот, вот. Как только, так и сразу.

    А дома Ольга огорошила их новостью, куда приятней, чем в военкомате:

    - Звонили из больницы. Завтра Елену Гавриловну выписывают. Можно приезжать и забирать.

    - Ну, что, батя, ты со мной, али как?

    - Давайте, ребятишки, без меня, на этот раз. А я печку в доме натоплю, баньку вам с дорожки излажу. Что-то я очкую в то заведение заходить.


                ГЛАВА 22.
       После необходимых процедур согласования и проверок, Виктор и Ольга вновь очутились в женском отделении психлечебницы. В комнате для посетителей Ольга поджидала, когда Елена Гавриловна у себя в палате соберет свои вещи и переоденется. Виктора пригласили в кабинет заведующей, где Альбина Викторовна ввела его в курс дела. В общих чертах это выглядело так, что активную фазу болезни купировали. Рецидивов в дальнейшем быть не должно. Но лекарства, что мы ей выписали, принимать нужно обязательно. В срок и без пропусков. Будем надеяться, что вам больше не придется с нами в этих стенах встречаться.

     Поблагодарив врачей и медицинских сестер, Виктор возвратился в комнату свиданий, где Ольга ожидала мать. А вот и она уже спешит к ним, чуть ли не бегом по коридору. Но неожиданно раздавшийся истеричный женский крик, а скорее, это рёв сумасшедшего был, заставил всех замереть на миг. Кричала женщина из самой дальней палаты, высунув свою голову, повязанную черным платком, из дверного проёма и тыча своим костлявым пальцем на Виктора и Ольгу:

     - Вот они уже здесь, проклятущие! Ироды! Душегубы! И тут нашли меня! Мало вам сыночка моего, вы и за мной сюда явились! Чтоб вы сдохли, да побыстрей! Навязались на мою голову, изверги!

     Санитарки подхватили, уже бьющуюся в конвульсиях женщину, в палату по-быстрому затащили. Пока Ольга, с вытаращенными от ужаса глазами, слова не могла промолвить, Елена Гавриловна, на правах постояльца недавнего, стала пояснять, вроде как с извинениями даже:

     - Не обращайте внимания на нее. Позавчера привезли ее. Буйная женщина. Всё время кому-то смерти желает. Но ничего, сейчас ее быстро успокоят.

     Тут, наконец, Ольга голос обрела. Показывая пальцем туда, где только что стояла умалишенная, она сдавленным голосом проговорила:

     - Витя! Ты что, не узнал ее? Это же тётка Настасья, мать Мишки Елизарова, что повесился на скотном дворе в нашей деревне. Это она нам с Витей смерти желает. За то, что сын ее, Виктора хотел убить, но к счастью не убил, а  только ранил.

     Пришлось кратко рассказать врачам и изумлённой Елене Гавриловне предысторию этих угроз. Всю дорогу до дома, Ольга молча сидела в автобусе, позади, прижавшихся, друг к другу, матери и сына. И думала, думала, думала. Думала о том, что какая же маленькая наша земля, где вот так можно встретить человека, которого там и в принципе, быть не должно. Думала про проклятья этой женщины, от которых она, скорей всего, и умом своим тронулась. Думала, а вдруг и правда, накаркает, что у них с Виктором в жизни что-то страшное случится. Или, того хуже, жить не будут они вместе.

     Слава богу, дорога кончилась, а с ней и мысли ее тоскливые улетели куда-то. А в доме на Степана Федосеевича без улыбки нельзя было смотреть. Вот, что значит, первая разлука случилась у них, за все прожитые годы. И разлука то совсем недолгой была, всего лишь чуть больше месяца. А вот место, где была его Елена, делала эту разлуку для Степана Федосеевича, намного дольше и тягостнее. А сейчас, ну просто ужом вьётся вокруг нее. И посадить то, не знает куда. И в тарелку готов всё подряд ей положить, замерла, поди, от голоду то там, на больничных харчах. Ну, обошлось, вскоре успокоился ветеран. Готов и он и дети, выслушать, что расскажет Елена Гавриловна о своём пребывании в лечебнице.

       А потом будут совет семейный держать, когда свадьбу сыграть и как сватов привезти, родителей Ольги на эту свадьбу. Молодые, те в один голос заявили, что никакая многолюдная и шумная свадьба им не нужна. Достаточно собраться небольшой компанией, пригласив нескольких близких друзей-одноклассников Виктора, да коллег по работе его родителей. В том числе, обязательно пригласить военкома Бориса Евгеньевича.\

     За Ольгиными родителями, Иваном Ивановичем и Татьяной Сергеевной, молодые готовы выехать в самые ближайшие дни. А собрав родственников всех вместе, объявить им о своём решении. Правда, пока еще не придумали, как и когда половчее это сделать. Но пока время еще есть, придумают.


                ГЛАВА 23.
     В зимнем наряде, село, где Виктор проработал всю осень, было для него неузнаваемым. Снега выпало к новогодним праздникам по колено, а то и поболе. Ничего не напоминало и о их недавнем палаточном лагере. Чистое, снежное поле, с искрящимися кое-где снежинками на нём. Как будто какой-то добрый волшебник присыпал слегка это снежное покрывало россыпью драгоценных камней. Даже ни одного следочка, оставленного от зверушки какой-нибудь, мало-мальской, не видать. Чистое, белое покрывало.

     На сельской площади, где автобус делает остановку, стояли, как обычно, несколько человек, встречающих. Среди них мальчуган, в шапке, надвинутой до самых глаз, с красными, от мороза, щеками и такого же цвета, носом. Ему не сообщали, в какой день приедут гости. Он приходил, становился в сторонке и смотрел. А вдруг сегодня приедут, а он – тут, как тут.

     - Серёжка, чертёнок! А ты как здесь оказался? Мы же не сообщали, в какой день приедем, - сестра крепко обняла младшего братишку.

    - Так каникулы в школе, вот я и хожу каждый день сюда. На всякий случай, - шмыгая носом, гоняя туда-сюда соплишки свои, Серёжка ей в ответ. Сестра, конечно, сестрой, но сам он поближе ластится к старшему товарищу своему. Глаза горят от радости, что наконец-то встретились, а то он уже всю надежду потерял.

     - Привет, Сергей Иваныч! Вижу, вижу, что скучал. Я, брат, тоже частенько вспоминал тебя. Ну, веди до дома. Там в тепле нам и расскажешь все деревенские новости. А то, смотрю, от мороза у тебя и губы совсем шевелиться перестали.

     Вот что значит деревенское, сарафанное радио! Не успели гости толком обогреться и поговорить с родителями, как одна за другой стали подружки-доярочки Ольгины сбегаться. Первой, конечно же, прибежала тётя Дуня.

   - Ах, ты, милочка моя, вот и опять я встрела тебя! Как же я соскучилась по тебе, моя ты, золотая. Испереживалась прям вся, как там, на чужой сторонушке отнеслись к тебе. Не обидел ли кто, ненароком мою красавицу. Вижу, вижу, похорошела сразу на лицо то. Гладенькое стало, без коровушек то, своих. А они, бедняжки, уж так скучали без тебя в первые дни, так скучали. Зинку то, сперва на дух не переваривали, не подпускали к себе. Рёвом, девка, ревела. Отказывалась группу твою доить. Правда, потом всё наладилось помаленьку.

    - У нас тут без тебя еще ведь одно чудо чудное случилось. Настасья, то, Елизарова, мать Мишки покойного, что беду на вас всё старалась накликать, ведь окончательно с ума сошла. Ходила по деревне, всех пугала, ребятишек малых, особливо. Сельсовет вызвал милицию из района, увезли полоумную куда-то, дом заколотили досками. Теперича можете смело по улке ходить, не встрените ее больше.

      Виктор и Ольга переглянулись. Они еще дома решили не говорить никому, где и когда они повстречали эту полоумную женщину. И о том, что Елена Гавриловна там находилась, тоже не обязательно всем знать.

      - А что, тётя Дуня, может мне с тобой на дойку вечернюю сходить. Коровушек своих посмотреть, поздороваться с ними.

     - Ох, ты, миленькая, моя деточка! Я так думаю, не стоит этого делать тебе. А вдруг коровушки признают тебя, веть тогда Зинке вовек не пособиться с имя. Не надо, моя хорошая, делать этого, нервировать лишний раз бурёнок своих.

      За два последующих дня Ольга решила все свои дела. Родители, Иван Иванович и Татьяна Сергеевна были готовы к поездке уже давно. Сергей Иваныч был готов к ней еще раньше всех. Дом и небольшое хозяйство Чехлатовы оставили на попечении тётки Дуни. И на следующий день все пятеро дружно стояли на площади, автобуса дожидаючись.

     Виктор, отведя Ольгу, чуть в сторонку, глядя на село, горы, окружающие, вдруг заговорил:

     - Оля, ты только представь. Еще каких-то полгода назад, я и понятия не имел, что есть на Алтае это село. Что живёт там замечательная девушка, о которой я, как говорится, – ни ухом, ни рылом. Которая вскоре станет моей женой. Твои замечательные родители чего стоят, а о братишке Сережке и говорить нечего. Это ведь он, сорванец, так стремился, так хотел, чтобы мы познакомились. И парень стоит сейчас и даже не догадывается, что вскоре мы будем с тобой далеко-далеко от них. И никому неизвестно, когда мы можем встретиться с ними здесь вновь.

    - Что-то совсем не в ту степь заговорил, мой “адмирал”. К чему такие ноты плаксивые, что я сейчас услышала? Всё у нас будет с тобой распрекрасно. А в подтверждении слов моих, смотри, вон автобус наш бежит, торопится.


                ГЛАВА  24.
      Интересно понаблюдать, как будет проходить первая встреча родителей молодых. Ведь они еще не только не общались меж собой, а даже и не видели друг друга. Но родители молодых – тёртые калачи. Недаром по многу лет на белом свете прожили. Они много чего видели-перевидели в жизни своей. Они не оплошают, и не будут называть с самой первой встречи, друг друга по имени-отчеству. Это ни есть, по-родственному. Теперь самые, что ни на есть главные слова, указывающие на степень их родства, это слова СВАТ и СВАТЬЯ. Отныне, никаких тебе, Степана Федосеевича, вместе с Иваном Ивановичем, тем паче, Елены Гавриловны и Татьяны Сергеевны. Есть сват Степан, есть и сват Иван. Ну и куда нам без сватьи Татьяны или сватьи Елены.

     - Здравствуй, сват Иван! И тебе доброго здоровьица, сватья Татьяна! Ну, как доехали? А это кто такой молодой человек с вами?

    Виктор и Ольга в сторонке ревностно наблюдали за своими родителями. По их лицам пытались угадать, понравились ли сваты и сватьи друг другу. Не будут ли потом всякие суды-пересуды. Он, мол, такой-сякой, а она то, она, ну сроду бы не подумала на нее такого. Да нет, вроде обошлось и всё хорошо. И та и другая сторона были на высоте. В именах не ошиблись, слова худого друг другу не сказали.

    Свадьбу решили сыграть в большом доме Коноваловых. А что? Зальчик не маленький, гостей тоже не много. И вот уже тосты звучат один за другим. На подарки гости тоже не скупились. Не забывали и ГОРЬКО кричать, как обойтись без него на свадьбах. Невеста с женихом были очаровательны. В общем, всё прошло замечательно. Без скандалов, и боже упаси, разборок на улице.

    Когда за последним гостем закрылась дверь, Ольга на ухо прошептала мужу:

    - Господи! Неуж, пронесло и никакой подлянки нам никто не устроил. А я ведь всю свадьбу ждала. Или камень в окно с улицы, или еще чего-нибудь похлеще.

   На следующий день, когда гости и хозяева вновь собрались за столом, Виктор решил всех разом огорошить своим заявлением:

   - Дорогие наши родители! Мы с Олей решили именно в этот день после свадьбы, когда мы все вместе здесь, сказать вам следующее. Мы твёрдо решили уехать на жительство на Дальний Восток. Это не спонтанное наше решение, мы всё обдумали и не надо нас сейчас переубеждать. Мало того, по моей просьбе, мой бывший командир, капитан первого ранга, выслал нам с Олей вызов для въезда в пограничную зону. Вы у нас еще крепкие мужчины и женщины, можете прожить пока и без нашего присутствия здесь. Ну а дальше? А дальше, как говорится, будем посмотреть.

     Оваций после слов Виктора не последовало. Гробовая тишина воцарилась за столом. Все, кроме Ольги, были шокированы словами Виктора. Сколько планов, сколько надежд, и вот накося – выкуси! И как следует по сценарию, материнские слёзы. Затем и крики, – ишь, чего удумали! К черту на кулички ехать! Да кто вас там ждет? Да кому вы там нужны, да где вы жить будете? Всё, как обычно.

     И кончилось всё, как обычно. Давай горячо обсуждать, что, да как. Денежек возьмите на дорогу, потом еще вышлем. Да не забывайте нас, пишите хоть изредка. Сережка, тот сразу заявил: вот подрасту еще малость и к вам рвану. Никуда, мол, не денетесь, примите.

     А Степан с Еленой понимали, что не просто так затеяли молодые уехать подальше. Ведь тут Маринка осталась, а от нее можно ждать, всё, что угодно. Может и правильно делают. От греха подальше.

    На следующий день сват Иван и сватья Татьяна двинулись в обратный путь. В своё село, или в деревню свою. Как правильней то сказать? С последней своей опорой и надеждой, маленьким Сергеем Иванычем.

    А вечером еще одно событие произошло. Когда Виктор выскочил в ограду, чтобы набрать из поленницы дров, его от калитки окликнула какая-то девушка. Подойдя ближе, парень узнал ее. Это была центровая подружка Маринки, по имени… Вот, чёрт, имя вылетело из головы.

    - Витя, здравствуй. Я просьбу своей подруги выполняю. Она письмо тебе просила передать. Сказала, что пусть сразу не рвёт его, а дочитает до конца. Можешь вместе со своей женой его прочитать. Вот письмо. Пока.

    В своей комнате парень показал письмо Ольге. На запечатанном конверте всего два слова, “Коновалову Виктору”.

    - А может, ну его нахрен. Может, не читая, в печку этот конверт, ты как думаешь, Оля?

    - Я думаю, прочитать его ты должен обязательно. Тем более, подружка не зря передала Маринкины слова, чтобы ты не рвал его, а прочитал сперва.

     “ Здравствуй, Виктор. Не знаю, правильно ли я делаю, что сейчас напишу тебе, но считаю, что ты должен знать об этом. Начну издалека, с твоего, злополучного для меня, отпуска. Когда наши безобидные игрушки-покатушки с тобой кончились тем, что я забеременела. Вот и   заметалась, дура, не зная, что предпринять, тебе ли написать, а может лучше избавиться от ребенка.

     И тут, как на грех, попался на моём пути этот Малик. Хороший, добрый парень. И какая моча мне тогда в голову стукнула, что я встречаться с ним, в моём, то, положении, стала. Он, узнав, что я беременная от тебя, даже хотел усыновить или удочерить будущего ребенка. Но в этот момент умирает мой отец, и я остаюсь вдвоём со своей мачехой, этой старой злыдней, которая всегда ненавидела меня всеми своими фибрами. Да ты сам знаешь ее, что тут рассказывать. По сути, выдавила из дома меня, почему я и ушла на время к Малику.

       Нас у матери с отцом было две дочери. Первая, старше меня на десять лет, уехала из дома в раннем возрасте куда-то в город, в соседнюю область. И, по-моему, даже ни разу не удосужилась приехать к родителям. А тут, как назло, взяла и прикатила. И даже не на похороны, а на девять дней, кажись. А я ей, дура, плакаться стала, и про беременность рассказала и про Малика, вдогонку.

       А сестрица моя старшенькая шустрой бабёнкой оказалась. У ней, к тому времени, было всё. И богатенький муж, и квартира шикарная с машиной. Всё было - кроме детей. Никак не могли они зачать ребенка, куда бы ее муж не возил. Хотели уже с детдома брать, а тут такой удачный случай подвернулся. Прежде чем увезти меня к ней в город, она уговорила даже Малика, чтобы он пустил слух, что отправляет меня к себе на свою родину пожить. А меня к себе в город, на съёмную квартиру, где я и прожила два месяца до родов. Затем в роддом, а там у них тоже всё было схвачено. Получилось, что моя сестра родила девочку, а меня вроде, как и не было там совсем.

      Приехав в село без ребенка, а я ведь Малику сказала, что еду на сохранение, он, видимо, что-то понял или догадался. Он, попросту, перестал со мной встречаться. Я, дура набитая, поняв, что всё потеряла, тогда, в вашем доме, попыталась как можно больнее уязвить вас всех, за что и получила в лоб оплеуху. Правильно, что Ольга вдарила, поделом мне. Хотя о каком горячем сексе могла идти речь, когда я была чуть ли не на сносях тогда. Ну, вот, вроде как я облегчила свою душу, рассказав тебе всё. Дочь наша будет жить в любви и достатке, надеюсь, она никогда не узнает, кто ее настоящие родители. Искать её и чего-то предпринимать, не стоит. Да ты, если бы и захотел, не нашел бы ее.

       А в конце хочу сказать следующее. Житья мне в селе не будет никакого. С одной стороны, мачеха заклюёт меня, или я её, сгоряча грохну. А с другой стороны, на вас, счастливых смотреть, сердце рвать своё, тоже ничего хорошего. Лучше я уеду, куда подальше и начну жизнь свою, как говорится, с чистого листа. Когда ты будешь читать с Ольгой это письмо, я уже буду далеко-далеко от вас. Денег за дочь сестра мне подкинула достаточно, чтобы на первых порах с голоду не умереть и в проститутки не податься. Шучу, сквозь слёзы. Прощайте. Марина.”

     Ошарашила, Маринка, своим письмом! Ой, как ошарашила! Ольга носом своим уже давно хлюпает. Виктор, невидящим взглядом в окно уставился, будто чего-то разглядеть там хочет.

     Наконец он прервал затянувшееся молчание:

     - Ну и что мы имеем в остатке? Первое, что я, оказывается, стал отцом девочки, которую никогда в жизни своей не увижу. Хотя, в этой жизни случаются самые невероятные вещи. Второе, это отъезд Маринки из села родного. Ну, а что касаемо этого “азера” Малика и житьё с ним, то я полагаю, совершив одну глупую ошибку, Маринке в дальнейшем всё было по барабану. И даже море по колено.

      Долго еще сидели в тёмной комнате молодожены, обсуждая, все свалившиеся на них, последние новости. Но повлиять на завтрашний их отъезд в новую жизнь, ни одна из них уже не была в состоянии. А как сложится их будущее, время покажет. А мы же, в свою очередь, пока попрощаемся с этими славными, молодыми людьми. Пожелаем им только самого хорошего. И может, даже расскажем, когда-нибудь, как живут Виктор и Ольга на новом месте. Гостеприимным ли стал для них Дальний Восток? Будем надеяться, что обязательно станет. В добрый путь!

                Январь 2024 года. Город Хабаровск.