RLD
Маргарите Городовой
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
Согласно «Запискам о галльской войне» (лат. Commentarii de belllo gallico) римского проконсула и «потомка богини Венеры» Гая Юлия Цезаря, он, разгромив вторгшееся в Заальпийскую Галлию войско германского царя Ариовиста, всю зиму 58-57 гг. до Р.Х. мирно управлял вверенными его отеческому попечению сенатом олигархической Римской республики провинциями - – Цизальпийской, Трансальпийской и Нарбонской Галлиями -, а также (добавим от себя) несомненно, занимался транспортировкой захваченных там золота и рабов в Италию (хотя об этой транспортировке Цезарь не упоминает). О каких-либо иных занятиях Гая Юлия в ту зиму автору настоящего правдивого повествования, к сожалению, не известно. Зимой в описываемую эпоху войн обычно не вели, и потому легионы пребывали на зимних квартирах. Проконсул поспешил набрать еще два легиона из галльских уроженцев. Теперь под его командованием было уже восемь легионов. Весной «дукс» (полководец) Юлий Цезарь снова двинулся на север.
Ведь в Заальпийской Галлии оставалось еще немало народностей, не желавших терпеть на своей шее римское ярмо. Цезарь применяет к ним в своих «фронтовых сводках» собирательное название «белги», или «бельги» . Причем не без причины подчеркивает в столь часто цитируемых позднейшими авторами первых предложениях «Записок о галльской войне», в которых перечисляет племена, населяющие Заальпийскую Галлию, что «самые храбрые из них – бельги, так как они живут дальше всех других от (римской – В.А.) Провинции (позднейшей южнофранцузской области Прованс - В.А.) с ее культурной и просвещенной жизнью; кроме того, у них крайне редко бывают купцы, особенно с такими вещами, которые влекут за собою изнеженность духа; наконец, они живут в ближайшем соседстве с зарейнскими германцами, с которыми ведут непрерывные войны.»
После «умиротворения» племен суэссионов, (суессионов или свессионов, которых порой причисляют к бельгам), белловаков и амбианов – частью вследствие измены, розни и отсутствия единства между «варварами», частью – вследствие быстрых и оперативных действий римского «дукса» (в большинстве случаев от «умиротворенных» Цезарем племен мало что осталось - ведь, как не без одобрения подчеркивает Плутарх, проконсул «учинил такую резню, что болота и глубокие реки, заваленные множеством трупов, стали легко проходимыми для римлян»), римский агрессор выступил в поход на нервиев – еще не покоренных, гордых галлов, ревниво оберегавших свои племенные традиции, не допускавших ввоза в свою область никаких товаров извне и считавших позором даже вступление в переговоры с чужеземными правителями. Сражению Цезаря с нервиями суждено было стать самым кровопролитным из всех данных им когда-либо неприятелям сражений. Его победа в нем (да и сама жизнь Гая Юлия) висела буквально на волоске…
Вся область нервиев была покрыта почти непроходимыми дремучими лесами. А в местности, свободной от лесов – нерукотворных препятствий -, нервии воздвигли в препятствия рукотворные – засеки, препятствовавшие вторжению конных орд соседних племен или, по крайней мере, замедлявшие таковые. Мало того! Сооруженные нервиями засеки затрудняли не только продвижение вторгающихся в область проживания нервиев вражеских войск, но и проведение разведывательных рейдов. И потому Гай Юлий Цезарь, принявший решение расположиться со своими регулярными частями - легионами - и вспомогательными отрядами - авксилиями - лагерем на высоком берег реки Сабиса (современной Самбры), не подозревал о том, что в лесах на противоположном берегу скрывается целое многочисленное неприятельское войско, сжатое в кулак для нанесения внезапного удара по римским агрессорам.
Предводитель бельгов – военный вождь Бодуагнат – воспользовался отсутствием у противника сведений о местонахождении армии галлов. Объединенные под его предводительством галльские племена нервиев, атребатов и виромандуев, форсировав реку Сабис вплавь, нанесли столь же молниеносный, сколь и сокрушительный удар по римской коннице, прикрывавшей строительство легионерами Цезаря лагеря, в тот самый момент, когда обоз войска Цезаря появился, под прикрытием двух его новых легионов, на гребне холма. Атака галлов была столь стремительной, их натиск был столь сильным, римская конница была обращена в бегство столь быстро, что передовые всадники бельгов смогли ворваться в возводимый римлянами лагерь одновременно со спасающимися бегством «ромулидами» (потомками Ромула, как горделиво называли себя римляне) и напасть на легионеров, занятых шанцевыми работами.
Оказываться в подобной ситуации еще никогда не приходилось ни самому «потомку Венеры», ни его захваченным бельгами «и иже с ними» врасплох легионерам, совершенно не ожидавшим нападения, находившимся вне строя, по большей части – безоружным, расставлявшим палатки, короче говоря, занятым чем угодно, но только не готовым к бою. Ошеломленный нападением не меньше своих «контрактников», Цезарь тоже был не в состоянии с ходу организовать оборону. Бельги «со товарищи» просто не дали римском «дуксу» времени для отдачи необходимых приказаний в должной последовательности. Тем не менее, оказалось, что суровая муштра и железная дисциплина римской профессиональной армии в сочетании с чувством ответственности командного состава войска Цезаря, в первую очередь - примипилов и других центурионов, выслужившихся из нижних чинов – принесли свои плоды в этот в высшей степени критический момент.
Центурионы воткнули в землю заостренные нижние концы – «подтоки» - древков боевых значков, приказав приведенным внезапным нападением в смятение легионерам собраться, стянуться к знаменам (которые потому и были названы «стягами», что вокруг них стягивались, образуя одно целое, воины). И каждый легионер поспешил занять свое место в «суровом солдатском строю» там, где в данный момент находился, вне зависимости от того, присоединялся ли он к своему или к чужому подразделению. Многие из спешивших встать в строй «контрактников» не имели при себе никаких доспехов и никакого иного оружия, кроме гладиев* (и, надо думать, пугионов**), но это в сложившейся критической ситуации значения не имело. Тем временем бойцы, оказавшиеся на переднем крае, уже вступили в бой. Всякое другое войско, кроме римского войска Гая Юлия, вне всякого сомнения, было бы охвачено паникой и обратилось бы в «гиблое бегство» (используя выражение греческого драматурга Эсхила из трагедии «Персы») из недостроенного лагеря. А вот «контрактники» Цезаря быстро сформировались в центурии, манипулы, когорты, легионы.
Вокруг Цезаря, отдававшего, с высоко воздетыми руками, самые необходимые приказы с высоты конской спины, «ряды свои сомкнули» (как писал «наше всё» Александр Сергеевич Пушкин в поэме «Полтава») Десятый и Девятый легионы. Между тем, хладнокровный в любой ситуации Тит Лабиен на левом фланге уже успел оттеснить атребатов обратно к реке. Сражение разгоралось.
Военная Фортуна, как известно, переменчива. Вот она и колебалась, отдавая предпочтение то одному, то другому противнику. Вследствие незнания Цезарем местности и отсутствия связи между отдельными легионами проконсулу было очень нелегко держать «битвы поле роковое» (как писал тот же Пушкин в той же «Полтаве») в своем поле зрения. Правое крыло римлян с трудом сдерживало неистовый натиск галлов под предводительством самого Бодуагната, отрезавшего Седьмой и Двенадцатый легионы от центра римского войска, обратившего римскую конницу в бегство и все туже стягивавшего кольцо вокруг немалой части армии Цезаря, отрезанной от своих. Треверы (конные авксиларии-германцы ), решившие, что «все пропало», покинули поле сражения, сообщая по дороге всем и каждому, что римляне разбиты и уничтожены.
В действительности же все было совсем иначе. Выдающаяся личность и незаурядная харизма императора смогли возродить боевой дух же наполовину истекшего кровью легиона. Проконсул (не успевший впопыхах ни вооружиться, ни надеть доспехи) приказал подать себе щит, быстро занял место в первом ряду (как и в битве с гельветами), громким голосом называя центурионов по имени, ободряя легионеров, приказав увеличить промежутки между легионерами своих когорт, чтобы слишком тесный строй не мешал воинам орудовать мечами. Отвага Цезаря и его сила внушения в тот день творили подлинные чудеса. Ему удалось обеспечить выход из «котла» двух окруженных галлами легионов. Проконсул руководил сопротивлением до тех пор, пока Лабиен, верно оценивший обстановку с вершины холма, не направил на помощь своему изнемогавшему под неприятельским напором «дуксу» Десятый легион. Почти одновременно на поле битвы появились два свежих легиона, шедших в арьергарде. Их своевременный подход окончательно склонил Фортуну на сторону римлян.
Теперь в окружении оказались уже не римляне, а нервии. Они дрались, как настоящие герои, образуя своими телами «живую крепость», долго сопротивлявшуюся разъяренным до полного озверения римским «контрактникам». Нервии в полном смысле слова умирали, но не сдавались, продолжая сражаться на целых «горах кровавых тел» (используя выражение Михаила Юрьевича Лермонтова из его поэмы «Бородино», не менее прославленной, чем пушкинская «Полтава»). Израсходовав свои метательные копья, изломав мечи о римские шлемы, щиты и доспехи, бросив свои собственные, исколотые и изрубленные «ромулидами» щиты, нервии бросались на римлян, как дикие звери, пуская в ход последнее, оставшееся у них, данное им природой оружие - ногти и зубы…
Согласно Цезарю, «битва окончилась почти полным уничтожением всего племени и даже имени нервиев». Их было шестьдесят тысяч – воинов-мужчин, женщин и детей. Историк-победитель сухо и бесстрастно сообщает современникам и всем последующим поколениям читателей его «Записок», включая и нас многогрешных, что из этого немалого числа уцелело «едва-едва» пятьсот. «Милосердный» Цезарь приказал их пощадить.
Вообще же в той «битве народов» римляне пленных не брали. Это была битва не на жизнь, а на смерть, смертный бой, в полном смысле этого слова. А выражаясь современным языком - народность нервиев «зачистили под ноль» (если, конечно, верить цифрам, приведенным Цезарем)…
Арьергард объединенного бельгийского войска, состоявший из адуатуков, не поспевший сражению, повернувший назад и попытавшийся отсидеться за стенами сильно укрепленного – природой и людьми - города, был осажден римлянами и принужден к капитуляции. В отношении адуатуков, проявивших похвальную (с римской точки зрения) покорность, сдавшись на милость победителя, этот победитель проявил к ним эту милость. как сказано в «Записках о галльской войне»: «Цезарь приказал всю военную добычу с этого города продать с аукциона. Число проданных жителей, о котором ему было доложено покупщиками (то есть работорговцами – В.А.), было пятьдесят три тысячи человек».
Коль скоро эту цифру приводит сам Гай Юлий Цезарь, в ее достоверности, как думается автору настоящей военно-исторической миниатюры, нет причин особо сомневаться. Ведь Цезарь, как рачительный хозяин и экономист (хоть и не научившийся соизмерять свои доходы и расходы), был в своих подсчетах (и коммерческих расчетах) неизменно скрупулезно точен.
Между тем в далеком Риме обстановка складывалась не слишком-то благоприятно для «потомка Венеры».
Но это уже другая история...
Здесь конец и Господу Богу нашему слава!
ПРИМЕЧАНИЯ
*Гладий, или гладиус (лат. gladius) — древнеримский короткий обоюдоострый и остроконечный солдатский меч до 60 сантиметров длиной (длина в разные эпохи была разной), предназначенный для нанесения преимущественно колющих ударов и носимый военнослужащими рядового состава у правого бедра. Кроме того, гладием со временем стали казнить военнослужащих за воинские преступления, в затем - и всех римских граждан, повинных в преступлениях (вместо употреблявшейся для этого в древности секиры). Предположительно, гладий был позаимствован древними римлянами у древних жителей Пиренейского полуострова (отсюда его название «испанский меч»), усовершенствован римскими оружейниками и оставался стандартным оружием пехоты в римском войске до III века п. Р.Х. Высшие воинские начальники и старшие офицеры, не имевшие щита, в отличие от рядового и младшего офицерского состава, носили гладий на левом боку. Гладий висел на кожаной перевязи (balteus), надевавшейся через плечо, или на опоясывавшей стан поясе-портупее (cingulum].
**Пугион, или (пугио (лат. pugio) — древнеримский обоюдоострый широкий кинжал. Использовался как личное оружие легионеров (солдат регулярных частей римской армии), авксилариев-ауксилариев (солдат вспомогательных частей) и младшего командного состава римской армии (центурионов, опционов, знаменосцев). Точная дата появления пугиона на вооружении римских легионеров не установлена, самые ранние из известных науке экземпляров пугиона относятся к I веку до Р. Х. К I веку п. Р.Х.) пугион стал стандартной частью экипировки римских легионариев-легионеров и ауксилариев. В тесноте рукопашной схватки пугионом можно было наносить эффективные удары без замаха (как, кстати, говоря, и гладием). Дополнительным преимуществом пугиона была возможность удерживать его не только прямым, но и обратным хватом, что позволяло наносить колющие удары сверху. Однако, скорее всего, пугион чаще использовался для бытовых целей (приготовления пищи, хозяйственных работ в военном лагере и так далее). Пугион имел стальной обоюдоострый клинок длиной 15—35 см широкой листообразной формы. Срединное ребро, шедшее вдоль всего клинка на ряде моделей, придавало прочность и жёсткость всему кинжалу. Рукоять пугиона имела Т-образную форму и могла быть богато украшена золотой и серебряной инкрустацией даже у рядовых солдат. К III веку п. Р.Х. пугион постепенно вышел из употребления в легионах, оставшись на вооружении только воинов вспомогательных частей (авксилий-ауксилий) римского воска=эксерцита.