В моей голове всегда роились тысячи вопросов, на которые не могла ответить ни я, но кто-то другой. Например, чего нужно бояться больше Апокалипсиса или Рагнарёка? И если к Апокалипсису люди имеют непосредственное отношение, и могут... ну, хоть чуть-чуть, хоть самую малость, но всё-таки повлиять на всё происходящее, то Рагнарёк, это совсем другая история. Во-первых, в этой битве богов человек будет абсолютно бессильным! Думаю, что в своих разборках боги вообще забудут о его существовании, а во-вторых... Во-вторых, меня всегда смущала идея битвы богов. В моём понимании Боги должны быть совершенны! В противном случае, с каких таких пирогов они вдруг стали Богами! А если они всё-таки совершенны, то как в них могла зародиться такая злоба и ненависть, которая заставила их убивать друг друга? Как говорит один мой сибирский друг: «Не такой уж ты крутой, северный олень!» Да... что-то меня занесло... Нужно признаться, что такие откровенные сомнения в мироустройстве и смелые претензии к всевышнему стали последствием сегодняшнего новогоднего корпоратива. Ну, правда, почему все религии, все мифологии заканчиваются глобальными разрушениями мира? Почему Бог или Боги всех религий и мифологий ведут мир к таким событиям? В конце концов, они должны же чувствовать хоть какую-то ответственность за мир, который сами создали, за нас... Мы же в них верим!
И, кстати, почему мы верим, пусть даже каждый в своего Бога, а боги в нас не верят? Да что там боги... мы же сами в себя не верим! Мы не верим в человечество!
Я уже подходила к дому, когда увидела мальчишку, лежащего на снегу в потрёпанном старом свитере.
- Проснись! Пожалуйста, проснись!
Я трепала его за холодное, окоченелое плечо...
Еще вчера я видела, как этот мальчишка грелся в нашем подъезде, развесив на батарее свою грязную куртку, которая ему явно была велика. Консьержка не раз выгоняла его, грозилась вызвать полицию, но он опять и опять крутился у нашего дома, то и дело норовя проскользнуть в подъезд.
Он ночевал на лестнице, обычно между пятым и шестым этажом, прижавшись спиной к батарее и огородив себя картонными коробками. Жители вызывали полицию и социальную службу, мальчишку увозили в приют, но через неделю-другую он сбегал и опять возвращался в наш подъезд. Так было не раз и не два, и мы постепенно к нему привыкли, некоторые особо сердобольные соседи типа меня, стали даже подкармливать его, как прибившегося котёнка.
Иногда я заговаривала с ним, пыталась узнать, почему он в свои восемь лет решил жить на улице, где его родители и почему он то и дело сбегает из приюта. Каждый раз мальчишка сочинял новую историю, одна жалостнее другой. То его родители погибли в аварии, то они наркоманы, то они сгорели в доме, а он чудом спасся и тому подобное. Кроме того, он всегда назывался разными именами и категорически отказывался жить в приюте, объясняя это тем, что детей там не кормят и бьют. Или тем, что директор приюта хотела продать его цыганам! Или тем, что в приюте тайная лаборатория, где над детьми ставят медицинские опыты, и он сам, своими глазами видел, как одному мальчику пришили рыбьи жабры, и теперь он живёт в специальном аквариуме.
- Честное слово! – говорил он, тараща на меня глаза.
- Директриса каждый день заставляла меня червяков копать, чтобы кормить того мальчика. Если не верите, идите посмотрите, там во дворе, за домом огромная яма нарыта! Это всё я нарыл!
В конце своих рассказов он театрально складывал ладошки и заглядывая мне в глаза жалобно произносил: «Тётенька, не отдавайте меня в полицию, они опять будут меня дубинками бить! Знаете, какие потом синяки? Хотите, покажу?»
Я, конечно отказывалась, но поначалу выказывала сомнения. Вступать с ним в спор, понятное дело, не было никакого смысла, да и желания, и я просто кивала, давала ему какую-нибудь еду, предлагала купить одежду, за что мне не раз доставалось от других соседей. Они возмущались, что я приваживаю бродяг и бомжей, а я взывала к их совести, говорила, что он ещё совсем ребёнок, и мы все должны помочь этому ребёнку.
Кто-то из соседей сказал, что этим я только развращаю пацана, приучая его жить за счёт попрошайничества и подачек, а мужик с восьмого этажа и вовсе пригрозил мне, что лет через шесть-семь этот «так называемый ребёнок» станет наркоманом и не моргнув глазом перережет всех нас за дозу наркоты.
И вот теперь этот самый мальчишка лежит на снегу возле мусорных баков, сжавшись в маленький холодный комок, а я пытаюсь заглянуть ему в лицо в надежде, что он живой! Страх за ребёнка мгновенно выветрил остатки шампанского из моей головы.
- Мальчик, миленький! Скажи хоть что-нибудь! Ты меня слышишь?
Я перевернула его на спину... Мальчишка сжался в комок.
- Нет, не надо! Не бейте!
Я облегчённо вздохнула. Живой!
Оказалось, что он подрался с мальчишками, из-за щенка. Те хотели убить собаку, зажарить и съесть, а он заступился!
Все эти подробности я узнала уже дома, когда кормила его и отпаивала горячим чаем. Мальчик согласился пойти ко мне только после того как я поклялась, побожилась и «отвечаю за базар», что не вызову ни скорую, ни полицию.
На мой вопрос, куда делась куртка, он сказал, что закутал в неё щенка и спрятал под крыльцо, а когда принёс щенку похавать, там уже не было ни куртки, ни щенка.
Я поверила его рассказу, тем более, что мальчик был в ссадинах и ушибах, которые я обработала и перебинтовала сразу поле того, как он принял душ.
После еды его разморило, он стал засыпать и проспал до самого утра. А я так и не смогла уснуть. Я думала о том, почему я раньше не решилась плюнуть на всё и забрать мальчишку к себе. Почему мы стали такими циничными и жестокими? Почему мы проходим мимо ребёнка, осуждаем, предрекаем ему страшное будущее? Почему? Неужели этот крошечный человек не заслуживает внимания, заботы и любви? Я смотрела на его по-детски пухлые щечки, на его глаза, на вздёрнутый носик, на его растрёпанные светлые волосы... Он спит так же, как спят все другие дети, которые каждый день приходят домой, ужинают и ложатся в свои тёплые постели, а утром просыпаются от запаха тёплой каши и молока.
К утру я была совершенно уверена, что этот мальчишка должен остаться жить у меня. Как это оформить официально я пока не задумывалась, в конце концов, так или иначе, но это можно будет решить. Главное, чтобы сам мальчик согласился остаться...
Я прекрасно понимала, что, несмотря на свой юный возраст, он привык принимать все решения самостоятельно и надавить на него или уговорить мне точно не удастся. Оставалось только придумать что-то такое, чтобы он сам захотел остаться.
Когда мой мальчик проснулся, его уже ждала теплая, душистая каша с маслом, молоко и пряники. Он уплетал завтрак за обе щекИ и ничем не отличался от домашнего ребёнка, разве что синяки и ссадины... Ну, это бывает у всех мальчишек.
Уже за завтраком я осторожно завела разговор о том, что у каждого человека должен быть дом, где его всегда ждут, где ему всегда рады, где тепло, сытно и уютно. Он снова стал похож на беспризорника, в глазах появилась затравленная и недоверчивая усмешка. Я поняла, что своими «вокруг да около» я всё только порчу, с ним нужно говорить прямо и открыто, так чтобы не было никаких недоговорённостей, никакой двусмысленности.
Я так и сделала!
К моему удивлению он согласился почти сразу и поставил одно единственное условие – я никогда не буду пытаться узнать о нём больше, чем он расскажет о себе сам. Я пообещала!
В этот же день мы договорились пойти в кафе с мороженым и в зоопарк. Но для начала нужно было во что-то одеться. Идти в магазин тоже было не в чем, и я, обмеряв с ног до головы своего нового жильца отправилась покупать ему новый наряд. Но...
Перед тем как уйти, я в очередной раз спросила, как его зовут. Он не стал мне врать. Молча и спокойно он смотрел мне в глаза. Долго смотрел. Затем сказал:
- Я не хочу, чтобы меня звали как раньше.
У меня ком подкатил к горлу.
- А как ты хочешь?
Он задумался...
- А ты бы меня как назвала?
Я засмеялась.
- Не знаю... может быть... Паша или Митя...
- Почему? – серьёзно спросил он.
И тут меня осенило!
- Богдан! Ты же Богдан! Ты мне Богом данный!
Я заплакала и крепко обняла своего мальчика, своего Богдана.
Я покупала одежду и обувь быстро, почти без разбора, чтобы успеть сегодня сделать всё, что пообещала... кафе, мороженое, зоопарк... Для него так важно, чтобы его больше не обманывали, как обманули родители, как обманула жизнь. Я хорошо понимала, что должна всё исправить! Пока он маленький, пока ему только восемь!
Когда я пришла домой, Богдана уже не было. Пропали все мои украшения, деньги и даже новая шуба, которую я надевала раза два или три.
Весь день я проплакала. Это была пустота, бессилие, обида и отчаяние...
Я отдала ему всё! А он взял только деньги, украшения и шубу...
Зачем ему шуба? Она ведь большая... и женская...
Мне вспомнился щенок, за которого Богдан бился в кровь и которого укутал в свою куртку.
Я тоже успела порвать душу в кровь и, получается, тоже укутала его в свою шубу.
Это хоть как-то примирило меня с Богданом.
К моему счастью никто в подъезде так и не узнал о моём приключении.
А Богдан... Он больше не появлялся в нашем дворе.
Зато я стала придумывать истории его жизни, как когда-то это делал сам Богдан.
Иногда мне кажется, что он продал мои украшения и шубу, а на вырученные деньги получил образование и стал успешным человеком. Иногда, что его ограбили, и он хотел вернуться ко мне, но стыдился своего поступка. А может быть он вернулся к своим родителям, подарил маме шубу и украшения, отдал отцу деньги, и они стали счастливой семьёй...
Я всегда помнила, что пообещала Богдану не пытаться узнать о нём больше, чем он расскажет о себе сам и никогда не нарушила своего обещания! Для меня это оказалось важно!
Я, конечно, не Бог, не святая, и даже не монах, но это простое обещание само по себе превратилось для меня в обет, который я не могла нарушить.
В какой-то момент мне подумалось, что это поможет Богдану не потерять веру в человечество...
Ну, если не ему, то хоть кому-нибудь...