Не стало Юрия Соломина, замечательного артиста. Любимые роли: от народного адъютанта его превосходительства до полковника КГБ Славина из «ТАСС уполномочен заявить» и блистательного финансиста из «Летучей мыши». Фанатом Сталина не был, вспоминал, что семья пострадала в 1937. Вот об этом и поговорим.
Мало кто помнит, что Юрий Соломин успел побыть министром культуры РСФСР. Увы, недолго, всего год, уже на излёте советской власти – в 1990 году.
Горячим сторонником коммунистов, кажется, не был. Достаточно тепло отзывался и людях дореволюционного времени и о белой гвардии. Но человек был честный и порядочный. Потому и красным отдавал должное.
Несколько лет назад Соломин дал большое интервью писателю Евгению Чебалину. Там артист, в частности, рассказал о судьбе своего деда Анания Моисеевича Рябцева.
Писатель спрашивает у Соломина: «В своих зарубежных поездках я нередко слышал от наших соотечественников иные, не менее закостеневшие обвинения Советам: «красный террор», «грядущий хам» и прочее – из «Окаянных дней» Бунина. Плюс – обвинение в репрессиях тридцать шестого – тридцать восьмого годов. В нашем государстве мало найдётся семей, которых не зацепил размах «сталинских чисток» в эти годы. Вашей семьи они коснулись?»
Лично мне кажется, что вопрос писателя несколько, как бы это, предвзят. Как-то сложилось, что всё это «мало семей», который Большой террор не зацепил, собрались вокруг меня. Моего деда и двух его братьев раскулачили еще в 1931 году. Никаким кулаком он не был, а был засольщиком рыбы и икры в селе на берегах Амура. В то время это была престижная специальность. Поэтому дед и его большая семья (было шестеро детей и все работали по хозяйству) жили в относительном достатке, что бесило соседей пьяниц, которые и писали на него доносы. Но я знаю немало людей, чьи родственники с дипломами духовных академий, балеринами и прочими серебряными ложками с монограммами в лагерях не оказались. А ведь должны были, по всем байкам либералов, непременно.
Юрий Соломин тогда ответил так: «Напрямую. 30 декабря 1938 года был арестован мой дед – без права переписки. Зачастую это означало расстрел, но он был закамуфлирован этим ярлыком – «Без права переписки», и подвешивал семью «врага народа» в мучительной неизвестности на долгие годы. После ареста мы годы жили в каком-то подвале, помню три сырых, скользких ступени вниз.
В 1955 году в наш подвал впорхнул какой-то важный, правительственный документ. Бабушка прочла, и у неё подкосились ноги. Нам сообщали, что дед реабилитирован».
Ну понятно, арестовали ни за что, страшный 1938 год. И по-тихому расстреляли, даже не сообщив родным. Прикрываясь запретом переписки. Реабилитация, опять же.
Вроде, ничего этого Юрий Мефодьевич не сказал, но картина в голове уже сложилась. И очень напрасно, потому как история его деда известна хорошо, начальник был не маленький. Было там всё несколько не так.
Историю деда артиста и проходивших с ним по делу людей подробно исследовал историк, директор музея истории милиции Забайкалья Артём Власов. Открываем его книгу «Судьбы крутые повороты» на примечательной главе «Дело сохи и молота».
Соха и молот не для художественной красивости, это название артели в Чите. Довольно большое литейное и кузнечное производство на несколько цехов. Занимались бурением, устанавливали промышленные насосы, да много чего.
Начинается история деда Соломина вовсе не в 1938 году, а на 13 лет раньше. Именно тогда в «Соху и молот» пришли суровые чекисты в кожаных куртках. 18 августа 1925 года в ходе обыска в артели изъяты совсем не невинные предметы и документы. Читаем исследование историка: «Среди них оказались: резиновый штамп «Бюро группы анархистов», круглая печать «Благовещенской группы анархистов», несколько чистых, бланков с инициалом «ОГПУ», свыше сотни револьверных и винтовочных патронов, кожаный патронташ и три мешка старого типографского шрифта».
Теперь представьте, что сегодня на какой-нибудь частной фирмочке находят печати и документы запрещённой антиправительственной организации. А заодно поддельные бланки ФСБ. А заодно патроны россыпью. И совсем даже не охотничьи патроны – к боевым револьверам и винтовкам.
И ещё любопытнее – мешки с типографскими шрифтами, больше двадцати килограммов. Это уже подпольная типография, по тем временам дело вполне определённое. Что за подпольные листовки вы в своей артели печатать собрались?
Граждане, конечно, стали говорить, что шрифты старые и вообще взяты на переплавку. Мол, хотели гирьки для весов из них лить. Но звучало крайне беспомощно.
Еще любопытнее оказался состав начальников этой артели. Сплошь бывшие враги советской власти. Если и шли когда-то по общей с большевиками дороге, то потом решительно размежевались. Среди арестованных оказались эсеры-максималисты и анархисты. И та и другая партии славились одним общим – терактами.
Всего тогда арестовали 13 человек. На квартирах «невинно» арестованных начались обыски. У счетовода артели Сизганова находят ворох запрещённой литературы: «Доклад о деятельности Читинской группы анархистов за 1921 год», «Воззвание к бедноте» и другие.
Начальник отделения ОГПУ Звездин через две недели пишет: «Группа из вышеуказанных лиц, имея целью вести политическую борьбу с Советской властью, в 1923 году объединилась в городе Чите в кустарно-промысловую артель под названием «Соха и молот». Начиная с 1923 года, систематически вела борьбу с советскими принципами кустарно-промысловой кооперации».
Что характерно, из тринадцати арестованных восьмерых признали невиновными и освободили. Остальные получили по три года лагерей или высылку в Архангельскую губернию на те же три года.
Среди осуждённых, в первую голову, руководство артели. В том числе председатель артели Кузнецов-Морев и член правления кустарно-промыслового союза Рябцев, дедушка Юрия Соломина.
Да-да, дедушка Соломина не только ведал всеми деньгами крупного артельного завода, он ещё и возглавлял объединение четырёх десятков частных предприятий Читы!
Гражданин Рябцев был убеждённый эсер-максималист. Вот как показывал на допросе слесарь артели Красильников: «Правление «Соха и Молот» было в то же время бюро максималистов и анархистов. В данное время есть основание считать Кузнецова, Рябцева и иже с ними руководителями дальневосточных Максов».
На допросе сам Рябцев это подтвердил, что ещё в 1907 году вступил в организацию социал-революционеров максималистов. После создания буржуазной Дальневосточной республики скромный бухгалтер был в ранге почти министра – директором административно-хозяйственного отдела Минюста.
В некоторых материалах его прямо министром и называют, но, кажется, это не совсем верно. Тем не менее, чиновник был крайне заметный.
Партийная карьера в эсерах тоже не дремала. Амурская организация продвигает Рябцева в Дальбюро эсеров-максималистов. Как интересно сразу заиграла судьба простого дедушки-бухгалтера?
Что любопытно, в октябре заместитель прокурора Забайкальской губернии Семёнов пишет, что чекисты перегибают палку. Прямых свидетельств заговора нет. Прокурор ходатайствует о прекращении дела, но ОГПУ не поддержало.
Ещё характерная деталь, никакого ускоренного порядка следствия нет. Арестованы начальники артели в начале августа, в Соловецкий лагерь Рябцев прибудет только к концу марта следующего года.
В лагере Рябцев, опять же, не на земляных работах оказывается. Его распределяют работать по профессии. В справке отделения Соловецкого лагеря указано, что осуждённый назначен на работу бухгалтером Вишзавода.
Из лагеря дедушка Соломина был освобождён досрочно. В 1935 году он сам напишет об этом в автобиографии: «Нас всех взяли выслали в Вишерский лагерь как максималистов, но потом разобрались и нас освободили без всяких ограничений в чём бы то ни было. Освободило нас Московское ГПУ».
Любопытно, правда? Оказывается, досрочно из лагеря их выпустили «кровавые» московские чекисты. Разобрались в деле давно уже осуждённых заговорщиков и дело прекратили!
Еще неожиданнее он пишет куда устроился работать после освобождения. В 1932 году Рябцев поступил работать в ремесленно-трудовую колонию плановиком. Так тогда называлась Читинская тюрьма. Совсем скоро его повысят. Рябцев становится начальником финансовой части тюрьмы!
В ноябре 1937 года Анания Моисеевича снова арестовали. Подробностей не сохранилось, пишут, что опять по обвинению в контрреволюционной деятельности. Арестована целая группа из четырёх эсеров-максималистов. Кроме Рябцева, под арестом оказались: Лопатин, Булда и Вильчковский.
Ни про какой суд, ни про какое «без права переписки» в материалах историка нет. Просто потому, что суда над Рябцевым не было! Человек был немолодой и с застарелым туберкулёзом. Во время следствия Рябцев от туберкулёза и скончался.
И нет, получил он его не от большевиков, а ещё в царских тюрьмах. В документах об этапировании Рябцева в лагерь ещё в 1925 году указывалось на тяжёлую форму туберкулёза и кровохарканье.
Не совсем понятно и о какой реабилитации речь, ведь дед Соломина вовсе не был осуждён и расстрелян. Хотя нет, в материалах историка ответ есть. Реабилитировали его по делу «Сохи и молота»! Да-да, когда нашли мешок патронов к винтовкам и поддельные бланки ОГПУ в 1925 году.
Понятно, Юрий Соломин был совсем ребёнком и подробности биографии деда знать просто не мог. Но насколько разительная разница рассказа про невинно репрессированного дедушку и реальных документов. Вот ведь, даже рассказы родных людей, даже самых честных и порядочных из них нужно делить на два.
А замечательному артисту Соломину - добрая память. Про вождя, кстати, он тоже сказал очень взвешенно: «Я не испытываю восторга перед Сталиным, хотя и не присоединяюсь к тем, кто охаивает его с пеной у рта. Просто надо понять: каждому времени, ломящемуся к своей цели, соответствуют средства её достижения. В конечном счёте, Советская власть дала мне и тысячам моих коллег по искусству то, что я теперь имею: любимую профессию, признание и возможность служения музам».
Хорошо сказано! А вот с семейными рассказами про невинно репрессированного дедушку почти всегда так и происходит. Как только начинаешь копать подлинные документы и факты, в ответ звучит сакраментальное: «Видишь ли, Юра...»
А отличному артисту Юрию Соломину - вечная память и слава.