Ну вот, и исполнилась моя мечта. Держу я в руках книжицу со своими рассказами, любуюсь ею, испытываю чувство ранее мне незнакомое: смесь гордости, тщеславия и еще чего-то, от волнения и слово-то не могу подобрать...
Но не долго я кайфовал. А заковыка в том, что у рассказов-то моих ведь и читатели какие-то должны быть. Писатель без читателей, это уж парадокс какой-то.
А проблема с читателями, она общая. Как-то вдруг, словно сговорившись, россияне перестали читать. И, казалось бы, при таком казусе и писатели должны исчезнуть, но они не только не исчезли, а количество их увеличилось в разы.
Пишут все: депутаты, чиновники, рабочие, крестьяне, полицейские, спортсмены, домохозяйки. И это уж какая-то эпидемия писательская.
Вот и меня как-то угораздило болезнь-то эту писательскую подхватить. А ведь никакой предрасположенности к писательству у меня не было. В школе мои сочинения учителями выше «трояка» не оценивались, а за диктанты я, бывало, и «двояки» получал. И вот, на тебе, я писатель. И даже своей книжицей обзавелся.
Но как-то мне не верилось, что читатели-то, так вдруг, все и исчезли. И если по сусекам-то поскрести, так, пожалуй, и найдется дюжина, а то и поболе, хоть каких читателей.
И я даже лозунг придумал: «Если читатель не идет к писателю, то писатель идет к нему».
С этим девизом, засунул я три свои книжицы в грудной карман, как говорится, ближе к сердцу, и отправился на поиски своего читателя.
А направился я в парк, благо он рядом с моим домом. В парке-то в это время много праздношатающихся, отдыхающих на скамейках, а среди них, возможно, есть и чудаки-книголюбы, оставшиеся еще с советских времен.
И не долго мне пришлось ходить по парку. В одной из тенистых аллей, увидел я на скамейке старушку интеллигентной наружности. Вот, подумал, и моя первая читательница, и по возрасту подходит, и по внешности.
Подсел я на скамейку к старушке и прямо, без лишних экивоков, представился местным писателем и предложил послушать рассказ из моей книги, только что вышедшей из печати.
Старушка промолчала, и я, приняв ее молчание за согласие, достал из кармана свою книжицу, выбрал рассказ, на мой взгляд, самый занимательный и приступил к чтению.
Читал я, как говорится, с чувством, с расстановкой. В каких-то местах смеялся, в каких-то вскрикивал, переходил на шепот.
И так я увлекся сюжетом рассказа, что не сразу и заметил, слушательница-то моя клюет носом и похрапывает.
Ну я тихо, чтобы не потревожить старушку и удалился.
Но перед тем, как уйти, вложил я в руки спящей старушки мою книжицу.
Походил я по парку еще, но не встретил никого, кому бы мог свои рассказы предложить. Среди гуляющих было много подвыпивших и подозрительно веселых, а были и такие, к которым опасно было и подойти.
Заглянул я и в аллею, где старушку спящую оставил. Любопытно мне было, проснулась ли она. А вот и скамейка, на которой старушка-то сидела. Но пустая скамейка, ушла старушка и книжицу мою с собою унесла.
Но поторопился я со своими выводами. Книжицу-то свою я в урне мусорной узрел. Лежала она поверх окурков, стаканчиков одноразовых, банок из-под пива и прочей дряни.
Вот ведь, подумал я, какой зловредной оказалась старушка интеллигентной наружности.
Освободил я книжицу от мусора, положил ее в грудной карман и домой отправился, как говорится, не солоно хлебавши.
Когда я вошел в свой двор, то на площадке, за столиком увидел трех молодых мужиков. В советские годы за такими столиками мужики в домино играли.
Эти же трое не играли, а находились в каком-то полусонном состоянии. Они даже не заметили как я к ним подошел.
Ну вот, подумал, быть может эти молодые ребята и станут моими первыми читателями.
И обратился я к мужичкам с такими словами: «Ребята, просыпайтесь, пришел к вам писатель со сборником своих рассказов».
А в ответ долгая тишина. И уж хотел я уйти, но один из мужичков, тот что постарше, открыл глаз, с любопытством взглянул на меня и произнес: «Ставь бутылку, дед, и будем мы слушать твои байки хоть до утра».
Бутыли у меня с собой не было, да и категорический я противник алкоголя, во всех его видах.
И на этом поиски читателей надо было бы и закончить и смириться с тем, что читатели-то и впрямь исчезли. Но видимо, характер у меня такой упертый, если какое дело начинаю, то довожу его до конца. И вспомнил я жильца нашего дома, из четвертого подъезда. Мы его между собою профессором прозвали. Всегда он при галстуке, в пенсне, с бородкой какой-то ненашенской и до приторности вежливый. Вот я и подумал, быть может этот рафинированный интеллигент и проявит хоть какой интерес к моему литературному творчеству.
Профессор был большим любителем голубей. Каждый вечер выходил он во двор на площадку, где обитала стайка голубей, чтобы покормить птичек.
Ну и вот, как появился профессор на площадке, я к нему и подошел и представился, мол писатель я, сосед ваш по дому, хочу презентовать вам только что вышедший из печати сборник моих рассказов.
А профессор взглянул на меня как-то недобро, поправил пенсне и спросил: «А вы, уважаемый, состоите в Союзе писателей? А то много вас тут с книжечками-то ходит, и не заметишь как либо денег лишишься, либо в секту какую угодишь». И отвернулся от меня профессор.
А я уж вынул из кармана книжицу, чтобы вручить ее профессору. Так и стоял, как дурак, с протянутой рукой.
Я вижу, вот вы мне сочувствуете, советуете по библиотекам пройтись, возможно там еще какие читатели остались.
А я и заходил в библиотеку-то, в ближнюю ко мне, до дальних мне уж и не дойти, не доехать.
Приняли меня библиотекарши хорошо, видимо, из-за уважения к моему преклонному возрасту и даже прочитали несколько моих рассказов. Но сказали: «Вы уж, дедушка, не обижайтесь на нас, но рассказы ваши больше похожи на советский соцреализм, вот если бы вы написали для нас детектив, фэнтези или роман какой любовный. И с читателями у нас большой дефицит. Прежние-то бывшие советские книгочеи к нам уж не приходят, а учащиеся и студенты и вовсе к чтению не приучены».
На этом я и расстался с добрыми библиотекаршами.
И вот еще какая заковыка. Ближние-то мои родственники еще и не знают, что на печать своих рассказов я потратил все свои «гробовые». Но, думаю, никуда они, родственники-то, не денутся, как-нибудь, а похоронят меня, на земле не оставят.
И очень я переживаю за судьбу своей книжицы. Тираж небольшой, весь поместился в коробке из-под женских сапог, еще жена покойница покупала сапоги-то.
А ведь как помру, близкие-то коробку с моими рассказами непременно на помойку снесут.
Не одобряют они, родственники-то, мое писательство. Как-то случайно подслушал я разговор снохи с моим сыном, мол, дед-то наш совсем сбрендил, писателем себя возомнил, все пишет и пишет, нет чтобы делом каким полезным занялся, хотя бы носки свои выстирал.
Но есть у меня и хорошая новость. Сашка, студент, сосед по лестничной площадке, обещал прочитать мои рассказы, но как только от курсовых освободится.
Вот, возможно, Сашка-то и станет первым моим читателем.
Но, похоже на то, что и последним.
А если и у вас вдруг возникнет желание познакомиться с моим литературным творчеством, то, как говорится, милости прошу.
Скажу вам по секрету, так на всякий случай. Коробку-то со своими книжицами я храню в платяном шкафу, под старой шубой. Опасаюсь я, как бы они, близкие-то, раньше времени не отправили мое «литературное творчество» на помойку.
Но быть может оно того и стоит.
Возможно, вы мне не поверите, но я нашел своего читателя.
Но расскажу обо всем по порядку.
Рано утром, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить своих ближних, вынес я коробку с книжицами из дома к мусорным бакам, положил ее у одного из них и домой возвратился.
А окно моей комнаты прямиком на мусорную площадку выходит. Ну вот я и устроился у окна-то и наблюдаю.
И долго ждать мне не пришлось. Вот и мужичок с пакетом мусора. Выбросил он свой мусор в бак, и уж хотел уйти, но обратил внимание на коробку с моими книжицами, взял одну и в карман положил.
И еще двое подошли, и они взяли по книжице.
И, как говорится, пошло, поехало, кто по две-три в карманы запихивал, а один гражданин, так даже возвратился, но уже с пакетом и сколько он унес, я уж и разглядеть не мог.
А вот и бомж местный, из интеллигентов, не отходя от бака, читает мою книженцию.
Так за два часа весь тираж моей книжицы и разошелся, как говорится, ушел в народ.
Вот вы говорите, что путь-то этот к читателю, уж какой-то очень рискованный. И я согласен с вами. Но, кто не рискует, тот не пьет шампанское.
А я уже подумываю о втором издании своих рассказов. Только, вот беда, деньжат-то на печать я уж не успею скопить.