(верлибр)
* заливайся, соловей, серенький соловушка, песней звонкой на заре, на расстрельном полюшке...
Кто окрестил межвоенную зыбкость-трясину кровью тех, кто с Первой из мировых не вернулся?..
Он однажды размечтался вволю о том, что смерть якобы благоволит ему
И лишь потому позволяет рубить столь лихо с плеча, самого не губя.
Он, предавая деву-охотницу римлян в мгновение ока, возлюбил костлявую барышню в лохмотьях от савана.
Пан поручик, в сиреневом вихре ночного кошмара, с уланской жестокостью — там, впереди,
С блаженной улыбкой окаянного грешника на тонких губах и с ромашкой в петлице.
Пан поручик на заспанном полустанке, с обманчивой ласковостью тюрков на землице галицкой,
Сжимает добела пальцами злато любви, достойной воистину только язычника.
Пан поручик, не существует того языка, на котором говорили бы Вы со своей полюбовницей,
С той, что якобы благоволит Вам, позволяя заглядывать в чёрные бездны глаза.
С той, что отпустит все грехи бренной бытности, разменяв их на чью-нибудь казнь
Или последний выстрел под высокими сводами осени, тоже последней.
И подарит поцелуй на прощание, не вином сладким и красным, а кровью — по самое горло,
Чтобы упоительней было плыть к небытию в длинном, наспех сколоченном ящике.
----
Янушу Маевскому