Глава 19
Рассказ Марка
– Мои приключения начались весной 1917-го, – первым начал Марк.
– Директор Малинской бумажной фабрики предложил мне небольшую командировку в Нью-Йорк. Бумажная фабрика на Лонг Айленде узнала о моей идее использования целлюлозы изо льна и попросила прислать меня на пару месяцев, чтобы наладить там производство. Он предложил моей жене Лее работу в офисе, а мне выдал командировочные, суточные деньги на билет.
Неделя ушла на сборы, я помог посадить огород, оставил часть полученных денег, заглянул в аптеку и побывал, Тарас, у твоей Оли. Ты тогда уже служил в Киеве. Оля не могла в точности объяснить, что ты там делаешь. Она обещала навещать Лею и если надо, чем-то помочь.
Я купил у железнодорожного агента билет до Бродов и покинул Малин. Снова взял место во втором классе, хотя это дорого, но меньше шансов, что обкрадут. Мама поплакала, и Лея пустила слезу: когда ей исполнилось 16, мы поженились. Я надеялся добраться до США и когда все успокоится, вернуться обратно, а если мне там понравится, и я хорошо устроюсь, вызвать мать и жену.
Так неожиданно я оказался в Нью-Йорке.
Прибыв в Нью-Йорк, спасибо Рону, нашел крышу над головой и сразу отправился на бумажную фабрику, что была тогда на 36-й улице Лонг-Айленд-Сити в районе Куинс. Показал рекомендательное письмо и прошел интервью. Осенью 1917-го написал письмо в Малин, в котором сообщил, что устроился и, после того, как соберу достаточно денег, вызову маму и Лею к себе. Ответ Леи, который я получил почти через год, был неожиданным. Вот это письмо.
«Марку Гуревичу в личные руки.
Доброе время суток!
Получила твое письмо давно, но ответить сразу не смогла. Что творилось на Украине в этот год не описать, но погромы Малин обошли, благодаря твоему приятелю Тарасу. Он был важной фигурой в правительстве Петлюры и договорился с атаманом Соколовским не трогать Малин. Мы рады, что ты благополучно добрался до Америки, нашел работу и доволен. Я побывала в аптеке и показала твое письмо отцу Рона. Ты знаешь, что отец отказался от Рона, когда узнал, что он стал артистом. Теперь он его простил, передай Рону, пусть напишет отцу. Аптека по-прежнему работает, так как любая власть нуждается в лекарствах, работает и кузница, по той же причине.
Ты спрашиваешь о Михаиле Николаевиче Миклухо-Маклае, он по-прежнему живет в Малине, даже какое-то время был у нас мировым судьей.
Оля с дочкой живы и здоровы. Она подрабатывает уходом за детьми и собирается открыть детский садик.
Теперь самое главное.
Марк, мы не поедем к тебе в Америку. Там у вас хозяева капиталисты, а у нас уже Советская власть – власть рабочих и крестьян. Хозяева бумажной фабрики бежали и хотели ее поджечь, но Рабочий комитет взял фабрику в свои руки, и теперь мы будем выпускать бумагу для советских денег. Я вступила в комсомол, и у меня появился друг моего возраста, а у нас ведь с тобой разница в 14 лет! Он родом из Коростеня и работает на железной дороге.
Марк, разве мы любили друг друга? Если честно, я согласилась выйти за тебя замуж только под давлением твоей мамы, она так много для меня сделала, что я не могла ей отказать. Так что ты можешь считать себя совершенно свободным. Я уже здесь договорилась, что наш брак будет расторгнут, и я смогу выйти замуж за своего друга. Он согласен признать своей нашу с тобой дочку.
Да, после твоего отъезда у меня родилась дочка, я ее назвала Сара. Ей уже почти год, очень красивая девочка, надеюсь, ее судьба будет счастливей моей. Я обвела ее ручку и рисунок прилагаю.
У меня было желание съездить в Кишинев, повидать родные места, но страшные воспоминания детства не отпускают. Бог с ним, с Кишиневом.
И последняя плохая новость: скончалась твоя мама. Ее похоронили согласно еврейской традиции. Со временем поставлю памятник.
Марк, прости меня, и не поминай лихом, ты совершенно свободен. Пожалуйста, писем нам больше не пиши, иначе за связь с Америкой меня могут посчитать шпионкой.
С комсомольским приветом, Лея. 5 декабря 1918 года».
Так я получил свободу, но что с ней делать, пока не знал.
Тем временем я уже был зачислен в штат, даже имел свою небольшую группу и получил от владельца фабрики приглашение поужинать у него дома. Рон одолжил мне приличный костюм, и вот я уже в гостях у американского буржуа на 20-м этаже небоскреба, прозванного «Дом Утюг». Вы видели этот дом? Нет? Я договорюсь с Бетти и приглашу вас к себе в гости, Если смотреть на дом с севера, то он похож на огромный океанский лайнер, прокладывающий себе путь к Мэдисон-Сквер. Жители соседних домов боялись, что «Дом Утюг» упадет под напором Нью-Йоркских ветров, на самом деле, вихри, вызванные необычной формой здания, всего лишь поднимали юбки идущих по улице дам.
За столом, уставленным дорогой посудой и хрустальными рюмками, сидела вся семья, а обслуживали ужин две горничные. После холодных блюд подали горячие. Меня расспрашивали о родителях, чем я увлекаюсь и как провожу свободное время. Посредине ужина в столовую вошла девушка, оказавшаяся дочерью владельца фабрики. Она приветливо улыбнулась и подала мне руку.
- Это моя старшая дочь Бетти, - представил девушку отец, - будущая известная актриса.
- Папа, перестань! - капризно сказала Бетти, - вечно ты со своими шутками.
Свободное место за столом оказалось рядом со мной, и вскоре я с ней непринужденно беседовал.
После ужина все перешли в гостиную, где Бетти села за рояль и немного поиграла.
Красивая девушка, подумал я, и хорошо воспитана.
- Тебе нравится Нью-Йорк? - спросила Бетти, - хочешь, я покажу тебе самые интересные места?
Весь воскресный день мы провели вместе и договорились о новой встрече. Так начался наш роман. Похоже, что папа знал об этом, так как через полгода я получил повышение по службе и услышал как претендовавший на это место сотрудник, сказал кому-то по телефону, что обещанное ему место занял будущий зять хозяина. Вскоре я сделал Бетти предложение, которое было принято, и мы поженились. Через год у нас родился сын, а я стал директором фабрики.
Сейчас тесть болеет и собирается завещать фабрику мне. Так простой малинский мальчик станет богатым американцем, а если честно, я часто вспоминаю, как мы втроем собирались на Лысом бугре, искали клады и жарили на костре рыбу. Сможем мы когда-нибудь это повторить? Где теперь ключ, что я так бесславно проморгал?