Полезно - но страшно. Незаконченное

В этот раз суетня аэропорта не раздражала, как обычно, а, как ни странно, вызывала некую приподнятость, и весёлую, и с тревожинкой. С чего бы это вдруг - и что же эдак пощемливает в душе? А фиг его знает. Подобных пощемливаний уже столько в жизни было, что не стоит обращать внимание на ерунду. Главное, теперь наконец-то осуществится её давнее заветное желание - ей удастся таки побывать в Галерее Уффици, во Флоренции, в одном из самых старых и славных во всём мире музеев изящных искусств. Не беда, что командировка в Милан, и от Милана до Флоренции не ближний свет, но уж всяко ближе, чем до Неаполя, к примеру. В современном мире и триста километров не расстояние - всего-то два часа на поезде, не говоря про минуты на автобусе от вокзала до Галереи. Так что в свой законный выходной она совершит путешествие по Италии - от столицы моды до столицы художеств и обратно.
Очередь на паспортный и таможенный контроль двигалась не спеша, и Маша с чувством сожалеющего превосходства наблюдала за колготой перегруженных всякой всячиной отдыхающих. Преимущество служебной командировки - отсутствие необходимости сдавать багаж.

Маша могла бы ограничиться всего лишь паспортом, если бы начальник отдела господин Накимура не настоял на необходимости взять с собой своеобразную верительную грамоту, удостоверение личности от филиала одного из японских банков в Москве, где и трудились Маша, не за страх, а за совесть, выражающуюся очень даже не хилой даже для столицы, не говоря про прочую Россию, зарплатой.

Весна на родине выдалась суровой, больше похожей на многосерийную оттепель. Солнечные припёки с руслицами талой влаги - в тех местах, где снег был - неподолгу веселили взоры и утомлённое холодом тело тёплой позолотой, сменяясь то полупрозрачным веером сырого снегопада и свинцовой мрачностью тучевых толщ, то возвратным морозным дыханием зимы, полуясным и дремотным, не проходящим и днём. Ощущения уюта явно не доставало. Вот уже и апрель-месяц наступил, а погода, в основном, то куксилась, то покусывала. А в Милан, не говоря про Флоренцию, весна давно пожаловала. Блёклая мумифицированная плоть московской растительности к концу зимы начинает помаленьку вгонять в тоску. А в это самое время в северной Италии всё уже молодо, девственно зелено. Предчувствие благой перемены радовало даже само по себе. Вдобавок рейс был прямой, ранний, а Маша не выспалась в ожидании путешествия - что легко восполнить за почти четыре часа в комфортных условиях салона самолёта.

Неплохо было бы для полного счастья испить кофею'. Увы, во всём терминале функционировала лишь одна кофе-машина, выдававшая отнюдь не кофе, а какой-то другой напиток. Ладно, купим дорогой в какой-нибудь крошке-картошке, гулять так гулять.
Кофе оказался ничего - по всем статьям. Однако потом счастье настолько переполнило душу нашей путешественницы, что полилось через край и перестало при этом быть счастьем. Неужто же кофе стал последней каплей или соломинкой в поклаже верблюда? Слегка донимавшая волнительность переросла в досадно непонятную чужеродную тревогу - как будто ей предстояла не обычная рабочая командировка с прилагавшимися приятностями, а некое испытание с риском для жизни.

Да что за чёрт? Вот теперь Маша несколько растерялась. Нечто на порядок более сильное, чем периодические суетные волнения, только кажущиеся важными, властно  овладело всем её существом. До посадки на рейс оставалось совсем немного времени - и следовало разобраться со своим смятением до вылета в Милан. Привычная стабильная деловитость аэропорта гнала прочь нелепые дурные предчувствия - но успокоение улетучивалось из души за считанные мгновения. Похерить обязательную служебную командировку из-за беспочвенных, истерических страхов - да её уволят с волчьим билетом, и правильно сделают! Да, правильно, но что же происходит с ней, какие черти её разжигают? И что, блин, делать?
Никакой аэрофобией она отродясь не страдала и, в том числе, по этой  причине полетала за свою жизнь уже прилично. Ведь если от рабочей поездки не откажешься, то на отдых-то вовсе не обязательно куда-то лететь - и в России есть тёплые моря, до которых можно преспокойно добраться на поезде. Между прочим, наблюдать родные, но весьма отдалённые от столицы просторы из окна вагона тоже очень даже интересно. Но её это не касалось. Она предпочитала скорость и Анталию - в качестве места для расслабляющей перемены обстановки. Северный берег Средиземного моря здорово отличался от такого же берега моря Чёрного, прежде всего, своей слишком ненашенской погодой, что, в сочетании с прекрасным сервисом и сравнительной дешевизной тура, делало турецкий отпуск - до которого "только самолётом можно долететь" - самым привлекательным.
Нет, отказаться от командировки, без уважительной причины да ещё перед самым вылетом - абсолютно невозможно, просто бред какой-то! Да и другим рейсом вскорости полететь  тоже не получится. До посадки оставалось минут двадцать, и Маша решила поправить лицо - и потому что надо, но больше для того, чтобы убедиться в нормальности своего зеркала души и, значит, в беспочвенности своих страхов. Маленькое зеркальце для этого никак не годилось, не слишком-то информативно. Ну что ж, заодно не мешает прошвырнуться в туалет. Собственный портрет в реальном времени не вызвал у напуганной невесть чем путешественницы ни малейших отрицательных эмоций. Вот ведь, блин, паникёрша-то! Более того, Маше показалось, что она сейчас как-то особенно привлекательна, что неброская её красота, где-то даже условная, результат скромных усилий природы и выверенного искусства макияжа, смотрится куда более совершенной, чем когда бы то ни было. Ну и замечательно, ну и расчудесно! Посходила немножко с ума - а теперь за это полагается компенсация в виде повысившейся самооценки! Но с чего-то вдруг на ум пришли строчки Пушкина: "Ах ты, мерзкое стекло! Это врёшь ты мне назло". Но стекло в идеальных условиях туалетной комнаты никак не могло врать! Странное совпадение: невероятной силы дурные предчувствия - и прямо-таки исключительная эстетическая притягательность собственного лица.

В чём же тут дело? Чем это её лицо сейчас приятней, совершенней, чем всегда? По первому впечатлению, оно какое-то... идеально правильное, то есть, то есть, почти абсолютно симметричное - правая и левая его стороны. А что там в паспорте, к примеру? В родном, российском (который Маша тоже брала с собой за границу на всякий случай), фотография, как водится, не ахти, фиг толком разглядишь детали, но и тут заметно, что правый уголок губ располагается выше левого.

А что на фото в загранпаспорте - ага, видно, что и детали помельче, если бы можно было совместить, наложить друг на друга правую и левую половины лица, не совпали бы. Вон носогубные складки - одна круто идёт вниз, а другая, безо всяких сомнений, положе. Морщинки на лбу и на переносице тоже вовсе не симметричны. А вот нос, там, где переносица, у неё в паспорте совсем чуточку кривоват - но точь-в-точь, как сейчас. Так это ж кость, материал нисколько не пластичный, ничего удивительного. Значит, в паспорте наблюдается относительная симметрия, а в зеркале прямо сейчас... Маша стала пристально, подробно изучать своё изображение. Так, линия губ почти идеально ровная - ни малейшего перекоса. Носогубные складки тоже почему-то приобрели геометрически правильный вид - практически, осевая симметрия, если ось проходит от середины подбородка до середины лба. Теперь морщины - тут всё не столь идеально, но таки гораздо ближе к полной гармонии, чем на фото в паспорте. Вот тебе и раз! Едва ли не предпаническое состояние без какой бы то ни было вразумительной причины - и симметрические перемены мягких тканей лица. Теперь вся надежда только на великое изобретение человечества, сделанное в новейшие времена - на Интернет. Что там про абсолютную или близкую к таковой симметрию мягких тканей лица?

Так, вот про так называемую маску Гиппократа, про открытие древнегреческого отца медицины. Значит, на многочисленных примерах он обнаружил, что в лице только что умершего человека происходят всякие метаморфозы, в том числе и такая - мягкие ткани правой и левой половины становятся почти полностью симметричными. Так-так-так, это после смерти, но вот дальше написано, что... ни фига себе, оказывается, ещё д о смерти, причём, за некоторое время, даже за несколько дней д о лицо любого человека приобретает идеально правильный, симметричный вид, а если человеку суждено жить ещё достаточно долго, не два дня, а десять, к примеру, то его физиономия, мышцы и кожа, а также нос, в той или иной мере асиммитричны.
Машу прошиб пот, и вдобавок зачесалась спина в самом труднодоступном месте. Она ещё раз, внимательнее некуда, принялась изучать все складки и морщинки своего, можно сказать, вполне себе здорового, хотя уже и не столь привлекательного, как несколько минут назад, лица.

Да уж, смятение души на её зеркале отражалось явственно! Но сейчас ни в коем случае нельзя поддаваться настроению, выражение лица должно быть максимально нейтральным, нужно стереть с него какие бы то ни было эмоции. Маша здраво рассудила, что уж непосредственная опасность ей вот прямо сейчас не угрожает, так что нечего раньше времени сходить с ума. Надо просто разобраться в ситуации, весьма необычной и потому кажущейся довольно странной. Разобраться - и тогда принять правильное решение. И успокоение пришло в течение, буквально, полуминуты.
Она опять очень внимательно, скрупулёзно изучила физиономию своего зеркального двойника, несколько отличающегося от оригинала из-за того, что стороны у изображения в зеркале меняются местами. Ничегошеньки не произошло - симметрия правой и левой половин лица была почти идеальной. Процентов, пожалуй, на 95. А на фото в паспорте вообще никакая различимая глазом чёрточка, особинка на одной стороне лица не имела полного симметричного соответствия на другой.
"Спокойствие, только спокойствие, ведь ничего катастрофически непоправимого не происходит", - подумала Маша, вовсе даже и не взволновавшись. Так, надо бы на всякий случай запечатлеть себя в столь необычном виде. Маша не торопясь настроила смартфон и сделала селфи. И чего это она едва не впала в панику пару минут назад? Ведь кто предупреждён, тот вооружён. Ситуация, на самом-то деле, проще некуда. По всему выходит, что в ближайшее время ей, Марии Евгеньевне Петровой, суждено умереть. А что же может стать причиной её скорой смерти? Ей сорок лет, никакие роковые патологии не гложут её организм, она ведёт более или менее здоровый образ жизни, очевидно вредных привычек не имеет, не курит, выпивает крайне редко и немного, до состояния лёгкого опьянения. Иногда, правда, горазда слопать чего-нибудь вкусненького в количествах, весьма превышающих физиологическую норму, но только иногда, не частя с эдаким нехорошим излишеством - примерно, раз в неделю. И ещё она занимается ходьбой - именно для профилактики многоразличных вредных для здоровья процессов в организме, ведь современная наука доказала несомненную пользу подобной физической активности, её чуть ли не универсальный целительный эффект. В основном, правда, приходится пользоваться беговой дорожкой, нагрузка на которой тоже не столь легка, но уж пару-то раз в неделю Маша удосуживается прошвырнуться в темпе по парку и, в среднем, километров пять-шесть в день набирает. Вдобавок, всего-то два месяца назад она прошла  диспансеризацию - никаких явных патологией в её не юном организме  обнаружено не было. Стало быть, если ей суждено умереть в течение ближайших суток, допустим, то исключительно насильственной смертью - смерть от естественных причин попросту невозможна. Совсем скоро она должна взойти на борт самолёта и отправиться в Милан. Значит, либо этот самый лайнер - с ней на борту - разобьётся к чёртовой матери, либо какой-нибудь очередной террорист взорвёт в аэропорту кое-что такое, что убьёт и её, Машу Петрову. Понятно, что возможны и ещё всякие варианты развития событий, возможны и иные стечения обстоятельств, способные привести к её смерти. Но вероятность прочих летальных для неё совпадений совсем уж мала, а вот авиакатастрофа или теракт чем-то сказочным не выглядят, в современном-то мире.
Всеобъемлющая радость овладела её существом! Давно она не была т а к счастлива! И мысль о том, что ликует она, возможно, преждевременно, даже и не мелькнула в голове. Да что мысль - не возникло и ощущения неправильности понимания ситуации. Только неправильности, не говоря про погибельность.

Теперь она знала точно, что ни за что на свете не полетит в итальянский город Милан этим самым рейсом, на который для неё куплен билет. И она нисколечко не сомневалась, к а к именно после принятия такого решения выглядит её лицо. И даже беглого взгляда в зеркало хватило, чтобы убедиться в почти мгновенно произошедших изменениях. И никаких чудес, а всего лишь необъяснённый, но несомненный закон природы! Маша пристальнее всмотрелась в своё немного шальное от счастья, но уже буквально на глазах сосредотачивающееся лицо - от недавней, всего пару минут назад бывшей идеальной правильности черт не осталось и следа! На неё радостно взирала слегка постаревшая собственная физиономия из паспорта. Очень даже милая и симпатичная, и вместе с тем серьёзно-вдохновенная, со всей положенной от природы почти неразличимой и обаятельной ассиметрией, придающей каждому живую неповторимость.
Так, теперь следует действовать уверенно, спокойно и чётко. А также импровизационно. Собственно говоря, Маша как-то совершенно естественно ощущала, что уж т е п е р ь-т о всё у неё пойдёт, как по маслу. Времени оставалось всего ничего - вылет этого рейса Москва - Милан следовало, как минимум, задержать. А чтобы такое провернуть, нужно быть абсолютно убедительной. Каковой она внутренне и была - оставалось только передать свою уверенность всем остальным.
Без суеты и излишней поспешности она вышла из туалета. Ага, вон перед креслами для будущих пассажиров прогуливается моложавая дама лет шестидесяти, изысканно и со вкусом одетая, на вид совершенно естественная блондинка со стильной стрижкой, вероятно, собравшаяся в Милан за модными вещичками. Судя по тому, с каким нетерпением женщина бросила взгляд на электронное табло, она летит как раз этим проклятым рейсом. Маша достала смартфон, затем, подстроившись под дефилирование дамы вдоль кресел, пошла ей навстречу, мигом оценила выражение её лица, к счастью, совершенно нейтральное - и как бы между делом быстренько сфотографировала не успевшую измениться от удивления физиономию модницы.
- Извините, не сдержалась, - лучезарно улыбаясь, искренне сказала она моднице, - ведь ваш наряд от Гуччи сочетает в себе два взаимоисключающих качества - невероятную оригинальность и милую простоту.
Возмущение на лице дамы несколько помягчело.
- Разве вы не знаете, деточка, - ответила она с необидной снисходительностью, - что настоящие вещи всегда выглядят просто?
- Разумеется, мне это известно. - Маша тем временем внимательно изучала только что сделанное фото. -
Просто в вашем случае впечатление оказалось необычным, уж не знаю даже, почему. Возможно, ваш чудесный туалет представляет собой некую творческую вершину современного дизайна.
Лицо моложавой туристки приняло совсем уж благосклонное выражение. А Маша убедилась в своей правоте - отсутствие мимических движений на фотографии её собеседницы легко позволило углядеть, практически, полную симметрию её лица.
- Скорей бы уже в полёт, - мечтательно произнесла Маша, - скорей бы уже в Милан, который хорош сейчас хотя бы тем, что там вовсю бушует весна, не то, что в первопрестольной - ведь вы тоже летите туда?
 - Именно туда, дорогая моя, - ответствовала дама, и важно и просто одновременно, окончательно признавая молодую попутчицу за свою. - И я совершенно с вами согласна - и тоже как на иголках.
 - Тогда попозже ещё увидимся и, с вашего позволения, продолжим наш разговор. - Маша была сама почтительность и дружелюбие. - А пока позвольте откланяться - у меня есть одно небольшое дело. И в любом случае - очень приятно было познакомиться.
- И мне с вами, дорогая моя! Правда, справедливости ради нужно сказать, что мы и не знакомы по-настоящему.
- Меня зовут Маша, просто Маша. Но не просто Мария!
- Вот и славно! А меня - просто Екатерина Витальевна, - отозвалась в тон новая знакомая.
А Маша всё так же спокойно, но резво направилась к сотруднику охраны, стоявшему у входа в зал ожидания.
- Здравствуйте. Я располагаю абсолютно достоверной информацией, что следующий через сорок минут рейс  на Милан потерпит крушение.
Маша не видела себя со стороны, но чувствовала теперешнюю непреодолимую гипнотическую убедительность своей личности, словно сам Господь Бог не говорил её устами, а излучал через неё спасительную весть. Однако охранник, веснушчатый мужчина лет тридцати с располагающей внешностью, реагировал не столько на Машины флюиды, сколько на грозный смысл её слов.

Впрочем, исходившая от этой с виду довольно обычной женщины энергия убеждённости не вызывала никаких сомнений, и притом сама она не просто выглядела, а на самом деле была совершенно нормальной - что ему как-то сразу стало понятно. А то ведь психов-то хватает, разбираться, конечно, надо в любом случае при таких-то заявлениях, но шибанутых личностей обычно сразу видать, а э т а вполне адекватна, так что дело, похоже, весьма серьёзно.
Охранник без лишних слов связался со своим начальником - и вскоре Маша спокойно, внятно и доходчиво объяснила лысоватому мужчине лет пятидесяти, что ей совершенно необходимо поговорить с директором аэропорта. Сейчас она могла бы убедить любого абсолютного скептика, но начальник охраны и без того не склонен был к сомнениям. И после вступительных слов, с которыми её визави обратился к директору, Маша взяла трубку прямой связи.
- Владислав Григорьевич, дело не терпит отлагательств! Очередной рейс Москва - Милан, на котором собиралась лететь и я, следует немедленно задержать на неопределённое время... Что вы говорите? Да-да, задержать вылет борта, который вот-вот должен стартовать. Речь идёт о сохранении человеческих жизней, не говоря уже про самолёт. А потом мы с вами встретимся - и я всё объясню. Пока же могу лишь сказать, что если самолёт поднимется в воздух сейчас, то он разобьётся. Все объяснения чуть позже.
После чего начальник охраны вежливо выпроводил Машу из служебного помещения - на пару минут. На всякий случай не оставив её в одиночестве - с ней находился серьёзный молодой человек в форме.
- И что скажешь, Николай Степанович? - обратился к начальнику охраны директор аэропорта. - Меры я, конечно, приму, но ты сам-то как думаешь, с дамочкой всё в порядке? Не очередной бзик, оно ведь не впервой? Как её, кстати, звать-величать?
- Петрова Мария Евгеньевна она.
И совсем не похожа на чокнутую. Владислав Григорьевич, чего-то она и вправду знает, может, даже компетентным товарищам придётся с ней плотно пообщаться.
- Даже так? А я-то надеялся, что небольшая заминка, что мозгоправы её мигом на чистую воду выведут - и полёт состоится с незначительным опозданием. Ну-у, ладно, давай её сюда, а я пока задержу рейс.
Директор аэропорта, сам бывший лётчик, работавший здесь же и отстранённый от полётов из-за неидеального состояния здоровья в довольно молодом ещё возрасте, со спины производил впечатление эдакого рыхловатого увальня. Однако резкие черты лица придавали ему вид человека проницательного, разбирающегося в людях - что вполне соответствовало действительности. В том числе и благодаря этому своему качеству он уже пять лет возглавлял повседневную работу своей родной воздушной гавани. И пока без чрезвычайных происшествий. Случаи, подобные сегодняшнему, происходили крайне редко - этот на его директорской практике был третьим. В двух предыдущих имели место явные психические отклонения, на уровне патологии. Молодой и совершенно блёклой девушке категорически хотелось внимания к своей персоне. У неё оказалась шизофрения. Она утверждала, что ей приснился яркий и запоминающийся вещий сон, в котором некто, не иначе, как незримый добрый ангел, сказал ей, что в механизме этого самого самолёта, на котором она должна была лететь, имеется катастрофический изъян, не устранив который, нельзя подниматься в воздух - иначе лайнер рассыплется на кусочки и люди, находящиеся на нём, само собой погибнут. Девушка выглядела весьма убедительно, её сдержанная страстность не отличалась ни малейшей экзальтацией ни в чём - ни в жестах, ни в интонации, ни в логике. Но, во-первых, обречённый её предвидением самолёт был проверен от и до ещё при подготовке к полёту - и ни намёка на неполадки в нём не обнаружилось, а во-вторых, вещие сны встречаются в обыденной жизни крайне редко и являются материей сомнительной. Мало ли кому из людей чего снится, в том числе, всякие бяки, однако ж, ничего ужасного потом не приключается. И молодую сновиденческую вещунью грамотно и быстро раскусил вызванный из близлежащей клиники психиатр. Кстати, предварительная договорённость с психиатрической лечебницей на такой именно случай была достигнута директором аэропорта заранее.
А вот пожилой мужчина, глаза которого производили впечатление пулемётных амбразур, получил вместе с основным второстепенный диагноз - латентная гомицидомания. На почве своего главного заболевания, обострившегося по причине смерти любимой жены, безобидный дотоле дядечка стал одержим жаждой человекоубийства, вот только, к счастью, реально причинить кому-либо хоть какой-то физический вред он не мог. Он лишь фантазировал, воображал, как убивает, причём, целые толпы людей. В конце концов что-то у него замкнуло в мозгу, и он вознамерился перейти от миражей воображения к реальному злодейскому поступку. Он решил, что сможет силой мысли прекратить работу двигателей авиалайнера, если будет находиться на территории аэропорта. Причём, не в конкретный момент прекратить, а запрограмировать поломку, так, что она произойдёт через определённое время после взлёта. И вот этот хитрый сумасшедший, который во всех других жизненных ситуациях вполне дружил с головой и скрывал ото всех свой бред, купил билет на внутренний рейс, а потом уже в аэропорту убедил себя, что сумел повредить двигатели самолёта - и тот рухнет на землю, едва набрав высоту. И тут ему стало непереносимо страшно от осознания того, что он д е й с т в и т е л ь н о станет убийцей сотен людей! Покамест он грезил совершением массового убийства, ему было очень хорошо, но теперь его больная психика убедила его, что он и в самом деле убьёт! А в реальности убивать он, ну надо же, не мог! Потому и поднял в аэропорту сыр-бор, требуя вообще отменить этот авиарейс, а двигатели снять и разобрать на запчасти.

Да, в тех случаях и без врачей всё было понятно. Впрочем, может, и сегодня то же самое. А что дамочка кажется адекватной, так сумасшедшие частенько смотрятся нормальнее нормальных.
Миловидное и более свежее, чем полагалось бы по возрасту, лицо возмутительницы повседневного функционирования международной воздушной гавани выражало непреклонную волю и совершенное спокойствие, что сразу насторожило директора аэропорта, хотя и обрадовало вместе с тем. Очень похоже на т у, молодую шизофреничку с вещим сном, до такой степени поверившую в свой бред, что ей не составило труда быть абсолютно убедительной. Ну, в таком случае уже находящийся в пути специалист, психиатр со стажем и с умением, быстренько выведет на чистую воду очередную претендентку на роль спасительницы человеческих жизней, а также чрезвычайно дорогой техники. Да уж, лучше бы всё получилось именно так. Не дай бог, чтобы дело обернулось чем-то серьёзным.
А на Машу директор произвёл впечатление человека, которому можно всё объяснить, который в состоянии принять её слова за чистую монету. Чуть одутловатое круглое лицо Владислава Григорьевича было само внимание и готовность рассмотреть без скепсиса любую версию.

И хотя это очень даже хо-ро-шо, и она сама нисколько не сомневается т е п е р ь в своей правоте, но ещё час назад она бы отнеслась к подобной ситуации, будучи на месте директора аэродрома, мягко говоря, о-очень скептически. Что же делать, как же быть, с чего же начать?

Она потому пока об этом и не думала, что хотела увидеть, понять, с каким человеком ей придётся иметь дело. Человек оказался самым что ни на есть подходящим. И всё равно Маша несколько растерялась, когда настало время действовать - убедительно изложить свою странную, чуть ли не на уровне суеверия версию о необходимости отложить на неопределённое время, а то и вовсе отменить международный авиарейс с большим количеством пассажиров. Для этого должна быть веская причина, вроде информации о заложенном взрывном устройстве, а её физиономические превращения к таковой явно не относятся. Не было никогда ничего подобного в человеческой практике, а если вдруг когда и было, то никто ничего об этом не знает.
Машины сомнения длились буквально несколько секунд, но Владислав Григорьевич заметил борьбу чувств на её лице и решил, что эта женщина, скорее всего, вполне нормальна - и, стало быть, дело обстоит серьёзней некуда. Ведь чаще всего только личности с психической патологией выглядят абсолютно уверенными в своей правоте в столь спорных случаях, а люди здоровые сомневаются.
Однако мимическая неопределённость потенциальной спасительницы уже обрела черты непоколебимой уверенности. Маша решила взять быка за рога.
- Владислав Григорьевич, вы слыхали когда-нибудь о том, что лицо человека сразу после смерти становится почти абсолютно симметричным? То есть, правая и левая половины почти совпадают, если наложить их изображения друг на друга, то все детали - морщины, или там правая и левая ноздря, вообще, все особенности правой и левой половин лица становятся симметричными - вам доводилось об этом слышать?
- Приходилось, Мария Евгеньевна. - Физиономия директора сохраняла заинтересованность, не более того. - И что же из этого следует?
- Из этого - ничего. А знаете ли вы о том, что и за несколько дней д о смерти лицо, практически, любого человека тоже приобретает симметричный вид, причём, независимо от того, болен ли человек какой-нибудь неизлечимой болезнью или совершенно здоров?
- А что, если у него, бедолаги, флюсом одну сторону разнесло или, к примеру, из-за инсульта одна половина  выглядит иначе, чем другая, то о какой тут симметрии можно толковать, скажите пожалуйста?
- Ну да, в таких случаях симметрии и не бывает - но во всех остальных она почти полная. Да, и уж совсем абсолютной симметрии тоже быть не может - даже на лицах покойников. Уж какие-то отличия справа и слева, самые мелкие и в малом числе, имеются, и после смерти остаются, не говоря про состояние при жизни. Просто разница, асиметрия половин лица у человека, который через два-три дня умрёт, почти исчезает, а совсем уж мелочи не в счёт!

- Так вот вы куда клоните, скажите пожалуйста! - Владислав Григорьевич был озадачен - чего же дальше-то ожидать? - И что же сегодня случилось такого, из-за чего вы решили, что ваш борт обязательно разобьётся?
- Да просто я обратила внимание, здесь, в аэропорту, перед самым отлётом, на то, что моё собственное лицо стало вдруг симметричным. А чтобы мне потом поверили, а также, чтобы я сама себе потом поверила, я себя сфотографировала. И вот она, эта самая фотография. Смотрите внимательно, Вячеслав Григорьевич - и смотрите на моё лицо, вот на сейчашнее лицо, и сравнивайте, сравнивайте!

- Так, у вас тут и время с датой указаны.
- Да-да, без обмана. Вот вам максимальное увеличение. Я бы никогда раньше не подумала, что так может быть. Тем более, что причина этого явления, ну, совершенно же не понятна - абсолюдно! Да вы хоть на брови гляньте - на снимке они какие обе ровненькие и совсем одинаковые. А сейчас, вот, принимаю нейтральное выражение. - Маша стёрла мало-мальские эмоции со своего лица. Её визави взором первооткрывателя секунд десять изучал это бесстрастное состояние.
- Скажите пожалуйста, ваша правда, - с искренним изумлениием произнёс наконец он. - Сейчас ваша... какая же? Точно, правая бровь несколько приподнята - по сравнению с левой, и поэтому выражение лица кажется немножко удивлённым. А на фото в смартфоне - ничего подобного - обе брови хоть накладывай друг на друга - ничего не изменится.
- Смотрите дальше, Владислав Григорьевич, сравнивайте - морщины, складки, линия рта. Да, дайте я вам покажу и вторую фотографию, которую  сделала уже п о с л е того, как отказалась от полёта. Вот, для удобства сравнения. На ней я такая же точь-в-точь, как теперь. Смотрите, даже щёки у меня сейчас не похожи - на левой кожи, как кажется, меньше, и она, как будто натянута, а правая, вроде, чуточку припухла. А вот что было какой-то час назад, когда я ещё собиралась лететь э т и м  с а м ы м рейсом. Да сплошные совпадения - словно кто-то специально нарисовал близкую к идеальной симметрию. А сейчас каково? Это же просто бросается в глаза. Даже я, когда сравниваю фото до с фото после - и то вижу разницу, как будто тут не одна и та же я, а, скажем, моя несуществующая сестра со мной. Причём, заметьте, не близняшка, а просто двойняшка, потому как между близнецами сходства куда больше. И вот тут ещё, в верхней части лба, сбоку, видите, слева то-оненькие такие морщинки, но чёткие, вполне различимые - а справа ничего и нет. Вот это и есть единственная асимитричная деталь на моём лице - тогда, когда я намеревалась полететь отменённым пока вами рейсом Москва - Милан. Тут даже двухстороннее зеркало на фото ставить не надо, посредине, ото лба к подбородку - и потом сравнивать, что получилось справа и слева. И так всё видно и понятно!

- Что же получается, - Владислав Григорьевич ещё удивлялся, но как-то скептически построжел, - пока вы были уверены, что полетите этим бортом, ваше лицо сохраняло симметрию. Но стоило вам только принять решение, всего лишь твёрдо решить не лететь - и оно стало вновь асимитричным. Выходит так, скажите пожалуйста.
- Выходит, так, - спокойно подтвердила Маша.
- И только на основании этих ваших изменений в лице вы решили, что самолёт, на котором вам нужно было лететь, обязательно попадёт в аварию, и вы в этой аварии погибнете?
- Нет, Владислав Григорьевич, не только поэтому. У меня тут ещё одно доказательство есть. Смотрите, вот фото пассажирки этого самого рейса, пока ещё не состоявшейся пассажирки, которое я сделала сразу после своего селфи. Очень удачно получилось, видите, она не улыбается, не говорит, почти никакого выражения у неё на лице нет. И ещё она очень хочет в Милан, прямо сейчас хочет, а её почему-то не пускают. Тут, видите ли, какой-то Марии Евгеньевне Петровой вздумалось покапризничать, какие-то у неё соображения фантазийные, страхи непонятные.
- Не нагнетайте, Мария Евгеньевна, - мужчина досадливо скривил рот, - отмена рейса - дело серьёзное, а если без причины - так это для нас немалые убытки, не столько денежные, сколько репутационные. Ну, хорошо, - он, наконец, закончил рассматривать снимок, - и в случае с этой женщиной, с этой пассажиркой, всё выходит по-вашему. Но мало ли какие бывают в жизни совпадения? Не говоря уже о том, что вся эта... хиромантия, о которой я тоже раньше слышал, вовсе не является научно подтверждённым фактом. Симметрия, асимметрия, в одних случаях так, в других случаях сяк, никаких неопровержимых научных данных на сегодняшний день не существует. Есть и противоположная точка зрения, тоже, кстати, примерами подтверждённая.
- Но это, наверняка, касается только тех случаев, мы же с вами об этом только что говорили, когда болезнь как-то влияет на состояние лица - тут, конечно, никакой симметрии быть не может, абсолюдно.
- Занози'ли вы меня, Мария Евгеньевна, чёрт бы вас побрал, - с очевидным смущением произнёс директор, - пятьдесят лет живу на свете, а не помню, чтобы попадал в такую дурацкую ситуацию! Если бы ещё на мне не было ответственности такой, тогда бы и ладно, а так - во! - он приставил ладонь к горлу.
- Мне бы тоже на вашем месте так казалось, но я почему-то абсолюдно уверена, что права. - Весь вид Маши и выражал спокойную уверенность.
- Абсолюдно, абсолюдно, - ворчливо передразнил её Владислав Григорьевич, - а я вот совсем не абсолюдно. Ладно, нечего тут рассусоливать, делом надо заниматься - проверять вашу версию. В зале ожидания имеются видеокамеры, пойдёмте в смотровую, наверняка кто-нибудь из пассажиров, из будущих пассажиров этого самого борта Москва - Милан попал своей физиономией на видео. Вот и посмотрим, какая там у них симметрия или асимметрия.
Пункт видеонаблюдения за этой частью аэропорта оказался довольно просторной, но вполне уютной комнатой с двумя рядами мониторов, стоящих на эс-образном столе один над другим. За нужным залом ожидания следило целых две камеры. Владислав Григорьевич вполне владел аппаратурой и занялся проверкой лично. Его, в первую очередь, донимали сомнения и необходимость принятия решения без лишних проволочек, но и любопытство тоже не оставляло в покое. Ведь дыма без огня не бывает, и прецеденты, подтверждённые, доказанные, имели место в жизни - но слишком мало таких фактов накопилось, чтобы они могли перерасти в закономерность. Ну а Маша даже и не удивлялась отсутствию у себя мало-мальского любопытства - до того она была уверена в своей правоте, что никаких вариантов при проверке возникнуть не могло. Разве сахар может быть горьким, а солнце вставать на западе? Тут просто не о чем спорить!
Работа не заняла слишком много времени - получаса хватило, чтобы просмотреть лица семи человек, вполне пригодные для понимания того, что требовалось. И с каждым новым просмотром выражение лица самого Владислава Григорьевича становилось всё мрачнее. А выражение лица Маши - всё терпеливее. Старые и молодые, больные и здоровые, мужские и женские, и ещё какие угодно - все эти физиономии обнаруживали более или менее выраженную симметричность своих правых и левых сторон. По ходу дела Владислав Григорьевич довольно тщательно изучил и собственное лицо - в висевшем на стене смотровой подходящем по размерам зеркале. Да уж, его собственная физика была куда более перекошена, чем самое асимметричное лицо кого-либо из будущих пассажиров злополучного борта.
- А нельзя ли, для верности, как-то посмотреть на паспортные фотографии этих людей? - видя его терзания, перехватила инициативу Маша.
- Да уж придётся, - пасмурно, но ничуть не раздражённо отозвался Владислав Григорьевич. - Это не трудно организовать. Объясним, что, собственно, задержка рейса и связана с дополнительной проверкой пассажиров. Не вдаваясь, само собой, в детали.

- Владислав Григорьевич, вы, по-моему, тоже уже не сомневаетесь, что проверка паспортов, паспортных фотографий только подтвердит версию о неизбежности авиакатастрофы? И думаете, что предпринять? А если кто-то из пассажиров...
- Сейчас распоряжусь, чтобы ещё раз досмотрели багаж, - нетерпеливо перебил её директор, - а также нужно будет провести личный досмотр всех, кто должен лететь на этом борту - и сделать это надо со служебными собаками, натасканными на всякие взрывчатые вещества. Само собой, придётся попросить авиатехников ещё раз выполнить свою работу, хотя... но пускай ещё раз посмотрят, мало  ли что. И экипаж пусть ещё раз удостоверится, что всё в порядке, и с бортпроводниками надо поговорить. С этими, скажите пожалуйста, немножко поваландаться придётся. Рейс-то Алиталии, пилоты и стюардессы иностранцы, итальянцы, скорее всего. Вот и объясни попробуй им, в чём дело, с нашими было бы проще. Да, и в салон тоже собачек придётся запустить, чёрт побери! Вот такой план действий, Мария Евгеньевна! Ну, и, конечно, всех пассажиров проверим  - на эту чёртову симметрию!
- А если всё останется по-прежнему?
- А также надо ещё разок запросить метеосводку на маршруте! А если да кабы... Ничего, Мария Евгеньевна, толкач муку покажет - и никаких тут "если" не может быть!
Владислав Григорьевич даже постройнел с виду от своей активности. Носогубные складки и две морщины на переносице углубились, взгляд приобрёл дотоле не замечавшуюся пронзительность. Круглое лицо его уже не казалось таковым. Он звонил по мобильнику, разговаривал с кем-то по  селекторной связи. Их с Машей тет-а-тет был прерван. Вокруг появились разные люди, получавшие от директора разные указания. Никакой суеты не наблюдалось, только необходимая деловитость. Владислав Григорьевич пригласил Машу с собой, на его служебной машине они быстро добрались до стоявшего на запасной полосе всё ещё обречённого лайнера. А тем временем миновал срок  планового отправления этого лайнера по маршруту Москва - Милан. И теперь, уже в присутствии Владислава Григорьевича Платонова, директора аэропорта, а также находившейся при нём возмутительницы спокойствия Марии Евгеньевны Петровой, повторно происходил процесс обычной подготовки воздушного судна к очередному рейсу. Правда, служебные собаки к проверке самолётов почти никогда не привлекались, но сегодня выдался как раз исключительный случай. По мере того, как привычный алгоритм действий двигался, не обнаруживая ничего экстраординарного, а лишь фиксируя норму, лицо Владислава Григорьевича приобретало всё более напряжённое выражение. Между тем, удалось получить снимки огромного большинства мающихся в ожидании разрешения рейса пассажиров - и все они были отмечены явной печатью скорой смерти - как считают многие, но далеко не все люди. Просмотрев эти фото, Владислав Григорьевич несколько пригорюнился, хотя и ненадолго. В чём же дело, что предпринять, скажите пожалуйста? В общем-то, всё ведь понятно - он ведь не собирался отменять рейс, не было у него никаких для этого оснований! Какие-то околонаучные бредни, больше похожие на суеверие - начальство, то бишь хозяева аэропорта, не оценят. С работы, с должности, пожалуй, и не попрут, но позора не оберёшься! Опять же, денежные издержки возмещать придётся. Ну, с этим-то особых проблем нет, у него, у директора т а к о г о аэропорта. Но - дополнительное унижение. Так-то оно так, но... эта самая Мария Евгеньевна, а с ней ещё куча сторонников этой симметричной версии, скорее всего, правы. Он прекрасно помнил фильм из цикла "Следствие вели..." с Леонидом Каневским про убийство Игоря Талькова. Так вот, накануне своей смерти, за день или за два, Тальков где-то выступал - и один из зрителей сказал певцу, причём, во всеуслышанье, что у того на лице маска смерти, то есть почти полная симметрия правой и левой сторон лица. Что и было продемонстрировано в фильме Леонидом Каневским.
Но гораздо того раньше, смотря советский фильм про Великую Отечественную "Они сражались за Родину" и прекрасно зная о том, что Василий Шукшин, игравший там, прямо на съёмках умер от сердечного приступа, Владик с любопытством всаматривался в лицо обречённого на смерть актёра, пытаясь понять - как же так, вот человек до того больной, что вскорости, со дня на день, скончается, а по нему ничего, вроде, и не видно?

В фильме есть кадры, на которых лица главных героев показаны крупным планом, в течение длительного времени. И чем же отличаются Сергей Бондарчук, Вячеслав Тихонов, Георгий Бурков, Юрий Никулин, Иван Лапиков, Николай Губенко, которым долго ещё предстояло жить на свете, от Василия Шукшина? Может, у того, кому жить осталось считанные дни, с лицом что-то не так, как у остальных? Если говорят, что лицо - зеркало души, то, наверное, не только души оно зеркало, но и всего организма. Во всяком случае, сравнивать у актёров больше было нечего, зато имелись их лица, показанные крупно, долго, лица, лишённые какого-либо сильного выражения и мимики. И ничем, вроде бы, физиономия Василия Макаровича не отличалась от остальных - ни бледности, ни худобы нездоровых, кожа как кожа, морщины как морщины, человек как человек, попробуй догадайся, что именно ему скорая смерть уготована, а не ещё кому-нибудь из них. И ведь сердце у Шукшина было, как потом определили, на последнем издыхании. Должно же это быть хоть как-то заметно по лицу. Но с первого раза Владик так ничего и не заметил. Однако, любопытство донимало. И главное, какой удобный случай - смотри себе на экран и сравнивай. Со стороны никто ничего и не поймёт. А по-другому как - это надо с умирающим неизлечимым больным общаться, в лицо его вглядываться, пристально. Во-первых, где такого взять? А во-вторых, что ещё важнее, он-то, умирающий, заметит эдакий навязчивый интерес к себе, потребует объяснений, а то и просто погонит, да с матюками - неудобно, стыдно, объяснить-то язык не повернётся.
И вот, просматривая фильм во второй раз, Владик понял, что разница между лицом Шукшина и лицами остальных актёров какая-то имеется. Но определить, в чём дело, и тогда не смог. Наконец, с третьего раза до него допёрло - у Василия Макаровича уж больно правильное личико, ну да, личико, можно и так сказать, как-то всё у него ровненько, как будто на картинке, как у не с натуры писанного портрета, а из головы художником изобретённого человека, с идеально симметричными чертами. А у всех остальных его товарищей по съёмкам как раз ничего подобного не наблюдалось. Вот тогда-то, в свои ещё пацанские года, Владислав Григорьевич самолично обратил внимание на эту человеческую особенность, которую всё-таки не считал универсальной, для всех абсолютно людей характерной. Потому что и фактов недостаточно, да и мало ли как оно в жизни может быть? Опять же, и болезнь способна так перекосить человеческое лицо, что никакой симметрии на нём не сыщешь.

Да, фактов маловато и случаи возможны всякие. Но, учитывая, что хоть какая-то закономерность в этом вопросе имеется, игнорировать с е г о д н я ш н и й случай он просто не имеет право.
А вот прямо сейчас что получается? А очень даже всё просто: он, директор аэропорта, не собирается отменять этот проклятый борт - и лица людей, которые хотят на нём лететь, ясно свидетельствуют о их скорой неминуемой смерти. И все вместе и очень скоро они могут умереть в этих обстоятельствах в единственном случае - только в результате авиакатастрофы. Стало быть, если он прямо сейчас отменит этот самый рейс, то физиономии всех пассажиров, а также членов экипажа неким чудесным образом изменятся, вновь обретут некоторую ассиметрию, свойственную человеческим лицам в принципе.
Ч-чёрт возьми, скажите пожалуйста! Пусть это всё мистика, хиромантия, частные случаи, и, вообще, чёрт знает что - но лично он, Владислав Григорьевич Платонов, генеральный директор одного из крупнейших гражданских аэропортов России, отвечающий за здоровье и жизнь людей и за сохранность самолётов и прочей техники, лично он в э т о верит, а значит, не может рисковать. А на репутацию и даже на возможное увольнение - плевать! Так-то оно так, но... Но хотелось бы всё-таки разобраться в деле, объяснить хотя бы самому себе, что может стать причиной авиакатастрофы. А уж если не получится допетрить, тогда он окончательно и бесповоротно отменит этот полёт. Стало быть, нужно думать, просто без нервов, спокойно думать, что тут за беда, что?
Для столь ответственного занятия Владислав Григорьевич выбрал салон своего служебного авто, в который пригласил и Машу. Во-первых, на улице явно не климатило, мало того, что дул порывистый холодный ветер, так ещё и дождь начал накрапывать. А во-вторых, только она была человеком, с которым он мог говорить об этом экстраординарном случае.
Больше посоветоваться было не с кем, не поймут его люди, да и о чём говорить, всё проверено и перепроверено? На него и так уже подчинённые поглядывают несколько странно, не поймут, какая муха его укусила, откуда у него чрезмерная подозрительность на ровном же абсолютно месте. А кто знает, что весь сыр-бор из-за этой Марии Евгеньевны, так, вообще, небось, недоумевают, с какого такого горя он с ней соглашается, вместо того, чтобы послать куда подальше. А ей, кстати, хоть бы хны, вид у неё такой, как будто она сама истина во плоти. Ладно, бог с ней, она, строго говоря, молодец, что могла, сделала - мало того, что почуяла неладное, мало того, что поняла суть дела, так ещё и обратилась с такой-то галиматьёй на полном серьёзе к нему, официальному лицу. Не побоялась оказаться в дураком положении, скажите пожалуйста!
Ладно, значит, пилоты дают полное "добро" - это раз. Авиатехники при повторном доведении лайнера до ума тоже никаких неисправностей не обнаружили - это два. Салон проверен и с собаками и с приборами, ничего подозрительного - это три. Весь экипаж тоже досмотрен-проверен самым тщательным образом, хотя и отбрыкивались иностранные коллеги, а пришлось подчиниться - и ничего ужасного не найдено - это четыре. Все пассажиры тоже самым тщательным образом, можно сказать, обнюханы, ничего угрожающего ни у кого из них нет - это пять. Багаж просканирован - всё в порядке - это шесть. Снаружи в фюзеляже ничего спрятать невозможно, поскольку во время стоянок самолёт находится под постоянным наблюдением, к нему просто так никому и подойти не удастся. Но авиатехники при подготовке лайнера к полёту, в принципе, могут присобачить какую-нибудь гадость в двигатель или шасси. И хотя командир и второй пилот последними осматривают лайнер снаружи, мало ли что? Вот на случай этого мало ли что все места фюзеляжа, к которым имеют доступ авиатехники, тоже были тщательно проверены - и там оказалось всё в порядке, чего и следовало ожидать - и это семь.
И что теперь остаётся? Пожалуй, только две версии. И обе из разряда не дай бог. Потому что проверить их, практически, невозможно.
Первая. Пилот воздушного судна по какой-либо причине решил покончить жизнь самоубийством и прихватить с собой на тот свет всех, находящихся на борту. Вот эдакий чёрный мизантроп попался - и самоубийца вдобавок. Вероятность этой версии чрезвычайно мала, но не равна нулю.

Вторая. Неожиданные и не поддающиеся прогнозированию погибельные для летящего лайнера изменения погоды. Тоже явления крайне редкие, во всяком случае, на рейсах Москва - Милан и Милан - Москва до сих пор не встречавшиеся. То есть, задержка или отмена полёта из-за неблагоприятных метеоусловий - дело как раз достаточно частое, но чтобы эти самые условия изменились вдруг, непредсказуемо - подобного пока на этом маршруте не было зафиксировано. Сюда же можно присовокупить и столкновение со стаей птиц. Против этой версии работает и статистика - ни одного прецедента на рейсах Москва - Милан и Милан - Москва доселе не было, и современные меры по защите пространства в районе аэропортов от птиц, от самого их наличия, ведь именно около аэропортов и бывает подавляющее большинство столкновений самолётов с птицами. И опасны именно птичьи стаи, одинокие птицы, которых регулярно сбивают самолёты, не могут стать причиной катастрофы. Вдобавок, в современных авиалайнерах все незаменимые узлы и элементы, обеспечивающие полёт, дублированы, так что вывести их из строя птицам, практически, невозможно.
Обо всём этом Владислав Григорьевич напряжённо и весьма споро думал, молча сидя на заднем сиденье своего уютного служебного мерседеса и
несколько отстранённо поглядывая иногда на расположившуюся рядом Машу. Она, конечно, молодец, что такую кашу заварила, но пока не до неё.
А Маша терпеливо ждала результатов аналитической работы профессионала. Но терпение почти уже иссякло. До чего-то же этот, ой, и хитромудрый боровичок, надо полагать, додумался.
- Молчаливый Джимми пьёт седьмой бокал, - проникновенным тихим голосом запела она, - но ещё ни слова Джимми не сказал. А дальше, Владислав Григорьевич, я бы немножко переиначила песенку - Джимми, Джимми, добрая душа, что же ты не скажешь, Джимми, ни шиша?
- А у вас неплохо получается, Мария Евгеньевна, - ответил ей удивлённой улыбкой директор, - откуда композиция, если не секрет?
- Из какого-то советского фильма, уже и не помню. Но вы мне зубы не заговаривайте, тем более, что и поговорить по душам вам можно только со мной. Что решили делать? До чего додумались?
- Да надо сейчас кое-что, точнее, кое-кого проверить. А мысли простые, Мария Евгеньевна - либо командир или второй пилот, кто-то из них, а то и оба в сговоре, что уж совсем маловероятно, хочет или хотят уничтожить борт, либо на маршруте произойдёт какой-то погодный форс-мажор. А других вариантов нет. Кроме, может, тех, которые и вовсе просчитать нельзя - но это уж совсем малореально.

Маша только вопрошающе глянула.
- Да, Мария Евгеньевна, все возможные варианты рассмотрены, остаются эти два - и какими бы невероятными они ни казались, других попросту нет. А значит, причина возможного крушения, возможной авиакатастрофы только в них.
- Да, но как же один из лётчиков сможет сделать это чёрное дело в присутствии другого? Или он надеется остаться за штурвалом в одиночестве, когда коллеге приспичит в туалет? А если не приспичит?
- Нет, никто, ни второй пилот, ни командир один в кабине самолёта не останется - с ним обязательно будет находиться стюардесса или стюард. Таковы правила безопасности  Но если уж кто-то из пилотов затеял уничтожить борт прямо в воздухе, он может кое-что придумать, чтобы вывести из строя своего визави. Например, использовать быстродействующее снотворное, а ещё эффективнее - яд, типа цианида. То есть, столь же моментально убивающий или выводящий из строя, но другой, куда более эффективный, действующий в микроскопических количествах, который при личном досмотре обнаружить, практически, невозможно. Пронесёт этот яд в складках одежды в контейнере меньше пуговицы. Далее, отлучившись как раз в туалет, вскроет контейнер, пропитает ядом специально припасённую тоже очень маленькую иглу, просто проткнув ею крышку контейнера. Потом возвратится в кабину и, подобрав подходящий момент, уколет коллегу, затем, когда тот потеряет сознание, запрётся изнутри - и уж тут ему никто не помешает. Просто-напросто задаст автопилоту соответствующую программу, направит самолёт так, чтобы он разбился. А чтобы невзначай не превратиться в неподвижное тело самому, наш воображаемый злоумышленник использует антидот.
Маша, честно говоря, уж т а к о г о не от кого-нибудь, а от самого директора аэропорта , причём, генерального директора, никак не ожидала услышать. Так что поневоле равеселилась, представив изображённые Владиславом Григорьевичем зловещие события.
- Ну вы, блин, даёте, Владислав Григорьевич! - только и сумела процитировать она, готовая рассмеяться.
- Вот и мне так же смешно, - ответил улыбкой директор, - слишком уж все эти шпионские допущения неправдоподобно выглядят. Но что же делать, если все прочие версии отпадают - и остаются только эти две? Нужно добросовестно их рассмотреть, больше ничего не остаётся.
- Ну хорошо, Владислав Григорьевич, - посерьёзнела Маша, - как же вы собираетесь их проверять? Лётчиков?
- Да очень просто - с помощью своего айфона, с помощью информации, которая в нём хранится, - деловито произнёс директор. - В числе прочего необходимого я собрал сведения и о пилотах и других членах экипажей бортов, которые бывают в нашем аэропорту. Довольно подробные сведения и почти обо всех. На всякий случай, для поиска правильного решения при возникновении каких-либо нештатных ситуаций, вроде сегодняшней. Которую удалось выявить благодаря вашим способностям, Мария Евгеньевна.
- Да называйте вы уже меня Машей, мне так как-то комфортней, да и вам, наверное, тоже, -  Маша только что по-простецки не подмигнула, - а я вас буду всё-таки по имени-отчеству, тоже для удобства, идёт, Владислав Григорьевич?
- Годится, - одобряюще улыбнулся директор.
- Я, честно говоря, не ожидала встретить понимания, вообще, ни в ком здесь. Думала, придётся доказывать своё, упираться, стоять намертво. Всё это похоже на какую-то чушь, на бред, не бред, а что-то воображаемое, на бессмысленную примету, на какой-то бзик. А тут такая поддержка - сам генеральный директор аэропорта отнёсся к этому предупреждению всерьёз. Господи, да я сама до сегодняшнего дня ни о чём подобном не знала, между прочим, в отличие от вас!
- Неужели?
- Ни-че-го - абсолюдно! Просто предчувствия дурные вдруг откуда-то взялись! И поэтому я решила посмотреть на себя, чего это со мной стряслось, может, я уже вовсе не я, может, что-то на своём лице удастся увидеть, что-то особенное, может, я заболела чем-то, ну, не знаю. И вот разглядела кое-что особенное, потом полезла в интернет, узнала кое-что новое, совсем меня не обрадовавшее. Но решила панику не разводить. Сфотографировала ту модницу в годах, увидела и на её лице почти полную симметрию, ну, и сообразила, что к чему! И приняла единственно возможное решение. Ой! - опешила Маша. - А  вы разве не торопитесь?
- А некуда, Маша, пока торопиться, - спокойно ответствовал Владислав Григорьевич, - вот прямо сейчас ваш борт должен был бы находиться в воздухе два часа, то есть, быть, примерно, на полпути до места назначения. А ещё через два часа он прибыл бы в Милан и совершил посадку в аэропорту Мальпенса. Разумеется, если бы долетел, в чём изо всех заинтересованных лиц только мы с вами не то, что сомневаемся, а совершенно точно уверены, что не долетел бы. Так что около двух часов у нас в запасе есть. А пока проверим наших итальянских голубей сизокрылых, командира экипажа этого самого борта за номером таким-то и второго пилота.
- Я что-то не понимаю, Владислав Григорьевич, а что потом? Через два часа? Когда самолёт должен был бы... А-а, - гримаса недоумения сменилась на лице Маши радостью осознания, - вы считаете, что всё дело в погоде?
- Абсолютно точно не уверен, но скорее всего. Едва ли итальянские лётчики окажутся совершенно чокнутыми мерзавцами и вдобавок самоубийцами.

Говоря это, Владислав Григорьевич работал с айфоном.
- Так, - деловито начал он, - командир экипажа Джузеппе Монтелукки, выглядит довольно обычно и, пожалуй, располагающе, вот, пожалуйста, - с фото на Машу доброжелательно смотрел человек лет пятидесяти, от которого исходило чувство надёжности, - уроженец Тосканы, а именно, Флоренции...
- Ничего себе, - вырвалось у Маши, - а я как раз собиралась туда съездить на денёк, в знаменитый музей, в галерею Уффици, от Милана до Флоренции не так далеко, всего два часа на поезде.
- Скажите пожалуйста! Но в жизни, Маша, ещё и не такие совпадения бывают. Мир на самом деле достаточно тесен. Да вы и сами наверняка это знаете.
- Но в теперешнем случае поневоле всякие мысли приходят в голову!
- Да бросьте, ей-богу, всего лишь стечение обстоятельств, не более того. Так, Джузеппе Монтелукки с юности связал свою судьбу с гражданской авиацией, тридцать четыре года в профессии, характеризуется как крепкий профессионал. В нештатных ситуациях хладнокровен, действует уверенно и безошибочно. Двадцать пять лет, с двадцати девяти, служит в должности командира экипажа. Это о многом говорит - в столь молодом возрасте должность командира воздушного судна мало кому доверяют. Так, исключительно страшных форс-мажоров в его лётной практике не было. Удачлив, стало быть, что тоже свидетельствует в его пользу - как мастера своего дела. Так, дальше, ему пятьдесят четыре года, двадцать семь из которых он состоит в браке с некоей Имелдой, девичья фамилия Фиори, у них четверо собственных детей, ещё двоих усыновили. Ещё он, оказывается, ревностный католик, регулярно ходит в церковь.

Я полагаю, что с господином Монтелукки всё ясно. Для него и самоубийство-то - смертный грех, но если даже предположить невероятное - что он захочет лишить себя жизни, то сделает он это так, чтобы ни одна живая душа не пострадала.
- Никаких сомнений, истинный христианин не может поступить иначе, - в тон ему откликнулась Маша. - А что же представляет собой второй пилот?

- Сейчас мы и его выведем на
чистстую воду. Так, Альберто Пьяченца, тридцать девять лет, родился в Милане, в авиации с двадцати двух, имеет специальности штурмана и второго пилота, профессиональных нареканий нет, женат на Сандре Барила, имеет дочь двенадцати лет. Но вид у него довольно легкомысленный, несмотря на  приличную комплекцию, вы не находите?
На запечатлённом гладком круглом лице второго пилота, казалось, играла жизнерадостная улыбка. Толщина щёк и шеи свидетельствовали о явном неравнодушии Альберто к вкусной и не слишком здоровой пище.
- Может, он и легкомыслен, но никакой душевной червоточины тут не наблюдается, - заметила Маша, - хотя внешность обманчива.
- Ещё про господина Пьяченца известно, что он периодически предпочитает доводить себя до, да, скажем, до средней степени алкогольного опьяченца. Что никоим образом не сказывается отрицательно на его лётной квалификации. С обязанностями второго пилота справляется прекрасно. Скажите пожалуйста, тут даже есть информация о наличии у нашего персонажа постоянной любовницы. В общем, парень не отказывает себе во многих удовольствиях бытия.
- И как-то поэтому не верится, что он решил свести счёты с жизнью, - констатировала Маша само собой возникающую мысль.

- Совершенно верно! - воскликнул Владислав Григорьевич. - Что, собственно, и требовалось доказать. А вся эта шпионская, суицидная и человеконенавистническая белибирда, которую мне пришлось нести в виде версии, само собой, ни в какие ворота не лезет. Таким вот нехитрым способом, методом исключения, рассмотрев и отбраковав все возможные версии, кроме одной, мы и пришли к этой единственной. Ничего другого просто-напросто не осталось. Но и эта версия не представляется перспективной, потому что с погодой ничего непредсказуемого, моментально плохого приключиться не может. Не может за считанные мгновения появиться туман. Или, допустим, какие-то невероятно мощные порывы бокового ветра. Обо всём подобном экипаж будет предупреждён загодя - и примет правильное решение. Да, но поскольку других версий нет, придётся рассмотреть эту.
- И что же вы собираетесь делать?
- Я думаю, нам надо бы проветриться, поразмять суставы, а то засиделись мы здесь, Маша. Да и погода теперь располагает к прогулке. -
Действительно, собиравшийся было дождь пропал вместе с изрядно проредившимися облаками. - Давайте-ка мы с вами посетим наш АМЦ - авиационный метеорологический центр. И узнаем, какой на данное конкретное время имеется прогноз по интересующему нас маршруту. И в зависимости от этого будем принимать какое-либо конкретное решение.
Сказано - сделано. Пока гендиректор аэропорта в обществе столь возмутившей и его, и всеобщее спокойствие, весьма обыкновенной с виду женщины средних лет не спеша шествовал в метеоцентр, к ним было приковано внимание едва ли не каждого встречного служащего воздушной гавани. А его заместитель по организационным вопросам, худощавый высокий мужчина лет сорока пяти с мелькающим выражением недоумения, счёл необходимым лично поинтересоваться подвисшим вопросом с рейсом Москва - Милан. Владислав Григорьевич несколько успокоил своего зама заверением, что в течение часа вопрос будет закрыт, так или иначе. И, разумеется, он, генеральный директор аэропорта, даст подробное объяснение принятого им решения о задержке или даже отмене рейса, решения, непонятного его подчинённым.
Они направлялись к высокому зданию почти в центре аэрохозяйства, башней возвышавшемуся среди казавшихся рядом с ним приземистыми строений.
- Когда всё закончится, я проведу вас, Маша, на самую верхотуру, - директор мечтательно улыбнулся, - оттуда открывается замечательная панорама, а пока нам с вами нужно только на второй этаж. Наверху у нас наблюдатели, которые отслеживают погоду здесь, на месте и передают данные в эфир, а нам нужен прогноз на всём маршруте, на двух с лишним тысячах километрах лёта. Этим занимаются другие специалисты, им обзор без надобности. Ну вот, Маша, добро пожаловать в нашу Вавилонскую башню московского разлива, или в Вавилонку, как мы её для краткости зовём.
- Это потому что иностранцев вокруг полно? - попыталась догадаться Маша.
- В самую точку попали - больше их в России, пожалуй, нигде нету.
Собственно, помещение, где за составлением сводок заседали метеопрогнозисты, очень напоминало пункт видеонаблюдения в терминале, только было попросторнее и народу там было много - человек двадцать. Появление генерального собственной персоной произвело небольшой фурор среди застигнутого врасплох персонала. Ребята и девчата, в основном, не юные, поспешили встать, как ученики в школе при приходе учителя. Только двое мужчин в наушниках не отрывались от мониторов, столь увлечены были работой. Но Владислав Григорьевич мигом прекратил ненужный ажиотаж.

- И вам желаю здравствовать, господа-товарищи сотрудники! - бодро ответил он на всеобщее приветствие. - А теперь - по мес-там! Все, кроме того, кто ведает о погоде на маршруте Москва - Милан.
Этим специалистом оказалась миловидная женщина лет двадцати пяти по имени Рита. Несмотря на её серьёзность и весьма немалый рост вкупе с нормальной упитанностью, что-то в её лице вызвало в душе Владислава Григорьевича отеческое чувство. Нечто подобное испытала и Маша.
- Не могли бы вы, Рита, первым делом познакомить нас с тем, какова прямо сейчас метеообстановка на последней трети маршрута Москва - Милан?
- Конечно, конечно, Владислав Григорьевич, - защебетала девушка и непринуждённо запорхала пальцами по клавиатуре, просто излучая смущённую радость, - над Австрией ничего страшного не наблюдается, а в Италии - и в Италии всё в порядке! В районе Милана тоже ничего страшного не наблюдается. Видимость в районе аэропорта Мальпенса - 9 километров, нижняя высота облачности - 260 метров, вероятность тумана в ближайшие пять часов равна нулю... и, и - все прочие параметры в норме. Примерно то же самое и в аэропортах Орио-аль-Серио и Линате.
- А вы бы не могли, Рита, составить внеплановую сводку по маршруту Москва - Милан на ближайшие четыре часа?
- Конечно, конечно, Владислав Григорьевич, - опять обрадовалась молодая метеорологиня, - это займёт не более пятнадцати минут.

Пока Рита составляла прогноз, Владислав Григорьевич и Маша решили обсудить положение дел на улице. Погода наконец-то, кажется, повернула на весну. Освободившееся от туч солнце начало даже припекать. Ветер уже не знобил, а приятно освежал. Погода располагала к оптимизму, но никак не решаемая задача этому отнюдь не способствовала.
- Скажите пожалуйста - и с метеообстановкой на маршруте полный порядок! Ничего невероятно, неожиданно плохого не предвидится. Чего и следовало ожидать.
Они стояли чуть поодаль от входа в метеоцентр, грелись на солнышке и соображали. И, похоже, единственная, а может, и не единственная разумная в этих обстоятельствах мысль пришла им в головы почти одновременно.

- А не пора ли нам кое-что проверить? Как вы думаете, Владислав Григорьевич? - невинным тоном проговорила Маша.
- Вы имеете в виду, что не мешало бы нам сейчас посмотреть на лица наших томящихся от ожидания несостоявшихся пока пассажиров?
- Ну конечно! - воскликнула Маша.
- Правильно, незачем заморачиваться поиском возможной причины катастрофы, - подхватил Владислав Сергеевич, - вполне вероятно, что эта неведомая причина куда-то уже делась, что что-то, неизвестное нам, в мире изменилось, из-за чего катастрофа не состоится. Действительно, ваша идея очень даже подходящая - а что ещё нам остаётся делать в сложившихся обстоятельствах? На всякий случай сначала посмотрим, что там насочиняла наша Ритуля.
Ритуля, что вполне естественно, ничего нового не сообщила - по всему маршруту Москва - Милан в течение ближайших четырёх часов не предвиделось никаких погодных  пакостей.

До интересующего их терминала было довольно далеко, а терпения нашей довольно странной парочке уже не хватало, так что они домчали до места с ветерком на служебном авто Владислава Григорьевича. Директор выпроводил оператора из смотровой, где находились мониторы камер видеонаблюдения за залом ожидания, и они стали искать подходящие кадры. Причём, за всё время с тех пор, когда сам Владислав Григорьевич зафиксировал в последний раз симметрию лиц ожидающих разрешения рейса пассажиров, то есть, примерно, за последние два часа.
- Если принять за истину эту нашу теорию, - рассуждал в процессе поиска кадров директор, - то получается следующее. Я до сего момента вовсе н е собираюсь отменять борт. Я намерен дать добро на вылет, как только удостоверюсь в безопасности полёта. Значит, если сейчас симметрия лиц будущих пассажиров сохраняется, то неведомая нам причина авиакатастрофы всё ещё остаётся действенной. Если же их лица вновь обрели нормальную асимметрию, значит, что-то такое в мире произошло, из-за чего катастрофа н е состоится. Господи, прямо какая-то фантастика, причём, н е научная! Ей-богу, Маша. Неужели такое может быть, главное, за такие короткие промежутки времени и у всех до единого людей, которые ни о чём подобном и не подозревают. Вы же сегодня как-то проинтуичили, вы были на взводе, это как-то могло повлиять - на вас. Неужели и с остальными, которые были абсолютно спокойны, произошло то же самое?
- Я полагаю, что да! - взволновано отозвалась Маша. - Но давайте лучше посмотрим, ведь лучше один раз увидеть, чем без конца рассуждать.
Первым делом, конечно, взяли самые последние данные. К счастью, удалось найти подходящие для сравнения, почти лишённые всякого выражения изображения лиц. И эти лица оказались асимметричными! Для пущей убедительности Владислав Григорьевич рядом с теперешними кадрами поместил фотографии тех же людей трёхчасовой давности. В явном большинстве случаев разница была очевидна! А в меньшинстве - не столь однозначна. Просто у некоторых пассажиров лица в норме оказались почти совсем симметричными. О чём свидетельствовали и их фотографии в паспортах.
- Если я попрошу сделать фото всех пассажиров ещё раз, то меня сочтут сумасшедшим мои же подчинённые! - Владислав Григорьевич махнул рукой. - Но, по-моему...
- Совсем не обязательно их фотографировать, - перебивая его, Маша закончила его мысль, - и без того фактов достаточно.
- Скажите пожалуйста, какой поворот! - Владислав Григорьевич облегчённо выдохнул. - Теперь я смело могу заниматься организацией отправки этого злополучного борта в ближайшее удобное время. Но всё-таки, на всякий пожарный случай, после того, как начнётся подготовка к рейсу, нужно е щ ё раз посмотреть внимательно на физиономии пассажиров. Пускай не всех, но хотя бы нескольких.
- Владислав Григорьевич, неужели вам недостаточно всего одной физиономии, той, которая перед вами - моей. Я ведь не собираюсь возвращаться домой, у меня достаточно важная служебная командировка, отказаться от которой невозможно. И, кстати, а как вот сию минуту выглядит моё лицо?
Маша замерла, спокойно, но сдерживая улыбку, глядя на него. А он довольно быстро убедился, что с её лицом всё нормально - что ей ещё жить да жить. А она, похоже, уже ничуть не боялась лететь именно этим рейсом.
- Пока, слава богу, всё в порядке, - сказал он, на глазах обретая деловой вид, - потом, перед вылетом, ещё проверим. И пассажиров тоже посмотрим, мы с вами. А те вопросы, которые остались - на них потом попробуем ответить. А пока мне пора выполнять свои служебные обязанности. Как говорится, наши цели ясны, задачи определены - за работу, товарищи!

До отправления следующего рейса на Милан оставалось не более часа. Так что э т о т, отложенный вылет можно было осуществить прямо сейчас. Никаких дополнительных проверок чего бы то ни было не требовалось, всё было проверено, причём, самым тщательным образом, аж два раза. И наконец-то объявили посадку. Пассажиры облегчённо вздохнули и потянулись на выход из зала ожидания.

В виде извинения за не столько долгую, сколько непонятную задержку, что пассажиры по некоторым признакам поняли, гендиректор распорядился подогнать самолёт поближе, чтобы люди поднялись на борт прямо из здания терминала через телескопический трап, так называемый рукав. И сам Владислав Григорьевич находился среди них.

И он, и Маша самым тщательным образом старались вглядываться в физиономии пассажиров, по возможности, конечно, не привлекая их внимания. И результаты скрытого обследования оказались вполне удовлетворительными - печать смерти несомненно и окончательно стёрлась с лиц ещё буквально час назад обречённых людей. То, что произошло совсем недавно, то неведомое, касающиеся именно этого рейса, рейса Москва - Милан, устранило погибельное стечение обстоятельств, которое неминуемо привело бы к авиакатастрофе - и теперь никакого риска не существовало, вернее, риск, возможно, и сохранялся, но это отныне не был риск гибели людей. Естественно, Маша проверила тщательно и своё лицо, которое опять же подтвердило, что на сей раз она может без опаски лететь на том самом самолёте, на котором разбилась бы, отправься он в рейс часа два назад.
Напряжённая ситуация, о которой не знали и которую едва ли поняли бы и пассажиры, и работники аэропорта, где речь шла об авиакатастрофе и смерти сотен людей, из которой нужно было во что бы то ни стало найти удовлетворительный выход и при этом, по возможности, не показаться идиотом всем, а прежде всего, своему начальству - это испытание очень сблизило генерального директора аэропорта Владислава Григорьевича Платонова с Машей, Марией Евгеньевной Петровой, служащей филиала одного японского банка в Москве, которая должна была лететь в служебную командировку в Милан и, почуяв неладное, поняла, в чём дело и сумела убедить его, человека на серьёзном посту, в своей правоте, далеко не очевидной правоте. Они познакомились каких-то три часа назад, а он испытывал к ней прямо таки родственные чувства. Всё это было так странно, необычно и, тем не менее, совершенно естественно. Сначала её заявление о том, что борт непременно разобьётся - Владислав Григорьевич ощутил тогда по отношению к неведомой, заочной спасительнице неприятие как к человеку с приветом. И вот он увидел её, а потом услышал, ещё не познакомившись, по сути. Несмотря на её минутные колебания и сомнения, во всём её облике, в тоне её речи присутствовала непробиваемая убеждённость в своей правоте. И её мимолётная нерешительность, и просто её обычность, внешняя нормальность - вкупе с уверенностью - заставили Владислава Григорьевича отнестись к её предупреждению со всей серьёзностью, когда он ещё не знал, что она скажет, как объяснит неизбежность аварии. А потом она объяснила - для подавляющего большинства людей курам на смех!

И хотя он гораздо раньше слышал о фактах, казалось бы, подтверждающих эту не вполне достоверную закономерность, выдвинутую Машей в качестве доказательства неминуемости авиакатастрофы, и хотя он сам убеждался в истинности таких фактов, но не по этой вовсе причине, в первую очередь, он согласился рассмотреть её мнение, её малоубедительную тогда даже для него версию. А просто потому, что Маша, Мария Евгеньевна, не производила впечатление, а была абсолютно уверена в своей правоте, совершенно нормальна и никаких выгод для себя не искала. Из чего, конечно, не следует, что она не могла ошибаться. Поэтому он и отнёсся к её версии поначалу скептически, настаивая на полноте, если уж не на несомненности доказательств. А уж когда она всё обосновала достаточно подробно, тогда его сомнения отпали. А дальше они вместе думали, что делать. И Маша не собиралась устраняться от решения трудной и чрезвычайно ответственной задачи, от которого зависело сохранение людских жизней - и о важности которого никто не знал, и никто бы в эту необходимость не поверил. Она помогала, как могла - и без её поддержки ему одному пришлось бы не сладко. И сейчас у Владислава Григорьевича было такое чувство, что, не съев с Машей и щепотки соли, на самом деле они съели вместе многие пуды.
А Маша, в свою очередь, увидела в нём человека ответственного и не боящегося показаться всем окружающим неким фантазёром, субъектом не от мира сего - если речь идёт о риске для человеческих жизней, о вероятности хоть какой-то опасности для людей, за которых отвечает именно он. И пускай на должности генерального директора одного из главных аэропортов страны нельзя быть безответственным, но в жизни-то всякое случается. Не может разве большой начальник переложить, вместе с большей частью работы, основную ответственность на замов. Но это щекотливое дело, инициатором которого стала именно она, Маша, поручить, естественно, было некому - и Владислав Григорьевич взялся за него сам, хотя мог бы и походя отмахнуться, настолько всё представлялось надуманным и несерьёзным. Толстячок с резкими чертами несколько одутловатого лица вызвал у Маши неординарное уважение. Подобные люди встречаются не часто. А от уважения до симпатии, да при совместном решении, ой, и тяжкой задачи, совсем недалеко.

Но это чувство, по крайней мере, пока, оставалось лишь приятным привкусом в теперешней невероятной истории, в неожиданно возникшем потрясении с сильнейшими полярными ощущениями и переживаниями. Там оно будет видно, а сейчас нужно совершить путешествие в Италию и вернуться домой. Она-то свободна, хотя и родила полгода назад дочку, но он, наверняка, женат, а чертить любовные многоугольники - совсем не Машино дело.
В свою очередь, Владислав Григорьевич, который, действительно, был женат давно и прочно и жену свою любил, хотя и имел редкие приключения на стороне, никогда не путал любовь и интрижки и серьёзных чувств ни к одной из своих, так сказать, любовниц - по пальцам перечесть за всю жизнь - не испытывал. А прямо сейчас его по-прежнему беспокоила сегодняшняя неожиданная встряска, и хотя теперь поводов для волнений, как будто бы, не было никаких, но он волновался - и успокоиться воистину смог бы только после благополучного приземления в Милане этого пресловутого борта, которому судьба уготовила сначала неведомую гибель, а потом - столь же непонятное спасение.
Пока последние пассажиры покидали рукав, размещаясь в салоне лайнера, Владислав Григорьевич и Маша просто не могли не пообщаться при расставании.
- Хотя теперь ничего страшного случиться не может, - он выглядел вполне спокойно и почти беззаботно, - я всё равно желаю вам ни пуха ни пера, Маша!
- Да зря вы до сих пор переживаете и чего-то опасаетесь...
- Маша, ни пуха ни пера!
- Да подите вы уже к чёрту, честное слово! - воскликнула Маша с наигранной досадой. - Владислав Григорьевич, это ведь не примета, которую надо соблюсти, чтобы всё было в порядке - это какой-то неведомый закон природы, а законы природы не обманывают. Вот, например, есть закон всемирного тяготения, по которому все тела притягиваются к земле и падают на землю - и разве где-нибудь на нашей планете существует невесомость? А есть закон, по которому огромные многотонные самолёты поднимаются в воздух и летят, летят, летят - на многие тыщи километров, преодолевая силу тяжести. И заметьте, что такое гравитация, никто и понятия не имеет, просто притягиваются все космические тела друг к другу - и всё тут! И чем больше тело, тем сильнее оно притягивает. А почему - никто по этому поводу не парится, просто учитывают этот закон природы, когда надо. Вот и в нашем сегодняшнем случае то же самое - если лицо человека становится почти совсем симметричным, то он скоро умрёт. Естественной или насильственной смертью. Значит, если естественная смерть ему точно не грозит, то надо понять, от какой именно насильственной смерти он окочурится, и, поняв, постараться это предотвратить. А что да как, да почему - наука пока ещё не в курсе дела!

- Как вы красноречивы сейчас, Маша! О! - Владислав Григорьевич воздел правую руку в преувеличенном жесте. - Только не говорите мне, что вы абсолютно, точнее, абсолюдно спокойны. Почти совсем полностью - но не абсолютно. Потому что бог их знает, эти законы природы, даже известные и то не всегда понятно действуют, а уж н е известные! И себя вы сейчас успокаиваете не меньше, чем меня.
- Пусть так, но настоящей причины для волнений нет, - Маша, действительно, выглядела умиротворённой, - а аэрофобией я никогда не страдала. Ну ладно, Владислав Григорьевич, мне пора, все пассажиры, кроме меня, на местах. До встречи здесь же через несколько дней, если, конечно, вы не будете чересчур заняты работой.
- Для вас-то я время найду, на работе или вне работы - нам есть, что обсудить. До свидания, Маша, до скорой встречи!
А дальше ничего особенного, непривычного, выходящего за рамки обычных полётных неудобств, не происходило. Даже естественная турбулентность, которая поневоле действовала на нервы больше всего, и та возникла достаточно ощутимо только над Альпами - и продлилась не более минуты. В виде эдакого потряхивания, как при езде на машине по ухабистой дороге, разве что, толчки были чуть посильней и пореже. Ещё ни разу прежде воздушная тряска не оказывалась для Маши столь малочувствительной. Метеопрогноз был точен - и никаких неожиданных гроз или мощных порывов ветра на пути не образовалось. Самолёт благополучно приближался к пункту назначения - к аэропорту Мальпенса, что находится в городе Милане.

Полёт происходил до такой степени комфортно, что беспокойство в душе Маши всё нарастало по мере приближения к Милану. Она бы только радовалась столь удачному воздушному путешествию, если бы не знала совершенно точно, что самолёт, на котором она летит, неминуемо бы разбился сегодня, вылети он из Москвы на четыре часа раньше. Ведь что-то же должно было с ним случиться - тогда, четыре часа назад, а значит, это самое может произойти с ним и сейчас. С той лишь разницей, что т о г д а самолёт бы погиб, а сейчас и он, и все люди на его борту уцелеют. Ещё все ли - если всё-таки случится нечто страшное?
Лайнер, Боинг-777, скоро должен был начать заход на посадку. Маша решила на всякий случай заранее подготовиться к возможной аварии при этой самой, пожалуй, опасной части полёта. И самой последней - если уж чему-то суждено стрястись, то уже только сейчас. Она не спеша закрепила спинку своего кресла вертикально, затем села, закрыла откидной столик на спинке стоящего перед ней кресла, сняла наушники и убрала их вместе с плеером в сумочку, которую положила под ноги. Потом покрепче затянула шнурки на кроссовках - в эту ранневесеннюю командировку она предпочла надеть такую обувь. Затем раздвинула шторки, закрывавшие иллюминатор, после чего плотно притянула себя к креслу ремнём безопасности. Её сосед, пожилой благообразный мужчина Дмитрий Павлович, с которым она успела познакомиться и перекинуться парой фраз, взирал на эти манипуляции с некоторым недоумением.
- Не рано ли вы готовитесь к посадке, Маша? - с почти неуловимой усмешкой поинтересовался он.
- Вы знаете, мне почему-то кажется, что лучше приготовиться пораньше, - мило улыбнулась ему Маша, - я не знаю, почему мне так кажется, но в прежних полётах со мной ничего подобного не случалось, а летала я достаточно много. Поэтому здесь и сейчас лучше всё, что нужно, сделать загодя. - В её тоне не ощущалось никакой тревожности, зато звучала спокойная уверенность иструктора.
- Странно, странно, - пробормотал Дмитрий Павлович, иронично хмыкнув, однако, видимо, на всякий случай, тоже решил заняться предпосадочной подготовкой, тем более, что через несколько минут это бы и так предстояло сделать.
Вскоре началось снижение и на табло  загорелась команда пристегнуть ремни безопасности. Всё шло совершенно нормально, в штатном режиме, и ничего не предвещало каких-либо даже неприятностей. Маша выглядела совершенно спокойной, да и внутренне не шибко волновалась, она ощущала риск, который зависит только от неё - как если бы, например, взбиралась по надёжной лестнице на достаточно большую высоту, и здесь, главное, не допустить ошибки - и будешь целой и невредимой.
До земли оставалось всего ничего, каких-то две сотни метров, когда звук правого двигателя Боинга вдруг резко изменился, став куда менее густым и заметным. Через несколько секунд то же самое случилось и с левым двигателем. Вот оно!
- Делайте, как я, Дмитрий Павлович, - по-прежнему спокойно произнесла Маша и упёрлась руками в спинку стоящего перед ней кресла, опустив голову вниз.

И тут же по громкой связи прозвучала команда подготовиться к жёсткой посадке - на русском, итальянском и английском языках, продублированная надписью на табло. Слава богу, все пассажиры и без того были на местах и ничего особенного им делать не пришлось. Воистину испугаться никто и не успел - самолёт хотя и терял посадочную скорость, но происходило это практически незаметно и вскоре закончилось ударным приземлением  туда, куда следовало - на взлётно-посадочную полосу. Превратившийся в махину из-за отсутствия тяги обоих двигателей лайнер шандарахнуло изрядно, но никто из двух с лишним сотен находящихся на борту людей не пострадал. Стойки шасси выдержали удар, и самолёт после жёсткого стыка, проехав по полосе как ни в чем не бывало, остановился. Ни о какой эвакуации не шло и речи. Аварийная ситуация не превратилась в реальную аварию - надо думать, благодаря мастерству экипажа. Собственно, никто из пассажиров, кроме Маши и Дмитрия Павловича, толком и не понял, что именно произошло. Не осознал бы этого и Дмитрий Павлович, если бы Маша не внушила ему ощущение вероятной незначительной опасности, к которой следует заранее подготовиться душой и телом, чтобы нисколько не пострадать. Кое-кто из пассажиров даже громко возмутился непрофессионализмом пилота, так и не допёрло до господина, что, скорее всего, он уже ничего бы в жизни больше не сказал, если бы не хладнокровное умение экипажа.
Когда лайнер окончательно остановился, морщины на лице Дмитрия Павловича, обратившемся на Машу, сложились в гримасу удивления.
- Вы, случайно, не экстрасенс, Маша, голубушка? - с видимым облегчением спросил он.
- Думаю, нет, - с некоторым сомнением произнесла Маша, - хотя... да нет, если у меня и есть такие способности, то проявляются они крайне редко и по мелочам. Не вопрос жизни и смерти, как, кстати, и сейчас - всего лишь мелкая неприятность, о которой совсем необязательно было знать заранее, ведь лётчики нас предупредили вовремя. Мне, вообще, кажется, что иногда чуть ли не каждый человек или хотя бы большинство людей способны ко всяким там предчувствиям. А разве у вас ничего подобного в жизни не было?
- Я даже и не знаю. Может, вы и правы, Маша, а может, нет. У меня были случаи, когда возникало понимание из логики каких-то фактов, не бросающихся в глаза, главное было вспомнить, подумать, сопоставить, а чтобы ни с того ни с сего - предчувствовать, такого не упомню.
- Будем считать, Дмитрий Павлович, что это сработала интуиция, которую наука пока объяснить целиком и полностью, в деталях не может.
На чем они и согласились на прощание.

Вся эта история, начавшаяся часов восемь назад в московском аэропорту дурным и непонятным предчувствием - и закончившаяся ожидаемой благополучно разрешившейся аварийной ситуацией при посадке в аэропорте Милана, вызвала у Маши изрядное возбуждение. Следовало, однако, настраиваться на рабочий лад для выполнения своей работы в миланском филиале японского банка, в котором Маша служила. А обсудить всё произошедшее подробно, перечувствовать и продумать не спеша она сможет только вместе с генеральным директором московского аэропорта Владиславом Григорьевичем Платоновым, на сегодняшний день больше не с кем. А сейчас, пока она в течение немногих минут спускалась в числе прочих пассажиров с борта самолёта, в голове была единственная мысль. Видимо, если бы они, их рейс Москва - Милан вылетел из столицы по расписанию, то отказ обоих двигателей Боинга произошёл бы при посадке несколько раньше, чем это получилось в реальности, после почти четырёхчасовой задержки маршрута. И этого "несколько" как раз бы и не хватило для благополучного приземления. По какой-то причине, полети они вовремя, длительность полёта чуть бы увеличилась, что и привело бы к авиакатастрофе.