1.
Я могла пойти за ним куда угодно, даже в самую бескрайнюю даль. Нам – по двенадцать лет и мир представляется безмерно огромным и ужасно привлекательным своими неразгаданными тайнами.
Пашка – невероятный выдумщик. Он рассказывает мне десятки историй, от которых я, включая воображение, замираю, потом впадаю в ступор, с головой погружаясь в волшебство приключений, хоть и выдуманных, но почему-то кажущихся вполне реальными.
Однажды этот неутомимый фантазёр решил пробраться в полуподвальное помещение какого-то заброшенного старинного особняка, где, по его мнению, полно всякого мистического и тайного, скрытого от людских глаз в течение многих лет. Было ли ему страшно идти туда одному, не знаю, но он позвал меня за компанию, на что я согласилась не раздумывая.
И вот, мои и Пашкины родители благополучно отбыли на дачу, а мы договорились встретиться в одиннадцать часов вечера. Пашка взял фонарик и пол-литровую бутылку воды. На мой вопрос «зачем нам вода?» мой друг безапелляционно ответил, что, дескать, «мало ли что, а вдруг провалимся в какой-нибудь подземный туннель, тогда-то нам и пригодится вода, чтобы выжить». Я промолчала, но в голове сразу возникла картина, как мы сидим в жутко холодной яме и кричим, в надежде, что нас кто-нибудь, да услышит и спасёт.
Вход в подвал был наполовину завален разным мусором, старыми досками и обломками кирпича. Меня потихоньку грызло сомнение – нужно ли туда идти, но вера в правильность Пашкиных намерений и его убеждённость всё-таки перевесила. Кое-как освободив проход, мы осторожно, в кромешной тьме спустились по лестнице в подвальное помещение.
Фонарик включился не с первого раза, но, в конце концов, сработал и осветил длинный, с низким потолком коридор, по обе стороны которого были видны двери, словно в тюремном бараке. Я успела заметить, как мелькнул стеклянный смотровой глазок, и сразу подумала, что у Пашки непременно возникнет мысль в него заглянуть. Предчувствие меня не обмануло.
Почему нас тянуло на всякого рода приключения было понятно: мы оба – умные, развитые, начитанные подростки. Школьная программная литература не пробуждала в нас любопытства и не внушала столь сильной страсти и искренних эмоций, положенных в этом возрасте. Разве можно похождения капитана Блада, приговорённого к каторжным работам, который после побега на захваченном испанском галионе вёл полную опасностей и приключений жизнь капитана пиратского корабля сравнить с любовными переживаниями пушкинской Татьяны? Или – удовольствие от бесконечного перелистывания учебника Торвальда «Сто лет криминалистики»… конечно, во много раз интересней узнавать, что такое странгуляционная борозда или дактилоскопическая экспертиза, чем корпеть над «Войной и миром».
Нас обоих захватывало путешествие Дерсу Узала в дебрях Уссурийского края. Я уж не говорю о Фритьофе Нансене, норвежском исследователе Арктики; книга о нём «Кем же ты станешь, Фритьоф?» стояла в первом ряду на полке моего книжного шкафа.
Но Артур Конан Дойл с его «Записками о Шерлоке Холмсе» был вне конкуренции. Мы с Пашкой, прочитав начало очередной загадочной истории, могли часами спорить о том, как дальше будут развиваться события, выстраивали всевозможные логические цепочки, подозревали то одного, то другого персонажа и высказывали предположения, кто же окажется преступником на самом деле. Представляя себя одержимыми сыщиками – Шерлоком Холмсом и доктором Ватсоном, – вели собственное независимое расследование, твёрдо веря, что правда, наконец, восторжествует, и все злодеи будут непременно наказаны. Однажды я проснулась с жутким криком, когда на меня неслась огромная собака Баскервилей и вдруг остановилась на миг в нескольких шагах перед тем, как сделать последний прыжок. Моё сознание ещё долго терзали картины злоключений на болоте, в которых соединение ночи со страхами, неясными звуками сливалось с предчувствием чего-то кармического и судьбоносного. Я засыпала… ночные видения продолжались: вдалеке появлялся ритмично качающийся в седле всадник, слышался короткий храп лошади и эхо – отражение отзвука от топота копыт по влажной земле. Свет там, за горизонтом ещё только угадывался. Верилось, что наступление дня всё изменит…
Наше знакомство с Пашкой состоялось в дошкольном возрасте. Позднее, будучи ещё глупыми восьмилетками, мы решили, что каким-то образом необходимо подтвердить крепость нашей дружбы и для этого был выбран довольно изуверский способ. Пашка принёс ученическую тетрадь, бритву, ватку и одеколон; закрыв глаза, он полоснул по безымянному пальцу острым лезвием. Показалась крупная капля крови. Прижимая локтем тетрадку, он вырвал два листа и положил перед собой. Обмакнув указательный палец правой руки в каплю, он сделал чёткий отпечаток на бумаге. Протерев палец одеколоном, я проделала то же самое, хотя внутри всё дрожало от этой болезненной экзекуции. Затем мы подписали свои клятвы в вечной дружбе и обменялись «документами», которые теперь скрепляли наш союз кровью.
2.
Глаза постепенно привыкли к полумраку; сердце колотилось от неизвестности. Почти осязаемой объёмной волной на меня накатило нечто тяжёлое и непонятное. В сознании замелькали воспоминания о рассказанных Пашкой, происходящих в старых тюремных застенках жутких историях, которые непременно начинались со звука закрывающихся замков… точнее, с их металлического скрежета, который буквально разрезал тишину. Не уверена, возможно, так мне показалось, но послышался именно этот звук.
Я с трудом взяла себя в руки, успокоилась и огляделась. Автоматически поискала глазами небольшой проём в стене, который в тюремных помещениях предназначался для обязательного сброса ключа в случае угрозы его захвата при нападении заключённого. Пашка, со знанием дела, тогда в деталях поведал о том, что при возникновении подобной ситуации, охранник обязан избавиться от ключа, сбросив его в ключеулавливатель. Это такая ниша, либо цельный металлический ящик по принципу почтового, однако на стене, кроме пятен непонятного происхождения я ничего не заметила.
Пашка, пинком отбросив бутылку, попавшуюся под ноги, направился к первой двери. Хорошо, что никаких ключей у него не было, но я бы не удивилась, если бы он начал орудовать какой-нибудь проволокой или заранее приготовленной отмычкой. Вдруг совершенно странным непонятным образом от смотрового глазка протянулась тонкая полоска, словно от прожектора. Это означало только одно: за дверью горел свет! Мы переглянусь, находясь в полном недоумении. Послышался лёгкий шум: внутри явно что-то происходило…
Как будто, имея прежний опыт, меня угнетало предположение, что если приблизиться к дверному глазку, то непременно кто-то с обратной стороны с силой воткнёт шило, пробьёт толстую стеклянную линзу и тогда его острый конец войдёт в глаз...
– Паш, может, вернёмся? – спросила я на всякий случай. В моём голосе не было ни малейшей интонации с намёком на просьбу. Я уже понимала, что пока мы не осуществим наш рискованный план, думать о том, чтобы выбраться наверх бесполезно. Кроме того, ещё будучи «на берегу» мой закадычный друг взял с меня обещание «никаких стенаний и слюней!».
Неожиданно Пашка вскрикнул и резко присел. Оказалось, он напоролся на гвоздь, и теперь, сбросив сандалию, крепко прижимал ладонь к пятке. Я протянула ему свой шейный платок, чтобы не дошло дело до крови. В тот момент, не знаю, что именно на меня нашло, но острое желание заглянуть в дверной глазок было просто нестерпимым. Любопытство перевесило; страх отпустил.
В первое мгновение я заметила перенаправленность света; как будто он ушёл внутрь, чтобы осветить две, стоящие на полу вазы с двумя искусственными восковыми розами неестественных расцветок… два узких чёрных окна, два стола, два стула, две кровати, две высокие свечи в кованых подсвечниках…Было стойкое ощущение, что, кто бы то ни был, только что вышел, поскольку стояла гулкая тишина. В полном оцепенении я разглядывала представшую перед моим взором обстановку небольшой комнаты наподобие убогой монашеской кельи, где каждая вещь имела свою точную копию. Это не было зеркальным отражением… как я потом поняла, имела место обычная визуализация, когда построение иррациональных образов происходит на основе теории парности случаев. Да, там речь шла о невероятности совпадений, но здесь, мне показалось, находилось овеществлённое тому подтверждение. По непонятным причинам моё сознание в ожидании непредсказуемого, подпитанное сильным эмоциональным напряжением, не только мысленно, но и зрительно воспроизводило повтор любого статичного предмета.
Изумлённая, я попыталась вернуть контроль над собственным восприятием, но, всё шло с точностью до наоборот: я всё больше и больше погружалась в иллюзию реальности происходящего. Казалось, что разгадка, непосильная для умов психологов и философов близка… нужно всего лишь найти и применить некий математический код, который раскроет принцип закономерности для объяснения этой самой теории парных случаев. Моё желание заключалась в том, чтобы не дать уйти этим размышлениям за пределы моего сознания… ещё немного умственных усилий, воображения, логики и открытие свершится…
– Чего ты там застряла? Я обернулась. Пашка сидел на каком-то сломанном ящике и постанывал. Странным образом всё моё существо противилось отвлечению от того, что я наблюдала за дверью. Через минуту-другую, словно кто-то провёл рукой по запотевшему стеклу моего сознания. Меня терзала досада, что я упустила нечто важное… информацию, которая исчезла безвозвратно, бесследно и теперь я никогда не узнаю истину…
Реальность давила тяжёлым грузом. Прислонившись к стене, я съехала, ощущая спиной все неровности кирпичной кладки, и присела на корточки. «Там же был ответ, там он был… ну почему?». Я тупо повторяла про себя одну и ту же фразу, отбиваясь от мысли, которая буквально въедалась в мою ясную голову: я вспомнила, как неделю назад две мамины знакомые, не сговариваясь, подарили ей на день рождения совершенно одинаковые подсвечники. Сомнения разлетелись на тысячи осколков… никто не смог бы меня переубедить, что мистическая связь во всём этом всё-таки существует…
Я подняла голову и посмотрела на дверной глазок; свет исчез, а в пробитом отверстии торчал длинный конец стальной заточки…
3.
Среди огромного разнообразия наших с Пашей виртуальных путешествий, притяжением ко всему тайному, загадочному, необъяснимому и удивительному был особый интерес к китайским историческим событиям и памятникам. Ну, к примеру, путешествие по Великой Китайской стене было одним из самых увлекательных. Я не помню, сколько раз мы сидели, уткнувшись носами в карту с карандашом в руках, планируя всевозможные маршруты передвижения по Великому Пути. Нам представлялось это совершенно грандиозным событием: проследовать от побережья Жёлтого моря до западной части такой огромной страны, изучая многочисленные исторические факты, документальные источники и экскурсионные предложения.
…
– Ты куда ? Я уже не слышала, что там ещё говорил Пашка, потому что надвигающийся звук марширующего неведомого войска поглотил все мои страхи и опасения. Прильнув к глазку второй двери, я тут же почувствовала, как ноги буквально приросли к бетонному полу. Сердце билось в унисон заданному ритму.
Каким-то извилистым путём пришли в голову ассоциативные мысли о моих представлениях, когда в метро, стоя перед жёлтой линией на краю платформы, испытываешь невероятный прилив адреналина от осознания опасности, что из тысяч пассажиров непременно найдётся тот, кто столкнёт тебя на рельсы перед идущим поездом.
Именно в этот момент я испытывала похожее состояние, потому что неведомая сила мгновенно перенесла меня за горизонт реальности. Обняв колени, я сидела между воображаемыми рельсами, а на меня, печатая шаг, надвигался восьмитысячный, выстроенный в боевом порядке, строй воинов китайской терракотовой армии императора династии Цынь Шихуанди.
Я ощущала себя невидимкой, так как не являлась ни малейшим препятствием на их пути. Ожившие глиняные в человеческий рост фигуры пехотинцев, лучников и конников…я видела их бесстрастные лица, однако отличавшиеся друг от друга, каждое - своими уникальными чертами и даже выражением. Они шли в полном безмолвии, слышался только чёткий размеренный шаг, который наводил не то, чтобы ужас, но заставлял впадать в оцепенение.
Вся эта картина марширующего войска занимала огромное пространство и виделась в приглушённом свете, как будто это действо происходило на многометровой глубине в высоком арочном помещении, напоминающим ангар.
В голову полезли разные мысли, но ни одной о том, как я буду отсюда выбираться. Я помнила, что эта воинственная армия охраняла склеп Великого императора. Желание пробраться внутрь было бы величайшей глупостью, потому что на входе были установлены луки самострелы и, получив такую стрелу, мне грозила верная смерть. Соблазн увидеть своими глазами захоронение и cвезённые туда копии дворцов, фигуры чиновников всех рангов и редкие драгоценности мастеров был велик. В памяти воскрешались письменные свидетельства из древних манускриптов о том, что в усыпальнице текли реки из ртути, воспроизведены в миниатюре города, леса, горы и Великая Китайская стена.. По реке плавал гроб с телом императора..
Мы с Пашей с таким азартом изучали секреты древнекитайской алхимии, как будто на самом деле планировали заняться, как минимум, изобретением способа добычи золота химическим путём.
Нас чрезвычайно привлекало то, что древние китайцы были одержимы магическими практиками. Они умели превращать минеральную ртутную руду киноварь в металл и верили, что это волшебное превращение способно обмануть смерть..
Затаив дыхание, мы с упоением читали, что если киноварь, опустить в раствор, она становится похожа на кровь из-за необычного пигмента, а когда её нагревают, то происходят удивительные вещи. Красный порошок постепенно темнеет и, уже чёрным, превращается в жидкость, а стенки колбы покрываются парами ртути, Таким образом, образовывалось ртутное зеркало.
Наши фантазии и мечтания доходили до того, что мы, после окончания школы, всерьез планировали поступление в институт, чтобы выучиться на археологов и потом вместе поехать в Китай на раскопки погребений многовековой давности..
Я не замечала, что моё дыхание постепенно подстроилось под мерный шаг проходившего сквозь меня войска. Я прислушивалась к ритмичному шуму с лёгким чувством страха и ожиданием непредсказуемого. Казалось, что-то очень важное пыталось пробиться в моё сознание, но совершенно другие мысли застилали его густой плотной пеленой.
В какой-то момент я очнулась от ощущения ужаса: опустив глаза, увидела, как мою щиколотку обвило длинное тонкое тело чёрной змеи.. Мой крик мгновенно заглушил все звуки подземелья…
4.
Сказать, как я боялась змей, это значит не сказать ничего. Кроме страха получить укус ядовитых зубов, мне было омерзительно само ощущение чувствовать на коже скольжение холодного отвратительного тела. Пашка подскочил со скоростью прыжка ягуара. Он догадался в первую очередь осветить фонариком мои ноги и, поняв причину крика, не раздумывая, схватил змею и отбросил её вглубь темноты.
– Ладно, потешились и хватит… давай возвращаться домой, – сказал Паша тоном, не терпящем возражений.
Я понимала, что если мы сейчас выберемся из этого странного, ужасного места, то больше не вернёмся сюда никогда.
– Там есть ещё одна дверь с небольшим окошком.. Давай заглянем..ну, пожалуйста, Паша, – просила я, даже не понимая, какая опасность может нас ждать.
– Ты с ума сошла! Мало тебе приключений? Если хочешь, то оставайся. Я ухожу..
Я двинулась вперёд, делая вид, что согласна идти к выходу. Слабое свечение из квадратного окошка последней двери призывно светило, подавляя во мне чувство страха и разжигая неукротимое любопытство. Я прильнула к проёму..
Картина увиденного меня потрясла. Я вспомнила сон, в котором уже однажды видела именно то, что представилось моему взору. Средневековое помещение с низким потолком, тлеющим камином в стене, широким столом посередине с наваленными книгами… Одна из них открыта… хотелось вглядеться, прочитать строки, выписанные готическим шрифтом на странице, где закладкой – струйка песка… графические символы совершенства и торжественности, как и звуки органа..
В глубине комнаты на вытертом ковре лежала иссохшая мумия. Как корабельная палуба качала меня последняя любовная история старика, источающего запах тлена остеопорозных костей, всё больше и больше раздувая кострище иллюзий, прошлых снов и воспоминаний.
Всматриваюсь, затаив дыхание…Там витражное стекло мозаичной картиной приглушает свет; на кресле брошено платье с рукавами и горловиной, отделанными мехом горностая, а шнуровки стягивают невидимую хрупкую плоть. Прошлое – слепок чьих-то дурманящих желаний, многоликих чувств и безумных поступков …
Когда мы выбрались на воздух, и я увидела на небе полную жёлтую луну, похожую на печеньку, то мне показалось, что мы вернулись на землю из ада.
***
Прошло двадцать лет…
Я сидела в кафе и, наклоняя чашечку по часовой стрелке, с увлечением следила за крошечными пузырьками, которые, притягиваясь друг к другу, прокатывались по кругу поверх тёмной жидкости..
Кто-то подошёл сзади и мягко прикрыл мои глаза тёплыми ладонями.. Я отняла руки … Передо мной на столе лежал пожелтевший лист школьной тетради с бурым пятном оттиска пальца посередине и надписью неуверенным почерком: «Я клянусь в дружбе с Пашей на веки вечные…».