День рождения Серафимы пришелся на пятницу – день традиционного выезда на дачу. Руководство по обыкновению вручило ей букет и конвертик с денежным презентом. Презент был не слишком весомый, но и лишним не стал. Серафима выслушала поздравления, организовала чай с тортом (вот и презент пригодился!) и поехала домой. По случаю празднества ей было дозволено уйти немного раньше, что оказалось весьма кстати. Можно было успеть поехать на дачу «дневной лошадью». Серафима всем и вся любила давать прозвища, в том числе и электричкам, на которых добиралась до «фазенды». «Дневная лошадь» отправлялась в семнадцать-тридцать и обычно, после окончания рабочего дня, успеть не нее не получалось. Дальше шли «дальнобойщицы». На них Серафима ездить не любила – народу набивалось много, «дальнобойщицы» были самые дальние и по времени самые популярные. Поэтому добираться было предпочтительнее «ночным экспрессом». Эта электричка тоже была дальней, но выезжала уже почти в девять вечера и прибывала на Серафимин полустанок в начале одиннадцатого. В ней количество дачников уменьшалось и ехать было комфортнее.
Захватив дома заранее приготовленную сумку, Серафима потащилась на «дневную лошадь» и уже через два часа открывала родную калитку.
Чуть позже понемногу начали съезжаться и соседи, которые, будучи «машинизированными», зависели от пробок на пути, а не от расписания электричек.
Первыми прибыли «оглашенные». Их участок был справа от Серафиминого, и купили они его не так давно у милой девушки по имени Ирина. Серафима к работящей Ирине относилась с уважением и очень жалела, когда та продала дачу этим самым «оглашенным». Новые соседи огород не возделывали, Иринины клумбы выкосили сразу и все засеяли травой. Начиная с мая, они приезжали толпой, загоняли машины прямо на участок, включали музыку. Дети всех возрастов прыгали на батуте или плескались в надувном бассейне, вопили, ссорились, хохотали или ревели в голос… Взрослые, не обращая на отпрысков никакого внимания, наливались пивом, жарили шашлыки и валялись в шезлонгах. Все это невероятно раздражало Серафиму. Но что делать? Соседей, как и родителей, не выбирают.
Дачу напротив содержала пожилая дама Вера Игнатьевна. Серафима называла ее «бабуленька-красатуленька» за некоторое сибаритство и страсть к нарядам. Особенно умиляли ее белые носочки и туфли с перепонками a’la пятидесятые. Серафима помнила по фотографиям, что такие носила мама, будучи студенткой.
Бабуленька-красатуленька появлялась из дома не раньше полудня, одетая в летний сарафан, широкополую соломенную шляпу и кружевную пелерину, усаживалась с книгой и так дремала часов до пяти, пока вечернее солнце не заполоняло веранду. Тогда Вера Игнатьевна перебазировалась в беседку, накрывала там «чайный стол» и приступала к трапезе, ожидая приезда дочери. Та прибывала на небольшой машинке, которую Серафима, не разбиравшаяся в марках, окрестила «Пижон», на слух переделав ее натуральное название. Дочка выгружала объемистые сумки, а утром, на самой заре, Серафима слышала, как рычит, выбираясь с участка маленький «Пижон».
Сегодня Серафима с удивлением наблюдала, как появилась дочь Веры Игнатьевны, вытащила из машины три ветвистых саженца и сложила их за домом. Бабуленька-красатуленька, стоя на крыльце, руководила процессом. Удивляться тут было чему. Участок у Веры Игнатьевны представлял собой заросший фруктовый сад, в котором дочка временами стригла траву да вырезала сухие ветки. Свободной оставалась только площадка у забора, где едва помещался «Пижон». Где еще сажать?
Последними приехали соседи слева. Эта пара, мать с сыном, владела участком давно. Серафима отслеживала историю соседской семьи практически с детства. Елена была ей одногодкой, а сын, достигший сейчас уже тридцатника, вполне мог быть ровесником несостоявшихся Серафиминых детей. У Андрея был некий гражданский папа, поначалу активно участвовавший в освоении дачного хозяйства, потом появлявшийся от случая к случаю и, в конце концов, окончательно исчезнувший из списков семьи. Попытки Елены в одиночку достойно воспитать сына вызывали уважение и сочувствие. Но результат этих попыток казался Серафиме неудовлетворительным. Андрей, конечно, не собирал гоп-компаний, не затевал шашлыков с пивом, не включал музыку «во всю дурь», как «оглашенные», подростком возился в огороде вместе с матерью. Лет пять назад купил машину. Серафима даже завидовала, глядя, как соседка бодро заруливает на участок. Андрей приезжал теперь на дачу нечасто, усаживался на крыльце, а то и вовсе целый день не показывался из дома. Елена по-прежнему, не разгибаясь, ковырялась на грядках.
Серафима морщилась и с осуждением качала головой, когда небольшого росточка, тощий Андрей выходил на крыльцо, поддергивая мятые джинсы, сладко потягивался и собирал длинные рассыпавшиеся волосы в пучок на затылке. Ох, как презирала Серафима эти «хвостики» у парней! Вот в метро, куда не глянь, все небритые, волосатые! Да ладно бы аккуратные, так нет! Частенько у них «локоны» немыты, физиономии прыщавые, животы над ремнями выпирают, словно квашня из кастрюли. Сидят, развалившись, в телефоны уткнулись, в ушах – затычки! Музыка у них! Серафима как-то прислушалась: не мелодии, не голосов приятных, одно бум-бум-бум.
Для соседского Андрея у Серафимы тоже прозвище нашлось – Карла с хвостиком.
Сегодня Карла с хвостиком сам за рулем прибыл, помог матери сумки из машины достать и уселся закатным солнышком любоваться… Елена сразу в доме исчезла, забренчала посудой.
На следующий день Серафима встала рано. Нужно было приколотить задравшийся лист ондулина на крыше. Собственно, ситуация была не новая. Каждую весну ветра, налетавшие с востока, становились все сильнее, и, как Серафима не билась, время от времени свес отрывался и заворачивался… В прошлом году на ремонт был приглашен племянник, но и он не победил стихию. Приехав на майские, Серафима опять обнаружила хлопающий на ветру кусок.
Покряхтев, подтащила стремянку, взгромоздилась на крышу веранды, волоча за собой пакет с молотком и кровельными гвоздями. Дальше для подъема была прислонена лестница, установленная планкой на верандную крышу.
Поднимаясь по перекладинам, Серафима запоздало подумала, что не убедилась в надежности нижнего упора, но возвращаться не хотелось. Что там трудов? Несколько гвоздей – и порядок! Краем глаза она отметила, что Елена тоже уже проснулась и возится в огороде.
Забив первый гвоздь, Серафима почувствовала, что лестница шевельнулась. Ухватившись левой рукой за конек, она подтянула себя повыше, и, навалившись животом на крышу, приступила к дальнейшей работе. Что случилось потом, она не смогла оценить и осознать. Неожиданно опора из-под ног исчезла. Серафима судорожно ухватилась за лестницу, полетела вниз вместе с ней и рухнула прямо в полисадник. Последнее, что зафиксировало сознание Серафимы, была острая боль в груди. Дальше все исчезло.
Очнувшись, Серафима долго не могла понять, что с ней. Постепенно она вспомнила, что полезла чинить крышу. И упала!
Она попыталась открыть глаза, и не сразу, но ей это все-таки удалось. Она увидела над собой высокий побеленный потолок, кучу каких-то трубочек, тянувшихся от сосуда на штативе, и заботливое лицо женщины в голубой шапочке и халате.
- Очнулась! – женщина широко улыбнулась и позвала: – Андрей Александрович! Идите сюда! Она пришла в себя!
Серафима поняла, что она в больнице. Выходит, падение даром не прошло! Она попробовала подвигаться, но боль горячей волной всколыхнулась в груди.
В палату вошел врач. Тот самый Андрей Александрович.
- Если говорить трудно, пока и не нужно. Теперь все будет только хорошо. Спите, отдыхайте, - врач быстро осмотрел Серафиму, похлопал ее по руке и обратился к медсестре: - Пойдемте, Аня, заберете назначения.
Серафима послушно закрыла глаза и заснула. Разбудила ее давешняя Аня. Она принесла лоток с ампулами, поколдовала с капельницей. Следом появилась пожилая санитарка с тарелкой.
- Это тебе подруга бульон передала. Волшебный! – санитарка хихикнула. – Наше, больничное, не ту, говорит, силу имеет!
- Какая подруга? – с трудом прохрипела Серафима. – Что со мной?
- Какая - не знаю я. Сказалась подругой. А ты руку и два ребра сломала, да бок пропорола железякой какой-то. Андрей Александрович тебя заштопал. Не бойся, заживет, не вспомнишь.
- Где я?
- В областной больнице, где ж еще? – пожала плечами санитарка.
- Как я сюда попала? - Серафима глотала невероятно вкусный бульон, горло прочищалось и говорить стало намного легче.
- С Божьей помощью! Ты, считай, в рубашке родилась! Видела я документ твой, у тебя день рождения был намедни. Вот и обновилась! Андрей Александрович сам тебя на своей машине привез, подобрал прямо там, где свалилась. Если бы не он, неизвестно, сколько б ты пролежала. Утро-то раннее. Народ на дачах спит еще. И понес же черт тебя на эту крышу. Накануне-то не праздновала? Ладно, не сверкай глазами! Это я в шутку…
После еды и уколов Серафима почувствовала, что веки тяжелеют и слипаются, боль утихает, блаженное умиротворение растекается по всему телу.
Врач пришел утром, осмотрел Серафиму и удовлетворенно кивнул:
- Вы, Серафима Ильинична, молодцом. И бульон мамин пошел Вам на пользу! Вот полежите немного, снова можно на крышу! Только лестницу закрепляйте понадежнее.
Серафима, напрягая зрение, всмотрелась в лицо врача. Без очков она видела не слишком отчетливо. Тем не менее что-то невероятно знакомое было в голосе, фигуре, повороте головы. Где она могла видеть этого человека?
Поняв, что Серафима пристально его разглядывает, врач рассмеялся:
- Не узнаете? Я же Андрей, сын Елены. Мы с вами соседи по даче.
Серафима ахнула:
- Да как же?
- Так уж получилось, - Андрей присел на край постели. – Я вышел из дома как раз в момент вашего полета и имел честь наблюдать приземление. Хорошо, что штырь этот только бок Вам пропорол, легкие не задеты. Я прямо на месте рану забинтовал, кровь остановил, шину на руку наложил. Ну, и пришлось самому Вас сюда доставить. Скорая к нам еще час ехала бы.
Серафима слушала и смотрела на незнакомого, совершенно другого Андрея. Вот тебе и Карла с хвостиком!
На глаза навернулись слезы. Господи, как она презирала парня за его пучок волос на затылке, мятые джинсы, праздное сидение на крыльце. А он оказался хирургом, он ее спас. И на даче, наверное, он не филонил, а просто отсыпался после рабочей недели. Врачебный труд – это не в офисе штаны протирать. Выходит, получилось у Елены воспитать достойного сына.
Андрей внимательно посмотрел на Серафиму и, видимо, догадавшись, о чем она думает, широко улыбнулся:
- Не переживайте! Все наладится! А мама еще бульона наварит. Он у нее и впрямь волшебный. Я сегодня дежурю, вечерком к Вам загляну. Будет желание, побеседуем.
Серафима благодарно кивнула.
Когда врач вышел, она отвернулась к стене и заплакала.
Она плакала, ей было горько и стыдно, что столько лет она не видела за неброской внешностью соседа доброго и умного парня, прозвище придумывала, судила и его, и Елену.
Да разве ж есть у нее это право: судить?