Из книги "Корреспондентские застольные"
Меньше недели до Дня ВВС. И что это значит? То, что в газете непременно должен появиться материал о лётчиках. В нашем конкретном случае — о вертолётчиках. Заранее не обеспокоились, как это нередко случается в редакциях. Пали в битве с суматохой дней и текучкой. Поэтому пришпорили нас с Володей Бертовым едва ли не в последний момент. И мы поехали в Горелово, в ближайшую от Питера эскадрилью. Без долгих согласований и уточнений, кавалерийским наскоком, как говорится. Лётчики, конечно, в телефонном разговоре намекали, что сейчас не самое лучшее время для нашего приезда, что почти вся эскадрилья «в разгоне», но мы самонадеянно уверяли, что слепим нужный материал из того, что есть.
И вот мы в Горелово. И озадаченно разглядываем единственный «имеющийся в наличии» Ми-8 — бело-голубой представительский вертолёт-салон командующего. Про который нельзя было даже упоминать. Но про лётчиков-то, если не «привязывать» их к «салону», можно? Учитывая, что у всех в эскадрильи за плечами боевая работа в горячих точках. Можно, сказали нам. Но только после того, как «борт» вернётся из планового полёта в зону, где экипажи эскадрильи повышают своё мастерство. А вылет через двадцать минут. Ждать будете?
А если мы тоже полетим? Для того, чтобы потом добавить в материал личные впечатления и оживляж? Ну… летите, куда ж от вас денешься?
Те, кто когда-нибудь имел дело с военной авиацией, понимает, что всё это организовалось далеко не так быстро и просто, как я написал. Но… не расписывать же теперь в цветах и красках весь непростой, поневоле форсированный процесс!
По ходу дела выяснилось, что вышеупомянутая зона находится рядом с Петергофом. Володя тут же сориентировался:
— А можно как-нибудь до самого Петергофа долететь, над Большим каскадом и над дворцом пройти как-то, чтобы я мог поснимать?
— Там видно будет.
Как я понимаю, такой ответ обуславливался привычкой военных лётчиков никому ничего не обещать наверняка плюс нежеланием отвечать корреспондентам прямым отказом. Всё-таки нас в части знали, поскольку материалы о «гореловцах» появлялись на страницах газеты не так уж редко. Да и, положа руку на сердце, полёты над Петергофом в полётное задание не входили. И вообще — почти воздушное хулиганство. Или — не почти. Ну и, в конце концов, оперативная обстановка тоже могла измениться в любой момент.
Мы с комфортом расселись на удобных мягких диванах бежевой кожи (салон!), и вскоре полёт начался. Я стал набрасывать в блокноте вопросы для будущей беседы с лётчиками. И, конечно, ждал, когда начнётся отработка лётных элементов в зоне. Вместо этого почувствовал, что вертолёт снижается и заходит на круг.
В иллюминаторе очень близко мелькнула сияющая на солнце золочёная маковка со-бора. Стоп-стоп! Какая ещё маковка?! Да самая обыкновенная! Винтокрылая машина совершала плавный облёт вокруг верхушки собора Святых Петра и Павла, который находится совсем рядом с дворцово-парковым ансамблем «Петергоф». Обычно-то видишь подобные культовые сооружения снизу. А тут — как во сне!
Потом мы пошли на небольшой высоте над вышеупомянутым уникальным ансамблем, на фоне которого безнадёжно тускнеют знаменитый Версаль и иже с ним. Володя, получив разрешение от экипажа, откатил дверь, сел рядом с дверным проёмом, заякорился своими длинными ногами, как мог. Страховочного пояса в этот раз не было, поэтому Бертов, вскидывая фотоаппарат с мощным объективом, крикнул:
— Давай, подержи меня!
Роль страховки прекрасно сыграл Володин брючный ремень. Я крепко ухватился за него. Меры безопасности, как говорится, на высоте! Фотограф начал снимать, а я смотрел поверх его плеча на сверкающие струи беломраморных фонтанов, на Большой каскад. На золотого Самсона, раздирающего пасть золотому льву. На роскошный дворец, на зелёные великолепные узоры клумб, газонов и аллей, на солнечных зайчиков, задорно прыгающих по тёмно-синим водам Финского залива. На белоснежные «Метеоры», стремительно рассекающие волны подводными крыльями. На людей, задирающих головы и фотографирующих вертолёт.
Володя щёлкал затвором фотоаппарата, я, как мог, выглядывал «на улицу», противовесом откидываясь в салон. О том, что мы оба запросто можем вылететь из винтокрылой машины, как-то не думалось. Зато дух захватывало от этой хрустальной непостижимой красоты и от нескромного осознания того, что далеко не каждому в жизни доводится вот так низко летать над Петергофом и видеть всё это. Вот так, урывками, как мне! Вертолёт сделал три больших круга и… пошёл в зону.
Мы опять сидели на диванах. Володя колдовал над своей фотоаппаратурой, перекладывал что-то в необъятном тяжёлом кофре (я как-то взвешивал — килограммов шесть-семь). И вдруг Ми-8 выполнил элемент под названием «горка». Ну вот, началось то, ради чего, собственно, и был назначен вылет. Мы сваливались то на правый борт, то на левый, уходя вниз. То круто «лезли» вверх, то шли по прямой с пологим снижением. То вдруг зависали на месте, и борт делал полный оборот на 360 градусов. Словом, экипаж в охотку совершенствовал лётное мастерство.
Нас бы наверняка мотало по диванам, но бороться с этим отлично помогал закреплённый между ними элегантный рабочий стол: мы держались за него. Под конец меня всё же стало чуть поташнивать. Но не так, чтобы очень, поскольку в Афганистане набрал энное количество часов налёта. И всё то, что выполняли сейчас лётчики, я не раз «проходил», хотя и не столь концентрированно.
А у Володи Бертова вообще по жизни всё нормально с вестибулярным аппаратом. Счастливчик, его и на кораблях не укачивает.
Потом борт пошёл на базу.
Когда он приземлился в Горелово и когда остановились, наконец, лопасти несущего винта, мы покинули бежевые диваны и вышли на улицу. Там было хорошо. Солнышко, свежий воздух, тишина.
— Ну и как оно? — поинтересовались лётчики с подтекстом.
— Спасибо большое! Петергоф сверху — это что-то!
— А вообще как оно?
— И вообще — тоже.
Вертолётчики внимательно, я бы даже сказал, придирчиво нас осмотрели и не увидели признаков нашей воздушной несостоятельности. Знай наших! Никто не был зелен лицом, не качался, не травил на покрытие взлётно-посадочной площадки, выворачиваясь наизнанку.
— Фотографии-то хоть петергофские пришлёте потом? — плавно сменили тему люди неба.
— Не вопрос.
После этого я принялся пытать будущих героев зарисовок и, чем чёрт не шутит, очерков. Пришла моя очередь изгаляться. Хорошо тогда съездили в Горелово. А договорились бы заранее, вряд ли увидели Петергоф с высоты гораздо меньшей, чем обычно летают птицы.
Между прочим, моя жена, моя неотделимая половинка, исключительно трезво оценивающая реальность, не поверила, когда я рассказал ей о нашей поездке:
— Ой, ладно тебе сочинять-то! Да кто бы вам разрешил так летать над Петергофом?!
И до сих пор не верит. Почитал ей эту только что написанную главку и получил подтверждение:
— Не верю!
Сам маэстро Станиславский позавидовал бы тому, как жена это сказала.
Кремень моя половинка, что ни говори. А я… Я-то не Станиславский: верю, что она не верит.