Красавица и поэт 5. Волк в овечьей шкуре

Наталья Волгина
V. Волк в овечьей шкуре.

       Тех, кто утверждает, поклоняясь Гончаровой, как новой мадонне, что любила она всей душой только мужа и взирала на сына посланника с равнодушием полной луны, хочу отослать к воспоминаниям современников. При всей субъективности, противоречивости их оценок у нас нет других свидетелей, как нет свидетельств о жизни древней Руси, кроме летописей и берестяных писем…
       А современники самой знаменитой литературной пары России (ах, Пушкин, да он специально под пулю полез, какой пиар! нынешние звездообразные из кожи лезут, а тут – какой пиар!.. ну, этот… как он себя называл, короче, сукин он сын (я скромно думаю, если АСу можно было так себя обозвать, то можно – с восхищением – шепотом - и нам…) так вот, современники отмечали несомненную обоюдную склонность красавицы и кавалергарда. Простите, но люди видят все. Вы никогда не замечали, как в коллективе расползаются сплетни? Двое симпатизируют друг другу, переглядываются, щебечут; они еще сами ничего не поняли, а их уже приговорили: любовь. Невербалика говорит больше, чем самые откровенные слова, словами – врут, а лицами солгать невозможно, будь ты хоть сам Марлон Брандо (Брандо… ах, Брандо – нет, это уже киношное потрясение, об этом в другом месте…) Так вот, окружающие легко и быстро чуют чужие любови.
       Счастливые лица. Эти двое так хорошо смотрятся вместе. Вальсируют. Он обнимает ее, прелестная женская головка клонится к нему на грудь… как писали сентиментальные классики, выделывая пером вензеля. Во время долгих кружений по залам он объясняется ей в любви, действуя стремительно, наскоком, как привык. Через некоторое время вслед путешествующему «папаше» летит письмо: она отказала мне, но она меня любит.
       Некоторые говорят, что он имел в виду не Пушкину. Однако, кроме Натальи Николаевны, другой женщины рядом с французским офицером современники в то время не отмечали. Другие – что письмо написано задним числом, аж во французский период, - что по меньшей мере странно: зачем писать письма самому себе и прятать в личный архив?.. При всем своем самомнении барон Геккерн-младший и предположить не мог, что будет настолько интересен потомкам.

       Что в той России, которую некогда он попытался взять нахрапом, как недалекую дворовую девку, каждый ребенок, старик, взрослый будет знать его – дантесово имя, как каждый христианин знает имя Иуды. Он пригвожден к позорному столбу, как Иуда – к осине. Красное на белом. Снег. Кровь.

       Итак, она отказала. Он смирился. Она ангел.

       Надо сказать, смириться было легко. Наталья Николаевна была на сносях. Да-да, это для тех, кто утверждает, что жене Пушкина, вечно беременной и с кучей младенцев на руках, флиртовать было некогда. Так вот, с шестимесячной(!) беременностью, немилосердно затягиваясь в корсеты, мадонна до упаду прыгала на балах, любезничая с поклонниками. Иногда соглашаешься с теми, кто отказывал ей в уме. Одного ребенка таким образом она потеряла.
       По поводу беременностей Натальи Николаевны есть еще небольшое соображение. Исправно принося поэту по ребенку в год, она удивительным образом не забрюхатела в год последний их совместной жизни. Если бы график пополнения семейства соблюдался до конца, то мадам Пушкина через три-четыре месяца опосля дуэли снова принесла бы приплод. Но этого не произошло… В тот год, когда развивался ее роман с кавалергардом, они с Пушкиным ребенка не сделали. Не указывает ли сей незначительный, казалось бы, факт на трещину между супругами, наметившуюся в последний год семейной жизни?.. «От меня вечор Леила…»
       Теперь она неохотно шла к нему, он из гордости не приходил тоже – когда появляется третий, сексуальная жизнь между супругами неминуемо дает сбой. «От меня вечор Леила равнодушно уходила…»
Но это потом, а пока она – счастливая и на сносях – дает кавалергарду от ворот поворот, как героиня самого знаменитого романа ее мужа. И грело ей самолюбие это вот сходство с пушкинской Татьяной, когда с достоинством, тактом, достойными нового романа, она отказала желающему ее мужчине, неосторожно признавшись при этом в любви. Будем любить друг друга издалека, милый…

       Да только вот Дантес был совсем не Онегин.

       С весны и до середины лета Дантес почти не видался с женой Пушкина; она дохаживала последние месяцы, живот уже не скрывал никакой корсет. По светским приличиям брюхатая на позднем сроке дама не могла выходить из дому, да и куда уж по балам, когда живот на нос лезет!.. Молодые люди расстались, поэт получил передышку. В мае она благополучно разрешилась дочерью, отдышалась, а тут матушка Пушкина скончалась – досада, пришлось надеть траур; смотрела издалека на сестер, которых, по меткому замечанию Ахматовой, навязала поэту, мало ему было своих проблем. Через много лет, помудрев, признает свою ошибку: между супругами не должны становиться третьи лица.
       В трауре ходила недолго, и лето еще не минуло, а она уже вновь оттаптывала паркет в бальных залах. Новорожденному ребенку к тому времени не исполнилось и трех месяцев.
       И вот они встретились вновь. Опроставшаяся, похорошевшая после родов. По-прежнему красивый, популярный, лакомый кусочек для дам…
       Расставание сыграло на руку Наталье Николаевне. Бесхитростная, она по неведению сделала ход конем, поступив, как записная кокетка. Страсть его в разлуке усилилась. Чтобы раз и навсегда прекратить домогательства мужчины, нужно ответить жестко и безоговорочно – нет. Если женщина ответила: нет, но… - можете быть уверены, мужчина, покрутившись, вернется назад. Это очень хороший способ привязать к себе человека. Это пикаперский прием. Я тебя люблю, но не могу быть твоей, - и причина: то, се, другое, пятое, - роман Пушкина не закончен. Онегин придет к Татьяне снова, она кинула крючок, он проглотил наживку – нет, Пушкин был неправ, считая свою героиню наивной. Вот такие наивные девочки, сами не ведая, что творят, по наитию осваивают ремесло прожженной кокетки. Выслушать мужчину. Печально сказать: люблю, но не могу быть с тобой. Расстаться на время – пусть погрустит. Как ни в чем не бывало встретиться вновь. Онегин… Онегин будет молчать, тоскуя; он человек порядочный. Дантесы не молчат. Дантесы, повстречав ту, которая однажды зацепила, начинают повторную атаку. Роковой ошибкой Натальи Николаевны было сказать ему о любви. По сути, она поощрила мужчину на последующие ухаживания.
       Наступила осень. Их роман развивался. Пушкин помрачнел. Его сестра уже с лета отмечала нервозность поэта, он похудел, пожелтел, вздрагивал, не мог сидеть на одном месте. Затосковал он раньше, раньше, последний год метался по стране, брался за один проект, другой, мучительно пытаясь упрочить их положение. «Современник» не продавался, цензура заедала. Страшная кабала – долги – все туже затягивалась петля вокруг его шеи. Порой казалось, он и домой не торопится, да так, что к двум последним родам жены не поспел. А тут еще свояченицы, вроде и дома не хозяин…

       Как-то наткнулась я на статью: мол, в преддуэльное время поэта и его семью содержали сестры Натальи Николаевны. Ну да, сначала тетка Загряжская, потом девы Гончаровы. Мол, платили за квартиру 50 на 50, но девушки занимали всего две комнаты из одиннадцати и пр. Однако, те, кто упрекает Пушкина в иждивенчестве, забывает, что в любой квартире есть места общего пользования. В квартире на Мойке шесть общих помещений: передняя, гостиная, столовая, буфетная, парадная лестница, чулан. Три: кабинет самого поэта (должен же он был где-то работать!), спальня и детская, - приходились на Пушкиных, три комнаты на 6 (шесть) человек. Две отводились слугам. Так что, кто кого содержал, большой вопрос. Определенная выгода Пушкину была, но снимать квартиру вскладчину было выгодно и девицам Гончаровым.
       Натали выезжала теперь с подружками-сестрицами. Дантес вертелся рядом, и очень способствовала амуру ихнему старшая сестрица Екатерина…
 
       Почему Пушкин, такой снисходительный, такой лояльный к бесчисленным ухажерам своей жены, возненавидел нахрапистого варяга?

       Соболевский утверждал, что поначалу Дантес даже нравился Пушкину. Веселый озорун Дантес мог вспрыгнуть на стол, как некогда у Осиповых в Тригорском сам Пушкин. Приятный в общении, юный, хорошенький… Но была в нем какая-то неистребимая наглеца, тонкая, как налет грязи, развязность, ухарство, пренебрежение к женщинам, возможно, приемлемые во Франции, но пошловатые в северной стране.
       С Геккерном у поэта сразу не срослось, едва ли не с первой встречи они обменялись колкостями; надо сказать, пронырливый голландец у многих вызывал неприязнь.
       И тем не менее, почему он, который сквозь пальцы смотрел, как жена хихикает с молодыми ребятами, лишь бы прилично себя вела (в ту галантную эпоху ухаживания напоминали нашу игривую переписку в соцсети, у Пушкина, неравнодушного к женской красоте, самого были, как тогда говорилось, «отношения», он даже плюху схлопотал от мадонны за чересчур горячий флирт; он флиртовал сам и позволял флиртовать Натали, это была его ошибка, и однажды, как ни старался он руководить молодой женщиной, ситуация вышла из-под контроля), - почему он помрачнел и встревожился, когда на горизонте нарисовался Дантес? В сентябре он крайне невесел и то и дело ищет «растерянным взглядом» жену и молодого офицера. А им хорошо вдвоем, ей с ним весело, он возле нее беспрестанно; потерпев фиаско полгода назад, нынче он надеется овладеть женщиной, ведь она сказала когда-то, что любит его… и не отталкивает теперь.               Страсть его возросла, по поводу любви…
       Об этой неземной жертвенной любви было сказано много; избалованная, простодушная Наталья Николаевна так верила этим необыкновенным чувствам, что даже брак сестры не убедил ее в обратном. Но вот свидетельство человека, который сам едва не попал под раздачу Пушкина – и все из-за той же прелестной Натали. «Милый мой, но ведь это жеманница», - сказал Дантес Сологубу, первому секунданту Пушкина в первой, несостоявшейся дуэли. Слышите голос Трубецкого: набитая дура, непроходимо глупа? И как в казарме два приятеля-кавалергарда перемывают косточки женщине?.. Это любовь?
       Пушкин первым понял характер чувств молодого шалопая, он был мужчиной, он был опытным мужчиной, и он был хорошим психологом.
Юный офицер подходит все ближе. Она сияет, ей радостно его видеть. Где-то на периферии маячит муж, ей даже в постель с ним не хочется, и, не дай бог, опять забеременеешь, он злится, он растерян, он не сводит с них, двоих, глаз… Осень, ехать в деревню – это единственная осень, когда он не уехал и ничего, ничего не написал… Но он не едет. Дантес накручивает круги вокруг его жены, та охотно принимает знаки внимания, но в постель с красивым офицером... нет, зачем? Ей и так хорошо.
       Вероятней всего, Наталья Николаевна не была страстной женщиной. «И пламень мой ты делишь поневоле…» - там была разница в темпераментах, мужу приходилось ее уговаривать, а от любовников надежно, как пояс верности, ограждала собственная добродетель, истерическая впечатлительность и набожность, Наталья Николаевна была очень религиозна. В общем, охотникам за красивой шкуркой там делать было нечего. Ей грели душу платонические радости; как у любой чрезмерно кокетливой женщины (а любая сверхкокетливая женщина – актерка и истеричка), у Натали пар уходил в гудок.

       Пушкин знал свою жену, но трещина росла. Печаль в том, что у женщины измена начинается в голове, и если Леила бежит, а на балу у двоих сияющие лица – дело швах.


                Продолжение следует.