Снежным утром на экваторе второго класса я проснулась совершенно неспособной поворачивать голову ни вправо, ни влево. Вечером мама давала концерт в кабаке где-то рядом со станцией «Партизанская» — тогда мне казалось, что оно на западной стороне синей ветки московского метро. Мама была ласковой, и день мне казался теплым, хотя солнце в тот день, кажется, вообще не поднялось над сугробами.
Кто сказал, что искусство должно быть направлено только в будущее? Разве есть оно у нас, это будущее? А прошлое точно есть, и его у нас не отнять.
На светло-зеленой ветке метро, в его юго-восточной части, как и в моей памяти, осталась одна умозрительная, невидимая зарубка. Мы ехали на автовокзал, на «Щелковскую», которая, кстати, не так далеко от той самой «Партизанской». Там мы бы сели на автобус «Москва — Минск», к маминой подруге, сына которой я долго любила. Прошло уже почти десять лет, но я четко помню момент, когда оставила ту зарубку. Проезжая станцию «Кожуховская», я подумала: «сейчас я только еду туда, не зная, что меня ждет, но пройдут года, и я, уже знающая, как все сложится, буду вспоминать момент, когда только ехала туда и проезжала станцию «Кожуховская».
Тогда мне казалось, что я такая некрасивая, что меня невозможно полюбить, и, чтобы быть хоть немного интересной окружающим, мне нужно фаршировать себя разными знаниями и взращивать красоту внутреннюю.
Небо сквозь стекло обнаженного окна озаряется красками рассвета. Из колонок доносится получасовая ‘’Echoes’’ Pink Floyd. Мы и два моих друга из Минска, полулежа на широком диване, наблюдаем психоделичные образы, рисуемые воображением под воздействием музыки. Один задумчиво перебирает струны моей гитары. Мне утром ехать на учебу, и я проваливаюсь в дрему. Завтра один из них уедет, а я думаю, как бы этот момент длился подольше.
Огни порта отражаются от залива.
Эх, вот бы кто размял шею.