I.
Однажды я проснулся утром раньше обычного. Меня разбудил сильный взрыв. Такого мощного звука я никогда не слышал. В ушах зазвенело, но звон быстро исчез. Я потянулся, одел свитер и спортивные штаны, в доме было холодно. Взглянул в окно и увидел много дыма со всех сторон и немного испугался. Мой маленький одноэтажный дом спокойно и одиноко стоял среди руин ещё вчера оживлённой улицы.
Страх быстро прошёл и я начал смеяться. Не потому, что я глупый. Хоть люди и думают, что я странный, но это не так. Я просто вспомнил, как сосед убеждал меня в том, что жизнь надо планировать. Он недавно нанял строителей, чтоб они ему сделали новую крышу. Купил металлочерепицу тёмно-синего цвета, которая блестела и переливалась под солнечными лучами. Но моя мама сказала, что делать новую крышу глупо в подобной ситуации, когда идёт война. И вот теперь это сооружение разлетелась на множество мелких частей, которые лежали среди пыли и груды камней. Синие кусочки остатков от крыши, украшали унылые серые руины. И радовали мой глаз.
Я смеялся и не мог остановиться. Говорил же соседу: "Аннушка масло уже разлила". А он не верил. Ну и кто из нас оказался дураком? Почему Аннушка и почему масло? Я не знаю. Так сказал мой друг Влад 24 февраля 2022 года. У меня память хорошая, феноменальная, как говорят врачи. Влад хотел ехать в Мариуполь по делам в марте. А в тот день пришел к нам и сказал маме, что в Мариуполь он не поедет, потому что похоже "Аннушка масло уже разлила". А мне сказал, что планировать жизнь бессмысленно.
Я подтянулся и сел на диван, поджав ноги. Взял книгу историческую про вождей. И начал читать. Я вообще всегда интересовался историей. Правда читать я быстро устаю, но картинки рассматриваю долго. Сталин для меня - это вождь пролетариата, он тоже, как и я был одержим разными противоречивыми мыслями. Был подозрительным и странным, но победил фашизм. Мой дедушка говорил, что в душе этого человека черти водились. Я всё время пытался понять как это. А потом догадался. У меня однажды вши были в голове. Это, наверное, нечто похожее. Только я не знаю, где душа! Мама говорит, что где-то внутри нас. А вот как в маленьком теле может поместиться много больших чертей? Но потом я и это осознал. Черти они небольшие, - маленькие как вши, поэтому их и много. А выводить трудно, потому что душа закрыта телом.
"Как мало красок надо, чтоб нарисовать
картину за окном! - подумал я. - Черные и белила. Может немного синего для остатков крыши. И обязательно необходимо попробовать новую золотую краску, которую мама заказала для меня по Новой почте. Я изображу с её помощью упавший купол храма."
Читать мне надоело. Я пошёл на кухню, поставил чайник на буржуйку, подкинул туда дровишек, и начал делать себе бутерброд с сыром, аккуратно намазывая тонким слоем масло. После, сидя у окна и размешивая ложечкой чай, я смотрел внимательно на мрачные руины за окном. То отодвигая стул подальше, то приближая его к оконной раме, я словно выискивал удачный ракурс для будущей картины. Но взрывы где-то далеко мешали мне сосредоточиться.
Была поздняя осень, холод ворвался не только на улицы города, но и в мой дом. Я надел теплый дедов тулуп и валенки, ему они больше были не нужны. Он уже давно жил на небе среди ангелов. Мой дед пережил Вторую Мировую войну. А я живу во время великих побед и завоеваний для России! Так сказал Степан Аркадьевич из соседнего дома. Хоть причем здесь Россия, если мы жили тогда в Украине? В Донецкой области. Так и в паспорте у меня значилось: город Курдаковка, Донецкой области, улица Солнечная дом 7.
Я вновь посмотрел в окно, дом дяди Стёпы был полностью разрушен, а возле будки жалобно скулил пёс, облизывая окровавленную лапу. Я надел колоши и вышел во двор, чтоб отвязать собаку.
- Ну вот, Гарик, свобода! Больше ты не будешь сидеть на цепи! Я знаю, что это такое быть в заточении. Меня часто запирают в больнице и долга не выпускают. А про кровь не волнуйся, остановится. Я недавно палец порезал, так он быстро зажил. Люди вообще жестокие существа. Беги, друг!
Меня удивило, что Гарик продолжал лежать возле будки, лизать лапу и жалобно скулить. Бок у него тоже был в крови, его глаза то закрывались, то открывались.
- Ну как хочешь! Не хочешь уходить, лежи. Главное право выбора, так говорит мама. - сказал я.
Возле разрушенного крыльца я увидел чёрно-белое старое фото молодого фронтовика. Поднимать не стал, пошел домой.
Я достал краски, поставил мольберт возле окна, установил на него холст и начал рисовать. В нашем городе давно отключили газ и воду. Свет тоже часто давали по расписанию. Отапливали дом мы калорифером и буржуйкой, которую выдали маме в исполкоме. А ещё мы ходили с ней греться в соседнее ДК, где разместился "пункт нэзламности", это на русском языке означает "пункт несокрушимости". Когда не было света дома, мы там ночевали, чтоб не замёрзнуть. Я сложные слова сразу запоминаю. Могу наизусть рассказать много стихов классиков и мама меня очень хвалит. Она по образованию учитель русского языка и литературы, но потом когда все школы перешли на украинский язык, переучились на учителя украинского языка.
Моя мама говорит, что я исключительно умный мальчик. Меня зовут Дмитрий или ласково Митя. Мне на тот момент было 24 года, теперь уже 25. А ещё - я художник. Мои выставки часто проходили в нашем маленьком городке в библиотеке Леси Украинки, её стихи я тоже знаю наизусть. Обо мне писали заметки в местной газете и снимали репортаж. Говорили, что я подобно Врубелю, хоть и болен, но ужасно талантлив. Тут тоже я не очень понял, чем болел Врубель?
Я начал рисовать, забыв обо всём на свете. И тут завыли сирены, приехали пожарные машины. На улице послышались людские голоса. Пожарники начали тушить дымящиеся руины. А Гарику какая-то женщина сделала укол и начала перебинтовывать бок, он уже не скулил. Я стоял у окна и с любопытством наблюдал за происходящим. В дом забежали пожарники:
- Ты цел? Раненые есть?- спросил один из них.
- Спасибо, всё хорошо! Я цел и рисую. Для меня подобный сюжет очень необычный, в новинку я бы сказал. Такого я ещё никогда не видел. Вот подбираю нужные оттенки для дымящихся столбов, запоминаю как они выглядят, пока вы не потушили.
Пожарные переглянулись:
- Псих! - прошептал один другому.
- Нет я не псих! Я Митя- художник. И хоть некоторые говорят, что я дурачок, но это не правда. И мама знает, что это не правда.
- Где твоя мама?
- Она сегодня ночевала у сестры в УкрАинске. Обещала привезти мне конфет в коробке. Я очень люблю "Вечерний Киев". Он с фундуком. Это орех такой...
- Ясно! Бегом собирайся, бери всё необходимое и в автобус. Маму твою известят где ты.
- Я никуда не пойду, я должен дорисовать эскиз картины и дождаться маму. Я уже приготовил для неё бутерброды.
В дом вбежал Влад, мой друг и ровесник. Я уже говорил про него. Мы ходили с ним вместе в детский сад, играли в машинки и самолетики, бегали на перегонки, я очень шустрый был в детстве. А в школу меня отдали специализированную, в школу-интернат и мы больше не дружили с Владом. Он меня начал дразнить и называть "дебилом". Странное такое слово. Но и к нему я привык.
А однажды мы встретились с Владом в психиатрической клинике, где лежали в одной палате и там снова подружились. Правда первое время он был странный какой-то, словно одержимый бесам. На себя не похож. Слышал какие-то голоса. Смеялся. Говорил, что он спаситель Вселенной. Я его там очень сначала боялся, глаза у него злые были. А потом он стал добрей и ему разрешили со всеми посещать хол для отдыха, мы играли с ним в шахматы. Он всё время выигрывал. Влад тоже очень умный! Он понял, наконец, что я не дурак. Просто другой. Нам тогда было по 20 лет. А при выписке он подошёл ко мне и сказал: " Знаешь, Митя, этот мир гораздо шире и разнообразие, чем мы думаем! Вот мы с тобой немножко инопланетяне, мы из другой реальности. Ты только никому не говори, что видел меня здесь. Не все это могут понять! Это будет наш с тобой маленький секрет!" И я согласился. Я храню ото всех нашу с ним тайну о том, что мы из другой реальности!
После больницы он стал часто навещать меня, дарил краски и даже помогал натягивать холсты на подрамник, устанавливал какие-то приложения маме на телефон. Влад умный, я уже говорил, он учился на программиста. А вот рисовать он не умеет, один смех, что получалось. Я хотел его научить, но Влад сказал, что высокое искусство не его конёк, что увлечен искусственным интеллектом. Я тогда спросил, что такое "интеллект" и он сказал, что это умение мозга думать, что-то вроде разума. Но я не понял, как разум может быть "искусственным"? Тогда Влад дал мне калькулятор и сказал, что вычисления делает не человек, а машина. У неё нет души, но в память встроен специальный алгоритм ... Я совсем не понимал о чём он говорил и тогда Влад взъерошил мой чуб и сказал: "А нарисуй Вечность?" Я удивился: "Как я её нарисую? Я даже не знаю, что такое Вечность? "
Влад бегал по дому и собирал мои и мамины вещи в чемодан, который взял на антресоли. Он всё время с кем-то разговаривал по телефону. Потом я понял, что с моей мамой. Потому что он называл её тетя Люба и сказал, что со мной всё хорошо. Когда Влад закрыл чемодан, велел следовать за ним. Но я начал плакать, что без красок и холста никуда не пойду и тогда он быстро бросил в мой рюкзак всё, что я просил. Водрузил его мне на плечи и приказал немедленно следовать за ним к автобусу.
- А ты опять за рулём? - удивился я. - Мама сказала, что тебя лишили водительских прав.
- Сегодня случай исключительный, Митя. Бегом в автобус.
Я зашёл в автобус и сел возле окошка. Я вообще люблю сидеть так, чтоб удобно было рассматривать пейзажи, раздумывать над сюжетом очередной картины. Новые взрывы послышались вдали, люди за окном вскрикивали и охали. Они быстро заходили в автобус, толпясь у входа. Это были соседи с улиц ближайших к моей. Некоторых я хорошо знал. Вот только кроме меня никого не было с улицы Солнечной. Некоторые женщины плакали. Баба Галя проклинала "Русский мир" и причитала, что "русские ироды" всё испепелили. Её внучка Полина, девочка 15 лет, постоянно пыталась кому-то дозвониться и говорила, что её одноклассница Марина скорей всего осталась под завалами своего дома.
Я слышал, что тетя Катя сказала, что осталась небольшая вероятность найти живых на Солнечной улице. Когда-то моя улица называлась улицей Щорса, но во время декоммунизации её переименовали. Я не знаю, что значит декоммунизация, но слово запомнил сразу, я же умный. Тетя Катя посмотрела на меня и спросила, где мама:
- Она в Украинске...
- Ну и хорошо! Вот уж точно Бог блаженных любит. Вся улица в руинах, может и живых никого не осталось, а в твоём доме даже окна целы.
- А кто такие блаженные? - переспросил я, но тетя Катя усаживала своих детей на сидение (5 летнего Васю и 11 летнюю Веру) и больше не обращала на меня внимания.
В автобус забежала Надежда с маленьким сыном и своей младшей сестрой Софией. Я предложил Софии сесть со мной рядом, но она грубо сказала:
- Я ещё с дураками не сидела!
- Я не дурак!- возразил я. - Я особенный! Другой! Не такой, как все. И мог бы на тебе жениться!
Мне всегда нравилась София, она была такая беленькая и голубоглазая, высокая и стройная, с прозрачной нежной кожей и маленьким курносым носом, гордо вздёрнутым вверх, такими должны были рождаться ангелы. Но почему-то при всей её ангельской внешности она была очень злой и язвительной. Наверное Снежная королева заморозила её сердце или туда попал осколок от зеркала мерзкого тролля. Но я верил, что однажды прекрасный принц, сможет расколдовать её, когда поцелует. Я даже подумал, что я тот самый принц и мы созданы друг для друга. Кто сказал, что особенным людям нельзя жениться? Но София любила Влада. Я знал это точно.
У меня феноменальная память. Я могу вспомнить даже услышанное давным-давно в мельчайших подробностях. Так вот однажды, ещё до событий февраля 2022 года летом, я подслушал разговор Софии и Влада, спрятавшись за гаражами.
Она тогда была особенно красивой и нарядной, в коротком голубом ситцевом сарафане в белый горошек. Такая милая девушка, она была совсем другой в присутствии Влада. Соня перестала казаться злой, была чрезвычайно мягкой и нежной, а Влад наоборот показался мне холодным и надменным, как-будто их поменяли местами. Моя принцесса дотронулась до локтя Влада, попыталась обнять его, но он отстранил её и отошёл подальше.
- Владик, ну почему мы не можем быть вместе?- говорила она.
- Сама знаешь! И прекрати этот спектакль! То чего быть не может, не может быть никогда! Мы зашли слишком далеко. Пора прекращать наши отношения,- грубо отвечал он.
- Я буду тебе хорошей женой! Я всегда буду заботиться о тебе! - плакала она приближаясь и пытаясь обнять его за плечи.
Но он опять холодно отстранил её, смотря безучастными черными глазами куда-то вдаль, без эмоций и сочувствия. А может мне так показалось?
- Тема закрыта. Расходимся! Я сразу сказал, что между нами может быть только короткий роман без обязательств и ничего больше!
София села на табуретку возле зеленного гаража деда Стёпы (я даже запомнил, что возле гаража в тот день стояло ведро с голубой краской, прикрытое целлофаном) и громко зарыдала. Влад отошёл в сторону и закурил. Потом спокойно сказал:
- Соня, я болен! Я очень болен. Это не излечимо. Я сижу на лекарствах, отказ от таблеток может спровоцировать обострение. Я однажды могу сойти с ума! Это не шутки. К тому же эта болезнь передается по наследству! Я всё сказал. Хватит ненужного и излишнего драматизма наши пути отныне параллельные.
Он выбросил окурок в урну и быстро куда-то ушёл. А София осталась и продолжила плакать, закрыв ладошками лицо. Я сразу решил её утешить, вышел из-за угла и присел рядом с ней:
- София! Хочешь я нарисую твой портрет? А хочешь я стану твоим мужем?
Она убрала от лица руки, подняла на меня свои огромные голубые глаза, такие лучистые и прекрасные, блестящие от слез. Мне захотелось обнять и прижать её к себе, она была такой нежной и беззащитной. Но тут её глаза стали злыми и она громко расхохоталась, а потом встала и ушла.
По памяти я нарисовал портрет Сонечки и показал Владу. Я думал он меня похвалит, а он долго молча рассматривал молодую девушку на холсте. Он даже дотронулся до места, где были нарисованы белокурые локоны моей принцессы, нежно так дотронулся! Мне показалось, что он узнал Софию, я же хорошо рисую. Но Владик ничего не сказал, сухо попрощался и ушёл. Может он не понял чей портрет я нарисовал? Я тогда разозлился на качество и всё закрасил черной краской.
Возле автобуса толпился народ, сидячих мест почти не осталось. Кто-то плакал навзрыд. Два старика молча курили вонючие папиросы, молодых мужчин почти не было. В городе вообще осталось мало мужчин. Кто-то воевал, кто-то давно работал в Польше, чтоб прокормить семью. Остались лишь те, кого по медицинским показаниям не забрали на фронт или у кого была бронь, ну ещё пожарники и милиционеры, даже водителей практически не осталось в городе, и женщины стали разъезжать на велосипедах. Были ещё и такие , которые прятались и боялись даже нос из дома высунуть, чтоб из не забрали воевать.
От запаха дешёвых папирос мне стало нехорошо и я закрыл окно. Сквозь довольно грязное стекло я внимательно наблюдал за происходящим на улице: Влад с дядей Колей тащили бабу Клаву под руки. У дяди Коли была бронь, он работал на местной электростанции и был одним из тех немногих мужчин, которые оставались в городе. Бабе Клаве было аж 84 года и она постоянно охала, кряхтела и просила, чтоб несли "обережно", "не обранили". У нас тут часто говорят на суржике, смешивая русские и украинские слова. Когда наконец бабу Клаву усадили в автобус кто-то закричал, что нашли живую тетю Нину под завалами, но она в очень плохом состоянии, а скорая не приедет, пока идёт обстрел. В автобус затащили матрас и положили на проходе. Саму тетю Нину внесли в автобус на простынях пожарные и дядя Коля с Владом. Я сидел тихо, чтоб никому не мешать. Тетя Нина лежала и стонала. На ноге её был перетянут жгут, половины руки не было, а уцелевшая часть была обмотана резиной. Её голова была обвязана окровавленным бинтом. Тете Нине было аж сорок лет и всё же ей рано было к Богу. София работала медсестрой в нашей поликлинике и хорошо разбиралась в лекарствах. Она сказала:
- Надо сделать обезболивающий укол тете Нине, чтоб не было анафилактического шока.
Я и слово "анафилактический" запомнил. Так что я не дурак. Возле меня сел дед Ефим, его рука тоже была перебинтована почему-то. Он работал сторожем на ферме, хоть и был глуховатым. Когда однажды украли мешок яблок с его территории, он даже не заметил. Но его не стали наказывать, со сторожами в нашем городе туго, как и с мужчинами. Вымирающий шахтерский городок, с неработающими со времён 90-х шахтами. Когда расселись старики и дети, начали заходить женщины, они собрались ехать стоя. Из-за, лежащей тети Нины, все в автобус не вместились. И стали ждать следующий. Мне на руки посадили трехлетнего Мишу с которым я хорошо ладил. За руль автобуса сел Влад и мы тронулись.
Я опять посмотрел в окно, там, в ожидании нового автобуса, стоял старый монах, он был очень расстроен и кричал то ли стих, то ли молитву. Я видел его первый и последний раз в жизни, но хорошо запомнил старое морщинистое лицо, сальные седые, редкие волосы. Он был без головного убора. А черная ряса до пят, выглядывала из под грязной красной куртки. До сих пор бросает в дрожь от воспоминаний о нём. Или обезумев от происходящего, или в состоянии глубокого стресса он всё время как мантру повторял одни и те же слова в рифму:
Небо упало, разбилось
Вдребезги.
Словно колючие вилы.
Бьют в виски.
Город в руинах не склеить
Клейстером.
Дьявольская ассамблея,
Бестия!
Карма цепляется злая
Схимница.
Господи, я не справляюсь,
Смилуйся!
II.
Мы быстро ехали по дороге вдоль полей и посадок. Соня сидела на проходе возле тёти Нины и гладила её по плечу. А Бабе Гале позвонил кто-то из родственников и сказал, что мой сосед Степан Аркадьевич погиб, его нашли под завалами дома. И тут она заголосила на весь автобус:
- Ах, Степушка! Ах, красное солнышко! Угробили, извели ироды оконные!!! Прощай, родненький! Прощай молодость! - причитала она, всхлипывая.
- Почему баба Галя плачет? - спросил я деда Ефима, гладя по голове Мишу, напуганного происходящим.
- Тому що любов у ней була со Степкой давно, - нахмурив брови сказал шёпотом Ефим Петрович.
- А разве старики тоже влюбляются? - удивился я.
- Ну брат, мы ж не заважды булы такие раскаряги. Молоди булы. Вогонь в нас аж палал. Степка ходок ещё тот був. Ни одной юбки не пропускал. С кем теперь в домино граты буду?- грустно вздохнул он, закрывая глаза и опрокидывая голову на сидение.
Я подумал, что это не справедливо, что люди стареют. И вдруг меня осенила гениальная мысль и я решил со всеми поделиться:
- Не плачь, бабушка Галя! Дед Степан специально умер!- радостно воскликнул я.
Все замолчали, взрывы тоже утихли на некоторое время, а я продолжил:
- Дед Степан отправился воскрешать Сталина, он всегда говорил, что если его воскресить, то вождь пролетариата наведёт порядок и остановит войну! Скоро всё будет хорошо!!!
Я улыбался, думал эта информация всех заинтересует и ободрит, даст надежду на счастье, но все молчали и лишь Полина, покрутив у виска пальцем, сказала:
- Митя, придурок, помолчи лучше!!!
А баба Галя начала ругать опять "русский мир". На что Нина Ивановна доктор логопед ответила, что не русские, а Америка виновата в этом безобразии, а дед Ефим одобрительно закивал:
- Развалили Советский Союз, черти! Вот тоби и усе. Горбатого к стенке надо було ставыты, а не на Новодевичьем хоронить. Тьфу!!! Скотиняка!!!
И все начали ругаться друг с другом. А Полина вообще весело запела:
- Ванька- встанька, де ты е, подаруй соби пакэт.
Я не понял, что за пакет должен подарить себе Ванька. Но песенка показалась веселой и зажигательной, я её подхватил с радостью, у меня хороший голос. Я всегда попадаю в ноты. И меня все хвалят. В дуэте с Полиной мы весело пели:
- Ванька - встанька не бежи, бо нема куди идты!
Многие в автобусе нахмурились, а дед Ефим зло завизжал:
- Годи! Ладно он дурень! Но ты, Полина! Ты чуэшь, що несешь?
Полина отвернулась к окну, а баба Галя начала её защищать:
- Всё правильно она поёт! С мечом придёшь на чужую землю, от него и умрёшь! Что Ефим, хрыч старый забув уже Степку друга своего? Его сегодня твои русские угробили! Ах нет! Они его освободили! От дома и от жизни заодно! Освободили так, освободили!!! - зло кричала баба Галя.
А я особенно их не слушал, но вставил:
- Я не дурак! И в ноты попадаю! Я хорошо пел!
И тут закричал Влад:
- Уймитесь все немедленно! Или сейчас пешком будите эвакуироваться!
В этот момент послышался взрыв и автобус подпрыгнул. Кто-то вскрикнул, Миша начал плакать у меня на руках. Я принялся его утешать, раскачивая из стороны в сторону, уверял, что это аттракцион такой и ему нечего бояться. Впереди появился дым. Автобус остановился. Влад вышел к пассажирам:
- Дальше ехать нельзя, там прилет. И обстрел продолжается, назад тоже опасно. А другой дороги нет, в объезд только по полям. Но они могут быть заминированы, и тут нельзя оставаться.
Все молчали. И тут я решил внести своё предложение:
- А давайте автобусу приделаем крылья и полетим!
- Мозги себе приделай! - сказала незнакомая женщина позади салона.
Но все осудили её поведение и попросили вести себя сдержанно. Значит моя шутка была не такая и плохая, я просто хотел повеселить людей. Я же не дурак и знаю, что автобусы не летают, а жаль.
Влад снова сел за руль и автобус поехал назад, остановившись возле посадки. Но и там было очень шумно. Люди начали нервничать. Дети плакали, испугавшись новой серии взрывов. Влад сказал, чтоб все немедленно выходили из салона. А дед Ефим смекнул, что есть тропинка через посадку и он может нас провести, он так на велосипеде часто ездит к сестре в Кураховку и там безопасно, но дорожка узкая. Не проехать даже на машине.
Все начали выходить из автобуса. Кто-то причитал, что тяжело пешком идти с вещами. Влад буркнул, что не о барахле надо думать, а о спасении. Но многие возмутились, что никакое барахло даром не достается. Я взял свой чемодан на колесиках, аккуратно приподнял его, чтоб не задеть лежащую на проходе тетю Нину. А затем вышел из салона, крепко держа в одной руке чемодан, а в другой маленького Мишу. Я не жаловался. Раз Влад сказал надо выходить, значит надо. Мишу на улице забрала мама, которая ехала ещё и с грудным ребенком. Она сказала ему, что он взрослый и должен слушаться и идти сам, не капризничать.
На улице дед Ефим показывал всем свою руку, сняв предварительно бинт. Её сильно посекло осколками от стекла, но кровь уже остановилась. Он попросил Соню сделать ему обезболивающий укол. Но она лишь дала ему анальгин в таблетках. Дядя Коля с Владом на простынях вынесли тетю Нину и положили на землю возле деревьев. А потом они вывели под руки бабу Клаву и усадили под тополем. Остальные рассредоточились по посадке, но далеко от дороги не отходили. Было серо и мрачно. Моросил дождь.
Люди решили переждать обстрел, чтоб потом поехать автобусом, пешком никто идти не хотел. Влад сидел под огромным, уже полностью освободившемся от листьев дубом, и курил, рядом сидела София, а я решил подслушать о чем они говорят. Мама меня за это всегда ругала, говорила, что это плохо шпионить за людьми! Но София моя принцесса и я должен был её охранять.
- Ты таблетку выпил сегодня?- спросила она ласково.
- Сонь, отстань! Тебе что? - грубо сказал он.
- Значит не пил! Вот возьми! - и она протянула ему пузырек.
- Откуда мои таблетки у тебя! - воскликнул он.
- Мама мне их твоя дала и просила за тобой присмотреть, потому что она мне доверяет и я ей нравлюсь! - кокетливо сказала Соня.
- У моей мамы сын больной, ей любая понравится!!! - сухо сказал он.
На глазах Сони появились слезы:
- Зачем ты так, Влад! Неужели в тебе совсем нет в сердце огонька, ты холодный и бездушный человек! И всё таки таблетку выпей! Не ради меня, ни ради себя. Ради мамы, которая так волнуется за тебя.
Влад взял пузырек, выпил таблетку, запивая водой, которую тоже дала ему в пластиковой бутылке Соня.
И вдруг он рывком притянул Соню к себе, крепко обнял и они начали целоваться. Бутылка с водой упала на пол и разлилась. Я почувствовал злость и хотел наброситься с кулаками на Влада. Ну как так можно целовать мою принцессу? Я хотел закричать на него и кинуться в драку, а потом понял, что кто поцеловал, тот и принц. Я же знал давно, что Соня любит Влада. И вдруг слеза покатилась по моей щеке, но я взял себя в руки, чтоб не заплакать, иначе меня б заметили. А Соня и Владик продолжали целоваться и тут я услышал, как Влад прошептал ей на ухо (у меня и слух, и зрение, и память ну очень хорошие):
- Соня! Я возле дома деда Стёпы обломки ракеты увидел, подошёл поближе. Это ракета из установки Хаймерс. Американское производство. Я сделал фото, я много фотографий сделал. Это не русские. Сонечка, это свои нас обстреляли.
Соня взяла его за руку и увела подальше в посадку, но я, прячась за деревьями аккуратно последовал за ними:
- Владик! Молчи! - И она пальцами сжала ему губы. - Возможно не долетела ракета! Всякое бывает! Удали фотографии немедленно или спрячь в Облако.
Он отодвинул её ладонь, поцеловал тонкие белые Сонины пальцы и продолжил шепотом:
- Пять прилётов и все по ошибке? Я с пожарными разговаривал, они тоже всё поняли, но боятся сказать открыто. Им настрого запретили извлекать обломки ракет, фотографировать и забирать их! Сегодня у Зеленского очередной саммит в Европе и нужны устрашающие картинки. Три улицы превратились в прах, кругом руины. При мне извлекли 10 трупов и это за час. А дальше что?
Соня закрыла опять ладонью ему рот:
- Владик, я тебя услышала! Фотографии в Облако перекидывай немедленно!!! И никому больше про это не говори! Молчи, любимый мой! Ради счастья нашего, ради будущего! Молчи! Умоляю тебя! Главное выжить и эвакуировать этих людей. Потом будем разбираться кто прав, а кто виноват! Дорога трудная! А тут ещё встретили монаха, когда уезжали!
Влад убрал руку Софии от своих губ и в недоумение спросил:
- Причем тут монах?
- А притом, что примета плохая! Ещё Пушкин боялся встретить на дороге монаха!
- Тут и без монаха понятно, что всё плохо! - вздохнул Влад.
Он опять притянул к себе Соню и они начали целоваться. Я считаю, что так долго целоваться, ещё и в губы это неприлично. Я насупил брови, глубоко подышал, как учила мама, чтоб успокоиться и отошёл от них.
Дядя Коля сидел на чемодане возле берёзы со своей женой и сыном 13 лет. Я присел рядом. И тут его жена вспомнила, что забыла в салоне сумочку с документами. Дядя Коля встал и пошёл к автобусу. В это время послышалось шипение в воздухе, а через 8 секунд раздался взрыв. Меня оглушило, в ушах появился шум. А потом тишина. Я оглянулся, все бегали, но я ничего не слышал. Возле автобуса стоял черный дым, а когда он развеялся, я увидел, что автобус горит, а дядя Коля неподвижно лежит рядом в луже крови. Его жена с сыном бежали к нему. Слух ко мне начал возвращаться. Я услышал дикие вопли и плач. Жена дяди Коли, истошно орала, пугая людей. Потом она склонилась над лежащим дядей Колей и зарыдала с ещё большей силой, а их сын гладил её по спине, успокаивая. Соня и Влад тоже подбежали к автобусу, Соня прощупала пульс дяди Коли и сказала его жене, что ей очень жаль. И тут послышалось новое шипение в воздухе и Влад крикнул:
- Все на землю немедленно! Открыть рты, прикрыть голову руками!
Я так и сделал. И вдруг прогремел новый взрыв. И правда с открытым ртом взрыв воспринимается легче. Я уже не почувствовал шума в ушах, встал, оглянулся. Вроде все были целы. Но вдруг услышал плач, это плакала Полина. Её рука была в крови. А рядом лежала мертвая баба Галя, о чём я узнал позже, когда Соня подбежала к ней, осмотрела и грустно покачала головой, я умный, я всё понял. Потом принцесса Влада подошла к Поле. С руки девочки подростка ручьем стекала кровь. София огляделась и крикнула мне:
- Снимай ремень, быстро!!!
- Соня! Я не могу, с меня джинсы спадают! - возразил я.
Она подбежала ко мне и начала быстро расстегивать ремень и тут я почувствовал что-то странное в своём теле, было так приятно и волнительно. Я сказал, что она может ещё раз провести рукой мне по поясу, но почувствовал, как маленькая Сонина ладонь ударила меня по щеке. Я не понял за что. Но она не обращая на меня никакого внимания и уже перетягивала ремнем руку Полины. А потом крепко её обняла:
- Поля, выпей анальгин! Пей три штуки сразу, к сожалению у меня больше ничего обезболивающего не осталось. Поплачь, моя девочка, поплачь хорошая! Как ты себя чувствуешь?
- Соня, у меня голова кружится и всё как в тумане. - сказала она и начала падать на землю, её подхватил Влад и аккуратно уложил под деревом.
- Нам необходимо срочно уходить! Пойдём пешком до Горняка. Отсюда 10 км. Это не мало, но и не катастрофически много. А там нас будет ждать автобус до Покровска, где Вас эвакуируют на поезде в Днепр. Я только что связался с МЧС. В Курдаковке были повторные прилеты, погибли пожарные, которые разгребали завалы на нашей улице. Помощь нужна там, людей не хватает, нам надо выбираться самостоятельно. Оставаться здесь опасно. Уже погиб дядя Коля и баба Галя. Ранена Полина. При смерти тетя Нина. Среди нас 5 детей и старая баба Клава. Из мужчин остались я, дед Ефим, дед Гриша и Митя.
- Митя, дурак! Какой от него толк?- послышался женский голос.
Глаза Влада стали безумными и злыми:
- Здесь нет дураков!- закричал он. - Здесь есть люди! И каждый сейчас должен стать частью одного целого!!! А кто будет ядом плеваться может идти самостоятельно.
Соня подбежала к Владу и начала гладить его по руке, чтоб он успокоился. Она целовала его плечи. Он обнял её и сказал, что он в порядке.
Дед Ефим приказал, следовать за ним.
Влад подошёл ко мне и сказал на ухо:
- Помнишь про наш маленький секрет? Мы из другой реальности, мы живём вне этого пространства и времени, но сегодня здесь нужна наша помощь и мы как воины Вселенной должны помочь этим людям. Ты сильный и крепкий парень. Ты будешь нести на руках Полину, а я тетю Нину. Тут больше нет молодых мужчин. Отдай чемодан свой Соне, она понесет его. А потом Влад аккуратно взял на руки тетю Нину. Она была без сознания. А я молча передал чемодан Соне.
Полина уже пришла в себя и когда я хотел её поднять сказала грубо:
- Я пойду сама, ещё не хватало, чтоб меня нёс полоумный. - она встала и хотела пойти, но опять начала падать и я подхватил её на лету.
Дед Гриша взял под руку бабу Клаву, а она медленно, опираясь на трость, кряхтя и причитая за что ей такое горе, пошла вперёд. Мы очень медленно шли за дедом Ефимом. Годовалый ребенок плакал на руках Мишиной мамы. Другие дети шли молча. Баба Клава не могла долго идти, поэтому каждые 15 минут мы делали остановки. Мне тоже было нелегко нести Полину. Хоть я и высокий, крепкий парень, но к физическому труду не приучен, я же художник. Дорога казалась бесконечной, мы шли уже более двух часов, а до Горняка ещё было далеко. Очень замедляла наше передвижение баба Клава, но и оставлять её одну было нельзя.
Потом Полине стало лучше и она пошла самостоятельно. А мы с Владом стали по очереди нести тетю Нину. А когда кто-то из нас отдыхал, то брал под руку бабу Клаву, которая просила дать ей умереть спокойно и оставить под деревом.
- Я хочу вмерти. Йдить сами. Я не можу бильше! - запыхавшись стонала она.
Осень в Донецком крае выдалась пасмурная как часто бывает в середине ноября. Серое небо совсем не прибавляло настроения, а лёгкий дождик напоминал слёзы, будто природа оплакивала умерших сегодня. Меня очень огорчала погода. Под ногами скользила опавшая, мокрая, смешанная с грязью листва. Я боялся упасть, поэтому аккуратно нёс тетю Нину, пытался даже улыбаться и шутить. Но никто кроме детей, не смеялся. Я весело пел песенку из мультика:
- Куда идём мы с Пятачком, большой, большой секрет...
Дети подпевали. Но вдруг Поля заорала:
- Да заткнись ты уже наконец!!!
И я грустно замолчал. Дети заплакали. А взрослые попросили Полю не ругаться. Но всё- таки учитывая её ранение, попросили меня не петь больше.
Это была самая тяжёлая дорога в моей жизни. Мы всё время остановились на отдых. Все проголодались, особенно дети. Тети Нине совсем стало плохо, так сказала Соня. Взрывов уже не было слышно. Начинало темнеть и в посадке становилось жутко. И вот показалась трасса, где нас ждал автобус. Это было счастье. Я никогда ещё так не радовался. Все начали обниматься, плакать и одновременно смеяться. Нас отвезли в Горняк (маленький городишка в нашей округе) и разместили в общежитии, накормили. Тетю Нину и Полину сразу на скорой помощи отправили в Покровск, а мы туда поехали уже утром.
В тот момент Покровск показался мне большим и шумным городом. По сравнению с Курдаковкой это был мегаполис. Но сейчас, побывав в Москве, Санкт-Петербурге и многих других городах России, я понял, что Покровск маленький серый и заурядный городок со своей размеренной жизнью. Он когда-то именовался Красноармейском, но и его переименовали.
На вокзале было много людей. Кто-то в толпе шептался, что скорей всего и от Покровска скоро останутся одни руины и пришло время эвакуироваться. Хоть многие и не хотели уезжать из своего города. Бросать нажитое, бежать в неизвестность. На вокзале меня ждала мама, она бросилась мне на шею, начала обнимать и горько плакать. Я не знаю почему она огорчилась. Всё закончилось хорошо. Влад маме сказал, что я настоящий мужчина и мне было очень приятно!
Эвакуировались мы в переполненном плацкартном вагоне, поэтому на нижних полках ехали все сидя, а не верхних отдыхали дети и старики, которые были в состоянии туда забраться. Кто-то даже ехал стоя в тамбуре. Мама меня ободряла, говорила, что во время Второй Мировой войны было гораздо хуже и при эвакуации люди сутками ехали стоя без еды и воды.
Я сидел у окна. Под монотонное мелькание деревьев, столбов, домов я начал усыпать и отключился. Я даже не заметил, как поезд доехал до Днепра, где нас встретили волонтеры. Разместили в огромном спортивном зале, какого-то молодежного центра. Там стояло множество раскладушек. Мне и Владу обещали вручить медаль. Я собой был очень доволен.
На следующее утро мама сказала, что мы уезжаем в Европу. Мужчин не выпускали из Украины за границу, но я особенный и мне разрешили поехать в Польшу. Хоть сейчас вроде даже инвалидов не выпускают. Европейская жизнь маме не понравилась. Надоели мы польским людям со своими проблемами и многие из них вели себя грубо, совсем недоброжелательно. Поэтому мы через Прибалтику отправились в Россию, где в Воронеже нас встретили уже русские волонтеры.
III.
С центра временного размещения нас отправили в санаторий под Самарой. Там в живом уголке в холе я первый раз увидел енота, это такой забавный и ласковый зверек. Он чем-то был похож на меня в детстве. Такой же милый непоседа и вредитель. Всё время что-то полоскал, разбрасывал игрушки, дурачился. Однажды, у меня упал носовой платок, я хотел его поднять, но енот опередил меня и намочил платок в тазике с водой, который специально поставили для "купания" вещей. Я очень долго смеялся. И потом часто игрался с этим резвым созданием.
В санатории нас хорошо кормили и предоставили отдельную комнату. Волонтеры достали мне мольберт и привезли много тюбиков с акриловыми и масляными красками, а ещё 6 холстов с подрамниками 80x60 см. Это так меня обрадовало, что я забыл обо всём на свете, даже о моём новом пушистом друге. Я засел за работу.
Целый месяц с утра до вечера, отрешённо, не замечая, что происходит вокруг, я рисовал картины, делая перерыв только на еду и сон. Рисовал по памяти всё то, что увидел за окном нашего с мамой дома в городе Курдаковке на улице Солнечной в то страшное и хмурое осеннее утро. Я снова и снова вспоминал тот ноябрьский день, которой изменил мою жизнь. Пытался не упустить из вида детали. Иногда становилось грустно и хотелось вернуться домой, а потом я вдруг начинал смеяться, вспоминая глупого деда Степана и его новую крышу, которая разлетелась в хлам. Жалко, что прошлое не вернуть и многих соседей я увижу нескоро, потому что они на небе. Но им там спокойно, я уверен.
Я очень старался изобразить на картинах правду, без преувеличения или преуменьшения трагедии. Не стал рисовать на руинах трогательную плюшевую игрушку с оторванными лапами, как советовала мама, потому что её там не видел, но маленькую чёрно-белую фотографию на которой красовался парень в военной форме времён ВОВ, я аккуратно изобразил возле разрушенного крыльца деда Степана. Не знаю откуда она там взялась и был ли этот юноша нашему соседу родственником, или её принесло ветром из пепелища другого жилья, но это была правда, которую я видел воочию. Каждый штрих на картине был мной тщательно продуман. Я очень боялся, что не смогу передать всё что хочу, добиться нужных оттенков и плавных линий. Уделил особое внимание хмурому небу. Рисовал дымящиеся руины, помеченные осколками стены, разбитые окна в перекошенных рамах, кусочки синего металлопластика от крыши деда Стёпы. Не забыл нарисовать и часть упавшего с храма позолоченного купала, валяющегося в пыли, рядом с разбитым крестом. Даже тучи над этим крестом в тот день напомнили мне силуэт ангела и конечно я не упустил эту деталь.
Отдельно на картине я нарисовал окровавленного пса Гарика, лежавшего с печальными глазами на цепи возле будки. Ещё появился холст с обездоленным монахом. Его выцветшие бесцветные мутные серые глаза выражали боль и отчаяние. На его красной куртке я по памяти изобразил до мельчайших подробностей все грязные и потёртые места. Монах печально смотрел вслед уезжающему автобусу и мне показалось, что дух смерти летал над ним, такое безжизненное было это восковое лицо, наполненное ужасом. А на последней картине я нарисовал мертвого дядю Колю и склонившуюся над его бездыханным телом жену недалеко от горящего автобуса. Я долго подбирал оттенок для огня и наконец смог получить желаемый эффект. Получился настолько реалистичное пламя, что я начал бояться обжечься, хоть и понимал, что это просто моё мастерство. И вот все самые запоминающиеся моменты того дня я изобразил на серии картин. Работа была закончена. Такой радости я никогда не испытывал. Долго смеялся, потому что был очень доволен собой и своей феноменальной памятью. Сложно мне дались эти картины. Но теперь я мог позволить себе забыть тот кошмарный день. Я больше к нему не стану возвращаться в творчестве. Я сжёг память о нём, чтоб такое никогда больше не повторилось со мной.
Мои картины всем понравились. Люди смотрели и плакали, а я их утешал:
- Не плачьте! Всё позади! Это осталось в прошлом, а оно не возвращается!!!
Растроганные до слёз волонтеры организовали выставку моих картин. Обо мне сняли репортаж. Его показали даже по России 1, после чего какой-то спонсор купил нам с мамой в подарок небольшую двухкомнатную квартиру в Самаре. У меня появилась отдельная комната, которая стала мастерской для рисования .
Позже мама узнала, что тете Нине сделали операцию и она выжила. Правда осталась без руки и ноги. Их ей ампутировали. Но главное она победила смерть. А руку и ногу заменят хорошие протезы и она обязательно научится жить заново. У Полины тоже всё хорошо, её руку удалось спасти, а потом её забрала мама в Польшу, где сама давно работала швеей.
Дед Ефим умер недавно от инфаркта. Теперь они снова с дядей Степой будут на небе играть в домино. А вот тетя Клава до сих пор жива. Её определили в дом престарелых. Владу дали разрешение на выезд в Европу для лечения нервов, как сказала моя мама. Но после процедур, он наотрез отказался возвращаться в Украину. Недавно в Германии состоялась пресс-конференция с его участием, где он рассказал свою правду, о том, что в то утро случилось в нашем городе Курдакове. Сейчас точно известно, что в тот день погибло более ста человек и около 200 были тяжело ранены. Как доказательство своей правоты он предоставил фотографии, где были четко видны осколки от ракет установки Хаймерс. Эти фотографии он сделал в тот день на нашей улице. Я видел эту конференцию, но не очень понял о чём идет речь. Кто прав? Кто виноват? Кто кому враг?
В Европе осудили Украину, которая вынуждена была признать факт самообстрела. Правительство признало, что город был обстрелян по ошибке наводчика, которого подкупили русские диверсанты. Я долго выспрашивал у мамы кто в этой ситуации хорошие, а кто плохие. Украинцы или русские? А мама сказала, что американцы плохие. Но причем здесь они? Она наверное пошутила! А вообще у меня теперь есть не только украинский паспорт, но и российский. А мама говорит, что мы один народ. Так было и будет всегда!!!
Влад нашел работу в айти сфере в Испании и недавно женился на Соне. Узнав это я заплакал, а потом порадовался за них. Его мама недавно нам звонила и сообщила, что у Влада и Сони всё хорошо. На мой День Рождения Влад прислал мне огромный холст с подрамником 1500x1100. И ещё много флаконов с красками, которые у меня всегда быстро заканчиваются. Правда на красках было написано " Невская палитра" и сделаны они в Санкт-Петербурге. А я думал в Испании. Мама сказала, что Владу из-за санкций трудно передавать посылки из Европы, поэтому он просто оплатил доставку через интернет.
На том большом холсте я нарисовал Вечность. Такой, какой себе её смог представить. Там за одним большим столом в яблонево-вишневом саду сидим мы с мамой, Влад с Соней, их будущие дети мальчик и девочка, мама Влада с папой, дед Ефим и Степан. Много наших погибших соседей. Умершие сидят слева, живые справа . На этой картине сочетаются многие направления живописи: пейзаж, натюрморт, портрет. Реализм там дружит с сюрреализмом. На столе много разнообразных экзотических фруктов, много выпечки. Вареники даже мои любимые есть со сметаной. Грибочки жареные, мармелад, шоколадные донаты и много других вкусняшек. Вот только нет мясных блюд, я подумал,что это жестоко убивать живых существ даже для пропитания. Это вегетарианский стол. А рядом возле стола гуляют животные, которых не встретить на земле. Это как слон с ногами цапли или ещё, что диковинное! Вечность разнообразна. Прекрасная и загадочная.
На моей картине все улыбаются и очень счастливы. Владу я нарисовал стальной шлем, чтоб больше злые духи не пробирались в его голову со своими дьявольскими голосами, такие шлемы я нарисовал и их с Соней будущими детям. А возле себя я оставил пустое место , чтоб однажды дорисовать прекрасную принцессу, которая меня полюбит, она тоже, наверное, будет особенной, из другой реальности.
А вообще не важно какой ты! Главное какая у тебя душа! Мы все принадлежим Вечности и рождены для любви и счастья. Войны самое большое недоразумение в истории человечества, но они вспыхивали и будут вспыхивать всегда. Я конечно не пророк! Я Митя-художник. Но все мои предсказания сбудутся и люди, которых я люблю, будут очень счастливы! Вот только, к сожалению, Вечность отвернулась от нашей планеты! Ей стыдно за людей, которые ненавидят себе подобных! Но пройдет 8 кровавых лет для всего Земного шара и новый свет с яркими красками покажется на горизонте. Вечность опять улыбнется людям!!! И во всём мире пусть не навсегда, но воцариться покой. И больше ста лет люди будут жить в мире и согласии. И я застану это прекрасное время любви и взаимопонимания. Вот увидите! Это мне шепнул ангел из другой реальности!!!