Жизнь перестала быть звонкой и разноцветной.
Неотступно лезло в голову то, что поведал мне Дронов.
Я провожал глазами на улице мам с колясками и неизменно представлял себе, каким образом у них появились младенцы, лежащие в колясках.
Тряс головой, пытаясь отогнать эти видения. Хотелось забыть все то, что сказал мне в туалете Дронов и вернуть то блаженное состояние, когда можно листать книжки со сказками, держать конфету за щекой, смотреть мультики и хохотать от души, зная, что ты - счастливый человек.
Но прежнее состояние радости не возвращалось.
Чистоту детского воображения смущало неотступное видение жестокой правды жизни, которая выступала в образе, нацарапанном химическим карандашом на переборке.
Однажды, во время очередного сидения в спортивной раздевалке во время урока физкультуры, я решился на отчаянный поступок.
С колотящимся сердцем, я достал блокнотик, открыл чистый лист и занес над ним руку с дрожащим в ней карандашом.
Немного подумав, я неуверенными движениями изобразил в своем блокнотике женщину. Голую. Она получилась красивой и нежной. В ней не было ничего отвратительного и похожего на рисунок в туалете.
Я нарисовал ей длинные волосы, которые, словно вуаль принцессы, почти закрывали ее обнаженное тело. Мне казалось, мой рисунок был похож на Нину Поленину.
Немного полюбовавшись своим творением, я оторвал листок с изображением, скомкал его в тугой комок и со вздохом бросил в мусорное ведро. Сунул блокнот в карман, вытер потные ладони о штаны.
Пока голая женщина была нарисована в моем блокноте, мне было очень стыдно перед моими солдатиками.
Выходит, я ведь предал их. Нарисовал то, что рядом с ними вообще не должно быть!
Стоп! А Нина?
Ведь она тоже когда-то станет взрослой и будет называться женщиной!
И, наверняка, будет такой же красивой, как голая женщина с длинными волосами, которую я, не дыша, нарисовал в своем блокноте.
Господи, неужели же и к ней кто-то посмеет прикоснуться и даже более того…Эту мысль я не смог до конца додумать - она была невыносимой!
- Шуня, что ты все вздыхаешь? - спросила мама вечером, почувствовав что-то неладное в моем поведении. - Снова в школе что-нибудь?
- Не, мам. В школе все хорошо!
- А чего тогда ходишь такой мрачный?
- Я нормальный хожу. Честное слово!
- Может, голова болит?
- Не, ничего не болит!
-Да? Ну, ладно…Показалось, значит.
Так и закончился этот краткий разговор с мамой, которая всегда безошибочно подмечала, что со мной что-то не так.
Я усыпил ее бдительность и ходил с бременем этой тайны долго. Весь первый класс.
Сидел на перемене за своей сиротливо торчащей впереди всех первой партой и малевал солдатиков.
В определенное время мимо меня проходила на своих длинных ногах Нина Поленина, я исподлобья глядел ей в спину.
Тут же ко мне подлетала Тарелкина и начинала восторгаться моими солдатиками. И даже попросила меня подарить ей на память одного солдатика. Я подарил. Мне было не жалко - их же целый блокнот!
Конечно, куда приятней было бы подарить солдатика Нине, но она моих рисунков не замечала, а я стеснялся показывать ей мой блокнот. Тем более, что-то предлагать ей в подарок.
С такими мыслями и делами у меня подошел к концу первый учебный год.
Единственной пятеркой в конце учебного года была пятерка по рисованию.
Мама огорчалась, она хотела, чтобы я делал более заметные успехи.
А папа спорил с ней, что «всякому овощу свое время» и он, то есть я, еще себя покажет. Главное, его не торопить.
Во время летних каникул мы снимали дачу в Переделкино.
Там я сильно подрос и, когда первого сентября пришел на школьный двор, обнаружил, что стал долговязым и сравнялся ростом с Ниной, которая тоже подросла и стала еще краше. Потому что вернулась с моря, где загар разукрасил ее и без того прекрасное лицо.
На ее стройных шоколадных ногах ладно сидели белые гольфы с кисточками по бокам.
Я исподтишка косил глазом из - под очков на эти ноги.
Рядом все время маячила Тарелкина, которую я теперь вообще не замечал; не до нее мне было.
- Нина, держи мои цветы! - распорядилась Валентина Степановна, когда мы двинулись под звуки бодрого марша в класс и нагрузила Нину охапкой цветов.- Плоткин, а ты держи табличку!
Мы с Ниной гордо шли первой парой - она с цветами, в шуршащем пеной кружев переднике, как невеста.
Рядом шагал я, неся во влажном кулаке табличку «2 Д».
Мои руки нелепо торчали из серых рукавов школьного пиджака и я видел, насколько короткими стали эти рукава.
Сзади на пятки наступал Дронов, который не подрос нисколечко и такая же малорослая Зойка Тарелкина, которую поставили с ним в пару.
- Смотри, Тарелкина, - ехидно бормотал Дронов, стараясь побольнее наступать мне на пятки, в то время, как я стоически не обращал внимание на его присутствие сзади, «игнорировал», - Цапля и Водкин-Селедкин, как две дылды! За ними двери не видать!
- Отстань!- огрызнулась Зойка.- Лучше под ноги гляди!
На перемене я зашел в туалет и не увидел гнусной картинки и прочих до конца непонятных мне надписей.
Летом в школе был ремонт и рисунки замазали.
На какой-то миг мне даже показалось, что ко мне вернулось ощущение безмятежного мира.
Но это было ненадолго.
На одном из уроков физкультуры, от которой я по-прежнему был освобожден, я из раздевалки прокрался в туалет и на том месте, где был смущающий меня рисунок, сделал свою версию изображения.
Только целью моего рисунка была не мерзость, а красота женского тела.
У меня получилась самая настоящая русалка из сказки Андерсена, которую я прочел летом на даче в Переделкино.
Дронов увидел рисунок, не зная, что его автор я - и обалдел.
Он долго стоял и разглядывал его, а потом ляпнул одно из крепких словечек, что тоже до ремонта украшали переборки в туалете.
Я помрачнел. Мне совсем не улыбалось, чтоб моим рисункам делали такие комментарии.
И, когда в туалете никого не было, я размазал рисунок ладонью, превратив его в серое пятно.
Перед новым годом Валентина Степановна объявила нам, что в школе будет маскарад и вход на праздник только в маскарадных костюмах.
Я сообщил об этом дома. Папа воодушевился и сказал: - Здорово! Кем ты хочешь быть, сынок?
Я сказал, что космонавтом Гагариным. Только вот, не знаю, где мне брать костюм космонавта?
А мама сказала, что из-за очков, без которых я нигде не появлялся, я не очень буду похож на Гагарина. И лучше придумать что-то более простое.
- Тогда гренадером гвардейского полка! - выдал я.
- Ну, выдумал!- всплеснул руками папа. - Где ж взять такой костюм? Прикажешь ограбить Бородинскую панораму?
- Может, лучше нарядить тебя моряком, Гришуня? - предложила практичная мама. - Наш сосед Гена служил во флоте, у него есть бескозырка и морской воротник. Можно у него попросить!
- И правда!- оживился папа.- Хорошая мысль! Гена даст. Не откажет!
Сосед Гена - молодой человек с залихватской морской походочкой и якорьком, наколотым на запястье, узнал про мой маскарад и пробасил: -Давай, Гришка, валяй! Как оденешь тельняшку и бескозырку, всех девчонок в классе закадришь!
Я скромно промолчал, думая: - Зачем же всех? Только одну и надо…
- У тебя зазноба в школе есть? - спросил Гена, зажав папироску в углу рта и яростно точа нож на кухне, словно он не бывший моряк Северного флота, а кровожадный пират.
- А что это - зазноба? - не понял я.
Гена отложил нож, вынул папироску, затушил ее, ловко стрельнул окурком в кухонное ведро и захохотал, показав ровные белые зубы.
Я насупился: - Чего смешного? Я такого слова не знаю!
- Зазноба, братец, это любимая девушка! У тебя в классе есть любимая девушка?
- Не-а. У нас вообще в классе девушек нет. Только девчонки. Плаксы все и ябеды.
-У, плохо дело, брат! Неужели ни одной стоящей девчонки? Только плаксы?
- Ну, есть одна... Она не плакса. У нее папа военный. Его к нам в город на работу перевели.
-Ага, уже интересно! На службу, значит. И что она? Красивая хоть?
- Да. Очень. Ну, просто очень - очень красивая!
- И что, не обращает внимания на тебя?
- Не обращает.
- А ты меры какие-нибудь предпринимал?
- Какие еще меры?
- Ну, чтобы внимание привлечь!
- А как это?
- Ну, надо, например, сделать что-то такое, чего кроме тебя никто не может. Например, стойку на руках…Или громче всех свистнуть…Через лужу на руках перенести…А?
- Я не умею на руках ходить. И свистеть у меня не получается. К лужам мама близко подходить не велит.
-А что ты умеешь?
-Ничего не умею.
- Так не бывает! Думай, давай…Чего-нибудь да умеешь!
- Я умею рисовать натюрморт из двух предметов. Меня в художественной школе научили. И растительный орнамент.
Гена скривил рот и почесал затылок.
- Нет, - сказал он. - Натюрморт из двух предметов точно не подойдет. Зачем ей натюрморт? Орнамент тем более не годится! Если она красивая, как ты говоришь!
- Красивая, - выдохнул я. - Самая - самая красивая!
- Как зовут?
- Нина. Поленина.
- Ну, фамилия в таком деле ни к чему. Я ж не милиция, чтоб анкету спрашивать! Ты вот что, натюрморт твой - к черту, ты нарисуй ее портрет! Чтоб прямо красотка получилась! И подари ей. И еще стихи туда напиши какие-нибудь!
-Какие стихи?
-Например, такие: «Люби меня, как я тебя!
А я буду любить до гроба!
И будем мы любить с тобой,
Любить друг друга будем оба!»
-Ух ты, здорово! Это ты сам придумал?
-Не, это кореш мой придумал. Мы с ним на подлодке вместе ходили!
- Куда ходили? - не понял я.
-В Баренцево море, Гришка!
- А как по морю можно ходить? Там разве есть дороги?- спросил я наивно.
- Есть, - вздохнул своим воспоминаниям Гена. - Айда ко мне, флотский альбом покажу!
Мы с Геной смотрели альбом.
На всех страницах обнимались крепкими мужскими объятиями моряки. Сидя на корточках на фоне всплывшей подводной лодки или стоя.
Но на каждой фотографии их было много и я даже устал слушать Генины комментарии, кто сидит в первом ряду справа, кто стоит во втором ряду слева и чем Гена обязан тому, что закрылся рукой от яркого солнца посередине.
В конце концов, у меня заболела голова от обилия лиц и я снял очки и поморгал глазами.
Когда я ушел от Гены в нашу комнату, неся в руках одолженный мне морской воротник с полосками, ремень с якорем на пряжке и бескозырку, я помнил только одну фотографию из альбома - моряк в обнимку с красивой девушкой в цветастом платье.
Это, как объяснил Гена, тот самый кореш, что сочинил стихи.
Стихи тоже были написаны на странице под фотографией четкими печатными буквами.
Красоте стройных букв я вполне воздал должное. Стихи были такие:
«Верь, такой, как ты, любимой, нет наверняка,
Чтоб навеки покорила сердце моряка!
По морям, по океанам мне легко пройти,
Но к такой, как ты, желанной, видно, нет пути!»
Я стал ходить из угла в угол по комнате, подходил к окну, шевелил губами и пытался сочинить стихи для Нины.
Дальше первой строчки дело не шло.
«Нина, дорогая, я тебя люблю!»
Нет, лучше так: «Дорогая Нина, я люблю тебя!».
Или так: «Нина, дорогая, краше не найти, Нина, дорогая, нет к тебе пути!»
Оказалось, сочинять стихи для любимой девушки не такое уж простое дело. У моряков это получается гораздо лучше.
И я, с сожалением глядя на письменный стол, где на углу громоздилась стопка натюрмортов и орнаментов, засел за портрет красавицы - зазнобы.
Что навеки покорила сердце моряка Григория Плоткина.
На портрете Нина Поленина получилась с волосами до пят, с неимоверно большими голубыми глазами и с ресницами, которые легко было сосчитать. Губы улыбались. В руках букет цветов. Длинное платье скрывало красивые Нинины ноги, на которых я нарисовал белые гольфы с кисточками.
Когда до маскарада оставался всего лишь день, я понял, что стихов мне не сочинить.
А вот что сделать с портретом без стихов, я не знал и потому пошел за советом к Гене.
Гена курил на кухне и стряхивал пепел в столетник на окне.
Этот столетник я люто ненавидел, потому что, когда я простужался и у меня был заложен нос, мама отрывала от столетника колючую ветку, задирала мне голову и капала в нос соком, от которого рот сразу наполнялся жуткой горечью.
Поэтому я с чувством удовлетворения наблюдал, как столетнику каждодневно достается от курящего Гены.
-Вот, смотри, это мой подарок, - сказал я Гене и протянул тяжелый от слоев краски лист. Несколько раз я перекрашивал Нинин наряд - все мне в нем что-то не нравилось. Ресницы я перекрашивал трижды.
Гена долго и сосредоточенно разглядывал портрет.
Я стоял и стыдливо ожидал оценки своего труда и думал о том, что пока я трудился над портретом, мои любимые солдаты были забыты.
- Красивая, - наконец, наглядевшись на изображение, кивнул Гена. - Влип ты, браток! Придется тебе потрудиться, чтобы понравиться такой зазнобе!
- А как ей его подарить? - я кивнул на портрет.
- А ты не хочешь, чтобы его видели?
- Не хочу! Только чтоб она…
-Понял! А вот что! Ты его сверни в трубочку, заверни в цветную бумагу, словно это елочная хлопушка! Хлопушку на елке подарить девчонке не стыдно! А дома она захочет заглянуть, что внутри, откроет - а там…
- Вот здорово! Ты, Гена, молодец, я бы ни за что так не придумал!
Я схватил портрет и побежал заворачивать его в бумагу. В обертке он стал выглядеть, как огромная конфета.
С утра меня нарядили в серые школьные брюки ( матросские клеши взять было негде) и в отглаженную белую рубашку ( в Гениной тельняшке я бы утонул).
Я примерил воротник, перетянул рубашку ремнем с якорем на пряжке, бескозырку заботливо припрятал в сумку, где уже лежал Нинин подарок.
- Иди, Гришуня, - напутствовала меня мама, приведя в школьный вестибюль. - Ты у меня самый красивый мальчик на всю школу, самый красивый моряк!
Мамины слова меня вдохновили и я подумал, что, если бы Нина сказала мне такое, я бы стал самым счастливым на маскараде.
А кто знает, может, она сегодня так и скажет!?
На праздник все оделись, кто во что горазд и многие костюмы были гораздо лучше моего.
Был звездочет в шелковом халате и высоком колпаке со звездами, был Буратино с ключиком в руках, был султан в чалме со страусовым пером и шелковой мантии.
Кроме того, были всевозможные снежинки в пышных юбочках и разные звери .
Тарелкина была наряжена Красной шапочкой.
Да не особо - то и наряжена - от сказочной девочки у нее была лишь вязаная красная шапочка с помпоном, больше смахивающая на лыжную и корзинка в руках.
А платье на ней было обычное, школьное и передник тоже.
У Дронова на лбу красовалась маска ежика, а все остальное у ежика тоже было просто школьной формой.
Дронов увидел меня и прокричал: - Моряк - с печки бряк!
Я по совету бабушки проигнорировал эти слова. Дронов повторил это трижды, потом ему надоело.
Он переключился на Илью Рублевского, который появился в костюме космонавта! Надо же… Рублевский воплотил мою мечту! Я смотрел на него во все глаза!
У Ильи был настоящий космический комбинезон оранжевого цвета! На груди нашит щиток управления.
Я, как рисующий человек, сразу разглядел, что это картонный щиток и на нем выполнено изображение гуашевыми красками, а пришито все это нитками прямо к комбинезону.
Шлем был мотоциклетный, но вместе с лыжным комбинезоном все выглядело очень по - космически.
Дронов с завистью обошел космонавта, звонко щелкнул его по пластику шлема. Потом подергал за рукав и попытался заглянуть под щиток.
А Рублевский терпеливо ждал, пока Дронов от него отстанет. Он вообще был немногословным малым и тем всегда нравился мне.
Когда появилась Нина Поленина, я просто ахнул!
Все ахнули!
Нина была в костюме Царевны - Лебеди. Ее длинная коса была перекинута вперед на голубое парчовое платье. Платье переливалось блестками при каждом движении, а под косой был ловко пристроен такой же переливчатый месяц.
Голову сверху обнимала корона с лучистой звездой.
Когда Нина повернулась ко мне спиной, я увидел на платье сложенные белые крылья. Это было просто чудом каким-то!
Наши девочки-снежинки и снегурочки восхищенно разглядывали Царевну - Лебедь.
Пришла Валентина Степановна, довольно оглядела нас и повела парами в актовый зал. Мне опять выпало счастье идти с Ниной в первой паре.
К счастью, сегодня Дронова оттеснили в конец строя - видно, Валентина Степановна вперед решила поставить тех, у кого были нарядные костюмы.
А бедная Тарелкина в своей лыжной шапочке снова оказалась в паре с Дроновым.
Они шли последними и вид у Зойки был такой, будто она сейчас расплачется. Мне в первый раз стало сильно жалко Зойку.
Нина равнодушно взяла меня за руку и мы двинулись в зал.
У меня под белой рубашкой снова затрепетала маленькая птичка, которая поселилась во мне со дня нашей первой встречи с Ниной и била крылышками всякий раз, когда Нина оказывалась рядом со мной.
Под воздействием птичкиных крыльев я и на маскараде ни о чем другом думать не мог, хотя бегал и прыгал вместе с остальными, и в хороводе походил тоже.
Вот только ни одной загадки не мог отгадать, потому что все мысли были про то, как я держал за руку саму Царевну -Лебедь.
Потом ребятам в зале предложили перетягивать канат и дед Мороз сказал мне: - Я вижу, к нам на праздник пришел моряк! Он знает, как вязать морские узлы и управляться с канатом. А еще он скажет слова, после которых вы начнете тянуть канат каждая команда в свою сторону! Ну-ка, морячок, иди-ка сюда!
Ребята с помощью вожатых разделились на две команды и приготовились тянуть канат.
Я стоял и не знал, что мне надо делать.
- Ну, что ж ты, бравый моряк? - наклонился ко мне Дед Мороз. - Говори!
- Я не знаю, что говорить! - прошептал я, глядя умоляюще на Деда Мороза.
Дед Мороз засмеялся, Снегурочка наклонилась надо мной с другой стороны и прошептала: - Ты должен сказать: «Слушай мою команду! Полный вперед!»
Я повторил подсказку вслух.
- Громче! - вполголоса попросил Дед Мороз.
Я набрал в грудь побольше воздуха и выкрикнул слова. Ребята начали перетягивать канат.
Музыка играла, учителя и вожатые хлопали в ладоши.
А потом, в конце праздника, мы все, кто был в костюмах, выстроились в длинную очередь к елке и получали подарки из рук деда Мороза и Снегурочки.
Нам дарили картонные чемоданчики с веселыми картинками.
Валентина Степановна стала строить нас в пары, чтобы пойти в класс. Ей надо было сказать нам несколько слов назидания, прежде чем мы уйдем на зимние каникулы.
Нина молча встала рядом со мной, я с волненьем взял ее за руку, зная, что вот сейчас настал момент, когда у меня остается всего несколько минут, чтобы решиться и преподнести ей мой подарок.
Дронов уже успел раскрыть свой чемоданчик и набить рот конфетами.
А Валентина Степановна замешкалась возле него и не вела нас в класс потому, что отчитывала Дронова за брошенный на паркет фантик.
Я понял, что момент настал.
-У меня есть для тебя подарок, - сказал я, обращаясь к Нине и не решаясь назвать ее по имени.- Сейчас придем в класс и ты увидишь…
- Подарок? - с любопытством спросила Нина. - Мне подарок?
Я кивнул. Нина улыбнулась и прибавила шаг.
Когда мы пришли в класс, я выпустил Нинину руку и стремглав бросился к парте.
На крючке сбоку парты висела сумка с подарком и я, путаясь в недрах сумки, стал извлекать на свет свою хлопушку.
Нина секунду помедлила возле меня, пожала крылатыми плечиками и прошла к своему месту.
Когда я трясущимися от волнения руками наконец достал портрет, я увидел, что в классе уже полно народу.
И что космонавт Рублевский подошел к Нине и отдал ей свой чемоданчик с новогодними гостинцами.
- У меня же есть! - удивилась Нина.
- Пусть будет два! - сказал немногословный Рублевский. - Два лучше, чем один!
- Спасибо! - томно поблагодарила Царевна - Лебедь, опустив ресницы.
Я залился краской и не знал, что мне теперь делать.
Стоял столбом, как болван и не трогался с места.
Нина издали вопросительно посмотрела в мою сторону.
- Гриша, Гриш, - услышал я, как сквозь вату, голос Тарелкиной. - Это что у тебя такое?
Зойка подошла ко мне и дергала за хвост мою хлопушку.
- Секрет, - сказал я и отодвинулся со своим подарком подальше. - Секрет для Нины.
-Секрет для Нины? - повторила Зойка. - А что в нем?
-Не скажу! - ответил я - Как ты не понимаешь? Это же секрет! Про него нельзя знать никому!
-А вот мы сейчас узнаем, что это за секрет!- заорал Дронов, вырвал у меня из рук хлопушку и отбежал с ней к дверям класса.
-Отдай, не твое! - возмущенно крикнул я. Дронов только мелькнул в дверях и растворился в коридоре.
Я, кипя гневом, кинулся за ним.
-Отдай, кому говорю!- кричал я на бегу.
- Догони сперва! - через плечо отвечал мне гад Дронов. - Моряк - с печки бряк!
Где мне было угнаться за ним! Стиснув зубы, я несся следом, никого не замечая.
Наш этаж кончился и Дронов, сигая через две, а то и три ступеньки, взлетел этажом выше. Я, пыхтя, кинулся за ним.
На третьем этаже, где учились старшеклассники, я с размаху влетел головой в чей-то живот. Этот кто-то охнул и оттолкнул меня от себя.
Мне некогда было разглядывать, кто это был и я, потеряв Генину бескозырку, прогрохотал вдоль всего коридора.
В пролете противоположной лестницы я увидел Дронова. Он стоял внизу и корчил мне рожи, размахивая хлопушкой над головой.
Я лавиной понесся вниз, упал на лестнице и, прихрамывая, поковылял за Дроновым, который укрылся от меня в туалете.
Возмущенный до глубины души, я ворвался в туалет и кинулся в драку. Первый раз в жизни.
Мы сцепились накрепко, как два насекомых, упали на плитки пола и, сопя и тузя друг друга, катались между туалетных переборок.
Дронов первым делом сорвал с меня очки и это решило исход битвы. Я его почти не видел и не мог расправиться с ним так, как хотелось мне в эту минуту. Надо было разыскать очки и я попытался отпихнуть Дронова и нашарить очки.
Когда я нашел их, нацепил на нос и проморгался, моим глазам предстала страшная картина.
Дронов разорвал бумажную обертку, бросил ее в унитаз и махал у меня перед носом Нининым портретом.
-Моряк влюбился в Цаплю!- орал он, пританцовывая.
-Дай сюда, гадина!- я никогда так не ругался, я был просто в бешенстве, по моим щекам текли слезы страшной обиды. - Отдай сию же минуту! Я тебя убью!
- Сперва догони! Знаешь, есть такая конфетка, называется «Ну-ка, отними!» Попробуй, отними! Тогда получишь свои каракули! А вот я сейчас как пойду к твоей Цапле и как расскажу, что ты влюбился, моряк - с печки бряк!
- Только попробуй!
- Еще как попробую!
В это время в туалет вошел Илья Рублевский.
Он был еще в комбинезоне, но уже без шлема. Увидев нас, он опешил и остался в дверях. Дронов потерял возможность убежать, он был между нами.
- Эй ты, космонавт безголовый! - завопил Дронов.- А ну, с дороги!
-Не пускай его, Илья! - попросил я со слезами. - Он вор!
Рублевский быстро среагировал, пробурчав «сам ты еж безголовый» и загородил Дронову выход.
-Ах, так! - рассвирепел взятый в тиски Дронов.- Вот он, ваш секрет! Был и нету!
И он порвал портрет, который я рисовал неделю, напополам.
Я снова кинулся на Дронова, но он ловко присел и выскользнул под рукой Рублевского наружу.
Я оттолкнул Илью с дороги и вылетел в коридор.
В коридоре стоял директор школы Максим Леонидович. Мои ноги вросли в пол.
В одной руке у директора трепыхался пойманный на бегу Дронов, в другой была моя, а правильнее сказать, Генина бескозырка.
-Молодой человек, - строго обратился ко мне Максим Леонидович, протягивая бескозырку, - это не вы, случайно, потеряли?
- Это моя, - пробормотал я, разом забыв про свой воинственный пыл. - Можно я ее возьму?
- Да, конечно, - кивнул директор, - только сперва все вместе спустимся в мой кабинет и там вы потрудитесь объяснить, что здесь сейчас произошло!
Дронов свисал в руке директора серым мышонком, маска ежа с него свалилась в драке.
- Я больше не буду! - бубнил он. - Отпустите, пжалста! Не буду больше!
Тут я вдруг понял, что тот, в кого я влетел этажом выше, был сам директор Максим Леонидович. Иначе, откуда взяться Гениной бескозырке в его руках?
Я вытер потные ладони о штаны и откашлялся: - Максим Леонидович! Простите меня, пожалуйста! Я нечаянно… Я вас не увидел там, наверху, у меня очки… Простите, я больше никогда не буду бегать по школе!
Директор смягчился. Он выпустил из рук воротник Дронова и сказал ему: - Чтобы я тебя здесь не видел, негодник! Сейчас же марш домой!
Дронов испарился.
Максим Леонидович сощурился и рассматривал меня сверху. Я попытался пригладить взъерошенные волосы и одернуть рубашку.
- Дрались с ним? - спросил директор как-то даже сочувственно. Я кивнул и залился краской.
- Что-то серьезное? Или так, пустяки?
-Серьезное.- ответил я тихо.
- Тогда давай спустимся ко мне и поговорим. Серьезные разговоры в коридоре вести не годится!
И директор взял меня за руку.
Мы пошли вниз по лестнице. Я чувствовал, что еще продолжаю всхлипывать. Оглянулся - в дверном проеме стоял Рублевский и испуганно смотрел на нас.
В кабинете Максим Леонидович прошел за стол и сел, кивнув мне на стул напротив.
Я робко сел. При этом двумя руками держал бескозырку, боясь, что она упадет и куда-нибудь закатится в директорском кабинете.
- Ну- с? Давай, рассказывай, почему дрались?
Я выпятил нижнюю губу и стал пристально разглядывать носы своих ботинок.
- Ну, что же ты? Тебя как, кстати, зовут?
- Гриша.
- А фамилия твоя как?
- Гриша Плоткин.
- Так, Гриша Плоткин, а ты чей будешь? Валентины Степановны?
- Нет. Брони Марковны.
-Хм, у нас нет такой учительницы - Брони Марковны... Учительницу твою как зовут?
-Валентина Степановна ее зовут.
- Так я и думал…А скажи мне, Гриша Плоткин, кто из вас сильней - ты или второй мальчик, не знаю его фамилии? С которым вы дрались по серьезному поводу?
- Дронов он. Я не знаю, кто сильней.
-А кто ж кого победил? Или ничья?
- Ничья.
-А ты его хотел победить в драке?
- Хотел.
- А что тебе помешало?
Я страшно смутился и покраснел: - Я не умею драться… Я не дрался никогда. Честное слово!
- Я верю, верю! А сегодня почему подрался?
- Он сказал.. . Он сказал, что я влюбился и что я - моряк с печки бряк!
- А девочка-то стоит того, чтобы в нее влюбиться? Хорошая девочка?
- Хорошая! Только я не…
- Понимаю…А как же зовут девочку?
- Нина Поленина!
- Нина, Нина… Какое славное имя! Только знаешь, Гриша Плоткин, свою любовь к девочке надо не кулаками доказывать!
- Я и хотел не кулаками, а он порвал!
-Дронов, говоришь?
- Дронов!
- И что же такое порвал Дронов?
- Подарок! Я Нине подарок нарисовал, а он порвал!
- А, теперь мне ясно, почему ты так негодуешь! Только не надо, Гриша, плакать! Давай успокоимся! И злиться не надо! Плохо он сделал, конечно, и я попрошу Валентину Степановну побеседовать с ним, а ты запомни - в школе драться нельзя! Тем более, храбрым морякам! Бескозырка -то такая откуда?
- Сосед дал для праздника, Гена. Он в море ходил!
- Отважный, значит, сосед твой Гена?
Я с волненьем кивнул.
- Давай-ка, пожмем друг другу руки, Гриша, - сказал мне директор и протянул руку через стол. - В знак того, что мы поняли друг друга и ты первый и последний раз сегодня дрался в школе!
- Первый и последний раз в жизни!- честно сказал я, краснея от серьезного мужского рукопожатия.
- Иди, Гриша в свой класс и продолжай праздновать. А Нине привет от меня передай! И отважному моряку Гене тоже! И я до войны во флоте служил! И на войне тоже во флоте…
Я, не веря тому, что я отпущен с миром и не наказан сурово, пошел в свой класс.
Там было полупусто - учительница говорила у двери в класс с бабушкой Ильи Рублевского и не обратила на меня внимания.
Сам Илья покладисто стоял возле бабушки и учительницы и я, входя в класс, услышал, как Валентина Степановна хвалит его за отличную учебу.
В классе оставалось только трое ребят.
Нины среди них не было. Дронова тоже.
Все, кто остался после елки в классе, сидели рядышком на последней парте. В ожидании, пока их заберут, выложили из подарков конфеты длинным рядком и играли в паровозик.
Рядом стояла единственная оставшаяся в классе девочка - Красная Шапочка Тарелкина.
Увидев меня, помятого и взъерошенного после драки, она подошла ко мне и на лице ее было такое испуганное выражение, словно мне в драке оторвали ухо или выбили глаз и я стал калекой на всю оставшуюся жизнь.
-Гриша! - сказала она трагическим шепотом, когда я, не зная, что мне дальше делать, сел за свою парту, - У тебя шишка на лбу! Тебе больно?
-Нет, - сказал я абсолютно честно, потому что не чувствовал боли. - Мне не больно!
- Гриша, а Нины нет! Ее мама забрала!
- Ну и пусть!
- Гриша, а ты с Дроновым подрался?
- Подрался. Немножко.
- Как же немножко? Вон, еще ссадина за ухом!
- Мне не видно, где?
Тарелкина прикоснулась к моей голове. Я сморщился от боли.
- Вот видишь, тебе больно! А говоришь, немножко! И еще, ты такой весь мятый! Пойдем, я тебе помогу умыться!
- Куда пойдем? Девочкам нельзя заходить в туалет к мальчикам!
- Я туда и не пойду! Пойдем с тобой вниз, к столовой. Там тоже можно умыться!
Мы с Тарелкиной спустились вниз.
Пошли к столовой. Там были раковины для мытья рук. И зеркало висело.
Я взглянул на себя в зеркало и ужаснулся. На меня смотрел зареванный, покрытый красными пятнами мальчик с взъерошенными, дыбом торчащими волосами и съехавшим на одно плечо матросским воротником. На лбу красовалась огромная шишка.
-Что скажет мама, когда меня, такого, увидит? - в удручении раздумывал я.
Тарелкина заботливо сняла с меня очки, положила их на край раковины, открыла воду и стала умывать меня, словно маленького.
Я, как теленок, стоял у нее под руками и только глазами хлопал.
-Эх, - сокрушалась Тарелкина, - вытираться, жалко, нечем!
Потом она нагнула мою голову к своему животу и вытерла меня насухо своим парадным белым передником.
Мои царапины сразу засаднили после холодной воды.
-Терпи, Гриша, - сказала Тарелкина. - Шишки пройдут когда-нибудь!
- Когда пройдут? - глупо спросил я.
-Ну, через несколько дней! Помню, я в детском саду упала с качелей и лбом прямо об землю!
- И что, больно тебе было?
- У, я так ревела, так ревела! И такая шишка была, прям ужас какой-то! А сейчас, видишь, нету ничего!
- Что я маме скажу? Она ведь расстроится!
- А ты не говори, что дрался, скажи - упал!
- А как я скажу, что упал, если шишка у меня впереди, а царапина - сбоку?
-А ты вот что…Ты вот что - давай, я пойду с тобой и скажу, что ты торопился в зал на праздник…
- Торопился - и что?
-Ну -у, так вот: я скажу, что у тебя упала бескозырка и ты побежал за ней и свалился с лестницы! Вот! Потому и шишка на лбу и царапина за ухом! Видишь, как просто! Тебя за это не будут ругать, тебя пожалеют! А про то, что дрался, говорить не надо!
Это была такая простая и удачная идея, что я с радостью согласился. Тем более, Зойкино сочувствие придало мне уверенности, что все наладится.
Дронов, с сегодняшнего дня мой ненавистный враг, исчез с глаз и я перестал думать о нем.
Сейчас я думал о том, что вот-вот за мной придет мама и ужаснется тому, что ее «самый красивый на всю школу моряк» упал и набил на лбу шишку.
Если мама вдруг узнает, что я не упал, а подрался, я даже не знаю, что будет в школе и дома.
Я поглядел на себя в зеркало. Красные пятна сошли и, если бы не шишка и ссадина, то все, вроде бы, и ничего. Только волосы надо пригладить. И одеть очки.
Тарелкина, не дыша, нацепила их на мой нос и продолжала нянчиться со мной, ведя за руку в класс, как маленького, хотя я уже тогда был на полголовы выше ее.
По дороге рассказывала, что у нее есть пятилетний брат, которого она водит с утра в детский сад, а вечером забирает, помогает ему одеваться и умываться. Брата зовут Виталиком.
Вот почему, оказывается, Тарелкина такая заботливая.
Мы взяли мою сумку, в которой до праздника лежал злосчастный подарок, положили в нее Генину бескозырку и пошли вниз ждать прихода моей мамы.
Зойка преданно осталась со мной, она уходила из школы сама и вполне могла задержаться.
(продолжение следует)