Глава 26
ЭКСПЕДИЦИОННЫЕ СТРАШИЛКИ
– Охотничий, – внимательно осмотрел блеснувший в темноте нож Шурка. – Есть платок?
– Зачем?! – опешила я.
– Завернуть надо на всякий случай, чтобы не было отпечатков пальцев. На вещдок потянет...
– Что ты такое говоришь? – я в страхе нашарила в кармане скомканный носовой платок. – Какой еще вещдок?!
– Вдруг здесь кого зарезали, – Морозов деловито с видом эксперта завернул нож в ткань, на которой тот час же выступили красные пятна.
– Что это? Кровь?! – закричала я.
– Точняк... – посерьезнел Шурка, разглядывая платок. – Я же говорил, что здесь нечисто.
– И куда его сейчас? – еще сильнее заволновалась я.
– До стоянки дойдем – надежно спрячу.
– Может, лучше в милицию отнести?
– С ума сошла, Натаха? Какая милиция в таких пампасах... – самонадеянно проговорил Шурка. – До Аральска доберемся, там видно будет.
Морозов на мгновение задумался и, сунув вещок в карман, добавил:
– Уверен, преступник где-то рядом.
Мы быстро направились обратно к палаткам...
– Команда, подъем! – рассветную тишину нарушил зычный голос Кальмарова.
Отдаленное бренчание котелков говорило о том, что Егор приступил к готовке завтрака. Татьяны Ивановны в палатке, как всегда, уже след простыл – в последнее время она стала увлекаться утренними пробежками, взяв пример с Барабашко.
В памяти тут же всплыла ночь и окровавленный нож. Может, все-таки охотник какой забыл, попыталась утешить себя я. А вдруг и правда орудие преступления, как сказал Шурка. Неприятный холодок змейкой пробежал по позвоночнику, и почему-то тут же представился Мотыль, который угрожал Шурке.
Я выглянула из палатки и неспешно направилась к костру. Егор мешал в котелке кашу, уныло напевая себе под нос «Черного ворона». Рядом сидел по-турецки Добронравов, как всегда, углубившись в какой-то справочник.
– До начала снижения Аральского моря пролив имел ширину сорок пять километров, а глубину целых тринадцать метров! Фигассе... – сосредоточенно прочел Бронислав.
– Какой пролив? – рассеянно спросила я.
– Пролив Берга, – Добронравов оторвался от книги и взглянул на меня поверх очков. – Ну тот самый пролив, к которому мы движемся. Просто сейчас это лужа, пролив страшно обмелел из-за экологической катастрофы. Ума не приложу, зачем нам теперь туда?..
– У тебя столько ума, что ты даже не знаешь, куда его приложить, – появился Кальмаров и, подбросив ветки в огонь, добавил: – Лучше б Егору помог. Я теперь руководитель экспедиции и, вместо того, чтобы руководить, я развожу огонь. Санчо спит как убитый.
– Убитый?! – подскочила я. – Ты сказал – убитый?
– Ну в смысле заснул, как белка зимой, не добудишься, – недовольно проворчал Кальмаров и, оценивающе взглянув на меня, добавил: – Какая-то ты странная сегодня, Наташка. Свидание, что ли, не удалось?
– Никакая не странная! – огрызнулась я. – Лучше бы следил за своими подопечными!
Я бросилась в Шуркину палатку. Там, скорчившись в позе эмбриона, Морозов безжизненно лежал под грудой тряпья.
– Шурка! Шурка! – закричала я.
Морозов не двигался. Тогда я схватила его за плечо и лихорадочно затрясла.
– Натаха... – промычал сквозь сон Шурка. – Дай поспать.
– Живой... – с облегчением я опустившись рядом.
– Натаха? – с трудом разлепил один глаз Шурка. – Что с тобой?
– Шурка, – я схватила его за руку. – Я думала, тебя убили...
– Меня?! – поднялся на локте Шурка.
– Я думала, что это мог сделать Мотыль, когда ты вернулся ночью. Прихожу – а ты лежишь тут... – быстро заговорила я. – Он же говорил, что скоро будет на одного фотографа меньше.
– Почему ты решила, что он непременно должен меня убить? – недоумевал Шурка.
– Не знаю, но мне кажется, что он не фотограф.
– А кто??
– Фотограф он просто для прикрытия. У него же на лице написано, что не для этих целей в экспедицию приехал.
– Думаешь? – Морозов нахмурился, а потом резонно произнес: – Натаха, запомни: меня никто и никогда не убьет. Я непотопляемый! Вон, видишь, какое я пузо себе на Салтыковской каше наел! Давай лучше целоваться!
Шурка притянул меня к себе.
– Сумасшедший! Увидят же! – высвободилась я.
– Ну вот опять ты все портишь, Натаха. У тебя просто дар все портить.
– Пойдем лучше завтракать, – наконец улыбнулась я.
– Ладно, уговорила... – Шурка нехотя выполз из палатки.
Заметив наше приближение, Кальмаров оценивающе прищурился.
– Шумел камыш, деревья гнули-и-ись... И ночка темная была... – запел Григорий Семенович и насмешливо добавил: – Натаха, да на тебе лица нет!
– И правда, – заволновалась Колобылина. – С вами все в порядке?
– Все чики-пуки! Чего вы к ней пристали? – возмутился Шурка. – У нас с Натахой все в совершеннейшем порядке!
– Когда в делах твоих порядок, кода душа твоя поет, не сомневайся – кто-то рядом все это дело обос...т, – Мотыль насмешливо зыркнул в сторону хлопочущего над завтраком Салтыкова.
– Ох и добьется все-таки у меня этот чер-р-рт, – с готовностью приподнялся Шурка, чтобы отвесить фотографу тумака.
– А что это у тебя с рукой, Паша? – обратился к Мотылю Кальмаров.
Я с ужасом перевела взгляд на фотографа, молниеносно спрятавшего за спину забинтованную кисть...
– Да так, ничего, – смутился Мотыль. – Палатка ночью упала. Палатку поправлял и поранился.
– Она же крепко стояла вроде, – недоверчиво произнес Кальмаров.
– Дурацкая палатка! – занервничал Мотыль. – Говорил же Барабашке – надо американскую покупать, не российскую. Второй раз уже падает, с-сука!
– Нормальная палатка, давайте без травматизма в экспедиции больше! – озаботился Григорий Семенович. – Устал я от ваших казусов – то драка, то резня.
– Резня? – насторожился Шурка.
– Да я о палатку поранился! Никого я не резал! – возмущенно оправдывался Мотыль.
– Да мы поняли, что не резал! – успокоил фотографа Эмир. – Юмор это. Ты че напрягся так?
– Юмор начинается там, где кончаются шутки, – выразительно загремел котелками Салтыков.
– Какой же он все-таки обаятельный и умный, а вы все – дурак, дурак! – залюбовалась завхозом Колобылина.
– А я? Я обаятельный, Натаха? – широко улыбаясь, Шурка в ожидании смотрел на меня.
– Обаятельный, только морда опухла! – вставил Мотыль.
– Че правда, опухла? – потрогал себя за лицо Морозов. – Спал как убитый всю ночь на одном боку – наверное, вот и опухла!
– Ну-ка... – Мотыль приблизил лицо к Морозову: – Плохо дело...
– Что такое? – испугалась Татьяна Ивановна.
– Лицо опухло симметрично. Обычно у здорового человека всегда наблюдается асимметрия лица, – Мотыль сосредоточенно разглядывал Шурку.
– Точно! Помнишь, Добронравов, когда мы с тобой полтора литра водки за ночь высосали, у нас на следующий день такая асимметрия была! Зато на следующий день у тебя всю простуду как рукой сняло! – веселился Морозов.
– Да, я тоже водкой от простуды пытался лечиться, – трагически вздохнул Кальмаров. – Действительно как рукой снимает. Правда, тошнит всю ночь.
– Симметричное лицо бывает незадолго до смерти, – настойчиво продолжал Мотыль. – А у тебя абсолютная симметрия сегодня. Какая удивительно прекрасная симметрия. Не веришь? Я тебе как фотограф заявляю.
– А я думал, что ты как маньяк-убийца говоришь! – громогласно рассмеялся Шурка.
– Да что вы такое говорите, мальчики! – возмутилась Татьяна Ивановна.
– Вот у меня дед хромал на одну ногу, – не обращая ни на кого внимания, произнес Мотыль. – А незадолго до смерти сразу хромать перестал.
– Отставить никчемные разговоры! – выпалил Кальмаров.
– Да, такие разговоры не способствуют сплочению боевого духа! – согласился Эмир.
– Через полчаса отдаем швартовы, – сказал Григорий Семенович. – Движемся к трассе, там подойдет рейсовый автобус. Конечная остановка – село Жена... Жанакуралыс!
– А на Карашалане будем останавливаться? – оторвался от карты Добронравов.
– Ага. В ауле затаримся продуктами и пойдем как раз туда пешком, – ответил Кальмаров.
– Да, яйца кончились! – хохотнул Салтыков.
– Карашалан? А что это? – задумался Шурка.
– Черное озеро вроде, – поправил очки Бронислав.
– Почему черное? – спросил Шурка.
– Карашалан переводится как «черный Шалан», – пояснил Эмир. – Шал – это «старец» по-казахски. Еще имя такое есть - Шалан. В общем, озеро черного старика.
– Старика?! – Шурка удивленно вскинул брови.
– Легенда есть про старика-убийцу, – интригующе произнес Эмир.
– Чего?! – отшатнулась Колобылина. – Хватит уже пугать! То про смерть талдычат, то про убийц! Григорий Семенович, мне работать вообще-то надо – пробы грунта собирать, а я боюсь теперь.
– Не бойтесь, Татьяна Ивановна! Я с вами и никому в обиду вас не дам! – Кальмаров метнул восторженный взгляд на доцента.
– Разберемся, Татьяна Ивановна, что за старик! Лично я со всеми маньяками и убийцами разберусь! – угрожающе пообещал Шурка и машинально сунул руку в карман. – У меня даже нож есть!
Но тут же осекся, заметив настороженный взгляд Мотыля.
– У меня тоже нож есть! Я им картошку чиш-шу! Ну для самооброны тоже сгодится, – демонстративно улыбнулся Салтыков.
– Правильно, не умеешь пользоваться ножом, чисти лучше картошку, – процедил Мотыль.
– Что значит «не умеешь пользоваться»? – поинтересовался Шурка.
– А то и значит – думаешь, так легко убить... – Мотыль не договорил и резко замолчал.
– Короче, парни, – голосом шефа энергично заговорил Кальмаров. – Кончай жути нагонять. Все ножи сдать мне! Уверен, здесь никто ими не умеет пользоваться.
– Вы действительно уверены? – деликатно произнес Добронравов.
– Уверен! Если будешь таскать нож, тебя этим же ножом и зарежут. Подарите лучше мне от греха подальше, – проговорил Кальмаров.
– Тебе-то зачем? – мрачно глянул исподлобья Мотыль.
– Мне в хозяйстве пригодится, – резонно ответил Кальмаров. – Давайте собирать манатки. Сдается мне, что на автобус придется уже трусцой бежать!
– В беге трусцой главное, чтоб трусцы не свалились! – оптимистично добавил Шурка. И участники экспедиции, накинув на плечи рюкзаки, устало двинулись к трассе...
Продолжение следует.