Евгений Сергеевич почему-то улыбнулся, увидев огромных седобородых санитаров с каталкой. Он понял, пришли именно за ним. Вслед за санитарами в палате появилась невысокая миловидная женщина лет тридцати пяти с черными как смоль волосами. В руках у нее мелькнул шприц. Привычным жестом она направила вверх иглу и легонько нажала поршень – слабый фонтанчик вознесся на мгновенье над Евгением Сергеевичем. Откинув край одеяла, смуглянка чуть оттянула ему трусы и быстрым неуловимым движением сделала укол.
В пятом часу пополудни Евгений Сергеевич сидел у компьютера и корректировал очередной график продаж. Конец рабочего дня был не за горами. В пять, как правило, пили чай, болтая обо всем понемногу. В предвкушении сего невинного занятия Евгений Сергеевич встал и направился в соседнюю комнату, чтобы немного размяться. Неожиданно в глазах потемнело, ноги подкосились – он едва успел прислониться к стене. Отовсюду наплывал плотный маслянистый туман. Он с трудом различил силуэты метнувшихся на помощь сослуживцев и стал медленно, словно по чьей-то злой воле, оседать на пол. Коллеги Евгения Сергеевича в замешательстве так ни на что и не решились, если не считать вызова скорой. Пульс едва прощупывался, и сознание никак не хотело возвращаться в обмякшее и казавшееся бездыханным тело. Чаю так и не попили.
Скорая приехала минут через двадцать. Евгению Сергеевичу сделали укол, привели в чувство и, быстро сняв кардиограмму, отвезли в больницу. Случился обширный инфаркт, и медлить было опасно. Кто-то позвонил домой, но жена и дочь куда-то запропастились. Так прервался рабочий день Евгения Сергеевича, который и не помышлял никогда, что его сердце способно на такое предательство.
В больнице ему сделали еще одну кардиограмму и направили в палату. Дали какие-то таблетки, и он быстро уснул. Проснувшись часа через два, Евгений Сергеевич осмотрелся. В палате было четыре кровати. На подоконнике работал небольшой телевизор с нескончаемым бразильским сериалом. Одна кровать пустовала. Двое больных рассеянно созерцали заморские страсти, время от времени вставляя свои комментарии. Евгений Сергеевич наблюдал за ними сквозь полуопущенные веки. Слабость была такая, что он даже затруднялся пошевелить пальцами, которые казались тяжёлыми и чужими.
Лёжа в невзрачной казённой кровати, он ощутил себя маленьким и беспомощным, навсегда выброшенным на обочину жизни. Ему вспомнилось, как в возрасте лет четырёх он с другими ребятами летом резвился на лужайке в центре небольшого посёлка. Тёплая душистая трава ласково принимала их в свои мягкие объятия, и стоило поглубже зарыться в нее и затаиться, как лужайка оживала, со всех сторон доносились шорохи и вздохи, словно тысячи невидимых существ медлительно возвращались из полуденных снов. А перевернувшись на спину и неотрывно глядя на облака, ничего не стоило отправиться с ними в Африку и долго летать над влажными, туманными джунглями, высматривая слонов и обезьян.
Только сейчас он понял всю прелесть тех дней, любовно вспоминая каждую мелочь.
Он стал перебирать события недолгой своей жизни, пытаясь осознать значение каждого, и никак не получалось, смысл ускользал, уступая место механической смене декораций, простому поступательному движению во времени: закончил школу, оттрубил в армии два года, потом учёба в институте, на втором курсе женился, много работал, старался быть не последним…
Каверзные вопросы один сложнее другого приходили, тревожа душу, и безответно уносились прочь, оставляя обрывки воспоминаний.
Позавчера Анна позвонила в одиннадцатом часу вечера. Голос ее, малейшие оттенки которого Евгений Сергеевич хорошо знал, звучал сбивчиво и отстранённо.
- Привет, пап, а мама дома? - и не дожидаясь ответа, - послушай, пап, я не приду
сегодня домой … у нас вечеринка… не обижайся, - и Евгений Сергеевич сообразил, что Анна не в себе.
Скорее всего это кокаин.
Он с трудом выбирал слова зная, как легко её вывести из себя в таких случаях: «Вы достали меня своими вопросами, мне и так плохо, жить не хочется, надоели все…» - и она бросалась на диван и рыдала, её всю трясло так, что становилось страшно, словно это не истерика, а эпилептический припадок…
Анюта, родная, где ты?
Пап, ну не все ли равно!?
Дай мне, пожалуйста, номер телефона своих друзей, - робко попросил
Евгений Сергеевич.
Ольга сидела в кресле напротив и слушала, глядя в пустоту. Её красивые карие глаза были неподвижны. Через мгновение она взорвалась:
– Скажи этой твари, чтобы не возвращалась домой, - вдруг закричала она и как-то вся обмякла.
Сволочи! – пронзительно выкрикнула Аня, и печальным бесконечным аккордом
до Евгения Сергеевича донеслись короткие гудки.
Он посмотрел на Ольгу, которая беззвучно рыдала, и медленно повесил трубку.
Евгений Сергеевич вспомнил, как в прошлом году они отмечали сорокалетие супруги. Было много гостей. Пили водку, разговаривали. И вдруг встал их старый школьный друг Григорий и стал изливать душу:
- Я прошу меня извинить, но скажу прямо: давайте вспомним, как мы жили последние двадцать лет. Это же было жалкое существование, прости меня, Оленька, ради бога. Получали мало, всё время изворачивались, стараясь вырвать друг у друга кусок пожирнее, ну, я не конкретно, конечно, а вообще про поколение, поймите меня правильно. Что было-то? Работа, на которой штаны просиживали… Лучшие годы промчались в суете да погоне за хлебом насущным. Плакались, что живём плохо. А главного-то и не заметили: время ушло. Упущено время-то. Глядь, а нас-то уже и не узнаешь: тупые, глупые, жадные. Пни трухлявые. Ольга, радость моя, это к тебе не относится, ты какая была, такая и осталась красавица, умница. И дочь у тебя, слава богу, тьфу-тьфу. Молодым сейчас трудно приходится, гораздо труднее чем в наши годы, когда всё от А до Я было расписано. Я тебя, Оля, от всей души поздравляю. А дочь свою береги. Время нынче такое.
И Гриша, тяжело вздохнув, сел. В глазах его блеснули слёзы. Воцарилось неловкое молчание. Эта тяжёлая сцена почему-то всплыла в памяти Евгения Сергеевича, и он мысленно еще раз согласился с Григорием: мы не просто стареем, это понятно – мы становимся тупее… Невосприимчивые, замкнутые на самих себя. Может быть, он умрёт сегодня. «Господи, так это же будет избавление», - вдруг с облегчением сообразил Евгений Сергеевич. Он умрет, а для кого-то жизнь только начнётся. Это едва ли не счастье…
- Привет, - услышал он чей-то голос. В палату неторопливо вошел сравнительно молодой человек лет тридцати пяти с длинными тщательно зачёсаными назад волосами.
Паша, - представился незнакомец. - Ты, похоже, еще свеженький. Что – ин-
фаркт?
- Не знаю, - медленно выговорил Евгений Сергеевич скучным голосом. - Потерял сознание на работе.
- Перегрелся. Да, работа, работа – ну её в болото, - игриво пропел волосатик, - а мы тут почти все инфарктники. У меня первый, а вот у дяди Толи…
Евгений Сергеевич сделал вид, что слушает, а на самом деле всё никак не мог выйти из глубокой задумчивости.
- И что это я, - наконец, подумал он, - неужели и впрямь собрался сыграть в ящик. Мне ж только сорок два. Эй, Евгений Сергеевич, очнись, вся жизнь еще впереди…
Через несколько минут они многое знали друг о друге. Выяснилось, что у человека с красным лицом, на вид лет шестидесяти, второй инфаркт. Крупные черты лица дяди Толи придавали ему солидность и внушали доверие. Но в глазах, глубоко сидящих под густыми бровями, читался печальный вопрос: «За что мне это, Господи?» Дядя Толя не выдавал своих грустных мыслей и много шутил.
Терпенье и труд хоть кого перетрут, - обратился он к Евгению Сергеевичу и,
словно читая его мысли, промолвил, – не боись, помереть всегда успеем, лучше я тебе анекдот расскажу. Один другому говорит: - У меня жена строитель. - А что строит-то? спрашивает другой. - Она, понимаешь, бл_дь, а строит из себя порядочную женщину…ха-ха-ха.
- Все они бл_ди, - мрачно откликнулся третий больной. Вон у меня жена е… её мать, уж полтинник разменяла, а в автопарке нет, наверное, мужика, который бы её не тянул. Она там бухгалтером работает. Я из-за неё-то, паскуды, и попал сюда.
Третьего звали Борис, он работал водителем автобуса.
Скоро вечерний обход. Сегодня такая баба дежурит, как глянет на тебя, сразу
поправишься, - поведал Паша.
Да, - подтвердил дядя Толя, - сегодня Соня дежурит, я уже видел её в коридоре.
Не женщина, а цветок.
Мечта поэта, - обронил Паша.
Оба оживились, вспомнив Соню.
- Что за Соня, посмотрим, - подумал Евгений Сергеевич, и мысли его вновь унеслись далеко, на этот раз на работу.
Между тем на работе всё рушилось. Шеф, кандидат технических наук, Пустылев Егор Егорыч, рвал и метал. Три месяца назад он взял в банке солидный кредит на полгода. Товар давно пришёл на склад, а реализация шла по-черепашьи. Им не рассчитаться в срок, если дело и дальше так пойдет. Егор Егорыч решил принять меры и позавчера собрал всех менеджеров.
- Господа, - решительно начал он, - если мы не ускорим сбыт, то в ближайшее время нам придется столкнуться с необходимостью реорганизации, а значит почти все вы не только останетесь без зарплаты, но скорее всего будете уволены. Во что бы то ни стало мы должны реализовать товар за оставшиеся четыре месяца. От каждого из вас я хотел бы получить конкретные предложения. Подготовьте их к завтрашнему дню. Есть ли вопросы?
Евгений Сергеевич вопросов не задавал, он хорошо представлял себе ситуацию на рынке и был уверен, что товар надо перепродать за границу в третьи страны, чтобы хоть частично компенсировать огромные убытки, которыми может обернуться эта авантюра. Внутри страны вариантов не было. И это понимал не только он. И всё же никто не решался высказаться. Секретарша Егора Егорыча Леночка, высокая полногрудая блондинка с красивыми губами, что-то писала в своём блокноте. Разрез её юбки оказался соблазнительно высоко, открывая привлекательные сочные бёдра. Евгений Сергеевич невольно залюбовался ими, мечтая о своём превращении в крохотного жучка, который отправляется в заманчивое путешествие вверх по ноге Леночки в тёплые края её животика. Ползать бы там незаметно, и ни о чём не думать.
Наконец, самый молодой из собравшихся, Дима Будаков, вдруг встал и обронил-таки:
Можем ли мы рассчитывать на привлечение наших партнёров из Индии?
- Забудьте об этом, - отрубил Егор Егорыч, слегка побледнев от раздражения, - Вы не дети и должны понимать, что такие действия потребуют дополнительных вложений, а свободных средств у нас нет.
На самом деле деньги были - пришлось бы потрясти два-три счета на Кипре и в Люксембурге, и хватило бы … Слухи о некоторых грешках Пустылева давно проникли в коридоры офиса. Дима безусловно задел шефа за живое. Никто больше не выступал, и совещание на этом закончилось. Все сделали озабоченный вид и удалились к своим компьютерам. Утром вчерашнего дня подготовленные предложения пришлось отложить - Пустылев неожиданно улетел на Кипр.
В день, когда прошло совещание, после работы они с Димой заскочили в уютный пивбар на Сретенке. Народу было на редкость мало. И щекочущее чувство свободы посетило вдруг Евгения Сергеевича.
Димыч, ведь надо что-то делать, похоже надо работу искать, а то старичок наш
совсем с ума съезжает, - промолвил Евгений Сергеевич.
Официантка с невинным личиком, которое украшали задорные зелёные глазки, только что приняла заказ и растаяла в полумраке.
А пропади всё пропадом, Сергеич, - неожиданно громко и решительно сказал
Дима. – Всё это х…ня. Пустылева песенка спета. Я это доподлинно знаю.
Он многозначительно и сладко затянулся. Дима курил не часто, но только хороший родной Мальборо.
Что значит спета, - о чем ты, Дима? - поинтересовался Евгений Сергеевич.
Уж ты хочешь всё и сразу. Видишь ли, Евгений Сергеевич, у меня сейчас
дома такая завитуха, что выть хочется, а тут ещё этот хрен, великий бизнесмен, так его мать….
Евгений Сергеевич знал, что жена Димы собирается от него уходить. У них было двое детей. Официантка принесла пиво. Евгений Сергеевич только сейчас заметил огромный красный бант у неё на голове.
Девушка, - вдруг задал он идиотский вопрос, - у вас это свой бант или казён-
ный?
Бант, к сожалению, не входит в меню, - бодро отозвалась та дежурной фразой
и пожелала им приятного аппетита.
Видишь ли, Пустылева могут убрать – он, как говорится, давно на
счетчике. В этом заинтересованы довольно влиятельные люди…, - доверительно сообщил Дима, - а меня собственная жестянка больше занимает.
Ты что, тоже на счетчике? - лениво спросил Евгений Сергеевич.
Ему не понравилось предположение Димы в отношении шефа. - Тот хоть и дурак, да ведь из той же плоти и крови, что все мы, - подумал он.
Дверь в палату распахнулась, и вошла дежурный врач. Ей было около тридцати. Пронзительные карие глаза невольно приковывали внимание, излучая спокойствие и уверенность. Под тщательно выглаженным белым халатом скрывалось красивое спортивное тело. Длинные змеистые волосы свободно обтекали плечи. Какая-то внутренняя неуловимая сила проявлялась в ее облике, очаровывая и немедленно подчиняя.
Добрый вечер. Как вы себя чувствуете?
Не дожидаясь ответа, она подошла к Евгению Сергеевичу и представилась:
Меня зовут Софья Петровна. Я ваш лечащий врач.
Евгений Сергеевич, - ответил Евгений Сергеевич.
Очень хорошо. Расскажите, что с вами произошло…
Евгений Сергеевич рассказал. Софья Петровна внимательно выслушала, делая пометки в толстой тетради. Её белоснежный халат испускал тепло и нежный запах парфюма. Она присела на краешек его кровати. Кровать слегка прогнулась, и Евгений Сергеевич почувствовал, как их бёдра плотно соприкоснулись.
- Дайте-ка вашу руку, - с этими словами она достала прибор для измерения давления; несколько ловких движений, и Евгений Сергеевич услышал, как воздух раздувает манжету, обнимавшую его плечо. Софья Петровна, в дальнейшем будем величать её просто Соня, внимательно прислушалась к пульсации, затем так же ловко сняла манжету и сказала, что давление несколько пониженное.
Вполне возможно, на вас сильно подействовал адельфан. Вам приходилось
раньше принимать такие препараты?
- Нет, - промямлил Евгений Сергеевич, улавливая изгиб шеи Сони, и мысленно продолжая его в области её груди. Ему не удалось воспроизвести продолжение изгиба, потому что Соня взяла запястье его левой руки и, глядя на секундную стрелку своих часов, стала считать пульс. В наступившей тишине он услышал её ровное, убаюкивающее дыхание и почувствовал себя провинившимся ребенком. Она чуть склонилась над ним, и он увидел, как её волосы, будто потревоженные ветерком, внезапно ожили и потянулись ему прямо в лицо.
Я смотрела вашу кардиограмму, там есть некоторые неясности, которые меня
немного тревожат, - туманно сообщила она.
Это было наваждение. Волосы Сони оставались неподвижными и продолжали, как ни в чем ни бывало спадать с плеч мягкими густыми потоками.
- Завтра утром мы проведём компьютерное обследование и подумаем, как вас лечить.
Широкий коридор, которым его везли, казался бесконечным. Вокруг сновали люди в белых халатах. Евгению Сергеевичу вспомнилось, что на улице сейчас зима, и ребятня, наверное, катается на лыжах в небольшом сквере неподалеку от дома. Анечка очень любила это место. Он вспомнил её трёхлетней хорошенькой крохой, тянувшей его за рукав: - Папа, я хочу на лыжи, пошли кататися, - молвила Анечка, - и они медленно шли в сквер, и там он помогал Анне надеть малюсенькие лыжи, и она отправлялась в путешествие, а он степенно шёл рядом с гордым видом отца, боготворящего своё дитя.
Санитары были огромны и молчаливы, их лица выдавали едва ли не презрение, словно везли они не человека, а большой испорченный механизм. – Чёртовы роботы, - подумал Евгений Сергеевич. Рядом семенила медсестра. Острые черты лица придавали ей сходство с балериной. Смуглый оттенок кожи и холодные миндалевидные глаза не вызывали особого возбуждения, а скорее погружали Евгения Сергеевича в состояние непреодолимого равнодушия. Он проснулся всего несколько минут назад и не сразу сообразил, что происходит. Соня сказала, что сегодня утром его ждут какие-то важные процедуры, от результатов которых будет многое зависеть. Значит, он скоро её увидит.
По левую сторону приближалась открытая дверь. Над ней, как это бывает у процедурных кабинетов, светилась аккуратная зеленая лампа. Каталка остановилась.
Здесь проведём первый анализ, - объявила медсестра.
Взгляду Евгения Сергеевича открылся огромный зал, стены которого были искусно разрисованы. Они испускали мягкое зеленоватое свечение, изображая редкий сосновый лес, изобилующий маленькими уютными полянами с густой золотистой травой, где по краям уступами громоздились мохнатые можжевельники. Внутренности зала незаметно сливались с пейзажем, который как бы оживая, становился все более рельефным. Тележка медленно въехала внутрь и остановилась в самом центре. Санитары неторопливо перенесли Евгения Сергеевича на пол рядом с детской песочницей, сооружённой прямо на паркете, и в этот момент сознание вдруг оставило его.
Когда он пришел в себя, сопровождающие успели удалиться. Он лежал всё там же, возле песочницы. Живописные стены отступили в бесконечность, и лёгкий ветерок беззаботно гулял по полянам, то и дело смешивая запах сухой травы с пьянящим ароматом сосновой хвои. Солнце клонилось к горизонту, обозначив свой отход золотистым разливом огня, рвущегося сквозь медные стволы деревьев прямо в глаза Евгению Сергеевичу. Он перевёл взгляд на песочницу и остолбенел: они смотрели на него как на инопланетянина. Неразлучные друзья детства Витёк, Серёга и Ирка откуда ни возьмись, неторопливо возились в песке, строя замысловатое сооружение наподобие пирамиды.
Ничего себе! – оторопело пробормотал Евгений Сергеевич.
Присоединяйся к нам, - отозвался пятилетний Серёга. Он старательно
загружал песком игрушечный самосвал. - У тебя нет другого выхода, либо ты играешь с нами, либо …
Холодная дрожь пробежала по спине Евгения Сергеевича. Он растерянно набрал полную горсть песка и высыпал у подножия пирамиды.
Что происходит, братцы? - снова спросил он.
Не видишь, что ль, пирамиду строим, - спокойно ответила Ирка.
Зачем она вам? – поинтересовался Евгений Сергеевич.
Э, Евгений Сергеевич, да ты, гляжу, много хочешь знать, - устало прищурив
левый глаз, как это умел делать только он, процедил сквозь зубы Витёк.
Потом Витёк сплюнул мимо песочницы, вытер руки о замызганные короткие штанишки и изрёк:
- Мы давно тебя поджидаем. Ты не бойся, никто здесь тебя не обидит. Все ж свои. Ты что, не узнаёшь нас? Располагайся, - и Витёк кивнул на маленькую деревянную скамейку.
Евгений Сергеевич присел. Он узнал их, но никак не мог осмыслить своё внезапное перемещение во времени. Где-то вдалеке раздался легкий гул, наверное, автомобиль пробирался сквозь лес.
Ирка, знаешь ли ты, что лет через пятнадцать ты женишься на Витьке, и у
вас появится сын Сашка?
За кого это ты меня принимаешь? – равнодушно отозвалась Ира, роя рядом
с пирамидой довольно глубокую канаву.
– Вы тут все с ума посходили! - встревожился Евгений Сергеевич.
- Мы, дорогой друг, вообще не рассуждаем, а только подчиняемся, - как-то особенно проникновенно продолжил Витёк. – Ты ведь хотел быть властелином своей судьбы, не так ли? Сильным себя мнил! Вот и пришёл твой час. Сегодня, наконец, поймёшь, что прожил жизнь с тёмной повязкой на глазах.
Вся компания загадочно рассмеялась, как будто Витёк рассказал анекдот.
- Мне от жизни всей осталось лишь пять минут, мои друзья, я перед смертью растерялась, позабыв, жила ли я... - с печальной серьёзностью продекламировала Ира.
– Сумасшедший дом, - безрадостно подумал Евгений Сергеевич. Гул из глубины леса надвигался тяжёлыми волнами, становясь всё громче и неотвратимее. Иногда он переходил в скрежет, казалось, огромное металлическое существо продирается сквозь заросли, неумело подкрадываясь к поляне.
Иди скорее сюда, у нас и для тебя работа найдется! – позвал Серёга без осо-
бого энтузиазма.
Всю троицу охватила странная тревога. От смешливости не осталось и следа. В глазах появилась обречённость, высветив глубокие морщины на детских лицах. Он всё не мог оглянуться. Кто-то невидимый крепко держал его сзади за плечи, приговаривая: “рано, Евгений Сергеевич, рано…”.
Прощай, Евгений Сергеевич, - закричал Витёк, - мы на тебя не в обиде.
И он увидел, как дети стали врастать в песочницу, как бы заранее зная свою жуткую участь и даже не пытаясь спастись.
Страшный грохот потряс поляну. Евгений Сергеевич, наконец, оглянулся, но было поздно. На песочницу наползал огромный бульдозер с мощным забористым лезвием. За ним в глубине леса виднелась длинная прямая просека, по обе стороны которой громоздились искорёженные стволы деревьев. Евгений Сергеевич разглядел водителя, неторопливо перебиравшего рычаги управления. Батюшки, да это же… Неведомая сила отшвырнула его в сторону. В глазах потемнело. Когда зрение восстановилось, он обнаружил, что от песочницы и скамейки ничего не осталось, кроме огромного багрового пятна. Бульдозер приближался к противоположному краю поляны. Раздался трескучий шум падающих стволов. Через минуту, другую напоминанием о случившемся остался далёкий стихающий гул, и Евгений Сергеевич окончательно пришёл в себя.
Густой туман плотно укрывал всё вокруг. Мягкие всполохи зарниц какое-то время призрачно пульсировали в надвинувшейся мгле. Как только туман, как по команде, рассеялся, зал с картинами вновь предстал его взору. В двери возникли санитары с медсестрой. Ни слова не говоря, они погрузили Евгения Сергеевича на тележку и вывезли в знакомый больничный коридор, затем повернули налево и покатили мимо освещённых изнутри за непрозрачными стёклами дверей, мимо торопящихся куда-то людей в белых халатах и холодно мерцающих ламп.
Вскоре тележка плавно въехала в распахнутую кем-то дверь. Они оказались в странном кабинете, напоминавшем конференц-зал. Потолок и стены здесь были белого цвета. Внимание Евгения Сергеевича привлекли многочисленные внутренние двери без надписей. Старые складные стулья занимали место у стен. В середине помещения стоял массивный чёрный стол из дуба. Огромная хрустальная люстра красовалась над ним. Санитары положили Евгения Сергеевича на стол, и вся процессия медленно вышла. Дверь захлопнулась. Воцарилась тяжёлая тишина, сквозь которую струился мягкий свет люстры. Возможно, именно этот слабый свет по какой-то неведомой ассоциативной цепочке сфокусировал мысли и образы, беспорядочно бороздившие мозг Евгения Сергеевича, на событиях, вершащихся на работе. «Кто теперь возьмёт на себя его немногочисленных клиентов?», «Что делает Пустылев на Кипре?». Череда возникших было вопросов внезапно была прервана скрипом одной из дверей, и в кабинет осторожно протиснулась девушка в белом халате. В руках у неё была красивая сумка, похожая на миниатюрный саквояж.
Наверное, секретарша шефа, - слабо понадеялся Евгений Сергеевич, - пришла
навестить.
Девушка продолжала стоять у двери, словно дожидаясь, когда истощатся догадки Евгения Сергеевича. Её чёрная кожаная сумка слегка раскачивалась в тонкой руке. Слабый звон раздался откуда-то сверху. Евгений Сергеевич осмотрел потолок. Люстра едва заметно двигалась в такт сумке посетительницы, словно их беспокоил один и тот же сквозняк. Между тем, юная особа медленно приближалась к Евгению Сергеевичу.
Папа, это я, - сказала девушка, подойдя вплотную к столу. Перед ним стояла
его дочь Анна.
– Как ты себя чувствуешь, пап? - спросила она. Глаза её тёмные и влажные смотрели на него, почти не мигая, как будто она стремилась усыпить его или боялась окончательно разбудить. Евгений Сергеевич хотел ответить, но язык не слушался его, голос превратился в ворсистый комок, застрявший глубоко в горле, и в результате вырвалось слабое бормотание:
– Ка ты о – ч- ти- ла-сь в бо- л-н-це? Где м-ма, как т - ои д-ла? – с ужасом услышал он.
- Я хочу вылечить тебя, пап, и пришла кое-что тебе показать. А маму ты скоро увидишь, - заученно произнесла она.
Появление дочери произвело на Евгения Сергеевича сильное впечатление.
- Она изменилась в лучшую сторону, - отметил он про себя.
Слабое тело Евгения Сергеевича было распростерто на столе. Голова его кружилась, в глазах мелькали свинцовые пятна. Тёплые струи воздуха шевелили люстру, неуловимый тонкий звон наполнял комнату. Неожиданно Аня с кошачьей быстротой и ловкостью забралась на стол и предстала перед Евгением Сергеевичем в полный рост. Ему показалось, что голова дочери уткнулась в потолок. Стройные ноги Анны вздымались вверх, как две прекрасные стелы. Евгений Сергеевич старался не смотреть на них. Ноги были красивые, но в конце концов, перед ним стояла его собственная дочь. - Вот если б это была секретарша… - утешительно подумал он. Между тем Анна уселась ему на грудь и потянулась за своей сумкой. Тело её было неправдоподобно легким, и Евгений Сергеевич мысленно успел побеспокоиться, не заболела ли она. Он заметил, что халат её полностью расстёгнут, и невольно уткнулся взглядом в манящие розовые соски небольших крепких грудей.
Не волнуйся, папа, я сделаю тебе небольшую операцию, и ты почувствуешь
себя гораздо лучше.
Евгений Сергеевич вспомнил недавнюю трагическую встречу с друзьями детства и подумал, что, наверное, существует незримая связь между этими двумя событиями. В то же время он не пытался найти разумное объяснение происходящему, чувствуя, что полностью находится в распоряжении силы, способной легко сотворить с ним всё, что ей заблагорассудится.
Анна продолжала восседать на нем. Кроме белого халата на ней были лишь тонкие красные трусики. Белокожие бедра плотно обнимали туловище Евгения Сергеевича. Он безуспешно пытался пошевелиться. Анна крепко держала его своими стройными ножками, руки её были погружены в сумку, в которой она что-то неторопливо искала.
Не волнуйся, папа, всё будет хорошо! - С этими словами она извлекла из сум-
ки изящный нож, напоминавший скальпель.
- Сейчас ты всё поймешь, - сказала она, шевельнув молодыми грудями, которые упруго и грациозно вздрагивали, пока она устраивалась поудобнее. Затем Анна схватила Евгения Сергеевича на груди за пижаму, и что ни есть силы рванула её в разные стороны. Раздался треск разрываемой материи. Евгений Сергеевич вспомнил в этот момент чудовищный скрежет, с которым бульдозер продирался сквозь лес к песочнице…Через мгновение он увидел, как дочь занесла над ним руку с ножом, отливавшим серебристым цветом, и резко ударила в область сердца. Удар пришелся не в самое сердце, а несколько левее, как показалось Евгению Сергеевичу.
Удивительно, но резкая боль быстро прошла. Он видел, как Анна легко и деловито взрезает его грудную клетку. Крови почти не было. Лишь густой белый пар обволакивал рану. - Она сама решила сделать мне операцию, вот потеха, - подумал он с некоторой иронией, - но что она в этом понимает, вчерашняя школьница!?
– Не переживай,- услышал он голос дочери, - потерпи еще немного. Груди её взлетали, как две беспокойные птицы, поклёвывая пространство перед собой. Евгений Сергеевич почувствовал вдруг приступ нежности. Ни тени влечения не было в этом всепоглощающем чувстве. Пока дочь кромсала его грудную клетку, чуть придерживая одной рукой выпиравшие в стороны ребра, он чувствовал, как его сила понемногу передается Анне, вливаясь через соски её грудей в молодое красивое тело. Это было состояние близкое к экстазу. Между тем, Анна завершила вскрытие. Из раны поднимался такой густой пар, что Евгений Сергеевич едва различал черты лица дочери. Анна медлила, дожидаясь подходящего момента, чтобы приступить к самому главному.
- Вот видишь, было совсем не больно, правда, па? – спросила она.
- Правда, - неожиданно чётко промолвил Евгений Сергеевич.
- Что ты собираешься делать со мной дальше? - спросил он.
- А теперь, смотри, - торжественно произнесла Анна. Евгений Сергеевич увидел, как её правая ладонь с хищными длинными ногтями погрузилась внутрь широкого проёма, источающего пар. Дочь что-то искала внутри. Наконец, Анна извлекла красноватый пульсирующий комочек величиной с кулак. Рука её была по локоть в крови, и комочек тоже был влажный и блестящий, кровь так и капала с него огромными вязкими каплями прямо на рваную пижаму Евгения Сергеевича. Хотя пар продолжал идти из раны, он уже потерял первоначальную плотность, и Евгений Сергеевич мог хорошо разглядеть собственное сердце. Оно оказалось гораздо большей величины, нежели он себе представлял. Многочисленные сосуды, беспомощно топорщась рваными краями в разные стороны, замысловато обвивали его со всех сторон, отливая плотной синевой. Как ни странно, оно продолжало сокращаться, напоминая выброшенную на берег рыбу.
- Папа, смотри, это твое сердце, - многозначительно сказала Аня, глядя отцу в глаза. И он, наконец, вспомнил, кто был за рулем того страшного бульдозера. Слёзы тонкими бликами медленно поползли по щекам… Острое чувство вины и жалости пронзило Евгения Сергеевича. Это был он сам! - Вот и Анна, наверное…Он не успел развить эту грустную мысль, потому что с ужасом увидел, как сердце в руках у дочери стало стремительно расти: затаив дыхание, он смотрел, как разбухают его ткани, быстро перемещаясь по отношению друг к другу и образуя едва уловимые контуры человеческого тела. Вот появилась голова, сначала маленькая, игрушечная, величиной с яблоко; она росла, в чудовищных конвульсиях поочередно выталкивая из себя продолговатые розовые отростки, которые, капризно извиваясь, торопливо преображались в миниатюрные шею, туловище, руки и ноги, явно принадлежащие представительнице прекрасного пола. - Не может быть, - изумленно шептал он, - не может быть. Рост шел с такой завораживающей скоростью, что через минуту сердце Евгения Сергеевича перестало существовать. Аня уже не в силах была удерживать его. Господи, вот уж и не сердце это вовсе, а нагое пульсирующее женское тело. Окутанный паром, он лежал на столе в свете огромной люстры, а над ним склонились две полуобнажённые женщины: его дочь и … жена.
Ты, кажется, в порядке, - сказала жена, и теперь нам надо идти.
Постойте, постойте, - почти закричал Евгений Сергеевич, расскажите хоть
что там происходит, не звонили ли с работы?
Он неисправим, - процедила жена сквозь зубы. Она извлекла откуда-то
лёгкий бордовый халат и накинула его на такое знакомое Евгению Сергеевичу и некогда желанное тело.
Он даже забыл о том, что у него нет сердца, представляешь, - сказала она, об-
ращаясь к дочери.
Евгений Сергеевич не мог вымолвить ни слова, он лишь смятенно смотрел перед собой. Дочь по-прежнему не сводила с него своих тёмных глаз. В них читались любопытство и сочувствие.
Нам действительно пора, папа, - наконец, вымолвила она. - Не переживай. Всё
пройдет.
Аня застегнула халат. Они с матерью отошли от стола и направились к двери. Краски вокруг стали сочными и резкими. Евгений Сергеевич обратил внимание, что люстра уже не звенела, и свет её сделался гораздо ярче. Пар, скрывавший поначалу лица дочери и жены, почти полностью рассеялся, а когда он взглянул на свою грудь, то с удивлением обнаружил, что там, где только что зияло огромное кровоточащее отверстие, остался лишь тонкий шрам, опоясывающий всю левую сторону. Дверь хлопнула, и наступила полная тишина.
– Они ушли, - подумал Евгений Сергеевич, - я им не интересен. “У него нет сердца”, – вспомнилось ему. Внезапно ком подступил к горлу, стало трудно, почти невыносимо дышать, и он почувствовал, что теряет сознание, проваливаясь в мягкий полумрак, где, куда ни глянь, разливалась тёмно-коричневая масса, совершенно неподвижная и бесконечная, средоточие плотной бархатной тишины…
Когда он очнулся, в памяти еще возникали тусклые обрывочные видения огромного кровожадного бульдозера, и непонятные наставления Витька переплетались с уничтожающим тоном Ольги, но вскоре сознание Евгения Сергеевича окончательно взяло на себя бразды правления, и он пришёл в себя.
Первым делом он увидел Соню. Она стояла рядом с кушеткой, на которой он лежал, и всматривалась в его лицо. Аккуратная, красивая и недосягаемая в своём неизменном похожем на модное платье белом халате, она сочувственно смотрела на него, не говоря ни слова.
Соня, мне нужно серьёзно поговорить с вами, - слабым глухим голосом вы-
молвил Евгений Сергеевич. На большее у него не хватило сил, и глаза его стали медленно закрываться.
- Не волнуйтесь, вам нельзя много разговаривать.
Он мог только догадываться, сколько времени прошло с момента, когда его направили на процедуры. - Да и процедур-то никаких не было, - недоуменно вспомнил Евгений Сергеевич. Он с трудом открыл глаза и осмотрелся. Здесь он впервые. Это был обычный кабинет для приёма больных. В плохо зашторенное окно светило Солнце, оставляя на полу яркие продолговатые следы. Случившееся этим утром, или ночью - Евгений Сергеевич действительно потерял чувство времени – быстро отодвигалось прочь в потаённые уголки памяти. Его сознание обрело удивительную способность скользить поверх происходящего, не пытаясь анализировать и принимая всё, что с ним происходит, как нечто заветное и долгожданное.
Соня присела на кушетку и осторожно взяла его за руку. Она была так близка, таким теплом от неё повеяло, что дыхание Евгения Сергеевича участилось. Он зачарованно вглядывался в её лицо. В ответ она одарила его долгим проникновенным взглядом, словно приглашая в путешествие. Её большие карие глаза светились над ним, и ему показалось, весь кабинет наполнился золотистым сиянием.
Внезапно кушетка поползла куда-то в сторону и вниз. Он испуганно взмахнул руками, но не упал. Потолок резко двинулся прямо в лицо, но потом остановившись, стал беспорядочно раскачиваться. Необычная лёгкость наполнила тело, и он сообразил, что неуклюже висит в воздухе посередине комнаты. В полутора метрах от него, смущенно улыбаясь, парила Соня.
- Я надеюсь, вам будет хорошо со мной, - многозначительно сказала она.
Они кружили под потолком, и Евгений Сергеевич растерянно разглядывал её рабочий стол, где лежали тетради, карты больных и аппарат для измерения давления. Перемещаться в воздухе оказалось не сложно, нужно было лишь согласованно и осторожно двигать руками и ногами, и Евгений Сергеевич быстро освоил нехитрую технику воздухоплавания.
Похожая на огромную красивую рыбу, Соня осторожно подплыла к окну и стала неторопливо открывать его. Евгений Сергеевич восхищенно любовался её гладкими коленями, которыми она двигала грациозно и расчётливо. Иногда в такт коленям открывались крупные сильные бёдра, и из-под взбитого воздухом халата на мгновенье мелькали чёрные узкие трусики.
Поток свежего воздуха ворвался в кабинет – Соня открыла, наконец, окно. Евгений Сергеевич в нерешительности забарахтался на месте, забыв только что усвоенные приемы. Он не сразу заметил, что Соня уже рядом с ним.
А теперь - за мной, - решительно и строго сказала она и схватила его за шею
своей цепкой тёплой ладонью, - нам нечего бояться, - с этими словами она стала подталкивать Евгения Сергеевича к окну, в которое дышал морозный январь.
Он не почувствовал ни малейшей прохлады. Яркий солнечный свет заливал ландшафт фантастической красоты. С высоты двадцатого этажа он увидел вовсе не городские пейзажи с их привычными глазам горожанина улицами и автомобилями, а сверкающий березовый лес, повсюду изрезанный просеками и узорчатыми полянами, где особенно искрился и отливал серебром свежий нетронутый снег. Было безоблачно. Солнечные лучи величественно несли повсюду свою власть, да неторопливые загадочные птицы высоко бороздили небеса.
Они стояли на подоконнике распахнутого окна, когда Евгений Сергеевич заметил, что Соня раздевается. Она неспешно расстёгивала пуговицу за пуговицей, лукаво поглядывая на Евгения Сергеевича, который напоминал школьника, очутившегося в одной комнате с переодевающейся преподавательницей. Вот халат, подобно слою снега с дерева под порывом ветра, обрывисто рухнул под ноги Соне, и она осталась в чёрном узком купальнике. Её широкие бедра, чуть тронутые загаром, почему-то напомнили Евгению Сергеевичу сложенные крылья. За тонкой полоской лифчика притаились упругие груди. Соня заметила, что Евгений Сергеевич, раскрыв рот, очарованно созерцает её тело, и резким движением толкнула его в пустоту.
Евгений Сергеевич машинально закрыл глаза. В ушах раздался свист, судорожно передёрнулись внутренности, его затошнило. К счастью, неприятные ощущения длились лишь несколько мгновений и вскоре сменились необыкновенным чувством свободы. Он парил высоко над лесом.
Невдалеке огромной прекрасной птицей летела Соня. По окраске воздуха можно было проследить движение воздушных вихрей, приобретавших то тёмно-синий, то ярко-оранжевый оттенок, постепенно переходивший в более распространённые золотистые тона. Соня наслаждалась полётом. Глаза её были прищурены, казалось, она не замечает Евгения Сергеевича.
- Куда я лечу, Соня? - крикнул он что есть силы и тут же почувствовал всю мощь воздушных струй, резко подбросивших его вверх.
- Не кричи так громко, - раздался её спокойный грудной голос, - здесь свои законы, расслабься и слушай меня. Ты сейчас абсолютно свободен. Делай, что хочешь. Видишь эти воздушные потоки? Надо приспособиться к их силе и скорости и следить за освещением. Ты можешь вечно носиться в этой круговерти, наслаждаясь свободным полётом в лучах Солнца.
Ты уже вылечила меня? – спросил Евгений Сергеевич, надеясь на лучшее.
Соня промолчала. Потом подлетела к нему вплотную, взяла за руки и закружила в медленном воздушном вальсе. Наконец, слегка отстранившись, смущенно призналась:
- К сожалению, твоя болезнь неизлечима.
Что же с нами сейчас происходит? –спросил он наивно.
Это мой подарок тебе, Евгений Сергеевич, - ответила Соня.
- Да будет любовь! – воскликнула она и неторопливо стала расстёгивать верх купальника. - Любовь вылечит тебя, Евгений Сергеевич. Любовь!
Чёрной медлительной птицей купальник поплыл вниз, туда где гнездились острые пики берез. Евгений Сергеевич от растерянности чуть не ринулся за ним вдогонку, судорожно глотнув сухого терпкого воздуха. Небо и земля калейдоскопически мелькали в глазах, пока он кувыркался, тщетно пытаясь выровнять полёт. Соня поспешила на помощь, легко догнала его, и притормаживая, схватила под мышки. Она была совершенно нагая – чёрные блестящие волосы струились вдоль плеч, шевелясь, как живые. Плотные дурманящие груди вызывающе смотрели ему в живот своими длинными коричневыми сосками.
Будоражащая энергия её красоты разливалась вокруг, и всё его существо вибрировало в этом потоке. Было так хорошо, что хотелось умереть от счастья, и, случись это, он не обратил бы внимания на саму смерть.
Облако появилось как-то незаметно, точно должно было появиться. Может быть оно родилось рядом с ними, либо он засмотрелся на Соню, но Евгений Сергеевич определенно прозевал этот момент. Клубы молочно-белого тумана окружили их со всех сторон, едва пропуская солнечные лучи, превратившиеся в тысячи мерцающих серебряных нитей. Соня обняла Евгения Сергеевича и стала расстёгивать его пижаму. Их плечи соприкоснулись, и через миг тяжёлая грудь Сони набухшим соском уперлись ему в губы. Пижама сорвалась с плеч и беспомощной тенью устремилась в бездну.
Они парили в маленьком уютном облаке, то соприкасаясь, то разъединяясь, и не было конца этому счастью… Оказываясь в середине облака, они едва различали друг друга в плотной пелене, но стоило сместиться ближе к краю, как линии их тел отчетливо проявлялись в слабой дымке.
Иногда Соня устремлялась наружу. Евгений Сергеевич наблюдал, как она резвится метрах в двадцати от него. Её тело выглядело необычно большим и приобретало особый пепельно-бронзовый отлив, переходивший в лёгкое серебристое сияние. Она быстро возвращалась к Евгению Сергеевичу, прижимаясь на несколько мгновений своим животом к его животу, переплетала свои стройные ноги вкруг его ног. Несколько раз они выскакивали из тумана и, немного покувыркавшись, снова ныряли в него.
В моменты высокой любви иногда хочется обнять всех кого знаешь и прошептать им заветные слова, что уж наверняка уберегут от любой напасти. Вот и Евгений Сергеевич почувствовал это, и волшебные слова уже спешили к нему на уста. Но задрожавший воздух, на мгновение надломивший ослепительный диск Солнца, обернулся порывом ветра, некстати отшвырнувшим его от Сони.
Неторопливо перебирая ногами, она развернулась к нему лицом, и Евгений Сергееевич опять увидел её прекрасные карие глаза. Но на этот раз, становясь всё крупнее и ярче, они быстро приближались к нему, неминуемо сливаясь друг с другом. Гигантский круг, сплошь заполненный множеством концентрически сходящихся окружностей, медленно вращался вокруг своей оси, словно ввинчиваясь в Евгения Сергеевича. Он зажмурился, но и по ту сторону век, картина была та же самая: из пружинистой тьмы раскручивался огромный зрачок, со всех сторон охватывая его своими тёмными плоскими кольцами.
Сама Соня пропала из виду – как будто её и не было.
Мощный поток воздуха налетел и понёс куда-то. Серые стены узкого туннеля мелькали вокруг, пугая своим однообразием. Он падал с огромной скоростью. Свист рассекаемого воздуха закончился громким хлопком, и сделалось тихо и темно.
Открыв глаза, он понял, что находится в палате. Возможно, его разбудил прерывистый храп дяди Толи. Дядя Толя храпел совершенно виртуозно, непредсказуемо чередуя длинные приглушённые вздохи с редкими пронзительными свистами, переходящими в суетное вздрагивание, за которым иногда шла тяжелая многозначительная пауза. На самом деле Евгений Сергеевич не думал об этом. Наверное, он все-таки проснулся сам по себе.
Ночь была пропитана запахом лекарств и старого, видавшего виды постельного белья, терзаемого сонными больными телами. Он повернул голову к окну, одна половина занавески была приоткрыта, снаружи задумчиво кружились пушистые снежные звёзды. На редкость медленно они плыли в несуетной неразберихе, влекомые самой необходимостью падения. Было почти безветренно. Казалось, снег торжественно отмечает некое мировое событие. Смотреть бы и смотреть на это белое кружево… Так, наверное, притягивает только пламя костра, да полночное небо, усыпанное звездами. Снег не было б видно, не будь фонаря. Фонарь нависал над окном, располагаясь чуть левее и выше. Стаи снежинок неспешно следовали малейшим движениям воздушных струй, бесстрастно серебрясь в его ровном и не ярком свете. Евгений Сергеевич, не отрываясь, разглядывал их. Вся его жизнь проносилась перед ним в темпе этого неторопливого снегопада, и на душе становилось сладко и светло. Сквозь пелену своих воспоминаний он неожиданно услышал заботливый и печальный голос своей матери:
Вот и всё, Женечка.
- Мама! - позвал Евгений Сергеевич, и отвернулся от окна. В такую ночь бывает
трудно уснуть...
Было около шести утра, и в коридоре раздались шаги медсестры, которую только что разбудил будильник. Она шла и удивлялась, до чего спокойным выпало ночное дежурство!