Давным давно, ещё во времена моей ранней молодости, моя мама где-то в квартире потеряла десять рублей. Что такое сегодня десять рублей? Железный кругляшок желтоватого цвета, которым можно разве что отблагодарить заправщика на бензоколонке. Сегодня даже уважающий себя нищий может совсем перестать уважать себя от такой унылой подачки, потому что эта сегодняшняя десятка - так себе десятка. Тогда же, годах в семидесятых, это был вполне себе достойный червонец, приятная наощупь купюра красного цвета, да еще и достаточно весомая по своей платежеспособной наполняемости.
Так вот, как только выяснилось, что червонец исчез, мама с подозрением посмотрела на меня и строго высказалась, что деньгами в нашей с ней семье мне распоржаться еще рано. Ну, вот, мне стало даже как-то обидно от таких подозрений и, чтобы доказать свою непричастность к пропаже, я усиленно начала поиски исчезнувшей купюры.
Мы перевернули все, что можно было провернуть, прошерстили все сумки, повыворачивали карманы пальто и курток, перетрясли кровати, заодно пропылесосили ковры, а когда мама решила перебрать мешок от пылесоса, то тут у меня стало возникать подозрение: а был ли вообще этот червонец или мама потратила его, да и забыла напрочь об этом? Однако мама четко знала, что ищет, и что червонец должен где-то быть.
Я устала от поисков, да и смысла особого не видела, разве что доказать свою невиновность, а сама ведь еще на тот момент не заработала ни копейки и не могла оценить весомость потери. Мама же продвигалась к цели так, как ищут золотоискатели крупицы ценного металла, настойчиво, с упорством, отчетливо осознавая, каким трудом они ей достались и знала, для чего ей нужны были эти деньги.
Я сидела на кухне и взглядом сканировала закоулки, а вдруг, не заметили и пропустили. Наконец, мама открыла дверь под раковиной и выудила оттуда мусорное ведро. Я зажмурилась, а мама перекладывала сморщенные очистки хилых овощей, вонючую рыбью чешую, сырые обрывки каких-то конспектов, оберточную бумагу, фантики от конфет.
Она самозабвенно прощупывала содержимое мусорного ведра, приговаривая при этом, что еще поговорит со мной на тему количества съеденных зараз конфет. К счастью, маме было сейчас не до лекций относительно прыщей, испорченных зубов и моей фигуры в целом, а также о том, с каким трудом ей приходится доставать эти дефицитные конфеты. Я смотрела на весь этот цирк и глазам своим не верила, вот уж в ведре-то мусорном откуда было взяться десятке?
Мама тщательно перекладывала влажные фантики из ведра в какую-то коробку, будто раскладывала коллекцию, а я стояла рядом и подсматривала за ней одним глазом, прикидывая, что надо было фантики не в ведро кидать, а припрятать где-нибудь подальше или сделать закладки для книг, а то спалила себя по полной программе.
Вдруг, мы увидели ее, красную десятку - влажную, пропитанную букетом ароматов из недр мусорного ведра и она при этом как-то стала ярче, заметнее, приобрела налет бывалости. Мне даже показалось, что вождь пролетариата с укоризной зыркнул на нас своим впечатанным профилем: как это мы, неблагодарные, могли так проворонить не какой-то там желтый безликий рубль, а купюру, удостоенную носить его образ.
Мама обрадовалась несказанно, я тоже, вроде как с меня были сняты все обвинения. Потом никогда мы не анализировали как десятка оказалась в ведре, потому что мама вскоре умчалась тогда куда-то, а вернулась поздно, счастливая, с новой прической и охапкой красных апельсинов для меня и все забылось.
Подозреваю сейчас, что она догадалась, что это я вместе с фантиками от конфет выбросила червонец в мусорку. Видимо, порадовалась, что я не прикарманила деньги, как она подумала вначале, и не научилась врать, ну, и уверена я, что чувствовала мама себя виноватой за свои подозрения.
И вот сейчас, когда прошло больше сорока лет, очень хочется сказать спасибо маме, что она простила тогда мне мою беспечность и сумасшедшую любовь к шоколадным конфетам. Хочется обнять маму и посмеяться вместе дружно, вспоминая ту нелепую историю. Вот только мамы рядом нет, и нет ее уже ровно тридцать лет, а мне все кажется, что я в любой момент могу купить билет на поезд и примчаться к ней дня на четыре. Увы.