На улице Новый год и уютные рождественские песенки, и домики, и пряничные гномики. Елочки зеленые, их взяли мы зимой, весело, весело встретим Новый год. И гирлянды, и игрушки, и вечером светящиеся теплом окна. Все под этими окнами ходят, а одно не светится. И никто не знает. То окно никогда не горело, в нем не было света, много-много лет. Соседи же не дружили и каждый был уверен, что окно принадлежит не им.
А на самом деле еще в 1942 году там комнату заложили кирпичами. Ты там умер и всю комнату кирпичами заложили, чтобы тебя на улицу не вытаскивать, тяжело это, к тому же по карточкам можно было хлеб получить. Стенку только после войны сломали, когда ремонт стали делать, а за шкафом стена, разобрали кирпичи - а там та гостиница, помнишь, номер-клетка полтора на два метра. А на косяке дверном зарубки ножом.
Я хотела войти, а они меня держат.
Говорю им - это же я, отдайте мне любимого моего, я его столько лет ждала. А они мне: Нельзя туда, не смотри, его съели, нельзя тебе туда. А там смотреть то и не на что - вот на стене календарик, 42 год, все покрыто слоем черной плесени, сосульками, бородами черная плесень с потолка и со стен вниз.
И он тоже весь черный и длинный-длинный, длиной в две комнаты вырос пока лежал. Отгрызали по кусочку, годами, даже лица у него не осталось, зато улыбка во весь рот щербатая, зубы тоже черные, а я тебя ждал, Валерия, говорит он, я так ждал, а ты не чистила мне платье, Валерия, ты не ваксила мне сапог !…