Ужин на Грибоедова 14

   
     Отрывок из романа "Янтарь и рукописи не горят"


...Был вечер, город шумел своей жизнью, наступала осень, и маленькая семья решила отпраздновать окончание романа в одном из ресторанов, что расплодились на Невском, как опята.
   Они вышли на проспект и, не спеша, двинулись в сторону Казанского собора. Там, на пересечении Невского проспекта и канала Грибоедова, когда-то, был небольшой ресторанчик «Чайка». В детстве родители водили Александра, в праздники, именно сюда, где в уютных уголках, за небольшими столиками, они подолгу засиживались, а выйдя на проспект, шли домой пешком, и это были прекрасные времена, не говоря уже о блюдах, что готовили повара, этого маленького приюта спокойствия и вдохновенья.
   Но сегодня этого ресторана уже не было; на его месте открыли «Пивной ресторан», а тот, знаменитый, на Грибоедова 14, растаял в морском тумане, поскольку его интерьер отвечал полностью морской тематике и был для маленького Александра тем загадочным местом, которое напоминало об Алых парусах, что, однажды, появятся в его жизни.
   Алые паруса появились совсем недалеко от этого ресторана, в образе Маргариты, и забрали в совсем другую жизнь, которую он опишет в романе, и эту жизнь они закончат на берегу небольшого острова в огромном океане, где океанская вода соединялась с далёким горизонтом, а сам горизонт – с бесконечной Вселенной.
   Они остановились на Казанском мосту, долго любовались каналом, туристическими корабликами, храмом Спаса-на-Крови и решали: в какой ресторан они пойдут.
   Но тут взгляд писателя упал на «Дом книги», и он, просто утащил жену в магазин, чтобы посмотреть издательства, что печатали самые читаемые книги сезона.
   В литературном отделе они брали книгу, открывали на последней странице и выписывали издательство, затем вторую, третью, и, минут через десять, подошли к прилавку, где продавали календари, на которых красоты города сияли на весь магазин.
   Они стали листать настенные календари, обсуждать, выбирать для дома, когда чья-то рука легла на плечо Александра.
   - Узнав, что роман окончен, решил навестить святое семейство и отблагодарить за труды!
   Александр и Маргарита обернулись и увидали Валаама.
   - Не стоит выписывать издательства, - продолжил гость, - для Вас это не актуально. Издательство, что напечатает Ваш роман, только рождается. Так что, не спешите, всё ещё впереди. Видите ли, меня попросили пригласить Вас на банкет, по случаю выхода романа в Свет. Конечно, теперь Вы разошлёте его по всей стране, и его прочтут десятки редакторов и рецензентов. Но никакой пользы от этого не будет. Вы только потратите время зря, а время, в жизни писателя, – это главное. Оно, либо сделает его известным, либо он так и не дождётся признания. А признание после смерти, не так уж и интересно для его самоутверждения.
   Что касается лично Вас, Александр, то в качестве автора приказано писать – Гений. Ваше имя станет известно, только на всех последующих произведениях.
   Это главное условие издания. Но не расстраивайтесь, в Небесах роман уже читают, и читают с огромным интересом.
   Насколько я знаю, муж хотел пригласить Вас, Маргарита, в ресторан «Чайка». Вы расстроились, что его уже нет? Это дело поправимое. Прошу, нас там уже заждались.
   Они вышли из «Дома книги» и увидели, на противоположной стороне канала вывеску: Ресторан «Чайка», канал Грибоедова 14!!!
   Троица подошла к ресторану, где услужливые швейцары проводили их в зал и передали официантам, а те, усадили гостей за большой овальный стол, который ломился от всевозможных блюд, кои описывать я не буду.
   Я не Пушкин, не Дюма, не Чехов и не Булгаков.
   Правда, алкоголь отсутствовал!!!
   Александр осмотрелся вокруг, вспоминая интерьер бывшего ресторана, вспомнил всю эту красоту, но большого стола здесь никогда не было.
   - Это я попросил поставить большой стол, поскольку, мы будем не одни. Скоро придут наши гости, я их пригласил, чтобы обсудить Ваш роман. Это будет очень полезно для начинающего писателя.
   Дьявол повернулся к входной двери зала и выкрикнул:
   - А вот и первый гость! Лев Николаевич, проходите, это я Вас пригласил!
   Старческой, но твёрдой походкой в зал вошёл сам Лев Толстой!!!
   Вот это был сюрприз!
   Все встали, поздоровались, пожали руки. Лев Николаевич сел рядом с Александром, и в этот миг стали заходить остальные гости: Василий Макарович Шукшин, Николай Васильевич Гоголь, Антон Павлович Чехов, Алексей Максимович Горький, Александр Иванович Куприн, Фёдор Михайлович Достоевский, Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин.
   Чуть позже вбежал Михаил Афанасьевич, конечно, Булгаков.
   - Ну, что же, все гости в сборе, - начал Валаам, - думаю, сначала надо представить наших гостей друг другу, а уж после, начнём беседу.
Здесь присутствуют писатели разных поколений и разных веков. Надеюсь, графа Толстого, Фёдора Достоевского, Александра Куприна, Николая Гоголя, Антона Чехова, Салтыкова–Щедрина и Максима Горького представлять не надо. Этих людей знают все присутствующие. Для Николая Васильевича Гоголя скажу, что все, кто родился значительно позже Вас, - это великие русские писатели, как и Вы.
Ну, а из молодых – Михаил Булгаков – автор романа «Мастер и Маргарита». Автор, чей роман Вы будете обсуждать, перед Вами, зовут его Александр. И русский писатель Василий Шукшин, которого очень многие, считают совестью русской нации.
   Вместе с Александром присутствует его жена – Маргарита.
   Как видите, Михаил Афанасьевич, в их жизни нет любовников. Они муж и жена. Это новое поколение русских, и сдаваться без боя они не собираются.
   Думаю, всё, что нужно, я сказал, позвольте откланяться. Роман Вы прочитали, так что, сами разберитесь с автором, а любая критика будет только полезна для молодого и начинающего литератора.
   Приятного Вам вечера.
   И заказчик банкета вышел из зала.
   Александр, не вставая, обратился к присутствующим:
   - Уважаемые гости, если говорить правду, то и мы с Маргаритой здесь тоже в гостях. Нас пригласили в ресторан, которого уже давно нет, но разрешили посидеть, испробовать ушедшие в прошлое блюда и поговорить о литературе. Поэтому, угощайтесь, общайтесь, задавайте вопросы, и мы все вместе будем искать на них ответы.   
   Вот так начался этот вечер выпускников позапрошлого, прошлого и настоящего веков, чтобы высказаться о потусторонних моментах романов, разница между которыми составляла более семидесяти лет.
   Официанты просто кружились вокруг приглашённых, чувствуя их величие. И хотя в начале двадцать первого века уже миллионы молодых людей не прочитали ни одной книжки, жизнь в столице Российской Империи позволяла догадываться о том, кто сидит за этим праздничным столом. Их имена навсегда вошли в названия улиц и проспектов,  станций метро и памятников на площадях и в скверах. Их фамилии сияют на афишах театров. Телевидение крутит фильмы по их произведениям.
  И даже, если не учитывать приказ хозяина, а кто был хозяином этого ужина, мы знаем, гостей обслуживали на самом высоком уровне.
   Правда, ни сотовых телефонов, ни бесконечных съёмок знаменитых гостей здесь не просматривалось.
   Табу и только табу. Всё, что происходило в ресторане, было потусторонним, а значит, - никаких следов не должно остаться от этой тайной вечери!!!
   Гости стали потихоньку осваивать кушанья, официанты подсказывали, что и где находится в том или ином блюде. Подавали, меняли приборы, рекомендовали, советовали; в общем, делали свою работу профессионально и ненавязчиво.
   Так прошло минут десять.
   Первым заговорил лев Толстой:
   - Послушайте, Александр, а что Вы читали в молодости, да и сейчас, если расписали Библию, а также, встречу и общение своих героев с Богом? Создаётся ощущение, что ничего другого Вы в руках не держали. Даже Булгаков не позволил своим героям выходить на контакт с Господом. Да, он пишет о Пилате, Иисусе Христе, но эта нить проходит рядом с основным повествованием и ни разу не пересекается с Евангелие.
   Все знают мои разногласия с церковью, знают о моём отлучении, а значит, я всегда критически буду относиться к таким произведениям, где Ветхий и Новый Заветы преподносятся, как неоспоримые факты.
   На другом конце стола нервно заёрзал Фёдор Достоевский.
    - Знаем, знаем, - пробурчал он, - и я всегда был твоим оппонентом в этом вопросе.
   - И ещё, - продолжил Лев Николаевич, - каждый творческий человек, обязательно должен учиться у старших товарищей, у классиков. И это относится, как к писателям, так и к художникам, композиторам, поэтам. Вы у кого учились? Какие произведения и авторы стали для Вас творческими наставниками и школой мастерства?
   Наш автор был готов к такому повороту беседы и выложил то, что заставило сидевших в зале мэтров от литературы, по-иному взглянуть на молодого и начинающего, но с огромными амбициями писателя.
   - Начну с детства. Ещё в школе я увлёкся фантастикой и приключениями. Жуль Верна и Уэллса прочитал на одном дыхании. Беляев, Алексей Толстой, Ефремов, Александр Казанцев и многие другие, стали для меня просто родными. Конан Дойл, Марк Твен, Майн Рид, Луи Буссенар. «Два капитана» Каверина, «Повести Белкина» - великого Пушкина, Александр Грин, Александр Дюма, Роберт Стивенсон, Рафаэль Сабатини, Фенимор Купер, Даниэль Дефо - вот мои учителя в детстве и в юности.
   Конечно, будучи верующим человеком, я не просто прочитал Библию, а досконально её изучил. Для моей работы в Зимнем дворце – это необходимо, как и знание мировых шедевров живописи.
  А уже в университете я увлёкся русской классикой.
  Я учусь на Ваших романах, Лев Николаевич, на романе «Война и мир», о войне читаю у Вашего однофамильца Алексея Толстого.
  - Он тоже о Наполеоне писал? – спросил граф.
  - Нет, он писал о войне гражданской и не в США, а в России. Вы до неё не дожили всего восемь лет.
   Я учился у Шолохова, его «Донские рассказы» просто рвут сердце, а Лавренёв, чего стоят его рассказы о гражданской войне.
   Но Михаил Шолохов писал не только о гражданской войне и родном Доне. Он писал о Великой войне с Германией. И это были прекрасные произведения.
   В университете я зачитывался О. Генри, Антоном Павловичем Чеховым, Достоевским, Гоголем и Пушкиным, Лермонтовым и Есениным.
    Но знаете, мне всегда хотелось узнать, как жили русские люди в царской России. Чехов, Куприн, Александр Островский и Максим Горький убедили меня в том, что особых перемен в отдельно взятой семье, городе или деревне не произошло. Люди остались теми же, что были и сто, и двести лет назад. Любовь, предательство, злость и ненависть, взятки, чиновничий беспредел, разврат и дружба, преданность, вера и служение Родине.
 Так что, как видите, я разбираюсь не только в Новом и Ветхом Заветах, но и в современной литературе.
 - А что это за война с Германией? – удивился Толстой. – Мы и с немцами воевали?
 - Да, воевали, и более страшной войны человечество ещё не знало. Мы победили немцев, как и Наполеона.
   - Неужели этот Шолохов так хорошо писал, да, к тому же, и о двух войнах?
   - Шолохов – это писатель, удостоенный Нобелевской премии по литературе, дорогой Лев Николаевич, - ответил Василий Шукшин. Вам эту премию не дали. Не дали Чехову и Куприну, как и великим: Менделееву и Александру Попову. Потому, что Вы русские.
   - Надо же, - удивился граф, - а что, больше не было русских лауреатов такой престижной премии?
   - Были, были, дорогой Лев Николаевич. Дали Ивану Бунину, за то, что сбежал из России. А как он поливал грязью русских поэтов и писателей. Алексей Максимович один из них. Досталось и Цветаевой, и Маяковскому, и Есенину. Дали премию и ещё двум таким же беглецам, правда, их попросили уехать, - Шукшин ударил кулаком по столу, - за то, что проклинали советскую Россию.
   - Ну, это цветочки, - не выдержала Маргарита, - после, вообще, Нобелевка давалась, именно, за ненависть к нашей стране.
   - Господа, господа, - вмешался Куприн, - я тоже жил за границей, но вернулся. Все эти годы я ощущал тяжёлую вину перед русским народом. Я готов был пойти в Москву хоть пешком! Не кормила меня беллетристика. А в России я готов был жить даже на огороде, есть капустную хряпу, и даже без хлеба. Однако никогда не держал я зла на Россию. И потом, мы зачем собрались? Давайте говорить о романе, а то так и утонем в политике.
   - И я об этом, - начал Максим Горький, - я полностью согласен с графом Толстым. Мы встречались и много говорили о религии и православии. Наши взгляды совпадают. Я категорически против романов о Боге, категорически. Всю жизнь я боролся с этим опиумом для народа. И советская власть меня поддержала.
   Это я, вместе с театральным режиссёром В. Мейерхольдом, архитектором Б. Иофаном и другими деятелями культуры подписал письмо в адрес власти с просьбой уничтожить храм Христа Спасителя. И пятого декабря 1931 года в 12 часов дня главный православный храм России был взорван. Вот так надо бороться с церковью! Молодой человек, выбросьте Вы своё сочинение в урну. А лучше сожгите. Вон Николай Васильевич, сжёг второй том своих «Мёртвых душ». И правильно сделал. А уж у него этой нечисти - ужас сколько.
   Слова Горького нисколько не расстроили Александра, напротив, он почувствовал, что прав, а что скажут другие писатели, он уже догадывался.
   - Так Вы что, взорвали храм Христа Спасителя? – возмутился Салтыков-Щедрин.
   - Даже я не мог додуматься до этого в «Истории города Глупова». Ну, Вы даёте. Это ж надо, самое святое место России уничтожить.
   - Пришли новые руководители страны, царя свергли и расстреляли. А поскольку у них была своя идеология, то религия, ну никак, в неё не вписывалась, вот и взорвали, - сказал Куприн.
   - Лев Николаевич, вспомните, еще, когда Вам было двадцать семь лет, Вы вынашивали идею создания новой веры, о чем свидетельствуют дневники той поры. А в преклонных годах, почувствовав, что близки к этой цели, создаёте небольшую секту своих почитателей и пишете "Евангелие от Толстого". Главным объектом нападок становится Православная Церковь. Ваши высказывания и поступки, направленные против неё, были ужасающи для православного сознания. Более того, Ваша деятельность в последние десятилетия жизни, к сожалению, была поистине разрушительна для России, которую Вы любили. Она принесла несчастье народу, которому Вы так хотели служить. Недаром вождь большевиков чрезвычайно ценил именно это направление Вашей деятельности и назвал Вас "Зеркалом русской революции". Так что, в том, что взорвали Храм, есть и Ваша вина.
   - Ну, я бы не стал так уж категорически обвинять Льва Николаевича. Что бы ни говорили, а его величие признал весь мир, –  вступил в разговор Чехов.
   - Когда в литературе есть Толстой, то легко и приятно быть литератором. Его деятельность служит оправданием тех упований и чаяний, какие на литературу возлагаются. Пока он жив, дурные вкусы в литературе, всякое пошлячество и озлобленные самолюбия будут далеко в тени. Только один его нравственный авторитет способен держать на известной высоте, так называемые, литературные течения и настроения.
   - А вот я помню, что написал А. Суворин в своем дневнике: «Два царя у нас: Николай II и Лев Толстой. Кто из них сильнее? Николай II ничего не может сделать с Толстым, не может поколебать его трон, тогда как Толстой, несомненно, колеблет трон Николая».
   Куприн окинул взглядом всех гостей и продолжил:
   - Вот оно зеркало русской революции.
   И остановил взгляд на Толстом.
   - Господа, ну, сколько можно о политике? – Достоевский решил осадить политический митинг.
   - Я сам сидел, и как раз за политику. И к смертной казни был приговорён. Но пронесло, а потом каторга, да с уголовными преступниками. Так что хватит о политике, хотя, слушая будущее поколение, понимаю, что эта политика натворила бед на Руси.
   Но в своих произведениях я описывал слишком много неприкрытой, откровенной, порой довольно тягостной правды о человеке. И эта правда не просто впечатляет, она заставляет глубоко задуматься над самым важным вопросом, который каждый из нас должен решить для себя положительно или отрицательно. Главный вопрос, которым я мучился сознательно и бессознательно всю мою жизнь, – существование Божие.
   - Фёдор Михайлович, - обратился Лев Толстой, - может показаться странным, но в последний месяц перед своей смертью, я перечитывал «Братьев Карамазовых».
   Я сожалел, что так и не смог познакомиться с Вами, потому что считал Вас едва ли ни единственным серьезным автором в русской литературе, с которым бы очень хотел поговорить о вере и о Боге. Но судьба так и позволила нам встретиться.
   - Короче, - заявил Куприн, - давайте, наконец, перейдём к автору романа. Друг о друге мы поговорим в ходе обсуждения, и дадим ряд советов Александру, как опытные писатели.
   - Саша, роман написан хорошо, и то, что Вы углубились в Новый завет – честь Вам и хвала. Не каждый писатель, даже в наше время, смог бы такое придумать. Вы плавно переходите от Голгофы к Вознесению и прекрасно заканчиваете роман на высокой любви к человеку и его земной жизни. И не стоит забывать, что религия Христа является воплощением высшего нравственного идеала личности. И я знаю, что на долю русского народа выпала мессианская роль носителя высшей духовной истины. Так что, Вы правы, взявшись за написание продолжения романа господина Булгакова.
   И ещё: меняются литературные течения, ветшают формы... но простота, глубина и ясность, должны быть выше пределов капризной моды. Писателю всегда надо брать из действительности живым тот материал, который поражает его художественное воображение, и обрабатывать его сообразно своей авторской индивидуальности, тем самым, уже невольно, привносить в него определенную окраску и оценку.
   - Вы правы, Александр Иванович, - поддержал Куприна Достоевский, - Библия непобедима. Эту книгу не потрясут даже дети священников наших, пишущие в наших либеральных журналах.
   Я - дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки. Каких страшных мучений стоило и стоит мне теперь эта жажда верить, которая тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов противных. И, однако же, Бог посылает мне иногда минуты, в которые я совершенно спокоен; в эти минуты я люблю и нахожу, что другими любим, и в такие-то минуты я сложил себе символ веры, в котором всё для меня ясно и свято. Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но и с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше бы хотелось оставаться с Христом, нежели с истиной.
   Я того убеждения, что оскорбление народного чувства во всём, что для него есть святого - есть страшное насилие и чрезвычайная бесчеловечность.
   Так что, Вы всё правильно описали в романе. Всё правильно.
   Антон Павлович встал из-за стола, подошёл к Александру и, положив руку на плечо, сказал:
   - Не слушайте критиков материалистов, иначе ваша жизнь превратится в сплошной спор. Лично меня Евангелие научило верить не только в Бога, но и в человека. Эта вера воспитывает в нас великодушные чувства и побуждает уважать и любить каждого живущего на земле. Каждого, а это важно.
 «Между словами: "есть Бог" и "нет Бога", лежит целое громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец. Русский же человек знает какую-либо одну из этих двух крайностей, середина же между ними не интересует его.
   А что касается Вашего романа, то читать его буду и очень долго.
   - Лев Николаевич, и Алексей Максимович, - не выдержал Гоголь, - ну и чего Вы ругаете автора. Почему-то, моего «Вия» вы обожаете, «Ночь перед Рождеством» - тоже. Я кузнеца Вакулу на чёрте отправил в Петербург, и ничего. А ведьма Солоха? Да и «Мёртвые души» попахивают бесовщиной. Выходит, что сатана – это можно, а писать современному писателю о Господе Боге, - попахивает ересью.
   Нельзя, получив легкое журнальное образование, судить о таких предметах, как религия. Нужно для этого изучить историю Церкви. Нужно сызнова прочитать, с размышленьем, всю историю человечества в источниках, а не в нынешних легких брошюрках, написанных бог весть кем. Эти поверхностные энциклопедические сведения разбрасывают ум, а не сосредоточивают его.
   То-то Пушкин даже фамилию мою убрал, как автора, в первом номере своего «Современника». Я там как раз и ругаю пустую и пошлую беллетристику моей эпохи.
Я верующий человек, и если мне говорят, что Россия долго и напрасно молилась, то я отвечу: нет,  Россия молилась не напрасно. Когда она молилась, то она спасалась. Она помолилась в 1612, и спаслась от поляков;  она помолилась в 1812, и спаслась от французов. Или это вы называете молитвою, что одна из сотни молится, а все прочие кутят, сломя голову, с утра до вечера на всяких зрелищах, закладывая последнее своё имущество, чтобы насладиться всеми комфортами, которыми наделила нас эта бестолковая европейская цивилизация?
   - Николай Васильевич, - не выдержала Маргарита, - в наше время всё это повторяется. И поворот к европейской цивилизации, некоторыми, превозносится, как единственное спасение для России.
   - Вы говорите, что спасенье России в европейской цивилизации. Но какое это беспредельное и безграничное слово. Хоть бы вы определили, что такое нужно разуметь под именем европейской цивилизации, которое бессмысленно повторяют все. Тут и утопизм Фурье, и красный, и всякий, и все друг друга готовы съесть, и все носят такие разрушающие, такие уничтожающие начала, что уже даже трепещет в Европе всякая мыслящая голова и спрашивает невольно, где наша цивилизация? И стала европейская цивилизация призраком, который точно никто никогда не видел, и ежели пытались её хватать руками, она рассыпается. И прогресс, он тоже был, пока о нем не думали, когда же стали ловить его, он и рассыпался.
   - О, дорогой Николай Васильевич, Вы, возможно, не знаете о двух гениях: Карле Марксе и Фридрихе Энгельсе – Ваших современниках. Вот они, при Вашей жизни, написали «Манифест коммунистической партии», в котором первой фразой была: «Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма».
   И это не была утопическая идея Шарля Фурье (Вы в это время жили в Париже).
   Идея оказалась реальной, и, именно, в России её воплотили в жизнь.
   Максим Горький с улыбкой закончил своё выступление.
   - И всё это я описал в своих произведениях. Жестокое было время.
   - Да, - вздохнул Гоголь, - дело в том, что литератор существует для другого. Он должен служить искусству, которое вносит в души мира высшую примиряющую истину, а не вражду, любовь к человеку, а не ожесточение и ненависть. Вознаградите это написанием больших сочинений, а не современных брошюр, писанных разгоряченным умом, совращающим с прямого взгляда.
   В это время в зале раздался бой часов, и гости стали выходить из-за стола. Они, с тоской и печалью в глазах, окинули зал, пожали друг другу руки и двинулись к выходу.
   К Александру подошёл Шукшин, пожал руку и сказал:
   - Прощай, начинающий писатель, твоя творческая жизнь только – только начинается. А в литературе надо быть наглым, запомни это! Рассылай рукопись во все издательства и журналы, посылай режиссёрам и сценаристам. Они будут молчать, огрызаться, посылать подальше, но ты не робей. Держись, как кремень, и ты добьёшься признания. И ещё, когда роман будет напечатан и уйдёт в магазины, его будут не только хвалить, но и ругать на чём свет стоит. Не обращай внимания, многие, что будут ругать – это бездари и дураки. Я знаю, что говорю.
   А что касается романа Булгакова, то он настолько хорош, великолепен и знаменит, что посягать на его достоинства, все равно, что тявкать на отплывающий «Титаник». Если тому и суждено затонуть, то, лишь от глыбы, таких же размеров.
   Василий Макарович улыбнулся и исчез за стеклянной дверью.
   Но тут, вдруг, вернулся Салтыков-Щедрин. Он подошёл к Александру и Маргарите, пожал им руки, посмотрел в глаза автору романа и убеждённо произнёс:
   - Запомните, дорогие, только литература неподвластна законам тления. Она одна не признаёт смерти.
   Он поцеловал руку Маргарите и ушёл в далёкое прошлое.
   Последним покидал ресторан Булгаков. Он долго молчал, слушая литературных предков, что-то обдумывал, но перед уходом, обратился к Александру:
   - Не скрою, роман понравился, и я очень рад, что нашёлся продолжатель тех далёких «Мастера и Маргариты». Но твою «Жизнь после Голгофы» и весь мой роман я, почему-то, сравниваю с Ветхим и Новым Заветами.
   Весь мой роман – это Ветхий Завет. Там Господь очень жесток к людям Он разрушает Вавилонскую башню, топит людей во Всемирном потопе, сжигает Содом и Гоморру, не щадит людей Моисея, покусившихся на Золотого тельца. Я тоже: отрубаю голову Берлиозу, издеваюсь над москвичами, убиваю Мастера и Маргариту. Но я дитя своего времени, а значит, буду жесток всегда. Если рассматривать Новый Завет, то у Иисуса жестокость отсутствует напрочь. Ты в своём романе никого не убиваешь, а даришь счастливую земную жизнь.
   И знаешь, Александр, я долго думал, и пришёл к глубокому убеждению, что, смело, могу называть тебя Писателем.
   Гордись этим именем. Да, в своё время, в обществе ходил призыв: «Долой булгаковщину». Вижу, что прогнать эту «булгаковщину» не удалось. Роман читают и с огромным интересом. Даже в двадцать первом веке!!!
   Михаил Афанасьевич вышел, а зал, мгновенно, преобразился, приняв тот прошлый вид: с маленькими столиками, решётчатыми ограждениями и отдыхающей публикой. За одним из столиков сидели наши герои. А знаменитые гости снова ушли в прошлое, чтобы остаться там навсегда.
   Они просидели до двадцати трёх часов, вышли на улицу, обернулись, чтобы ещё раз прочитать вывеску Ресторан «Чайка», но всё это исчезло, а на стене, сияя неоновыми огнями, красовался «Пивной ресторан». Всё вернулось в настоящее будущее.
   Переходя мостик, Маргарита посмотрела на Казанский собор и предложила пройти к его Главным воротам, называемым «Вратами рая», и поблагодарить Господа за роман.
   Вошли в скверик у собора, стали у ворот и перекрестились. Но когда подняли головы к небу, в глаза ударил яркий свет, «Врата рая», засияв золотом небесного зарева, открылись, и в этих лучах явился Ангел.
   Взмахнув белыми крыльями, он опустился к людям и произнёс послание Небес:
   - Господь благодарит тебя Александр за роман и передаёт, что те далёкие Мастер и Маргарита вознеслись в Рай. Господь забрал их к себе. Больше страдать они не будут.
   А Вам Господь предлагает съездить на остров Валаам и в монастыре освятить роман. К этому всё готово.
   Ангел порхнул в небеса и растворился в звёздном небе Святого Петербурга.
   И молодая семья, взявшись за руки, медленно пошла домой.