RLD
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
Если верить римскому историку Светонию, «он (направленный сенатом в качестве проконсула в Заальпийскую Галлию, считавший себя потомком богини Венеры, Гай Юлий Цезарь – В.А.) не упускал ни одного случая для войны, даже для несправедливой или опасной, и первым нападал как на союзные (римлянам - В.А.) племена, так и на враждебные (Риму - В.А.) и дикие, так что сенат однажды даже постановил направить комиссию для расследования положения в Галлии, а некоторые прямо предлагали выдать его неприятелю. Но когда его дела пошли успешно, в его честь назначались благодарственные молебствия чаще и дольше, чем для кого-либо ранее». Известное дело – победителей не судят!
Еще задолго до прибытия Цезаря в качестве проконсула в Галлию, в 61 году до Р. Х., «гееркёниг» - «войсковой (военный) царь» германского племени свевов, или свебов (предков современных швабов) «исполин» Ариовист, во главе сильного, многочисленного войска, включавшего, наряду со свевами, и другие германские народы (всего семь племен), призванный на помощь галлами – противниками галльского племени эдуев (союзников римлян) - – нанес эдуям сокрушительное поражение в битве при Магетобриге.
По виду расположенного на месте древнего Магетобрига современного французского местечка Муагт де Бруайе на Соне, близ Понтарлье, не скажешь, что там больше двадцати веков тому назад была предпринята первая серьезная попытка германцев закрепиться на территории Галлии. На обоих берегах Соны (которую в древности галлы именовали Сауконной, римляне же - Бригулом или Араром), правого притока древнего Родана, сохранились зримые остатки той грандиозной битвы - бесчисленные монеты, предметы вооружения и прочие древние артефакты.
Успешный поход на гельветов (закончившийся сокрушительным разгромом этого воинственного кельтского племени) занял у Цезаря гораздо меньше времени, чем ожидалось. Лето – время года, особенно благоприятное для военных предприятий, еще не закончилось. И «потомок Венеры» решил «не расхолаживаться», а с пользой (для себя и Рима) провести оставшиеся летние месяцы.
Гай Юлий Цезарь обратил свой светлый орлиный взор на германцев – и решил пойти войной на северных «вооруженных мигрантов».
В данном случае не могло быть и речи о необходимости защитить границы Римской державы от вторжения очередных «варваров». Военный предводитель свевов «со товарищи» Ариовист, с которым теперешний проконсул Цезарь еще сравнительно недавно, в качестве римского консула, поддерживал вполне сердечные, дружеские контакты, с которым он заключил союзный договор от имени Римской республики, которого признал царем и которому присвоил почетное звание «друга и союзника римского народа», пребывал за пределами части территории Заальпийской Галлии, находившейся под римским управлением. Призванный, как уже говорилось выше, на подмогу одними кельтскими племенами (как, впоследствии, другой вождь воинственных суровых северян, «наш» варяг-норманн Рюрик – славянами и угрофиннами), намеренными, с его помощью, решить в свою пользу давний кровавый конфликт с другими кельтскими племенами, и потому отнюдь не чувствовавший себя незваным гостем в Галлии, Ариовист воспользовался представившейся ему, после разгрома им эдуев в 61 году при Магетобриге, возможностью создать в Галлии свою зону влияния (прямо-таки по римскому образцу и, скорее всего, взяв пример с римлян). В ходе своих переговоров с Цезарем свевский царь (официально признанный таковым «римским сенатом и народом») ясно дал понять «потомку Венеры», что считает себя совершенно равноправным партнером римского проконсула, и что ему «удивительно, какое дело Цезарю и вообще римскому народу до его (части – В.А.) Галлии, которую он победил войной». А в ходе очередного раунда переговоров царь свевов заявил, что «если он сам не предписывает римскому народу способов осуществления его (римского народа – В.А.) права (взимать дань с подчиненной Риму части Галлии – В.А.), то и римский народ не должен мешать ему пользоваться своим законным правом» (взимать дань с части Галлии, подчиненной свевам – В.А)». («Записки о галльской войне»).
Эта свободная и неприкрашенная манера «дерзкого германского дикаря» вести переговоры с «цивилизованными людьми» настолько возмутила высокомерного представителя Римской «мировой» державы, что он впоследствии даже не поленился слово в слово воспроизвести ответы Ариовиста в своих военных записках. И вот что представляется при чтении «Записок» Цезаря прямо-таки забавным. «Просвещенному» Гаю Юлию явно и в голову не приходит, что кто-то из «цивилизованных людей» может счесть аргументы Ариовиста разумными, логичными, весомыми и убедительными. Не будь это так, разве стал бы «потомок Венеры» воспроизводить их в своих «Записках», как образцы варварской неотесанности, «наглости и высокомерия»?
«...он (Цезарь - В.А.) понимал, что для римского народа представляет большую опасность развивающаяся у германцев привычка переходить через Рейн (тогдашний Рен – В.А.) и массами селиться в Галлии: понятно, что эти дикие варвары после захвата всей Галлии не удержатся – по примеру кимбров (кимвров - В.А.) и тевтонов (с трудом разбитых в свое время дядей Цезаря - диктатором Гаем Марием - в грандиозных битвах при Аквах Секстиевых, ныне - Экс-ан-Прованс, и Верцеллах, ныне - Верчелло - В.А.) – от перехода в Провинцию (современную южнофранцузскую область Прованс - В.А.) и оттуда (то есть с запада - В.А.) в Италию, тем более что секванов отделяет от нашей (римской – В.А.) Провинции только река Родан. Все это, по мнению Цезаря, необходимо было как можно скорее предупредить. Но и сам Ариовист успел проникнуться таким высокомерием и наглостью, что долее терпеть такое его поведение не представлялось возможным» («Записки о галльской войне»).
Между тем, преследуя гельветов, римляне настолько увлеклись преследованием, что оказались в зоне влияния германского царя, который, впрочем, поначалу должен был даже испытывать к римлянам чувство благодарности. Ведь именно римские легионы своей победой над гельветами избавили Ариовиста от необходимости самому сражаться с этими гельветами - как в его, Ариовиста, собственных интересах, так и в интересах его галльских союзников. Благодарный римлянам, сделавшим за него всю работу, царь свевов даже и не думал призывать своих осевших в Галлии германцев к оружию и потому не ожидал от римлян никаких враждебных действий. Да и сам старался не давать римлянам ни малейшего повода обвинить его в каких-либо враждебных действиях по отношению к ним.
Однако, хотя у римлян и не было никакого повода враждовать с Ариовистом, Цезарь, недолго думая, позаботился о создании такого повода. Римляне (как, впрочем, многие и до, и после них) в подобных случаях особенно не «заморачивались», не стесняясь валить все с больной головы на здоровую. Гай Юлий позаботился о вручении ему представителями галльских племен, якобы обеспокоенных прямой или косвенной угрозой нападения на них Ариовиста – жестокого и немилосердного угнетателя покоренной им части Галлии, жалобы со слезной мольбой оказать им помощь в отражении этой угрозы. Стоит ли удивляться тому, что милосердный Цезарь, внимательно и сочувственно выслушав смиренно припавших к его ногам просителей, отер, так сказать, слезы с их заплаканных очей и великодушно заверил припавших к его ногам галлов в своей бескорыстной поддержке? Вступиться за добрых и слабых, обиженных злыми и сильными– благородное, святое и богоугодное дело! Отзывчивые и неравнодушные к чужому горю, неизменно добродетельные римляне на протяжении всей своей славной истории «от основания Города» ничем другим, похоже, и не занимались. И потому Гай Юлий Цезарь без малейших колебаний направил в ставку Ариовиста посольство, предъявившее военному царю свевов требования, принятие которых означало бы для того отказ от плодов всех успехов, достигнутых вождем германцев в Галлии.
В то время как Цезарь всячески затягивал дипломатические переговоры с предводителем суровых северян, царь свевов начал спешно собирать свои дислоцированные по эту сторону Рена вооруженные силы, и формировать на правом берегу Рена вспомогательный воинский контингент, чтобы наверняка устоять в надвигающемся вооруженном конфликте с Гаем Юлием. Хитроумному, как Одиссей (именуемый римлянами Улиссом), Юлию Цезарю только того и было надо. Спешными маршами проконсул повел свои легионы на Весонтион (современный Безансон) – столицу области союзного римлянам галльского племени секванов – и в мгновение ока занял этот город, опоясанный почти как по циркулю, рекой Дубисом (именуемой ныне, по-французски, Ду), и потому почти что неприступный, полный всякого рода военных припасов, под предлогом защиты Весонтиона от, якобы, угрожающего захватить его Ариовиста.
Поступок Цезаря был столь же гениальным (в стратегическом и политическом отношении) сколь и бесстыдным (чисто по-человечески), поскольку город Весонтион располагался не на подконтрольной Риму галльской территории, а в независимой, свободной (как от свевов, так и от римлян) части Галлии, где римлянам совершенно нечего было делать (тем более, что жители Весонтиона их о помощи не просили). Сделав Весонтион опорной и исходной базой для всех своих дальнейших военных операций, Цезарь фактически оккупировал область проживания свободных кельтов. Кроме всего прочего, сильно укрепленный город сыграл ключевую роль в последующем подчинении римлянами галльских племен, еще не плативших им дань. В качестве главной опорной базы линии Родан (Рона)-Арар-Дубис, Весонтион, этот «ключ к длинноволосой (дикой, в значении - свободной от римской власти - В.А.) Галлии», обеспечивал проконсулу возможность господствовать как над своим «галльским тылом», так и над дорогами, необходимыми римлянам для совершения походов на еще непокоренные галльские земли, проведения «сынами Ромула» как наступательных, так и оборонительных операций. В общем, Весонтион имел неоценимое со всех точек зрения значение для обеспечения власти римлян над всей Галлией.
Но в то время, как римляне, овладев Весонтионом, занялись его дальнейшим укреплением и переустройством в соответствии со своими целями и нуждами, их лагерь оказался вдруг (видимо, совершенно неожиданно для Цезаря) охвачен приступом повального психоза, вызванного страхом перед предстоящим столкновением с «суровыми северянами» Ариовиста. Секванские «гостеприимцы» римлян и прибывавшие в Весонтион из занятых свевами галльских земель разъезжие торговцы, не скупились на полные всяческих ужасов байки о германских «северных гигантах», вот уже на протяжении четырнадцати лет не имеющих, якобы, крыши над головой, и ночующих, во главе с самим Ариовистом, в древесных дуплах, утоляя постоянно терзающие их голод и жажду горячей медвежьей кровью. Говорили, что иные германцы идут в бой с голым торсом, а то и совсем нагие, либо одетые лишь в медвежьи или волчьи шкуры (впоследствии, в эпоху викингов, таких именовали бы берсерками и ульфхединами). Эти «прошедшие огонь, воду и медные трубы» суровые северяне якобы с самого рождения не расстаются с оружием, хотя в применении оружия им нет особой нужды. Ведь германцы обладают столь огромной физической силой, что способны голыми руками без труда душить римских легионеров, как котят. Мало того! Грозная внешность и дикий блеск светлых глаз этих «воинов-зверей» способны сами по себе обратить в бегство целое вражеское войско! Наибольший ужас вселяла в охваченных паникой римлян именно байка о «непреодолимо остром», невыносимом даже для отважных галлов, светлом (как у потомка богов Гая Юлия!) взоре «северных гигантов». Пришедшие в Галлию с юга «сыны Энея и Ромула», в большинстве своем темноглазые – исключения, вроде Суллы и Цезаря , лишь подтверждали правило – очевидно, были потрясены тем, что у простых смертных людей могут быть светлые глаза, видимо, делая из этого поразительного факта вывод, что германцы – не простые смертные (а, по меньшей мере - полубоги). Да разве могут они, простые смертные римляне, бороться с ними – этими светлоглазыми, словно потомок богини Венеры (и, соответственно - отца этой самой богини Венеры верховного бога Юпитера) Гай Юлий Цезарь полубогами, пришедшими с Севера?
Говоря откровенно, весьма соблазнительной автору настоящей исторической миниатюры представлялась пришедшая ему на ум при чтении «Записок о галльской войне» Гая Юлия Цезаря мысль, что все эти «страшилки» намеренно распространялись среди римлян (да и среди галлов) «засланными казачками», сиречь агентами Ариовиста. Но никаких мало-мальски веских подтверждений этой мысли автор не нашел…
Так или иначе, устрашенные слухами о полубогах-германцах, знатные молодые «нобили», пошедшие служить в «доблестных рядах» военными трибунами ради возможности покрасоваться перед «светскими львицами» Града на Тибре в шлемах с пышными султанами и разукрашенных доспехах, получить причитающуюся им долю военной добычи, а по возвращении к родным пенатам – теплое местечко на «гражданке», с перспективой стать эдилами, квесторами, преторами, а там, глядишь - и консулами, стали один за другим являться к Гаю Юлию, прося его, под самыми разными (нередко – совершенно смехотворными) предлогами, об отпуске в горячо любимое ими римское Отечество. Цезарь со свойственным ему едким сарказмом подчеркнул в своих «Записках», что «везде во всем лагере составлялись завещания». Не зря говорится, что «рыба гниет с головы», а «дурные примеры – заразительны». Дело дошло до того, что встревоженные центурионы доложили о вероятности отказа воинов выполнять приказы из страха перед «северными гигантами», в случае боевого соприкосновения с германскими «полубогами».
«Страх обнаружился сначала у военных трибунов, начальников (отельных вспомогательных – В.А.) отрядов (префектов - В.А.) и других, которые не имели большого опыта в военном деле и последовали из Рима за Цезарем только ради дружбы с ним. Последние под разными предлогами стали просить у него позволения уехать в отпуск по неотложным делам; лишь некоторые оставались из стыда, не желая навлечь на себя подозрение в трусости. Но они не могли изменить выражение лица, а подчас и удержаться от слез: забиваясь в свои палатки, они либо в одиночестве жаловались на свою судьбу, либо скорбели с друзьями об общей опасности <…>. Трусливые возгласы молодежи стали мало-помалу производить сильное впечатление даже на очень опытных в лагерной службе людей: на солдат, центурионов, начальников конницы. Те из них, которые хотели казаться менее трусливыми, говорили, что они боятся не врага, но трудных перевалов и обширных лесов, отделяющих римлян от Ариовиста, и что опасаются также за правильность подвоза провианта. Некоторые даже заявили Цезарю, что солдаты не послушаются его приказа сняться с лагеря и двинуться на врага и из страха не двинутся» («Записки о галльской войне»).
Данный отрывок из «Записок» Цезаря пользуется особенно широкой известностью, причем по двум причинам. Во-первых, потому, что Цезарь, сам – римский «нобиль», «оптимат», аристократ до мозга костей, потомок древнеримских царей и даже богини Венеры, подверг в нем весьма нелицеприятной критике «золотую» молодежь «Вечного Града» на Тибре, спешно просящуюся в отпуск, в преддверии серьезной схватки с «с северными гигантами». Во-вторых, потому, что данный отрывок наглядно демонстрирует нам феномен переселений народов в Европе, в которой между народами еще отсутствовало чувство общности. Хорошо знакомая римлянам еще со времен Гая Мария тевтонская ярость, или «тевтонское бешенство», «фурор тевтоникус», загадочные качества германских «войсковых царей» и ясновидящих пророчиц – обо всем этом римские легионеры узнали, расспрашивая о надвигающихся «варварах» купцов, для которых древняя Европа, несмотря на свои болотные топи и лесные дебри, очевидно, не имела границ. И страху перед германцами, отраженному в процитированных автором настоящего правдивого повествования строчках из первой книги «Записок о галльской войне», страху, вызвавшему к жизни все бесчисленные «черные легенды», складываемые впоследствии, на протяжении столетий, вокруг древних германцев и происшедших от них народов, не суждено было исчезнуть…
Справедливости ради, следует заметить, что дело было не только в «черных легендах». Германцы и в самом деле были отменными воинами. Тацит описывает их в своей «Германии» в следующих выражениях:
«Редко кто (из германцев – В.А.) пользуется мечами и пиками больших размеров (такую длинную пику сами германцы называли «гер»; по одной из версий сам этноним «германцы», «гер-маны», означает «мужи с пиками» – В.А.); они имеют при себе копья, или, как сами называют их на своем языке, фрамеи, с узкими и короткими наконечниками, однако настолько острыми и удобными в бою, что тем же оружием, в зависимости от обстоятельств, они сражаются как издали, так и в рукопашной схватке. И всадник также довольствуется щитом и фрамеей, тогда как пешие, кроме того, мечут дротики, которых у каждого несколько, и они бросают их поразительно далеко, совсем нагие или прикрытые только легким плащом (либо звериной шкурой – В.А.). У них не заметно ни малейшего стремления щегольнуть убранством (в отличие от разбитых в свое время реформатором римской армии Гаем Марием кимврских конников, в описании Полибия – В.А.), и только щиты они разрисовывают яркими красками. Лишь у некоторых панцири, только у одного-другого металлический или кожаный шлем. Их они не отличаются ни красотой, ни резвостью (в этом сведения, приводимые Тацитом, вполне согласуются со сведениями Цезаря – В.А.). И их не обучают делать повороты в любую сторон, как это принято у нас: их гонят либо прямо вперед, либо с уклоном вправо, образуя настолько замкнутый круг, чтобы ни один всадник не оказался последним <…> Боевой порядок они строят клиньями. Податься назад, чтобы затем снова броситься на врага, считается у них военной сметливостью, а не следствием страха. Тела своих (павших на поле брани – В.А.) они уносят с собой, даже потерпев поражение. Бросить щит – величайший позор, и подвергающемуся такому бесчестью возбраняется присутствовать на священнодействиях и появляться в народном собрании…».
Как бы то ни было, Цезарь, выведенный из себя малодушием своих подчиненных, обратился к ним с гневной речью, построенной по всем правилам ораторского искусства. Причем Гай Юлий – опытный оратор - не преминул, памятуя о бесчисленных речах, произносимых им в бытность партийным лидером партии «народников»-«популяров» на площадях «Вечного Города», подчеркнуть в своей речи, обращенной к войскам, что он - ничуть не менее искусный полководец, чем его блаженной памяти дядя Марий, победитель других германцев - кимвров и тевтонов. Племянник Мария заявил, что, если войско откажет ему в повиновении, он вполне обойдется услугами одного только lеgio Dеcima - Десятого легиона, объявленного Цезарем своей «лейб-гвардией».
Пламенная речь, обращенная Цезарем к своему доблестному войску, не осталась воинами не услышанной и произвела на них глубокое впечатление. Растроганные прямо-таки до слез, центурионы Десятого легиона в прочувствованных выражениях поблагодарили Цезаря за оказанную им высочайшую честь и право умереть за него, их любимого вождя и полководца. Захваченное их порывом, все римское войско также заявило о своей готовности сразиться с германцами не на жизнь, а на смерть. На заре следующего дня красноречивый проконсул, воспользовавшись приподнятым настроением своих легионеров, выступил в поход на свевского «царя и друга римского народа». После семидневного марша римское войско заняло позиции на расстоянии менее чем сорока километров от вражьего стана. Цезарь не давал ни малейшей передышки никому – ни самому себе, ни своим воинам, ни своему противнику.
Ариовист уже успел стянуть и сжать в кулак своих германцев, расселенных на галльском берегу Рена (числом до ста двадцати тысяч человек - при том, что в свое время свевский царь привел с собой в Галлию всего пятнадцать тысяч воинов!) , однако его воины, ожидавшие приказов царя свевов на противоположном, германском, берегу, еще не переправились через Рен. В ожидании их переправы Ариовист попытался выиграть время и попросил предводителя римлян о «встрече на высшем уровне» (или, говоря «по-новорусски» - «саммите»), хотя уже не могло быть ни малейших сомнений в неизбежности вооруженного столкновения. На «саммите» с представителем Римской «мировой» державы Ариовист, владевший галльским и латинским языком ничуть не хуже, чем своим родным германским – свевским, еще раз подчеркнул свой полный суверенитет. Свевский царь по-прежнему считал себя правым в споре, вполне резонно указывая Цезарю на то, что германцы покорили северную Галлию на тех же основаниях, что римляне – Галлию южную. Но он, Ариовист, хоть и пришедший в Галлию первым, великодушно обещал не вмешиваться в дела южной, римской, Галлии, если римляне, пришедшие вторыми, откажутся от вмешательства в дела Галлии северной, германской. Ибо он, царь свевов, в своем праве. Он действует по обычаю войны и ведет честную игру, римлян же - при всем уважении – никто из галлов не просил брать на себя роль неких арбитров, «высших судей».
В общем, этот, очередной, раунд римско-германских переговоров оказался таким же безрезультатным и бесплодным, как и все последующие. Ариовист, решив продемонстрировать римлянам военную мощь свевов, приказал своему воинству продефилировать в полном составе мимо лагеря Цезаря, а после этого - укрыться в «вагенбурге» (укреплении из сцепленных повозок, именуемом римлянами «карраго»). Было совершенно ясно, что главное для царя свевов – выиграть время, а главное для Цезаря – навязать германскому вождю сражение до подхода к тому подкреплений из-за Рена. Пять дней подряд римское войско выходило в полном боевом составе из своего укрепленного лагеря в поле, вызывая неприятеля на бой. Но Ариовист не покидал своей «крепости на колесах». Это было самым умным, что вождь «северных гигантов» мог сделать в сложившейся обстановке. Ибо, во-первых, он все еще ждал подхода подкреплений из-за Рена. А во-вторых, Ариовисту было известно (видимо, через лазутчиков), что провианта у легионеров Цезаря в обрез, что секваны и эдуи странным образом мешкают с подвозом римлянам обещанного продовольствия.
К тому же римляне узнали от взятых ими «языков» о предсказании свевских жриц-прорицательниц, согласно которому боги не даруют германцам победы, если те вступят в битву до наступления следующего новолуния.
Наконец, Цезарю удалось хитростью выманить осторожных, несмотря на всю свою отвагу, свевов из их «крепости на колесах» в чисто поле.
Точное место судьбоносной битвы Гая Юлия с Ариовистом не установлено до сих пор. Скорее всего, она произошла под стенами современного французского города Бельфора (много раз в своей истории служившего яблоком раздора между враждующими силами и великими державами), откуда до сих пор грозно взирает на мир царственный лев – памятник французскому гарнизону, героически противостоявшему осаждавшим город немцам в годы Франко-прусской (или, если быть точнее - Франко-германской) войны (1870-1871), в погожий (судя по всему) сентябрьский день кровавого 58 года до Р.Х.
Сражение было выиграно римлянами – не в последнюю очередь благодаря ответственным и решительным действиям начальника конницы Публия Красса (молодого сына победителя вождя восставших рабов Спартака и щедрого спонсора Цезаря - Марка Лициния Красса). Римляне преследовали разбитых наголову германцев до самого Рена. Утверждают, что воины проконсула убили в тот кровавый день восемьдесят тысяч «северных гигантов» (что их, варваров, жалеть!) и пленили, то есть обратили в рабство, еще двадцать тысяч. Резня была ужасной, конница беспощадно истребляла беглецов, уцелевшие тонули в реке, покрасневшей от крови убитых и раненых. При известии о разгроме Ариовиста, шедшие к нему на помощь свежие германские войска обратились вспять. Враждебные свевам «варварские» племена, с которыми Цезарь своевременно установил контакты, пустили отступающим еще немало крови…
Впрочем, предоставим слово самому Гаю Юлию:
«Все свое войско они (германцы Ариовиста - В.А.) окружили повозками и телегами, чтобы не оставалось никакой надежды на бегство. На них они посадили женщин, которые простирали руки к уходившим в бой и со слезами молили их не предавать их в рабство римлянам.
Цезарь назначил командирами отдельных легионов легатов и квестора (одного из помощников консула - В.А.), чтобы каждый солдат имел в их лице свидетелей своей храбрости, а сам начал сражение на правом фланге, так как заметил, что именно здесь неприятели всего слабее. Наши по данному сигналу атаковали врага с таким пылом и со своей стороны враги так внезапно и быстро бросились вперед, что ни те, ни другие не успели пустить друг в друга копий (германцы - фрамей, римляне - пилумов* - В.А.). Отбросив их, обнажили мечи, и начался рукопашный бой. Но германцы, по своему обыкновению, быстро выстроились фалангой (то есть тесно сомкнутым боевым порядком - В.А.) и приняли направленные на них римские мечи. Из наших солдат оказалось немало таких, которые бросались на фалангу, руками оттягивали щиты и наносили сверху раны врагам. В то время как левый фланг неприятелей был разбит и обращен в бегство, их правый фланг своим численным превосходством сильно теснил наших. Это заметил начальник конницы (лат. magistеr еquitum - В.А.) молодой П(ублий – В.А.) Красс, который был менее занят, чем находившиеся в бою, и двинул в подкрепление нашему теснимому флангу третью (резервную) линию <…>. Благодаря этому сражение возобновилось. Все враги обратились в бегство и прекратили его только тогда, когда достигли реки Рейна приблизительно в пятидесяти милях отсюда».
Эти сведения, приводимые столь опытным и образованным полководцем, как Гай Юлий Цезарь, что им можно доверять, полностью опровергают распространенное по сей день мнение, согласно которому сражение войск римского проконсула Галлии со свевами Ариовиста разыгралось в районе Мюлуза (по-немецки - Мюльгаузена) или на территории между Мюлузом и Селестой (по-немецки - Шлеттштадтом) в современном Эльзасе. Пятьдесят римских миль равны семидесяти пяти километрам. И даже с учетом того, что Цезарь пишет о «ПРИБЛИЗИТЕЛЬНО (выделено нами – В.А.) пятидесяти милях», ясно, что он не мог иметь в виду восемнадцать километров, отделяющие Мюлуз от Рейна. Аналогичные дистанции разделяют и предполагаемые места сражения Цезаря с Ариовистом, расположенные между Мюлузом и Селестой. Как в узкой долине реки Фехта, впадающего в Рейн близ современного Кольмара, так и в долине другой реки - Льепврета, ведущей к Селесте, негде было бы развернуться римской и германской армиям (общей численностью около пятидесяти тысяч человек, не считая обоза). Скорее всего (как предполагал еще император французов Наполеон I Бонапарт) судьба Ариовиста «со товарищи» решилась близ современного Бельфора, у горного прохода между Вогезами и Юрой, именуемого в немецкой традиции «Вратами народов», а во французской – «Бургундскими вратами».
«Там (на берегу Рена-Рейна – В.А.) лишь очень немногие (германцы – В.А.), в надежде на свою силу, попытались переплыть на другой берег или же спаслись на лодках, которые нашлись там. В числе их был и Ариовист, который нашел маленькое судно и на нем спасся бегством; всех остальных наша конница догнала и перебила. У Ариовиста (вскоре скончавшегося, уже на германской территории, от полученных в битве с «потомком Венеры» ранений - В.А.) было две жены (! – В.А.), одна из племени свебов, которую он взял с собой из дому, а другая норийка (то есть не германка, а кельтка из области Норик – В.А.), сестра царя Воккиона, который прислал ее в Галлию, где Ариовист и женился на ней. Обе они во время бегства погибли. Было и две дочери: одна из них была убита, другая взята в плен <…>. Когда известие об этом сражении проникло за Рейн, то уже достигшие его берегов свебы начали возвращаться на родину. Воспользовавшись их паникой, на них напали убии, жившие ближе других к Рейну, и многих из них перебили». («Записки о галльской войне»).
Для справки: с тех пор убии, считавшиеся (в частности, самим Гаем Юлием Цезарем), «цивилизованными германцами», за звонкое римское золото предоставляли в распоряжение армии «Вечного Рима» отряды своей легковооруженной кавалерии (именуемой Цезарем в своих записках «нашей конницей»). Союзнические отношения племени убиев с римлянами привели к ряду конфликтов между убиями и соседствовавшими с ними другими, менее «цивилизованными», с римской точки зрения, германскими племенами. Но это так, к слову…
Нам, увы, неизвестно, насколько возрадовались (и возрадовались ли вообще) осчастливленные Цезарем галлы своему долгожданному избавлению благородными и великодушными римлянами от «гнета власти роковой» германского тирана. Очень скоро им, однако, предстояло познать истинную цену римского заступничества и покровительства…
Как бы то ни было, за одно лето кровавого 58 года Гай Юлий умудрился одержать в двух «битвах народов» две решающие победы над врагами Римской «мировой» державы. Теперь победоносный император мог со спокойным сердцем отвести свои победоносные войска на зимние квартиры, расположенные в области секванов. Отныне река Рен стала границей между Римской республикой и германским… «неизвестно чем».
Здесь конец и Господу Богу нашему слава!
*Пилум (от лат. pilum, мн. ч. pila) — предназначенное для метания во врага с близкого расстояния копьё с длинным железным наконечником, состоявшее на вооружении легионариев (легионеров) армии Древнего Рима.