О навязательстве гегелевской философии

Сок Волгин
О НАВЯЗАТЕЛЬСТВЕ ГЕГЕЛЕВСКОЙ ФИЛОСОФИИ МАРКСУ И ШТИРНЕРУ.

Один из упрёков, который бросается в сторону философии Гегеля заключается в том, что она лишь навязывает реальным предметам, таким как история и государство готовое диалектическое понятие в результате чего лишает эти предметы дальнейшей свободы развития:

«мысли и предметное, точно праздновали в ней [в философии Гегеля] свое соединение. Но это было лишь самое крайнее насилие мысли, ее высший деспотизм и единовластие»,- говорит Штирнер.

То же самое можно прочесть и у Маркса: «Не мысль [у Гегеля] сообразуется с природой государства, а государство сообразуется с готовой мыслью.» («К критике Гегелевской философии права»)

Или, когда говорят, что не законы выводятся Гегелем из природы, а, наоборот, природа – есть только продукт законов:

«Ошибка заключается в том, что законы эти ОН НЕ ВЫВОДИТ из природы и истории, а НАВЯЗЫВАЕТ последним свыше...». (Ф. Энгельс «Диалектика природы»)

На самом же деле, в силу того, что Макс Штирнер в своей философии не достигает понятия интерсубъектного равновесия и признаётся: «Я не хочу ничего в тебе признавать или уважать, ни собственника, ни нищего, ни человека: я хочу тебя использовать.» (Единственный и его собственность), то именно эта идея, которую артикулирует Штирнер, в конечном итоге, если она возводится в принцип мышления класса, нации и индивида, эта идея как раз и становится основанием практики самого интенсивного идеологического навязательства.

То же самое можно сказать и о марксизме, поскольку упрёк со стороны всякой односторонней критики можно перевернуть против неё самой, то утверждение Маркса о том, что «Не мысль [у Гегеля] сообразуется с природой государства, а государство сообразуется с готовой мыслью.», следует относить также и к самому Марксу, который не знал, что природа реального государства требует бесконечного внутреннего самодвижения, созидательного разрушения, сильного элемента отдачи от одного индивида другому на единичном уровне и столь же сильной интерсубъектности в качестве принципа общей дифференциации общества. И так как марксизм в своём манифесте конституирует политический идеал, как односторонний прогресс к исчезновению классов, религии, индивидуальной семьи и институтов юстиции, то непостигнутая вполне теоретиками марксизма природа реального общества, удовлетворяя, посредством марксистского манифеста потребность в единстве, та же природа, выбрасывает его по причине его не способности на определённом этапе удовлетворять потребность в различии.

Что же касается той бесконечной формы, которую в качестве политического идеала имеет в виду Гегель, то, разумеется, и она со стороны своей внешней упругости может восприниматься как определённое навязательство. Но, аналогичность этого навязательства роду воздействия на ребенка в процессе его кормления или его обучения чтению, заключается в том, что поступательность обнаружения названной формы в качестве истинно необходимой, предполагает и «штирнеризм», и «марксизм», и даже националистический бинаризм Карла Шмитта, то есть предполагает свободу и прохождение определенных ступеней, прежде чем данная форма даст себя рассмотреть во всей целостности.

Именно потому, что данная форма предполагает сложнейший момент преодоления нигилизма для самосознания индивида, класса и нации и, так как она по своему внутреннему существу есть рециркулентность освобожденной энергии государства и, абсолютное имплозистентное равновесие противоположных сторон, то, будучи данной вначале лишь непосредственно и как бы прикинувшись лишь результатом защиты прусского status quo, данная форма аккумулирует против себя два отрицания. Первое отрицание представляют Штирнер, Маркс и Карл Шмитт, согласно которым истинный универсум, в противоположность позитивистскому консерватизму предполагает освобождение и расширение силы индивидуальной, классовой и националистической субъективности. Но так как ни тот, ни другой, ни третий «субъективизм» не производит устойчивой государственности и в то же время вскрывает своё содержание как проявление индифферентной, нигилистической, слепой силы, то это первое отрицание со стороны нигилизма по отношению к «позитивистскому государству», предполагает второе, реакционное по отношению к нигилизму, аннигилентное отрицание, то есть переведение нигилистической слепоты к форме интерсубъектного, сильного равновесия, удвоение нигилизма в гармонии синергетической имплозистентности в качестве политического идеала и, таким образом артикуляцию бесконечного различающего вовлечения в качестве формы силы осуществляющей суд над иной, индивидуальной, классовой или националистической субъективностью.

Но эта вторая форма как результат отрицания нигилизма, это рециркулентное, сильное равновесие это и есть форма свободы понятия в логике Гегеля, и потому, принцип всеобщего синтеза противоположных сторон в «философии права». В результате чего, два отрицания «гегелевского государства» становятся абсолютным и бесконечным знанием о гармонической форме истинно бесконечного государства, ибо «начало» и результат абсолютного отрицания стали прозрачными и в высшей степени интеркорректными друг для друга.