Глава 7
Где-то под Минском выяснилось, что бензина и денег до Москвы не хватит. Покупка автомобиля и сборы домой съели все финансовые запасы. Всегда, если о чем-то очень думаешь, то это непременно тебе явится в каком-то виде, якобы во спасение. И ты радостный цепляешься за это как за соломинку.
Уже за Минском, проезжая какой-то небольшой городок,меня остановили трое. Женщина была с узелком. Думаю: "ну вот сейчас я её подвезу и что-нибудь подзаработаю".
Останавливаюсь. Женщина спрашивает:
- Одного человека подвезете?
- Одного подвезу, садитесь рядом, сзади всё занято.
Она повернулась к мужикам, отдала узелок одному из них, и тот быстро сел в машину, что я не успел сообразить.
- Здорово водила,- хриповато выдавил пассажир. От мужчины пахнуло запахом залежалой одежды и чем-то ещё, что стойко ощущается всегда в солдатских каптёрках и сушилках. Весь этот букет ароматов перебивался стойким запахом перегара. Хорош клиент. Вот тебе и российская действительность. Та самая, которую красиво себе рисуют поэты и художники в своих романтических произведениях, в виде образов любви и обожания, пока не встретятся с конкретным случаем падения нравов.
- Здравствуйте! В гостях у родственников были? - ответив на приветствие, спрашиваю я.
- Да, не, это кореш мой с жёнкой. Мы с ним срок вместе мотали. Он на год раньше откинулся, а она сучка гуляла тут. Так он её почирикал пёрышком и она теперь ползает перед ним как шелковая, шалава. А я только сёдни с зоны, - он снял ушанку и погладил свою на лысо стриженую голову. В голосе его кроме жаргона, ощущалась грубость тона, которая прививается заключённым вместе с тамошней атмосферой за время многолетнего нахождения среди тех, кто и определяет порядки, манеры и культуру поведения в исправительных учреждениях, но не результатом напрасных усилий воспитательского процесса персонала тюрьмы.
- А ты откуда катишь, смотрю номера не наши? - спросил мужчина.
- Еду из Берлина, тоже там срок мотал, - пошутил я.
- Как? Да ладно, не заливай. Нашего там не посадют,- недоверчиво пробубнил он.
- Ну, конечно, пошутил. Но срок я там точно отмотал почти пять лет,- заверил я его.
- Не понять тебя,- сказал пассажир.
- Как Вас звать? - спросил я.
- Да просто Колька, - ответил он.
- Да? Ну, тогда я тоже Колька, если хотите Николай Степанович,- заигрывая интонацией, произнёс я.
- Чё ты мне выкаешь, я ж не барин,- возмутился Колька.
- Привык так. Николай, я решил подвезти Вас, потому что у меня деньги закончились и бензина километров на сто осталось, а ехать мне ещё очень далеко. Надо, чтобы Вы мне оплатили, сколько сможете.
- Мужик, ты чё, я ж тебе сказал, что я только сёдни откинулся, - нервно сказал Колька, - какие у меня деньги. Я тебе не поверю, чёб ты из Берлина да без филок. Бздишь фраер, чё я тебя грабану. Ну-ка, кажи бардачок,- нервно прорычал Колька.
События разворачивались стремительно. Он снял правую голичку армейского пошива с пальцем для курка и потянул руку к бардачку. Там у меня были только документы на машину на немецком языке. Не мог же я допустить, чтобы он с ними что-то сделал. Довольно резко тормозя с заездом на обочину как позволял гололёд, я наклонился вправо, и решительно открыл дверь. Что было силы руками толканул попутчика из машины. Он завалился наружу наполовину. Дёрнув ручник тормоза до отказа вверх, я поднял обе ноги и развернувшись, резко выпихнул его из машины. Пока я усаживался на место, друг мой Колька, поднимаясь, выдернул из левого рукава нож. Машина в это время стояла поперек дороги - носом на обочине. Включаю скорость, выворачиваю руль на дорогу, но из-за гололёда машина медленно набирает ход. Колян, держась за открытую дверь, пытается запрыгнуть в машину. Докатившись задними колёсами до шершавой обочины, Волга быстро стала набирать ход. Бегущий попутчик отборно
матерясь, оторвался от ручки двери и упал на обочине. Уже на скорости я вырулил на проезжую часть и попал в колею и машину тут же выбросило на встречную полосу. А там, навстречу мчалась чёрная Волга. Было видно, что колёса встречной машины заблокированы, и чтобы не столкнуться со мной, вывернуты влево, в сторону моей свободной полосы. Когда между машинами осталось уже несколько метров, чёрная Волга всё-таки выскочила на мою колею, а мою машину окончательно развернуло влево и я слетел с трассы в глубокий кювет, воткнувшись задней частью в снег.
На поверхности было только лобовое стекло. Из глубины кювета как через большой монитор, смотрел я на то, что происходит на дороге. Черная Волга уже стояла на левой обочине и двое мужчин в гражданской одежде бежали ко мне. Мой пассажир Колька, видя посторонних, шёл мимо по противоположной стороне в направлении заправки, которая находилась метрах в трехстах в сторону Москвы. Я попытался открыть дверь, но она придавленная снегом, не открывалась. Опустив стекло, я прокричал подбежавшим мужчинам, чтоб они помогли мне открыть дверь.
- Тот мужик, идущий по той стороне, только сегодня с зоны и он вооружен ножом,- сказал я подошедшим, - на всякий случай имейте в виду.
- Мы из милиции, видали мы таких дистрофиков. У Вас с ним что-то случилось? - спросил тот, который постарше.
Пока они, глубоко в снегу оттаптывали двери моей машины, я коротко рассказал что произошло и добавил:
- Хорошо, что вы не уехали, а то не известно какое продолжение могло быть у меня с пассажиром,- благодарно сказал я. Хотя, если бы вы не появились у меня на пути, я бы может нормально вырулил.
- Ну как мы могли уехать, если как раз из-за нас это произошло.
- Да, машину выбросило из колеи потому, что я сильно газовал.
- Это просто удача, что мы едва ушли от столкновения. Мы едем из Москвы, там купили эту машину и возвращаемся домой в Сочи, где мы вместе работаем в милиции. Я - капитан Сароян, а он - майор Игнатьев. Вы сказали, что у Вас проблема с бензином. В качестве моральной компенсации мы дадим Вам талоны на бензин, которых Вам хватит до Москвы. Только никого больше не подсаживайте, на дороге всяких типов хватает. А этого скоро подберут. Его место на зоне. Сейчас доедем до Смолевичей и позвоним коллегам. Далеко он не уйдёт.
- Может не стоит его задерживать, ведь никто не пострадал. Да, и потом, что вы ему предъявите - нужен будет свидетель, а я сейчас уеду.
- Судя по вашему рассказу, у него была попытка ограбления, - сказал Игнатьев. Ладно, мы разберёмся. Мы позвоним ребятам, чтобы его нашли и провели с ним беседу. Хотя судя по его поведению долго на свободе он не задержится.
Капитан Сароян сходил в машину и вернулся с жезлом. Они стали останавливать грузовые машины, но все они были слабые и попытки не увенчались успехом. Наконец, минут через сорок с запада шли две одинаковые новенькие, красные, трёхосные грузовые машины. Это были Татры. Объяснять им ни чего не пришлось. Они сразу развернулись на запад, встали одна за другой, зацепившись тросом. Я подал водителю заднего грузовика, свой капроновый трос, предусмотрительно купленный ещё в Берлине и они легко вытащили мой автомобиль на дорогу.
Я поблагодарил водителей грузовиков, и они уехали. С товарищами по несчастью мы обошли мою Волгу - повреждений не было!
- Обычное дело, когда залетаешь в мягкий глубокий снег, - сказал Игнатьев.
- Вас бог послал,- сказал я, пожимая руки милиционерам.
Милиционеры дали визитки, талоны на бензин и мы тепло расстались. Я испытывал удовлетворение от общения с людьми, и тому, что вся эта неожиданная история завершилась на удивление с положительным результатом. Проезжая уже далеко за заправкой, я обогнал Николая. Он шел пешком по обочине. Мне его было жаль. Теперь у него опять могут быть неприятности. Такой же у меня брат Иван: всю жизнь вкалывал, но трижды отсидел по пустякам и исковеркал всю свою жизнь.
По Москве раньше я никогда не ездил на автомобиле. Улица, где жили мои друзья, находилась севернее района Останкино. Телевизионную вышку было видно издалека, если не находиться среди высоких зданий. Сначала я ехал по знакам в центр города. Проехав Манежную площадь, мимо Кремля, направился на северо-восток, время от времени держа в поле зрения телевышку. Интуиция и опыт езды по немецким многочисленным городам и весям без карты, помогли мне выехать на улицу моих друзей. Евтошкины были дома. Александр и Валентина те самые мои Берлинские друзья связисты, которые пару месяцев назад вернулись из ГДР. Поужинав и наговорившись, я уснул и крепко спал двенадцать часов.
Ещё в Германии начали беспокоить меня сбои в сердце. С Александром мы сходили в местную клинику, где после осмотра врача, сделали мне кардиограмму и выписали таблетки. Доктор сказал, что до Новосибирска доеду, только не надо нервничать и перегружаться в дороге.
Я собрался с мыслями и отправился по инстанциям с отчетом и объяснениями что я не верблюд. Глотая таблетки, подумал: вот так порой человек от юношеских мечтаний, получает несвойственные своему существу испытания и в результате стрессов раньше времени превращается в рухлядь.
Сначала я решил поехать в своё Министерство на площади Ногина, где меня неоднократно, перед каждой командировкой утверждала комиссия во главе с заместителем министра. В управлении внешних сношений, который оформлял загранпаспорт и занимался формальностями по командировке, встретили меня как обычно. Зам начальника отдела Алла Владимировна - красавица с печальными оливковыми глазами, сказала, чтобы я зашел к начальнику отдела. С Сергеем Николаевичем, который был образцом внешности и деликатности знаком был я и раньше, но близко не общались. Слишком много специалистов промышленности проходили через этот отдел. Но, думаю, с такой историей как моя, вряд ли кто возвращался из-за границы, которая не привлекла бы внимание руководителя отдела. Сергей Николаевич встал из-за стола и первым протянул мне руку. Про себя я отметил этот не свойственный высоким чиновникам факт.
- Мы уже получили письмо из Техстанкоэкспорта с протоколом техцентра Берлина. Понятно, что они выступают единым фронтом, но нам надо знать реальную суть дела и при необходимости защищать своих людей. А то мы так растеряем всех хороших специалистов. Расскажите коротко, - попросил Сергей Николаевич.
- Когда я приехал в Германию, директор Молов там уже работал. Я делал своё дело по моим планам, которые он утверждал. Разногласий никогда не было.
- Так в чём дело? - спросил Сергей Николаевич.
- Первую пару лет директор меня не включал в состав комиссий по списанию разных товаров, некоторых из них никто не видел в глаза. Об этом все шептались. Потом, когда отработавшие свой срок старшие специалисты уезжали, к подписанию этих актов пытались привлекать и меня. Под разными предлогами я отказывался. По документам оприходованным бухгалтерией числилась новая мебель. А в квартиры всех сотрудников устанавливалась старая из немецкой комиссионки. Я не участвовал в погрузках контейнеров товарами, не только мебелью в упаковке, но и какими-то ящиками, которые шеф отправлял в Москву. Я не ездил с ним в командировки, в которых шеф любил расслабиться и требовал организовывать персональные развлечения. Неоднократно шеф давил на меня, пытался заставить менять запчасти завода, которых на складе у меня было на три миллиона марок, на товары немецких предприятий и отдавать ему. Обещал покровительство. Последний разговор был категоричный: или я исполняю его требования, или он избавляется от меня. Если коротко, то это всё,- закончил я.
- В какие политические дела Германии Вы вмешивались?
- Полный бред. Через Вас должна была пройти почта на завод с каталогами на ткацкое оборудование наших конкурентов. Один из наших немецких друзей помог мне получить нужную нам техническую документацию. В частном разговоре он делился со мной информацией от своего близкого родственника, который работал с Эгоном Кренцом. Такие разговоры были несколько раз. Ход сегодняшних событий у нас в стране и в ГДР подтверждают тогда полученную информацию от этого человека. Однажды я рассказал об отношениях с этим человеком директору Молову, о чём потом пожалел.
- А что там за шпионские страсти?
- Что касается этой темы, то это всё правда. Да, я общался со всеми людьми подряд, кто ко мне обращался с какими-либо вопросами. Но кто из них был шпионом или баптистом мне не известно. Государственными тайнами я не владею и не давал подписки о их неразглашение. Были со мной не совсем служебные беседы военных американцев, на пограничном пункте Чекпойнт Чарли. Намекали, что могут помочь мне улучшить качество жизни. До каких-то провокаций дело не дошло.- закончил я.
- Смелый ответ. А правда, что у Вас там ребёнок растёт?
Отношения с девушкой были в первой командировке пять лет назад. Ребёнок был рождён позже, когда она была замужем уже за другим мужчиной.
- Так ребёнок-то всё-таки чей? - настойчиво, но уже улыбаясь спросил Юрий Николаевич.
- Не мой. Замуж она вышла через год, после моего отъезда. Ребёнок, естественно, от её мужа. В протоколе много лишнего приписано Моловым, чего на собрании и в действительной жизни не было. У меня есть экземпляр протокола, и я его хорошо изучил.
- Откуда у Вас протокол? Не принято давать такие протоколы на руки? Догадываюсь опять женщина?
- Вы угадали - секретарша,- ответил я.
- Ну, прямо Дон-Жуан какой-то,- спокойно, без оттенка осуждения произнес Сергей Николаевич.
- Просто секретарша порядочная девушка, хотя из их системы.
- Кстати в их систему, т.е. в "Техстанкоэкспорт" на Мосфильмовскую ехать не надо. Лишняя нервотрёпка. Они требуют, что бы мы Вас за границу больше не командировали. Дело обстоит серьёзно. Каким-то образом о Вашей истории узнали в ЦК КПСС. Сегодня заблаговременно Вам надо обратиться в бюро пропусков в здание ЦК на Старой площади, с общегражданским паспортом, чтобы в два часа быть у кабинета. Алла Владимировна паспорт Вам сейчас выдаст. Пропуск наши сотрудницы уже заказали.
Боясь опоздать к назначенному времени, на Старую площадь я приехал на час раньше, оформил пропуск и ожидал, стоя в просторном холле. Периодически посматривая на мое статическое положение, с вопросом ко мне подошел молодой человек в штатском. Поняв от меня в чём дело, он сказал, чтобы я поднимался на второй этаж и ожидал у кабинета.
Без двух минут два к кабинету подошел мужчина. Я его сразу узнал. Это был Анатолий Иванович Северцев, приезжавший в ГДР с инспекцией и переговоров с немецкими властями, и с которым я имел удовольствие пообщаться. Однажды встреченный добрый человек, как некий маяк чего-то светлого в жизни запоминается надолго. Мы поздоровались и я вздохнул с облегчением. Довольно большой кабинет, обшитый темным лакированным деревом располагал к тишине и покою.
- Расскажите подробно. У нас на это двадцать минут. Потом я уйду, а Вы останетесь здесь и напишите лаконично и разборчиво на бумаге. Документ Ваш будет учтён специальной комиссией при подготовки заседания Центрального комитета по борьбе с коррупцией. Ваша история имела резонанс. По линии КГБ из Посольства СССР в ГДР мы получили особое мнение на документы, которые направил во все инстанции объединение Техстанкоэкспорт, касающиеся Вас.
На общение с Северцевым и на написание письменно у меня ушло часа два. Воспоминание событий, произошедших в течении пяти лет, вновь взволновали меня.
Когда Северцев вернулся, он принял от меня исписанные листы, отметил пропуск, и распрощавшись с хозяином кабинета, я покинул здание.
На улице было тихо, и крупные снежинки медленно опускались, и ложились невесомым пухлым слоем, скрывая серую неприглядную мешанину дневной суеты. Я легко ступая на этот новый девственный ковёр направился на станцию метро.
Шёл я не спеша и думал о разном, в частности о том, что я так и не узнал, чего конкретно хотели от меня американцы. Не те слова, которые они говорили. Меня интересовала цель, которая осталась не озвученной за всем сказанным разговором. Теперь уже наверное никогда и не узнаю. Загранкомандировок мне, скорее всего теперь не видать - подумал я.
Но, как показала жизнь, я ошибался и мне ещё много чего предстояло испытать за границами нашей Родины.
Теперь в Москве мне больше нечего было делать. На меня навалилась апатия и безразличие ко всему. Я поехал к Евтошкиным.
Перед выездом из Москвы на автомобиле, Александр вызвался проводить меня до трассы на Рязань. Приготовленная его женой курица и запасенные другие продукты позволили мне двигаться, практически, не останавливаясь. Гололёд в тот год был по всем дорогам европейской части и продолжался до самого Урала. Ехать я вынужден был не спеша. Проблема возникла перед постом ГАИ, на котором маячил постовой у городка Октябрьский, что не далеко от Уфы. С выпуклой и скользкой дороги мой автомобиль как на замедленной съемке съехал в кювет.
- Привет брат кювет, привет, - сказал я сам себе, медленно съехав в неглубокую канаву, и понимая, что автомобиль повреждений не получил. Гаишник, стоявший лицом в мою сторону, всё видел. Я вышел и постоял на дороге. Несмотря на то, что моё движение затормозилось, у меня было шутливое настроение, и я помахал милиционеру. Он стоял как памятник. Потом я долго сидел в машине, ожидая подходящий транспорт. На какое-то мгновенье я даже задремал. Проснулся от громкого гула. Выскочил из машины и стал махать и орать уходящему гусеничному трактору. Но тракторист не услышал. Я продолжал блажить уже гаишнику. Памятник зашевелился и остановил трактор. Что-то сказал трактористу, после чего трактор развернулся и поехал ко мне. На то и памятник, чтоб его ценили,- подумал я и помахал милиционеру как другу. Вот везёт же мне на хороших людей, когда судьба сбрасывает меня с дороги судьбы, - подумал я. Трактор подъехал, развернулся и встал задом. Я набросил на крюк трактора уважаемый мной немецкий трос, как спасительную ниточку жизни. Трактор почти поперёк дороги, без натуги, вытянул меня вместе с машиной. Браво Вася, браво. Я вынул из рюкзака упаковку жевательной резинки, и со словами: "извини друг, денег нет" и дал ему взятку. Вася по имени Гриша, что успел прочитать я на пяти пальцах правой руки, расплылся в улыбке, как будто я на самом деле дал ему нечто драгоценное. Гриша крепко потряс мою протянутую руку и громко сказал: "не забудь отцепить трос".
Я, радостный, поехал дальше. Радость моя закончилась в метре от милиционера. Выйдя на средину полосы, он демонстративно резко вскинул жезл, держа свисток во рту, как запасное средство в случае неповиновения.
- Здравствуйте,- лейтенант Сучков. Ваши документы,- неожиданным басом проговорил милиционер ростом - метр с кепкой.
- Ах, же ты сучков сын, - поменяв ударение, подумал я о милиционере, - зря я о тебе хорошо думал.
Разглядывая номер машины с иностранными буквами, водительское удостоверение на русском и английском языках, договор купли продажи на немецком языке, мой друг и "спаситель" был в ступоре:
- Вы вообще кто?
- Агент западных спецслужб, - пошутил я, чем поставил крест моему дальнейшему продвижению по моей родной и любимой земле моих предков. Что касается моих предков, то в средине восемнадцатого века, на самом деле их арестовали за участие в каких–то бунтах, где-то здесь Поволжье, и выслали в западную Сибирь плодиться и размножаться. Спасибо царю, что не оборвал мой род в российской тюрьме, а позволил продолжить его на бескрайних просторах полей и озер Барабы.
- Товарищ лейтенант, я же пошутил, вот мой серпастый, молоткастый советский паспорт, - при этом я улыбался во весь рот, над возникшим недоразумением. - Я еду из Германии где я мотал, простите, работал в течение пяти лет. Не задерживайте меня, пожалуйста, мне ещё очень далеко ехать. Улыбка моя и шутливая манера разговора не спасли меня.
- Поедешь за мной, - твёрдым голосом сказал лейтенант,- пусть с тобой шеф разбирается.
При слове «шеф» у меня дрогнуло сердце, не дававшее покоя всю дорогу.
Неумолимый лейтенант ехал впереди на Москвиче, увозя с собой как наживку и улику мои документы. Отделение милиции находилось в центре города. Было пять часов вечера и почти темно. Дежурный сказал, что майор уехал и будет только завтра. Я пытался убедить ребят, что я нормальный человек, и даже был в своём городе депутатом городского совета. Никакие аргументы не помогали. Все мои документы и ключи дежурный положил в сейф, а меня закрыли в клетушку три на полтора метра. Вместо передней двери была решётка сваренная из арматуры. Последний раз перекусывавший часов в двенадцать и попросил принести мне из машины пакет с продуктами и таблетки. Люди с гордым званием "офицеры" мне даже не ответили. Пришлось смириться и настраиваться на спокойное состояние. Я лег на деревянную лавку и закрыл глаза. Трудно было лежать на узкой лавке, но временами я даже проваливался в сон. Больше всего меня беспокоил голод, холод, тянувший от входных дверей и экстросистолы, которые диагностировал мне московский доктор. Намаявшись, когда ночь уже почти прошла, я подумал: смог бы ли я сегодня, сейчас сменить эту узкую лавку моей родной страны, на шикарную кровать Гитлера в отеле Хемницерхоф, где почти год назад мы со съёмочной группой побрезговали переночевать…
Утром я чувствовал себя разбитым и голодным. Около восьми часов утра начали собираться сотрудники отдела. По очереди, они молча, приходили посмотреть то ли на чудище, то ли на шпиона и каждому из них я говорил, чтобы принесли мне из машины таблетки. Но все мои сограждане в погонах уходили так же молча, как будто это было сообщество глухо - немых.
Майор пришел после десяти часов, сказал что был в администрации. От него разило перегаром, который доходил даже до моей клетки. Часто открывавшаяся входная дверь выстудила весь первый этаж. Когда до меня дошла очередь, майор через открытую дверь, сказал ни кому-то конкретно обращаясь, а так, вообще:
- Приведите Жукова.
Мне открыли калитку, которая на "сим-сим" не действовала и завели в кабинет начальника, посадив напротив него. От него кроме перегара пахло пельменями. Я не знал чего от него ожидать. Изучая все мои документы, он всё больше мрачнел.
- Собрать сюда всех сотрудников. Его лицо никак не соответствовало его манере разговора. Лицо его было стройное и красивое. Умные, грустные зелёные глаза, плотно сжатые губы, богатая шевелюра, испорченная тесной шапкой, являли некий противоречивый образ. Если бы я встретил его где-то на улице, я бы скорее подумал, что это интеллигент, музыкант, художник или ещё что-то в этом роде. Но он крыл отборным матом своих подчинённых. Редкие нормальные литературные слова, вырывавшиеся из этого красивого рта, в этом холодном с решётками на окнах помещении, казались чужеродными звуками. Эти звуки тонули в пучине бессмысленного перечисления человеческих и нечеловеческих органов и чувств. После окончания представления своих, не совсем совершенных сотрудников, майор подал мне в руки документы и сказал:
- Поезжайте. Лейтенант, сопроводи до восточного кольца. В качестве извинения отдай гражданину свой вчерашний навар. Ты понял? Я проверю.
Машина, бывшая в эксплуатации в службе безопасности ГДР (ШТАЗИ), завелась хорошо, но пришлось ждать пока она нагреется. Я принял лекарство и в сопровождении лейтенанта проехал квартал и посигналил ему, чтобы он остановился. Сопровождающий подошел ко мне и пробасил:
- Вам чего?
- Вон столовая. Я Вас, товарищ лейтенант отпускаю, но смотрите мне, ведите себя хорошо. Майор дал мне свою визитку, я ему позвоню, если что.
- Отродясь, у него такого не бывало, - изрыгнула иерихонская труба.
Я , миролюбиво улыбнулся, пожал руку лейтенанту (чего тут гневиться, ведь отпустили же) и пошел в столовую.
В столовой клиентов ещё не было.
- Господи, ты откуда такой худой, да небритый взялся? - спросила добродушная моложавая разбитная раздатчица.
- Ну, Вы поосторожней со словами-то. Может я и похож на странника, или путника, но на Господа нашего Иисуса Христа я похож только бородой. Да и грех это, вспоминать Бога всуе.
- Да, это ж у меня поговорка такая - вспоминать Господа, извините, - не выговаривая букву "Г", сказала женщина, и как святая Мадонна опустила глаза, стеснительно улыбаясь. - Чем Вас кормить?
- Чем-нибудь диетическим.
- Ну, тогда, милок, только каша. Может тебе с собой в баночку положить? - она как-то ласково, видно по привычке, перешла на "ты".
Поев, и попив горячего чая, я согрелся и размяк. Мне хотелось спать. Я спросил у Веры, - так она назвалась, нет ли у них в подсобке какого-нибудь топчана, вздремнуть.
- Так пойдём ко мне домой. Тутай недалеко. Поживёшь с недельку, я тебя откормлю, – и она звонко и игриво рассмеялась.
- Спасибо любезная, меня дома потеряют,- сказал я и не торопясь распрощался с этой душкой. Испытав ещё пару дорожных происшествий, связанных с гололёдом и уже под Чулымом Новосибирской области с бурей, за три дня до Нового 1986 года я прибыл в Новосибирск. На следующий день я проснулся около двенадцати часов. Жена сказала, что звонили с отдела кадров завода, и велели на следующий день в девять утра быть в КГБ. Я про себя подумал: "могли бы дать спокойно встретить Новый год".