- Если этого не в меру темпераментного буланчика сегодня кондрашка хватит после митинга на нашей территории, то Альбина Петровна обязательно предъявит претензии моей мамаше, а она разбираться не будет от слова "совсем"... - подумала девушка.
Елена вновь на секунду прислушалась к воплям Яковлева и, поняв, что до финала еще довольно далеко, чтобы не сойти с ума, вернулась к своим горьким мыслям...
- Почему-то нет у моей мамаши привычки разбираться с соседями, как нет и привычки защищать меня от их хамства и подлости... - с обидой и горечью подумала Ляля. - Словно нет у нее в душе датчика "свой-чужой"... Вернее, есть, но настроен он прямо противоположно естественным природным настройкам...
Эта формулировка тоже показалась Елене забавной, но она вовремя сообразила, что улыбка на ее лице вполне может быть истолкована левой ногой Яковлева, как личное оскорбление, и послужить катализатором продолжения скандала до бесконечности...
И девушка вновь вернулась к своим мыслям... Заставила себя вернуться...
- К другому привычна моя не в меру странная родительница... - обиженно думала Елена. - Привыкла с любыми мерзавцами кооперироваться против меня, не разбираясь в том, кто действительно виноват... Не интересуясь мотивами моих поступков... Всю жизнь так себя ведет... Столько, сколько я себя помню... И сегодня, при случае, она обязательно поступит, как обычно, - во всем обвинит меня...
Ляля потихоньку вздохнула...
- Так что, мне бы себя пожалеть, а не мамашу... И все равно мне почему-то временами бывает жалко ее, глупую, даже идиотичную, не в меру жестокую ко мне, бесконечно эгоистичную бабу, вляпавшуюся в эту противоестественную "дружбу" и готовую ради соседей пожертвовать всем, и, в первую очередь, мной...
Яковлев продолжал орать...
Елена вновь почувствовала нарастающее раздражение, готовое уже выплеснуться наружу...
- А почему, собственно, мне жалко мамашу, у которой для меня жалости никогда не было, нет и не будет? - раздраженно думала девушка. - Почему я всегда ее жалею? Можно подумать, что она - дитя несмышленое, попавшее в лапы злодеев, опоивших ее дурным зельем и накормивших погаными грибами... Ведь все обстоит с точностью до наоборот... Она сама немыслимо жаждет этой дружбы... Она сама не желает ничего менять... Она, можно сказать, цепляется за них всеми мыслимыми и немыслимыми способами... Она сама позволяет им все, чего бы они ни захотели, чтобы они только продолжали с нею дружить... Готова на все ради общения с ними... Это даже не столько их, сколько ее выбор... Однажды она нарвется на большие неприятности... Может быть, тогда хоть что-нибудь начнет понимать... Уйти бы от нее... А заодно уволиться бы из этого ставшего таким поганым НИИ... Поселиться, как Мишка Берсенев, на даче, жить там круглый год в тишине, без соседей... И любить мамашу издали, не пуская к себе в дом ни ее, ни ее друзей... А работать можно и в Поселковой школе... Сто метров пешком... Даже меньше... У них учителей не хватает... Химию биологичка пытается преподавать... Но дров до весны точно не хватит, и "благодарить" за это мне следует бесконечное вмешательство этого козла Яковлева во все дела...
Елена не выдержала и тихонько, так, чтобы не заметил Яковлев, вздохнула...
Тут девушка заметила, что у соседа, и так уже багрового от воплей, на шее вздулась жила.
- Ого, как он сегодня разошелся... - подумала Елена. - Уже и жила на шее вздулась...
И тут ее посетила догадка:
- Ааа… Ну, конечно... Осень... Холодно... Сыро... Он на козлодром, наверняка, уже не ходит... Энергию свою на картежников-доминошников не выплескивает... А говно кипит и наружу просится... Вот он и скандалит... Да уж, летом жить было проще... Сапог свои прибабахи и вонючую субстанцию тащил на козлодром, и одаривал там всех нежелающих… Страдали его друзья-однополчане, местная шпана и Альбина с моей мамашей... Мне тогда доставалось меньше всех...
За те несколько секунд, которые потребовались Ляле для осмысления догадки, Александр Миронович дошел до истошного уже не крика, а визга...
Девушка почувствовала невероятное отвращение...
- Когда фальцетом не по делу вопит несмышленый юнец, - подумала Елена, - это неприятно, но все же терпимо... Все-таки есть надежда на то, что вырастет - поумнеет... Но когда того же тембра звуки вываливаются из седовласого старика...
С трудом, но Ляля справилась и с приступом отвращения...
А Яковлев все орал и орал...
- Как бы чего не вышло. - подумала девушка. - Доорется этот сволочной буланчик до целого и опять поедет отдыхать в реанимацию...
И тут Елену накрыла волна жалости к себе...
- И чего я их всех жалею? - подумала девушка. - Меня кто-нибудь из них пожалел? Правильно, никто... Даже мать родная не соизволила... Жизнь не только свою, но и мою в полный бардак ради соседей превратила... Не пожалела меня... Не заслужила я у нее ни жалости, ни уважения... Не приходит ей в голову, что жалеть и уважать нужно не только ее и ее друзей, но и меня... А ну ее... И "друзей" ее туда же... Доорется Сапог до поездки в реанимацию? Отлично! Туда ему и дорога, сволочи поганой... И билет в один конец мерзавцу...
Елена Гурамовна почувствовала, как в ней поднимается волна бессильного гнева, который ни в коем случае не должен был вырваться наружу, поскольку контузии и сволочной характер Яковлева, помноженные на осень, мутную политическую обстановку безденежье и хроническую ненависть к ней сам, могли привести к непредсказуемым последствиям...
- Тихо-тихо-тихо... - уговаривала себя девушка. - Мне нужно тщательно контролировать себя... Следи за лицом, Ляля. Сапогу, чтобы добраться до очередного инфаркта сейчас может хватить выражения недовольства на твоем лице. И это было бы совсем не плохо, если бы не было уверенности в том, что обвинят во всем меня... Тихо-тихо-тихо...
Но справиться с собой в этот раз девушке было очень трудно...
- Тихо-тихо-тихо... - думала Елена. - Я должна молчать любой ценой... У Сапога слишком хорошие шансы этой ночью действительно отправиться в поездку либо в реанимацию, либо сразу в один конец, на Ваганьково... В принципе, оба варианта меня бы устроили... Хотя второй был бы предпочтительнее... Но!!! В обоих случаях претензии будут предъявлены мне... Гарантированно... Ни Альбина, ни мать моя даже не вспомнят о ни том, какой у него скандальный характер, ни о том, что он давно уже взрослый мальчик, ни о том, что я ему не нянька, ни о том, что он постоянно сам провоцирует скандалы, ни даже о том, что остановить орущего Сапога не под силу даже его родной жене...
Ляля опять потихоньку вздохнула...
- Виноватой объявят все равно меня... - думала девушка. - А если этот "деятель" ненароком окочурится, то и убийцей назвать не постесняются ни Альбина, ни мать... Не вспомнят, что этому деятелю давно пора лечиться у психиатра... Альбине невыгодно вспоминать о таких неприятных вещах, когда под рукой есть такой удобный человек, как я... Спихнет свою вину на меня, безответную, и будет себе жить спокойненько... Так что, тихо-тихо-тихо...
Уговаривающая себя Ляля вдруг поняла, что, скорее всего, не отвечая Яковлеву, она делает большую глупость...
- Ну и что такого особенного случится, если мать с Альбиной обвинят меня? - подумала девушка. - Уголовной ответственности не будет, поскольку не будет преступления... А от их морального прессинга, если совсем худо будет, можно будет сбежать на дачу... Если совсем уж холодно там будет, можно будет купить хороший обогреватель, даже два... А заодно включить плиту, благо газ у нас не балонный... Дороговато, конечно, газ обойдется, но придется потерпеть ради светлого будущего...
Пока Ляля думала, Яковлев проорал все, что желал, и, не добившись от Елены ни слова, выскочил из квартиры Савельевых, хлопнув дверью с энергией, достойной лучшего применения.
В доме стало тихо... Пытка временно прекратилась...
- Наконец-то ушел... - устало подумала девушка, собрала осколки от любимой чашки, выкинула их, а потом прилегла на диван, укрылась пледом и устало прикрыла глаза.
До возвращения с работы Зинаиды Васильевны и ее подруги оставалось всего несколько минут...
Продолжение следует...