Снова тот же сон… Та же терзающая душу заунывная тревога, словно зубная боль, то стихающая, то подступающая с новой силой. Образы, тени и звуки, то хаотичные, то складывавшиеся в нечто ускользающе туманное, не давали понять причин ненавистной утренней хандры, бывшей его спутником уже половину луны. Натена с трудом поднялся из смятого пропотевшего вороха шкур – такие ночи почти не давали отдыха, даже будучи тихими и спокойными.
В столь ранний час всё семейство ещё спало, и чтобы не тревожить их, он оделся и стараясь не шуметь, направился к выходу. В негромком шипении и лёгкой дымке очага никто не заметил его приглушённых шагов по мягко выстланному полу.
Выйдя из чума, он который раз оглядел далёкое и смутное в утренних сумерках редколесье, пытаясь понять, что же ему в нём так не нравится. Всё те же чахлые пихты и подёрнутый инеем кустарник, что и на предыдущих четырёх стоянках. А левее – бесконечно тянущаяся до самого края мира синева равнины, ныряющая где-то глубоко в долгой ночи под воды океана мёртвых. До гостеприимной долины большой реки ещё несколько переходов, но отправляться надо только когда олени закончат корм здесь. Осенние ветры крепчали, ночи становились всё длиннее, но маршрут и время переходов были так привычны, что никто не беспокоился.
Обычная утренняя рутина с отцом и братьями отвлекла его от тяжёлых мыслей – подготовить нарты, запрячь оленей, пока женщины готовят завтрак, по привычке проверить охотничьи снасти, наперёд зная, что они точно там же, где были всегда. Порядок необходим, как тепло – тундра большая, а вещи маленькие – всегда найдут, где спрятаться, если за ними не следить.
После завтрака братья продолжили сборы, приходилось спешить – нужно было многое выменять, а поселения к югу, с которыми они обычно менялись, в целом дне быстрой езды. Нельзя терять ни минуты, чтобы ночь не застала в пути.
Отец возвращался каким-то озадаченным.
– Шаман хотел тебя видеть. – сухо бросил он.
– Что-то случилось?
– Ночью он видел, как олени отбились от стада и ушли на север. Я хотел вернуть их, но он не позволил, велел звать тебя.
– Хочет испытать?
– Не знаю. А хоть бы и так, ему конечно виднее, но в такое время отправлять молодых на север… Не добро.
– Конечно виднее, кому же ещё…
Натена, оставив завершать сборы братьям, взял свёрток вяленой оленины и пошёл к шаману. Тепло поприветствовав друг друга, они сели за стол. Натена вручил дар и получил взамен пряный травяной отвар, приятно щекотавший ноздри ароматом и согревавший казалось до самой последней души.
– Отец сказал, ты запретил ему возвращать оленей?
– Каждый должен делать своё, и всё в своё время. Сегодня ему нужно на мены. А ты должен остаться.
– Из-за оленей?
–Пожалуй. Их увели, но я никого не видел. Это нехорошо. Будь осторожен, идя по следу.
– С кем я пойду?
– Выбирай двоих. И поторопись, нужно успеть дотемна.
Натену терзали сомнения, но не решившись их высказать, он откланялся, и унося с собой все вопросы, побрёл к чумам на другой стороне стоянки. В конце концов, шаман всегда говорит всё, что нужно. Если что не понял, значит, плохо слушал, значит думай, где был невнимателен. Почему не отец? Всё верно: потому что Вануйты на юге собирались сниматься со стоянки в ближайшие дни, а никто не умел с ними ладить, как он. К тому же, искусные снасти Вануйтских мастеровых сейчас, перед ежедневно смыкающимися объятиями осени важнее нескольких оленей.
А я – старший сын, – думал Натена. Давно всем показал и силу, и ловкость, и умение. Теперь нужно показать, что могу справляться сам. Это нужно мне, а потом уже шаману или кому-то ещё. – с этими мыслями он шёл звать в дорогу друзей и клялся духам, что имей к старости дар хотя бы половины мудрости колдуна, был бы счастлив навеки.
Вскоре все трое – Натена, сын брата его отца Мюсена и высокий,широкоплечий, вечно казавшийся угрюмым для тех, кто его не знал, Ясавей, спешно снаряжали нарту. Натена между делом старательно пытался вытянуть из немногословного друга хоть немного о том, как поживает одна из его младших сестёр, в которую тот был влюблён с детства и мечтал сделать своею женой. Ясавей, не отрываясь от сборов, скупо бросал отдельными фразами, что всё у неё благополучно и ничто не тревожит.
Солнце едва показалось далеко за большой рекой, а троица в нарте с пятью запряжёнными оленями мчалась на север, силясь примечать малейшие следы вытоптанного мха и подъеденного ягеля. Скупые признаки угадывались с трудом, но по отдельным глубоким следам было ясно, что олени очень спешили, всё время немного отклоняясь к западу. К полудню беглецов всё ещё не было видно, но более свежие следы становились всё отчетливее и мчаться можно было во всю прыть. Но как? Как без особого повода отбившись от стада, они оказались так далеко? Ночью не было слышно ни волков, ни бури – что могло их так напугать, чтобы те часами бежали на север изо всех сил, почти не останавливаясь для еды и отдыха? Есть мысли, от которых рядом особенно не хватает шамана.
Проплыли мимо и остались позади несколько замерзших озёр, отдельные пихты сменились облезлым редколесьем, нарта продвигалась тяжелее от обилия мха. Остановившись на очередной привал для кормёжки оленей и водопоя, все трое в тяжёлых раздумьях обсуждали, что за нелёгкая гнала оленей с таким невероятным упорством.
– Это демоны, говорю вам! – нервно повторил Мюсена.
– Вот ещё! Брось ты! Дались им наши олени – гнать их в такую даль. Да и шаман любых демонов завсегда отвадит, будь уверен. – Ясавей был как обычно спокоен и категоричен.
– В ночи, да ещё поодаль от стоянки – поди разберись, какая и чья сила могла быть над стадом! Говори что хочешь, но так и знай: не могло тут без злых духов обойтись! – выпалил Мюсена, сплёвывая прожёванную кашицу из древесной коры.
– Ветер, или скрытный хищник или нечисть – а если шаман дал добро на погоню – значит будь добр, исполни. Значит, есть в нас сила догнать и вернуть. Тем более на небе первый раз с прошлой луны ни облачка - сам верхний мир нам благоволит, дело ясное. – уверенность Ясавея передавалась остальным и немного успокивала.
Укладывая мешки обратно в нарту, все трое напряжённо думали и молчали об одном – столько гнать добычу может только стая волков, следов от которой было бы больше, чем от оленей, да и не любят они охоту на такой открытой местности. Давно не гремел гром, уж точно не тряслась земля, ветер был уже почти по-зимнему жёсток, но привычен и людям, и животным. Но олени не останавливались. Наверняка уже измождённые и обезвоженные, словно перелётные птицы, приносящие души ещё нерождённых, стремились они с юга на север.
Когда неласковое белёсое солнце стало желтеть, клонясь к горизонту, забеспокоился уже Ясавей:
– Надо поворачивать. Бегство и тридцати оленей не стоит пропажи трёх охотников, а там и того меньше.
– Не беспокойся. Сегодня лучшая погода за много дней, еды я взял куда больше, огонь разведём легко. Тут на день пути вокруг ни одного опасного зверя – сам видишь. - голос Натены креп с каждым словом – Мы впервые так далеко без отцов, и впервые всё зависит только от нас! Это же восемь оленей! - за такую погоню и такие старания, боги и старшие примут их как добытых нами, а не просто возвращённых! Хоть на убой, хоть на обмен – солидная добыча и вся наша, с такой даже старшие много лет не приходили!
– Готов рискнуть собой и товарищами чтоб показать себя? Боги не награждают за глупость! – когда Ясавей сердился, он был грозен и резок, точь-в-точь как его отец.
– А за смелость?! Да и много ли надо смелости – догнать сбежавших в сумерках, привязать, развести огонь, наесться до отвала и спать в шкурах под звёздами? Бури не будет, снег за последнее время почти весь унесло – да в такую благодать можно на земле из под костра спать, обложившись мхом, а у нас целая нарта и припасы!
Ясавей молча уставился в недосягаемую точку между тундрой и небом, к которой стремилась их упряжка, а Натена то и дело нетерпеливо на него поглядывал. Мюсена озабоченно ждал, чем разрешится тишина. Конечно, он не убоится ни ночи, ни тундры, ведь он мужчина, охотник и верный друг. Но, как же ему не хотелось туда, откуда с такой силой веяло дурными предчувствиями… Он привык доверять друзьям, но уже хотел нарушить затянувшуюся паузу, призвав всех ещё раз оценить выгоды погони и возвращения.
– Если не найдём их – всем расскажу какой дурак придумал попусту встречать ночь в тундре! – отрезал Ясавей. – А ты что думаешь, кто из упрямцев глупый? – неожиданно серьёзно спросил он Мюсену.
– Самые глупые те, кто спорят, когда трудно. Едем уже, раз поехали.
Ясавей уважительно кивнул, а Натена восхитился умом и спокойствием их спутника, даже не подозревая, чего ему стоило ради общего настроя подавить растущее, почти паническое беспокойство…
***
Спустя ещё несколько часов и пару привалов, в последних лучах заката они увидели на горизонте тонкую полосу иссиня-чёрных вод – настолько сильно их увели к западу оленьи следы, продолжавшие неумолимо смещаться в сторону, угрожая прижать их вплотную к ветреной, бросающейся обжигающе ледяной пеной линии прибоя.
Никто не разговаривал, все были поглощены ожиданием результата такой долгой и пугающе дальней поездки. Ясавей украдкой держал руку за пазухой, крепко сжимая резной идол своего рода и беззвучно прося поддержки богов, духов и предков. Он был самоуверен, настолько, что многих этим злил, и всегда отвергал суеверия, но сейчас чувствовал – пришло время, когда любая страховка не повредит.
Прошёл ещё почти час, опустившиеся на землю сумерки сгущались очень быстро. По левую руку мерно гудел и обдавал колючками ледяного ветра бескрайний чёрный океан. Они ехали совсем близко к нему, сторонясь песчаных отмелей, чтобы не увязнуть. Никому не хотелось останавливаться на ночлег в таком негостеприимном месте, поэтому решено было ехать пока видно хоть что-то.
Впереди показались какие-то коряги или поросшие тёмным мхом камни – разглядеть лучше уже не получалось. Не желая рисковать нартой, Мюсена, чья была очередь править, замедлил ход и забирал правее, чтобы наверняка ни на что не налететь.
Чем ближе они были к этим странным «камням», чем бы ни были, тем более непривычными становились их очертания. Хаотично разбросанные рядом с друг другом, странной плоской формы, как будто с торчащими ветвями – откуда тут было взяться таким крупным стволам от поваленных деревьев?
В 20-30 шагах от находки всё стало ясно – перед ними открылась ужасающая картина. Поиски увенчались успехом, впрочем, увиденное меньше всего на свете могло вызвать мысли об успехе. Долгожданная встреча случилась – это были те, кого они так давно и настойчиво хотели увидеть и кого предпочли бы теперь не видеть никогда. Обезображенные тела оленей лежали на земле с застывшими в самом неестественном виде мордами – глаза были выпучены казалось, почти полностью покинув глазницы, челюсти вывихнуты. Как и большинство суставов ног… и шеи… и спины… Им рассказывали о таком в далёком детстве, но это бывает только, когда много земли спускается с гор, перемалывая на своём пути всё сущее.
Никакой зверь и уж точно человек не обладают такой омерзительной силой уродовать, созданное природой. В абсолютной тишине, после долгой нерешительности они отважились спуститься с нарты на землю. Перебарывая себя что есть сил, подошли, но всё равно замерли в нескольких шагах, не в силах двинуться с места. Как будто вывернутые сразу во все стороны, тела были сильно исхудавшими, словно долго вялились на солнце. Присмотревшись, они поняли - это от того, что те были начисто обескровлены через аккуратные треугольные раны на шеях.
Тишина длилась целую вечность. Хоровод мыслей нёсся в головах как вода с гор, и так же как она, пропадал где-то в самых тёмных полостях, куда никогда не добирается свет разума. Даже шум гигантского океана затих и отдалился, приглушённый шумом в ушах, прерываемым лишь бьющимся прямо в горле сердцем.
Эта противоестественное зрелище заставляло цепенеть. Не шевелиться, застыв в судороге всего тела и разума, силящегося понять, как ТАКОЕ могло случиться с живыми существами. Это было не убийство, не убой и даже не изощрённая пытка. Невозможность подобрать название увиденному лишала всякой способности мыслить.
Невыносимо долгое молчание всего мира вокруг разорвал истошный вопль вдали. Все трое вздрогнули, словно он раздался прямо перед ними, и чуть не попадали на негнущихся ногах. Они начали лихорадочно переглядываться, пытаясь в глазах друг друга сквозь пелену сумрака прочитать: все ли слышали полный нечеловеческого ужаса крик, или он – плод разгоравшегося в душе от увиденного безумия, а может – часть той безымянной силы, что всё это сотворила?
Сорвавшийся на визг новый крик развеял сомнения и вернул способность двигаться. В два прыжка не сговариваясь оказавшись у нарты, они схватили копья и запасные ножи. Ясавей уже не таясь потрясал зажатой в кулаке резной статуэткой, очевидно мешавшей ему вооружаться, но ей он казалось доверял ничуть не меньше, чем металлу. Мюсена, омахиваясь торчавшим из рукояти ритуального кинжала пучком трав, всё время отплёвывался и слегка покачиваясь нараспев читал ведомые только его предкам заговоры.
Где-то впереди, почти у кромки прибоя, вновь раздался ни с чем несравнимый вопль. Он принадлежал человеку, похоже женщине, но от человеческого в нём осталась лишь тень, воспоминание. Сейчас же, в гаснущем в собственном хрипе протяжном вое, казалось, слилось всё – боль, исступление, злоба и бессилие. Снова переглянувшись, все трое кивнули, и широко обходя кучу того, что раньше было животными, с копьями наперевес двинулись вперёд.
В глубине души каждый хотел отговорить остальных, объяснить: что бы там впереди не происходило, не в их власти это прекратить! А если будут спорить, страшно кричать на глупцов, не понимающих очевидного, а если будут упорствовать, рыдая умолять их одуматься и повернуть обратно!!! Так думали все трое, но каждый из них отчётливо понял ещё в тот миг, когда увидел тела кошмарно изувеченных животных: они оказались там, где у слов больше нет силы. Прерываемая криками тишина вокруг стала настолько вязкой, что казалось лишь она укрывает их от волны бесконечного ужаса и безумия, рождённых происходящим.
Пригнувшись, они бесшумно крались вперёд ощетиненным копьями клином, будто кто-то сзади толкал их в спины точно такими же остриями. Снова крик. Уже не так душераздирающе – сорванный голос тонул в ритмичном прибое океана, который вместе с усиливающимся ветром источал сырость и стужу. Впереди показался слабый огонёк среди высоких камней. Самого пламени не было видно, оно играло бликами на удивительно ровных очертаниях прямых высоких колонн, будто вытесанных и расставленных здесь чьей-то огромной рукой. Какие-то из них были сложены из меньших камней, то сужаясь, то расширяясь по ходу кладки. Другие – цельные, ровные и чёрные, словно отлиты из обсидиана. Ничто не могло ускользнуть от обострившихся чувств людей, никогда раньше ничего так не боявшихся, как того, что творилось в глубине причудливой колоннады.
Когда до чёрных камней оставались десятки шагов, сквозь волны послышался низкий мужской голос, не переставая громко говоривший что-то на незнакомом наречии, звучавшем как распевы шамана, но куда грубее и неритмичнее. Он то спешно тараторил какую-то околесицу, будто боясь, что его перебьют, то зычным басом оглашал отдельные слоги, чеканя их как раскаты грома в бурю. Стоя вплотную к одной колонн, в два человечески роста высотой и четыре-пять обхватов у основания, они могли поклясться, что отчётливо слышат каждое слово, но запомнить или повторить в голове, чтобы позже передать шаману, как ни старались не могли ни звука.
Шедший первым, Натена, подрагивая от напряжения, медленно выглянул из-за угла во внутренне пространство между нестройными рядами идолов, а без сомнений, именно идолами эти глыбы и были. От открывшегося вида ему стало ещё хуже. Пространство внутреннего круга камней было заставлено чашами с дурно пахнущим несвежим жиром, в которых тлело множество фитилей, давая больше едкого дыма, чем света. Вопреки океанским ветрам, этот дым не рассеивался, а медленно клубился в пределах святилища, то поднимаясь выше, то скользя по земле. Все поверхности были испещрены грубо намалёванными кровью рисунками, линиями и какими-то совершенно не укладывающимися в голове узорами. В центре, на большом плоском камне высотой в пол роста, была привязана нагая женщина с ног до головы в крови, которой было так много, что, покрывая всё тело и камень под ним, несмотря на окружающих мороз, она стекала, заливая землю. С разных сторон от неё, в конических одеяниях из меха, скрывавших ноги до самой земли и голову вместе с лицом, стояли три фигуры неопределённого роста, пола и возраста, чем-то походившие в этих странных нарядах на стоящих на хвостах тюленей. Обволакивавший всё вокруг голос, принадлежал тому, что стоял у изголовья. Поодаль, у противоположной стены стояли, покачиваясь, три измождённых, но живых оленя, вокруг которых были свалены свёртки, корзины и тюки.
Читавший свои ломаные наговоры человек время от времени то обрызгивал женщину новой порцией крови из висевшего у него на поясе мешка, то капал на лоб горячим жиром из чаши, вызывая слабые попытки кричать. Двое по сторонам стояли неподвижно, держа в руках длинные резные кинжалы.
Ведомый тем же немым порывом к действию, Натена жестами передал друзьям, что противников трое, Ясавей должен обойти камень с другой стороны, а Мюсена держаться справа, и как только кто-то из этих мерзких слуг нижнего мира отвлечётся…
Всё прошло как нельзя удачнее. Двое из-за своих плотных капюшонов, даже не успели понять, что происходит, прежде чем были пронзены копьями. Третий же, истошно что-то крича на всё том же непонятном языке, совершенно не заботясь о себе, бросился вскинув нож к несчастной на алтаре, за что немедленно заплатил жизнью.
Мюсена спешно перерезал верёвки, глубоко впившиеся в её тонкие руки. Натена, приподняв, завернул обмякшее, трясущееся крупной дрожью тело в шубу, подхватил на руки и не оглядываясь, чуть ли не бегом, спотыкаясь выбежал из грязного, пропахшего гарью и кровью капища.
Ясавей поджёг от одной из чаш лежавший среди вещей факел, передал в трясущиеся руки Мюсены, отвязал оленей и пошёл следом за их будущим вождём, бредшего в темноте наугад. Иначе и быть не могло, иначе, зачем бы Боги дали ему испытание таким ужасом?
В бессильно трепыхавшемся, чуть живом пламени факела, они ещё полчаса искали нарту, которую олени, не желавшие находиться рядом с тем, во что безумная сила превратила их собратьев, оттащили на добрую сотню шагов в сторону.
Совершенно обессиленные, они вповалку рухнули на свои вещи. Немного переведя дух, собравшись с силами, спешно напоили водой и старательно укутали пребывавшую в бредовом полузабытье женщину, досыта накормили и напоили как переживших этот мерзкий ритуал оленей, так и тех, что были в упряжи.
– Надо обратно. – неожиданно прервал увлечённую суету Ясавей.
–Т-ты чего? Куда?? – Натена с трудом привыкал к возвращению в окружающий мир человеческой речи.
– Мы не знаем, кто они и чего хотели. Откуда они, сколько ещё таких в этих землях. И сами теперь не узнаем. Только шаман скажет. Но шаману нужны будут их вещи.
– Я с тобой… – обессиленно согласился Натена, из последних сил держа глаза открытыми.
– И я… – с обречённой готовностью согласился Мюсена.
– Моя очередь быть смелым. А ты, пои и корми оленей, да следи чтоб эти двое не окоченели, у тебя сил больше. – с этими словами Ясавей забрал факел и ушёл в сторону проклятого всеми богами места.
Прошла вечность, прежде чем Натена, очнувшись, узнал, что тот трижды возвращался на капище, собирая по мешкам всё, что могло хоть как-то указать на племя, намерения и источник силы этих безумцев, а после без чувств повалился на нарту. Узнал, что Мюсена, несколько часов при свете звёзд и растущей луны понемногу отпаивал и откармливал обессилевших оленей, после чего посадил троих найденных на длинную привязь и пол ночи, не помня себя, уводил их подальше от вселявшего трепет берега тёмного океана, следя, чтобы ось неба была немного левее края нарты, когда он оборачивался назад, что давалось ему с большим трудом.
Когда же оленям в упряжке уже было не сделать и шага от усталости, он остановился, разбудил Натену и не успев ничего рассказать, уснул так крепко, как не спал с детства…
А Натена сидел, смотрел на звёзды и благодарил весь верхний мир за то, что сегодняшняя ночь была тёплой и ласковой в сравнении с любой другой в это время года.
***
Когда нарта с измученными путниками подходила к стоянке, солнце уже спускалось к горизонту. Мюсене прошлой ночью после всех пережитых ужасов не удалось по темноте провести их той же дорогой, из-за чего, сделав крюк к востоку, они, несмотря на спешку, сильно задерживались.
Отдыхать по очереди не получалось – если ночью, упав без сил, им удавалось провалиться в тёмное забытье без сновидений, то после рассвета каждая попытка подремать заканчивалась беспокойной чередой удивительно ярких и реалистичных сновидений. Сперва в дремоту просачивались волны красноватого свечения и приглушённо-далёкий бой барабанов. Когда нестройный ритм боя становился отчётливее и громче, свет начинал мерцать и кружиться в похожем на пламя круговороте, в котором угадывались тёмные тени странных форм. Затем, сквозь становившийся угрожающе неистовым грохот сотен там-тамов, всё настойчивее пробивался хор гортанных воплей и распевов, заставлявших уродливые тени, подхватываемые вихрем алых всполохов, вращаться в безумном танце. А после того, как звуки, которые силились казаться какой-то безумной музыкой, и крики, и «пение» заходились до такой степени, что оглушая, вводили в ступор и уносили оцепеневшее сознание в головокружительный полёт за корчащимися, будто в огне, чёрными силуэтами неизвестных существ. После следовало резкое пробуждение, оглушающее уже звенящей тишиной, которой казались все звуки мира после пережитой вакханалии.
Спасённая так и не очнулась, всю дорогу беззвучно лёжа под ворохом шкур. С рассветом, украдкой поглядывая на неё, каждый из троих подмечал что-то своё. Натену поразила белизна кожи, подобная пене морского прибоя или подсвеченному маревом зари небу летних ночей. Мюсена вглядывался в неестественно, непроглядно чёрные, длинные спутанные волосы, которые будучи идеально чистыми, блестели как вороново крыло, чего он никогда раньше не видел. Ясавей же был озадачен другими странностями вида незнакомки: выглядевшие удивительно большими, даже будучи закрытыми, глаза, обрамлённые такими отчётливыми тёмными кругами, будто она не спала уже много дней, гротескно выделявшиеся, словно выточенные из кости нос и скулы, туго обтянутые белёсой кожей, слишком идеально пропорциональные другим чертам лица. Чтобы проверить, не мёрзнет ли она, Ясавей стянул рукавицу и коснувшись тыльной стороной ладони белоснежной щеки, резко её одёрнул, ибо не имевшее и следа румянца лицо горело, словно угли. Человек с таким жаром должен был обливаться потом, трястись в лихорадке и смотреть невидящим взглядом в мир духов, но их попутчица лежала спокойно и недвижимо, лишь глубокое мерное дыхание было немного учащённым.
Нарта легко скользила по влажному ковру из зелёных, тёмно-оранжевых и красноватых мхов и лишайников. Олени, которым было труднее бежать по мягкой поверхности, оступались и оскальзывались, сбивая темп. Замаячившие на горизонте огрызки тощих деревьев говорили о верном выборе пути, хотя эта чахлая поросль и должна была остаться по левую руку, а не приближаться.
Зная, чем грозит телу долго находиться в таком состоянии, решено было сделать привал и облегчить состояние несчастной отваром. Не теряя времени, Мюсена ещё до остановки нашёл нужный мешочек с высушенной трухой побегов кисличника и каких-то ещё тёмных листьев, а Ясавей достал из тюков с припасами немного хвороста. Не желая ни минутой больше провести в этой поездке, полной неизведанных страхов, остановившись, они сходу развели с подветренной стороны небольшой костерок, наспех разогрели в нём немного воды, после чего Мюсена, шепча обещания духам за помощь, высыпал в неё целебный сбор. Прокипятив смесь пару минут, они так же спешно потушили костёр, помогли Ясавею, которому пришла очередь править, закончить с подкормом оленей и двинулись в путь. Когда клубящееся паром разнотравье немного остыло, Натена приподнял голову женщины, а Мюсена, зажав ей нос, осторожно влил в рот порцию отвара. Та поперхнулась, но, к счастью, лекарство не выплюнула. Укладывая её обратно и поправляя сползшую с плеча оленью шкуру, Натена отметил, что, несмотря на худобу, женские шея и плечи были неестественно жилистыми и мускулистыми, как у бывалых охотников.
Приближение нарты с возвращёнными оленями привлекло внимание всего племени. Их ждали намного раньше, а теперь засыпали вопросами о том, где были, что их задержало, и что стало с остальными животными.
Мюсена кратко отвечал обступившим людям, что оленей испугал налетевший у побережья ветер, они их долго гнали, но большинство так обезумели, что погибли, бросившись в океан со скалы. И хотя история была несвязной и вызывающей ещё больше вопросов, видя, как измотаны путники, их пригласили пойти по чумам греться и ужинать. Призвав людей не толпиться на морозе, а заниматься очагами и готовиться к трапезе, Натена дал друзьям знак распрягать и вести оленей в стадо.
Так никому и не сказав о тайне, спрятанной под шкурами в нарте, на вопрос, у себя ли шаман, он узнал от матери, что тот ушёл на юго-восток, где, по его словам, из холма у малой топи бил древний родник кислой воды. Шаману срочно понадобилось держать совет с местными духами, а о чём, и почему отправляться нужно было немедленно, промолчал.
Когда мать ушла к себе, Натена сославшись на необходимость разобрать вещи, остался снаружи, чувствуя, что кошмар прошлой ночи нельзя так просто обрушить на головы близких. Осторожно взяв завёрнутую в шкуры женщину на руки, в ранних сумерках он занёс её украдкой в чум шамана. Заходить во внутреннее помещение без разрешения было запрещено, поэтому он бережно уложил тело на свободное место слева от наружного входа, подложив под голову свёрток шерсти. Кажется, тепло чума и всё в нём пропитавшие ароматы благовоний подействовали на женщину, возвращая её в здравие - глаза под сомкнутыми веками пришли в движение, выражение лица стало неуловимо подвижным, и она впервые вяло заворочалась, как и положено спящему.
В правом углу при входе было достаточно свободного места, и Натена решил, что до прихода шамана нужно перенести сюда все их диковинные трофеи, отбитые у таинственных культистов. Он запоздало понял, что не слишком умно было оставлять распряжённую нарту на другом конце стоянки. От неё до чума шамана было недалеко, но сгущавшиеся сумерки и начинающийся обильный снегопад не придавали скорости. Перенося вещи в два захода, он проверял состояние девушки, сон которой становился всё беспокойнее, а немного ослабший было жар, снова вернулся и нарастал. Она то болезненно морщилась, то приглушённо стонала, то будто пыталась что-то бормотать хриплым и севшим после вчерашней вакханалии голосом.
– Теперь точно лихорадка… – вполголоса посетовал Натена. – Шаман лучше всех знает, что нельзя ходить одному по темноте, да ещё и в снегопад – значит вот-вот придёт и поможет ей. А потом объяснит, что мы видели и что делать дальше. – он верил в шамана слепо, как в предков, и эта вера давала ему спокойствие и уверенность.
В третий раз дойдя до нарты, и собрав остатки поклажи, уже изрядно утомившийся Натена побрёл обратно, как вдруг услышал впереди громкий гневный выкрик, мужской голос, который спустя секунду сменил парализующий, такой знакомый и леденящий душу женский вопль. Хриплый, гортанный, но от того ничуть не менее громкий, переполненный всё той же исступлённой яростью, что пробирала до костей прошлой ночью. Натена не видел входа в чум, подходя к нему сзади, но видел вспышку изумрудно-зелёного света, резко озарившую всё вокруг с той стороны. Мгновение спустя, его, находящегося в ступоре от леденящего душу крика, оглушил удар грома, словно хлыстом полоснувший по ушам и сотрясший всё нутро. Он был готов упасть на снег, но чувство что это его дом, и сейчас он и все его жители в огромной опасности, не позволило проявить слабость.
Бросив ношу на землю, он нащупал рукоять в одном из свёртков, рывком вытащил странный кинжал с треугольным лезвием и, что было сил, рванул к чуму. Бледные зелёные пятна плясали перед глазами, в ушах пронзительно звенело от раската, сотрясшего воздух во всей округе, а в голове пчелиным роем гудели мысли:
– Значит, их было не трое! Конечно, нет – столько вещей, чаш, масел, идолов, оружия – трое бы не донесли! Чего они хотят?! Что она им сделала?? Как они так быстро догнали нас?? – путаясь в собственных ногах и вопросах, Натена, подбегая к чуму, еле успел прикрыть глаза рукой, иначе ослеп бы от второй вспышки, хотя она и была слабым подобием первой. Очередной хлопок больно резанул по барабанным перепонкам, но оглушил не так сильно, как предыдущий.
Выбегая из-за чума, он увидел стремглав ринувшуюся от его входа в ночь белёсую обнажённую фигуру спасённой ими женщины. Натена окликнул её, но она как будто не заметила. Отвлёкшись на неё, он с размаху поскользнулся на грязи и ничкомь упал лицом в лужу тёплой воды. Вскочив на ноги, он увидел, что снег вокруг растоплен, от земли идёт пар, а шкуры у входа опалены и дымятся. Не успел он решить, бросаться в погоню за несчастной, или сперва искать проклятых колдунов, охотящихся на неё, как из чернеющего входа с осыпающимся пеплом былого убранства выпрыгнула тёмная фигура в опалённых лохмотьях неопределённого цвета. Натена инстинктивно отскочил в сторону, выставив оружие перед собой на случай, если неизвестный сходу бросится на него, и тут же застыл в изумлении, когда прихрамывающий человек с двумя костяными ножами откинул капюшон.
– Т-ты?! Как? Почему ты?!
– Потом! Нужно догнать её! Быстро!!! – не давая опомниться, шаман с невиданной для старика прытью побежал за женщиной. Не раздумывая рванув за ним, краем глаза Натена видел, что в их сторону бегут вооружённые мужчины со всей стоянки, высыпавшие из чумов в чём были.
Её кожа была так бела, а волосы так черны, что даже поздние тёмно-синие сумерки и снегопад не могли их скрыть своею неясной пеленой. Ярко выделяясь на фоне унылого, полузанесённого снегом пейзажа, она казалось ничуть не испытывала неудобств от бега босиком по усыпанной камнями ледяной тундре. Пытаясь выровнять дыхание, перебиваемое невпопад колотящимся в груди сердцем, Натена не отставал от преследовавшего её шамана. Вся сила воли уходила на то, чтобы одолеть усталость и смятение. Откуда в старике столько жизни?! Натена помнит его с детства и никогда не видел даже спешащим куда-то, не то что бегущим! А теперь он будто всю жизнь только этим и занимался! И эти ножи... Длинные, широкие, чудно изогнутые - когда-то старшие часто спорили, из костей какого животного они сделаны, но сам шаман всегда уходил от расспросов. Их не давали охотникам, ими не разделывали добычу, их не использовали в ремесле. Теперь же он не сбавляя скорости крепко держал их обратным хватом, будто это были его собственные огромные зазубренные когти. Сзади слышался гул и топот ринувшейся на помощь толпы, но оглянуться на них, значило если не упасть в полумраке, то уж точно безнадёжно отстать от исступлённо гнавшейся друг за другом пары загадочных фигур, которых, как оказалось, Натена знал одинаково плохо.
Пот лил по лицу, лёгкие уже горели, а ноги наливались тяжестью, но расстояние до женщины медленно сокращалось. Это было немыслимо – шаман полон чудес и тайн, но она – как? Как женщина, только что бывшая при смерти от лихорадки, ничем не защищённая от мороза, босиком неслась по разлетавшимся под её ступнями камням?
Все они, как и их предки, упражнялись всю жизнь – выживали догоняя и убегая, загоняя диких животных и вырываясь из окружения врагов. И что же теперь? Теперь он, чуть не падая от усталости, из последних сил молил духов, чтобы ещё хоть минуту не отстать от старика, впереди всех охотников бегущего за не менее стремительной чужеземкой. Он бы улыбнулся этому, если бы остались силы хоть на что-то, кроме бега. Зато предки уж наверняка вволю потешаются над его нелепыми потугами, - злорадно подумал Натена и стыд перед своим родом помог ему не сбиться с ритма.
Остальную часть погони пот так застил глаза, что впереди виднелись лишь смутно подпрыгивающее бесцветное пятно шамана и еле различимая белёсая фигура за ним. В какой момент они оказались бегущими к женщине, стоящей к ним лицом. Та что-то звучно выкрикивала приближающимся преследователям, вытянув в их сторону ладонь с растопыренными пальцами, напряжёнными настолько, что казались переломанными.
Приблизившись достаточно, чтобы различать слова, он успел смутно услышать что-то вроде «Фатаен!», после чего женщина резко распрямила болезненно изогнутые пальцы и широкая полоса поля между ними, взревев, выплеснулась к небу огромной волной, в которой окружающий пейзаж и пласты земли под ним вмиг смешались в тёмную бесцветную кашу, взмывшую стеной казалось до самых звёзд.
***
Очнулся Натена уже глубокой ночью, совершенно не помня, как догнавшие их соплеменники откопали его из-под полуметровой насыпи разлетевшихся земли, камней, мхов и кустарников. Как его спешно несли на руках обратно к стоянке. Как шаман, запретив кому-либо подходить к чуму, куда занесли Натену, и рисуя на нём витые узоры отвратительно пахнущей чёрно-бурой жидкостью, за считанные часы срастил сломанные кости и разорванные сухожилия, исцелил отбитые внутренности.
Натена очнулся и думал, что безумная погоня в сумерках ему почудилась, как и вызывающая тошноту воспоминаниями о себе ночь у океана. Возможно, шаман подмешал что-то в отвар. Может, это и было испытание? Может, пережив такое в мире снов, теперь он готов ко всему в мире людей? Первая же попытка приподняться на ложе разбила всякие надежды – тело с ног до головы сковала жгучая, саднящая боль, от которой он обмяк и чуть не потерял сознание. Отход молодого охотника обратно в царство сна не входил в планы шамана, который увидев его состояние, спешно сунул ему прямо в лицо открытый мешочек с настолько едко пахнущим содержимым, что один вдох казалось наполнил весь его череп жгучей пыльцой, которая, однако, тут же выветрилась, не вызвав пугавшего в его нынешнем состоянии приступа кашля.
– Молчи, береги силы. – шаман сделал остерегающий знак рукой, - Стоянка сворачивается, почти все готовы. Ждать рассвета нельзя, уходим по темну, если успеем. По пути встретим твоего отца и братьев и отправимся на юг, к Вануйтам, забирая к востоку, пока не дойдём туда, где нет долгой ночи. А когда люди и олени освоятся, пойдём дальше.
Хоть содержимое пыльного мешочка отлично прочистило голову, прогнав сон и усталость, Натена с трудом понимал сказанное. В этот момент, откинув обугленный полог внутреннего чума, вошли Мюсена и Ясавей. Кивнув им в сторону столика для подношений и подождав, пока они сложат дары, в ответ шаман сунул руку в тот же древний лоснящийся мешочек из оленьей кожи и ни слова не говоря утёр обоим носы щепоткой всё той же нестерпимо едкой трухи. Обескураженные таким приёмом, но явно взбодрившиеся, друзья Натены сели у очага по обе стороны от его ложа.
– На дары - дар пробуждения. Долго ходите, медленно собираетесь.
– Всё почти готово, скоро можем уходить! – обиженно выпалил Мюсена.
– Знаю, знаю. – одобрительно кивнул шаман. – Заставить бы вас сработать мне новый чум в эту зиму – он хмуро покосился на пепел и свистящие ветром прорехи у входа. Они никогда не видели его таким серьёзным, почти сердитым. – За неумение выбирать гостей… Я хотел завести ритуал у родника до рассвета. Не расскажи мне духи ржавых вод, во что вы ввязались– пришлось бы соображать не новый чум, а новое племя…
Все трое чувствовали, что шамана по-настоящему не заботят ни чум, ни брошенный у источника обряд. Он беспокоился о соплеменниках, но ему было не по чину показывать переживания. Когда он снова нахмурившись повернулся к выходу, Натена впервые увидел в бликах очага, что левая половина его лица обожжена до волдырей и поверх намазана чем-то тёмно-зелёным.
– Твои друзья всё рассказали. В ту ночь она может и была на заклание, но уж точно не беспомощной жертвой. Это ведьма – потомок мерзких сношений древних колдунов с духами болот и чёрных лесов. Их вышвырнули отсюда за хребет пару веков назад, и они сюда не совались. Теперь и те, кто прогнал разбрелись по свету, и эти набрались сил, найдя себе новых хозяев…
– Значит те трое, – прочищая горло сипло заговорил Натена, - не были злодеями?
– Добры ли те, кто в чёрный час режут ведьму в осквернённом святилище? Я бы не надеялся. Даже, завершив начатое, вряд ли в долгой ночи эти трое были бы хорошими соседями.
– Хорошо что прикончили их, плохо, что без неё… – сквозь зубы прошипел Ясавей и стукнув себя резным идолом по колену сухо плюнул в сторону выхода из чума.
– Не жалей. Твоё копьё между ребер только разозлило бы её. Даже если бы вам повезло взять проклятые кинжалы, неизвестно, чем отозвалась бы её смерть на алтаре – почти равнодушно пожал плечами шаман, никогда на их памяти не бывший таким разговорчивым.
– Но ты ведь сильнее, а, шаман? Ты же можешь её одолеть?! – по-мальчишески задиристо, почти с вызовом спросил Мюсена.
– На стоянке, в своём чуме, с охраной и помощью не смог (он обвёл раскрытой ладонью развешенные и расставленные повсюду вокруг идолы, тотемы, амулеты и прочие непонятные вещи). Думаешь, смогу среди тундры или в тайге, в чёрном брюхе у долгой ночи? – ехидно прищурившись, шаман глянул на Мюсену так, что тот сжался и заёрзал. – Для вас троих, я теперь не «шаман». Зовите меня Ананда. Но только вы, и только наедине. Придётся вас учить, как защитить себя и близких. Прочие заботы оставьте им.
– Ананда – твоё настоящее имя? – тихо произнёс Ясавей, помнивший с раннего детства, как даже деды звали шамана «шаман».
– Все мои имена – настоящие. Но это мне всегда нравилось.
– Но почему?! Бежать в чужие земли, учиться шаманству – для чего всё это? Она свободна, спаслась благодаря нам. Ей незачем нас бояться, и тем более не за что мстить – высказал сомнение Натена.
– Ты прав, мстить ей не за что. Вы оказали ей большую услугу. Совершили подвиг, рискуя жизнью, вырвали из рук страшной опасности. Преодолели страх перед нижним миром и стали героями в месте великой силы. Такие поступки связывают. Твои «братья по духу» рассказали, что вы чувствовали это, когда думали, что всё кончилось. И она чувствовала. В отличие от вас, она чуяла, что в тех мерзких камнях, подвиг среди крови и безумия связал не троих, а четверых.
– Она связана с нашими душами?! – выдохнул Мюсена, с отвращением представив, как чёрная, холодная хватка мерзкой твари просачивается и впивается в его душу, прорастая в разум и тело.
– Скорее вы трое с её душой, чем наоборот. Теперь для любого ритуала ей не найти лучше послушников или жертв. И нет для неё мощнее амулетов и сосудов силы, чем ваши тела и внутренности.
Натену сквозь жар пробивала дрожь, Ясавей до хруста сжимал побелевшими пальцами рук резной идол, а Мюсена сидел неподвижно, глядя остекленевшими глазами в слабеющие языки пламени.
– Теперь ей ни к чему побираться по алтарям и курганам, в поисках вещей силы, или тратить годы на создание своих. Вы трое – кладезь таких «безделушек», даже если не удастся поработить вас целиком… – впервые на их памяти, Ананда оставил всю свою загадочность и говорил прямо.
– Глупо рисковать всеми, если ей нужны трое. – подумав, отрезал Ясавей. - Старики, женщины, дети, олени, чумы – глупо убегать вместе куда глаза глядят. Мы можем уйти сами. Бежать на юг, пока держат ноги, да хоть вернуться к тем камням и дать бой, если научишь – не важно, главное остальные будут в безопасности.
– Поздно. Она умна. Может умнее нас всех - смотря сколько живёт и насколько демоны свели её с ума. Все кровные родственники, близкие и друзья – ниточки, ведущие к вам. Собирая их, она будет лучше чувствовать вас и проникать в ваши в головы. Теперь нужно держаться вместе, учиться защите и уходить как можно дальше – тогда может кто-то и выживет.
– Это несправедливо… – обхватил голову руками Мюсена – Мы ввязались в её судьбу, но почему остальные должны бежать, страдать и умирать?!
– Может, для того они и есть? – задумчиво проговорил Ананда, глядя на догорающее пламя, и в неверном свете гаснущего очага, Натене на секунду показалось, что тот улыбнулся.