Зависть

               

   Городской парк особенно хорош во второй половине сентября, когда ушла августовская жара, от которой спасение только в помещении, и даже тень от густых ветвей не помогает, еще не пожелтели кроны деревьев, и даже трава, высушенная летним зноем, немного ожила и наполнилась свежестью после дождей, традиционно прошедших в начале осени. Я сидела на парковой скамье и с удовольствием разглядывала малышей, бегающих вокруг фонтана, когда ко мне подсела седая, очень опрятная женщина, явно не местная, и задала какой-то вопрос, а потом поделилась впечатлениями о моем городе и горожанах, о санатории, где она отдыхает, и мы даже нашли общих знакомых, которые работали там. Всегда приятно слышать комплименты родным местам, а Татьяна Сергеевна, так звали женщину, была настолько искренней и откровенной, что ей невозможно было не поверить. Мы незаметно разговорились, и женщина поделилась проблемой, которая ее мучила, особенно в сравнении с тем, что увидела здесь.
   Она родилась в одном из городков центральной России, который никак не ассоциируется со злом, криминалом, агрессией, название городка даже стало названием популярной советской песни, которую распевала вся страна и которая была наполнена особым уютом, неспешным житейским спокойствием, и, конечно же, любовью и ожиданием счастья.  Ее дом находился в районе  небольших частных домов, отстроенных в шестидесятых-семидесятых, когда люди наконец-то, пережив революцию, войну, послевоенную нищету, смогли выбраться из дореволюционных хибар.  Но и новые дома вовсе не были дворцами, как правило, они состояли из маленькой прихожей, кухоньки и трех комнат, тоже весьма скромных по метражу. То есть у всех на улице были одинаковые дома, боковым фасадом выходящие на улицу, одинаковые дворы и огородики, деревянные заборы с деревянными же воротами, между соседями – низенькие штакетники. Но было и отличие: отец Татьяны Сергеевны не пил совсем, что-то такое случилось в юности, когда он чуть не погиб от спиртного, и «завязал» на всю жизнь, был к тому же домашним и работящим. А мать  была из казачек, и вся ее энергия отдавалась семье, двум детям, которые были чистенькими, накормленными, ухоженными в отличие от детей двух ближайших соседей, чьи родители частенько «прикладывались».
   А еще отец своими руками поменял хлипкие штакетники, через которые соседи хозяйничали на их огороде как на собственном, поэтому мать сажала, полола, ухаживала за фруктами-овощами, а урожай собирали другие, на  заборы, через которые уже невозможно было перепрыгнуть и оборвать зеленые еще яблоки и неспелые помидоры, или только что завязавшиеся огурчики. Такое ущемление их законных прав очень не понравилось соседям, но открытого скандала, благодаря дипломатии родителей, не случилось, плюс к этому последние всегда были людьми выдержанными и охотно помогали соседям в трудную минуту – одалживали им деньги и терпеливо ждали, пока те вернут, по любой просьбе делились огородными дарами, а многочисленные чада левосторонних соседей каждое утро со своими железными кружками приходили за молоком, ведь  у них, почти единственных на улице, была корова, и мама наливала голодным ребятам парного молока, поскольку родичи детишек после вчерашнего еще отсыпаются, и в доме хоть шаром покати.
  С правыми соседями тоже были вполне мирные отношения, хотя между теми и этими была многолетняя война. Впрочем, на улице мало кто с кем не воевал, исключая Татьянину семью. Так вот, как-то пришла тетя Паша, и стала плакаться: дочь, Лидуха, собралась замуж, предполагаемая новая родня вполне себе зажиточная, увидев, каков дом и убранство в нем, потенциальной невестке  могут включить и задний ход.  Кончилось тем, что к визиту сватов к соседям туда временно переехали и вся посуда, и мебель, включая диван, столы и стулья,  даже ковры со стен , а также занавески вместе с карнизами , покрывала с кроватей и прочее.
   Естественно, когда вещи вернулись после свадьбы домой, занавески оказались прожженными и порванными в нескольких местах, покрывала залиты дешевым вином, посуда перебита, умудрились потеряться вилки-ложки, а мебель вся изорвана и исцарапана. И даже тут родители Татьяны потихоньку повздыхали и стали как-нибудь приводить имущество в порядок. Шло время, Татьяна и ее старший брат окончили школу, поступили в вузы, в столице страны встретили свои половинки и остались там жить, обзавелись собственными детьми, а потом, в положенный срок, внуками.
   Но каждый год все приезжали в свой городок к старикам несколько раз, тесновато, конечно, но дружной любящей семье, как говорится, и  в тесноте,  да не в обиде.  Несколько лет назад особенно бросилось в глаза, что домик родителей стал очень ветхим, шутка ли, стоит более полувека, рассохлись и покорежились  деревянные  оконные рамы, которые почти и не держат тепла, прохудилась местами латанная-перелатанная крыша, дождями и снегами иссекло стены дома, которые давно не держат побелку, старый деревянный забор, а тем более ворота, вот-вот рухнут, и, хотя все красилось и белилось периодически, обветшалость не скрыть. А в большой город родители не переедут ни под каким видом, и тогда Татьяна с братом решили сложиться и навести кой-какой ремонтик, хоть они и не богачи, а обычные работящие люди, заслужили мама с папой на старости лет, чтобы не дуло из всех щелей.
  Не такие уж большие деньги  понадобились, чтобы поставить скромный забор и простые железные ворота, заменить сгнившие  окна на пластиковые, обложить стены бледно-охровым сайдингом, поменять кровлю и обновить асфальт во дворе. Хотя старики активно поначалу сопротивлялись, не могли скрыть радость по окончанию ремонтных работ, которые прихватили и кое-что в интерьере._Но тут началось то самое страшное, о чем и не могла подумать семья Татьяны – взбунтовались соседи, чьи дома, не крашенные, не беленные годами, на фоне нового наряда соседской постройки обнаружили всю степень запущенности и неприкрытого уродства.  Сначала заявился Ленька слева, который когда-то с кружечкой стоял рядом с Татьяниной мамой, доившей корову, потом, похоронив родителей и наплодив собственных детей, продолжил семейную стаканную традицию и сейчас был возмущен и оскорблен до глубины души – что еще за пластиковые окна? Их на улице и не видывали, и что с того, что из окон зимний ветер дует, пусть, как все приличные люди, решают проблему при помощи мыльного раствора и газетных полосок.
   Потом Леньку яростно поддержала в известных выражениях и Лидуха справа, на чьей свадьбе когда-то был нанесен серьезный урон пожиткам терпеливых и сострадательных соседей. А когда  домик стариков приобрел и новую крышу, вся улица сплотилась в законном негодовании, и жизнь миролюбивых супругов, которых теперь звали мироедами, недорезанными буржуями и прочими якобы сгинувшими в исторической лексике терминами, превратилась в сущий ад. Несколько раз им били оконные  стекла камнями, стену, выходящую на улицу, закидали комьями грязи, у новых ворот высыпали мусор, их  мазали то мазутом, то всякой дрянью, и случалось это темными ночами, ведь уличные фонари все побиты-расколочены, а участковый, к которому пришлось обратиться, сказал что-то типа «не пойман-не вор» и посоветовал поставить видеокамеру антивандальную, да разве всех пересажаешь?
  Ведь всякий захмелевший и не только объявил классовую войну нерадивым соседям, которые не хотят жить, как все, чьи разжиревшие в большом городе, который грабит всю страну, дети не знают, куда тратить свои миллионы, отнятые у его собственных детей, поэтому после возлияния у кумы он идет домой не привычной дорогой, а специально делает крюк, чтобы наказать проклятых местных капиталистов. Но и это не все. Родители завели собаку, чтобы спать по ночам спокойнее, но не прошло и недели, как ей Ленька через забор подбросил, очевидно, отравленной колбасы, и песик умер на глазах потрясенных стариков. Правая Лидуха не поленилась где-то раздобыть лестницу и, взобравшись на нее со своей стороны, через забор полила многолетние прекрасные розы, которые так любила Татьянина мама, соляркой, и  розы высохли все. А после этого у мамы случился инфаркт, и она пролежала месяц в больнице. По совету московского адвоката, который указал единственный способ, дом решили продать, как ни тяжело расставаться с ним, ведь он давно стал родным и одушевленным, и купить небольшую дачу где-нибудь в ближнем Подмосковье, добавив недостающую сумму. Но местные и не хотели, и не могли, в силу отсутствия денег, его покупать, а для тех, кто хотел бы приобрести себе летнюю резиденцию, далековато от больших городов. Когда все же появились какие-то потенциальные покупатели, соседи встретили их такой бранью, что те быстренько сочли за благо убраться подобру-поздорову. Оставалось одно – просто бросить родной дом и уехать восвояси, потому что его нельзя оставить даже как летний очаг семьи: за месяц его разорят, разворуют, сделают мусоросборником, сторожа ведь не приставишь, и в аренду сдать тоже невозможно, никто не рискнет заселиться между Сциллой и Харибдой.
   В этом месте у моей собеседницы появились слезы на глазах. Она призналась, что даже обдумывали версию «повернуть все обратно», то есть поставить обратно сгнившие рамы, вернуть старую крышу и т.д., но где их возьмешь теперь? Гуляя по нашему городу, Татьяна решила, что такая история у нас не могла бы случиться по определению, якобы поняла по людям, по разговорам. А мне стало стыдно оттого, что не всегда я отношусь с подобающим уважением к моим землякам и вижу порой в них качества не совсем приятные. Зависть, из-за которой местный народ дружно возненавидел родителей Татьяны, очевидно, в той или иной мере существует везде. И ее главная демонстрируемая мотивация – так называемое чувство справедливости, во что форматно облекается ненависть к непохожему, не стадному человеку, то есть, возвращаясь к столь любимым массами левым убеждениям, надо «отнять и поделить». А если отнять невозможно, нужно испортить, изгваздать, исковеркать, и с чувством удовлетворенного чувства мести, когда зависть прикрыта мессианской философией, или «духовностью», если угодно, жить опять в привычном свинстве, объединяясь с недругами и даже врагами, чтобы набить морду отщепенцу, который не ждет халяву, а что-то делает сам. Не знаю, чем закончилась эта история, но очень хочется верить, что старики, наконец, обрели покой…