Сенькина Вероника, двадцати пяти лет, в начале января Одна тысяча девятьсот восьмидесятого года, приехала из города Старый Оскол Белгородской области, где она какое-то непродолжительное время, трудилась в системе Оскольского Электрометаллургического комбината (ОЭМК - в то время - Всесоюзная ударная комсомольская стройка) в Северный город. Причина приезда из Старого Оскола была тривиальна - ей надоело жить в общежитии с соседями - незнакомыми людьми. В Северном она устроилась работать в аппарат (контору, сейчас бы назвали офис, но тогда об этом и речи не было) Городского Управления бытового обслуживания населения (Горбытуправления) в Приёмную машинисткой. По приезду она быстро нашла эту работу, прочитав в местной газете, что в Горбытуправление срочно требуется машинистка со стажем работы по профессии. Все это у Вероники было - и трехлетний стаж, подтвержденный записью в Трудовой книжке, и наличие Удостоверения об окончании курсов машинописи.
Это было честное трудоустройство без блата и знакомств, которых у неё и не было. Долго выбирать другие, возможные места работы, она не стала, и пришла в Отдел кадров Управления. Горбытуправление в Северном располагалось в, не так давно отстроенном, добротном, кирпичном пятиэтажном здании, специально построенным для нужд Управления. Оно имело один Главный вход с фасада, и один вход, менее презентабельный, с другой стороны здания. Сотрудники Управления заходили с заднего входа. Управление занимало три основных этажа с различными кабинетами и отделами, начиная со второго. На первом просторно расположилось Агентство Госстраха, также в те годы государственное предприятие. Частных тогда не было. И на пятом этаже различные небольшие службы, впрочем вход туда, был чаще всего перекрыт. Очевидно были какие-то тайные конторы о деятельности которых всем знать было необязательно.
Веронику очень устраивало расположение будущей работы. Оно было близко к её дому. В Приёмной, кроме нее, была еще секретарша Сметанина Надежда, хорошо умевшая готовить кофе для начальников, но очень скверно печатавшая на машинке, поэтому Веронику взяли без промедления. У них очень много скопилось документов, которые надо было печатать. А Вероника печатала быстро и грамотно, поэтому с первых дней вызвала к себе уважение со стороны начальства, и ведущих специалистов Управления. Она быстро справилась с горой документов, которые уже долго ждали своей очереди на обработку. В Приемной были, помимо входной, еще две двери ведущие в кабинеты начальников, расположенные параллельно друг другу на отдалении, примерно, семи метров, посредине были два стола - один секретарши Нади, другой - машинистки Вероники. Одна из дверей вела в кабинет директора Горбытуправления, пожилого, можно даже сказать ближе к старому, предпенсионного возраста мужчине - Птицыну, другая - к Главному инженеру Управления - Крагину, также уже не очень молодому, но еще вполне молодящемуся.
Птицын, в отличие Крагина, почти не покидал в течение дня свой кабинет. Он приходил, сильно прихрамывая на правую ногу, к восьми утра, быстро здоровался с Надей и Вероникой, которые уже были на своих рабочих местах, и на целый день пропадал в своем кабинете. Хромота у него осталась от полученного ранения на фронте в годы Великой Отечественной войны. И хотя ему еще не исполнилось шестьдесят пять лет, но выглядел он значительно старше. Полученное ранение этому способствовало. Покидал свой кабинет, в течение дня, только на час в обеденный перерыв. И хотя в Горбытуправлении была совсем не плохая столовая, обедать Птицын ездил всегда домой, куда его возил его личный шофёр Юрий. Юрий же и привозил Птицына утром на работу, а вечером отвозил обратно домой. И в этом почти все его обязанности и заключались. Юрий был молодой, красивый лицом мужчина интеллигентного вида - высокий брюнет двадцати пяти лет. Он был женат и имел годовалого ребенка. Юра был франт. Любил хорошую одежду и мужской одеколон. Все свое свободное время он посвящал семье. А такого времени у него было вполне достаточно, так как почти целый день Юрий был свободен от производственных поездок. Ходили слухи, что Юра какой-то родственник Птицына. В Приемной он появлялся не так часто, как Саша - шофёр Крагина, и по характеру был достаточно замкнутый. У директора Птицына была служебная "Волга", - это соответствовало его статусу. В те годы личного транспорта, у людей не обремененных должностями и властью было совсем немного, и потому использование, в своих целях, служебного транспорта как-то облегчало их жизнь. Птицын разрешал ему пользоваться своей служебной машиной для личных целей в рабочее и в нерабочее время, что Юра и делал. На работу Птицын приходил всегда в одном и том же пиджаке, уже довольно поношенном, но с неизменными медалями и орденами на лацкане - награды за военную молодость. И это было достойно.
Крагин же, показавшись с утра, находился в своем кабинете не более часа, потом бросал кратко Наде и Веронике - "по объектам", - и исчезал примерно часа на четыре. Где он был - ведал только его шофер Саша, невысокий крепыш и балагур, но он об этом хранил твердое молчание. За это качество и держался в Управлении, шофером Крагина, уже более десятка лет. Хотя объектов в Управлении было действительно немало. И тогда уже заканчивалась большая стройка Нового Дома быта. Современного, пятиэтажного комфортабельного здания из дорогих облицовочных материалов, которое должно было стать, и стало украшением города. Проектировали здание архитекторы из Свердловска (теперешний город Екатеринбург). В нем должны были разместиться ведущие предприятия Управления, разбросанные по всему городу. Так что отсутствие в стенах Управления, и долгие передвижения Крагина по городу имели место быть. Но ходили завуалированные слухи, какими всегда полнится земля, что Крагин не только, и не столько ездит по объектам, сколько навещает своих дам сердца. Но это только слухи. И кто им будет верить? Крагин был женат, имел законную жену, и уже взрослого сына-студента, который так же, как и отец в молодости, занимался серьезно лыжным спортом. Жена, учитель русского языка и литературы в одной из школ города, не была в неведении относительно похождений своего мужа, но закрывала на многое глаза, - не хотела потерять и свой престиж жены Главного инженера, и не желала, чтобы муж лишился хлебного места.
Про своего патрона Александр никогда ничего не рассказывал, да никто и не спрашивал. Сотрудники работавшие (а некоторые уже не один десяток лет) и так все про всех знали, но каждый понимал субординацию, и границы дозволенного, оберегая тем самым себя от разного рода неприятностей за излишнюю болтовню. Анекдоты - пожалуйста, байки - пожалуйста, а про руководство - ни-ни. Саше было чуть более тридцати, - в неизменном потертом свитере, утепленной, овчинной безрукавке для зимы, брюках требовавших замену, и теплых унтах. Но ему, очевидно, свой вид нравился, и Саша не спешил менять облик. Как любили писать писатели "природа не очень сильно трудилась над ним". Простое, не очень отесанное, широкое лицо, но оно привлекало своей улыбкой и неизменным оптимизмом. Курил Саша много и часто - крепкие, терпкие, дешевенькие сигареты без фильтра - ярославская "Прима", и, основательно, пропах ими сам, и его одежда. Жил он со старушкой-мамой в небольшой, однокомнатной квартирке. Женат не был. В Приемной он, привычно-крепко садился на стул, и с обитателями вел себя очень раскованно и непринужденно, рассказывал анекдоты и шоферские байки, чем смешил секретаршу и машинистку. Начинал он всегда одинаково: - "А вот было дело"..., и далее следовали различные истории из шоферской жизни. Его источник на такие рассказики не иссякал. При его появлении воздух в Приёмной сразу изменялся на табачно-туалетный. Впрочем, чаще Саша, подрёмывая, коротал время, когда Крагин находился в Управлении - в машине, в которой возил Главного инженера. Машина у Главного была - российский "джип" - УАЗик - Ульяновского автомобильного завода с брезентовым верхом, которую в просторечии именовали "козлик". Крагин называл её "Мой козел". Крагин любил носить под пиджаком, вместо рубашек, мужскую "водолазку" голубого цвета, а иногда ходил и вовсе без пиджака. В те времена это считалось очень модно и престижно, так как водолазки были в дефиците. Эта одежда ему очень шла и молодила его. В зимнюю пору Птицын приходил на работу в скромном, драповом зимнем пальто с каракулевым воротником, и в шапке каракулевой "пирожком". Мода еще с 50-х - 60-х годов. Крагин - в дорогом пальто из натуральной кожи, и на натуральной меховой подкладке. Такие пальто были только у самых известных людей города. Пошиты она были в одном из престижных Ателье города, на заказ, лучшими мастерами. Это был штучный товар.
Вероника, как недавно устроившаяся на работу в Управление, не знала его тайн, "скелетов в шкафу", и не знала как становились начальниками. Про Птицына она ничего не узнала, его биография была прочно скрыта от новеньких. Но кое-какие тайны двора, до её слуха, все-таки, доходили. Так она узнала, что в молодые годы Крагин (а это - конец 50-х, 60-е, и начало 70-х годов двадцатого столетия) был очень хорош собой, и очень нравился женщинам, и сам также любил их менять. В 60-е годы Крагин был чемпионом России по лыжному спорту, имел много спортивных наград, и спортивных титулов, и его, как чемпиона, и мастера спорта, после завершения спортивной карьеры, стали назначать на руководящие посты в различные учреждения. И вот, с середины 70-х годов, он занял весьма престижную должность - Главного инженера Городского Управления бытового обслуживания населения. К восьмидесятому году двадцатого столетия, - ему было сорок восемь лет.
Секретарша Надежда была года на полтора младше Вероники. Она трудилась в должности секретарши Управления уже около года, и по этому поводу чувствовала себя по хозяйски уверенно, и всячески новой сотруднице давала понять - кто главный в Приёмной. Сотрудники Управления (мастера и инженеры), как и положено, за глаза называли Надежду - секретуткой. Именно так именовали всех и везде в стране сотрудниц-секретарей. Конечно, а этом названии есть много и оскорбительного, но иногда оно очень верно отражало обязанности секретарш. Надежда не прямо, но косвенно подходила под это определение. Это была не худая и не полная крашенная блондинка с полудлинными волосами, которые она завивала в крупные кольца. Рост средний. Личико у нее было весьма миловидное. Небольшой, аккуратный носик очень её украшал. Губы Надежда всегда красила яркой красной помадой, и на веки, подкрашенных тушью ресниц, наносила яркие, голубые тени. Она слегка картавила, и это придавало ей определенный лоск. Носила Надя обтягивающие, синтетические, плотные блузки с откровенным вырезом, которые подчеркивали её грудь (тогда еще синтетика была в дефиците и моде, потому - и в престиже), и короткие, также обтягивающие юбки. Блузки Надя меняла часто. Они были у неё однотипные, но отличались по цвету, и их было таких несколько. В продаже в советских магазинах таких не встречалось. Как-то Надя, видя любопытство Вероники по поводу её прикида, похвасталась,
- Это из Германии.
Выяснилось, что мать у неё была этническая немка, сосланная в Северный, в годы войны, из Поволжья. Работала линотиписткой в местной типографии. Отец был невысокого ростика местный, таёжный мужичок, тихий алкоголик, затюканный дородной немкой, кормившей всю семью, и дочками. Сестра, на год старше, закончила техникум на бухгалтера, и по направлению уехала в Биробиджан, - Еврейской автономной области, и возвращаться не собиралась. И каким-то образом, они получали посылки из ФРГ с одеждой, от имеющихся там родственников. В брюках в ту пору на работу приходить еще было не принято.
Лексикон (словарный запас) - у нее был ограничен, сказывалось отсутствие регулярного чтения достойных книг, которые развивают речь, ум, и расширяют кругозор. Любимым выражением на все случаи жизни, у неё было жаргонное - "не фонтан", которое она употребляла по нескольку десятков раз в день, общаясь с посетителями Приемной, и с сотрудниками Управления, приносившими ей документы и почту для регистрации, и в дальнейшем на подпись директору, или главному инженеру предприятия. Тогда это словосочетание было модным, и его многие употребляли в своей речи. Вероника же - никогда. Так, впоследствии, уже в 90-е года, язык засоряли другими, пустыми словами - типа - "а мне по барабану", или какое-то - "а мне фиолетово", "вот такой я маленький, зловредный зверёк", "да-не-вопрос", "фильтруй базар", или "за базар отвечаю" - и прочими, которые регулярно появлялись, потом исчезали, и появлялись новые в определенные отрезки времени. В восьмидесятые в моде было выражение "не фонтан", и оно очень пришлось по вкусу секретарше Горбытуправления, не блиставшей богатым запасом слов.
В семидесятые годы студенческий жаргон-фольклор-сленг - был более интеллигентным и разнообразным. Сказывалось "лучшее в мире школьное, советское образование". Именно так всегда утверждали закоренелые большевики-ленинцы. "Советское - значит лучшее", говорили они, сами же предпочитали (кто это мог сделать)отовариваться в "Березке" - сплошь заваленной импортом, но туда вход был строго ограничен (для своих). Так студенты семидесятых говорили: "Я не скажу, что вы го-но, но на вас села муха, а она знает куда садиться", или - относящееся к студенческим ужинам в общежитии - о супе студентов - "Крупина за крупиной бегает с дубиной", и еще, относительно брутальной мужской красоты, - "И на груди его могучей - одно жабо висело кучей". И еще много ходило подобных "умных" высказываний. "Что глядишь, как болван, в Лондонский туман?"
***
(Как-то много позднее , уже в конце 90-х годов Вероника познакомилась с одним мужчиной-кавказцем. Он хотел произвести на неё самое лучшее впечатление и пригласил в кафе. Между ними завязалась беседа, которая должна была стать основой для продолжения знакомства. Поговорили о птичках, о погоде, и потом мужчина, по какому-то несущественному поводу, заявил, решив показать своей собеседнице, свой незаурядный интеллект, и проговорил "за базар отвечаю". Вероника впервые такое выражение услышала, удивилась и не могла понять о чем идет речь, при чем тут базар? Она спросила у него:
- Ты торгуешь на базаре? Ты там главный?
Собеседник несколько растерялся.
- Нет, ну так все говорят "за базар отвечаю".
Кто говорит, где говорят? Больше беседа не клеилась, и она распрощавшись ушла).
У нового знакомого словарный запас был очень куцый, и он стал Веронике совершенно неинтересен. Правда потом она неоднократно слышала это несуразное выражение, и очень часто с экранов телевизора в сериалах про бандитов, и даже узнала его значение, в понимании людей определенной направленности, - что это, оказывается, человек твердого слова, и если, что сказал, то непременно выполнит. Такой куцый лагерный жаргон.
Куцый язык - куцый ум.
***
Если людоедка Эллочка из романа Ильфа и Петрова легко обходилась тридцатью словами, то у Нади их было около ста. Когда у неё спрашивали - на месте ли директор, или другой вопрос, требующий ответа "здесь", - она неизменно отвечала "здеся". Однажды, зашедшая по делам в Приемную - зам. начальника Отдела Кадров, симпатичная, утонченная , интеллигентная Эмма Дунаева, молодая, недавно окончившая институт сотрудница, которую готовили на должность Начальника Отдела Кадров, так как старая должна была через год уйти на пенсию , - услышав (не в первый раз) режущее, коронное Надино "здеся", дружелюбно улыбаясь, сделала, тонко, замечание.
- Надя, так не говорят "здеся", это неправильно, такого слова в русском языке нет, ты же лицо предприятия, и тебе надо следить за своей речью,
- на что Надежда обиделась, надув крашенные губки, но замечание подействовало, и Надя чаще стала употреблять это словечко правильно, хотя иногда и сбивалась на привычное. А надо сказать, людей в Приемную Управления, по разным вопросам приходило много, так как в городе было много предприятий Бытового обслуживания, раскиданных по всему городу. Тут и точки Телеателье, и Швейная фабрика, и много других разных Ателье швейного, часового, кружевного, телевизионного производства. Парикмахерские города, также входили в подчинение Управления и многие другие производства. В систему Управления входили и ритуальные услуги, и разные точки Фотоателье. Короче - вся сфера необходимых горожанам услуг - входила в структуру Горбытуправления. Часто Веронике приходилось слышать, когда в Приемную заходили люди, а заходил кто-нибудь постоянно на прием к начальству, и У Нади, как уже более года сидевшей в Приемной, и уже имевшей много знакомых, - спрашивали:
- Ты вчера смотрела фильм по телеку, как он тебе?, -
и слышалось неизменное -
- "Не фонтан".
или
- Как тебе новое платье нашей бухгалтерши?
- "Не фонтан", - не обременяя себя красноречием, отвечала Надюша. И многое другое, в таком же ключе, заканчивалось привычным - "не фонтан". Это словосочетание из уст секретарши - выражало все её эмоции.
Веронику сначала это как-то смущало. Ей еще никогда не приходилось слышать за день столько однотипных фраз, но постепенно она к этому привыкла, и перестала на это обращать внимание, но сама, так и не научилась разговаривать в этом примитивном жанре. Иногда между ними случались стычки. Надежду злило, что печатает Вероника быстро, грамотно, и теперь заходящие сотрудники в Приемную стали чаще обращаться к Веронике, игнорируя Надю. Поначалу Вероника, старалась вести себя тихо и скромно, как новенькая в этой организации, но постепенно и она втянулась в коллектив и у нее завязались знакомства. Она не было робкого десятка, на что очень рассчитывала Надя, и хотела помыкать ею, но оказалось, что и на Веронике - "где сядешь, там и слезешь". В обиду она себя не давала. Постепенно между ними установилось даже какое-никакое взаимопонимание. Все-таки возраст у них был примерно одинаковый и условия жизни также близкими. Однажды, когда Вероника осталась работать в Приемной одна, и ей на непродолжительное время, пришлось совмещать обязанности и машинистки и секретаря, по причине того, что с Надеждой случился неприятный инцидент - она поскользнувшись в гололед, упала на улице и получила сотрясение мозга, и была госпитализирована в больницу, с Вероникой произошел курьезный случай.
Главный инженер Крагин, если что-то ему было нужно узнать, в Приемную всегда звонил, и давал свои распоряжения по телефону. Директор Птицын поступал по-другому. Он сам выходил из своего кабинета и спрашивал напрямую, минуя телефонную связь (это было нечасто). В Приемной было два аппарата - один для связи с директором, другой - с инженером. Директорский, в основном молчал, от Главного звонки поступали чаще. Еще в Приемной была система селекторной связи. В этом Вероника вообще ничего не смыслила. Директор Птицын, минуя связь с Приёмной, чаще звонил начальнику Производственного отдела Управления - Вуячич Ирине Васильевне, и она немедленно являлась, и они с директором обсуждали производственные вопросы. Её кабинет находился на одном этаже, недалеко от Приемной. Крагин предпочитал телефонную связь с Приёмной. Однажды он позвонил, и в отсутствие Нади, трубку взяла Вероника. Она еще путалась - где чей телефон, но постепенно научилась их различать. Перед каждым звонком от начальства её охватывал страх, что она не сумеет ответить на их вопросы. Крагин говорил не очень внятно, и понять его новичку было сложно.
Он спросил Веронику:
- Козел на месте?
Вероника от заданного вопроса растерялась не понимая, что ей отвечать, и что хочет Главный, и какой козел должен был быть на месте. Этот вопрос ввел её в ступор, но немного осмелившись она спросила:
- Какой козел? (в её воображении выросла фигура двурогого животного, и она не понимала при чем здесь это)
- Ну. машина "козел" посмотри на месте?
Вероника даже не знала где надо смотреть, и как выглядит эта машина тоже не представляла. В марках автомобилей она совершенно не разбиралась. Крагин занервничал и вышел из кабинета. Он подошел к окну и сам посмотрел. Его "козёл" был на месте. Оказывается Сашина машина всегда стояла под окнами, и видеть его можно было только из окна Приемной. У Крагина окно выходило на другую сторону. Это был урок, и теперь Вероника знала все и о "козле", и где он обычно стоит. Но заранее её в эти тонкости секретарской работы, никто не посвятил, поэтому подобные вопросы её, по неопытности, вводили в замешательство. Постепенно она стала привыкать к обычаям Управления. Когда вышла с больничного Надежда, она вздохнула с облегчением.
К директору Птицыну в кабинет раз в месяц приходила самая лучшая мастер-парикмахер Ратманова, и приводила его голову в надлежащий вид. Ратманова была по Управлению на особом счету. Это была высококвалифицированный специалист. Она не раз участвовала, как в отечественных Конкурсах парикмахерского искусства, так и в международных. Она занимала призовые места, и сама мастер международного класса, очень известная в те годы - Долорес Кондрашова награждала Ратманову призами. Управление очень дорожило ей как сотрудником, повышающим авторитет Северного города. С девушками из Приемной она не чуралась поговорить, и посмеяться. Особенно ей нравилась Вероника, и она к ней испытывала что-то наподобие симпатии. Но конечно свое положение неприкасаемой, она также хорошо сознавала, и панибратства не допускала. Вероника вела себя независимо, и это у Ратмановой вызывало уважение. У Вероники не было обычая заискивать перед авторитетами, вела она себя по отношению к ним всегда уважительно, но без лести. Ратмановой было на тот период тридцать с небольшим. Зимой она приходила в Управление в шикарном кожаном пальто с большим лисьим воротником, в руках - неизменный чемоданчик, где у неё были необходимые парикмахерские инструменты.
Из второго эшелона начальства в Управлении были - начальник Производственного отдела Вуячич Ирина Васильевна, и Директор швейной фабрики Ремнева Ангелина Ивановна. Раз в неделю директор Управления, по четвергам, собирал у себя в кабинете совещание с ведущими специалистами Горбытуправления - директорами и их заместителями. Тут были директор и Ритуальных услуг, и директора Телеателье, и Фотоателье, Рембыттехники, швейных и кружевных производств, Парикмахерских и других производств, входящих в систему Управления. Все они проходили через Приёмную и Вероника могла видеть весь цвет обширного производства. Постепенно она узнавала кто есть кто.
Самыми колоритными были - начальник Рембыттехники - Малько, также всегда являвшийся в дорогом кожаном пальто и престижной норковой шапке. У Рембыттехники было свое отличное, недавно выстроенное трехэтажное, кирпичное здание и директор этого предприятия был значимой фигурой, хотя и находился (возможно номинально) в подчинении Горбытуправления. Это был крепко стоящий на ногах мужчина к пятидесяти, понимающий свое важное положение. Директор нескольких точек Фотоателье - Татевосян, еще довольно молодой армянин, приходил слегка прихрамывая, и неизменно улыбаясь, и шумно здороваясь со всем окружением. Как позже узнала Вероника у него не было до колена одной ноги, и он ходил с протезом. Но если этого не знать наверняка, то никто бы и не догадался. Он, имея протез неплохо танцевал, и его хромота едва угадывалась.
Но самыми видными были две дамы уже упомянутые ранее - это начальница Производственного отдела Вуячич Ирина Васильевна, и директриса Швейной фабрики - Ремнева Ангелина Ивановна. Они были почти одного возраста - Вуячич было тридцать пять лет, Ремневой чуть больше. По своему социальному статусу они были можно сказать равны. Конечно, у них имелось какое-то специальное образование, но и одним из важных факторов их начальничества - было членство в Коммунистической Партии - тогда единственной, главенствующей, руководящей силы страны, и конечно же не обошлось и без протекции достаточно высоких покровителей, и это было даже намного важнее, главнее членства в Партии. Покровительство - первично, наличие партбилета, как необходимое приложение к вступлению в должность - вторично.
Вуячич была довольно эффектная женщина. Конечно этому способствовало и неплохое денежное довольствие. Это была высокая, стройная, слегка крашенная блондинка с яркой красной помадой на губах, но в отличие от секретарши Надежды, её губная помада не выглядела вульгарно. У нее были полудлинные волосы, которые она собирала в высокий, хорошо уложенный пучок. Ремнева была более приземленная, но тоже, конечно, "имела вид", как и положено по её статусу директрисы довольно известного учреждения. Она была темноволосой и чуть более полноватой, чем Вуячич, и немного пониже. Но это самую малость. Вместе они составляли вполне законченный дуэт. На совещание к Птицыну всегда прибегали вместе, - одна за другой. Ремнева раздевалась в Производственном отделе у Вуячич, там они прихорашивались, и спешно минуя, с снисходительной улыбкой на губах Приёмную, слегка кивнув Наде и Веронике, - в кабинет Директора Управления, где мужская часть, была уже вся в сборе. Одеты они были всегда почти что одинаково. На обеих были прекрасно сшитые из качественных тканей юбки "годе" с длинной миди, нарядные в меру блузки, и поверх, на обеих, неизменно, чуть ли не в пол, длинные, с кистями, красивые Павловские платки, (шали) отличавшиеся немного по цвету и рисунку. Это было красиво, и в то время модно и даже престижно, так как в свободной продаже этих платков найти было весьма затруднительно, и только в столицах. Товар (платки) был экспортный. Они, как бабочки впархивали, махнув кистями платков - к Птицыну. Совещание обычно длилось около трёх часов, потом также красиво выпархивали, спешно покидая Приёмную, но уже без кивка. Мужчины выходили более степенно, обсуждая услышанное, и иногда о чем-то пустяковом, очень кратко, заговаривали с Надеждой. Вероники как бы не существовало. Иногда, значительно реже, проходило расширенное совещание, когда были приглашены руководители менее значимых производств, и даже ведущие мастера-парикмахеры. Ратманова появлялась много чаще других, как в связи со стрижкой Директора, так и для оформления командировок на внутренние и международные соревнования по прическам.
Так проходила жизнь в Управлении. Вуячич, приехав в середине 60-х годов в Северный из Белоруссии, где получила специальность технолога в техникуме, сумела за пятнадцать лет, - к началу 80-х, сделать неплохую карьеру, имела собственный кабинет и хорошо оплачиваемую должность. К этому времени у нее уже был отработан командный, странно низко-высокий голос, и манеры держать себя соответственно должности. Как раз в эти дни она переезжала из двухкомнатной "хрущевки", в престижную, двухкомнатную "сталинку", и была вся в хлопотах по переезду. Давала последние наставления грузчикам Управления относительно перевозки домашнего имущества и расставления мебели. Вуячич была давно разведена и жила с дочерью-подростком, но поговаривали, что у неё уже есть
достойный претендент на роль нового мужа - номенклатурный, партийный работник. И это была сущая правда. Через год она вторично вышла замуж, когда партиец сумел очень мягко развестись со старой женой, и они с Вуячич образовали новый союз. Развод партийных деятелей - это было темное пятно на их биографии, но избранник сумел выйти сухим из воды, без всяких партийных взысканий, и даже получил повышение.
Ремнева была замужем, имела двух детей младшего и среднего школьного возрастов. У нее была неплохая трехкомнатная квартира, что по тем временам считалось признаком благополучия и достатка. Как-то она решила позвонить из Приёмной в Администрацию города - Председателю Горисполкома (городского исполнительного комитета), сейчас бы сказали - "мэру города". Обращаясь по имени-отчеству, Ремнева сладко, как бы шутя, произнесла: "У вас в следующем месяце сдается новый дом. Мне нужна квартира. Вы же знаете, что у меня разнополые дети, и мне полагаются на них, по закону, отдельные комнаты". Какой-то ответ, видимо, также в шутливой форме, она конечно же получила.
Сильная женщина, начав свою трудовую деятельность, приехав из небольшого поселка простой швеёй, она сумела подняться до директора крупного предприятия, и мужа своего ПТУшника с восьмью классами образования сумела неплохо пристроить. Жизненный путь её, в этом мире, был недолгим. Она умерла в конце 80-х годов от неизлечимой болезни, но в описываемое время это была во всех отношениях цветущая дама. До "лихих" 90-х, когда все в стране рушилось, и предприятия захватывались бандитами, и приватизировались, и каждый спасался как может, она не дожила.
Ближе к пяти вечера - к окончанию рабочего дня в Приемную прибегала за ключами от кабинетов уборщица Людмила, одетая в рабочий, синий халат для уборки из грубой ткани, и под ним поношенная, застиранная футболка и спортивные брюки. Это была молодая женщина двадцати трех лет, убирала она чисто и споро. За год до этого закончившая местный Индустриальный институт, и успевшая выйти замуж и родить ребенка. Ребенку было около года, и она часа 2-3 трудилась вечерами, моя полы в Управлении. Муж был еще студент последнего курса, и семье нужны были деньги. Сказать, что это была красавица - это ничего не сказать. Природная, без всякой косметики красота её лица поражала. Таких лиц - единицы. Вероника, без стеснения, как картину, разглядывала Людмилу, чей лик неизменно притягивал к себе взоры. Ни с какой артисткой сравнить её невозможно, но немного на современную, красивую Ольгу Ломоносову в молодые годы. Это был близкий тип. Она была уникальна. Догадывалась ли она, что красота её лица - штучный товар, но вела себя очень просто, часто смеялась, и была очень доброжелательна и воспитана. Её родной город был Куйбышев, нынешняя Самара. В Северном, Людмила оказалась выйдя замуж за местного парня.
Когда-то Вероника в одном из женских, тогдашних журналов - то ли "Крестьянка, то ли "Работница" прочитала небольшую статью столичной журналистки. Там она написала, что в России самое большое количество красивых женщин, встречается в городах - Ростов-на-Дону, и Куйбышев. Когда Вероника впервые увидела Людмилу, то вспомнила эту публикацию. Конечно, Людмила не прописалась в уборщицы. К середине 90-х, когда была разрешена частная собственность, она открыла несколько торговых ларьков. Стала бизнес леди. Приобрела дорогие шубки, и ездила в личном транспорте, и справлялась совсем неплохо. Муж её умер рано. Прожили всего восемь лет, и Людмила сама впряглась в дело, постепенно обрастая связями и опытом. По прошествии немалого времени, лет через пятнадцать, случайно встретившись Вероника с Людмилой узнали друг друга, и довольно дружелюбно беседовали. Людмила также была проста в общении, как и в юности, но в хлопотах по открытию первого магазина. Конечно, от той яркой, замечательной красоты, обаяния юности, осталось не так уж много. Как писали в рассказах, в девятнадцать веке, "со следами былой красоты на лице".
Раза два-три в месяц в кабинет к Крагину, попарно, приходили молодые, бедновато одетые сотрудницы с производств, и оставались там примерно часа на два. Цель таких визитов Вероника долго не могла уяснить. "Совещание, пусть ждут", - объявлял Крагин, и дверь в кабинет закрывалась изнутри на ключ. Надя понимающе кивала. Вероника поинтересовалась у Нади, что это за посещения?
- Так надо, - загадочно ответила Надюша.
Вероника больше этой темы не касалась. Меньше знаешь - лучше спишь. Но проработав некоторое время, пообвыкнув, она перестала панически бояться Крагина. Он вел себя с сотрудницами Приемной довольно лояльно, даже пытался грубовато, по-топорному, с ними шутить. Но, если с Вероникой он все-таки обращался более-менее культурно, в то время, когда о Надежде говорил:
"А где эта белобрысая?"
Впрочем, у него было довольно много различных длжностных обязанностей, и время его было дорого, поэтому своим секретарям внимания он уделял немного, что было, по мнению Вероники, совсем неплохо. Как в бессмертной комедии А. С. Грибоедова "Горе от ума" - "Минуй нас пуще всех печалей - и барский гнев, и барская любовь". Скромные интим услуги на рабочем месте, в рабочее время. Ну, что ж, - начальники, они тоже люди, и ничто человеческое, - им не чуждо. Но надо отдать должное Крагину. Когда одна из прихожанок от него забеременела и родила (возможно и не одна), - он этот факт не оставил без внимания, и ребенка, бывшая детдомовка растила в собственной, благоустроенной квартире. Конечно, за счет какого-нибудь очередника, или очередницы на жилье. Ну и что, ж, - простояли пятнадцать лет, и ещё простоят пятнадцать. В чем причина? Своя рубашка к телу ближе. Так было и так есть. В настоящие дни многие ностальгируют по тем "светлым" советским дням, особенно часто разглагольствуют о том, что в Советах давали бесплатное жилье. Да, такое было. Через тысячу мытарств, простой гражданин мог и получить себе бесплатное жилье, вожделенные квадратные метры, простояв за них в очереди не одно десятилетие. "Своих" людей проталкивали в эту очередь в число первых - часто и постоянно.
В те, уже далекие годы, очень широко в стране были распространены лозунги типа, - "Партия - наш рулевой", и "Партия - ум, честь, и совесть нашей эпохи", "Все Решения Партии - выполним",
"Решения Съездов Партии - в массы" .
Достойный пример Крагина вполне это подтверждает.
Простоял лет пятнадцать, а то и двадцать в очереди, не умер - молодец. Вот тебе ключи от новой квартиры, получи и распишись. Коммунистическая партия о тебе заботится. Ну, а если умер, то конечно - извини. Так было с одной близкой приятельницей Вероники, с которой она подружилась во время работы. Приятельница также работала, в Горбытуправлении, и жила с родителями и братьями, и своим маленьким ребенком в двухкомнатной, маломерной квартире - "хрущевке", которую инвалид получил еще в бытность работы на заводе, прожив с семьей до этого, более десяти лет, в бараках. Жили, можно сказать, на головах друг у друга. Но такое было везде и часто, и ничего удивительно в этом не было.
А дело в том, что отец у приятельницы был инвалид Великой Отечественной войны - льготник. Проработав до пенсии на заводе на станке в течение двадцати лет, выйдя на пенсию, устроился работать в середине 70-х годов в Управление сантехником, так как не мог без работы. Работа непрестижная, грязная и охотников на эту должность было не много, а пенсионеру только 55 лет, и "был годен к нестроевой службе". У инвалида имелись военные награды, и он и с Предприятия, и из Военкомата исправно получал - к 9 Мая - Дню Победы Почетные грамоты за пролитую на фронте кровь. Жили тесновато, и инвалиду нужен был покой, а наличие маленького внука в семье, этому препятствовало. И вот руководство Предприятия, вкупе с Горисполкомом, и по ходатайству Военкомата, приняли Решение к Сорокалетию Победы выделить Инвалиду еще одну однокомнатную квартиру, чтобы инвалид мог в своем, пожилом возрасте, придя с работы нормально отдохнуть от многочисленного, беспокойного семейства. Благое дело.
И семья стала ждать очередное 9 Мая - 1985 года, года Сорокалетия Великой Победы. Считали дни. Инвалид радовался, и у него в уме появились какие-никакие приятные хлопоты. И Крагин удостоверил инвалида, что так и будет, и решение официально принято. "Никто не забыт, и ничто не забыто" - это так, пафосно, говорили и писали - о прошедших войну участниках её, и о погибших во время её. Но, вот, незадача, - инвалид подкачал, взял и умер в январе 1985 года. Не дожил до радостного дня получения ордера на квартиру всего-то каких ни будь три-четыре месяца. Что бы ему помереть, хотя бы к лету? Но - нет, до Сорокалетия Победы так и не дожил. Нет инвалида - нет квартиры. В стране надо было обязательно ждать какой-либо юбилейной даты, чтобы порадовать фронтовика. Без этого никак. А как иначе? Это получать ранения можно и без юбилейных дат, и умирать на полях сражений без юбилейных дат, А получить положенные льготы - это к Праздникам. Он же не любовница, какого нибудь высокопоставленного человека. Это она могла что-то получить и без всякой юбилейной даты, а так с инвалида что взять, тогда как где-то уже притаилась очередная, беременная любовница чиновника, и вот-вот должна проклюнуться.
Еще одна малоприметная, как серая мышь фигура, стала частенько появляться в Приёмной, чего до появления там Вероники этого не случалось. Всегда чисто выбрит, с легка уловимым запахом мужского одеколона, в неизменном, не дорогом, не дешевом черном костюме, в белой рубашкой, и не броским галстуком, при появлении которого Крагин кривил в язвительной усмешке губы, но молча сразу уходил в свой кабинет. Это был Секретарь партийной организации Управления, чей кабинет находился на одном этаже с Приемной, но в дальнем углу коридора Попов. Среднего роста, скорее худой, чем полный, лицо утюгом, и черные, цепкие глазки. Очень корректный. Он всегда приходил исключительно к Веронике, и даже, со второго раза запомнил её имя, и обращался, единственный в Управлении, к ней по имени-отчеству - Вероника Сергеевна. В первый раз такое обращение Веронику смутило, но потом стало как бы в порядке вещей, Надежда при этом морщила свой хорошенький носик.
Парторг (Партийный организатор) Попов приносил Веронике для печатания кипы своих партийных документов, в основном - Протоколы партийных собраний Управления - столько-то принято в кандидаты партии, столько-то переведено из кандидатов в действующие ряды Партии, с указанием фамилий, должностей и прочих атрибутов будущих лучших, достойнейших людей СССР -коммунистов. Проставлены даты, подписи, партактив, и все что полагается - четко и по-партийному. "Рассмотрели", "Решили", "Постановили". Бумаг этих у Попова было много, приносил он целыми кипами. Веронике приходилось в основном работать на него. Попов к штатным работникам Управления не относился. Он был номенклатурный сотрудник Горкома партии. Веронике такие тонкости были невдомек. Она не знала, и ей никто не подсказал, что работать на Попова она вовсе не обязана, и его бумаги - лично его забота. Она по наивности полагала, что раз человек сидит в Управлении значит, это и есть его сотрудник, и то что приносят на печатание - она обязана выполнять. И этим обстоятельством Попов умело воспользовался, на время, скромно, подзабыв, что Он - честь и совесть эпохи, - завалил Веронику своей бесовской работой. Почерк у него был - "курица красивее лапой машет". Увидев в первый эту писанину, она остолбенела. Как такое можно печатать? Одни сплошные крючки. Но надо было делать. Долго разглядывала тарабарский текст. Кое-какие буквы стали проявляться. Как-то крючки сформировались в слова. Потом она к этому тексту привыкла и печатала быстро, и все уже понимала, и ей даже понравилось печатать текст с такого почерка. Входящие сотрудники друг служб, заходя в Приемную, и видя, как она резво шлепает эту писанину, удивлялись,
- Как ты эту, абра-кадабру, разбираешь? У нас никто не мог разобрать, ни слова до тебя.
- Теперь, легко - отвечала Вероника.
В те годы на каждом более менее крупном предприятии были представители Горкомов Партии, как в военные годы - комиссары на фронтах, помимо командиров. Они должны были следить за партийной дисциплиной, за качеством проведении политинформаций и прочей деятельностью провозглашающей приоритет и движущую силу партии, как рулевого органа в стране. Короче хлопот у Попова хватало. В Управлении он ни перед кем не отчитывался. Его начальники были в Горкоме партии, и зарплату ему платили в Горкоме. Так было повсеместно в стране развитого социализма.
****
Однажды, неожиданно, в Приемной появился совсем незнакомый человек, лет довольно за сорок. Достаточно высокого роста, дорого и презентабельно одет, с галантными манерами и улыбкой. При появлении незнакомца сотрудницы встрепенулись, и секретарша Надя, услужливо спросила:
- вы к Директору, или к Главному?
- ни к тому, и не к друх"ому - к вам,
с обворожительной улыбкой ответил незнакомец.
Его речь отличалась, и была похожа на южнорусскую, или украинскую, с южным "х", вместо северного "г".
- Разрешите вас на разховор "тет-а-тет", - обратился незнакомец к Наде, сходу поняв, кто тут главный.
- Кстати меня зовут - Владимир Ильич, но можно просто Володя, - представился незнакомец.
- Прямо, как вождя мирового пролетариата, - про себя отметила Вероника. Надежда вопросительно посмотрела на Веронику, пытаясь выяснить что значит это выражение - "тет-а-тет". Вероника шепнула,
- это на интимный, приватный разговор.
Интимный - Надежда поняла, приватный не очень, но с поспешностью покинула Приемную с Владимиром Ильичем. Явившись минут через двадцать, довольная Надежда, поведала Веронике смысл их беседы. Она рассказала, что пришелец приехал с Украины из города Енакиево. Цель его приезда - распространять мёд в северных широтах огромной страны. Для этой цели он решил использовать девушек, владеющих пишущей машинкой, отпечатывать его рекламные бумажки, небольшого формата - размер 6 см на 4 см. Текст он предоставил и обещал хорошо заплатить. Естественно таких девушек можно было найти в Приемных руководителей предприятий, и Владимир Ильич обошел несколько контор - где-то его отшили, где-то приветили. Надя дала согласие на сотрудничество.
В этих инструкциях-рекламках освещались целебные свойства мёда, и его благотворное воздействие на организм человека. Как его надо, и когда использовать, и другие полезные советы, которые должны были украшать его банки с медом, которые он привез с собой для успешной реализации, и получения хорошей прибыли на какую он рассчитывал. После его визита на столе Надежды три дня красовался огромный, спелый помидор - презент от пришельца, и как знак их общих дел, и заключенного взаимовыгодного союза. Надя сначала решила одна реализовывать этот коммерческий проект, но так как печатала она мало и редко, и опыта не имела достаточного, то решила подключить и Веронику. Отпечатать надо были ни много, ни мало 500 рекламок. Сумму оплаты, оговоренную с предпринимателем, Надежда держала в тайне. Она кое-как справилась с пятьюдесятью рекламками, остальное поручила Веронике. Работа не сложная, но монотонная и надоедливая, как назойливая муха, и времени занимала достаточно. Вероника тря дня, в обеденный перерыв печатала эту галиматью. По окончании, она получила от Нади расчёт - 3 рубля. Надежда сказала, что так как основную работу выполнила именно Вероника, то и денег ей больше. Всего, Владимир Ильич, - сказала Надя - заплатил 5 рублей.
- Нормально, - решила Вероника, - это лучше, чем ничего. Позднее она, окольными путями узнала, что фонд Надежды, от украинского, заезжего коммивояжера, составил не 5, а 10 рублей, - неплохая сумма по тем временам, - но устраивать из-за этого бучу не стала, решив, что нервы портить себе дороже. Вот такой частный случай произошел в Приемной Горбытуправления города Северный, в 1980 году двадцатого столетия. Позднее обманывать и обсчитывать друг друга - в 90-е годы стало нормой жизни повсеместно.
******
Прошли годы и герои рассказа прошли свой жизненный путь. Несколько слов об этом.
В этом мире мы все только пришельцы и странники, приходящие на краткий миг, и все уйдем из него по воле Всемогущего Господа Бога Иисуса Христа в другой, вечный мир. Во время какое каждому определил Господь. И цель этой нашей временной жизни - получить прощение за свои грехи, и войти в Его (Божий) вечный покой. Кому-то войти в РАЙ (счастливчикам) на вечное блаженство в мир, где обитает ПРАВДА (сам Господь Иисус Христос), - кому-то в АД на страдания и муки. Каждый получит по своим заслугами - кто как верил во Христа, и как Ему служил в этой быстротечной жизни. Многие герои рассказа уже покинули этот бренный мир, и сейчас из них кто-то радуется, и счастлив в раю - (это те кто всей душой уверовали в Бога, и служили Ему своей жизнью, своим имуществом, и своей совестью, и в годину испытаний не отреклись от Него), кто-то пожинает плоды своего безумного безбожия, прожженной совести, молитве и уповании исключительно на золотого тельца - в страшном аду, где имеют силу и власть - гнусные, отвратительные бесы и их вождь - сатана.
Птицын давно перешел в мир иной. С тех пор прошло более сорока лет. Также Крагин, в самом конце 90-х, закончил свои дни в этом бренном мире. В 90-е годы Горбытуправление, как организация, было упразднено. Его предприятия, в основном все, перешли в частные руки, и некоторые из директоров, стали хозяевами предприятий. Все вчера были коммунистами - все сегодня стали буржуями. Это те из них, кто сумел удержаться в то смутное время, когда процветал рэкет, и захватывали предприятия те, кто обладали силой, а это были организованные бандитские группы. Крагин стал начальником, построенного, и сданного в эксплуатацию Нового Дома Быта, и несколько лет руководил им. Там также прошла большая реорганизация, и вместо предприятий Быта, открылись самые различные магазинчики. Торговать стало выгодней, чем что-то производить. Крагин сдавал площади Дома Быта в аренду. А это были большие площади. Но и Крагину пришел конец. ОПГ (организованные преступные группировки) вышвырнули его с насиженного места у кормушки.
ОПГ поставили над собой Новую начальницу - бывшего Начальника Производственного отдела Горбытуправления - Вуячич Ирину Васильевну, которая умело лавировала между бандитскими сообществами. Она была у руля довольно долго, более пятнадцати лет. На ответственные должности поставила приближенных к ней ещё с Горбытуправления людей, в частности начальником Отдела Кадров была Дунаева Эмма - в начале 80-х молодая сотрудница Горбытупарвления, упомянутая ранее в рассказе. Все, естественно, стали значительно старше, и перемены во внешности были на лицо. Вуячич, в начале 20-х годов уже Двадцать Первого века, покинула Северный, и обосновалась в средних широтах России - ждать приближения смерти, и путёвки - толи в ад, толи в рай. Это знает только Сам Бог, - Он судья Праведный, и не ошибется - кого, куда послать на вечное поселение.
Секретарша Надя, также давно закончила свой жизненный путь. Её век оказался недолгим. Она умерла не дожив, и до сорокалетнего возраста, не дотянув пять лет до Нового Тысячелетия. В середине 80-х, Наде было уже почти тридцать, и на её место, на уже разваливающееся по частям Горбытуправление, но ещё все же чуть дышащее, пришла другая секретарша. Надежда стала работать продавцом рыбы в продуктовом магазине. Она вышла замуж, родила 2-х детей - девочку и мальчика. Ветхий дом мужа, где они проживали, к середине 80-х годов был полностью снесен, на этом месте возвели новый микрорайон, и жильцам ветхих, частных, стоящих ранее там домов, были выделены новые квартиры. Надежда с мужем получила хорошую, трехкомнатную квартиру в новом доме. Жить бы да радоваться, но случилась беда. Муж стал работать ночным сторожем какого-то небольшого, деревянного магазинчика, и толи заснул с сигаретой, толи еще что-то , но на утро его нашли сгоревшим в этом магазине от которого осталась одна труха. Надя недолго пережила своего мужа, и месяца через три, её нашли мёртвой в своей квартире, сидящей на полу, рядом с диваном. Дочка Маша, которой было уже шесть лет позвонила бабушке, матери своего отца, и сообщила, что мама не встает. Сыну Мише было четыре года. Бабушка стала их опекуном. И Надя, и её муж, поженившись оба крепко пристрастились к водке. Возможно Надежда отравилась паленой водкой, которой в те годы торговали во всех ларьках.
Мастер-парикмахер Ратманова открыла свой парикмахерский Салон, который пользовался успехом у местных дам, и приносил ощутимую прибыль хозяйке. Парикмахерские начали называть - Салонами. Сама Ратманова работала уже не много, в основном работали нанятые ею сотрудницы и сотрудники, которые уже стали гордо именоваться - "стилисты". Ратманова обрюзгла и погрузнела. Умерла в возрасте 70 лет в 2020 году. Последние десятилетия жизни любила частенько прикладываться к дорогим, крепким спиртным напиткам. По вскрытии признали цирроз печени.
Вероника давно уехала из Северного, и живет под Ярославлем. У неё внуки. Проработала в Горбытуправлении она недолго, около двух лет, потом получила другую профессию, по которой и работала до пенсии.
&&&&&&&
январь-февраль 2024 г.