Покаялся?
Прогуливаясь по проспекту Руставели, я увидел живописную группу молодых людей. Явно приезжих да ещё с интересным лозунгом на их майках: «Евреи за Христа!» Они заговаривали с прохожими, были приятны в общении. Ещё то, что в руках у них были целлофановые пакеты. Они собирали в них мусор и выбрасывали его в урну. Среди них была девчушка, лет двадцати. Темненькая, с гагатовыми глазами. Она пинцетом подбирала окурки с тротуара. Как бы извиняясь, я заметил ей, что население неопрятно, и вот гостье приходится наводить чистоту. От неё узнал, что они приехали из Украины. В это время к нам подошёл её соратник. Юноша с ходу заговорил о догмах учения, которое представлял. Говорил, как проповедовал – нараспев. Потом остановился, посмотрел на меня испытующе и спросил, а не еврей ли я, может быть его идеи мне не нравятся. Я сказал, что в любом случае их дело служит добру, что они по-своему множат позитив. Тут я обратил внимание на сцену...
Посреди тротуара стояли двое – один из приезжих вёл доверительную беседу с парнем из местных. Молодой человек, грузин, был в смятении. Его взор потуплен, на лице отображалась внутренняя неурядица. Он был намного выше миссионера, сильно сутулился, может быть под тяжестью переживаний или свершенного греха. Ветиа завладел его рукой и произносил что-то душеспасительное. Я подумал, как может быть неладно на душе у этого парня, раз доверился уличному исповеднику, смысл учения которого не до конца понимал. Того гляди, в другой раз падёт ниц при всем честном народе. Или, какой триумф для того миссионера из Украины с его своеобразным кредом - достучался до души смятенного прохожего, где-то в чужом городе...
У памяти есть такая особенность. Запоминаешь смысл в череде событий, но не всегда отдаёшь себе отчёт в том, какое из них происходило до, какое после. Так и с тем парнем получилось. Видел ли я его до или после его покаяния? Помню, что однажды, проезжая на автобусе мимо цирка, я рассматривал кучкующихся девиц лёгкого поведения. Известная в городе биржа. Потом в глаза бросилась удаляющаяся в сторону рощи пара. Она была ничего собой, многим выгодно отличалась от дурнушек, что паслись в тех краях. Её клиент сильно напоминал мне того каявшегося парня. На его лице не было приличествующей ситуации похотливого выражения. Черты лица казались тяжёлыми от долгой тягомотной думы.
Поступок гельминтолога
В бытность газетчиком я писал о животном мире. У меня было много друзей среди зоологов.
- Правда, что зоологи уподобляются объекту исследования? – спросили однажды меня сотрудники и, не дождавшись ответа, начали обсуждение. Они плавно переходили с предмета на предмет. Тот случай, когда в самый разгар беседы участники не могут вспомнить из-за чего её затеяли. Расхожим оказалось мнение, что психиатры сами смахивают на пациентов. Был приведён случай с врачом, который исследовал почку. После защиты диссертации ему постоянно мерещилось, что у него проблемы именно с этим органом. Один из сотрудников спросил, а не замечали ли мы, что собаки и их хозяева имеют много общего в характере и даже внешне.
- У карикатуриста Херлуфа Бидструпа есть на этот счёт рисунок, - сказал он.
Подождав, пока сослуживцы завершат разборку, я вернулся к вопросу, ими же поставленному.
- Есть люди, которые влекутся к некоторым профессиям из-за своих болячек, - начал я, - например, в приёмную комиссию на факультет психологии за рубежом включают психиатра. Во время собеседования тот отсеивает абитуриентов-фриков.
Договорить мне не дали. Посыпались вопросы, как называют специалистов, которые занимается змеями, как тех, кто изучает птиц, крыс, волков. Дескать, в кроссвордах такие вопросы задают, а я, пишущий о разном «зверье», должен быть компетентным по этой части. Один из коллег, как бы возвращаясь к теме, выпалил:
- Какая хворь должна одолевать человека, чтобы возиться, например, червями!? – а потом добавил, - кстати, как называют этого специалиста?
- Гельминтолог, - ответил я.
Здесь разговор окончательно переключился на другую тему.
- Удивительная лёгкость! - подумал я, - неужели так общаются журналисты и не только в нашей редакции?
Жаль, я мог бы рассказать товарищам по перу о знакомом мне гельминтологе.
Познакомился я с ним случайно в одном НИИ, занимающемся экологией. Мне пришлось ждать приятеля Георгия Г. Он немного опаздывал. Чтобы гость не маялся в коридоре, меня завели в просторную комнату. Там было тихо и светло, в одиночестве у стола сидел сотрудник в белом халате, копошившийся в бумагах. Ожидание затягивалось, и я начал исподволь поглядывать на него. Это был мужчина средних лет, с лысиной, на которой по диагонали была уложена прядка тёмных волос. Под его носом красовались усы-мушка, на руки были натянуты нарукавники. Я ещё заметил, что на крючке на стене висел цилиндр. Надо полагать, древний головной убор принадлежал хозяину комнаты.
Мне трудно было выносить тишину и я заговорил с ним. Спросил, чем он занимается.
- Дождевыми червями, - ответили мне тихим голосом.
Я вспыхнул. Меня обескуражила повадка собеседника. Он сначала вздрогнул, а потом посмотрел на меня широко раскрытыми глазами, из которых пахнул испуг. Мужчина тут же отвёл их и углубился в свои бумаги. Я думал про себя, что этот тип смотрит так, как какой-нибудь объект его исследований, были бы у того гляделки – панически, со страхом, как бы его не раздавили.
Скоро появился Георгий. Мы направились к нему в кабинет. Поболтали, выпили кофе. Меня подмывало разузнать о том колоритном типе. Запал он мне в душу. Наконец-то догадался спросить, как называют спеца по червям. Приврал, будто в кроссворде такой вопрос встретился (вспомнил разговор в редакции).
- Ты, наверное, познакомился с Амбако Амбаковичем, с гельминтологом? – спросил меня приятель.
- Да, почти, - ответил я Георгию.
- Таким именем в Грузии своих чад не называют лет пятьдесят, - продолжил приятель, - Амбако плоть от плоти деревенской интеллигенции. Его дед был агрономом ещё до большевиков. Учился в Германии. Не исключаю, что его звали также, как и внука.
- А почему он такой характерный предмет выбрал? – спросил я.
- Привели его из сельхоз института скромника, книжника. Ему предложили заняться червями, и он не отказался, - ответил Георгий.
«Книжник. Книжный червь!» - промелькнуло у меня в мыслях. Мой собеседник улыбнулся и сказал:
- Знаю к чему клонишь. Ваши досужие измышлизмы! Как по вашему разумению должен вести себя я, орнитолог? Всю жизнь орлами и беркутами занимаюсь.
Я поспешил его убедить в неуместности его предположений. Мой приятель продолжил:
- Однажды после конференции я, Амбако и ещё наша сотрудница, из-за нелётной погоды застряли в Москве во Внуково. Народу набралось уйма, не протиснуться. В зале ожидания скамейки давно уже заняли более удачливые пассажиры. Ночь наступила. Большинство людей прямо на гранитном полу устраивалось, спали вперемешку.
Тут рассказчик прикурил сигарету и затем продолжил:
- Мы бродили по аэропорту. Наша спутница заметно устала, но не подавала виду. Амбако как всегда тихий был, даже в какой-то сомнамбуле пребывал. Ни на что не реагировал. Он вдруг отделился от нас и, как лунатик, поплёлся в неизвестном направлении. «Что это с ним?» - заволновалась дама. Прошло минут тридцать, видим он стул несёт. Сотни людей с завистью смотрели на странного субчика в цилиндре и с усами а ля Гитлер. Подошёл он к нам и предложил женщине сесть.
- Откуда стул? - спрашиваю.
- Из отделения милиции, - отвечает Амбако.
- Как это!
- Проходил мимо, вижу дежурный спит, а в пустом коридоре отделения стулья стоят. Ну и позаимствовал... Да, понимаю, что у самих милиционеров вещь умыкнул! - как бы предупреждая мою реплику, ответил он.
- Вот тебе и гельминтолог! – воскликнул я.
Месть
Благодаря страсти к знаковым именам в Грузии субъект по имени Ной вполне мог затаить обиду на субъекта по имени Сократ. Речь не о библейском и элинском персонажах, а о вполне заурядных людях, моих коллегах.
Сократ (тот, что не грек и не философ, а мой сотрудник) отличался грубостью. Бывало по-разному, конечно. Как-то по ТВ показывали турнир штангистов в формате переклички городов Тбилиси-Баку-Ереван. Я мельком следил за перипетиями. Запомнился наш штангист второго тяжёлого веса Сократ Дж. Грузинская сторона явно поспешила представить его как будущего Андерсона. Давно это было. Юрий Власов был только-только на подходе. Каждый раз, даже не сумев взять штангу на грудь, Сократ ронял её. Грохот и лязг, с каким она падала, звучали особенно драматично. Помост был сооружен прямо в студии, и её акустика усиливала эффект. Тогда на черно-белом экране телеприёмника «Рекорд» Сократ показался растерянным полным юношей. Чуть ли ни в слезах.
Я окончил школу, университет. Надо было трудоустраиваться. И вот моим первым директором стал Сократ Дж. Тот самый «Андерсон». Наяву передо мной предстал мужлан, его брови срослись, образовав арку над носом. Чёрная волосня лезла из носа, ушей и росла даже под глазами. Сократ был предупредителен со мной. Видимо, сказывался высокий ранг моего протеже. Он пытался заверить меня, что по природе демократ. После меня в кабинет проследовала группа сотрудников. Они шли как на заклание. Долго слышались начальственные вопли, не хватало грома и молнии для пущего административного эффекта. В кульминационный момент соло Сократа Дж. из баса переключился на женский кликушеский регистр. Разнос, который длился два часа, наконец закончился. Дверь открылась и сотрудники, качаясь, гуськом вышли из кабинета.
Не меньший дискомфорт сотрудники ощущали, когда Сократ преображался. Его лицо лоснилось от благости. С коллегами он был... нежен. Как бы винился. Особенно с теми, кого туркал больше всех. «Ой, не к добру!» - тревожился народ. Довольно скоро всё возвращалось на круги своя.
«Этот тип – хам, но совестливый, к тому же он явно переигрывает», - сказал мне Ной (не библейский персонаж, референт директора). Другой раз он прошёлся уже по коллективу:
- Что за люд здесь собрался?! Вышли мы из авто на площади. Сократ рассказывал о своём спортивном прошлом. Сразу видно предмет знает. Тут нас три сотрудника догоняют. Робкие, напуганные. Как цуцики! Физиономия Сократа приняла привычное звериное выражение.
Говорил он это мне, наверное потому, что моё лицо ещё не успело принять подобострастное выражение. Впрочем, Ной делился наблюдениями и с коллективом. Например, как ест бывший штангист второго тяжёлого веса. Такое ощущение, что работает машина по поеданию продуктов. Рассказчик сымитировал шум её мотора: «Чав-чав-чав!»
Ной появился в офисе несколько позже меня. Парень в очках, по профессии журналист. Сократ держал его при себе. Они ездили по разным организациям, надолго запирались в кабинете. В офисе говорили, что новый сотрудник как визирь при султане – его тень, чуть что на ухо шепчет советы.
Особое положение Ноя не продолжилось долго. Они что-то не поделили. Их застали при странных обстоятельствах. Директор орал во всю глотку, а его подчиненный громко смеялся. На мой вопрос, почему смеялся, Ной ответил, что Сократ был так естественен в своей брутальности. Даже смешно стало (!?). Уже после того, как они расстались, Сократ назвал своего бывшего референта «идиотом». Когда информация об этом довольно быстро дошла до Ноя, тот не обиделся. Мол, дежурная перепалка. Настоящая обида пришла позже.
Их пути разошлись надолго. Сократа то повышали в должности, то понижали, то выгоняли с работы, то принимали. В зависимости, кто после перестройки приходил к власти. Ной эмигрировал в Америку. Как-то он вернулся в Тбилиси. Смертельно заболела его сестра.
Однажды на проспекте Руставели Ной и Сократ случайно встретились. Возраст сказался на них. Седина пестрела в волосах Сократа, в его щетине, в поросли из ноздрей, ушей и под глазами. Ещё более погрузнел. Ной совсем поседел как лунь. Бывший директор и референт говорили друг другу только приятности. Во время беседы Ной рассказал о болезни сестры. Сократ расчувствовался, даже руку положил на плечо собеседника. Они немножко постояли молча. Потом Сократ предложил Ною «по старой дружбе» (его слова) зайти в баварскую пивную. Ной от приглашения не отказался.
Во время застолья между ними возник спор. Разговор шёл о вооруженных конфликтах, которыми изобиловала пост-перестроечная Грузия. Сократ вдруг принял позу пацифиста и крайне агрессивного. «Явно переигрывал», как выразился однажды Ной. Сам он - мужик вполне мирный, но поневоле ему захотелось понять действие властей. Они долго держались рамок приличия. После третьего бокала Сократа прорвало... Его лицо приняло жесткое наглое выражение, и он презрительно бросил:
- У тебя самого сестра умирает, а ты ...!, и так далее.
Сказал и вдруг осёкся. Понял, что его очередной раз бес попутал. Самое живое в человеке задел! Женщина жива, а он уже её на тот свет посылает! Помянул её в суе! Ной тоже смолк. Потом ... засмеялся. Он порасспросил, как у Сократа в семье. Все ли здоровы? Получилось, что осведомился как в отместку. Сократ, ёжась, ответил, что все живы и здоровы. Ной встал и вышел из пивного бара. Так расстались и будто навсегда. Как потом рассказывали, сестра его умерла, он похоронил её и уехал в «свою» Америку. Узнал я про всё это от одного нашего бывшего сотрудника. Тот, кстати, попом стал, служил в одной деревенской церкви. Приходился Ною дальним родственником.
Года через два я вычитал из газеты сообщение о смерти брата Сократа. Пойду, подумал, старых знакомых увижу, давно ничего о них не слышал. Народу было много. Покойник был известным человеком, даже министром побывал. Его отпевали в церкви. В гробу лежал крупный благообразной внешности мужчина. Сократ стоял у изголовья. Из общих коллег никто не пришёл. Я постоял рядом с ним, задал обычные для ситуации вопросы. Вдруг Сократ встрепенулся. Из-за спины соболезновавшего ему высокого мужчины появился седой иностраннистого вида тип в очках. Ной. Он протянул руку Сократу и, как мне показалось, умышленно и акцентировано задержал рукопожатие и смерил того взглядом и после чего исчез.
Некоторое время я пытался навести справки. Никто ничего не знал о Ное. Даже его родственник, поп. Приезжал ли он вообще после смерти сестры? Священника я встретил случайно в городе. Совсем опростился. После того, как пожал мне руку, он подобрал полу рясы, под ней я увидел заношенные брюки. Поп, кряхтя, почесал себе задницу.
Который всё-таки час?
Я и жена сидели в саду под виноградной беседкой в тени. В зной листва, обычно тёмно-зелёная, становится золотисто-зелёной. Видно было, как оформились ягодки винограда. Некогда мелкие, они зеленоватой дымкой окутывали кисти, сейчас уже это - ядреные, малахитового цвета гроздья. В солнечном мареве дремали лилии, ромашки. Иногда накатывали лёгкие порывы ветерка. Они волновали цветы, обдавали нас пронзительно приятной прохладой и ароматом лилий.
Первый вопрос, которым задаются при выходе из пасторального настроения: «Который час?» Пора, дескать, возвращаться к будням. Ни часов, ни телефонов у нас не оказалось. Надо было встать с кресла, пройтись по дорожке, залитой жгущим солнечным светом, зайти в дом. Как подсказывает опыт, в нужный момент мобильник куда-то пропадает и его приходится лихорадочно искать, а часы, постепенно выходящие из употребления, в этот момент находятся в дальних закутках... Мы выжидательно посмотрели на друг друга. В это время в самую тишь летнего дня, когда только верещат цикады, до нас донеслось: «Бикенти, который час?»...
Голос пришёл снизу. Дело в том, что наш дом находился на самой горе, некоторые дворы располагались на нижних террасах её склона. Пожилая женщина справлялась о времени у лица мужского пола со старомодным именем, на гурийском акценте, и так, как это сделала бы бабуся из повести Думбадзе «Я, бабушка, Илико и Илларион». При желании было трудно рассмотреть, что происходит там внизу. Густая листва инжирного дерева, расстилавшаяся ниже уровня нашего забора, почти полностью закрывала видимость. Однажды я и мой сын стояли у края нашей террасы, глядели на городской пейзаж. Вдруг из лиственной купели, буквально на уровне наших ног появился мальчуган. В это время внизу большая группа людей с криком и суетой собирала урожай инжира. Мальчуган увидел только моего сына и решил покуражиться, воспользовавшись разницей в возрасте:
- Увижу, что ты бросаешь сверху мусор, отколошмачу!
Потом заметив меня, он от неожиданности провалился вниз, обратно в крону дерева. Не знаю, что было дальше.
Должен признаться, я украдкой бросал вниз улитки. Они – вредители сада. Набреду на какую на грядке, подберу, и швыряю её через забор, в крону инжира. Раковинки у этих брюхоногих коричневые, с замысловатыми узорами, форма спиралевидная, на ощупь отполированная. Оставалось неприятное ощущение, когда прикасался к самому слизню, плотно забившемуся в панцирь.
В том дворе привелось побывать моей тёще и при весьма необычных обстоятельствах. Перелетев забор, там оказалась наша индейка. Из неё мы собирались сделать сациви. Приближался новый год. Тёща долго искала адрес, где-то на "нижней" улице. В доме во дворе под нами отпевали покойника. Несколько смущаясь своего вида, тёща в шлёпанцах и кухонном фартуке всё-таки решила отсидеть положенное у гроба совершенно незнакомого пожилого мужчины, в обществе столь же мало знакомых людей. Только после этого в глубине двора принялась ловить беглянку-индейку, громко комментируя свои действия, чтобы слышали окружающие. Те с пониманием наблюдали за ней. Один молодой человек в трауре даже помог ей.
Больше визуальных контактов с обитателями того двора не происходило. Но слышимость была отличной. Можно было различить, как прошелестев в листве инжира, с глухим звуком падала на шиферную кровлю сарая улитка. Или, как та самая старушенция сутки напролёт гоняла своих егозливых внуков. Она битый час уговаривала их поспать, справляя дидактику проклятиями и обещаниями страшнейших наказаний. На этот раз уговорила-таки. Теперь в жаркий день во дворе террасой ниже было спокойно.
Я засобирался встать из кресла, но передумал... «Вопрос, конечно, интересный!» - промелькнуло в голове, после того как в тишине подала голос старушка. Я начал ждать ответ Бикенти и рассчитывал, что тот будет произнесён громко. Но субъект со странным именем хранил молчание.
- Который час? – снова произнёс старческий голос. Ворчливые нотки прибывали. Я затаил дыхание. Снова последовала пауза. Она продлилась, ёкнуло сердце - мне показалось, что ответ я не расслышал. Но отпустило, когда вопрос прозвучал в третий раз и уже вполне раздражено. Я солидаризировался с бабусей. Можно так испытывать терпение пожилой женщины?! И не только её. Четвёртая попытка узнать время была предварена изрядной долей проклятий. Но... без результата.
Тут я не выдержал и закричал:
- Как вам не стыдно, издеваетесь над людьми! Который час, скажете вы в конце-концов!!
Жена знаками показала мне, прекрати куролесить.
Я прождал минуту–две. Во дворе внизу безнадёжно замолчали. Брюзжа, я встал и направился в дом.
На днях нижние соседи активно застучали молотками. На подходе была осень, и сквозь поредевшую крону дерева можно было увидеть, как впритык к стене под нами строили навес. Потом его покрыли шифером темно-бордового цвета. Снизу потянуло ароматом мёда и виноградной водки. Соседи гнали чачу и готовили чурчхелу (официальное наименование изделия - вино-ореховая колбаса). Благоухание особенно явственно ощущалось в тихую прохладную ясную погоду. В нашем саду пышно цвели хризантемы.
СПАМ
«Письма счастья» - это, когда по электронной почте тебе сообщают, что ты стал наследником богатства, оставленного на твоё имя усопшим родственником где-то за рубежом. Такая удача только настораживает. В конце мессиджа адресант, некий мошенник, просит выслать твои персональные данные. Письма приходят почему-то из Африки. Последнее из таких посланий я получил из Свазиленда.
Люда К., моя коллега – особа бесхитростная, повелась на такой спам. Она вдруг замкнулась в себе, испытующе поглядывала по сторонам. В конце, концов доверила секрет нашей машинистке, её подружке. Во время чаепития в отсутствие Люды та поведала нам о том, как её приятельнице привалило «счастье» и как глупая долго верила в него... Под конец машинистка отчеканила (как напечатала) фразу «Сейчас никто не верит в такие письма. В простаках ходят те, кто продолжает их рассылать».
Впрочем, не всё так просто. Бесо, другой мой коллега, в отличие от Люды точно не был лохом. Но...
Я нередко разделял компанию с ним после работы. Ему было уже за пятьдесят и вот у него умерла бабушка. Все умиленно спрашивали, во сколько же лет она скончалась. Как ожидалось, в весьма преклонном возрасте. По дороге мой приятель рассказывал мне о ней. Ещё заметил, что не застал дедушку, отца матери, а отец вообще рано осиротел. Потом он вдруг вспомнил, как машинистка во время чаепития развлекала нас байкой о Люде. Я озадаченно посмотрел на собеседника. Подивился неожиданной смене темы разговора. Бесо сделал паузу. Было видно, что он собирался рассказать нечто деликатное. Затем начал:
- Родители отца жили в провинции. Они собирали деньги на то, чтобы переселиться в Тбилиси. Как-то дедушка уехал в столицу, хлопотать. К бабушке пришёл его брат. Говорит, чтоб она ему деньги дала. Мол, её муж поручил ему их привезти. Мать папы поверила деверю. Нормальным смирным мужиком казался. А тот возьми и пропади с нашими сбережениями. По семейной легенде Како (так его звали) сбежал через границу в Турцию. Оттуда в Америку.
Как не поразиться такой подлости?! Я поразился. Собеседник продолжил:
- Признаться, узнав об этой историю, я стал просматривать сводки инюрколлегии, которые печатались в «Известиях». Как и сейчас, когда читаю этот спам.
Здесь меня несколько напрягло. Далее последовало:
- В семье дело пошло вкривь и вкось. Когда дед приехал и узнал, что деньги украл его родной братец, он потерял сознание. Отец рассказывал, как стал свидетелем того, как может мгновенно сойти с ума человек. Это случилось с его матерью. Она вдруг изменилась в лице и бросилась к окну. Дети, а их было семеро, с плачем бросились к ней, пытаясь остановить её. Но тщетно. Она выбросилась из окна второго этажа и разбилась, ударившись головой о большой валун во дворе. Отец долго не приходил в себя. Детишки испугались, что и он умер. Старший из семерых ревел как медведь. Дальше также плохо. Дедушка раздал всех детей по приютам и женился вторично. Братья и сестра потеряли друг друга. Всех потом собирал вернувшись с войны мой отец, заново знакомил друг с другом. Не досчитались двоих, умерли в детском возрасте в приютах. Самый младший погиб страшно. О его гибели нашептала папе уборщица детского дома. Втайне от начальства. Мальчика за провинность посадили в погреб, где его разорвали крысы. Ещё один ребёнок, сестра, погиб от туберкулёза.
Бесо замолк. В растерянности от услышанного я не знал, что сказать. После некоторого молчания мой собеседник заключил:
- Не знаю как у Люды, но у меня есть американский дедушка, пусть двоюродный.
Он криво улыбнулся.
Сикофант
Недавно я беседовал со своим родственником по телефону, работающим в контрольных органах. Он - мужик суровый, но когда рассказывает о разнообразных ябедниках, с которыми имеет дело, веселится. Даже своего рода коллекцию интриганов собрал. Я поделился с ним одним персонажем, с которым столкнулся в Москве. Я учился в аспирантуре института социологии.
Трифон, мой однокашник, приехал из Сибири. Это был здоровенный парень, правильный во всех отношениях. Он явился в институт с комсомольским значком на лацкане пиджака. Довольно скоро его назначили руководителем ДНД. Им лично было задержано несколько 80-летних бабуль, торговавших семечками в неположенном месте. Не в меру активный тип насторожил даже милиционеров. Те таких бабусь разве что попугивали и набивали свои карманы халявными семечками.
В то время по стране шла горбачёвско-лигачёвская компания по борьбе с пьянством. Было, где разгуляться народному дружиннику. Он стал грозой алкашей.
Однажды я сам стал свидетелем гражданского пыла коллеги. Как-то на остановке троллейбуса на улице Горького моё внимание привлекло некоторое оживление неподалеку. Гляжу – Трифон. Он в лыжной шапочке, в несвежей спортивной форме, поношенных кроссовках, с красной повязкой на руке и... со свистком во рту. Мой коллега вёл себя агрессивно – как шавка бросался на презентабельного с виду высокого мужчину и одновременно и панически дул в свисток. «Зайца поймали!» - послышалось. Безбилетник был в лайковом плаще и шляпе, и кейс был у него не дешёвый. Он, совершенно сконфуженный, то в одну сторону повернёт, то в другую, а неуёмный Трифон, судя по всему контролёр, продолжал его преследовать. Это было ещё то зрелище! Одна тётушка бросила мужчине: "Ты заплати рубль этому окаянному, отстанет!" Но безбилетник упирался. Ещё минут десять слышны были трели свистка. Видимо, «заяц» петлял, и они доносились из разных мест. Тут я поднялся в троллейбус. Четырёх копеек у меня не оказалось (столько стоил тогда проезд в нём). Я, от греха подальше, опустил в кассу пятак.
В науке Трифон был также неумолим. Он специализировался на критике западных учёных и расправлялся с ними как хунвейбин - называл их «цепными псами буржуазной пропаганды», разве что не призывал «размножить лопатами их собачьи головы».
Он регулярно, по графику посещал московские театры и после каждого визита ставил отметку в своей «толстой» тетради в графе «культурное мероприятие». Не чуждался этот тип походов по магазинам. В свою «толстую» тетрадь Трифон записывал их названия. Для большей очевидности пользовался красной пастой.
Чем не находка для хохмачей? - спросит кто-то, и я соглашусь.
И вот над ним пошутили. Его, провинциала, «послали куда подальше» на поиски итальянского супермаркета. После долгих поисков по указанному адресу он застал совсем другое заведение. Трифон не стал выяснять отношения с обидчиком, хотя мог - потешник доставал ему по грудь. Он пошёл другим путём и проявил себя весьма определённо – накатал письмо в комсомольскую организацию. Мол, имело место «издевательство над соратником по комсомольской организации». Заявление рассмотрели. Но времена были уже другие. На заседании бюро его члены соревновались, кто лучше изобразит Брежнева. Смеху было много. Под конец на всякий случай приняли решение обязать обидчика извиниться.
Тут бы угомониться хохмачам, но...
Один сотрудник пожаловался другому на пучение в животе. Второй подсказал первому несколько народных средств и тут же плавно перешёл на байку «из жизни замечательных людей». Из неё следовало, Трифон родом из одного из медвежьих уголков. В той деревне народ на досуге забавлялся своеобразно. Наедятся сельчане ржаного хлеба и запьют квасом, а потом чечётку выдают на завалинке. Этакий театр метеоризма. Со своим катарсисом, характерными персонажами. Среди них и старый дед, молодец, или молодка какая-нибудь. Даже для представителя местной интеллигенции – учителя школы роль нашлась. Первый парень на деревне, пуская ветер, выводил рулады. Кульминацией был его рекордный по длительности высокий звукоряд. Все замолкали и ждали, когда он закончится. Рассказчик при этом изображал ожидание. Комический эффект создавал «старый дед», который по-простецки без затей гонял ветры...
На этот раз в заявлении в парторганизацию Трифон обвинил авторов побасенок в народофобии. Жалобщик правильно «понимал» текущий момент. Дело в том, что в институте пострадал один профессор, в книге которого также усмотрели народофобию. По этому поводу в коридоре вывесили постановление парторганизации. Народ с опасливым благоговением знакомился с грозной эпистолой. Проштрафившийся учёный советовал не искать вредителей, спаивавших народ. «Не надо было самому народу уши развешивать, а то дураков, как известно, и на обедне бьют!» Профессор процитировал пословицы и не был понят.
Но вот грянул гром – перестройка. Парторганизация не помедлила перерядиться – того учёного восстановили во всех званиях. Не успев испить горькой чаши пострадавшего от режима, он вдруг стал почитаем в научных кругах. Под шумок не стали рассматривать заявление Трифона.
Кстати, у того случилась неприятность. Его диссертацию отклонили. Ему предложили поменять акценты. Дескать, не надо так круто с западными коллегами обходиться. Надо бы упор сделать на творческом заимствовании из их теорий.
Потом мы разъехались по домам. Я в Тбилиси, он в "Сыбыр", как я выражался на грузинский лад. Интересно, по-прежнему ли он пописывает уже в новые инстанции? Того гляди, теперь апеллирует к правам человека, к новой идеологии.
Сладкая история
Мой приятель-товарищ Гамлет учился в аспирантуре в Москве. На Арбате он подрабатывал сторожем в детском саду. Была возможность чуточку улучшить материальное положение и позаниматься в тишине. Каждый третий вечер он заступал на дежурство в то время, когда родители разбирали детишек по домам. Как-то Гамлет раздал малышам конфеты, а на следующее дежурство явился без сладостей. Тогда и ощутил парень, как тяжело обманывать ожидания ребёнка. После чего завёл правило - по выходу из метро заглядывал в кондитерскую на Зубовском бульваре за карамельками. Когда в воротах во двор детсада появлялся крупный усатый молодой человек (грузинец, как назвала его одна девчушка) с узнаваемой походкой, начинался оживленный гомон: «Дядя Гамлет пришёл!» С некоторых пор у него не заживала ранка на большом пальце правой ноги, появилась лёгкая хромота. Раздача лакомств превратилась в ритуал. Родители и воспитательницы стояли в сторонке и умиленно улыбались. Он не допекал детей назиданиями типа, слушался ли сегодня малец учительницу, маму... Покупка карамелек мало сказывалась на его бюджете. Недаром сторожем служил.
Мой товарищ замечал, как по-разному дети принимают его маленькие подарки. Некоторые краснели, благодарили, некоторые нет. Один малец заметил ему, что неплохо бы, чтобы сторож вместо сладостей дарил ему игрушки. Потом мальчуган спешно вернулся и сказал: «Впрочем, принесите мне и игрушку и конфеты!» В этот момент подоспела мама пострела. Она отчитала его и обменялась взглядами со сторожем.
У Гамлета был сменщик. Тот жил с ним в одном общежитии, даже на том же этаже. Петя, как его звали, мало появлялся на людях, забивался в своей комнатушке, как мышь в норке. Никто толком не знал ни его имени, ни фамилии. Он отличался занудством, задавал одни и те же вопросы по много раз. В этом убедился мой товарищ, когда тот привязался к нему с просьбой устроить на работу. Под конец разговора мой приятель спросил его фамилию, мол, он должен знать, кому составлять протекцию.
- Кривенький, - последовал ответ.
Как-то этот тип заметил Гамлету, что чувствует себя не очень комфортно в детсаду. Они поднимались на лифте в общаге. Петя говорил будто шутливо, но не без укоризны:
- Сижу в нашем помещении, книжку читаю, или с формулами вожусь, а тут родители туда-сюда снуют. А их чада норовят на меня посмотреть. Да ещё выжидающе! Мешают сосредоточиться. Донимают вопросами, когда ты будешь.
Гамлету показалось, что его в чем-то упрекают. Уже на этаже по выходу из кабины лифта, сосед и сменщик вдруг осклабился и говорит:
- Ясное дело – твои угощения.
Тут Кривенький сделал паузу, после чего посмотрел на собеседника и сказал:
- Ты это... как его... может и мне конфеты будешь оставлять. Я их детворе раздавать буду.
Гамлет промолчал. В тот момент его забеспокоила нога.
Сладкая история имела продолжение...
В детсаду мой приятель быстро подружился с воспитательницами, «миленькими, беленькими, чистенькими», как рассказывал он мне. Заведующая, строгая средних лет женщина, подпускала улыбку, когда видела Гамлета. Он оказал ей услугу. Из Тбилиси его родня прислала для неё мумиё.
Однажды одна из учительниц сказала ему, что «девочки» (подразумевала коллег) собрались и купили шоколадки. Мол, студент он и не всегда же ему тратиться на сладости. Презент оставили Кривенькому.
На следующий Гамлет спросил Петю, не оставляли ли ему что. Ответ был категорически отрицательный. Пришлось моему товарищу уточнять у той воспитательницы. Оказалось, что в пакетике было столько-то «Ласточек», столько-то «Красных шапочек». Кривенький таки признался, что часть шоколадок он съел, а оставшиеся отнёс к себе. «На здоровье!» - иронично ответил Гамлет сменщику.
С того момента Кривенький запереживал, вид у него был как у в воду опущенного. Нянечки и воспитательницы сами узнали о его проделке. Был отмечен депрессивное настроение проштрафившегося. Одна учительница высказала мнение, надо бы ему посоветовать конфеты купить и Гамлету преподнести. Гляди, полегчает на душе.
Самому Гамлету было уже не до этих треволнений. Врачи установили, что причина боли и незаживающая рана – диабет. Процесс принял серьёзный оборот. Поговаривали о необходимости ампутации большого пальца.
Дуплет
Меня не было в городе, когда это случилось. Ночью в гостинице приснилось, будто я падаю в пропасть, где-то сзади оставался истеричный женский крик. Я посидел минут пять в постели. «Кошмар приснился». Не успел положить голову на подушку, как тишину ночи пронзил звонок мобильного телефона... От сердечного приступа умер брат-близнец.
Я не стал рассказывать им об этом ощущении. Уж очень их интересовало, а не приснилось ли мне что-либо этакое провидческое. Не хотел потворствовать праздному любопытству. Легче было соответствовать ожиданию, которое разделяли родственники на мой счёт: «Сухарь и нелюдим».
- Его брат был куда приветливее, - шептало окружение. «Говорят, что близнецы долго не могут друг без друга», - прозвучало в продолжение темы сдавленно.
...Мать в это время ласкала лицо покойника. Ей казалось, что он отвечал, принимал ласку.
Уже были утрясены многие дела, обычные для таких скорбных случаев. Я и Андрей (один из родственников) сидели в бывшем кабинете брата. Делали бухгалтерские расчёты. За гроб заплатили 150 лари, могильщикам заплатили – 70 лари... Было слышно, как кто-то из соседей принес магнитофон и прокручивал кассеты с записями траурных мелодий.
- До панихиды есть время. Поедем, посмотрим зал для поминок, - предложил я, глядя на часы.
Зал, который предложил мне Андрей, я забраковал. «Тёмный он, без вентиляции». Мой помощник насупился. Некоторое время стояли в нерешительности. Осеннее солнце слепило глаза, но не грело... «Брат был старше на 20 минут», - пульсировало в сознании непроизвольно.
Собираясь сесть в машину, я вдруг обратил внимание на мужчин в виноградной беседке. Двое сидели у маленького столика. Один возлежал на вынесенном из дома топчане. Что-то было с его ногами. Рядом у топчана стояли костыли. Мужики пили водку и закусывали.
Видимо, я подобрал неподходящий для случая тон и произвёл неблагоприятное впечатление. Гундосил, даже как бы капризничал, вот зала подходящего нет. Мне казалось, что я мог себе это позволить. Андрей предательски слегка отстранился от меня и переглянулся с пьющими.
Один из них вообще ничего не соображал, другой же с видом оскорбленного самолюбия, с апломбом говорил мне, что лучшего зала для поминок в округе нет. Тут я перехватил взгляд возлежащего на топчане субъекта. Он смотрел на меня испытующе. На уголках губ его играла сатанинская улыбка. Вид был у него как у блатного. Не исключено, что только-только вышел из заключения. Теперь на него нашло, прилила обида за ноги, на лице отпечаталась жестокость. Он потянулся к костылю...
Мне проломили голову. Если бы я не умер там же, у по-осеннему пожелтевшей виноградной беседки, то достучался бы до сознания случайных собеседников. Я не сомневаюсь в этом. Но в то мгновение они испытывали ко мне только неприязнь. Последняя мысль пронеслась в моей бедной голове: «Какая несуразность... Несчастная мать! Вторая смерть дуплетом... вслед!»
Утром в гостинице уборщица обнаружила в одном из номеров тело умершего постояльца. Врач скорой помощи сказал собравшемуся народу, что причина смерти – инфаркт и начал распространяться о характерной расцветке лица покойника.
- Ночью, в часа два, он был жив. Я слышал, как позвонил мобильник и он ответил на звонок, - заметил присутствовавшим, постоялец из соседнего номера.
Собравшийся народ рассуждал:
- Какая лёгкая смерть! Сон перешёл в смерть. Жалко вот, что покойник молодой.
Тракторист
В один из наездов в Москву я устроился в гостинице ЦК ВЛКСМ «Орлёнок». Номер у меня был далеко не люкс – четырёхместный, но жаловаться не приходилось. Инструктору райкома ЛКСМ он был впору.
В номере располагались две двухъярусные кровати. Оба нижних места были заняты. Одно из них было заправлено бельём, постоялец отсутствовал. Другого моего соседа я застал в комнате. Тот был делегатом съезда молодых писателей. К сожалению, фамилию не запомнил.
Николай (так его звали) был приветлив, лёгок в общении. Немного старше меня, о чуть более тридцати лет. Он показал мне свою недавно изданную книгу. На обложке была изображена улочка, где-нибудь в российской глубинке. Пышный куст сирени, выглядывающий из-за окрашенного в зелёный цвет забора. Того же цвета лавочка, деревянные ворота. На улицу выходило окно. В ясный день его разрисованные голубые ставни были распахнуты. Тишину идиллии, казалось, нарушал стрекот печатной машинки. Чуть в глубине комнаты угадывалось присутствие печатающего на ней мужчины – «писателя из провинции», как выразился автор книги.
Через некоторое время сосед собрался и поспешил «на съезд».
Он ушёл, а я начал устраиваться. Надо было поставить второй ярус. Его полотно было прикреплено к стене и нависало над нижней койкой.
Время шло, а я никак не мог смекнуть, как же смонтировать «проклятую койку». Сначала думал, что собирают её как диван – поднимаешь полотно, пока замок не щёлкнет. Раз десять попытался так поступить, но щелчка не последовало. Только гремела металлическая фурнитура. Я начал называть себя белоручкой. Вспомнил, что мне всегда талдычили, «функционер ты кабинетный, в технике ничего не смыслишь!» Но какая здесь техника! Двухъярусная койка – это же должно быть так просто! Обращаться к дежурной по этажу не решился. Что могла подумать весьма привлекательная девица. Я ей комплимент подпустил, когда на этаж поднялся. Она реагировала сдержанно, дескать, не от таких орлов ухаживаний удостаивалась.
Надо было уходить по делам. «Вечер утра мудренее»,– переиначил я поговорку.
Вечером я опять застал в номере Николая. Второго соседа не было. Со слов писателя, тот уходит и приходит, когда ещё или уже темно. Мы посидели немного за столом. Я привёз с собой кое-какой снеди. Николай спустился в буфет и принёс бутылку водки. Войдя в раж, я подкинул ему «художественный образ».
- Еду я на открытом «колхознике» полем по грунтовой дороге. Пшеница золотилась в жаркий летний день. Вижу, вдали парочка – он и она, взяв друг друга за руки, от брошенного в поле трактора удаляется. Дорога извилистая была. С каждым её извивом казалось, что парень и девушка то вдруг резко отдаляются от трактора, то какая-то сила их держит, будто они на одном месте топчутся, или задним ходом к брошенной машине возвращаются по её велению. Вот очередной поворот и мы неожиданно сразу проехали мимо них. Только успел рассмотреть раскрасневшиеся от солнца простые физиономии, её помятый сарафан.
- Тракторист Вася балует! – выдал комментарий шофёр «колхозника», - баб в поле на прогулку водит!
- Ты случайно того, тихо-незаметно от всех тексты кропишь? – заметил Николай с хитринкой. Рассказанный мной эпизод показался ему динамичным.
Между тем я позаимствовал эпизод у Марселя Пруста, его знаменитое описание комбрейских колоколен в свете заходящего солнца, которые он наблюдал по дороге. На 90% упростил эпизод.
Пока мы говорили, я всё время косился на кровать, к которой так и не пристроил второй ярус. Мой собеседник несколько раз перехватил мой взгляд, по лицу было видно, что он не мог понять, почему я в сторону койки поглядываю. Спросил, не хочу ли лечь, поздновато ведь. Я же раздумывал, попросить-не попросить его помочь мне с моей незадачей.
Подмога поспела неожиданно... В дверь постучали. Заглянула дежурная.
- Принимайте нового соседа!- сказала она.
В комнату вошёл низкорослый кривоногий монголоидной внешности парнишка. С рюкзаком, на его простой сорочке поблескивал комсомольский значок. Он смотрел исподлобья, настороженно, не поздоровался, не представился. Слегка смущенные, я и Николай наблюдали за ним. Новый сосед с ходу начал надстраивать причитающийся ему верхний ярус кровати. Я впился в него своими взглядом, жадно наблюдал. Он справился быстро. Мне стало ясно, куда и как надо было ставить стояк. От сердца отлегло. На радостях я начал звать нового соседа присоединиться к нам, испить водочки. Тот пуще насторожился. Лесенку к кровати приладил, начал бельём застилать свой этаж.
Николай мне вполголоса говорит, что этого мужика, видимо, в турпоездку посылают по комсомольской линии.
- Я здесь этих туристов четвёртый день наблюдаю. Сейчас он прошёл инструктаж. Вымуштровали несчастного. Потому такой пуганный. Не успел он выехать за кордон, а его уже искушениям подвергают, - заметил Николай вполголоса.
Тот парнишка в трусах был, когда, наконец, назвал своё имя (Чойбалсан, кажется), и добавил, что он – тракторист из Целиноградской области.
Чуть позже, наученный, я методично и не спеша обустроил свою койку. Выключили свет. Позднее пришёл ещё сосед. В кромешной тьме, стараясь не беспокоить нас, он разделся и лёг в постель. Его кровать некоторое время поскрипывала под мной, на первом ярусе.
Перед тем, как уснуть, думал о трактористах, о Чойбалсане и почему-то о Васе.
Богатство звуков
Как-то я стал свидетелем одного занятного разговора. Сзади меня в маршрутном такси сидели два подростка. Один говорил другому, что вчера надавал тумаков младшему брату прямо во время обеда.
- Он, зная, что я не выношу, когда скрежещут вилкой по тарелке, именно этим занимался. А потом начал назло мне чавкать, хлюпать, причмокивать. На этот раз не стерпел...
Рядом со мной сидели два хиппи-музыканта. Они завели свою беседу. Дескать, в Америке в погоне за звуковыми эффектами додумались до следующего – поймают кого и ножом горло тыкают. Хрипит бедняга от страха, а его записывают на магнитофон...
В тот же вечер я получил мессидж от родственника, который находился на курорте. Он написал: «Всё хорошо. Только плохо спится. С утра голова квадратная. Всю ночь орёт шальной соловей!»
Я к тому, что в тот период сам подвергался аудио-террору по месту работы. К торцу здания парламента, месту моей службы, примыкал жилой корпус. В одно утро я почувствовал, что нечто беспокоящее исходит со стороны корпуса. Некто выл, бесцеремонно безостановочно, громко. «Люди так долго не вопят!» - пришло мне в голову. Я вышел в коридор и направился в мужской туалет, окна которого выходили на корпус. Там уже собрались сотрудники, теснясь, некоторые стояли на цыпочках. Они взволнованно обсуждали происходящее. Слышу: «Ара! Нет, какаду!» Стало ясно, речь о попугае.
На обратной дороге в окне третьего этажа строения я рассмотрел пернатое. Клетка стояла на подоконнике. В ней ёрзал золотого цвета крупный попугай с мощным чёрным клювом, с зелёным хохолком на голове. Он продолжал кричать, исходя пронзительно высоким нотами, но как-то пресно, бессмысленно. Это было не пение, не клёкот, а вульгарное монотонное верещание. Окрестности отвечали ему эхом. Умел ли он говорить?
Этот крик можно было услышать и в зале заседания парламента. Не так явственно, правда. Но из-за него приостановил своё выступление один из ораторов. Он прислушался к нему, потом, вроде как бы оправившись, продолжил витийствовать.
Так продолжалось несколько дней. «Можно так долго испытывать терпение народа?!» - думал я раздраженно. То ли какаду, то ли ара, разорялся и никаких тебе знаков препинания... Как мне сказали, с наступлением темноты неуёмная птица смолкала. В это время я отходил в тиши и уюте семьи.
- Луженная глотка у этого стервеца! - заметил мне сотрудник Яго Н. Он занёс мне бумаги на подпись. Коллега продолжил:
- В мою комсомольскую молодость я работал в городке ЦК комсомола. Там проводились разные пафосные мероприятия, фестивали. После них в этом заповедном местечке воцарялась тишина. Казалось, что городок спал. Только павлин, разгуливавший по территории, нарушал покой, издавал пронзительные звуки. Тогдашний первый секретарь даже вздрагивал. Вой был немотивированный, вдруг сразу прорезал тишину, но потом на некоторое время уже никого не беспокоил. Однажды, объезжая городок, Первый услышал звуки веселья. Молодёжь резвилась. «Галдят как павлины!» - сказал он секретарше и поморщился.
Здесь Яго Н. косо посмотрел в сторону корпуса. Другой сотрудник, с именем другого шекспировского персонажа Лир вспомнил, как в детстве в школе по мере взросления так вопили старшеклассники.
- Бывало выйду из-за угла по дороге в школу и уже слышу дикие крики. Особенно выделялся один парнишка. Голосил особенно истошно. Однажды во время перемены я, младшеклассник, заглянул к ним в класс. Там стоял гвалт, беготня, пыль столбом. Только тот тип сидел и выдавал свою арию.
- Гормоны у него играли, - заметил я.
- Точно, батоно Гурам!
Это мне ответили. Моё имя не претенциозное, хотя персидского происхождения. Но более привычное.
Вот, наконец... Шло совещание. Пернатое уже зарядило своё соло. Вдруг оно замолкло. Наступила необычно глубокая тишина.
- Кто-то принял административные меры, - сказал я.
- Небось, голову свернули? – заметил кто-то из присутствовавших.
- Не думаю. Достаточно шторку задёрнуть на клетке, чтоб попугай прекратил шуметь, - ответил я поспешно.
Совещание возобновилось.
Не знаю, что произошло на самом деле, но домашний питомец не подавал признаков жизни. Не было его видно и в окне дома.
Недавно внуку подарили звуковую книгу. Её персонажи, домашние и дикие животные, громко ревели, свистели, мычали, рычали, хрюкали, кукарекали сутки напролёт. Не было среди них жирафа.
- Где Жозе? – спросил разочарованно внук. Ему полюбилась эта мультяшная антилопа с таким именем. В фильмах человеческим голосом она говорила правильные вещи. Ребёнок хотел узнать, как собственно кричит жираф. Я не знал. Скоро перестала быть звуковой книга. Сели батарейки.
Маленькие радости провинциала
У меня, как завзятого провинциала, есть привычка – вычислять земляков. И во время моей учёбы в Москве она оказалась неодолимой. Я из грузинской глубинки, и вероятность случайно встретить здесь её уроженцев равнялась нулю. Зато у меня завелась ещё одна манера - когда записывал домашний телефонный номер какой-нибудь москвички (или москвича) гадал, в каком районе они проживали и какая станция метро находилась поблизости. Пусть грубо-приблизительно. По первым трём цифрам номера определялся ареал, который обслуживает АТС. Я испытывал удовлетворение, когда отгадывал. При этом никаких задних мыслей у меня не возникало...
Номер телефона Саши Облапушкина стал для меня находкой. Благодаря его трём первым цифрам я-таки давал ход «привычке милой». И не раз...
Саша жил в маленьком подмосковном посёлке. Он приглашал меня к себе. Я ограничивался телефонными звонками. Связывался с ним часто, особенно во время дежурств, когда подрабатывал сторожем на Арбате. Саша так живописал окрестности того уютного местечка - вековые ели, бор вокруг и «Тишина-а-а!» Здесь он понижал голос, руки складывались в дирижёрский жест, отмечающий пиано. Саша рассказал, как, очарованная красотами зимнего леса, разделась до нага его подружка Таня. Она – девушка романтического склада, девственная природа так на неё действует. «Снег кажется горячим, как угли, когда ходишь по нём босиком», - заметил Саша. Сам он не раздевался, узнал об этом от Тани. В какой-то момент они утратили бдительность. На тропинке появился молодой человек. Он разинул рот от неожиданности, увидев обнажённую деву в зимнем лесу. «Спрячься за ёлку!» - кричал ей Саша.
Как-то в институт к нам заглянула одна милая особа. Уже десять лет она пишет диссертацию. Судя по всему, озабоченная бытом женщина научную работу не завершит. Трое детей, муж постоянно в командировках и так далее. После консультации с шефом она собралась уходить. «Запишите мой телефон, - обратилась женщина громко к секретарше. Назвала цифры. В результате ей пришлось задержаться, а я чувствовал себя так, как будто на самом деле набрёл на земляка. Посетительница удивилась тому, когда я назвал маленький подмосковный посёлок, в котором она живёт. Далее последовали вопросы о Саше Облапушкине. Как в небольшом населённом пункте не обратить внимание на фигуристого субъекта со странной фамилией (это о Саше)?
- Я с ним не знакома, но, кажется, замечала его несколько раз на станции электрички, – ответили мне.
Она ушла, а я некоторое время рассказывал сотрудникам об Облапушкине. Они удивленно смотрели не меня, дескать, с чего это я решил, что им должен быть интересен этот тип.
Другой случай произошёл, когда наш институт проводил опрос студентов в одном из московских вузов. Меня завели в аудиторию, которая сильно напоминала крутую воронку. Парты для студентов располагались по её отвесным сторонам, на дне-основании находился лектор. К нему спускалась лестница, высокие ступени которой, наверное, должны были уменьшить крутизну спуска и подъёма. Лектор с готовностью уступил мне своё время и углубился в позаимствованную у меня анкету. Меня поразили студентки. Внутренне я протестовал, какое неравномерное распределение красоты по всему миру! Столько прелестных созданий в этом диковатом по форме пространстве! Девицы вполголоса переговаривались между собой, как щебетали. Я положил глаз на одну из них, темноглазую брюнеточку. Она не могла не заметить моего волнения и хитренько улыбалась. Я спросил её домашний телефон и, услышав его, в сердцах воскликнул, не из того ли она посёлка. Девушка несколько опешила, даже осеклась. Вечером, отстояв очередь к телефону в фойе общежития, я позвонил к ней... Меня провели как лоха! Напоролся на дежурного милиционера. Какого-то капитана.
Прошло много лет. За это время я защитил диссертацию и уехал из Москвы, устроился в один из тбилисских НИИ. Саша переселился в Москву, потом эмигрировал в Европу. В гостях в том посёлке я так и не побывал. Иду как-то по проспекту Руставели и вижу своего бывшего однокурсника. Я давно потерял его из вида. Мы искренно посетовали, узнав, что находились в одно время в Москве и не встретились. Как сообщил мне собеседник, он жил в Подмосковье на владимирском направлении. И тут я выпалил название того посёлка. На этот раз обошлось без упоминания телефонного номера. Получилось, что отгадал. Попал в точку!
Вкус к французскому
В городке была библиотека со стандартным набором литературы. В него, кстати, входили тома Марселя Пруста, изданные в 30-х годах под редакцией Луначарского. Васо был первым, кто притронулся к ним, пролежавшим на полках «без движения» много лет, в дальнем уголке. От слипшихся побуревших страниц сильно пахло пылью и сыростью. Этот закуток старой библиотеки не проветривался. Туда даже крысы не наведывались. Так и остались бы лежать тома нетронутыми, если бы Васо не переписывался с одной чрезвычайно интеллектуальной сверстницей из Москвы. Она писала, что узнала о городке, где он жил, когда просматривала карту Грузии. Надо полагать, карта была предельно крупного масштаба, раз там был отмечен городок, возникший в результате слияния вытянутых вдоль железной дороги двух крупных деревень. Его население совмещало работу на железной дороге с разведением винограда и кукурузы.
Москвичка увлекалась Марселем Прустом. При чём читала его в оригинале. Ответить ей поручили Васо, как наиболее способному к русскому языку старшекласснику... Долго составлять ей компанию он не смог.
- Я подарю Вам ожидание. Выучусь французскому и немедленно Вам напишу, - так «стильно» прервал он переписку.
Французскому Васо так и не выучился, хотя внутренне ощущал вкус к этому языку. В такие моменты он напоминал одного своего товарища, который был уверен, что из него получился бы хороший теннисист. Откуда у него была такая уверенность, непонятно – наяву первый теннисный корт он увидел в довольно зрелом возрасте.
В столичном университете Васо изучал английский. Моментами создавалось впечатление, что изучал этот язык для того, чтобы выуживать из него французские слова. Лектор подозревала, что Васо владеет французским, но тщательно скрывает этот факт. На самом деле французские слова выдавали их суффиксы, написание которых было связано с трудностями. По типу – пишешь одно, читаешь другое.
И всё-таки, не зная языка Пруста, но благодаря ему, Васо умудрился испытать минуты триумфа. И не без пользы для себя.
Уже будучи на комсомольской работе, он совершил поступок, даже два и за короткий промежуток времени - этакий каскад элегантных «па». Ждали почётных гостей. В банкетном зале царило оживление. Первый секретарь нервничал. Он выговаривал инструктору, почему до сих пор не принесли коньяк «Камус». Дескать, знатный гость испытывает пристрастие к этому напитку. Инструктор уже на повышенных тонах начал выговаривать чину пониже насчёт «Камуса». Васо стоял рядом и мягко поправил его:
- Вы имеете в виду коньяк «Камью»?
Тот спохватился, явно - это было для него открытием, и, видимо, приятным. Он вдруг сменил тон и продолжил спокойно:
- Не забудьте – коньяк «Камью». Да, ещё должны были подвезти шампанское «Рандеуз-Вуес». Тут последовал вопросительный взгляд в сторону Васо.
- «Рандеву», - вполголоса, но достаточно громко поправил Васо.
Первый секретарь услышал Васо. Во время банкета Первый кокетничал правильным произношением французских напитков. Вскоре Васо повысили в должности.
Прошли годы. Увы, французская лексика Васо не стала богаче. Однажды, правда, его похвалили как публициста. Мол, в его стиле есть что-то от галльского остроумия, хотя писал он на грузинском. Приводился пассаж из его статьи о Хрущеве:
- Его демократичность была в прямой пропорции от того, в какой шут-Премьер нуждался в аудитории.
Однако, совсем недавно, его «французский» произвёл фурор и при чём с очень благодатными последствиями. До работы Васо подвозил сосед. В городе было много пробок.
- Город просто запружен иномарками, - заметил шофёр.
- Я так до сих пор не обзавёлся своим автомобилем, - сказал Васо.
- А я всегда мечтал иметь «Рено». Это тоже неплохое авто, но не «Рено», - кивнул сосед на руль не без некоторой досады.
- А какой марки твоя машина? Сейчас столько разных машин в городе – голова кругом идёт!
«Renault»,- последовал ответ.
Кстати, с той москвичкой Васо так и не списался. Слово сдержал. Одолел Пруста только на русском.
... Сегодня я и Васо наведались в магазин американской книги. Набрёл на любимый рассказ Фолкнера "Осквернитель праха". Цены кусались. Васо подмигнул мне: "Книга из США, наценка грузинская". Тут в магазин заглянул весьма приметный тип. "Профессор из Турции!" - прошептал мне приятель. Профессор громко смеялся и вдруг смолк, протянул руку к приглянувшемуся ему томику.
- Стихи Артура Рембауда, - произнёс он вслух. Васо навострил уши.
Имелся в виду Артур Рембо.