Bellum omnium contra omnes. Dum spiro, spero. Ducunt volentem fata, nolentem trahunt (Сенека). Хроника текущих событий. Target Generation. Docendo discimus. Жизнь в Дании. Esse quam videri. Dixi et animam levavi.
Не каждому, сущему на планете, уготована счастливая участь наблюдать наяву, как рушатся наследственные монархии, падают одиозные режимы, рассыпаются в прах, построенные на крови великие империи. Видеть, как на глазах развязываются империалистические войны, которые быстро превращаются в священные и освободительные. Автору многое уже удалось пережить; и во многих процессах даже активно поучаствовать. И, судя по всему, это далеко не все сюрпрайзы в его насыщенной жизни. Буду безгранично счастлив, конечно же, когда увижу, как с земли исчезнет последняя, огромная империя, сколоченная на крови (во многом и на украинской), - Российская. Рыхлая - национально, как и подобает: колосу на глиняных ногах. Как она до сих пор устояла? – спросят многие, начитавшись поэтов. Да просто, она выжигала вокруг все, что мало-мальски ей угрожало. Еще, - как говорится в таких случаях, - не вечер. Рано еще делить шкуру неубитого медведя. Украинцам бы надо сейчас еще свою землю отстоять. Враг напирает со всех сил, которые - кажется - у него никогда не иссякнут. Надо держать строй; учиться - побеждать. В чем и состоит сила той правды, которая ведет к победам на фронте. Это основное духовное оружие, украинцев, в этой войне. Ощущение исторической справедливости, которое ведет к жертвенности во имя будущих поколений. Чтоб не было больше никаких голодоморов и ассимиляций со стороны врагов. Само оружие не стреляет; его направляют люди. Если сила правды побеждает внутри человека, то, снаружи, это обязательно проявится победой. На такой, духовной основе, и зиждиться основная заповедь земного существования человеческого рода. В каждом украинце должна превалировать мысль о невозможности проиграть эту войну. Чтоб враг запомнил эту истину. Никогда не начинать неправедных войн против соседних народов, чтоб не накликать новую беду на себя. Этот закон должен стать краеугольным камнем сосуществования всех наций на планете Земля. Конкурировать можно в спорте и в творчестве, - но никак в насаждении другим народам своей, пагубной воли.
В декабре 1991 года (25 числа? точной даты не могу уже назвать за давностью описываемых событий), я находился в Москве, запечатлевая в своей памяти последний день существования СССР – этого искусственного истукана, которым пугали людей доброй воли. Пролившего море человеческий крови, упыря. С утра, это был очень пасмурный, туманный день. Я стоял на Красной площади и смотрел как над Кремлем развивался триколор. Я понял, что я нахожусь уже другой державе. Что нет уже СССР – с ним, исчезла целая эпоха. Пробежался по Тверской, превращенной москвичами в сплошной торговый ряд; купил, на остатки стремительно превращающиеся в труху, советские дензнаки, себе румынские ботинки из кожи, и отправился, кажись, в редакцию “Огонька”, освобождать безнадежно застрявшую ней, с недавних пор, рукопись “Дембельских сапог”. После чего, без всяких приключений, опечаленный глухим отказом, вернулся на свой Киевский вокзал, чтоб в обществе торговцев свининой, вернуться домой, в Украину. На этом свои культурные связи с Москвой, я окончательно прервал и начал, дома, впопыхах готовиться к походам на Киев. Я стал писать на украинском языке? Нет! Это был еще не украинский язык. К такому резкому переходу я не был готов. У меня не было словарей. Я переписал на каком-то дивном наречии “Дембельские сапоги” и отвез их в Киев. Так начинается самое приятное мое литературное приключение, которому я посвящаю, эту, Девятую главу. Я бросил А. конотопский завод, который уже на ладан дышал. В последний день работы, я пережил в Конотопе Акт провозглашения независимости украинской державы. Сходил на выборы президента Украины, и вернулся в родное село. Чтоб заполнить всего себя литературными трудами. Это стало самым прекрасным воспоминанием в моей жизни. Я переживу успех своих первых публикаций в периодической печати и гнев сильных мира сего - в лице местного, сексотского клана, возглавляемого альфа-сексотом, имеющим право вербовки, Б-вым. Вообще-то в роду этого взрослого бабуина и его старшего сына, должна была фигурировать фамилия - Бардак. Но, естественно, что с такой красноречивой фамилией даже немцы во время оккупации, побрезговали бы коллаборантами, не допустили к руководству колхозом. А так, измененная на российский лад, фамилия, стала Старостой хозяйственного двора (должность председателя колхоза) - строила Третий рейх. После захода россиян в 1943 году, дедушку, естественно, отправили в Конотопскую тюрягу, где и вербонули в органы. С тех пор, эта фамилия, стала всегда на слуху и даже выдвинулась в руководство села уже при следующем поколении. Дед отбарабанил лесничим, отец – трахал колхозных баб на всех руководящих должностях; в мое время, он руководил селом, вместе с секретуткой Шурой (матерью Кальсона), местным Советом, в качестве председателя. Со временем, органы его внедрили поруководить Четвертым отделением уже укрупненного колхоза (агрофирмы), а потом, во времена всеукраинского дерибана, ему отдали в пользование все окрестные леса. Многие из которых превратились сразу в прах. Как и само село, в котором до сих пор валяются фундаментные блоки от всесоюзного, грандиозного замысла в Советском Союзе – воскресить загубленные села. Сексоты начали строить дом в Конотопе, для своих чад. И все средства угрохали в это строительство. Так и не выскочили украинские села из экономического болота; загнулись там, благодаря таким «крепким хозяйственникам», как Бардак. Однако, это не помешало ему создать на территории села огромный клан, в который завербовал своих любовниц, их детей и набрал отряд холуев, в качестве «титушек» и провокаторов. Нелепые старухи должны были поддерживать его имидж «крепкого хозяйственника», и голосовать за такого. Кстати, те же титушки, - из местных стукачей, - существовали всегда в селе, используемые властью для внесудебных расправ. Еще в 1973 году этот метод испробовали на моем отце. Шлифовали его не раз уже на мне. Пока я не стал давать сдачи. В 1973 году – это было что-то новое, когда отца избивали втроем, а судили лишь одного, самого бесполезного гопника, Немченко, которого тут же, оправдали в суде, за небольшую сумму отката, внесенную через адвокатов, неизвестно кем. Эта система была взаимосвязана через всесильные органы, как сообщество сексотов; обязана была кормить всю законспирированную цепочку, в том числе и судей. Нынешняя система в Украине создавалась еще в годы андроповско-брежневского правления, в 1972 году. Ничего в ней нового нет. Отцу пришлось, тогда, отлеживаться в больнице. Я, в это время, еще учился в местной школе. А, когда подрос, они взялись и за меня. Сначала через старшего брата-сексота по матери, начавшего работать учителем рисования в школе под руководством горбатого Петруни (Лебедь Мыколы Петровыча); они прозондировали почву, насчет того, смогу ли я отказаться от отца и сменить фамилию на материнскую? Я, отказался. Не стал слушать агентурных увещеваний своего недалекого братца, сгубившего себя. Продавшего душу гебнявому дьяволу. Короче, у меня слезы выступили на глазах во время этой мерзкой провокации; настолько это казалось мне бесчеловечно и дико - отказываться от близкого мне человека. В отца была непростая судьба, бывалого человека. Рано оставшись сиротой из очень богатой семьи, после смерти родителя от тифа, в голодном 1922 году; вынужден был скитаться с старшим братом, Петром; они уехали на Кавказ, где по слухам распускаемыми самыми же чекистами, можно было разжиться хлебом (с той же оперы: “Ташкент - город хлебный”); там орудовали обычные банды; старший брат - погиб; отец вернулся еле живым на голодную Украину – чтоб выжить дальше, прибился к местным коммунарам (давали похлебку); это они строили «рай на земле»: поселок под Конотопом ( Комсомольскую Коммуну). Еще, в 1933-м, - отец вспоминал, - «…драл гнезда грачей, тем и выжил». В 1937 ушел в Красную Армию. Выучился на шофера? (Дальше - будет больше о нем). Брат начал рисовать мерзкие карикатуры на меня в “Піонерский ліхтарик” в стиле Кукриниксов и Дядюшки Сема, пока я не закатал дома скандал, в который вмешалась мать, и сорвала ему агентурное задание директора. Он уже учился в Сумском вузе на педагога, на филолога. Это самая востребованная учительская профессия для гебнявых утырков. Большими холуями могли стать у них только учителя истории. Внутри такие как братец, мнили себя Штирлицами – это было видно по тому, как они ведут пропаганду. Петруня из него выращивал отборного сексота. Я для него стал объектом надзора; как и для бардаковского Кальсона. Впрочем, среди гебнявых была четкая субординация. В спорах со мной, братец всегда будет защищать Брежнева. Слова его, казались, какими-то неживыми, даже в дневнике, который лежал на видном месте. Который я читал и скоро себе завел такой же – хотя писать в него, пока еще, было совсем нечего. Братец, по примеру сексотов, стал заботиться о своем авторитете – перестал рыбачить в Сейму, стал разводить бычков, обрабатывать землю, чтоб преподнести себя колхозникам, как успешного хозяина. Сексотство, ему дорого обходилось. Он не очень физически сильный, скорее всего интеллигент, по своему менталитету, ему очень много приходилось работать физически чтоб прокормить такую ораву скота. Фермерством пришлось заняться, потом. Гебня рекомендовала. Когда конотопские “руховцы” попытались связаться со мною (после киевских публикаций в 1994 году), они назвали братову фамилию (его попытались всунуть к ним, конотопские сексоты, в качестве фермера-провокатора-стукача). Бардак им помыкал, как своим холуем, после отхода Петруни от власти в школе. Там уже утвердились его холуйки во главе со снохой. А брат все думал, что со своим сексотством, он получил проходной билет в “высший свет” – закрепится в руководстве села. Как бы не так! Бардаки, таких, на пушечный выстрел не подпустят к руководству, выстроив строгую иерархию: собственный сын Василий, дочь своей секретутки: Середа В. В., холуи им завербованные, потом, только тех, кого завербовал Петруня. Брат так и утонул в этом, гебнявом дерьме - загадив свою суть доносами. Однажды я назову его “Филлером”, и даже перестану с ним общаться. Только гебнявые мозги, так видимо устроены, что они, пропускают все колкости мимо ушей, не допускают мысли, что они давно разоблачены и продолжают действовать в том же духе: наушничать, как в 70-х, рассчитывая на своих кураторов, что те всесильны, и устроят им судьбу. Сдаваться они не станут. Кураторы, конечно же, как павлины распустив хвост, будут расписывают им райскую жизнь при сложившейся Системе Кормления. Это страстное желание влезть на чужом горбу в рай, заставило Сталина создать им РПЦ – их церковь, которая «благословляет» их на неправедные дела. Мать давшая ему человеческую фамилию, жила тогда со мною, и я каждую весну должен был отправляться к нему за лошадью, чтоб вспахать огород. Ему не хотелось давать мне лошадь, но и от матери он отказываться не мог на виду у колхозной братии, поддерживая среди них свой авторитет. Он уже не раз предавал ее в суде, когда, материна сестрица, стучащая Бардаку, пропихнувшая в агентуру своих, детей, подала на нее и на меня в суд, в надежде отобрать часть хаты, в которой жила мать, а меня посадить в тюрьму. Я, тогда, съездил, братцу, по мордасам. Он не упускал случая, чтоб унизить меня, сплетнями, среди колхозников. Заводил какие-то дурацкие разговоры о своем богатстве. В то время, я уже имел приличные клубничные грядки, и мог на него не обращать внимания. Денег, у нас с матерью, было вполне достаточно. Бардак, правда, опустошил все магазины в 90-х: туда завозили только хлеб, и то, он отбирал, себе, львиною долю. Я работал на своей земле, набирался необходимого опыта; часто ездил в Конотоп; время от времени, – с рукописями – отправлялся в столицу, – в Киев. Так и прожили больше десяти лет. Перекрыл отцовский дом, шифером, продав урожай картофеля. Это все мои трудовые вехи. Я, полностью, адаптировался к сельской жизни. Стал маститым дауншифтером, как это сейчас называется. Я не стесняюсь своего прошлого; даже горжусь этим: что могу запросто прокормить себя, с земли. Могу развести клубничные грядки любого масштаба. В этом году, я ездил с Дании, чтоб поддержать подобные грядки, уже выращенные в Черниговской области (куда перебрался жить после Киева). Это очень трудоемкий процесс, но очень захватывающий. Кроме того, что это приносит определенные средства для жизни. Но, моя главная цель – это литература. На земле, рабочий процесс, тоже продвигается, достаточно, хорошо. Автор учится, как бы заново, полюбить сваю землю. Держаться с природой в одном симбиозе. Даже здесь, в Дании, я каждый день что-то делаю - пишу хотя бы этот роман. Получая от этого огромное наслаждение. А весной снова отправлюсь в свою Черниговскую область, чтоб снова поработать на клубничных грядках. Это очень дорого - перемещаться из одной страны в другую, но мне это нравится. Не хочу погубить благородную клубнику. Я с нетерпением жду этой весны. Писание романа делает ход времени практически неощутимым. Я его просто не замечаю. Как подумать, уже прожил полгода в Дании, а кажется, что только вчера уехал со своего поселка, в котором прожил уже почти шесть с половиною лет. С этими мыслями и трудами, я, чувствую себя, намного моложе паспортных: «за шестьдесят» лет. Очень быстро бежит время жизни. Когда я сталкиваюсь с прожитыми событиями, о которых пишу в своих романах, я, заново переживаю то время, возвращаясь в него своими чувствами. Я снова хожу по тем же лугам и полям; мну траву в знакомых местах; я вижу свой Сейм, в котором гонялся за рыбами. Там я встретил свою первую любовь, и - потерял ее. Там я стал меняться в себе – стал расти, тем, что привыкал к потерям. С каждой серьезной потерей – я вырастал над собой. Это значит, что я сжигал за собой мосты. Я способен переживать разные метаморфозы. Я, словно, заканчиваю один роман, и начинаю другой: чтоб стать еще успешнее. Это только околовластным графоманам удается высасывать все из грязного пальца. За свои слова, я отвечаю своей, кровавой, памятью. Я пишу только для себя, чтоб это понравилось только мне – тогда и другим станет читать не скучно. Это то, на чем держится творчество - пишешь для себя, а получается: что для других. Себе гормоны счастья – серотонин, другим – приятное послевкусия после чтения и желание творить свое. Можно благодарить Бога, что он научил мой мозг вырабатывать серотонин в достаточных количествах. В начале творческого пути - это было совсем, даже, не просто делать. В школе, создав первое стихотворение по заказу педагога с большой буквы, Завзятой Екатерины Федоровны, я не стал развиваться по ее воле, как будто бы постеснявшись отведенной роли поэта (не считая себя достойным этого слова?) в этом, сексотском бардаке. Она просила, - я больше не писал стихов, не разу не попытавшись что-то выдавить из себя. В конце концов, она отступила от своего плана – сделать из меня школьного «поэта». Это длилось до девятого класса. Уже в соседнем селе, за Сеймом, куда, мы, старшеклассниками, отправились чуть ли не всем скопом, добывать «аттестаты зрелости». Где я скоро и продолжил это дело, только после сильного стресса: потеряв первую любовь. К тому времени, я уже перечитал всего Роберта Бернса, подаренного братом на мой день рождения (здесь, очевидна, ему подсказка, от Ек. Фед.), Сергея Есенина, сборник стихов которого я умыкнул у него… Я не просто читал стихи этих авторов - я поселился в этих книгах, казалось, что навсегда. Такое светлое состояние духа, как тогда, я уже не смогу испытать. Это доступно только в юности. Книги меняли меня изнутри. Как же не начать писать стихи после этого? Сама школа мне, образовательного, ничего не дала. Мозг, в этом плане, заполнялся какой-то (не)обязательной рутиной. Детям сексотов нужны были оценки, чтоб получить аттестат, чтоб – попасть в вуз; диплом давал возможность получить должность. Эти сексотские манипуляции меня мало интересовали. “Камсамольцы - а парядку нема!”, - говорил на разводах директор-сексот Соломко, о таких как я. Обычно его спичи в нашу сторону, были обращены после посещения нашего общежития. Нас подобралась там неплохая компания – заросших "а ля Битлз" в широченных брюках-клеш и резиновых сапогах да еще и из закатанными голенищами. Сидели мы на первых партах. Соломко бегло докладывал проверяющим из районо, скользнув по нам взглядом – «Це – із-за Засеймів”я», – будто мы не его ученики, а какие-то одичавшие звереныши. На вид, он был очень грузным дядьком, и казался движущимся монументом; возвышался, перед нами, на школьных линейках. Рядом с ним, заискивающе крутился, такой же высокий, рыхлый и монументальный, выглядевший подхалимом, филолог Романюк - “Пуп”, как мы его звали, - призванный преподавать не просто уроки української мови, а, скорее всего, - уровень педагогического подхалимажа. С таким, увесистым холуем, можно было только разлюбить, ту самую, соловьиную мову и литературу (может сексотов и подбирали в школы по этому признаку?); ставил Пуп, всегда одни и те же оценки. Не стоило даже напрягаться при нем. С Надей (девчонкой, на класс ниже), я познакомился на Новый год, поскольку Валя, из нашего класса, которая мне сильно нравилась, с нами никогда не праздновала советских дат; жила какой-то обособленной жизнью со своей бабушкой. Местные бабки ее называли “Киевлянкой”, очевидно, это милое прозвище, досталось ей от своих родителей. Как только мы, втроем (один одноклассник и, настоящий москвич, Игорь, приехавший на каникулы) явились в сельский клуб на лучший из советских праздников, нас тут же пригласили в компанию этих девчонок. На вид, они, казались нам совсем взрослыми. Признаки взрослости (кроме Нади) были слишком очевидными и бросались очень в глаза. Надя была рослой девушкой, с красивой фигурой, напоминающую сосну, как часто бывает в таких фигур – груди были не самое заметное место. До этого момента, я только отмечал ее с подружкой, в коридоре школы, не задерживая на них внимания. Высокая и низкая – две подружки. Мой любовный интерес находился в моем классе, и чуть позади. Валя пришла к нам в класс уже во время учебы. Она понравилась мне сразу. Когда проходила в проходе между партами мимо меня, поводя достаточно широкими, упругими бедрами – от нее передавалась такая мощная энергетика, мне, что я, невольно, втискивался в стул. Училась она неплохо. Всегда в одной, своей неизменной, синей с белыми полосками, кофте, одетой поверх, коричневой, школьной формы. На Новый год, меня подвели к сожалению не к ней. “Надя”, - “Саша”, - и, знаменитая, искра, пролетает между нами. Так и началась эта, очень плохая и нелепая история. С местью сексотов всех мастей и оттенков. Я не жалею Надю, я жалею лишь девчонку, которую они погубили в ней. А, ведь, им казалось – что они спасают ее! Кальсончик, призванный был следить за мной, видимо, должен был оправдываться перед своей матерью, как и перед своим куратором, Бардаком. Стал исправлять положение. Пришлось организовать, Наде: “подругу” – ею стала Кальсонова: Люба. Она сплотила вокруг себя несколько девчонок разного возраста. Надя стала одной из них. Меня чуть не облили помоями в интернате, где мы жили. Старшекласница – дочь одного сельского холуя из обоймы Бардака, плеснула с ведра. Это их стиль – "опустить" и распустить сплетни. Я сразу же попросил мать снять мне квартиру. Что еще может этим имбецилам стукнуть в голову? Скоро мы расстались с Надей. Я стал дружить с Валей - но это уже было не то. Я любил не ее. Связь Нади с этим гебнявым кодлом, просматривалась – на долгие годы вперед. Люба меняла ей ухажеров по своему усмотрению, до самой своей смерти в 1996 году, примерно? Сколько же она ей зла, под видом добра, принесла, за все эти годы, я могу только предположить. Все эти прыщавые, сексотские рагули, видимо, она допускала вначале к себе, как возможность мстить мне за то, что я ушел. Потом уже привыкнув к ним, она научилась им не отказывать. Некоторые из них, по прошествии многих лет, пытались еще интриговать на эту тему. Люба стала ее, похоже, злым роком. Впервые, она поссорила нас, на: раз, два… В поезде забрав в свою гебнявую компанию. Мы даже не сопротивлялись. Это настолько меня поразило, что близкий мне человек, может оставить близкого ей человека, одного, и уйти к кому угодно. С той минуты, я перестал удивляться ее поведению. После поездки в Витебск, они – совместными усилиями – нашли ей прыщавого парня еще с одного села (Литвиновичи). На мотоцикле – может даже и не своем. Охотника за целками. Видать, что и сексотской семейки (мажору, по нынешней классификации); наверное Надю уверяли, что он из очень богатой семьи. И она отправилась "за богатством". К тому времени, мы уже смотрели в разные стороны. Переставали видеть друг в друге хорошее. Я, постоянно, ждал от нее какой-то каверзы в словах и делах. И все, что с ней происходило, разыгрывалось, как по нотам. Все говорило о том, что ее отторгают от меня. Возможно, что этот тип на мотоцикле взял ее – а, потом, бросил (так подумал я). С "богатством" у нее не вышло. Я вынужден был тоже отказаться от нее. Даже превратившись, со временем, в настоящих врагов, Надя, скорее всего думала, что я во всем этом виноват. Не она, что предала наши чувства, бросившись под сексотский танк. Это верный признак работы уже старших сексотов - жертва должна оставаться в неведении: винить только себя, своих близких, - но только, не их. Они тренировались, так работать на нас, своих жертвах. Так работала, вся эта, сексотская машина, на школьном уровне. Ложь, сплетни, провокации. С этого комсомольского задания, вырастали будущие «Штирлицы». Сексоты получали должности, продолжая как бы школьные интриги. Кальсон, в конце концов, придавил свою подружку, “Волгой”, которую привез из ГДР. Заработал, подслушивая сослуживцев. У меня, шли стихи. Это занятие, стало способом духовного выживания в сексотской среде - на всю оставшуюся жизнь. Так мне стало проще пережить первую серьезную потерю, которая перепахала мой внутренний мир. Это стало специализацией моего внутреннего мира. Литературной специализацией. Конечно, не напиши свое первое стихотворение в четвертом или пятом классе - я б мог пробежать мимо этой развилки. Я б не перечитывал подаренного мне Бернса (брат бы мне не подарил его, поскольку не услышал мнения о моем стихе от Е. Ф. З) и мне не привилась бы любовь к поэзии Есенина. Я много раз, мысленно, возвращался в те времена; вынашивал даже планы мести Кальсону и его боевой подружке. Потом понял, что жизнь, таких уродцев, сама наказывает, и это сделает самым жестоким способом – мать-учительница его умирает от рака, жену убил сам, и всю паршивую жизнь сексота, вынужден продавать своих друзей и товарищей. Работа на врагов, рода человеческого, - чекистов, - это потеря всего внутреннего мира, - да и внешнего тоже - сгинул СССР, на который он работал, «Штирлицом». Украина, правда, не даст пропасть таким. Но и трудиться на ее развал, пришлось ему много. То в ГДР, то в Харьков, отправят - и все скрадом, не по-человечески. Как тять в нощи! Все эти должности, деньги, женщины, которые сами валятся к ним, жилье к 26 годам за счет миллионов безквартирных граждан, это все губит совесть. Совесть - это: божественность человека! Жизнь скрытым ощущением агентурного “превосходства” над всеми остальными, это тоже не от хорошей жизни. Он - предатель, коллаборант, волк в овечьей шкуре (даже не волк – шакал) должен прятать свою продажную сущность. Жалкая участь, учитывая то, что их приучали считать себя выше других. Они никакие не “Штирлицы”, которыми себя возомнили после показа культового сериала по советскому телевидению в начале 70-х; они враги своей родины – Украины. Сейчас показывают сериалы о бандах в подворотнях, для нынешнего поколения стукачей. Возможно – следующим президентом Украины, оберут гопника – из титушек. Сексоты уже ставали, здесь: “богатыми обладателями мерседесов и самых красивых женщин”, - олигархами, - занимая места легализованных шпионов с еврейскими фамилиями и корнями; превратившись в настоящее и будущее страны. Такова суть, этой, экзистенциальной войны, с непростым противником, который поддерживал все эти годы, на просторах бывшего Советского Союза, сексотский гадюшник. Эта война никогда уже не кончится, пока хоть один россиянин будет жить на территории Украины. Путин будет сражаться до последнего россиянина и еврея? Такие не становятся украинцами и даже их дети. Они будут всегда голосовать за шпионов и диверсантов, продвигая их в свою власть, как это было все эти 30 лет украинской независимости. Что привело уже к большой крови. На фронте - ждут самолетов Ф-16, которые обязаны помочь очистить землю от агрессора. Сейчас идут позиционные бои. Враг пытается взять в кольцо, Авдеевку. Уже который месяц. Украинцы мужественно сражаются. Эти, локальные сражения, уже никак не влияют на общие представления об этой войне. Россия оказалась не способной навязать свою волю бывшей колонии, на полях сражений, как она легко представляла себе. Их пропагандисты, поднаторевшие в этих делах, имеют жалкий вид. Легко было строить планы в уютных телестудиях: приращивая территории к России и создавая СССР 2.0. До 2014 года, они горя не знали. В том году они смогли спровоцировать Майдан в Киеве, и захватить Крым; развязать бойню на Донбассе. На большее, их, тогда не хватило; жертва начала оказывать сопротивление. Пришлось менять планы; начинать серьезную военную операцию. С 2022 года, получается уже гладко только в теле эфирах, увязнув в оврагах украинского сопротивления. А надо было думать об этом, когда тащили в Киев парадную форму в своих «маталыгах» (МТЛБ). В этих эфирах, им требуется победить не просто Украину, но и все НАТО, - одним махом всех побивахом. Нарративы разгонялись по всему интернету; подхватывались в первую очередь истошными воплями в либеральных СМИ, которые существуют в России именно в таком - перепуганном, истерическом формате, - когда они начинают визжать, выпуская пар. Запугивая западные страны. На этот раз что-то пошло не так - Запад помогает Украине, забыв о своей роли – широкого потребителя продуктов российской пропаганды. Вначале - гордая Англия, за все эти царапины от мелкой агентурной возни на своей территории. Потом, США, возможно даже и как подписант, той “Будапештской глупости”, по изъятию в пользу России, в Украины, ядерных боеприпасов. Я больше склоняюсь к мысли, что США не смогли пройти мимо удобной возможности указать России на ее место в геополитике, особенно, после фиаско в Афганистане. Появилась возможность выправить ситуацию с помощью Украины. Вначале - это выглядело, как несерьезный щелчок по носу, россиянам, но, вскоре, оказалось, что игра стоит свеч; что, российский гопник, получает серьезного откоша от Украины, - и американцы, в этом случае, взялись в организации широкой помощи от своих партнеров. Война, наконец-то, приобрела все существующие параметры. Российские генералы, начали учиться воевать. Когда у них уже почти не осталось танков и живого мяса! Эти 140? млн. россиян (статистика в этой стране отсутствует), вряд ли воспряли духом от увиденного на полях сражений в Украине. В “Отечественную войну”, как они привыкли называть ту стадию 2МВ, когда они воевали уже в составе: союзнической антигитлеровской коалиции и вжились в образ победителя. До этого они служили Адольфу Алоизовичу Шикльгруберу (Гитлеру). Сталин удалил (кроме кровавого Кагановича), всех видных евреев от себя, чтоб не смущать немецкого диктатора. Посадил даже жену Молотова: еврейку Полину Семеновну Жемчужину. Кагановича, за массовые убийства украинцев, не убивал; тот ушел на второстепенную роль, став руководителем железнодорожного транспорта. Кровавому упырю! дали дожить до самого развала СССР. Бог не захотел его призывать к себе? Я не пишу здесь ничего, что невозможно подтвердить - во время Голодомора 1933 года погибли миллионы украинцев и никто за это не понес даже морального наказания. А еще был голодомор 1947 года. За последний геноцид тутси в Бурунди, в народности хуту возникло больше проблем с мировой общественностью, чем с массовыми убийствами украинцев в СССР, в прошлом веке. Столкнувшись с материалами Голодомора, я, вынужден был пропустить масштабы этого зверства через себя, перестав смотреть все эти еврейские стримы, как бы они не казались мне, до недавнего времени, незаменимыми, с точки зрения расщепления и переработки сырой, политической информации, в продукты потребления и длительного хранения в своей памяти. Это была качественная работа профессионалов. Но, увы, моральные издержки не позволяют мне долго находиться в полях еврейского притяжения. Да и вообще - их доминирование, было вытеснено украинским контентом. С переходом войны в более качественную фазу затяжного «экзистенциального противостояния», роль пропаганды значительно упала - передав пальму первенства, военным аналитикам. Теперь больше приходится уповать на собственный интеллект и интуицию. Как, собственно, переживаешь и разные инициации в Дании. Все больше приходит понимания. Я, например, только недавно узнал, что мы привязаны к Управлению коммуны лишь отдельным подразделением. И, эти постройки, куда мы приходим учится и получаем здесь карточки - специально выделены для этого Guldborgsund Kommune. Вот такая, разгрузочная, получилась глава. У меня стало меньше времени на литературу. Я больше вынужден находиться в Управлении коммуны по беженцам.
14. 01. 2024