Большой Шабаш 8шабаш

               

Озарение приходит, когда его не ждёшь и совсем о нём не подозреваешь. Сваливается как кирпич на голову. И либо убивает наповал, либо воскрешает. Так было с Буддой. Так было и с Нелли. Они воскресли из псевдобытия.
Однажды Нелли, распустив волосы, подошла к зеркалу и её осенило: «Я – ведьма». Это было настоящее Озарение. В буквальном смысле слова. Заря неведомого, заря тайны, заря истины залила своим фиалково-розовыми расплавленными лучами всё существо Нелли, все её пустоты, все её материки, все миры.
«Я красива, - рассматривала она себя в зеркало, - и своей красотой могла бы торговать, и очень выгодно. Но я не могла бы тогда ею любить и ведать. Но это Озарение! Оно спасает меня, оно перерождает меня, оно обожествляет меня. Моя красота помогла бы мне стать второй Феодорой или Гесперией. Но, Боже мой, как это старо и избито. Какой это скучный трюк трюизма. Это такая затоптанная тропа, на которой не осталось ни единой зелёной травинки, что на ней не прорастёт уже ничего – даже зубы дракона или ядовитые поганки».


Я не подаю нищим, мне и самому впору принимать подаяние. Мне их жаль и в то же время отвращение подкатывает к горлу рвотой. Не знаю, смог бы я просить, но подавать не могу. Ницше говорил, что нищих надо уничтожать, ибо подавать им невозможно и не подать нельзя. Его тоже разрывали подобные чувства. Я прохожу мимо, если просящих слишком много, но если один, я всегда остановлюсь. Зачем? Не знаю.
Этому бедняге-старику я тоже не подам. Вот он – живой Апокалипсис, с руками и ногами, покрытыми пылью, грязью и глупостью существования; с засаленно-пепельной жидкой шевелюрой и унылой бесцветной щетиной, робко выползающей из глубоких, пропитанных никотином и самогоном, морщин; с жёлто-серыми белкАми апатичных глаз, в глубине которых агонизирует чёрная оргия; с сизо-лиловыми погасшими спичками губ; в драном, растворяющемся в темноте, костюме; с погасшим окурком во рту. Вот он – герой нашего времени. Гиперантроп конца ХХ столетия. Предсказание всех предсказаний. Апокалипсис во плоти. В изгнивающей плоти. Но только в такой плоти и может быть Апокалипсис. Постжизнь и предсмерть. Как в одном из рассказов Эдгара По: студенистая зловонная масса.

Мне хотелось плюнуть в протянутую руку старика, и вместе с тем на глаза наворачивались слёзы. Мимо продефилировала в мини-юбке молоденькая симпатичная блондинка, звеня огромными металлическими серьгами, величине которых позавидовали бы даже масайские женщины.

- Эхе-хе, - нищий показал свои жёлто-земляные огрызки зубов, - какая она молоденькая, красивенькая, к хахалю побежала… а я уже старик – на хер надел парик…
Он подкурил замусоленный окурок. Если бы у него были слёзы, он, наверное, заплакал бы, но то ли он их давно уже выплакал, то ли иссушил дымом сигарет и парами алкоголя. Он молча уставился куда-то за мир, еле заметно качая головой.


Всё-таки хорошо что я беден. Если бы я был богат, я бы натворил много ужасных вещей. Например, купил бы самолёт, начинил его бомбами и стал сбрасывать их на государственные учреждения, начиная с Парламента и заканчивая районными отделениями власти. Я бы разослал всем партиям, в том числе и анархической, конверты, при вскрытии которых происходил бы взрыв или распространялся нервно-паралитический газ. На каждом углу я бы написал несмываемой краской, что все партократы – дегенераты. Я создал бы целую армию наёмных убийц, которая бы отстреливала, как бешеных собак, всех политиков, крупных барыг и торгашей, шарлатанов, богатых ублюдков. Я бы сбрасывал с самолёта цистерны с дерьмом на кварталы, где проживают так называемые непростые смертные. А ещё лучше сбросить на их дома обыкновенные мегатонные бомбочки, чтобы сделать сих непростых простыми смертными. Да мало ли чего я придумал бы будь я мультимиллиардером. Но, к счастью, я бедный поэт и мне нет никакого дела ни до бомб, ни до политиков, ни до торгашей, ни до власти, ни до безвластия. Всё это где-то внизу, в помойной яме. Я давно это выплеснул вместе с прокисшим супом и гнилым мясом. Всё это в мире зелёных мух. Они ползают и жужжат, красуясь друг перед другом бриллиантовыми зеркальными брюшками. Они чистят лапки, чтобы покрепче схватить большой кусок гнили. Потом опять чистят. И опять хватают ещё больший. Это их единственное занятие, кроме спаривания и откладки яиц. Они счастливы. Но мне нет  н и  какого дела до счастья.