Сегодня суббота. 13 января. Виват – солнечной погоде! Наконец-то... Водителям электропоездов не до нашего наступающего зимнего праздника; бастуют вместе с фермерами, перекрывшими пути-дороги тракторами, грузовиками и даже... навозными кучами. Стало быть, в близлежащий городок Мюльхайм еду медленным трамваем. На кайфовое мероприятие, выражаясь современно. Боже упаси, не подумайте типа того, с драгкамнем на энном месте, нашумевшим на весь мир, где звёзды снимались, снимая с себя почти всё. Еду на приятный литературный вечер. Думаю, за время пути мой блюменштраус (букет) не увянет, косметика с лица не уплывёт, от усталости не засну, буду наблюдать. А что? Это одно из оставшихся наслаждений моей жизни! Короче, первая наблюдалочка есть!
Женского роду. Сверлит меня взглядом, вальяжно развалившись на лавке из двух мест напротив. Судя по запаху до тла прокуренная. Голова – у окна, туловище – биссектрисой, кроссовки – в воздухе. Так и хочется мадам Нихьтфэрштэйнычко подсказать, что не принято в Дойчланде сидеть в городском транспорте в полулежачей позе. Но не осмеливаюсь; одна категорически отбрила за подобный совет: "Отвали, моя черешня". Наблюдаю. Типичная Злючка огромного размера со сморщенным "думающим" лбом, лет на двадцать меня моложе. Под сидением – пакет жовто-блакытной расцветки, уходящей у нас в последнее время с природы, как цвета яркой осени в преддверии зимы. Чую: мой прикид из алого пальто, белого пушистого шарфа с васильковой полоской напоминает ей флаг соседей по глобусу, в прошлом – братьев. Так и боюсь, сейчас рявкнет: "Украйина – понад усэ!" или "Москаляку – на гиляку!" Подобный типаж на Ютюбе у блогеров в чат-рулетках матерится семиэтажными, пьёт, жуёт и даже плюёт в камеру круглосуточно. Ну, просто буравит меня прищуренными глазками: ненавижу, презираю, шоб ты сдохла. Да, знаю, знаю, неймётся тебе ещё и чисто по женски; но не виновааатая я, шо и без губ-бамперов, и без когтей чёрных лакированных, попривлекательне тебя буду.
Вдруг, попутчица Злючка получает на телефон звуковое сообщение суржиком: "А та диваха, шо к нам у автобус пид Уманью увийшла та й спытала: "Люды! Хто тут з вас до Парыжу?" назад до дому вэртайетця. Клопов з якымось новым дружком в хостэле щщэ в Бельгии нахваталыся. Прыйшлось в кущах наголо роздягатыся и усэ, як каже Лукаш, перетрахивать". Рассмеялась попутчица от всей души. Улыбка любого красит. Да не такая уж, она и страшненькая... Скорее – несчастная. Вызывает сочувствие.
Трамвай притормаживает. Остановка. Водитель через окошечко продаёт билетик старушке; она медленно пересчитывает сдачу. За ней – следующая. Тем временем любуюсь через окно на фрукты-овощи под вывеской арабской вязью, а ниже – не поверите, кириллицей – "БАГДАД". Ой! Кажется, ожидает меня вторая наблюдалочка! Длиною в две-три минуты. Не торопясь выплывает из распахнутых дверей магазина респектабельный седовласый здоровяк, наверняка – немец (сужу по собственному многолетнему опыту). Нажатием пульта открывает багажник чёрного, сияющего лаком "Фольксвагена" последнего дизайна. Джиповатого вида типа танка, на высоких колёсах. А следом за ним – шустрик-бородач, вероятно иракский гастарбайтер. Со злостью швыряет шесть бумажных пакетов с купленным немцем товаром ему в багажник. Ловко подпрыгнув до дверцы, с силой резко её захлопывает и, без мысли о последствиях, остервенело бъёт три раза каблуком по заднему бамперу. Весь трамвай дружно ахнул!!! Довольный проделанной работой, бородач спокойно возвращается на своё рабочее место в магазин. Немец бросается не за ним, а за руль, даже не взглянув на последствия ударов и не дожидаясь свидетелей (страховка заплатит ущерб), срывается с места. Сразу полушёпотом рассказываю об этом по телефону Клаусу, давно – бывшему, но не забывшему. Не верит, мол, фейк какой-то. Да, клянусь, – говорю, – тебе самым святым на свете, только что своими глазами видела!
Не заметила, как подъехали к следующей остановке. Началось полное наводнение трамвая весёлым ближневосточным людом. У кроссовок Злючки пристроился симпатюля-мальчуган лет пяти. Она неохотно подвинулась. Уселась ровно. Рядом со мной – его братишка, видать первоклассник, со школьным рюкзачком. Остальная многочисленная их родня едет стоя рядом. Смотрят дружелюбно, ободряюще; я же сегодня яркая да ещё с букетом. Марафет старательно наводила. Соседка-парикмахерша родом из Сербии, за укладку феном в честь общего праздника ничего не взяла. Короче, при полном параде я! Не зря Злючка презирает мимикой, а симпатюля-мальчуган, который – наискосок, смотрит с большим интересом.
Не сводит с меня глаз, на личике написано, что от всей души симпатизирует. Будущий мужчина, думаю, начинает понимать толк в женщинах. Шутка. Отвечаю взаимностью: вешаю улыбку, зацепленную за уши, подмигиваю ему левым глазом. Реакция в ответ – соответствующая, взаимная! А не побеседовать ли нам мимикой; дети просто обожают общаться мимикой и жестами. Мысль плюс чувства на лице слышны лучше, чем слова, они подобны музыке. Подношу букет роз к носу, закрываю глаза, блаженно вдыхаю аромат и тут же, бросив осуждающий взгляд на прокуренную, брезгливо поджимаю губы, морщу нос и зажимаю ноздри пальцами, словно прищепкой. Все дружно смеются. И взрослые и дети. А мой любимчик хохочет в голос, хлопает в ладошки, дрыгает ножками недостающими до пола.
Тут уж, я решила блеснуть актёрским мастерством, вспомнив, как в 17 лет играла роли в Народном театре Дома культуры в Старом Осколе. Как пожилой талантливый режиссёр Капитонов, опирающийся на палочку, присланный к нам в город из Москвы, обучал по системе Станиславского искусству перевоплощения, представляя повадки и внешность домашних животных и диких зверей. Даже будущий шеф-редактор главной газеты города приходил у него поучиться уму-разуму, а впоследствии стал писать романы и пьесы. Помню, например, образ купчихи: Свинья, с маленькими глазками, чванливая, глупая, жирная, похрюкивающая в пьесе Островского "Не было ни гроша, да вдруг – алтын".
Вспомнился и образ человека-Тушканчика: услужливого, словно кланяющегося, трясущегося от страха, маленького, неуверенного. В общем, начала корчить рожицы в трамвае, как на сцене театра! Изображая и гордого человека, и сонного, и старого, и молодого, и глуховатого, и дрожащего от холода, и сияющего от счастья. Восторг, грусть, радость, гнев. Применяя жесты при этом. Мальчиш, с которым общаюсь, исходит громким хохотом, поддакивает головкой, изгибается, наклоняется по сторонам, поднимая ножки кверху. Его братик-школьник, сидящий со мной рядом, реагирует чуток посдержаннее, но тоже громко смеётся с остальной публикой. Даже Злючке стала нравиться; всё время улыбается.
Как, вдруг, словно молния – в сердце! Перед глазами – свой сыночек в его возрасте и рядом внучок-гречонок. Предательницы-слёзы родились стремительно и выплеснулись моментально. Нет! Нет! Срочно – голову кверху, дорогая, ресницы потекут... Хотя и перехотелось на мероприятие; стало щемяще грустно и даже страшно, что малыша этого никогда не увижу, так же, как и своих самых дорогих мальчишек. Эээх, в очередь бы встать за другой судьбой... Под рукой в кармане носовой платок, промокаю влажность, продолжая смотреть в потолок. Как выйти из ситуации? А что? Плакала, ведь, однажды в конце той же пьесы настоящими слезами, получив в награду бурные аплодисменты и немыслимо большой букет белой, ароматнейшей сирени от зрителей в селе Незнамово.
Изображаю, всё ещё глядя в потолок, резкий переход – сиятельнейшую улыбку. Опускаю голову, смотрю в глаза мальчишке, мол, а ты так можешь перевоплощаться? Правда же, здорово? Но он с грустнейшим личиком сочувственно смотрит на меня, держа подарок-сердечко из своих пальчиков, и больше не смеётся. Я улыбаюсь, натуженно смеюсь, а он – нет. Публике тоже не весело. Отец берёт его на руки и всё семейство направляется к выходу. Мне – стук в окошко. Поворачиваю голову. Впереди – мой "собеседничек" и целое море сердечек за ним! Посылаю всем воздушные поцелуи обеими руками!
В трамвае посвободнело; пересаживаюсь поближе к выходу, чтобы не сидеть задом-наперёд. Вся в своих чувствах о мальчике, о детях... Двери открываются, вкатывается двухместная коляска. Управляет ею ловко молодушка с неброскостью, смахивающая на современную немочку с двумя засаленными светлыми прядками у лица. Этот, возмущающий меня "последний писк", всё ещё не выходит из моды. Двое деток лежат в комбинезончиках-мешочках, разные, как Юг и Север: смугленький мальчик спит в голубом, в розовом – белоснежка-девочка, видать, в маму... Сходу – в ор!
Дрыгает, поднимая мешочек, извивается, пытается встать или хотя-бы перевернуться. Видать, неохота ей смотреть в стену без картинок; на ручки просится. Но не положено по Правилам во время движения держать ребёнка на руках. Заливается девочка пуще прежнего, а нам, пассажирам, хоть вставляй беруши в уши от её визга. Да и мамаше неудобно: старается отвлечь погремушкой, связкой ключей, щёлкает отцепленным от ручки коляски крючком для сумки. И тут я решаюсь успокоить ребёнка. На спор сама с собой. Поднимаюсь и с фирменной своей улыбкой наклоняюсь над девочкой. Визг, будто выключателем остановлен! Вот, что значит мимика! Вопросительно ждёт от меня продолжения. Шепчу ей ласково сразу на двух языках: "А что случилось, Крошечка? Не идёт тебе кричать; такой Хорошенькой. Ну, улыбнись, Заенька! Красавица! Скоро приедем. Всё будет хорошо." Улыбается, как-будто, и плакать не умеет. Мамаша благодарит на немецком, но с таким, явно славянским произношением. Рассказывает, что она "с Киева", уже почти два года в Германии. Родила двойню в свой день рождения; подарочек себе сделала. Деткам по десять месяцев от роду. Насчёт их папаши, наверняка тёмненького, не осмелилась спросить; признак дурного тона. Посоветовала ей разговаривать со своими продолжателями родами и на международном русском, как я, например, со своей доченькой. А тут и конечная остановка...
14 января 2024 г.