Две мстительницы

               



                Эмилия Пардо Басан — одна из крупнейших испанских писательниц, жившая на границе 19 и 20 веков. Родилась в 1851 году в Ла Корунье, в семье испанских аристократов.
                Благодаря отцу получила хорошее образование. В 17 лет вышла замуж, и вскоре молодая семья переехала жить в Мадрид. В 1875 году Пардо Басан получила литературную премию за критическое эссе на тему творчества монаха бенедиктинца Бенито Херонимо Фейхо. В 1879 году издала свой первый роман «Паскуаль Лопес». В 1916 году первой из женщин получила кафедру в университете Мадрида. Существует не так много переводов Эмилии Басан на русский язык, и большинство из них изданы в дореволюционное время.
                Самый известный роман «Родовая усадьба Ульоа» переведен в 1985 году для издательства «Художественная литература».


               


                ДВЕ МСТИТЕЛЬНИЦЫ.





                Посвящается графу Льву Толстому.

                Жил один мужчина, преследуемый не столько несчастьями, сколько другими людьми, его близкими, и особенно теми, кто должны были дарить ему тепло. Казалось, что чёрное проклятье нависло над Зиноном (так звали этого человека); мед для него превращался в желчь, а лучше сказать в яд. Его братья, которых было двое, сговорились и, лишив его отцовского наследства, выбросили на улицу, оставив без крыши и тепла. Он женился, и его лучший друг стал встречаться с его женой. И мало того! Развратная пара его обвинила в мошенничестве, подбросила доказательства против него и добилась осуждения Зинона на долгий срок, где он, невинный, провёл много времени в клетке для преступников. Хотя Зинон по своей натуре был открытым и добрым, имел характер благородный и миролюбивый, однако со временем предательства и обманы, преследования и невзгоды, бесчестия и оскорбления изъязвили душу и изменили его сущность такой манерой, что вместо того, чтобы смириться и простить, как простил Всевышний, чувствовал он в своём сердце ужасающее желание отомстить. И уже не просто ждал часа своего освобождения, чтобы вернуться к нормальной жизни, а думал о возможности удовлетворить свою ненависть, которая каплей за каплей проступала сквозь кожу, как холодный пот. Его охватила бессонница, и он ночи напролёт строил планы, которые собирался исполнить, как только закончится срок заключения. Хладнокровно, стежок за стежком он планировал расправу над обидчиками и, радостно потирая руки, говорил про себя: «Сегодня выйду и завтра снова вернусь в тюрьму, но уже не просто так, а за то, что заплачу моим врагам с процентами за зло, которое они мне сотворили. Невинного меня закрыли здесь и в следующий раз меня заключат за дело, но уже насладившегося сладостной местью. Я отомщу, и пусть потом меня повесят». Отсидел свой срок Зинон и вышел из тюрьмы, намеренный взяться за претворение в жизнь своих мечтаний. Первое, что он решил, — поджечь родовой дом, который ему принадлежал и из которого братья выкинули его преступным обманом. Намеревался воспользоваться темнотой ночи, переодевшись в бродягу, спрятаться в укрытии, подождать, пока все отойдут ко сну, затем закрыть все входы и окна и, как только забудутся они первым сном, чиркнуть спичкой и поджечь стены, облитые бензином с целью, что бы всё сгорело до тла, так чтобы языки пламени поднялись, стали высокими и крики горевших внутри постепенно замолкали — что подтвердило бы, что они уже задохнулись. И тогда Зинон убежит и пойдёт тайно в свой собственный дом, где его подлая жена и друг-предатель будут вместе. Зинон знал хорошо входы и выходы и мог проникнуть и спрятаться без того, чтобы его кто-нибудь заметил; он даже купил нож, потому, что хотел видеть их смерть и насладиться конвульсиями их агоний. Так что с восходом солнца натянул на себя одежду бродяги и, опираясь на посох, направился к дому, который собирался поджечь. Шёл он, ощущая себя провидением в сумерках всё более густых с каждым часом, когда один из поворотов дороги открыл перед ним мистический свет, живо освещавший пейзаж, и ему навстречу показались две женщины, державшиеся за руки, и которые были полной противоположностью друг другу. Одна была с желтоватой кожей. Худющая, такая худая, что казалось, будто кости торчат из её сухой кожи; ладони ее были словно у скелета и сквозь запылённые чёрные лохмотья, которые покрывали тело, было видно, что не имела груди и женских форм; в правой руке она держала блестящий серп. Другая женщина была живая, соблазнительная, в ярких цветных одеждах блондинка с белой кожей; одета в одежду тысячи цветов: красный, зелёный, голубой, хотя в обтяжку носила чёрную тунику. Зинон смотрел на них, словно спрашивая, что они от него хотели, пока обе не сказали в один голос: мы две Мстительницы, и мы пришли к тебе, чтобы ты выбрал из нас двоих ту, которую посчитаешь наиболее желанной.
 — Я, — добавила костлявая женщина, — меня зовут Смерть и я, как мне известно, та, которую ты хочешь выбрать. Ты обращался ко мне, чтобы отомстить твоим врагам, и ты решил сжечь одних и зарезать других. Я здесь, готовая выполнить твои желания без промедления. Мне не трудно сделать так, как ты пожелаешь, потому что ты просто просишь ускорить неизбежное: годом раньше, годом позже твои враги не смогут избежать этого серпа, который я держу зажатым в кулаке.
 — Послушай, — вмешалась пышущая здоровьем женщина, — перед тем, как ты выберешь мою сестру, которая тебя, наверняка, уговорит, послушай меня, и, возможно, ты изменишь своё мнение. Чтобы убедить тебя, мне не требуется больше, чем показать тебе картинки моей волшебной лампы. Открой глаза и смотри! — Хорошо, — Зинон посмотрел на белый холст, который растянула красивая женщина, и увидел движущиеся силуэты своих ненавистных братьев. Младший незаметно подбрасывал горстку белого порошка в чашку старшего, и старший после того, как по пил то, что содержалось в чашке, упал на пол, корчась в конвульсиях; но не умер; ползал в муках не в силах подняться. Младший снова и снова подбрасывал ему яд в пищу до тех пор, пока измученный старший брат не стал совсем калекой и, брошенный всеми, покрытый ужасными язвами, заканчивал свой земной путь. Он умер, а его дух начал являться во снах виновному, которого Зинон видел сидящим на кровати, дрожащим, с волосами, вставшими дыбом, как у ежа, а глазами, вылезшими из орбит. Поменяла персонажей магическая лампа, и теперь уже можно было рассмотреть силуэты жены и друга Зинона: она рядом со своим любимым, как его тень, обнимала его и злилась от ревности; он старался убежать, наполненный ненавистью к этой любовнице, уже не свежей из-за возраста и страстей. Тайно проводил он дни в домах других женщин. Она рыдала, и её слезы были словно капли огня, прожигавшие платок, которым она утиралась. Усталый от того, что за ним следят и его всё время обвиняют, мужчина избивал её.
 — Это будет моя работа! — произнесла Жизнь торжественно.
 — Теперь ты скажи, Зинон, какая из нас двоих лучшая Мстительница? Продолжаешь думать поджечь и зарезать, всё ещё хочешь, чтобы тебе помогала Смерть?
— Нет, — ответил Зинон, который вытер слезу, — если даже жестокость и ненависть всё ещё находятся во мне, попросил бы я твою сестру задержаться, как можно дольше не переступая порог моих врагов, и чтобы тебе дали свободно делать своё дело.
— В этом ты прав, в этом больше смысла, — сказала Смерть, немного расстроенная, потому что она, в конце концов, была женщина, а женщинам не нравится, когда выбирают других.
 — Что же касается меня, позже или раньше Смерти не избежать, и все со мною встретятся, и никакие отговорки им не помогут…
           Зинон написал своим врагам, чтобы объявить им, что он их прощает. Сам он ушёл в пустыню, где живёт, обрабатывая землю, и не хочет видеть человеческого лица.