14
Утро было ранним. Нет, то есть я проснулся, как всегда, первым. Но будить всех ходьбой по дому не хотелось, да и что я буду делать в чужом доме? И я снова закатился под Ленкины груди и, чуть повертевшись, уснул снова. Что ни говори, но мать-природа на некоторых из нас отдыхает, по крайней мере, на тех, кто её не признаёт или понимать не хочет. Жизнь есть жизнь. И она одна, как правильно сказала Машка, «как ни крути». Что крутить жизнь, если она меня устраивает? К чему перекручивать? Дочь есть. Жена есть. Учёная степень, хоть не самая большая, есть. Так и я ещё не стар, и научный задел есть. Есть и перспективы. Но и выспаться мужику нужно. Да кто ему даст? Не успел я заснуть, как начала сопеть Ленка. Это сопение не предвещало бы ничего хорошего, если бы не баня вчера вечером, из которой мы вернулись, когда все уже спали, и только Машка попыталась что-то пропищать, но не смогла раскрыть глаз.
В общем, Ленка снова заснула, а я… я потерял всякий сон. Полчаса вертелся на кровати, потом тихонечко встал, спокойно оделся, и, стараясь не хлопнуть дверью, вышел на природу…
15
Как городскому описать утро в деревне? В сегодняшнем селе? Да никак.
Когда-то, давным-давно, жизнь назад, я сам жил в деревне. Потом мы с Ленкой ездили в гости сначала к её родителям, потом к тёще с тестем, которые жили в таком же небольшом селе. В то же время я попал к Зосимычу.
И все деревенские воспоминания начинались с пенья петухов. Сначала, усмотрев зорким глазом только начавшее светлеть пятнышко на востоке, радостно запоёт один, разбудит соседских, затем то тут, то там начинаются песнопения. И чем позже, тем ярче и дольше. И раскатывается песня по всему селу, пока где-то на загумнах не разбудит последнего лежебоку. И вот он-то, когда первые петухи уже начинают замолкать, выдает такие коленца, словно его ожидает суп.
В это время хозяйки, что Ленкина мать, что Марья Ивановна, уже шли управляться на двор. С подойником, детским ведёрком тёплой воды, старым платом и тюбиком вазелина шли она на утреннюю дойку.
Я несколько раз вызывался помочь, но всегда получал отказ по причине, что буду только мешать. Я не верил, проявлял настойчивость и, в конце концов, уговорил тёщу.
- Только, чур, на Зорьку не обижаться! – усмехнулась она.
Я был согласен на всё. Кроме того, что меня ждало в хлеву.
У пары поросят и нескольких овечек, стоявших в своих стойлах, моё появление не вызвало никакого интереса. Хозяйку, впрочем, поросята тоже не приветствовали, так как тяжёлые ведра с пойлом им носил хозяин, а вот корова тотчас повернулась к нам мордой. То есть, к хозяйке мордой, а ко мне рогами.
- Но, но! Не балуй! – но не тут-то было: коровьи ноздри стали раздуваться так, словно хотели всосать весь воздух мира, и даже хозяйка была не в силах ими руководить.
- Зорька, это – свои, - теперь в голосе женщины были только ласкательные нотки.
- Муууу, - как мне показалось, с сомнением ответила Зорька.
- Слава, встань к входной двери, дай Зорьке привыкнуть.
Я подчинился, корова несколько успокоилась.
Через пару минут начался процесс дойки. Сначала хозяйка тёплой водой вымыла вымя, потом отерла его платом, и, смазав вазелином соски, пустила первую струйку молока в подойник.
По мере того как подойник наполнялся, Зорька всё меньше уделяла моей, застывшей в углу, персоне внимания. Поначалу она нет-нет да поворачивала в мою сторону морду, угрожающе качая рогами, но после пары уговоров хозяйки, поняв, что от меня опасности ждать не стоит, тоже сосредоточилась на дойке.
Последние струйки молока корова отдавала уже нехотя. Тёща, поблагодарив кормилицу, хотела было поднять полный подойник, как я дёрнулся ей помочь. Нет, корова не стала дёргаться, она просто махнула копытом, которое от навоза никто, естественно, не протирал. В результате фингал, промывание глаза в больнице и полупустой подойник, который я не уронил только чудом.
Нет, это не все мои воспоминания об утре в деревне. Но зато самые запоминающиеся.
А как сейчас всё изменилось! Ленкиной матери, как и тестя, нет уже насколько десятков лет. Марья Ивановна с Зосимычем уже давно не в силах содержать не то что корову, собаку. Ведь за ней нужен постоянный уход и несколько раз в день выходить на улицу. Гарантий, что они смогут это сделать завтра, никто не даст, а собака живёт не один день и не один год. Кошку, правда, держат. Угадайте, кстати, как зовут? Правильно. Слишком много в моих рассказах о Зосимыче Марий. Это не мои придумки (кроме дочери). Жизнь сама так придумала.
Постарела деревня. Где дети Ленкиных родителей сейчас живут? Где я, единственный сын своих? Где «девки» Зосимыча и Марьи? Все по городам, но не весям. Есть молодёжь в селе ещё. Есть. Точнее, осталась пока. И дети у них есть. Да вот только не видят их родители судьбы для своих детей деревенской. И те, наслушавшись родни, уже мечтают о жизни городской, беззаботной. Не понимая ещё, что нет у человека простой жизни. Только с заботами. И у горожанина их, может быть, и больше. Давно кончились те времена, когда крестьян заманивали в город. Да и в ту пору там сладко не было. Просто в деревне было совсем тяжко.
А сейчас? У Зосимыча в село газ подвели. Старики на тех, кто помоложе, посмотрели, послушали, что на что выходит, да и сами решили газовое отопление сделать. Это мне Зосимыч ещё в прошлом году рассказывал по телефону.
- Буду, - говорит, – как ты, Славка, на диване лежать, а не печки топить. Печка – это хорошо, но с дровами уже тяжело возиться. Всё время нанимать кого-то надо. Сейчас, когда у пильщиков - кольщиков расценки хоть и упали из-за газа, но все равно, кусают пенсию. А газ-то дешевле и спокойнее выходит.
Так что выравнивается жизнь. Не деревню, конечно, но уже село скоро с городом сравнить можно будет по удобству. Но всё равно, уезжает из села молодёжь. Сначала учиться, а потом навсегда, приезжая летом в отпуск полюбоваться родными просторами.
Вот поэтому в наших сёлах больше не поют по утрам петухи, а лают собаки. Некому заниматься землёй-матушкой.