Гонения за веру
«… в 50-х годах XVII века у патриарха Тихона имелась мощная поддержка царя Алексея Михайловича. Он пытался претворить концепцию: Москва - это третий Рим. В эту концепцию прекрасно должны были вписаться реформы патриарха Никона. Однако в результате произошёл раскол Русской православной церкви.
Это стало настоящей трагедией для верующих. Часть их никак не желала принимать новую реформу, ведь она полностью меняла их уклад и представления о вере. В результате этого и зародилось движение, представители которого стали называться староверами».
Те, кто был не согласен с Никоном, бежали как можно дальше в глушь, горы и леса и, не подчинившись реформам, стали жить по своим канонам. Нередко возникали случаи самосожжения. Порой горели целые деревни.
Несколько веков после никоновской реформы староверы думали, что надёжно осели в Сибири. Но двадцатый век заставил их здорово помотаться. Так, семья Угрениновых, спасая свою жизнь, меняла постоянное место жительства три раза.
После великого исхода - раскола - Угрениновы осели на севере Томской области. Достигли многого - в 1917 году предок семьи был губернатором Парабельской губернии, владел, как бы сейчас сказали, кондитерской фабрикой. На самом деле пряничной. Жили в достатке. Золото и драгоценности складывали в большую шкатулку.
Всё изменилось в одно мгновение. Однажды вечером 1920 года знакомый сотрудник правоохранительных органов предупредил: до утра нужно исчезнуть, иначе раскулачат.
Для тех, кто не убежал тем утром из Парабели, день закончился в Колпашевском яру. Туда безвозвратно уводили по три этапа в день. В этапе - несколько сотен арестованных.
Угрениновы бросили всё, даже шкатулку с драгоценностями и золотом (о ней с придыханием вспоминают) и ушли вниз по реке на восток. Осели на Енисее.
Оттуда их выгнало холодное лето пятьдесят третьего: освобождённые узники норильских лагерей шли домой на юг по берегам великой реки - по большей части уголовники, хотя были и политические.
Старший Угренинов - Степан - к тому времени был уважаемым совслужащим. Бакенщиком на реке. Правда, его работа казалась непыльной только на первый взгляд: бакены с керосинками гасли в самые неприятные моменты - в ветер, енисейский шторм, дождливую бурю и мокрый снег.
Зажигали их с вёсельной лодки,на которой нужно было выходить на трёхкилометровую по ширине реку днём и ночью в любую погоду.
Но столкнувшись с грабежами, насилием и агрессией освобождённых из норильских особых лагерей, Тимофей Угренинов на правах старшего деревни собрал сход и уговорил староверов сняться с енисейского якоря и двинуть на запад по одной из бесчисленных сибирских рек.
Осели на высоком берегу реки Дубчес. В полной глуши: ни современных русских, ни остяков - коренных народов севера.
Спустя тридцать лет, им пришлось пережить уже третье староверческое переселение.
Весной восемьдесят третьего мелковатая речка Дубчес вдруг превратилась в неукротимый бушующий поток, вышла из берегов из-за резкого паводка и смыла все их скроенные из вековых лиственниц и кедров дома.
После наводнения староверы перебрались недалеко, в соседний яр, упрямо отстроив свои обшитые тёсом дома назло трём стихиям - политической, криминальной и природной. Так возникла деревня Сандакчес в её нынешнем виде. Тогда в ней было всего восемьдесят дворов.
Брусника и голубика здесь растут прямо за забором. Пескарей, ельцов и иногда хариусов ловят с тех же мостков, на которых полощут бельё и моют посуду.
К берегу причалены огромные речные катера с МАЗовскими движками, сваренные самолично из листового железа без намека на чертёж или просто план (говорят, инженерное мышление передалось от предков).
А по берегам высятся огромные дома с не по-крестьянски трёхметровыми потолками. Дом-ангар объединяет и амбар, и стайку для скотины, и даже туалет.
С оглядкой на холодную и снежную сибирскую зиму, чтобы лишний раз не выходить на мороз, всё хозяйство собрали под одной крышей. Так что такого деревенского изыска, как туалет во дворе, у староверов нет.
В этом «крышевании» нажитого добра много исторической памяти и веры в самодостаточность: чужого не надо, своего не отдадим. Но есть и мотив замкнутости: то, что наше по праву, оно своё, чистое, правоверное. Там - за стеной - мир неверных, мирян. То есть всех нас.
Все дома в деревне обшиты ровным тёсом. Через ручьи перекинуты аккуратные мостки. Никакого бурелома или кустарника на общественной территории. Иногда кажется, что вокруг не русская деревня, а какая-нибудь голландская.
В каждом староверческом дворе - снегоход, автомобиль, у каждой семьи - несколько моторных лодок и больших речных судов.
На судах этих по реке возят сено. Лошадям по тайге не пройти. У отдалённых кланов - самых богатых - свои небольшие верфи для монтажа судов, трактора, скутеры для молодых и прочая техника. Кулаки, одним словом.
А поговори с самыми зажиточными, скажут - главное, не брать от природы лишнего: к примеру, убивать за зиму столько лосей, сколько нужно для прокорма семьи. Хочется рыбы - пойди к реке, закинь удочку и за полчаса налови на ужин хариусов или щук.
Корова должна быть одна. Излишки молока продавать некому - коровы-то у всех. Грешные мирские дензнаки можно зарабатывать так: летом - продавать бруснику или голубику, зимой - поохотиться на драгоценного соболя. Способ третий - пойти на заработки в мир.
Предприимчивые, с купеческой жилкой Угрениновы зарабатывают всем, чем могут - например, закупают лосиные рога и продают китайцам.
А самый успешный из них, Егор, создал фирму и ставит по всей стране срубы староверов, по канонам отцов и дедов. Благо топором и бензопилой он и братья владеют так, что, когда выпиливают круглые выемки в брусе, кажется, словно они ложечкой масло из розеточки достают.
В очередь на дома из Сандакчес выстраиваются самые важные люди большой России. Сандакчес - только на первый взгляд просто патриархальная община. Мир раскольников поделён на касты, роды и кланы, сильных и слабых, богатых и бедных. Внутри этого мира произошёл ещё один религиозный раскол - на правых и самых правых.
Случился ещё один исход, разделивший староверов на людей первого и второго сорта. На тех, кто вытерпел гонения и ценой потери родных и близких остался в России, и тех, кто, убежал за границу.
Мириамия до сих пор не может прийти в себя от того, как резко изменилась её жизнь. Она выросла в староверческой общине в Бразилии. Приехала в гости в Россию и вдруг без памяти влюбилась в Ивана Угренинова.
Сейчас она живёт в дощатом, наскоро сколоченном домишке напротив белёной печи в селе Средняя Шушь на юге Красноярского края - ещё одной общине староверов, неподалёку от деревни Сандакчес. На руках двадцатилетней девушки - годовалый сын Ефим.
Мариамия, вполне довольная жизнью. Недавно она встретилась с братом, который только что приехал из жаркой Бразилии навестить её и очень радуется за сестру… Одеты оба как русские дореволюционные крестьяне: она - в традиционно русские длинную юбку и кофту с пышными рукавами, голова укрыта старообрядческим платком - его носят все замужние девушки. Бразильский брат - в косоворотке, подпоясанной тканым ремнём.
Разговаривают они на странном русском языке ещё из девятнадцатого века. Звучит «энтот» вместо «этот», «пошто» вместо «почему», «доха» вместо «шуба».
Зарубежные общины староверов сохранили язык дореволюционной России, но часто переходят на португальский. Многие русские староверы за границей учатся в обычных местных школах. Они выглядят скорее ряжеными в русских бразильцами, чем исконными русскими.
Но Мариамия, впервые столкнувшись с сибирской зимой, едва не струсила. В Бразилии староверы живут вплотную к цивилизации, ездят на автомобилях в школу, и в супермаркет.
А в Сибири всё как: прежде чем войти в хату, разуйся на пороге, печку топи, козу тащи на дойку. Кажется, чего она в Бразилии себе мужа не нашла? А всё потому, что с детства мечтала о герое, о несгибаемом русском, которому всё нипочём - ни гонения, ни мороз, ни дикий зверь.
О таком, который ради веры и традиций предков всё преодолеет и всех победит.
Себе Мариамия - по-португальски, её звали, Марианна, сама и намечтала такую же геройскую жизнь. За ней и приехала в Сибирь.
Потому что по староверским понятиям те из них, что остались в России, - настоящие рыцари веры и голубая староверская кровь. А те, кто испугался угроз большевиков и покинул родину, спасаясь от раскулачивания и борьбы с религиозным мракобесием, - если не предатели староверского движения, то люди, давшие слабину.
Словом, подпорченная порода. Вот их дочери и выглядывают суженого за океаном.
Иногда кажется, что между общинами староверов должна существовать голубиная почта. А какая ещё, если по их правилам мобильная связь - козни дьявола? Однако до Бразилии и Новой Зеландии никакой голубь не долетит. Пишут письма.
Часто толстые. Но нет-нет, а приходится идти на сделку с совестью и потом замаливать грехи - пользоваться таксофоном в почтовом отделении.
На всю деревню Сандакчес - один телефонный аппарат. По нему набирают американ-ских или бразильских родственников и просят перезвонить, потому что тем дешевле выйдет.
Из-за океана часто приезжают в Россию погостить. Так молодые и знакомятся. В семье Угрениновых шутят: «У нас две иномарки».
Имеется в виду что из семи братьев двое заманили невест из-за границы: Мариамию - из Бразилии, Улинию - из США.
Вторую не совсем, конечно, заманили. Улю в девятилетнем возрасте привезли из Штатов родители.
Россия для Улиных родителей была чем-то вроде земли обетованной. Мама родилась в Новой Зеландии, папа - в Китае!
Учившаяся в начальной американской школе Улиния в совершенстве владеет английским и многие слова произносит по-русски на американский манер. Однако, манеры, повадки, сам ритм жизни - уже давно местные.
В девять лет приехав в Россию, она впервые услышала о том, что нужно просыпаться в половине пятого утра, чтобы, подоив корову, переодеться в праздничный платок и успеть к утренней службе. Теперь у Улинии пятеро детей. И иногда среднего Дионисия она по американской привычке называет Денисом…