Виктор ДУБОВИЦКИЙ,
Ирина ДУБОВИЦКАЯ
РАТНИКИ КАТЕХОНА
(Фантастическая повесть)
(Продолжение)
Расставшаяся с ними там же, у поезда, Ольга, уже устроив Вику и вещи в набитом в эти часы до отказа вагоне электрички, с облегчением вздохнула: «Телефон Антону успела дать; так что завтра, как и договорились созвонятся. А пока - только успевай поворачиваться: Вику к родителям забросить – раз; с работы отпроситься – два; друзьям позвонить…». В общем, были и четыре, и пять и шесть… «Как там они?», - лишь однажды подумалось о том, как устроились «потеряшки»…
***
А они, едва оказавшись на перроне, по-военному четко начали выполнять задуманное. Сначала, куда-нибудь подальше от посторонних глаз - упирающегося и не вполне понимающего ситуацию Федора с его торчащим из-за пазухи древком топора; потом - выставить «дозор», отправив Тимофея дежурить на ближайшей свободной скамейке, откуда тот в случае успеха «отсемафорит» остальным о выдвижении; Антону же предстояло заняться поиском бабок.
Ему повезло: те тут же, поблизости, терлись! Заприметив их сразу же, по выходе с поезда, он был совершенно уверен в успешности «предприятия»: «что он, о жилье что ли сговориться не сможет?» (этот вопрос он с Ольгой даже рассматривать не стал; когда же она спросила, смогут ли они до завтра где-нибудь перекантоваться, - «Ато!», – только и ответил он, едва не сплюнув сквозь зубы: «неужто бабу такими проблемами «грузить»?!», - добавил тогда про себя).
Вспомнил же о своей самоуверенности лишь теперь, когда понял, что не по-детски прокололся: старушенция, с которой сговаривался, практически сразу приказала деньги показать. Он вынул помятую двадцатипятирублевку. Бабка покосилась на него как на умалишенного и начала пятиться. Когда же к ним поспешно направился, решивший, что средств не хватает Тимофей и протянул ей не менее помятые «керенки» (с небольшой добавкой бонов от самого Махно!), старуха и вовсе на рысь перешла, выкрикивая на ходу, на тот случай если чокнутые преследовать начнут: «Ментов позову! Ментов!»…
***
Вольготно расположившиеся на дальней, прижатой к каким-то вокзальным строениям, скамеечке бомжи «северной Венеции», неспешно «накатывали» вкруг сивуху. Четверо «потеряшек» переглянулись и молча направились к ним.
- Что надо сраной деревенщине? - не глядя в их сторону, вопросил один из участников «пиршества», поправляя на носу пенсне.
- Стась, брось, что ты с ними во-о-още разговариваешь? – в прононс пробасил его сотоварищ в бутсах на босу ногу…
Как раз от него шел такой тошнотворный запах помойки, что Антон аж поморщился, когда мужик открыл еще и свой, видимо, никогда не знавший зубной пасты рот.
- Мы вот тут… короче, с вами можно, мужики?
- А на кой нам этот «геморрой»? – процедил «вонючий».
- Остынь, Гундосый! У них, похоже, не детский «даунстрит». Послушаем… - по-прежнему не глядя на пришельцев, бросил тот, кого назвали Стасиком.
Услышав вдруг покерный термин, «лабух с Печатников», и в этих кругах «деньгу сшибавший», внимательно посмотрел на него. Кого-то тот отдаленно ему напоминал… из «прошлой» жизни…
- Уж не «регуляр» ли ты с «Юной»?! – неуверенно предположил он.
Бомж впервые поднял на него глаза. Внимательный и умный взгляд из под пенсне аж обжог Антона.
- Может, когда и был…, - не сразу ответил хозяин пенсне, - только вот для того, чтобы пересекаться со мной на той стезе, ты больно юн.
- Если скажу, что одного тогда возраста мы были, не поверишь ведь?
Бомж в подтверждение помотал головой: «не поверю!»
- Вот то-то и оно. А ведь все – сущая правда. Сам пока не разобрался, что со мной… то есть со всеми нами, - поправился «лабух» торопливо, - случилось… как… но против фактов не попрешь: такой вот у нас «шоудаун» получается…
- Да, паря, «гадалово» ты тут нам нарисовал… - включился в разговор, молчавший до этого старик в шинели.
«Почти как у Тимохи!», - мелькнула вдруг у Антона мысль…
- Ладно, - положил вдруг руку ему на плечо, заставляя замолчать, Стасик.
В этот миг Антон пересекся с ним взглядом и буквально опешил: в глазах бомжа огоньком проскочил какой-то глубоко запрятанный, но… совершенно очевидный к нему интерес.
- Дай им по маленькой, Гундосый. Они, похоже, не торопятся. Мы – тоже.
***
Четверо мужчин, стараясь держаться плотной группкой, молча пили обжигающий напиток. Стасик же со все нарастающим интересом осматривал их:
- Давно бомжуете? – наконец поинтересовался он.
- С самой Москвы, - ляпнул первое, что пришло на ум Антон.
- Ну-ну… - неопределенно пробурчал питерский «коллега» со стажем. - Приткнуться где-то надо… – скорее не спросил, а заключил он.
- Да, желательно бы... хоть на сутки… А там что-нибудь найдем, - занюхав сивуху рукавом, ответил Антон.
- Ну, двинули тогда!
Стасик встал со скамейки, запахнул свой линялый плащ; поправил ворот грязного свитера, и, не глядя на спутников, побрел по перрону в хвост поезда.
«Потеряшки» недоуменно закрутили головами в сторону нырявших в здание вокзала пассажиров:
- А нам не туда?
Бомж остановился и с не меньшим недоумением уставился на них:
- У вас что, билеты есть?! Там же турникеты! Шевелите батонами, если жилье нужно!
Мужчины переглянулись и, стараясь держаться кучно, двинулись за своим проводников.
Идти пришлось долго: вначале по перрону, затем по грязным бетонным шпалам - добрых полусотни стальных путей, то текущих параллельно, то перекрещивающихся у стрелок. Слева, отделяя пути от выхода на улицу, тянулся забор из стальной сетки – не пролезть!
Федор косился то на рельсы, то на мелькавшие за сеткой машины и мелко, незаметно крестился, бормоча псалом Девяностый. Тимофей с Алексеем тоже с интересом крутили головами, время от времени толкая друг друга в бок: «Гляди, вон!...».
Наконец, снова появилась платформа и поезда стоявшие у перронов.
- Это все - дальнего следования: Владивосток, Новосибирск, Ташкент... – пояснил Стасик. - Вы «фейсы» тяпками сделайте и не «шарнирьте» глазами: впереди менты стоят! – строго проинструктировал он. – Как их пройдем, сразу сворачиваем у кассового зала под арку!
Два стража правопорядка в какой-то странной, как показалось путешественникам форме, с дубинками и наручниками на поясе, заметив группку во главе со Стасиком, отвернулись и стали внимательно наблюдать за погрузкой продуктов в вагон-ресторан хабаровского экспресса: «Возьмись проверять документы – скорее всего, нет; а это значит надо забирать в отдел для выяснения личности… Пачкаться не хочется… Потом свои же в отделении «лохами» назовут – зачем эту рвань притащили?!».
У кассового зала на них пахнул запах шаурмы и скверного кофе, вызвав в желудках полуголодных мужчин спазмы, а в головах шальные мысли о распаковке сабли и топора. Однако, решив все же следовать плану, они прошли дальше и оказались на пересечении Лиговского и Невского. От обилия разнообразных автомобилей, с ревом и звоном несущихся трамваев у Федора из головы вылетела последняя строфа псалма… крутилась лишь Иисусова молитва: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя, грешного!».
- Ну, как тебе «шайтан-арба», дядя Федя? – ткнул пальцем в сторону проходящих трамваев Тимофей, стараясь за излишней веселостью скрыть собственную растерянность.
- Весьма страшна! - честно признался мужик. – Бесовская сила ее по железной колее тащит!
- Эх, темнота! Вот за таких, как ты, и воюем с беляками! Ты, поди, и не учился совсем?
- Ну, как не учился? – оправдывался Федор. - Кто бы меня в церковные старосты выбрал?! Четыре годка в церковную школу при нашем приходе ходил! И грамоте, и счету учен… - Федор оживился, вспомнив привычную жизнь из которой его «выдернули». - Батюшка Онуфрий, наш бывший настоятель, меня даже хотел в семинарию отослать! Отец уперся: помощника в хозяйстве не захотел терять.
- Да, ничего не скажешь, образование у тебя – что надо! Почти как у меня – три класса сельской школы, да вечерние курсы для красноармейцев, пока на формировании были.
- Шевели батонами, рвань!- прикрикнул Стасик на своих попутчиков, увлекая через переход на Лиговке.
Светофор на переходе горел предательски мало, а целая куча «шайтан-арб» с обеих сторон, пофыркивала и явно хотела ими поживиться!
Перейдя, повернули налево, в переулок; и оказались среди старых пятиэтажных домов в тесных дворах-колодцах.
- Двигаем на Кузнечный, а потом на Свечной переулок, – пояснил маршрут Стасик, - потом через скверик Сан Гали - на Обводной канал: наш с вами приют: на Обводнике – жилья вдоволь, только выбирай!
…Когда-то вполне приличный район города, с вполне приличными жителями (многие из которых оставили в брошенных квартирах не только кое-что из мебели, но и книги, среди которых попадались издания позапрошлого века с «ятями» и великолепными гравюрами - они давали многим из их нынешних квартирантов, жгущих остатки мебели и валяющихся на продавленных диванах, «мелочишко на молочишко», коль последние догадывались снести их на блошиный рынок), Обводной встретил их зловонием и массой домов вокруг, зияющих выбитыми окнами. Вдалеке, прямо перед расселенными домами, виднелась станция метро, а за ней - колокольни и купола трех небольших церквушек.
Увидев их Федор с облегчением вздохнул и истово перекрестился двуперстным знамением: «Слава Богу! Здесь хоть во Христа веруют!».
***
Однако заснуть в тот день у Федора так и не получилось: днем они обживались в брошенном доме, где церковный староста долго и безуспешно искал чью-нибудь случайно забытую иконку - картин всяких было много, но… Потом, уже вечером, в первый раз за этот день, все поели любезно одолженные бомжами тонкие пироги в чем-то прозрачном (что, как оказалось, надо было снять с них перед едой!) и запили чем-то темным и сладким. У Федора от этой бесовской еды в животе все бурлило и играло. Но выбирать не приходилось – самонадеянность Антона всем обошлась дорого. «Хотя, и то правда: не у бабы же на хлеб просить! Она вон и так сколько делает! Слава Богу, сегодня Антон ей весточку передал, и она обещала приехать. Так что, может, все, с Божьей помощью, и наладится! И вообще, «не хлебом единым»…
Ох, грехи наши тяжкие, - ворочался он на кипе исписанной непонятными письменами бумаги, - не бунт в животе гнетет, а бунт в душе. Ох и пакостно на сердце… ох и скверно, что не может с чистым сердцем и благодарностью приют от этих «лихих людей» принять… что судит их невольно за зловоние душевное… - Спаси и сохрани, Царица Небесная…». Федор беспокойно ворочается с боку на бок: «Ох, скорее бы утро! В Храм мне надо! В Храм!».
***
Еще не рассвело, а церковный староста, торопливо поднявшись с неудобного ложа, пригладил, как мог, пятерней волосы, оправил бороду и, никому ничего не сказав, двинулся в Дом Божий. Не стал даже утреннюю молитву читать: решил, по дороге успеется – «не здесь же, в этом, прости Господи, свинарнике?!».
Шел сосредоточенно, стараясь не отвлекаться на миражи мира сего. Не затормозил даже, когда какой-то бритый иноземец почему-то по-русски закурить попросил: отмахнулся, мол: «в Храм иду, нехристь ты некрещеный», а про себя подумал: «Неужто все же под шведами окаянными Россия… или под шляхтой? Что-то больно много мужиков со скобленой мордой… прям на их манер»…
***
«Ищите прежде Царствия Божия…», - удовлетворенно подумал он, подходя к паперти.
Порылся в карманах: «Нет… ничего там, конечно, нет; да и откуда взяться – за дровами ведь шел!). Недовольно крякнув, перекрестился и виновато прошел мимо нищих.
…На церковном дворе было немноголюдно. «Неужто уж звонили?! Все время прислушивался, когда шел, вроде нет!».
Заглянул в храм – темно: даже паникадило не горит, лишь свечка одна на поставце. Вгляделся в темноту: у другого поставца, что ближе к левому пределу, с трудом разглядел ковыряющую что-то в его «гнездах» бабу - параномарку, видать… «Хоть бы ладанку зажгла, заполошная…», - подумал Федор и, перекрестившись, направился к ней.
- Скажи-ка, женщина, а что неужто на Покров здесь службы нет? Где народ-то? Темно почему?
- А я что тебе докладывать должна?! Иш раскомандовался – «темно»… «народу нет»…! Я тебе его рожу что ли?! Придут, если надо будет! А не звонили? Так ведь до Часов аж пятнадцать минут еще! Их еще не читали… Позвонят, в общем, когда надо будет!
- А ты, женщина, почему голос в храме на мужчину возвышаешь? Кто позволил тебе такое?! Где Мир-то весь спрашиваю? - возмутился церковный староста.
- Закрой-ка «поддувало», хмырь, да стой тихо, пока батюшку не позвала! – махнула в его сторону тряпкой свечница.
Федор от такого ее поведения опешил, но тон («чтобы в Храме Божьем не скандалить – может, одержимая, какая…») все же понизил:
- Ладно, скажи хоть, а батюшку и впрямь позвать можешь? Поговорить бы…
- Еще чего! Буду я его из-за тебя беспокоить…
Свечница зыркнула на него победным взглядом и, гордо подняв вверх подбородок, удалилась в другой предел.
Церковный староста, даже позабывший из-за нее о молитве, истово перекрестился и направился к образам приложиться. Только было наклонился, а она – тут как тут, прям как чертик из табакерки у барина:
- Куда лезешь, деревня, к следующей иконе! Эту после себя платочком не вытер?! А молишься как?! Поч-ч-ему двумя перстами? Что до сих пор мамка не научила?
Федор, стараясь больше не обращать внимания на «одержимую» («не здоровые приходят к врачу, но больные…»!), еще раз перекрестился и отошел в дальний угол Церкви.
…Народ же тем временем начал прибывать - по одному… по двое…
- Мать, скажи, где свечки-то взять? – обратился он к ставшей неподалеку старушке.
- Вон, в свечном киоске. Во дворе, Слева от храма. Не заметил что ль?
- Нет. Не заметил, - ответил он немногословно, обжегшись на «бесноватой».
Киоск-то он нашел вскоре, но вот свечки… Сколько ни просил, ни объяснял, что так уж вышло, а ему край как свечу поставить надобно, служительница ими торгующая, не сжалилась. Так и ушел…
- Не нашел киоск? – увидев, что ее давешний сосед ни с чем вернулся, спросила женщина.
- Нашел. Спасибо, мать. Денег при себе не оказалось.
- Да не журись, возьми у меня – я парочку поставила, а одну вот могу и уступить тебе…
- Спаси Господи тебе, сестра, за сердце твое доброе, - чуть не прослезился Федор, впервые встретив в этом мире христианское к себе отношение.
- Да, ладно… Что уж… Во славу Божию…
… Поставив свечку, Федор молча стал возле старушки, читая про себя утреннее правило – служба вот-вот должна была начаться…
А потом все пошло, как по-писанному: чинно и благопристойно, как полагается - тенорок читающего Часы пономаря… звон колоколов… елейное пение клира… голос батюшки…
Сладость разлилась по душе странника. Сердце начало оттаивать. Федор больше не смотрел по сторонам, чтобы не соблазняться о том, к примеру, что народу здесь все ж меньше, чем в их Церкви на вечере («…а это ведь – ЛИТУРГИЯ, да еще в ПОКРОВ ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ!»).
«По грехам нашим, по грехам», - шептал он, и слезы текли из глаз истово верующего, до смерти измученного лишь одним днем в этом в бесовском мире…
***
Из молитвенного состояния Федора вывел голос соседки:
- Идемте-ка ближе… Проповедь…
- Да-да, - опомнился он, - идемте…
Только подойдя ближе, странник впервые поднял глаза на батюшку. Тот тоже бросил на него рассеянный взгляд холодных серых глаз, который тут же перевел на своих немногочисленных прихожан и тут… Федор аж опешил… Буквально несколько строф из Евангелия и… долгий-долгий разнос в адрес их всех:
- Ну как?!- гремел батюшка. – Как, скажите, я могу назвать верными чадами Церкви Вас? В Храм … в Храм Божий не ходите! Дела у Вас! Работа! А разве не самое для всех вас главное дело – МОЛИТВА?! Не хлебом единым жив человек!
«Все вроде правильно, - вскачь неслись тем временем мысли в голове Федора. – Мало людей в церкви… Но почему не пастырской любовью веет от голоса священника, а какой-то барской выволочкой?! Не-ет… не так голос их отца Никанора звучит… не так… К нему, как к свету тянешься, а этот… ну, прям, как кнутом сечет!»…
Он оглянулся на старушку-соседку. Та стояла, понурив голову. Но вот вдруг, спина ее разогнулась, она вся как-то напряглась и в глазах блеснул гневный огонек.
Отвлеченный своими мыслями, Федор не заметил, как батюшка от обличения прихожан перешел сначала к необходимости молитв за умерших, а потом к обличению этих самых умерших - «от чего, мол, отмаливать их надобно»…
- Наши с Вами отцы, братья и сестры, пьяницы, воры и блудники, во грехах погрязшие! Если не наши молитвы…
- Почему воры?! – обращаясь к нему, Федору, вдруг лихорадочно зашептала старушка. – Мой отец всю войну верой и правдой…всю жизнь на границе потом – а он воры! ЗА ЧТО?! А мать? Ну, не венчано жили… время тогда такое было… но ведь все пятьдесят лет, как один день с отцом душа в душу прожила! По-церковному, понимаю, вроде и блудница получается, но по совести? Разве ж так можно нам, их детям, о СВЯТОМ для нас, о РОДЕ нашем?!
Федор растерянно моргал и молчал в ответ, ровным счетом ничего не понимая из происходящего.
«…Если любви не имею, то я – медь звенящая…», - молоточками стучало в висках.
- Прости мать, невежу… - заторопился к выходу из храма он.
На душе вместо успокоения поселилась тревога.
***
Около девяти утра Антон начал озабоченно выглядывать из окна их «шератона», почесывая в затылке и тревожно осматриваясь. Проснувшийся незадолго до него Стасик ворочался на скрипучих пружинах своего «персонального» продавленного дивана и курил заначенную у Антона с вечера «БТ» - табак был на редкость хорош и вызывал приятные воспоминания отчаянной молодости, силы, грандиозных планов…
Заметив метания своего «старого-нового» знакомого, бомж-интеллигент поинтересовался:
- Сортир ищешь? Выбирай любую комнату, кроме этой! «Зевы-плюс» не имеется, но вон ту подшивку «Нового мира» - рекомендую… Кстати, - Стасик начал развивать свою мысль, - лорд Честерфильд в письмах к сыну рекомендовал тому ходить в сортир с дешевыми изданиями Сократа и Плутарха, мол, прежде чем облегчишься, духовно обогатишься!
- Да тут я и без тебя все нашел. Мне позвонить бы надо… Где ближайший автомат?
Бомж, не меняя позы на диване, близоруко и сочувственно посмотрел на Антона:
- Зачем тебе автомат? Звони отсюда! Или у тебя секретные переговоры?
Антон удивленно покрутил головой:
- Откуда, отсюда? Где телефон?
Стасик жестом фокусника одним движением руки извлек откуда-то из-за пазухи и протянул Антону замерцавшую и мелодично звякнувшую при его прикосновении коробочку. Тот непонимающе уставился на нее. Бомж-интеллигент выждал пару секунд и со вздохом предложил:
- Номер говори, наберу.
…Когда связь с Ольгой была установлена, Стасик бросил в трубку, - «Мэм, вас тут джентельмен спрашивает», - и царственным жестом передал смартфон Антону. Из него уже доносился возбужденный голос журналистки, которая с энтузиазмом выясняла у «лабуха», где они и кто с ней говорил до него. Так ничего не поняв из его уклончивых ответов, она вздохнула и попросила описать их точный адрес.
Приехала Ольга примерно через час. К этому времени уже очухались от дурных снов и Тимофей с Алексеем. Посмотрев друг на друга, они отправились «читать Честерфильда» в соседнюю квартиру, а потом, выйдя во двор–колодец, ежась и фыркая, долго умывались у пожарного гидранта – единственного оставшегося здесь источника водоснабжения.
Когда же Стасик щедрой рукой распечатал две пачки просроченных картофельных чипсов, выпрошенных пару дней назад в гастрономе на Лиговке у рабочего-таджика («чем в мусорку, халдей, выбрасывать, подари добрым людям! Аллах зачтет тебе милосердное дело!»), вернулся со службы мрачный и растерянный Федор. «Потеряшки» ели чипсы, внимательно рассматривая их на просвет и демонстрируя друг другу:
- Это как же так можно картошку жарить? – дивился Тимофей. - А нормальной у вас в городе нет вовсе?
Стасик, уже уставший удивляться неожиданным вопросам своих подопечных, только вздохнул протяжно, взглянув на красноармейца поверх пенсне.
***
Подъехав к дому, Ольга посигналила - она была за рулем подержанного «опеля», купленного недавно по случаю (и по дешевке) у коллеги из редакции, которому срочно понадобились деньги на лечение матери. Заходить в бомжовый «шератон» она не стала и, быстро рассовав «потеряшек» по сиденьям, а также засунув в багажник их режуще-колюще–стреляющую поклажу, крикнула Стасику:
- Спасибо за кров и хлеб-соль!
- Едим, да свой! - гордо отозвался тот, опираясь на подоконник. – Нужда прижмем, возвращайтесь! Да, - вдруг добавил он, - я был бы Вам крайне признателен, мэм, если бы Вы не сочли за труд сбросить мне СМСкой свое «мыло»: хотел бы еще разок со знакомцем своим, с Антоном, пересечься!
- Вы что правда с ним раньше встречались? Где? - спросила Ольга, когда они садились в машину.
- Похоже, что встречались, - бросил «лабух» односложно, не желая развивать тему.
Ольга вздохнула и поправила сбившийся шарфик…
- Ну что, блох тут не набрались? – вновь заговорила она со своими попутчиками, когда выехали с Обводного.
- Да кто знает, отчего шкура чешется? – весело откликнулся неунывающий Тимофей. - Мы в эскадроне, бывало, как в деревне заночуем пару–тройку дней, обязательно наберемся!
Сидящий рядом с ним Алексей, покосился на собрата по оружию и попытался отодвинуться ближе к Федору; однако, вдохнув полной грудью сырой запах овчинного тулупчика, сел на прежнее место. Чести сидеть рядом с водителем удостоился Антон - вид у него был достаточно современный и, как надеялась Ольга, не способный вызвать вопросов у встреченных на трассе гаишников.
Повозившись между двумя потенциальными источниками педикулеза, Алексей обреченно вздохнул и начал вспоминать вчерашний разговор с Фартовым. Из головы не шли слова бомжа о «культе личности», что тот цитировал из красной книжицы «Материалы XX съезда КПСС» (он называл ее «мой цитатник», а себя «маоистом-хрущевистом-революционером»).
Привыкший верить печатному слову, Алексей дивился умным, рубленным фразам из книжицы о преступлениях Иосифа Виссарионовича, которого он, Алексей, Богом конечно, не считал, но уважал очень. На его глазах строилась огромная держава, начинали дымить сотни заводов, на полях появились трактора и комбайны, дети поголовно учились в школе… Правда с войной, конечно, тяжеловато вышло, но обвинять Сталина чуть ли не в предательстве и сознательном уничтожении командного состава армии – никак нельзя!
- Он, усатый-поласатый, миллионы людей в лагерях сгноил! – витийствовал Фартовый. - В том числе и моего деда-бухгалтера!
- Твоего деда-бухгалтера, случаем, не Корейко фамилия была? – ехидно поинтересовался Стасик.
- Стыдись, Стас, таких домыслов! - патетически воскликнул Фартовый, обличающе тряся перед собратом-бомжом грязной рукой.
- Ну, тогда значит – Фунт! – не унимался тот.- Судя по внуку, деда за дело посадили!
Фартовый зло выматерился, и, обиженно запахнув потертую шинель, удалился в соседнюю комнату.
- Ты, сержант, не расстраивайся! – успокоил Алексея «обмятый» горбачевской «перестройкой» Антон. - У нас в России традиция такая, которую еще Высоцкий подметил: пока правитель жив, все хорошо; а как только «его немножечко того», все «сразу узнают правду про него». Вот и со Сталиным также: сейчас о нем – кто во что горазд! Но немало тех, кто его по-прежнему уважает.
Это несколько успокоило Алексея, и без того выбитого из колеи своим невольным дезертирством с поля боя и пребыванием неизвестно где. Сейчас, по прошествии какого-то времени, он, правда, взглянул на слова своего товарища по несчастью несколько под другим углом; но у них, похоже, еще будет немало времени, чтобы вновь к тому разговору вернуться.
***
Антон тем временем внимательно рассматривал мелькающий за окном авто пейзаж. С не меньшим вниманием, взирал на него и ошарашенный видами Тимофей. Федору же было не до картинок в окнах: его дорога чуть не убила насмерть! Мутить его начало почти сразу, как выехали с Обводного. Однако почти до выезда из города он держался, все больше выпучивая глаза. Наконец, он громко икнул…
- У-у-у! – тревожно оглянулся с переднего сиденья Антон. – Познакомьтесь с солистом партии «рыгалетто»! Ольга, тормози, где-нибудь!
Та едва успела это сделать, прижавшись к тротуару, как Антон, быстро выскочив, распахнул заднюю дверцу перед Федором. Хорошо, что они ехали уже по промзоне, с заброшенными корпусами какого-то завода: людей было мало, и вскоре «позеленевшего», и лохматого «потеряшку», напоив минералкой из захваченной в дорогу баклажки, вновь засунули в машину, предусмотрительно открыв окно с его стороны.
- Ты, Федор, чего-нибудь съешь, – посоветовала Ольга.
- Не могу, не могу, хоть режь! – запричитал сколковский крестьянин, высовывая голову в окошко.
- Ну, конец нашей конспирации! – вполголоса проворчала женщина, взглянув на лохматую голову мужика с вытаращенными глазами в заднем окне своего автомобиля. – «Гайцы» на первом посту тормознут! Как объясняться будем, братцы?
- Нас за кого в поезде Коля принял? – весело предложил Тимофей. - За артистов кинематографа! Будем настаивать на этом!
- Мысль, конечно, интересная, - засомневался Антон, тревожно поглядывая на все еще светло-зеленого товарища. – Но, если они в багажник полезут, то, как мы «реквизит» свой объясним? Ладно, топор с саблей – куда ни шло, но ППШ Алексея?!
- Леша, - повернулся он к озадаченному сержанту, - ты, хотя бы патроны из диска вылущи: скажем, муляж безобидный.
- А куда я еще два полных диска дену?! Я ведь перед боем все, что было, зарядил! - доложил тот.
- Приехали… - простонала Ольга, уставившись на цветастую машину с мигалками, на обочине, сразу после поворота.
Два упитанных гаишника в форме с фосфоресцирующими полосами скучали рядом со служебным авто. Один из них пялился в стоящий на треноге радар, нацеленный на дорогу. Скорости наши герои не превышали. Ольга даже старалась ехать помедленнее из-за позеленевшего Федора. И как раз это их подвело: полосатый жезл, словно шлагбаум загородил дорогу.
- Куда крадемся, гражданка? – вежливо поинтересовался козырнувший прапорщик.
Ольга внутренне собралась, лучезарно улыбнулась и выдала тираду о своей нелегкой журналистской судьбе, вынудившей ее делать репортаж о новом отечественном блокбастере, что снимают на природе, куда она и везет загулявших актеров из Питера. «Актеры», кроме зеленоватого Федора, дружно улыбались и кивали в поддержку озвученной версии.
- А этот у вас Распутина играет? – поинтересовался второй гаишник, кивнув на мужика.
- Нет, Ваньку-Каина, бандюга…топором на большой дороге орудует, – перехватил инициативу Антон. - Пока сценарий читал, в роль входил – перебрал маленько.
- Ну и типаж! - Гаишники понимающе закивали. А Федор, не в силах возражать наделенной ему роли, только сокрушенно махнул рукой.
Цепляться было не к чему, а «бабла» с бездельников-киношников, явно ведущих жизнь плейбоев, срубить хотелось.
Потому прапорщик, вздохнув, предложил выписать штраф за… «медленную езду по трассе областного значения и создание препятствия на дороге…». Ольга, опасавшаяся осмотра багажника, вместо «пятихатки» сунула прапорщику «косарь» и с лучезарной улыбкой вжала в пол педаль газа…
- Ну и дела!- удивился Тимофей. - Ты ему, зачем деньгу дала? Мы, вроде ни в чем не виноваты! А, если бы мы пешком шли, он что еще больше бы содрал?!
- Это, Тимоша, - популярно объяснил ему переживавший за свой огнестрельный багаж Алексей, - для того, чтобы он твою саблю не реквизировал.
- Пусть бы попробовал! Она у меня трофейная, у войскового старшины, донского казака забрал!
- Ух ты!- заинтересовался Антон. – Так он тебе ее и отдал?!
- Да ему все равно было: раненого взяли, ну и… отправили «в штаб к Духонину»! Что с ним церемониться с казарой белой?
Антон и Ольга только молча переглянулись - реалии гражданской войны, зато Алексей понимающе и одобрительно покивал головой.
(Продолжение следует)
Опубликовано в №4(28) литературно-художественного и общественно-политического журнала писателей России «Гостиный двор» . Оренбург. 2023г.